Текст книги "Пятицарствие Авесты"
Автор книги: Сергей Ведерников
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
сколько-нибудь организованное сопротивление, не мог
думать о том, чтобы оставить поле боя. Зилоты,
сплотившиеся около него, упорно отбивали атаки
легионеров, медленно отступая в город, многие из них были
ранены, как и Марк, считавший свои раны простыми
порезами. Но лишь только сражавшиеся внизу гамаляне
увидели, что гора захвачена римлянами, их сопротивление
почти прекратилось, превратившись в беспорядочное
отступление, окончившееся беспощадной бойней; зилоты же
Марка, организованным отрядом отступившие по переулкам
города, укрылись за оградой дома, приготовленного им на
этот случай, и каменная стена двора была им защитой на
короткое время, необходимое, чтобы скрыться в подземном
ходу, специально обустроенном здесь заранее. Разрушив вход
в убежище, они могли не опасаться преследования и
подземными же ходами ночью выбраться из города. Будучи
готовым ко всему заранее, Марк всё же с горечью
удостоверился, что из его отряда вряд ли осталась половина
бойцов.
8о
Ночью им удалось благополучно покинуть окрестности
города, не встретив ни одного римского солдата; думалось,
все дозоры были сняты: победители могли не опасаться
несчастного разрушенного города с его мёртвыми
обитателями, который, кроме того, ещё нужно было грабить.
Большинство зилотов были ранены, иные по нескольку раз,
некоторые довольно тяжело – все нуждались в лечении и
покое на некоторое время; но когда Марк предложил всем
направиться в Пеллу, в отряде возникли разногласия, так как
некоторые из бойцов намеревались идти в Гисхалу, бывшую
ещё свободной от римлян, чтобы участвовать в её обороне.
При других обстоятельствах Марк сам бы направился
туда безусловно, но сейчас вынужден был отказаться,
изложив своё мнение об Иоанне как человеке ненадёжном,
вряд ли намеревающемся до конца оборонять город, потому
что ничем не помог ни одному павшему городу Галилеи, как
не ответил гамалянам на призыв о помощи. После короткого
разговора несколько человек всё же отделились от отряда,
направляясь в Гисхалу, тогда как остальные бойцы
продолжали путь в сторону Пеллы по долине Иордана и
после полудня были у дороги, ведущей в Скифополь, где
сделали очередной привал.
Израненные, хотя уже и не голодные кананиты были
измучены дорогой, потому что двоих тяжело раненных
воинов пришлось тащить на себе, соблюдая при этом
осторожность из-за вероятной возможности наткнуться на
какой– нибудь римский отряд, рыскавший по долине. К
счастью, пока всё было благополучно, и Марк начал
подумывать о возможности свернуть в Скифополь, где и
остановиться на время, в своём имении, хотя и пострадавшем
несколько во время последних погромов, но уже
восстановленном. Поразмыслив немного, он отказался от
этого намерения по той причине, что Пелла была более
спокойным городом, входящим во владения Агриппы,
8о
союзника римлян, что давало надежду на избавление от их
неприятного присутствия в городе; а с местными властями
Марк был в состоянии уладить возможные недоразумения с
помощью денег. Бойцы обмывали дорожную пыль и
спёкшуюся кровь со своих израненных тел водой Иордана,
пили, наслаждаясь её обилием и чистотой, с горечью
вспоминая, что ещё вчера пользовались скудным источником
Гамалы, а утолив несколько свой голод фруктами ещё ранее,
ели их уже не столь жадно, как на рассвете, после выхода из
ущелий Гамалы в долину реки. Решив для себя проблему
расквартирования соратников, сикарий повёл их в Пеллу,
куда они добрались к вечеру и с наступлением темноты
вошли в город.
