Текст книги "Пятицарствие Авесты"

Автор книги: Сергей Ведерников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

огонь, развести костёр и ночевать у костра в открытой степи,

изредка просыпаясь, чтобы поддержать огонь и прислушаться

к ночи.

Наутро Од сделал ещё одну длинную верёвку и перевязал

морду лошади двумя петлями: одной – вокруг лба и выше

19

челюстей, другой – по переносице и челюстям, достаточно

стянув последнюю, однако не настолько туго, чтобы стеснить

лошадь, но чтобы лишь предупредить попытку укуса, а затем

скрепил петли между собой, предотвратив их сползание, и

оставшийся свободный конец отдал держать Уну; сам же

развязал и передние, и задние ноги лошади. Понукаемая

охотниками кобыла тяжело поднялась и, почти не

сопротивляясь, побрела, с трудом переставляя ноги;

сопровождая же её, немощную, Од думал о том, что слышал

раньше от стариков о таких случаях, когда людям случалось

приводить на поводу старых или больных лошадей, но сам

никогда не был свидетелем ничего подобного.

Они затратили на дорогу втрое больше времени, чем при

обычном переходе, однако благополучно добрались до места

стоянки, где их оживлённо встретили сородичи, находившиеся

в пещере. Все были удивлены, что удалось привести к жилью

живую лошадь; а она вела себя беспокойно, поэтому люди

держались всё же в отдалении. Вышли наружу и старики, кто-

то из них видел раньше подобное событие, поэтому они

одобрительно хлопали Ода по рукам и плечам. Оживление

скоро спало, и Оду пришлось решительно пресечь намерение

убить животное. Ро поддержал его, и решено было сделать

небольшой загон рядом с осыпью перед пещерой, где и

поместить кобылу, которую подростки должны были кормить и

охранять. Те сейчас же занялись заготовлением корма,

бывшего рядом в избытке, а к вечеру был готов загон, куда и

поместили больную лошадь, ожеребившуюся через несколько

дней.

Возвратившийся с охоты Од умилённо смотрел на

крохотного жеребёнка, беспомощно лежавшего на объедках

приносимого матери корма, а рядом лежала она, вконец

обессилевшая, и Од вдруг беспокойно подумал, что если

кобыла будет очень плоха, то придётся её забить, тогда

погибнет и жеребёнок, потому что его нечем будет кормить.

Беспокойство не покидало его до тех пор, пока они в конце

20

концов не поправились: и мать, и жеребёнок. Радости детишек

по поводу рождения лошонка не было предела; и если кобыла

была слаба, но всё же явно сторонилась людей, то жеребёнок,

напротив, начал осторожно подходить к рукам. Тем временем

были забиты последние оставшиеся в загоне лошади и пора

было готовиться к большой охоте, поэтому кое-кто в роду

настаивал на том, чтобы забить и жеребёнка, и кобылу, но Од

самым решительным образом воспротивился этому,

потребовав начать подготовку к большой охоте немедленно, но

сохранить жизнь жеребёнку до тех пор, пока не будет крайней

нужды. Ро договорился с соседними родами, и с утра

следующего дня была назначена подготовка к охоте. Всё это

время Од или Ун следили, чтобы никто не подходил к загону с

оружием в руках. Наконец настал день согласования времени

охоты, Ро послал Ода и ещё одного охотника с этой целью к

соседям. По приходе к месту их стоянки которых, посыльные

увидели возле пещеры хижину, сделанную из стволов тонких

деревьев, покрытую ветками и лошадиными шкурами, где

жили охотники рода в период подготовки к охоте. Перед

хижиной горел костёр, а на вертеле над костром был привязан

труп мужчины. После согласования срока охоты Од

поинтересовался, чем вызван тот костёр перед хижиной, и ему

объяснили, что был нарушен запрет на половую связь в период

подготовки к охоте. Од понял, что в пещере горит второй такой

же костёр с женщиной на вертеле.

Вторая охота прошла более удачно, убитых и покалеченных

лошадей было в два раза больше, и, поскольку кобылы уже

жеребились, погибло много молодняка, причём несколько

жеребят задавили, затоптали на площадке, над обрывом.

