Текст книги "Зачем нужен Сталин"
Автор книги: Сергей Аксененко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Психологический исток 1937 года, как это ни парадоксально, лежит в среде интеллигенции XIX века.
Кстати, советский тезис о классах рабочих, крестьян и интеллигентской «прослойки» привел к тому, что под «интеллигенцией» стали понимать людей умственного труда вообще. И я был когда-то очень удивлен, прочитав споры западных историков о том, существовала ли интеллигенция в других странах, кроме России. Они почему-то решили, что она существовала лишь в Венгрии и еще в ряде восточноевропейских стран или провинций.
На самом деле термин «интеллигенция» (от лат.IntelHgens – понимающий) появился в России в XIX веке и был популяризирован писателем П. Боборыкиным. Изначально это слово обозначало слегка фрондирующую по отношению к правительству либеральную интеллектуальную элиту. Образование в России автоматически переводило (даже людей «простого» происхождения) в разряд высших слоев общества, в том числе по материальному обеспечению. Вот почему тот же Горький (самоучка, кстати) мог вносить значительные пожертвования в кассу большевиков и иметь огромную квартиру в столице.
Со временем выработался особый культ поведения интеллигенции, в основе которого лежали либеральные ценности и неприятие любых действий правительства. К «простому народу» интеллигенция, даже та, которая из него вышла, относилась сочувственно, но воспринимала его как что-то очень далекое, если не сказать мистическое. Несмотря на бесконечные словопрения, наши интеллигенты были далеки от реальных действий. Именно в этом контексте становится понятным полупрезрительное отношение к «интеллигентишкам» практиков – того же Ленина. Он – сам дворянин и выходец из интеллигенции– недолюбливал не образованность, а, говоря современным языком, либеральные ценности, постоянные колебания и пассивность этой среды.
К середине XIX века высокое интеллектуальное развитие верхушки российского общества вошло в противоречие с самодержавным способом правления. Когда все общество законодательно было беззащитно перед прихотями одного человека – монарха, когда самодержец мог простым росчерком пера отменить весь свод законов Российской империи, не говоря уже об остальном. Велико было также осознание нищеты большинства населения, бесправия бедных перед богатыми. Все эти составляющие породили в обществе осознание необходимости коренных перемен. Проведенные в 1860–1880-х годах правительственные реформы казались многим недостаточными, все больше и больше людей, особенно из числа молодежи, вставало на путь борьбы с властями. Вереде интеллигенции появилась мода на революционную деятельность, некоторые интеллигенты становились революционерами-практиками. Постепенно борьба достигла такого накала, что некоторые группы революционеров (народовольцы, позже– эсеры) посчитали, что такое зло, как царизм, можно победить только при помощи кровавой борьбы, и стали на путь террора. Но главное, что широкая «интеллигентская» общественность сочувствовала террористам, буквально рукоплескала терактам.
Например, когда судили Веру Засулич за ее покушение на петербургского градоначальника Ф. Трепова, многие сотрудники прокуратуры отказывались ее обвинять, так как боялись «замарать» свою репутацию, зато адвокатами Засулич вызвались быть многие юристы. Оправдание обвиняемой судом присяжных, то есть представителями общественности, вызвало настоящую эйфорию в среде интеллигенции.
Новые волны терактов приводили к новым волнам репрессий, жизнь ценилась все меньше и меньше, и в таком психологическом климате большинство интеллектуальной элиты России вступило в XX век. Хочется подчеркнуть, что в данном случае имеется в виду только «состояние мозгов» интеллигенции.
Широкие народные массы поначалу сочувственно относились к жертвам революционных терактов. Так после убийства Александра II народовольцами среди крестьян распространилось убеждение, что «господа» убили царя за то, что он отнял у дворян право владеть крестьянскими «душами». Но после ряда ошибок правительства (самой фатальной из которых стал расстрел мирной демонстрации рабочих, шедших к царю в январское воскресенье 1905 года) настроения интеллигенции стали охватывать другие слои населения. И уже убийство московского генерал-губернатора великого князя Сергея в 1905 году ничего, кроме насмешек обывателей (свидетелей теракта), не вызвало. Таким образом, в обществе укоренилась мысль о дозволенности отнимать жизнь человека ради блага человечества. А в среде профессиональных революционеров, людей, готовых в любой момент пожертвовать ради революции жизнью, такой подход был чуть ли не аксиомой.