Отдыхая и залечивая раны, зилоты старались не
привлекать к себе внимания горожан, что, как оказалось,
было довольно предусмотрительно, потому что вскоре
пришло неприятное известие из Скифополя о
расквартировавшейся там части римского войска,
расположившейся на отдых. Это встревожило Марка, так как
после возможного доноса на его раненых зилотов,
неизбежны были карательные меры. К счастью, бойцы
несколько окрепли и подлечились за те дни отдыха, что им
выпали, хотя двое из отряда скончались от полученных ран и
были похоронены в Пелле. Стало также известно, что в
Гисхалу отправлена часть римской конницы, а вслед за этим
известием в Пеллу прибыли зилоты, ушедшие туда после
падения Гама– лы. Они рассказали, что отряд Иоанна тайно
оставил город после переговоров с римлянами и что часть
горожан ушла вместе с отрядом, но в конце концов отстала от
него и была перебита римской конницей, пустившейся в
погоню; таким образом, подтвердилось подозрение Марка в
ненадёжности Иоанна.
С падением Гисхалы вся Галилея находилась во власти
империи, и стало ясно, что начало войны было с треском
8о
проиграно восставшими из-за своей неорганизованности, а в
Иудее оставалось лишь несколько крепостей, могущих
сопротивляться, да Иерусалим, чья судьба будет сходна с
судьбой Гамалы, если всё пойдёт тем же чередом; теперь,
когда у них развязаны руки в Галилее, римляне двинутся на
столицу. Спокойно восприняв это предположение, зилоты всё
же решили немедленно перебраться в Иерусалим. Их,
прибывших в столицу Иудеи через некоторое время,
ушедшее на приобретение лошадей и дорогу, сикарий
устроил предварительно в своём доме, препоручив заботам
своих сыновей, радостно встретивших отца и соратников, с
тем чтобы позднее найти более приемлемое индивидуальное
жильё, а сам, изнемогая от нетерпения, вернулся в дом, где
жил с Софией и дочерью.
Входная дверь в усадьбу была закрыта, и он не сразу
попал во двор дома, а войдя, мгновенно очутился в жарких
объятиях Софии, мокрый от её счастливых слёз, осыпаемый
упрёками и причитаниями, то нежными, то требовательными.
Оторвавшись наконец от него, женщина подбежала к
служанке, стоящей неподалёку с ребёнком на руках, и, взяв у
неё дочку, поднесла к Марку.
– Смотри, какая она большая!
– Большая и красивая, как ты!
Он взял дочку на руки, и они направились в дом, а София,
не умолкая, рассказывала о том, как они жили с доч– кой, как
ждали его возвращения, как им помогал Петр, вышедший
навстречу Марку и обнявшийся с другом, а затем тактично
отошедший в сторону.
Ожесточённый
участием в тяжёлых
событиях,
происходивших в
Гамале, сикарий
отогревался душой
8о
около близких ему
людей и гнал от себя
мысли о том, что всё
это может повториться
здесь; однако ему
невольно пришлось
задуматься об этом
позднее, ночью, когда
счастливая София,
положив голову ему на
плечо, доверчиво
рассказывала о том,
что получила письмо
от отца, жившего в
Афинах и
занимавшегося
торговлей зерном и
оливковым маслом, о
чём Марку было
известно уже давно,
поскольку переписка
была стабильной, хотя
почта и передавалась с
оказией. Из слов жены,
он узнал, что её отец
несказанно рад
рождению внучки, и
хотя раньше был
недоволен тем, что
дочь бросила прежнего
мужа, выйдя за Марка,
то теперь
благословлял их
обоих, требовал,
чтобы они покинули
Иерусалим, переехав в
8о
Грецию, боясь
последствий той
ситуации, что
сложилась в Иудее.