Несмотря на то что прибыли люди отставшего рода, справиться

с тем количеством мяса, которое было необходимо

использовать в первую очередь, не представлялось возможным,

поэтому через день начавшие разлагаться лошадиные трупы

пришлось удалить на приличное расстояние, предварительно

содрав с них шкуры.

21

Лето было в полном разгаре. Жители пещеры не

бедствовали; даже присоединившиеся люди из распавшегося

рода давно поправились и окрепли, забыли все горести и

невзгоды, охотники всё так же занимались своим делом, Ун

почти постоянно был с Одом, находя время, однако, ухаживать

за жеребёнком. Мать-кобылу всё-таки пришлось забить: у неё

пошла горлом кровь, но жеребёнок, к счастью, уже окреп и мог

питаться зелёным кормом, и, несмотря на то что потеря

материнского молока не прошла бесследно, он всё-таки

перенёс это и был довольно бодр, принимая корм с рук,

позволяя чесать себя и трепать за загривок. Дети толпой

окружали его, когда им позволяли это, а Од запретил

причинять ему боль из опасения, что он будет сторониться

людей.

Юл, вождь попавшего в беду рода, выздоровел, раны его

зажили, но если он поначалу держался скромно, то в последнее

время становился всё агрессивнее и наглее, и Од насторожился

ещё более, чувствуя нарастающую опасность. Лю, лебезивший

перед Ором, старался теперь угодить и Юлу, и хотя тот и

другой не нашли между собой взаимопонимания, угодливость

Лю всё же не отвергали.

Однажды Од с Уном, Лю и ещё двое охотников обложили

кабана, а преследуя его, раненого, они вдоль неглубокого

оврага выбежали на поляну, что было концом для кабана,

поскольку брошенные охотниками дротики тут же достигли

своей цели. Кабан визжал, волоча по земле парализованный

зад, подбежавший Од выдернул торчавший из его тела дротик

и, сторонясь брызжущей кровавой пеной пасти с мощными

клыками, нанёс точный удар в горло. Кабан захрипел и забился

в судорогах. Наблюдая за конвульсиями животного, Од не

заметил, как вдруг остался один, а подняв взгляд, остолбенел:

от леса в его сторону не спеша шла огромная полосатая кошка.

Привыкший за свою богатую событиями охотничью жизнь к

неожиданностям, он не сразу пришёл в себя, между тем как

тигр уже был близко. Тело встряхнуло паническое побуждение

22

– бежать! Однако Од взял себя в руки – бежать было уже

поздно, он напрягся, уняв дрожь, и стал пятиться к обрыву,

ощущая спиной его приближение; оглянулся: обрыв не был

глубок. Невысокий дерновый уступ высотой в половину

человеческого роста кончался отлогим песчаным откосом,

уходившим вглубь небольшого оврага. Остановившись на его

краю, Од понял, что тигр не довольствовался убитым кабаном

и так же не спеша, приближался к нему. Расстояние между

ними неуклонно сокращалось; видя каменную невозмутимость

животного, Од чувствовал, как паника вновь овладевает им. Он

бросил дротик, но промахнулся. Дальнейшее память сохранила

мгновенными ощущениями. Паники уже не было. Он

фиксировал всё происходившее, не осознавая, и тотчас

реагировал своим поведением. Тигр припал к земле, готовясь к

прыжку, – Од напрягся. Последовал прыжок – Од метнулся в

сторону. Промахнувшийся зверь скатился по песчаному откосу,

но и Од, не удержавшись, свалился с обрыва и сполз некоторое

расстояние по сыпучему песку, а затем на четвереньках начал

карабкаться вверх, к обрыву. Снизу прыжками его пытался

настичь зверь, а осыпавшийся песок препятствовал им обоим,

и хотя тигр был тяжёл и ему труднее было преодолеть осыпь,

расстояние между ними всё же сокращалось. Кое-как

достигнув начала откоса и приподнявшись, Од ухватился рукой

за траву лужайки над уступом, а подтянувшись, встал на ноги и

влез на уступ, где навстречу ему бежал Ун с дротиком в руках.