Немного об этой среде. Как это ни парадоксально, в XIX веке образовался целый слой людей, профессиональной деятельностью которых была работа, направленная на борьбу с властью. Это был именно слой – такой же, как купцы, учителя, священники, врачи… А революционер– была профессия, такая же, как и все остальные.
Скажем, в семье Бонч-Бруевичей один брат – Владимир Дмитриевич– избрал карьеру революционера, участвовал в трех революциях и в итоге «дослужился» при большевиках до должности управделами Советского правительства. Другой Бонч-Бруевич– Михаил Дмитриевич – выбрал карьеру военного и дослужился в царской армии до генерал-лейтенанта (для сравнения – такое же звание имел А. Деникин, но Михаил Дмитриевич стал генерал-лейтенантом на год раньше Антона Ивановича).
И хотя формально братья находились бы вроде по разную сторону баррикад, это не мешало им ладить между собой. И после революции именно генерал-лейтенант Бонч-Бруевич стал первым советским начальником Генштаба (при верховном главнокомандующем прапорщике Крыленко), а вскоре– руководителем Высшего военного совета и начальником полевого штаба РВС республики. Позже (в 1944 г.) Бонч-Бруевич получил звание генерал-лейтенанта уже в Красной Армии, а также стал, как и его брат, доктором наук.
Вереде революционеров постепенно сложилась своя иерархия, появились надежные и постоянные источники финансирования революционной деятельности, сформировалась своя историография, философия, литература, традиции. Да и не могло быть иначе, когда люди на протяжении трех поколений профессионально занимаются какой-то работой.
Работа эта была опасной, постоянно грозила тюрьмой и смертью, поэтому революционерами оставались лишь люди с особым складом характера, не похожие на среднестатистического обывателя. Волей судьбы такие люди оказались в России у власти – я имею в виду не только большевиков. Например, такой известнейший террорист, как организатор и руководитель многих покушений эсер Б.В. Савинков, стал после Февральской революции заместителем военного министра и управляющим министерством.
И вот когда бывшие революционеры начали воевать между собой, они, в отличие от царских властей, знали всю подноготную подпольной работы, знали сильные и слабые стороны друг друга и, самое главное, сохранили вынесенные из подполья традиции…
Большое значение для объяснения феномена 1937 года имеет и психологическое состояние общества того времени. Тут нельзя не упомянуть о лишениях и потерях, ожесточивших людей, в Первой мировой и Гражданской войнах, об ожидании новой большой войны (в предчувствии столкновения с фашистами было не до сантиментов), о том, что страна жила в окружении враждебных государств.
Таким образом, несмотря на кажущуюся близость к нам 1937 года, психологию людей того времени нельзя адекватно понять тем, чье мировоззрение сформировалось в относительно спокойные годы. «Подогревающие» факторы влияли как на психологию властей, допустивших репрессии, так и на психологию народа в целом, в большинстве своем принявшего эти репрессии как продолжение борьбы с врагом предшествующих лет.
3.3. Советские «олигархи»Теперь проанализируем непосредственные причины 1937 года. Главной из них, на мой взгляд, является то, что репрессии 37-го – это вершина айсберга, в подводной части которого кроется борьба центральной власти с «олигархами».
Понятие «олигархия» происходит от греческих слов oligoi (немногие) и arche (власть) и буквально означает «власть немногих». Однако сейчас оно употребляется не только в отношении древнегреческих богатеев. В современной публицистике олигархами принято называть крупных собственников, владеющих, в числе прочего, средствами массовой информации и пытающихся оказывать влияние на политику государства. Мы будем использовать здесь это понятие в более широком, но одновременно и в более специфическом смысле. Олигархи, в контексте данной книги, – крупные политические фигуры, способные в силу тех или иных факторов вести самостоятельную по отношению к центральной власти политику, причем политику, в числе прочего, и вне рамок закона (иначе любого известного парламентария можно было бы олигархом назвать). Олигархи опираются на подконтрольные им и значимые в масштабах страны ресурсы и способны (как правило, блокируясь друг с другом) в благоприятном случае сменить власть. В таком понимании олигархами можно считать диадохов Македонской державы (после смерти Александра), французских и английских графов, герцогов, баронов времен феодальной раздробленности, польских магнатов, полевых командиров в Афганистане и Чечне, финансовых воротил в России во времена ельцинского правления.
