Текст книги "Пятицарствие Авесты"

Автор книги: Сергей Ведерников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

трупа её бывшего мужа.

– Милая, нас могут неправильно понять, – смеясь,

сказал Марк, – а за то, как нас поймут, полагается смерть по

еврейским законам, а тебе ещё и за то, что ты в мужской

одежде.

– Но я же не еврейка, – отвечала она, смеясь.

– Нам надо похоронить его, – Марк обернулся к

убитому.

По лицу Софии пробежала тень, но было видно, что она

не сильно расстроена его гибелью, а на вопрос Марка

ответила спокойно и уверенно, как о давно обдуманном и

решённом:

– Когда я поняла, что полюбила тебя, то сказала ему

правду, потому что не могла лгать и тем более притворяться.

С тех пор он был для меня чужим, между тем мне всё– таки

жаль его, но жаль и годы, прошедшие без того счастья, что

познала с тобой. Я скажу своим домашним, они позаботятся

о нём.Но почему ты не убил того, второго, его помощника?

– Зачем убивать человека без нужды?

– Боюсь, что он вернётся к Веренике.

– Давай забудем об этом.

Дни шли своим чередом; Марк с Софией жили вместе в

её доме, купленном ею после продажи прежнего, поскольку и

он, и она отказались жить вместе в одном из своих старых

домов: мужчина объяснял это причастностью к смерти её

бывшего мужа, а женщина – тем, что у Марка есть жена,

живая и здоровая. Несмотря на просьбу Марка и Софии,

Пётр отказался переехать в их новый дом, оставшись в

8о

прежнем, но как бы там ни было, влюблённые были

счастливы.

В Иерусалиме царила полная неразбериха во взглядах на

войну, на создание армии, на оборону города, а притихшие

было после не столь давней резни римских солдат в столице

приверженцы империи нет-нет да и проявляли себя всё

настойчивее. Зилоты, бывшие в явном меньшинстве, не

могли контролировать ситуацию целиком, поскольку народ,

по большей части решительно настроенный на войну, был

послушен фарисеям, духовенству и саддукеям, склонным

повиноваться римлянам. Совет кананитов постоянно пытался

найти пути к взаимопониманию, даже к формальному

объединению военных действий, но результат был

минимален, хотя действия совета были более успешными в

среде движения. Прибывшие из своей страны зилоты

держались более сплочённо, имея определённое подчинение

командирам, контролируемым советом, хотя и этот контроль

был достаточно слаб, так как в среду движения стали

проникать случайные люди, далёкие от его идеалов,

имеющие иногда корыстные цели. Лучше всего был

организован отряд под командованием Элеазара сына

Симона, состоявший в основном из убеждённых и

испытанных в прошлом бойцов, лучшей, хотя и

незначительной частью которых были сикарии, кроме тех,

что находились в Мосаде.

За всеми этими склоками, неурядицами, разногласиями

иудеи не заметили, как римский наместник Сирии,

поддерживаемый царём Агриппой, появился с войском под

Иерусалимом. Совету удалось кое-как наладить подобие

контакта с большинством отрядов, имеющих сносную

подчинённость командирам, и нападение на римлян было

беспорядочным, но решительным; а основную роль в нём

играли зилоты Элеазара, в чьём отряде находился Марк с

Александром и Андреем. И хотя это нападение не принесло

8о

победы иудеям, однако после нескольких дней боевых

действий, состоявших из атак, отступлений, предательств и

опять нападений, войско Цестия всё же было разгромлено и

остатки его бежали, бросив всё, что мешало отступлению;

отряд же зилотов Элеазара – главная сила в разгроме этого

войска – захватил казну во время боевых действий и другие

ценности войска, что давало Марку надежду использовать их

для создания армии наряду со средствами, накопленными

советом.