Выхватив у него оружие, охотник обернулся к оврагу, глубоко

вонзив дротик в показавшуюся над обрывом пасть животного;

тигр булькающе захрипел, его лапы сорвались с обрыва на

песчаный откос, где, биясь в судорогах, он медленно сползал

вниз. Од вдруг почувствовал, как смертельно устал. Он сел на

траву, положив выпрямленные руки на согнутые колени, не

ощущая ни радости, ни счастья, но лишь странную тоску,

которую почти заглушала та невероятная усталость.

Прошло два дня; потрясение, пережитое Одом, прошло, он

продолжал ходить на охоту, почти всегда возвращаясь с

23

добычей, и не злился на оставивших его охотников, ему не в

чем было упрекнуть их, при этом Юл вряд ли чувствовал себя

виноватым, так как гонор свой не уменьшил. Доброе же

чувство Ода к Уну усилилось, поскольку лишь товарищ не

оставил его в беде, сумев справиться со своим страхом, и не

подоспей он вовремя, Оду вряд ли удалось бы схватить другой

дротик. Отношения же Уна с Юлом были напряжёнными, Од

видел, что Ун сторонится Юла, очевидно, опасаясь того и не

желая ссоры, Юл же, в свою очередь, не трогал Уна, видя его

дружбу с Одом, но вскоре произошла сцена, неприятно

подействовавшая на Ода.

Однажды во время еды Юл вырвал кусок мяса у охотника,

очередь которого была прежде его, не дав тому откусить

положенное, а откусив сам несколько раз, видимо, не

собирался передавать кусок дальше, на что растерявшийся от

такой выходки Од даже не успел прореагировать, потому что

ничего подобного не помнил с детских лет. Случайно взглянув

на Уна, он поразился его виду: тот дрожал, напрягшись, словно

его ударили. Переведя взгляд на Юла, Од не знал, что

предпринять, но тут вмешался Ро; заметив его негодующий

жест, Юл нехотя передал мясо охотнику, у которого его отнял.

Оторопь долго не покидала Ода; сколько он помнил, в их роду

всегда был равный доступ к мясу, хотя случалось, что дети

нарушали его, но их решительно и строго пресекали, а

охотники никогда не пытались искушать судьбу, поскольку

знали из рассказов стариков, как жестоко наказывали тех, кто

не считался с правилом. Ун же долго не мог успокоиться, и Од

уже с любопытством следил за ним, понимая, сколько

неожиданного таит в себе этот юноша.

После ужина старый Го, часто моргая единственным

глазом, принёс Оду выделанную им шкуру тигра,

выглядевшую изумительно, было видно, что старик не пожалел

сил на её выделку. Восхищённый Од благодарно похлопал

старика по здоровому плечу, и тот ушёл довольный, а Од с

наслаждением улёгся на своей новой постели рядом с

24

дремавшей уже Лу, решив, что Ра, надо думать, нашла себе

другое место. Между тем её дети-подростки были в тревоге —

за ужином матери не было. Очнувшаяся Лу подтвердила, что

Ра отсутствовала с полудня. Он вышел из пещеры; было уже

темно, а ночь, плотно пронизанная обычными своими звуками,

издаваемыми шакалами, ночными степными птицами, была

благодатна, и в ней не было ничего постороннего и

тревожного. Од крикнул несколько раз, но всё было по-

прежнему, лишь фыркнул у реки проснувшийся жеребёнок.

С утра, вооружившись, Од отправился на поиски

пропавшей Ра, а дойдя до места, где, по предположениям, она

могла потеряться, начал тщательно осматривать местность с

негустым лесом, с кустарниками, с невысокой травой. Бродя из

стороны в сторону, он обнаружил следы в примятой траве:

словно два человека что-то волокли по земле, а идя по следу,

внимательно осматриваясь и раздвигая кусты, вдруг

остолбенел: перед ним лежала Ра, точнее, то, что от неё

осталось. Лицо её было обезображено, череп раскроен, тело

изуродовано, как будто из него вырезали куски мяса, а на

окровавленной шее лежали её бусы из лошадиных зубов, что

исключало возможность ошибки. Од перевёл дыхание; было

ясно, что это дело человеческих рук, и поскольку похитители

питались её мясом, он решил устроиться в засаде с надеждой,

что те могут вернуться, а решив так, уже не сомневался в

задуманном, но лишь терялся в догадках, кто мог сотворить

подобное. Было невозможно, что на такое способны

соплеменники или люди их тотема. Может быть, это были

люди тотема кабана? Они крали женщин из тотема лошади,

как, разумеется, и наоборот, но не убивали их, а оставляли в

своём тотеме как его членов. Так кто же это мог быть? Задавая

себе этот вопрос, он не находил ответа. Солнце уже клонилось

к закату, а долгое сидение в засаде всё ещё продолжалось.