Дело в том, что после революции, и особенно после гражданской войны, в СССР появилась прослойка заслуженных политических и военных деятелей, которые обладали громадной властью, популярностью в обществе и даже определенной харизматической «аурой» – их именами называли города и колхозы, их славили в стихах и песнях, некоторых – именовали «вождями» («вождь Украины – Каганович» – цитата из газет 1920-х годов). Постепенно подобные деятели сформировали вокруг себя целые кланы сторонников и просто зависимых от них людей. Власть их укреплялась, влияние росло. Советские «олигархи» отличались молодостью, честолюбием, умом, большим жизненным опытом и относительной независимостью в принимаемых решениях. Да, они подчинялись партийной дисциплине. Но это подчинение было сознательным, функционеры имели право высказывать свое мнение, отстаивать его, проводить через голосование, находить «консенсус» и уж потом выполнять принятые совместно решения. К тому же, условия предыдущей работы, во время борьбы в революционном подполье и на фронтах гражданской войны, приучили этих людей принимать самостоятельные решения и брать на себя всю полноту ответственности. Советские «олигархи» были победителями, что накладывало огромный отпечаток на их психику.
Описывая состояние власти в Советском государстве 1920-х – начала 1930-х годов, я просто констатирую факт, а вовсе не даю какой-то оценки. Среди руководителей того времени было много прекрасных людей, были и негодяи. В отличие от классических олигархов советские начальники тех лет были объединены общей идеей, в большинстве – преданы своему делу, а заслуги их перед партией и государством были реальными заслугами. Более того – плеяда руководителей тех лет была представлена выдающимися людьми. Помимо того, что они прошли жесткий «естественный отбор» революцией и войной, большинство из них отобрал Ленин.
Дело в том, что у многих, даже неплохих, руководителей проявляется по отношению к подчиненным «инстинкт кукушонка». Кукушонок выталкивает из гнезда других птенцов, а руководители часто неосознанно зажимают и удаляют (порой даже на повышение) самых ярких и выдающихся людей из своих подчиненных, подсознательно чувствуя в них соперников. И только самодостаточные и стопроцентно уверенные в себе лидеры не боятся отбирать себе в помощники самых талантливых из своих сподвижников. К подобным лидерам можно отнести Александра Великого (диадохи), Петра I («птенцы гнезда Петрова»), Наполеона Бонапарта (сформировал вокруг себя блестящую плеяду маршалов и государственных деятелей). Таким же лидером был и Ленин.
Но любая медаль имеет и обратную сторону. Те же маршалы в трудную минуту заставили Наполеона отречься, Петр I так и не оставил достойных наследников, а диадохи в борьбе между собой «разорвали» державу Александра. Так и амбициозные вожди, выдвинутые Лениным, сразу же после его смерти начали междоусобную борьбу за власть. Надо сказать, что смерть была неожиданной для 53-летнего Ленина, в предчувствии ее, уже тяжелобольной, он попытался принять кое-какие меры: написал письмо к Съезду (пытаясь отстранить от власти антагонистичных вождей – Сталина и Троцкого), предложил расширить Центральный комитет за счет рабочих (которые, правда, со временем стали обычными статистами в ЦК), но было уже поздно. Да и не могло быть иначе – никому не дано предугадать час своей смерти. Когда Ленин был здоров, он был погружен в дела государства и раздоры среди подчиненных его не волновали. А занимался бы он раньше своим преемником, выдвинул бы кого-то из второго эшелона, сформировал бы систему смены властей (как это сделали, например, правители постмаоистского Китая), история могла бы пойти по другому пути. Но история не терпит частицы «бы»…
Итак, закономерности истории не обошли и государство нового типа. Ведь практически любое государство на том или ином этапе своего развития проходит через такие стадии, как: а) зарождение олигархии; б) укрупнение олигархов, поглощение сильнейшими слабейших; в) столкновение олигархов с центральной властью. После чего следует либо победа олигархов и распад государства (держава Александра Македонского, Франкская империя Карла Великого, Арабский халифат, Киевская Русь, монгольская держава Чингисхана), либо центральная власть побеждает олигархов (победа римских императоров над сенатом, французских и английских королей над своими вассалами, московских великих князей над боярами), либо борьба замирает на какой-то определенной точке: центральная власть заключает со своими олигархами договор о совместном существовании (Священная Римская империя, Польское королевство) и государство существует в полураздробленном состоянии. А в фашистской Германии, несмотря на авторитарную власть фюрера, уже через несколько лет после прихода фашистов к власти образовались несколько олигархических вотчин – Геринга, Гимлера, Геббельса, которые вели между собой ожесточенную борьбу. А бывает и так, что один из олигархов побеждает остальных и захватывает власть. В этом случае он сам становится центральной властью и уже от ее имени ведет борьбу с олигархами (сегуны в Японии, майордомы Каролинги или правители из рода Капетингов во Франции).