8о
А Иерусалим был встревожен. Кровавая трагедия Галилеи, падение Гамалы и сдача
Гисхалы без боя были нервно восприняты обитателями столицы, где с новой силой
обострились разногласия между сторонниками восстания и теми, кто был готов к
повиновению. Вся знать открыто призывала народ сложить оружие, причём верховная
выборная власть принадлежала ей в лице бывшего первосвященника Анны, делавшего
вид, что он готовится к войне, ведя дело практически к поражению. Прибывший из
Гисхалы отряд Иоанна находился в его подчинении, а сам Иоанн был в приближённых
у Анны. Мириться с таким положением дел зилоты не могли, поскольку оставить всё
как есть значило заранее обречь себя на поражение; уроки Галилеи – неспособность к
объединению восставших, невозможность создать единую армию и, наконец,
предательства должностных лиц и знати городов-крепостей – грозили повториться в
Иерусалиме с ещё большей трагедией. Зилоты, прибывшие с Марком из Гамалы,
потребовали созыва расширенного совета, где в категорической форме настаивали на
принятии решительных мер для объединения защитников столицы под единым
руководством и нейтрализации предательски настроенных должностных либо других,
авторитетных по своему положению,лиц; и такое решение было принято. Вслед за этим
зилоты провели аресты горожан из партии приверженцев Рима, но и аресты, и
содержание под стражей этих людей усилили волнения в городе, возбуждаемые их
сторонниками и клиентами, а избранные ранее власти требовали освобождения
арестованных, угрожая принять силовые меры против зилотов.
Получив, таким образом, официальное предупреждение от Анны, кананиты заняли
храм, ставший неприступной крепостью, а трибунал, созданный советом, рассмотрел
дела арестованных и признал их виновными в предательстве восстания, а также в том,
что ими велись переговоры с Веспасианом и Агриппой за спиной народа, после чего
они были казнены. Вслед за казнью саддукеев Иерусалим, словно замер на некоторое
время; но простолюдины приветствовали зилотов, открыто выражая своё одобрение
Авторитет Элеазара сына Симона, начальствующего над ними, сильно возрос
благодаря происшедшим событиям и тому, что значительные ценности,
сосредоточенные у зилотов, давали им возможность влиять на повседневную жизнь
города помощью малоимущим и чеканкой собственных денег. Последней каплей
терпения Анны оказались выборы первосвященника, проведённые зилотами по старым
еврейским традициям среди священнического рода, между тем как начиная с Ирода
Старшего, цари своей волей назначали на эту должность представителей нескольких
саддукейских семей; и выбор пал теперь на простого каменщика.
Как и ожидалось, первосвященники и саддукеи этого не могли снести, но и зилоты
недооценили возможности знатных влиять на народ, а те где уговорами, где
принуждениями, где подкупом собрали толпу вооружённых горожан, напавших на
зилотов, вынужденных, вновь запереться в храме, чтобы избежать кровопролития.
Таким образом, акция, предпринятая кананитами против знатнейших города,
обернулась проблемами, обусловленными участием в атаке против них наёмников
Иоанна, верно служившего Анне; но ещё большей неожиданно Иоанн стал стремиться
к сотрудничеству против Анны, но доверять Иоанну зилоты были не вправе. Решено
было активизировать действие сикариев Мосады, чтобы с их помощью набрать
ополчение в Идумее и Иерее, южных областях страны, и направить его на помощь
зилотам Иерусалима, для чего были немедленно посланы связные с этим требованием.
Через некоторое время начали поступать сведения от Элеазара Гавлонитянина,
начавшего активные действия на юге Иудеи против сторонников римских
приверженцев и с целью создания ополчения. Эти сведения были обнадёживающими:
сторонники восстания стекались к сикариям.
Ещё некоторое время понадобилось для координации действий между зилотами
Иерусалима и ополчением, а затем оно появилось под стенами города; но Анна,
10 8
осведомлённый о его прибытии, приказал закрыть ворота и выставить стражу на
стенах, поэтому возмущению прибывших не было предела. Ночью зилоты открыли
ворота храма и при поддержке отряда, тайно сформированного Марком за его стенами
в городе, атаковали осаждавших храм и открыли ворота города, куда немедленно
вступило прибывшее ополчение. Вслед за этим прекратилось сопротивление
сторонников Анны, который был немедленно схвачен и уничтожен, а вместе с ним и
наиболее активные его сподвижники. Зилоты могли быть довольны: власть в городе
перешла в их руки, поскольку ополчение практически контролирровалось ими, а
отряды, подчинённые Иоанну, относились к ним лояльно или, во всяком случае, им не
противодействовали.