Постепенно таяла надежда кого-то выследить, кроме того,

хотелось есть, ещё больше – пить, но он не мог покинуть своё

укрытие без риска быть обнаруженным. К сожалению, время

25

проходило безрезультатно, и когда уже подумывалось о том,

что пора возвращаться в пещеру, вдруг послышались шум и

крики приближающихся людей. Шум быстро усиливался,

затем на поляну выбежали несколько охотников с дротиками в

руках, и по висящему ожерелью на шее одного из них Од

догадался, что это люди тотема кабана, соперничавшего с их

тотемом; те же мельком оглядели поляну и снова скрылись в

лесу, где их уже не было слышно. Поняв, что охотники кого-то

преследовали, между тем как преследуемых не было видно, он

решил ещё подождать, и вскоре на поляну осторожно вышли

два человека, один из которых нёс на плече связанную

девушку, почти подростка; тот, что шёл впереди, часто

останавливался, прислушиваясь и постоянно оглядываясь. Они

приближались к тому месту, где лежала Ра, а настороженно

вглядывавшийся Од вдруг понял, что похитители были из

тотема дикой кошки, в обычае мужчин которого было

похищать женщин других тотемов, насиловать и убивать их.

Много наслышанный о них, он встречался с ними впервые и,

уже не раздумывая, выскочил из укрытия, нападая внезапно,

мгновенно сразил дротиком шедшего без ноши похитителя.

Второй сбросил девушку на землю и пустился наутёк, Од же в

три прыжка догнал убегавшего и размозжил ему череп

дубиной, а убедившись, что похитители мертвы, вынул листья,

которыми был заткнут рот девочки, развязал ей руки. Та

быстро села на колени, отплёвываясь и жадно дыша, и испуг её

был больше от удушья, нежели от ожидания смерти. Она,

видимо, не знала, что с ней будет, поскольку, взглянув на Ра,

вдруг взвизгнула и бросилась бежать, но Од догнал её и поднял

на руки. Она же кусалась, пиналась и кричала, поэтому, боясь

быть услышанным её соплеменниками, он снова связал ей

руки и заткнул рот листьями, сорванными с кустарника, потом,

привязав её за руки к своей пояснице, взял на руки труп Ра и

направился к пещере. Пройдя некоторое расстояние и видя, что

пленница покраснела, задыхается, положил Ра на землю, вынул

кляп изо рта попутчицы, а после того как та отдышалась, снова

26

взял Ра на руки и продолжил путь. Пленница уже покорно

следовала за ним.

Надвигался вечер, когда они подошли к пещере. Вышедшие

навстречу люди приняли труп Ра из рук Ода, тот же, в свою

очередь, развязал руки пленнице, и она тут же присела на

камень, уже не пытаясь бежать. Од сообщил встречавшим, что

в округе появились охотники из тотема дикой кошки, что

насторожило людей, а он заметил, с каким страхом похищенная

посмотрела на него; очевидно, до неё только теперь дошёл

смысл происшедшего. Между тем вслед за сделанными

приготовлениями, охотники взяли труп Ра на руки, внесли на

площадку за пещерой и похоронили её, как хоронили

покойников, не считавшихся добычей. После короткого обмена

мнениями было решено, что женщины и подростки во время

сбора пищи обязаны держаться большими группами, а в

пещере должны находиться несколько охотников, потому что

теперь, после похищения девушки, можно было ожидать

нападения охотников тотема кабана с целью захвата женщин.

Кроме того, оставалась весьма реальной угроза со стороны

охотников тотема дикой кошки.