Кстати, современная Россия продемонстрировала отношения олигархов с центральной властью чуть ли не в классическом виде. После распада СССР шло становление олигархии, после чего, в связи с угрозой возвращения коммунистов к власти, олигархи заключили с Ельциным соглашение о ненападении (вспомним знаменитое письмо 13 банкиров во время избирательной кампании 1996 г.). В результате олигархи настолько усилились, что смогли решать вопрос о «престолонаследии», и казалось, что после прихода Путина к власти им будет обеспечено «светлое будущее». Однако законы истории, как правило, подчиняют себе волю отдельных персонажей. Центральная власть по природе своей не терпит олигархов, и с укреплением власти Путина начался этап их разгрома, причем по двум фронтам – в направлении усмирения финансовых олигархов – Березовского, Гусинского, Ходорковского – ив направлении усмирения региональных лидеров – появление «генерал-губернаторств», начальники которых назначаются президентом и стоят выше руководителей субъектов Федерации, вытеснение руководителей регионов из законодательной власти и ужесточение контроля из Центра над субъектами Федерации, фактическое назначение губернаторов центральной властью, то есть отмена выборности региональных правителей.
Как правило, борьба центральной власти с олигархами отличается особой напряженностью и сопровождается взаимной жестокостью. Кровавые правители типа Нерона, Ивана Грозного, Генриха VIII вошли в историю, прежде всего, примерами своей расправы над знатью. Простой народ, как это ни парадоксально, предпочитает поддерживать одного правителя, даже самого кровавого, в противовес «слепням»-олигархам. Так, тираны Древней Греции, как правило, выходили из демократического лагеря и были любимы массами. Но аристократы формировали письменное общественное мнение, сформировали историю как науку. Поэтому-то официальный титул правителя – «тиран» – приобрел впоследствии целиком негативную окраску. Но если вдуматься, симпатии народа были вполне логичны – лучше иметь над собой одного кровопийцу, чем нескольких. В этом случае самому жестокому тирану просто физически будет невозможно добраться до всех своих подданных, он сможет истреблять только ближайших слуг. А вот «простой», никем не обузданный, шляхтич может добраться до каждогосвоего крепостного.
3.4. Этапы борьбыБорьбу олигархов с центральной властью в СССР можно разбить на два этапа. Первый этап– открытая борьба, закончившаяся разгромом оппозиции, второй – скрытая, закончившаяся 1937 годом.
Особенностью начала первого этапа является то, что после смерти Ленина в борьбу за вакантное кресло первого руководителя, который олицетворял бы центральную власть, вступили сразу несколько человек. Причем пост Ленина – Председателя Совнаркома (главы правительства) – они отдали руководителю второго эшелона – А. Рыкову, так как преемник Ленина еще обозначен не был и передача поста, который занимал Ленин, одному из главных претендентов означала бы передачу ему всей полноты власти. Ни один из вождей к тому времени не дорос до такого уровня, но и не хотел уступать вакансию своему конкуренту. Пришлось пойти на компромисс.