Вскоре распространился слух, что войско римлян приближается к Иерусалиму,
оказавшийся ложным и основывавшимся на том, что Веспасиан, обеспокоенный
активностью сикариев на юге Иудеи, решил покорить эти области, оставшиеся
независимыми; его легионы, минуя Иерусалим, проследовали в Иерею. Ополченцы,
обеспокоенные этими событиями (многие из них были уроженцами Иереи, но и те, кто
был из Идумеи, тоже имели основания для беспокойства), немедленно выступили из
города к родным местам. Формировавшееся сикариями ополчение вначале
предполагалось отдать под командование Симона Бен Гиоры, находившегося тогда в
Мосаде, но потом от этого намерения пришлось отказаться, дабы не вызвать лишних
подозрений теперь казнённого Анны, ранее преследовавшего отряд Симона, и теперь
зилоты разрешили всем желающим присоединиться к Симону, уйти с ополчением.
Для Марка, занятого делами, неожиданным оказалось решение Антонии и семьи
дочери покинуть город, хотя разговоры об этом велись давно; кроме того, его
беспокоило, что семья уходила с общиной христиан, которых он считал способными
лишь молиться и плакать, сознательно устраняясь от участия в войне по мотивам,
естественным образом вытекающим из их идеологии. Секта была довольно
многочисленна, и Марку было неприятно, что в этих условиях дочь с мужем были её
членами. Позиция Антонии была ему более понятна: она заботилась о семье, о детях и
внуках. Не смея возражать Антонии, он всё же выразил своё неприязненное отношение
к намерению покинуть город Иоанну, мужу дочери, но ни слова не сказал апатичному
Петру, последовавшему за ними. После разговора с Марком Иоанн изменил своё
решение покинуть город и остался дома, а община христиан вместе с семьёй Марка
ушла в Пеллу. Заодно с Антонией и Еленой ушла также жена Александра со своими
детьми, но попытка Антонии забрать с собой семью Андрея оказалась безуспешной:
Мариамма наотрез отказалась оставить мужа. Уход близких, правда, успокоил сикария,
сняв с него заботы об их безопасности, хотя он видел, что Андрей несколько расстроен
случившимся. Марк как мог, успокаивал его, намекая на возможность позднее
уговорить жену перебраться в Пеллу, но и Иаир ежедневно навещал семью дочери. В
отношениях Марка и Софии всё было хорошо: они любили друг друга – в их доме
жило счастье, омрачённое лишь однажды размолвкой, причиной которой оказалось
кольцо, переданное Марку служанкой Вереники, о чем он давно забыл. София нашла
его вскоре после возвращения мужа из Гамалы; как оказалось, оно было ей знакомо по
временам службы у царицы, поэтому, разгневанная, она приступила к нему с допросом.
– Откуда у тебя это кольцо?!
– Прости милая, я забыл про него.
– Нет! Мне надо знать – откуда?!
– Его передала мне какая-то женщина на улице в городе.
– Неправда! – не отступала жена, пугая Марка неожиданной для него яростью. —
Тебе подарила его Вереника, когда ты встречался с ней! Я видела это кольцо раньше!
– Да нет же! Это произошло, когда ты исчезла из дома, когда в городе появился
твой бывший муж.
10 8
– Я не верю тебе! Вереника никого не любила, кроме тебя, и кольцо не могла
отдать просто так!
– Родная моя! Мне незачем оправдываться: я не любил никого так, как тебя!
Кольцо мне передала какая-то женщина, сказав, что исполняет приказ хозяйки, причём
всё выглядело, словно это была угроза.
– Почему ты не сказал мне?! Почему ты не выбросил его?!
– К тому времени, как мы снова встретились, я уже забыл про него, а не
выбросил... – он пожал плечами.
– Да, да! Почему не выбросил?!
– Ты же знаешь про кольцо деда, кольцо Мариаммы? Кольцо Вереники выглядело
издёвкой надо мной.
– Ты ревнуешь её!
– Родная моя, я просто завидовал деду, но сейчас даже не думаю об этом; мне
повезло в этой жизни не меньше —я встретился с тобой!