За ужином пленница вела себя спокойно, почти уверенно,

явно освоясь. Од укладывался спать, когда она приблизилась к

нему, бесцеремонно втиснулась между ним и Лу, вытеснив её с

мягкой тигриной шкуры; а та, возмущённая, решившая

постоять за свои права, была взята вдруг в такой оборот, что,

едва высвободив свои волосы из её рук, сочла за благо ни на

чём не настаивать. Од только хмыкнул и отвернулся от

женщин, чувствуя спиной хрупкое девичье тельце с

намечающимися округлостями.

Си, так звали похищенную, быстро освоилась в своей

новой семье; вместе со всеми занималась повседневными

делами рода, вечерами играя с детьми и подростками, а также

подружилась с Уном, поразившись, как доверчиво относится к

нему жеребёнок, находившийся в загородке; а когда тот

подошёл к её рукам, восторгу девушки не было предела – она

27

часами пропадала у загородки, кормила и ласкала жеребёнка.

Спать же всегда ложилась с Одом, начинавшим уже тяготиться

её присутствием, – ему почему-то мешал этот недоросток,

которого он считал девочкой, да и Лу тоже нервничала, сама не

решаясь приблизиться к Оду.

Однажды усталый после охоты Од задремал на своём

обычном месте – было ещё довольно рано, люди не ужинали,

– но вдруг очнулся от возмущённых возгласов, а подняв

голову, увидел Ора, тянувшего за руку упирающуюся Си. Но

разве мог подросток сопротивляться самому сильному

охотнику рода, и Ор, рывком дёрнув, притянул девушку к себе;

не растерявшаяся Си вцепилась свободной рукой в его лицо, а

тот, оторопевший от неожиданности, выпустил её из рук; на

лице его выступила кровь. Од уже видел, что в нём вскипает

ярость, и, вскочив, оттолкнул Си, приняв удар на себя, чтобы

потом схватиться в смертельных объятиях, покатившись по

камням пещеры. Они не впервые сталкивались подобным

образом, но если раньше Од без особого труда справлялся с

противником, не причиняя ему вреда, поскольку особо не

опасался его, то теперь он вдруг почувствовал, что уступает

Ору, бывшему моложе его и если не сильнее, то быстрее и

ловчее. Тот уже несколько раз укусил Ода, прокусив кое-где

тело; боль, не чувствовавшаяся вначале сгоряча, давала о себе

знать, поэтому Од начал свирепеть. Кое-как оторвав от себя

противника, он левой рукой схватил его за горло, почувствовал,

как поддаётся его пальцам ухваченное тело, послушно

смявшись, и понял, что сейчас порвёт его, но не сделал этого.

Его остановило даже не то, что вцепившийся вначале обеими

руками в его руку Ор вдруг отпустил её и мелко-мелко замахал

ими перед своим лицом, багровым, с выпученными от

напряжения глазами, но с самого детства Ора Од знал только

одно – он не враг. Он тяжело встал, повернулся, плюнул под

ноги и пошёл из пещеры, а спустившись к реке, вошёл в воду,

чтобы смыть смешанную с пылью кровь, грязными сгустками

запекшуюся на теле, сочившуюся из прокушенных мест; тело

28

тут же резануло нестерпимой болью. Следом за ним в речку

вошла Си, начала осторожно смывать запекшуюся кровь.

Немного обсохнув на берегу, они поднялись в пещеру, где

несколько старух окружили Ода, привязали к ранам какие-то

травы, и хотя кровь остановилась, но боль не утихла; кое-как

забывшись тяжёлым сном, он проснулся утром разбитым и

ослабевшим – его бил озноб; хотя осторожно прижимавшаяся

к нему Си старалась согреть его, но напрасно – он заболел.

Все уже ушли на промысел, а он и Си оставались в пещере, где

старухи приготовили какое-то питьё и поили Ода, терпеливо

подчинявшегося им, зная их лекарские способности.

Несколько дней он пролежал таким образом, а за это время

случилось то, чего все опасались заранее.