Этот компромисс, кстати, привел к ненормальной ситуации, когда пост победившего в борьбе Сталина – пост Генерального секретаря ЦК Компартии – стал главным постом в стране на много десятилетий… Другие государства социалистического лагеря вынуждены были копировать подобную систему. Со временем ей даже придумали логическое обоснование– мол, правит у нас одна партия и ее лидер автоматически является лидером страны. Ленин был вождем партии и не нуждался в каких-либо официальных партийных постах. А после смерти Ленина власть якобы перешла его преемнику по лидерству в партии – Генеральному секретарю, и тот автоматически стал лидером государства.
На самом деле обоснование было придумано «задним числом». Пост Генерального секретаря задумывался как один из главных постов в стране, но все же имел чисто технический характер (отсюда слово «секретарь», а не «председатель ЦК»). И, по сути, все правители СССР ощущали определенную неполноту своего звания (особенно при межгосударственных контактах с лидерами капстран), поэтому все они в той или иной степени совмещали пост Генерального (первого) секретаря ЦК с государственными постами. Сталин, например, в 1941 году занял пост Председателя Совнаркома, переименованного в 1946 году в Совет Министров. Интересен пример и Маленкова. Мало кто знает, что после смерти Сталина он короткое время, буквально неделю, совмещал пост секретаря ЦК КПСС с должностью премьера. Но соратникам по президиуму ЦК показалось, что это слишком, и Маленкова попросили выбрать что-то одно. Тогда он выбрал пост премьера. Так бы и вернулись премьеры к власти в СССР, если бы Маленкова не победил Первый секретарь ЦК Хрущев, и все пошло по новому кругу. Хотя поначалу именно Маленков, а не Хрущев был преемником Сталина.
Но и Хрущев со временем тоже стал премьером. После свержения Хрущева совмещать пост лидера партии и главы правительства было запрещено. С тех пор премьеры в СССР руководили в основном хозяйством страны. А Брежнев, а за ним Андропов, Черненко и Горбачев совмещали пост лидера партии с постом руководителя Верховного Совета (формального главы государства).
Так что победи не Сталин, а Троцкий – главным мог бы стать пост Председателя Реввоенсовета страны, Зиновьев – пост Председателя Исполкома Коминтерна (то есть лидера не только Компартии СССР, но и компартий всего мира), Каменев – пост председателя Совета Труда и Обороны (чем не должность для руководителя государства с культом труда, вынужденного обороняться от многочисленных врагов).
Однако победил Сталин. Победил в несколько этапов – сначала объединился с Каменевым и Зиновьевым против Троцкого и сверг его, потом с возвысившимся к тому времени Бухариным (руководителем Центрального органа Компартии – газеты «Правда») и Рыковым победил Каменева и Зиновьева, а затем уже «разгромил» Бухарина, Рыкова и Томского (руководителя профсоюзов государства трудящихся) и стал единственным лидером страны, олицетворением центральной власти.
Но любой руководитель знает, что как бы ни был налажен у него механизм управления, какие бы ни были у него талантливые заместители, без повседневной кропотливой работы первого лица начнутся сбои, нестыковки. В первую очередь это касается руководителя страны, особенно страны молодой, находящейся на этапе становления, не имеющей до конца отлаженного механизма управления. А когда после смерти Ленина его преемники начали борьбу за власть, то эта борьба поглощала большую часть их рабочего и нерабочего времени и до методичного повседневного управления страной у них просто руки не доходили. Это привело к многочисленным упущениям. Так нэп, которой никто толком не занимался после смерти Ленина, привела к тому, что рыночная экономика и частная собственность вошли в противоречие с планированием и общественной собственностью-на средства производства. К чему это может привести, мы уже убедились на своем опыте в конце существования СССР и продолжаем убеждаться до сих пор. Ведь одной из главных лазеек для воровства является взаимодействие частногоподрядчика с чиновником, распоряжающимся государственнымиденьгами. Чиновник, распоряжаясь не своими средствами, имеет большое искушение их присвоить, подрядчик же хочет получить бюджетный заказ. В таких условиях им нетрудно сговориться – чиновник берет взятку, подрядчик получает бюджетные деньги. Подобное воровство будет затруднительным, если обе стороны будут либо государственными, либо негосударственными.