Иудеи праздновали победу над Цестием. Впервые со

времён Маккавеев они могли почувствовать себя

свободными, хотя завоевание свободы и нельзя было считать

окончательным, а сложившееся положение было достаточно

двусмысленным, что понимали и противники войны; многие

из них сразу же после победы бежали к своим покровителям,

но патриоты всё же торжествовали: теперь они могли

надеяться на возможность объединения. Постоянные поиски

советом возможности этого объединения под общим

руководством разрешились намерением провести собрание в

Храме с целью выборов военных руководителей. Хотя

зилоты и понимали всю сложность и невыгодность своего

положения по сравнению с иудейской знатью и

священнической кастой, они сознательно добивались

выборов как единственно возможного способа объединения

восставших. Результаты выборов, к большому сожалению,

оказались более удручающими, чем мог себе представить

Марк: зилоты не получили ни одного сколько-нибудь

значимого поста в руководстве восстанием, а все

руководящие должности достались саддукеям,

первосвященникам, то есть знати, в большинстве своём

примкнувшей к восставшим из-за сложившийся ситуации.

Начальниками над городом были поставлены люди,

враждебные зилотам, но особенно ненавистен им был

первосвященник Анна; с его родом он столкнулся впервые в

8о

самом начале своего участия в борьбе зилотов, и очевидно,

теперь, думал он, эта вражда продлится до конца его дней. В

близкой его сердцу Галилее начальствовать был назначен

Иосиф сын Матфия, известный тем, что, находясь в составе

депутации в Риме, был принят женой Нерона, и

примкнувший к восставшим из соображений личной

безопасности. Слабой надежде Марка поставить у

руководства восстанием Элеазара не суждено было сбыться,

но совершенно реальным стало опасение, что руководство

законным образом перешло в руки друзей Рима. Никогда

прежде ощущение поражения не было для него таким

вероятным, как сейчас.

Для сикария наступило время неопределённостей: все его

усилия, направленные на создание регулярной армии,

конницы, хотя и находили отклики в совете кананитов, но

блокировались на местах: в Иерусалиме, в Галилее, а также в

Иудее и Перее – областях близких, к Мосаде, поскольку

крепость была вне закона для нового начальства. Влияние

Марка сохранялось в крепостях за Генисаретом,

относившихся к владениям царя Агриппы, где местные

зилоты были особенно сильны, но и то лишь в городах их

проживания. Личная жизнь его была счастливой и

спокойной; он не отлучался из города, занимаясь боевой

подготовкой зилотов, и София была довольна этим, потому

что постоянно беспокоилась из-за возможности его отъезда.

Прошло уже два месяца, как они были близки, и Марк стал

замечать в её поведении какую-то тревогу, не придав вначале

ей внимания; но, было видно, она не проходила, хотя и тогда

он не посмел спросить любимую о причине этой тревоги,

уверенный, что та сама всё расскажет ему. И вот однажды

она подошла к нему растерянная и даже испуганная, как

понял Марк, никогда не видевший её в таком состоянии.

– Я беременна, Марк! – сказала женщина упавшим

голосом.

8о

Он обнял её, целуя, взволнованный новостью, вновь

полный радостным и тревожным чувством, какое испытал в

молодости и какое уже не думал испытать вновь.

– Я очень рад, милая, что у нас будет ребёнок!

София заплакала, уткнувшись лицом ему в грудь.

– Ну что ты, родная! Ведь всё будет хорошо!

Марк гладил её плечи, её волосы, собранные тугим

высоким валиком на голове, и причёска её была похожа на

каску воина, надетую к бою. Кое-как успокоившись, она,

всхлипывая и шмыгая носом, сказала потерянно:

– Мне уже больше тридцати, и я никогда не рожала...

– Дорогая моя, ты не первая: удел женщины – рожать

детей, – ласково успокаивал её мужчина. – Вот увидишь,

всё будет хорошо!

– Да нет же, я боюсь не за себя, за ребёнка. Боюсь его

потерять.

– Если ты забеременела сейчас, очевидно, это не твоя

вина, что ты не смогла забеременеть раньше, а это значит, что

ты здорова и с тобой всё в порядке!

– Наверное, ты прав, – отвечала она почти спокойно. —

Это уже третий месяц, значит, я забеременела сразу, как мы

стали близки.