София вдруг заплакала, а Марк, прижав её голову к своей груди, чувствовал, как
она постепенно успокаивается, всхлипывая и шмыгая носом.
– Выбрось его! – наконец сказала она. – Мне страшно: теперь, когда у нас есть
дочь, оно может принести несчастье.
– Хорошо, хорошо! – Марк поднялся, вышел во двор и выбросил кольцо
подальше на улицу.
Вскоре эта размолвка забылась, София уже не вспоминала о злополучном кольце,
как будто его никогда и не было, всецело отдаваясь своей любви к мужу и дочери,
которой уже исполнился год и которая довольно сносно держалась на ногах, гуляя во
дворе и на улице в сопровождении матери и служанок.
Наряду с этими событиями уже стало известно о восстании в Галлии и о смерти
Нерона, что воспринималось многими с открытым ликованием, словно империя начала
распадаться, и надежда на это не ослабевала, несмотря на близость войск Веспасиана.
Совет зилотов настойчиво искал союзников в Вавилоне и у парфян, побуждая соседей к
войне с империей, поскольку с неразберихой и беспорядками в самом Риме крепла
надежда на успех в этой войне. В самом же Иерусалиме обстановка изменилась не в
пользу зилотов, вначале сносно уживавшихся с отрядами Иоанна, привлёкшего на свою
сторону всех желающих без разбора тем, что позволял безнаказанно грабить горожан;
разбой, мародёрство и разврат царили среди его подчинённых, с коими всё чаще и чаще
происходили столкновения ка– нанитов. Это обстоятельство сильно повлияло на
личную жизнь Марка: беременная во второй раз София была не на шутку встревожена
за жизнь дочери и будущего ребёнка и окончательно испугалась после нападения
нескольких вооружённых людей на их дом, окончившегося, правда, благополучно для
семьи сикария благодаря тому, что тот был в это время дома и отразил нападение, в чём
ему помогли слуги. Отец Софии каким-то образом установил контакт с управляющим
торговыми делами Марка в Тире Иоанном и через него категорически требовал от
дочери немедленного переезда в Афины, мотивируя это неизбежностью поражения
евреев в войне с Римом, ссылаясь на то, что Веспасиан возьмёт власть в свои руки. И
действительно – легионы в Иудее вскоре провозгласили его императором, а вслед за
этим он отбыл в Египет, где – и это было очевидным делом – приостановил вывоз
хлеба в Рим, что являлось самым весомым аргументом для признания его императором
и в самой метрополии. Когда София узнала эти новости, она словно успокоилась,
очевидно, решив для себя проблему, долго мучившую её, и, не упрашивая больше мужа
покинуть Иерусалим, сказала, что уже не может здесь оставаться.
– Я знаю, ты не уедешь со мной: у тебя здесь дело твоей жизни, здесь твои дети,
внуки. Я же не могу остаться и пожертвовать детьми. Родить их, чтобы вслед за этим
убить или превратить в рабов, – это не для меня. Прости, милый, я уезжаю.
10 8
Он с отрядом товарищей проводил её с дочерью и слугами, сколько мог, и уже
недалеко от Скифополя передал встречавшему их Тиграну, управляющему его
скифополь– ским имением, уверявшему в безопасности дальнейшего путешествия до
самой Греции, поскольку в Скифополе Софию ждал Иоанн сын Сидонянина. Марк взял
у жены дочь, поцеловал и передал служанке. Внешне спокойная София, обняв и
поцеловав его, сказала твёрдым голосом:
– Мне очень плохо, и я живу только заботами о детях да надеждой, что ты
останешься жив и разыщешь нас.
Повернувшись, она отошла, не оглядываясь, и вся маленькая процессия вскоре
скрылась за холмом. «Если я скажу, что буду ждать тебя, – я ничего не скажу. Я всегда
буду рядом с тобой в мыслях, всегда рядом с тобой в твоих болях и радостях, которые я
чувствую и буду чувствовать всегда», – вспомнил Марк слова Софии, сказанные ему
ночью.