Спровоцированные похищением Си люди тотема кабана

напали и похитили трёх женщин тотема. Несмотря на все меры

предосторожности, нападение было таким стремительным, что

всякое противодействие было бы запоздавшим. Через два дня

Ро с частью охотников совершил ответное нападение,

закончившееся успешно, без потерь, и трёх захваченных

женщин привели в пещеру, где их с радостью встретила Си. Из

последовавших расспросов выяснилось, что после пропажи Си

подозрение в её похищении пало на людей тотема лошади, а

точнее, на ближайших соседей пострадавшего тотема.

Неотвратное нападение готовилось тщательно, поэтому было

таким успешным. Однако из расспросов похищенных женщин

рода Ро люди рода Си узнали, кто на самом деле её похитил и

что за этим последовало, поэтому немедленно были посланы

охотники к месту происшествия, подтвердившие потом то, что

утверждали женщины, а после этого к нападению соседей

готовились как к неизбежному, что и сопутствовало удаче

охотников Ро. Обмен женщинами, таким образом, произошёл

бескровно и не оставил претензий.

Од поправлялся, ухаживания за ним старух и крепкий

организм сделали своё дело, у него появился аппетит, он окреп,

начал выходить из пещеры, а раны, покрытые струпьями,

29

гноились, но заживали. Его окрепший организм требовал

своего за несколько дней вынужденного воздержания, и Од

подозвал однажды одну из женщин рода, охотно изъявившую

готовность принять его ухаживания, но ни он, ни она не

ожидали того, что произошло потом: откуда-то стремительно

появилась Си, дикой кошкой набросившаяся на бедную

женщину, моментально подавив в ней волю к сопротивлению,

и визжащая и плачущая соперница была повергнута в пыль и

истерзана. Остолбеневший было мужчина схватил Си за плечи

и оттащил от той, лежащей на земле, за что мгновенно получил

кулаком в глаз. Маленький кулачок произвёл достаточное

противодействие его похотливым намерениям, и в нём,

начавшем было привыкать к её присутствию за время болезни,

снова поднималось какое-то недовольство. Он уже спал ночью,

когда был разбужен её прикосновениями. Сидя с

подобранными под себя ногами, она склонилась над ним,

касаясь пальцами рук его лба, век, проводя пальцами по его

щекам, по его губам. Он приподнял голову – в пещере было

тихо, все спали. Она взяла его руки, положила себе на лицо,

опустила медленно на свои небольшие груди, так же медленно

провела ими по вздрагивающему животу, по бёдрам и,

опустившись рядом, прильнула к нему всем своим жарким

тоненьким телом. Её ласки повергли в смятение хранившего

вначале недовольство Ода – в нём полыхало желание, и он

поддался ему. Проснувшись утром, он нашёл у себя под рукой

счастливо улыбающуюся во сне Си.

Всё шло обычным чередом до случая большой охоты,

оказавшейся неудачной, поэтому нужно было готовиться к

новой; все ждали, когда вожди договорятся о её начале, но пока

люди должны были примириться с ограничениями в пище;

иногда казалось, что прежнего изобилия не было никогда. Уже

раздавались требования убить жеребёнка, но Од и Ун

решительно воспротивились этому, воспротивились и многие

женщины рода. Ро не показывал своего отрицательного

отношения к этому требованию, но Од знал, что он никогда не

30

убьёт прирученное животное, поэтому домогательства в конце

концов прекратились, а охотники теперь подолгу пропадали на

свободной охоте и тем кое-как восполняли потери в еде.

Но тут случилась такая же история, что произошла раньше.

Юл снова нарушил обычай: отобрав мясо у предыдущего

охотника, он с жадностью стал есть его, не передавая другому.

Последовал окрик Ро, но Юл не прореагировал. Возмущённый

происходящим Од собрался уже подняться, чтобы наказать

наглеца, но вдруг неожиданно из-за его спины выскочил Ун с

дротиком на взмахе, и Од видел, как из рук Юла выпало мясо, а

в его глазах вдруг мелькнул и застыл ужас. Он не успел даже

поднять руку, защищаясь, настолько стремительным было

нападение и удар, повергнувший его замертво. Послышались

возгласы страха, но тут же стихли. Ро встал, подошёл к

убитому, выдернул из тела дротик и передал Уну. Меж людьми

пронёсся негромкий шумок, и Од понял, что тело убитого

считается добычей, но с некоторых пор он не участвовал в

таких пиршествах. Ему почему-то было не по себе есть мясо

человека, которого раньше видел каждый день, с которым

общался; несмотря на то, как к нему относился, он всегда знал,

всегда помнил, что тот – человек, что тот не зверь, даже если

и заслуживает смерти за свои поступки.