– И ты так долго молчала?

– Вначале не придала значения, а потом испугалась, что

могу ошибиться. Сегодня со мной случился обморок, и

служанка прямо заявила, что я беременна.

После этого разговора София была уже постоянно

спокойна, посветлела лицом и ходила неторопливо, заметно

пополнев, что сделало её ещё более привлекательной.

Совместная жизнь с ней несколько отдалила его от детей,

но, несмотря на это, Марк старался по возможности, чаще

встречаться с ними, навещая их, а изредка они навещали его

в новом доме, и София относилась к ним как к ровесникам —

просто и доброжелательно, да они и сами относились к ней

8о

так же. Антония встречала его ласково, как прежде, но уже

больше по-матерински, из тактичности не заводя разговор о

Софии. От неё Марк узнал, что Елена и Иван стали членами

секты, называвшейся христианской, о существовании

которой он кое-что слышал ранее: мессианские идеи зрели не

где-нибудь, а в недрах иудейской религии, питаемые,

конечно, не только ею, но и авестийской философией и

прочей мистикой. Ему, достаточно образованному, чтобы

разобраться в учениях и проповедях старых и новых

пророков, давно была видна суть новой секты; хотя члены её

многое заимствовали у ессеев, сикарию они были менее

привлекательны, чем последние. Ессеи жили аскетично, как и

христиане, отрицавшие богатство, но они жили здесь, на

Земле, и старались делать жизнь здесь, а не где-то там, в

посмертном мире. В них сикарий видел союзников в своей

борьбе; новые же секты проповедовали смирение и

терпимость, обещая в качестве платы за это посмертное

воздаяние в каком-то никем не виданном, мнимом мире.

Вначале он не придавал значения нарождающейся

идеологии; ему были чужды все мессианские теории,

придуманные иудеями для собственного утешения в качестве

божьего дара, результата договора, заключённого с ним. Для

него человек являлся мессией для себя, если способен был

думать не только о собственном существовании и

благополучии любой ценой, даже в ущерб другому; а всякое

представление о «помазаннике божьем», призванном спасти

мир, было бесполезной мечтой, начиная с представлений о

Сосиоше, было бесполезной мечтой, лишающей человека его

природной наклонности бескорыстно творить добро. Идея

только тогда заслуживает внимания, думал он, когда

побуждает к действию, к борьбе за справедливость, и вредна,

когда призывает к смирению. Кроме таких, несколько

нелестных замечаний, Марк не успел высказать своё мнение

8о

по отношению к увлечению дочери и зятя, а последующие

события заставили его забыть об этом.

Он не доверял Иосифу сыну Матфия, избранному

начальником в Галилее, что впоследствии оказалось

правильным. Совет кананитов искал возможности для

создания там армии, ему подконтрольной, и эти поиски

вскоре дали результат, в городе Гисхала появился отряд под

командованием Иоанна сына Леви, использовавшего свои

сбережения на общие нужды. Поэтому, как только стало

известно, что новый командир действует не по указке

Иосифа, а иногда и вопреки его приказам, совет оказал ему

поддержку, выслав значительные средства на создание армии.

В царстве Агриппы, за Генисаретом, стараниями зилотов

восстали три города, среди коих была Гамала, осаждаемая

царскими войсками уже несколько месяцев. Марк был

уверен, что эта осада будет безрезультатной, если на помощь

осаждавшим не придут войска римлян, чьё затянувшееся

бездействие, казалось, закончилось. То, что они скоро начнут

военные действия, можно было утверждать с уверенностью,

поскольку Нерон назначил в Сирию нового военачальника,

Веспасиана из рода Флавиев, называемого некоторыми

торговцем мулами за его коммерческую деятельность,

основанную на спекуляциях рабами и лошадьми. Его,

прибывшего в Птолемаиду – город южнее Тира, – встречал

царь Агриппа с сестрой Вереникой, а скоро к ним

присоединился и старший сын Веспасиана Тит, приведший

легион наёмников из Египта. По слухам, Вереника настолько

очаровала молодого Флавия, что тот совершенно потерял

голову, влюбившись до беспамятства, и эта новость явно

обрадовала Софию, надеявшуюся наконец освободиться от

преследований царицы, увлечённой новой любовной связью.