Противостояние зилотов с отрядами Иоанна продолжало обостряться, и
становилось очевидно, что мирного решения ему не будет, а военное грозит крахом
всей стране без участия в этом римских войск; вот тогда совет зилотов решил
повторить то, что было проделано ранее, когда в город вошло ополчение,
сформированное сикариями Мосады: в Иерусалим были призваны войска сына Гиоры,
созданные на основе того самого ополчения. Зилоты понимали весь риск предприятия,
заключавшийся в том, что невозможно было предсказать, как поведёт себя Симон,
однако он лояльно относился к сикариям, следовательно, и к зилотам, а терпеть далее
своеволие Иоанна было нельзя. Так спустя год после ополчения в город вошло войско
Симона. Почти год прошёл после ухода Антонии с семьёй в Пеллу; почти год после
смерти Анны был потрачен зилотами на бесполезные попытки достичь согласия в
Иерусалиме; почти год длились беспорядки в Риме, питавшие надежды иудеев на
благополучный исход войны, а также на восстание против римлян в Сирии и войну
против них парфян. Эти надежды не оправдались, что оставляло евреев одних в своей
войне с империей.
В самом Иерусалиме с приходом войск Симона положение не только не
улучшилось, но, против ожидания, ещё более осложнилось, так как вспыхнувшие было
крупные столкновения между отрядами Иоанна и Симона не принесли успеха ни той,
ни другой стороне и переросли в столкновения мелкие, бесполезные, истощавшие силы
противников, приносящие вред городу и его населению. Во время этих столкновений
были уничтожены запасы продовольствия, дававшие возможность выдержать
длительную осаду, и над Иерусалимом нависла угроза голода, а следом стало известно,
что Рим признал Веспасиана императором, и Тит с войском возвращается в Иудею.
Помня участь Гамалы, павшей в голодной осаде, Марк со своими сторонниками
потребовал в совете отправки делегации к парфянам с целью склонить тех к войне с
Римом или, в крайнем случае, оказать возможную помощь иудеям.
Решение об отправке делегации не вызвало разногласий, поскольку любая надежда
на помощь извне в данной ситуации была отрадной, тем более что контакты с
Вавилонией и Парфией по этому поводу происходили неоднократно. Избранная
делегация была разнородной по национальному составу, что давало ей большую
надежду на успех переговоров, в её состав вошли Марк и два зилота из Гавлана,
сражавшиеся вместе с ним в Гамале. С тревогой покидал Марк готовившийся к осаде
город, перенаселённый беженцами, лишённый запасов продовольствия, с
беспокойством в душе о сыновьях и Иоанне, слабо утешаясь мыслью о том, что они
воины, что их судьба зависит от них самих, но с ещё большим беспокойством о семье
Андрея; и лишь мысль, что Иаир не оставит в беде дочь с внуками, несколько
успокаивала его. Дорожные заботы скоро отвлекли его от этих мыслей, так как
приходилось продвигаться с особой осторожностью, поскольку по пути следования
10 8
делегации находились римские гарнизоны и была большая вероятность столкнуться с
каким-нибудь отрядом из такого гарнизона. Нельзя было исключить вероятность того,
что сведения о делегации дойдут до римлян непосредственно из Иерусалима, а потому
нужно было опасаться возможной засады по пути следования. Всё же первая часть
пути прошла благополучно, делегация приближалась к пределам Декаполиса,
местности более спокойной, чем оставшаяся позади Иудея, и сикарий уже предвкушал
встречу с родными в Пелле, где было решено передохнуть перед дальнейшим
следованием. Отряд приближался к долине Иордана по очень знакомым Марку местам,
где слева в пределах двух часов пути находился Скифополь с римским гарнизоном, в
нём расположенным, а справа на таком же расстоянии – Пелла. Было меньше месяца
до весеннего равноденствия, утро выдалось сухое и тёплое, когда отряд миновал узкое
неглубокое ущелье, по которому проходила дорога, и вышел в долину. Все были
настороже, потому что начинался опасный участок пути, удобный для возможной
засады, и внимательно вглядывались во встречавшиеся местами заросли долинной
растительности. Молчали, лишь глухо стучали копыта да изредка фыркали лошади;
внезапно в стороне раздалось лошадиное ржание, и отряд мгновенно остановился.