Но главными, как уже говорилось выше, были проблемы в сельском хозяйстве. К концу 1920-х годов в стране возникла угроза голода. Крупные товаропроизводители– кулаки– отказывались снабжать зерном государство. Руководство страны начало массовую коллективизацию в спешке. А не отвлекайся вожди на внутрипартийную борьбу, коллективизацию можно было провести постепенно, методично и комплексно, экономическими льготами привлекая бедняков и середняков в колхозы, снабжая их бесплатной техникой, то есть так, как это планировал Ленин. Однако благоприятный момент был упущен, и в последующие годы страна вела не наступательную ленинскую политику, а вынуждена была догонять – догонять упущенные шесть лет.
В спешке проводилась и индустриализация. Пока занимались индустриализацией, начала выходить из-под контроля военная, а за ней – гражданская элита. Пока разбирались с этим, нагрянула война (чуть-чуть не успели к ней подготовиться), потом гнались за США в наращивании ядерных вооружений. И в том, что страна выстояла, развивалась и побеждала, – большая заслуга советского народа. Но стоило это колоссального напряжения всех сил. Хотя, еще раз оговорюсь, что многие трудности носили объективный характер. И руководство страны, несмотря ни на что, превратило СССР в сверхдержаву. Кстати, отставание и спешка были одними из причин крутых мер 1937 года. Обстановка не располагала к церемониям с врагами.
Второй этап борьбы в высших эшелонах власти СССР, в отличие от первого, носил скрытый характер. И здесь читатель вправе спросить: а есть ли у вас доказательства того, что такая борьба была вообще, что репрессии не вызваны маниакальным характером Сталина или не были спланированным террором с целью запугать непокорных?
На маниакальном характере Сталина останавливаться подробно не имеет смысла – Иосиф Виссарионович показал себя трезвым и здравомыслящим политиком, что вынуждены были признать и его враги. А мысль о терроре с целью запугать – вполне в русле моих доводов, ведь, если запугивают, значит есть непокорные.
Но и доказательства у меня все же есть. Л доказательства эти – первоисточники. Каждый историк знает, что прямыми доказательствами любых исторических гипотез являются в первую очередь первоисточники, и с позиции объективной и отстраненной исторической науки обвинительные документы 1930-х годов являются такими же первоисточниками, как и берестяные грамоты Новгородской республики, как это ни кощунственно звучит в наше политизированное время. Разумеется, я далек от того, чтобы утверждать, что все написанное в обвинительных документах правда, однако авторы берестяных писем тоже не всегда писали правду своим адресатам. Но, чтобы опровергнуть информацию первоисточников, историк должен доказать, что документы не являются первоисточниками, либо доказать, что первоисточники содержат ложную информацию.
Первоисточникам о репрессиях не повезло с самого начала, они попали в оборот текущей политики и до сих пор не могут быть беспристрастно изучены. Реабилитации при Хрущеве проводились непоследовательно, путем компанейщины, и делались на потребу дня. Не менее политизированной и потому далекой от объективности была возглавляемая А. Яковлевым кампания реабилитации при Горбачеве и Ельцине. Какими бы ни были цели, которые преследовала эта кампания, но они были, далеки от целей беспристрастного исследования. Да и сами цели были намечены еще до начала изучения конкретных документов.
На этом фоне самыми объективными могут считаться реабилитации конкретных лиц, проведенные советскими органами юстиции по заявлениям пострадавших и их родственников, хотя сам тон этих реабилитаций был задан выступлениями Хрущева. Но все равно для беспристрастного историка эти документы 1950–1960-х годов должны быть такими же объектами исследования, как и документы 1930-х. Только тщательный анализ самих документов, с обязательным учетом общественной атмосферы, в которой они создавались, даст возможность прояснить истину.
К тому же виновность и невиновность тоже вопрос относительный. Так, Бухарин в знаменитом письме к будущему поколению руководителей партии, которое было заучено наизусть его женой и оглашено через много лет, говорит, что, по сути, не выступал против Сталина. Тогда, в 1930-х, это было хорошо, при Горбачеве, наоборот, хорошим посчитали бы, если бы он выступил против Сталина.