София выглядела теперь, как выглядит любая беременная

женщина перед родами: с большим животом и несколько

припухшим лицом, чего не скрывала даже косметика,

8о

которой она продолжала пользоваться, иногда жалуясь

Марку, что стала такой уродливой. Тот понимал, что это её не

очень-то сильно беспокоит, поскольку она вся

сосредоточилась на ребёнке, ожидая родов, прислушиваясь к

каждому его движению, к каждому толчку внутри себя, и

ходила медленно, спокойно и важно, ни на шаг не отпуская

от себя служанку, ухаживающую за ней. И вот в середине

месяца артемизия однажды утром София разбудила Марка

словами:

– Милый, я рожаю!

Он вскочил, торопливо оделся, разбудил служанок, слуг и

терпеливо ждал в соседней комнате, уже не пускаемый к

роженице. Он был взволнован и мучился сомнениями в

благополучном исходе родов, понимая, что в том возрасте, в

каком была София, они вряд ли могут быть лёгкими.

Впрочем, всё обошлось благополучно, и вскоре он услышал

крик младенца, а через некоторое время его впустили в

комнату Софии, лежавшей на чистой постели, усталой и

бледной, но счастливо и несколько растерянно улыбавшейся

вошедшему мужу. На её груди, завёрнутый в чистое

покрывало, лежал младенец с закрытыми глазами, с красным

сморщенным лицом, трогательно беззащитный и совсем ещё

не знакомый Марку, но эта новая жизнь требовала к себе

внимания, обещая новые заботы, тревоги и мгновения

настоящего счастья.

– У нас девочка, дорогой!

София послушно потянулась губами навстречу его

поцелую, а он, нежно поцеловав и погладив её по голове,

осторожно поцеловал и дочь.

– Как ты себя чувствуешь, любимая?

– Хорошо! Я даже не ожидала, что роды будут такими

лёгкими!

– Я тоже сомневался в этом и рад, что всё обошлось. Ты

уже знаешь, как назвать нашу девочку?

8о

– Это наша Валерия, милый, – сказала она, нежно

прикасаясь к её лицу.

– Тебе, наверное, надо поспать, – сказал Марк и вдруг

подумал, что спать спокойно теперь не удастся довольно

долго.

Прошло три месяца после рождения дочери, и Марк всё

более утверждался в решении отправиться в Галилею, где

события складывались самым неблагоприятным для зилотов

образом. Римляне, начавшие военные действия, не встречали

заметно организованного сопротивления, поскольку каждый

осаждаемый ими город защищался собственными силами;

Иоанн из Гисхалы, на которого была большая надежда, не

стремился к боевым действиям, избранный же

военачальником Иосиф вскоре сдался противнику на его

милость. Весспасиан уже осаждал Тарихею, вплотную

приблизившись к Гавлану, когда сикарий решил

собственными глазами увидеть, что происходит в Галилее и

что возможно сделать для дальнейших боевых действий в

надежде на их успешность. Вместе с тем зилоты Галилеи и

Гавлана, принимавшие участие в недавних сражениях,

просили его о помощи, и тогда Марк, несмотря на уговоры

родных не покидать Иерусалим, несмотря на слёзы Софии, в

начале осени отправился в Гамалу, попросив Петра

переселиться в дом Софии, а у Александра – двух рабов,

бывавших у сикария в доме ранее, поскольку хотел быть

уверен в безопасности любимой и дочери.