– Назад! – закричал кто-то. Марк заметил, как заблестел металл в расположенных
невдалеке зарослях, и суетливо развернувшийся отряд поскакал к ущелью, только что
оставленному им; а следом галопом выезжали на дорогу десятка полтора римских
всадников, преследуя отступавших. Неожиданно одна из лошадей преследуемых,
заржав, взвилась на дыбы, едва не сбросив всадника; а Марк тут же почувствовал удар
в спину и резкую боль в левой лопатке. Обернувшись, он увидел торчащее за плечом
древко стрелы – он был ранен, и это было плохо. Сикарий даже не мог досадовать на
себя: нельзя было ожидать, что всадники будут вооружены луками, но, несомненно,
следовало ещё ждать атаки дротиками, а потому необходимо было выбрать наиболее
удобное для боя место в узком ущелье, куда они влетели на полном скаку. Марк,
скакавший последним, окликнул своих боевых друзей по Гамале, предложив
остальным уходить от погони, и ему не стали возражать: никто не мог рисковать
миссией. Друзья выдернули стрелу, застрявшую в кости; после резкой боли движение
левым плечом стало более доступным, но достаточно болезненным и досадно
раздражающим.
Выбрав узкое место на подъёме дороги за поворотом, они спешились, готовые к
обороне; появившимся преследователям было тесно на лошадях на неширокой дороге,
что вынудило их тоже спешиться и готовиться к бою в пешем строю; такое развитие
событий, хотя и не оставлявшее большой надежды уцелеть, было на руку сикариям, так
как, уничтожив даже половину римлян, они могли обезопасить делегацию. Старые
бойцы обнялись перед боем, на всякий случай прощаясь друг с другом, а Марк,
понимая, что глупо делать наставления или просить о чём-либо друзей, ни в чём не
уступавшим ему, всё же попросил:
– Берегите силы.
– Стареешь, Марк, – усмехнулся Никанор.
– Почему это? – нарочито обиделся тот.
– Ты стал недоверчив, – поддержал товарища Михаил.
Улыбнувшись шуткам, сикарий тут же с досадой отметил неутихающую боль в
левом плече. Легионеры, хотя и спешились, но всё равно вынуждены были тесниться,
не имея возможности атаковать широким фронтом, и их атака началась метанием
дротиков, также оказавшимся безрезультатным; но сикарии, наоборот, оказались от
этого в выигрыше: опустившись на колени и прикрывшись щитами, они остались
невредимыми и, более того, оказались вооруженными дротиками, которые и не
замедлили применить в ответ, в результате чего появились первые жертвы среди
нападавших. Солдаты вынуждены были принять рукопашный бой на невыгодных
10 8
условиях, а узость ущелья давала возможность зилотам удерживать фронт, не допуская
окружения; и хотя биться приходилось одновременно против двоих, а не одного
противника, они могли рассчитывать на успех при своей тренированности и
стремительности ведения боя.
Превозмогая боль, Марк удручённо думал, что потерял былую живость из-за
ранения; но половина легионеров всё же была выведена из строя. Однако и ярость атак
не ослабевала, а сражавшиеся зилоты не могли позволить себе отступление, сохраняя
темп боя, которому вдобавок мешали тела убитых и конвульсии изувеченных воинов,
пытавшихся вправить обратно выпавшие внутренности из распоротых животов,
глазные яблоки из рассечённых глазниц или ползком волочащих свои неподвижные
конечности.