Од вышел из пещеры и спустился к изгороди, позвал

жеребёнка, потрепал за гриву, почесал за ушами, а тот

доверчиво тёрся лбом об его локоть, которым Од оперся на

изгородь. Охотник только вчера отстоял своего любимца после

того как тот сильно лягнул своего недоброжелателя,

посмевшего его обидеть, рассёк тому верхнюю губу до самого

носа и выбил два зуба. Подошёл Ун, видимо, заметив

исчезновение Ода, несколько виновато посмотрел на товарища,

но Од дружески обнял его за плечи, похлопав по спине, и

нервное напряжение, под которым находился Ун, вдруг

прорвало, он неожиданно заплакал навзрыд, совсем по-детски

всхлипывая и сморкаясь. Од понимал, сколько перенёс Ун, да и

весь его род, по вине Юла, так как знал по преданиям, по

31

рассказам стариков, какие беды преследуют людей, не

придерживающихся правил равного для всех доступа к

добытой пище, равного доступа к мясу. Он, как мог, утешил

юношу, который постепенно успокоился и сидел теперь тихий,

благодарно прижавшись плечом к плечу Ода. Подпрыгивавший

за загородкой жеребёнок вдруг заржал обиженно, недовольный,

что на него не обращают внимания, Ун засмеялся, перелез

через изгородь, обнял за шею, прижался головой к его голове.

Большая охота прошла успешно, и праздник охоты

состоялся, и люди уже не страдали из-за отсутствия пищи, но,

наоборот, страдали из-за её избытка, позволяли себе

беззаботность в ежедневном существовании; кроме того, в

полном изобилии поспевали разнообразные ягоды и фрукты,

которые они подвергали брожению. И вот на исходе одного из

таких дней произошло несчастье.

Старый Го ближе к вечеру забрался с детьми в отдалённый угол

пещеры, взяв головню от костра, закрепил её, горящую, на

камнях, и рисовал там что-то на стене. Очевидно, она слабо

держалась в гнезде, потому что подошедший из любопытства

Ор напугал старика, который, вздрогнув, толкнул её, и она

скатилась прямо на ноги Ора. Тот же, зазевавшись, не успел

отпрыгнуть, а обжёгшись и рассвирепев от боли, вдруг ударил

калеку, который отлетел на некоторое расстояние, ударился о

стену пещеры; от неё отделился и упал на пол сначала один

камень, а затем – второй, и вдруг она обрушилась лавиной,

засыпав старика. Послышался детский плач. Видевший всё это

Од бросился к завалу. Го не было видно, не было слышно даже

стона. Рассвирепевший Од взял в руку камень и двинулся к

Ору, зная точно, что убьёт его. Видя серьёзность намерений

Ода, Ор метнулся к дротикам, но его уже опередили: на пути

стояли Ро и два вооружённых охотника; Ро даже не давал

сигнала – те ударили одновременно, и Ор рухнул как

подкошенный. Од подошёл к своему вечному врагу и

сопернику, глаза которого постепенно застилал смертельный

холод; наконец они закрылись, а он выпустил камень из рук и

пошёл прочь, зная, что тело убитого постигнет та же участь,

32

что и тело Юла. Раскидав камни и с трудом освободив старого

Го, охотник вынес его тело на середину пещеры. Окружившие

их люди прощались со старым калекой, а Од чувствовал, что со

смертью Го холодно вдруг стало в пещере и снова непонятной

тоской сдавило грудь.

33

Старика похоронили, как хоронили всех предков-

покойников, а потом занялись телом Ора; Од же снова ушёл на

берег, где сидел на камне, не чувствуя ни радости, ни

сожаления по поводу смерти Ора, да жалел старика, которого

так любил с самого детства, а неожиданно нахлынувшая ранее

тоска прошла незаметно, оставив только удивление от

необычности чувства.