Благополучно добравшись до Пеллы, сикарий задержался

здесь на пару дней, встретился с Тиграном, управляющим

хозяйством и в Пелле, и в Скифополе, пообщался со слугами

в доме и знакомыми в городе и здесь же узнал новости о

взятии римлянами Тарихеи и об избиении её защитников на

Генисаретском озере. Поняв, что нужно торопиться,

поскольку нападение на Гамалу может последовать

незамедлительно, он выехал в тот же день к вечеру,

8о

вынужденный всё же быть настороже из опасения встретить

какой-нибудь отряд легионеров, возможно, рыскавших по

округе. Переночевав в дороге, он рано утром продолжил свой

путь и вскоре был в виду озера. Он направился к нему с

намерением напиться, но вынужден был отказаться от своей

затеи, не доезжая до берега и почувствовав резкую вонь,

принесённую с озера лёгким ветром. Приглядевшись

внимательно, можно было понять, откуда исходил этот запах:

вдоль всей кромки берега качались на волнах вздувшиеся

трупы погибших в бою тарихейцев. Удручённый Марк

направился в Гамалу, находившуюся уже в пределах

видимости.

Без особых трудностей знакомый самым активным

защитникам города сикарий был впущен в него, и, принятый

дружелюбно руководителями обороной крепости,

немедленно окунулся в водоворот событий.

Город находился в исключительно благоприятном месте: с

трёх сторон был окружён глубоким обрывом, с четвёртой же

примыкал к горе, похожей на верблюда, отчего и получил

своё название. С этой стороны крепость была защищена

стеной и рвом, но Марк хорошо осознавал, что такие

препятствия не являются особо значимыми для врагов, что

уже было подтверждено предыдущими осадами, поэтому

единственной возможностью избежать поражения была

попытка организовать мощный отпор осаждавшим, но не в

городе, а в открытом бою за его пределами. Успешность

обороны была реальной, учитывая то обстоятельство, что

здесь скопилось большое количество людей, участвовавших в

недавних боях, происходивших в Галилее. Однако

беспокоило то, что в городе, до предела набитом людьми,

было мало продовольствия, а это исключало надежду

выдержать длительную осаду, тем более что недавно его семь

месяцев осаждали войска Агриппы. Руководители понимали

ситуацию не хуже Марка, но их действия были ограничены

8о

тем, что после предательства Иосифа общее военное

руководство в Галилее отсутствовало, хотя и оно могло

оказаться эфемерным, потому что войско, им созданное,

оказалось настолько небоеспособным, что разбежалось при

первом появлении противника. Реальную помощь Гамале мог

оказать отряд Иоанна из Гисхалы, но тот не откликнулся на

призывы осаждённых, как и на предшествующие попытки

Марка установить с ним контакт через зилотов города;

надежда на помощь Иерусалима была ещё более призрачна,

так как центральное руководство видело своей целью не

победу, а поражение Иудеи и последовательное отпадение её

городов и провинций. Оставалось рассчитывать только на

помощь военного отряда, расположенного на горе Итаврнон,

в котором, благодаря его защищённости скопилось много

уцелевших участников предыдущих сражений с римлянами,

и эту надежду нужно было реализовать любой ценой.

Подошедшие к городу римские легионы, обустроив

лагерь, начали возводить насыпи,с тем чтобы подступить к

стене и начать штурм. Утихая к ночи, римский лагерь кипел в

движении с утра, как разбуженный муравейник, и насыпи

уже почти достигали стен города, тревога которого росла

быстрее, чем они строились, в большей степени, оттого, что

иссякли запасы продовольствия, чем в ожидании штурма, а

пытавшихся покинуть крепость становилось всё больше и

больше; некоторым это удавалось, потому что в городе было

много подземных ходов, ведущих в долину за обрывом.

Вокруг Марка сгруппировался отряд стойких бойцов,

состоявший из двух десятков зилотов Галилеи; большинство

их участвовали в недавних боях, и все были проверенными в

деле бойцами, стоившими любого легионера-ветерана.