Показательным в свете вышесказанного выглядит ситуация со знаменитым стихотворением О. Мандельштама «Если б меня наши враги взяли…». Оно заканчивается так:
И налетит пламенных лет стая, Прошелестит спелой грозой Ленин, И на земле, что избежит тленья, Будет будить разум и жизнь Сталин.
Когда в СССР началась кампания по развенчанию культа личности Сталина и противопоставления Сталина Ленину (в антитезе «плохой – хороший»), поклонники Мандельштама, с подачи его жены, стали утверждать, что последняя строчка на самом деле звучала так: «Будет губитьразум и жизнь Сталин» (хотя сам Мандельштам, естественно, в Союз писателей в 1937 г. представил стих со словом «будить»). В начале перестройки, когда модно было быть антисталинистом, но ленинцем, стихотворение почти везде печаталось со словом «губить». Когда начали «развенчивать» Ленина и быть ленинцем тоже стало немодно, все спекуляции вокруг стихотворения прекратились.
Таким образом, возможна трактовка событий со стороны их участников «задним числом» – наподобие постскриптума. С человеческой точки зрения это логично, но историк должен принимать во внимание такую возможность. Ведь после 1937 года еще 50 лет в Советском Союзе сама мысль о выступлении против властей была кощунственной. Поэтому многие участники событий во время реабилитации вынуждены были утверждать,что никаких заговоров не было. И опровергать свои слова, сказанные на допросах и в судах.
Но даже если мы признаем, что каждая реабилитация автоматически опровергает каждое обвинение, в нашем распоряжении все равно останутся документы, которые однозначно показывают на выступления против властей в 1930-х годах. Я имею в виду те дела, которые Хрущев и К0, а позже Горбачев и К0, не захотели пересматривать, исходя из сиюминутной конъюнктуры. Например, дело бывшего наркома внутренних дел Генриха Ягоды. Его не стали реабилитировать потому, что он сам был организатором репрессий, и если говорить формально, то хотя бы из документов, обвиняющих того же Ягоду, следует, что заговор был.
Но кроме прямых доказательств, основанных на документах, имеется еще много косвенных. Скажем, в пропорциональном отношении процент репрессированных руководителей был значительно выше, чем в целом процент пострадавших среди всего населения страны. Так из 138 членов и кандидатов в члены ЦК Компартии репрессировано 98 человек, из 32 членов Политбюро разных созывов – 75 %, из 5 первых маршалов – трое. Никто также не отрицает, что высшая военная верхушка (сформированная еще Троцким) вынашивала планы замены Тухачевским Ворошилова на посту наркома обороны. Что в 1934 году на XVII съезде ВКП(б) была сделана попытка смещения Сталина, а такая попытка невозможна без предварительной договоренности между действующими лицами. Что Бухарин в разговоре с Каменевым о Сталине произнес загадочную фразу: «На этот раз его смещение будет не через ЦК». Что Троцкий из заграницы пытался руководить своими сторонниками, – дело Я. Блюмкина и переписка Троцкого однозначно свидетельствуют в пользу подобного утверждения. Да и не такие были люди советские «олигархи», чтобы безропотно смириться с установлением единоличной власти Сталина.
Другим косвенным доказательством того, что «тридцать седьмой»– следствие борьбы в высших эшелонах власти, является, как это ни странно звучит, сам факт устранения от руководства подготовленных кадров. Власти в СССР очень тщательно относились к кадрам– была налажена повседневная и планомерная подготовка руководителей, как военных, так и гражданских. Перечитайте мемуары тех же военачальников, и вы увидите, как власти бережно и основательно готовили красных командиров. Неужели руководители страны стали бы перед самой войной перечеркивать свою многолетнюю работу, обезглавливать армию и промышленность, если бы они не чувствовали реальнойугрозы со стороны своих кадров? Неужели Сталин похож на самоубийцу, который решил перед самой войной избавиться от грамотных военачальников? Ведь и предшествующее 1937 году, и последующее время показывает, что. кадровая политика в СССР была на высоте.