Подошла Си и, ёжась от ночной прохлады, забралась к

нему на колени, сжавшись в комочек, как ребёнок, он прижал

её к себе плотнее и слушал, как она мурлыкала что-то про себя,

согревшись. Так он и сидел, слушая реку, ночь, Си, до тех пор

пока Си не заснула. Осторожно неся её, спящую, на руках, он

вошёл в пещеру.

Трапеза уже подходила к концу, но несколько человек всё

ещё камнями дробили кости, высасывая и выколачивая из них

костный мозг, да ещё трое сидели над вскрытым черепом,

доставая содержимое корой, содранной с деревьев.

Од положил Си на

тигриную шкуру и лёг,

укрыв её и прикрывшись

сам. Распрямившись, она

прильнула к нему, крепко

обняв спросонья, а он с

благодарностью

чувствовал, что это одно из

того немногого, что ещё

греет его в этой жизни.

Часть вторая

Сикарии

Он проснулся от собственного стона. Невыразимая

душевная мука постепенно отступала, разум с трудом обретал

чувство реальности, где нужна была точка опоры, момент

отсчёта времени, который он уже осознанно искал и, наконец

всё вспомнив, он простонал: «Мосада!» – и медленно

стряхнул с себя оцепенение. Комната была наполнена

утренним сумраком – наступал рассвет. Он лежал, переводя

дыхание от опустошающего сна, его ошеломившего, и думал,

что вот уже несколько лет с ним не происходило ничего

подобного, и ещё подумал: не разбудил ли сына с

Авессаломом, но в комнате было тихо, лишь слабо похрапывал

старый товарищ.

Одевшись и стараясь не шуметь, вышел на лестницу,

ведущую в башню, где было темно, поэтому приходилось идти

осторожно, опираясь рукой о стену, и на выходе споткнулся о

труп римского наёмника, поскольку убитых во вчерашнем бою

не успели убрать до ночи. Они лежали на стене крепости то

тут, то там в самых разнообразных позах, уже хорошо

различимые в рассеивающихся сумерках. Горный воздух был

свеж и густ, за стеной крепости, в обрыве, сумерки сгущались

и мрак заполнял пропасть. Живо стоял вчерашний бой, изредка

падающие со стены люди, скатывающиеся по выступу и

срывающиеся в бездну, а ему и сейчас казалось невероятным,

что их небольшой отряд смог взять эту неприступную

крепость, обустроенную Иродом Старшим для своего

убежища. Но, как бы там ни было, они это сделали, а то, что

они сделали, означало только одно: войну с империей,

поскольку Рим не простит отпадения.

Невдалеке послышался слабый стон, изданный одним из

тех, кого он считал убитым, но кто ещё был жив; взглянув, он

подумал, что даже ему трудно подавить чувство жалости:

сквозь рану в животе солдата виднелись внутренности,

выпиравшие наружу. Всю ночь медленно истекая кровью, он

совершенно обессилел, пытаясь теперь сказать что-то

посиневшими губами и умоляюще смотря на подошедшего, и

тот понимал, о чём его просили. Он взял было меч, лежавший

рядом, но подумал, что удар будет грубым и доставит лишнюю

боль умирающему, и опустил его, потом вынул кинжал,

постоянное оружие сикариев, по чьему имени они и получили

своё название, и лёгким ударом положил конец мучениям

воина, по лицу которого пробежала тень, но затем оно

посветлело, его глаза благодарно закрылись.

Стоя над умершим, сикарий думал, что, возможно, и его

скоро ждёт такая же смерть, а если во вчерашнем бою он

остался жив, то это ещё не значит, что завтра ему повезёт так

же; но уж если случится пасть, то так, чтобы сразу или, в

крайнем случае, чтобы хватило сил помочь себе умереть.

Вытерев кинжал об одежду покойного, он огляделся. Рассвело;

крепость была видна полностью, со всеми башнями на стенах,

дворцом перед входом, с внутренней территорией,

приспособленной для выращивания овощей на случай

длительной осады, пристроенными к стене по всей её длине

жилыми помещениями для её обитателей с выходом в башни.

Ещё надо привыкать, что они стали владельцами этого чуда,

предназначенного охранять жизнь от настойчивых

домогательств смерти. Он взглянул в даль – низменность всё