Бой длился недолго – сикарии не могли позволить себе длительный бой из-за
невозможности сохранить силы при таком его темпе, – но легионеров оставалось ещё
шестеро, когда пал Никанор; Марк с другом уже не могли удерживать фронт,
вынужденные защищать его, ещё живого, поэтому они, окружённые врагом, встали над
телом товарища спиной друг к другу. Положение их явно осложнилось, они начали
уставать, кроме того, у Марка невыносимой болью отдавало в плече при каждом
движении левой рукой; одежда же прилипала к спине, пропитанная загустевшей
кровью, стесняя движения, бередя рану. Больше всего он боялся быть раненным
вторично: из-за большой потери крови можно было потерять сознание. Утешала только
мысль, что в случае их гибели римляне не решатся преследовать делегацию. Отражая
атаки с правой стороны, сикарий сделал вид, что не замечает противника слева, и нанёс
удар прежде, чем тот сделал свой, но в этот момент и сам был ранен в бедро третьим
легионером. Выругавшись с досады, он метнулся в его сторону, отбросив щит, и
поразил того, вдруг скорчившегося и закрутившегося на каменистом склоне, а Марк,
поднимая выроненный легионером меч, получил ещё один удар по левому плечу. Не
почувствовав сгоряча новой боли, он обернулся и, увидев, что римлянин готов ударить
его вторично, отразил удар, но и сам выронил поднятый меч из левой руки, повисшей
вдруг бессильно вдоль тела. Михаил, стоя на колене, отбивал удары другого
римлянина, Марк же, встав рядом с другом, охладил пыл нападавшего; ранивший
сикария легионер был в явном замешательстве и тотчас поплатился за это, но и
поразивший его сам рухнул на колени от боли в бедре. Справившись с болью, Марк
поднялся на ноги, готовый к бою, но увидел лишь убегавшего за поворот легионера да
окровавленного Михаила, склонившегося над Никанором и пытавшегося привести того
в чувство.
Разорвав кое-что из своей одежды, они перевязали раны друг другу и Никанору, так
и не пришедшему в сознание, а затем, поймав лошадей, с трудом втащили его на одну
из них, привязав к седлу, взобрались на коней сами и направились к Иордану, минуя
поле боя, трупы и тела живых, но искалеченных легионеров, покорно жавшихся к
скалам ущелья. Теперь можно было не опасаться погони – они будут уже в Пелле,
когда известие о случившемся достигнет Скифополя, а расквартированный там
гарнизон вряд ли в состоянии выделить ещё один такой же отряд.
Был полдень, когда они подъехали к Иордану. Находясь в полузабытьи от большой
потери крови, Марк временами терял сознание, рискуя упасть с коня; в подобном
состоянии находился и Михаил, за которым следовал конь с Никанором, привязанным
к седлу, неподвижным и безмолвным. Очнувшись от брызг и фырканья, сикарий
увидел, что их лошади жадно пьют из реки. Ему самому невыносимо хотелось пить,
окунуться в освежающую струю, однако об этом нечего было и думать: самостоятельно
он не смог бы опять взобраться на лошадь, а рассчитывать на помощь не приходилось.
Понукая коня в глубину, склоняясь ему на шею, прижимаясь к ней грудью, он
дотянулся до воды и, зачерпывая её ладонью, лихорадочно стал пить, а с трудом
10 8
напившись, умылся кое-как и выбрался на противоположный берег, где остановился,
ожидая Михаила, пытавшегося привести в чувство Никанора и напоить его. Очевидно,
тот всё же бессознательно пил из ладоней друга, потому что было видно, как Михаил
подносил и подносил воду к его лицу. Наконец они переправились через реку,
продолжая путь в сторону плоскогорья, где дорога пошла на подъём и ехать стало
труднее; снова мучила жажда, снова мутилось сознание и темнело в глазах, а
промокшие насквозь повязки сочились кровью, и не было возможности их заменить.
Чувствуя, что может окончательно потерять сознание, сикарий склонился на шею коня,
вцепившись здоровой рукой в его гриву, и тем словно выпустил тело из-под своего
контроля, провалившись в небытиё.
Очнулся он от резкой боли и почувствовал, что кто-то умывает его; облизал губы,
узнавая вкус разбавленного уксуса, а открыв глаза, увидел склонившуюся над ним
Антонию, рядом с которой стояли Пётр и один из вольноотпущенников,