Большинство из них были вооружены, а остальных Марк

постарался вооружить не хуже легионеров. По

договорённости с руководством города сикарий с пятью

бойцами однажды ночью подземным ходом выбрались из

8о

города, намереваясь добраться до гарнизона на горе

Итаврион, чтобы договориться о совместном выступлении

против римлян. Всё шло благополучно, и днём они были уже

не столь далеко от места, куда стремились, когда поняли, что

опоздали: встреченный ими встревоженный человек

рассказал о трагедии, там происшедшей; по его словам,

войско, находившееся на горе, попало в ловушку и было

разбито, а тех, кто уцелел в бою, преследовали римские

всадники, которых можно было ожидать здесь в любой

момент. Зилотам оставалось только горько сожалеть об

упущенной возможности и немедленно возвращаться в

крепость. Вскоре опасения встретившегося им человека

подтвердились, и они увидели более десятка вооружённых

всадников, чьи намерения были очевидны, направлявшихся в

их сторону. Марк, понимая, что биться с конниками труднее,

чем с пешими воинами, повёл товарищей на каменистый

склон, где конная атака была невозможной. Приблизившийся

отряд, видя своё численное преимущество, спешился, решив

атаковать зилотов, а те и не хотели уходить от

преследователей, понимая бесполезность такой затеи.

Терпеливо ожидая поднимавшихся к ним легионеров,

превышавших их количество в два раза, зилоты с усмешками

слушали брань и презрительные крики наёмников,

предлагавших им сдаться, называя рабами, заслуживающими

наказания. Самоуверенность нападавших была настолько

велика, что вызвала уже откровенный смех друзей Марка.

Бой был скоротечным. Марк вышел навстречу

центуриону, громко кричавшему по-гречески: «Иди ко мне,

раб!» Отбив удар дротиком нападавшего, он щитом сбил того

с ног и оглушил ударом меча по голове, а используя

доставшийся ему дротик, убил ещё двоих солдат, заметив при

этом, что римлян, сражённых зилотами, полегло уже больше

половины. Жёсткий отпор и гибель центуриона произвели

своё действие на наёмников, готовых уже обратиться в

8о

бегство, чего Марк не мог допустить по той причине, что

бежавшие всадники вскоре могли вернуться с

подкреплением. Его приказ не допустить тех к лошадям,

мгновенно был понят и зилотами, и солдатами неприятеля, а

бой превратился в бегство и избиение последних. Уже просто

наблюдая за происходящим, сикарий заметил, что

оглушённый им центурион приходит в себя. Приподняв

голову и оглянувшись, тот потянулся за мечом, на который

Марк тут же наступил ногой.

– Вставай, раб! – приказал он поверженному. – Теперь

понимаешь, что раб – ты, а господин – я?!

Тот, медленно поднявшись, вдруг неожиданно бросился

на сикария, ухватился за опущенный им щит, но, оттолкнув

сначала щит, Марк потянул его на себя и с размаху вновь

ударил противника мечом плашмя по голове, наблюдая

потом, как тот сползает вниз по склону.

Бой уже закончился, зилоты занимались лошадьми,

привязывая их друг за друга. Упавший центурион

приподнялся и сел на склоне, ничего больше не

предпринимая. Глядя на него, сикарий думал, что этот

центурион – житель метрополии или коренной италиец,

потому что в здешних легионах даже всадники набраны из

числа местных жителей и лишь офицеры – коренные

римляне, гордые своим происхождением и правами, отсюда

вытекающими. «Ну и в чём же, – думал Марк, – разница

между тобой и твоим рабом? Может быть, у него кровь

другого цвета? Может быть, у него тело другого строения,

где что– нибудь лишнее или чего-то нет, что есть у тебя?

Может быть, он ближе к животным, к скотине? Тогда чем это

определить? Тем, что он грязнее, чем ты, грязнее одет,

мыслит на уровне животного, стремления гнусные? Тогда

чем ты отличаешься от него? Тем, что волею судьбы оказался

не рабом, а господином? Тем, что римлянин – это человек,

которого нельзя продать в рабство, пусть даже самый

8о

гнусный из римлян? Чем ты лучше любого другого человека?

Чем ты лучше меня, не римлянина, победившего сотню вас,

римлян? Нет! Сейчас господин – я, потому что я – сильнее,

потому что я – победитель! Но мне наплевать на то, что ты

мой раб: меня не тешит эта мысль – ты мой враг по

убеждению, предполагающему, что человек может быть

выше другого на основе права ли силы, простого ли

стремления быть выше другого. Поскольку ты считаешь

возможным решать судьбу тебе подобного на основе права

сильнейшего, ты должен быть готов к применению этого

права по отношению к себе. Но я отпущу тебя: мне не нужен

ты, не нужна твоя смерть».

– Иди! – приказал Марк. – Живи и помни, что ты был

рабом!

– Почему ты отпустил его? – спросили товарищи, когда

он спустился вниз.

– Он не опасен, – ответил Марк просто.

Собрав оружие и навьючив его на лошадей, зилоты

направились в Гамалу и с наступлением темноты тем же

путём вернулись в город, прихватив с собой мясо забитых

лошадей.

Насыпи, возводимые осаждавшими, чтобы иметь

подступы к городской стене, уже были закончены, и

легионеры устанавливали стенобитные машины, несмотря на

то что атаки со стены сильно задерживали их работы; в конце

концов испытанная тактика принесла свои плоды: стены в

нескольких местах были протаранены. Зилоты Марка в

боевом снаряжении выжидающе наблюдали за развитием

событий около проломов в стене, через которые под боевые

крики и рёв труб врывались в город легионеры, однако

подступить к проломам было невозможно из-за сутолоки, там

царящей, да было и не нужно, по мнению сикария, поскольку

оборонявшимся был необходим настоящий бой в выгодных

для них условиях.

8о

Застрявшие было в проломах римляне в конце концов

оттеснили оборонявшихся от стены, что позволило ворваться

в город основным силам их пехоты. Бой разгорался уже

значительным фронтом; нападавшие упорно теснили гамалян

в город, поэтому было понятно, что недалеко критическая

ситуация, когда в рядах защитников города может возникнуть

паника и поражение будет неизбежным. Вот тогда

находившийся в резерве отряд гамалян и зилоты Марка,

переместившись во фланг, дальний от обрыва, где

заканчивалась стена, мощно вступили в бой, смяв передние

ряды легионеров, оставляя за собой их окровавленные трупы;

а соратники, расступившиеся перед ними и несколько

ошеломлённые вначале, устремились вслед, ещё более

усиливая напор.

Марк, весь забрызганный чужой кровью, яростно работал

мечом, поражая солдат, не способных ему противостоять, в

надежде развить этот первый успех и не дать сойти на нет

вспыхнувшему обнадёживающему порыву гамалян, громко

подбадриваемых его зилотами. Увлечённый собственным

боем, он всё же успел заметить, что выше по фронту ввод в

бой резервного отряда не повлиял на ситуацию, осторожно

вывел своих зилотов и часть резервного отряда из боя и

быстрым маршем переместил бойцов выше, в город, где, дав

им возможность передохнуть некоторое время,

стремительным броском повёл в атаку, понимая, что

неожиданность одинаково действует и на противника, и на

соратников, вызывая среди одних панику, среди других —

воодушевление. В единственном стремлении обострить

ситуацию, неблагополучно сложившуюся для римлян,

сикарий ничего не мог предложить, кроме самого жёсткого

боя, на какой был способен. Свою каску он уже где-то

потерял, а щит бросил, вооружившись ещё одним мечом,

используя его для защиты и для нападения, сберегая силы и

применяя удары не обязательно смертельные для врага, но

8о

выводящие того из строя. Ещё со времён распятия Якова и

Симона зилоты прозвали его «бешеным греком», за

неистовое поведение в бою, и сейчас он бился, не

оглядываясь, страстно ожидая победы, приближая её

насколько возможно; а его зилоты были рядом – он знал это,

чувствовал, он их слышал.

До него не сразу дошла двусмысленность ситуации,

заключавшаяся в том, что римляне, вне зависимости от

желания, не могли покинуть поле боя, не могли бежать в

панике и, вынужденные обороняться, падали один за другим,

освобождая место легионерам, находящимся сзади; натиск же

гамалян не был достаточным для того, чтобы опрокинуть в

пропасть солдат, прорвавшихся в город. Однако своеобразная

тактика и дисциплина позволили римлянам найти выход из

этого тяжёлого положения, грозящего катастрофой, и

«черепаха», образованная солдатами в центре событий,

остановила их массовое избиение, дав возможность

постепенного организованного отхода за стены города,

поскольку сомкнувшая перед собой и над головами щиты и

ощетинившаяся копьями плотная масса воинов была

недоступна для стрел, копий и лобовой атаки защитников

города. Не обратив вначале внимания на сигналы труб,

зилоты наконец поняли происходящее на поле боя: глубоко

врубившиеся в ряды противника, они оказались почти в

окружении, но, прекратив наступление, сами не были ему

подвержены, так как единственной целью противника был

организованный отход из города. Паники в его рядах уже

почти не было, а самые способные к сопротивлению части

успешно отражали слабеющий натиск гамалян,

безрезультатный и, более того, ущербный для атакующих, в

чём убедились зилоты Марка, потеряв в атаке на «черепаху»

несколько своих людей. Отбивая вялые нападки противника,

легионеры покинули город, понеся огромные потери, но,

избежав полного поражения; хотя и такой результат был

8о

большой победой осаждённых, принимая во внимание

обстановку, сложившуюся в крепости.

Именно так думал Марк, размышляя о происшедшем бое,

и не разделял радости по поводу достигнутой победы, считая

её потерянной, так как в другой раз такое не может

повториться, поскольку осаждённые уже не имеют ни

времени, ни сил из-за царящего в городе голода, а

осаждающие, при избытке того и другого, постараются не

совершить прежних ошибок. К тому же выигрышное для

гамалян отсутствие конницы римлян на поле боя,

осаждающие с их строем и присущей им дисциплиной,

постараются исправить в свою пользу; но так же глупо было

бы надеяться, что после случившегося римляне снимут осаду,

а поэтому единственной надеждой на возможность отстоять

город была бы помощь со стороны. Но подходил к концу

месяц обороны, и была похоронена надежда на помощь

Итавриона, уже почти не было её на помощь из Гисхалы и

вовсе не было на помощь из Иерусалима; а Марк, видя всю

обречённость положения защитников, несмотря на всё более

настойчивые уговоры некоторых зилотов, не покидал город,

чувствуя себя не вправе оставить наедине с бедой тех, кто

недавно думал, как он, кто верил ему; да и из его зилотов

никто не ушёл из крепости. Расширив насыпи и проломы в

стене, осаждавшие приступили к новому штурму. Марк,

заранее понимая цель их действий, подготовил своих

соратников, дав наказ выводить из строя лошадей и наносить

удары копьями в лица всадников, зная, что только бывалый

ветеран может сохранить самообладание в таком бою, а

преимущество конницы будет максимально нейтрализовано

при ограниченном пространстве для её использования.

Разразившийся бой, на первых порах, не приносил успеха ни

той, ни другой стороне; конница римлян оказалось

малоэффективной, но и гамаляне были слабы, чтобы

потеснить противника; а кровопролитие между тем

8о

разрасталось. Мирные горожане в предчувствии беды

устремились на гору в надежде защититься на её склонах.

Галилеяне, сражавшиеся против первых отрядов римлян,

вступивших в город, могли наблюдать резню,

происходившую на горе. Стеснённые на её вершине

горожане, не способные ни защититься, ни спастись

бегством, были охвачены ужасом в неумолимом наступлении

озверевших солдат, поэтому в предчувствии неизбежности

своей гибели бросались со скалы в пропасть, предпочитая

самоубийство смерти от рук врага.

Всё более теснимые, голодные и выбившиеся из сил

остатки сражавшихся внизу гамалян также были обречены на

истребление. Марк, видевший всю безысходность

положения, но продолжавшийся биться, пока наблюдалось