Текст книги "Зачем нужен Сталин"
Автор книги: Сергей Аксененко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Сейчас в определенных кругах в России стало модным противопоставлять И.В. Сталина В.И. Ленину, показывая Сталина русским почвенником, в противовес интернационалисту Ленину. Такой подход имеет под собой мало реальных оснований. И Ленин, и Сталин были очень гибкими политиками, прекрасно чувствовавшими настроения общества и быстро на них реагировавшими. Неизменным оставался лишь стержень, на котором базировались их убеждения.
Ленин, кстати, был гораздо гибче Сталина, и сам Сталин это признавал и неоднократно подчеркивал превосходство Ленина как политика. Ленин, не колеблясь, положил идеи эсеров в основу своего «Декрета о земле», хотя много лет до этого стоял в земельном вопросе на других позициях. Программу эсеров большевики взяли потому, что она больше отвечала чаяниям крестьянства, то есть большинства населения страны. Точно так же в 1920 г., во время войны с Польшей, Ленин показал, что ему не чужда «русская идея», чем смог привлечь на свою сторону ведущих царских генералов во главе с A.A. Брусиловым.
Ленин отказался от продразверстки, которую ввели, кстати, еще при царе и практиковали при Временном правительстве. Продразверстка была заменена НЭПом, так как новая экономическая политика больше отвечала настроению общества, хотя и расходилась во многом с идеалами коммунистов.
Эти примеры показывают, что Владимир Ильич был одним из тех руководителей, кто тонко чувствует пульс страны. Разумеется, он осуществлял сверхзадачу большевиков, выражал идеи коммунизма и правду так, как ее понимали коммунисты, но с максимальным учетом настроения страны. В чем-то подталкивая общественное мнение к тем или иным идеям большевиков, в чем-то идя навстречу настроениям общества. И в том, что в обществе 1920-х привились идеи равенства и социальной справедливости, немалая заслуга вождя большевиков.
Показателен в этом плане пример с авангардом, как направлением в искусстве. Сам Ленин не был приверженцем авангарда, хотя хорошо в нем разбирался. Все-таки эмигрантская пора его жизни прошла в крупных европейских центрах – там, где формировалось современное искусство. А в том кафе, которое посещал Ленин в Швейцарии, зародился дадаизм – самое авангардное направление в искусстве того времени. По некоторым данным, даже название свое дадаизм получил с подачи вождя мирового пролетариата, когда во время «перфоманса» будущих дадаистов в кабаре «Вольтер» буржуазная респектабельная публика стала, в знак неприятия, скандировать слово «нет», а Ленин в пику буржуазии закричал: «Да! Да!». Авангардистам это так понравилось, что незнакомое им русское слово «да», повторенное дважды, они положили в название своего направления.
И вот как отреагировал Ленин на авангардную книгу стихов В.В. Маяковского «150 000 ООО». Он был против не самой книги, а лишь против того, что ее печатали за государственный счет огромным для того времени тиражом– 5 тысяч экземпляров. Владимир Ильич, высказался лишь за то, что тираж все-таки надо сделать меньшим – полторы тысячи вместо пяти. И это в то время, когда в обществе, вернее в просвещенной его части, авангардизм был очень популярен. В СССР официально трудились крупнейшие деятели авангарда – К. Малевич, работавший в Народном комиссариате просвещения, и П. Филонов, позже рисовавший портреты Сталина. Третий классик российского авангардизма – В. Кандинский – тоже поначалу работал в Стране Советов. Он стал профессором и вице-президентом Академии художественных наук и был официально откомандирован за границу для установления там культурных связей. И это только в живописи. В поэзии, например, футуристы продолжали свои начатые до революции эксперименты, считая, что культурная революция должна идти нога в ногу с социальной. В театральном искусстве авангардный театр Мейерхольда претендовал на господствующее положение. То есть мы видим, что Ленин – сторонник классического искусства – мирился с авангардным, когда оно было приемлемо для общества.
Но за полтора десятилетия своего господства в искусстве авангард порядком надоел людям. И вот уже при Сталине началось возвращение к классическому искусству, точнее к классическим формам под маркой «социалистического реализма». То есть мы видим, что руководители государства шли навстречу общественному мнению. И не вина Ленина в том, что он не дожил до того, как общество требовало возвращения к имперским формам в искусстве. Ленин – сам сторонник такого стиля – несомненно, внедрил бы его, если бы дожил до той поры, когда общество, согласно закону маятника, вернулось к этому стилю на новом этапе развития. Поэтому мы не без основания можем предположить, что, проживи Ленин подольше, он почувствовал бы тягу общества к консервативным, почвенническим идеям и выразил бы их не хуже Сталина.
Кстати, у Сталина разногласий с Лениным было гораздо меньше, чем разногласий у Ленина с другими руководителями партии – с Троцким, Каменевым, Зиновьевым, Бухариным. Недаром именно Сталин стал преемником Ленина. И если мы рассмотрим позицию Сталина в разрезе того или иного времени, то увидим, что в 1920-е она не была в чем-то консервативнее ленинской. Значит, доживи Владимир Ильич до 1941-го, вполне мог бы обратиться к своим согражданам по-православному, по-славянски – «братья и сестры», соединив эти слова с партийным – «товарищи».
А если говорить об известном разногласии Сталина и Ленина по вопросу федерализации страны, то, во-первых, Сталин не вернулся к своей идее, когда появилась такая возможность, когда его власти было достаточно для ее реализации. Во-вторых, идея Ленина определялась практикой – страна была единой, под единым руководством партии, хоть и называлась «Союз». А форму добровольного объединения избрали для решения практическихзадач объединения тоговремени – для того чтобы безболезненно объединить страну, разорванную в результате Февральской революции и Гражданской войны. Более того, и через 20 лет Сталин использовал идею Союза для облегчения присоединения республик Прибалтики и для того, чтобы получить три места в ООН, одно – для СССР, другие – для Украины и Белоруссии.
То, что Союз распался, – не вина Ленина и Сталина. Дело не в форме. Царская Россия тоже распалась, хоть была унитарным государством. Другое дело, что в начале XX века нашлась объединяющая сила в виде партии большевиков, а в конце – такой силы не нашлось. Да и вряд ли форма государственного устройства смогла бы в тех условиях сохранить страну. Вряд ли это остановило бы прибалтов с кавказцами. В том состоянии, в котором тогда находился СССР, многим было наплевать на формальности. И это вина Горбачева, а не Ленина и Сталина. Разорвали бы и унитарную державу. Тем более что Союз развалили незаконно. Выход той или иной республики должен был санкционировать Верховный Совет СССР. Вот тут-то и было заложено скрытое препятствие развалу. Не хуже, чем федеральная форма…
А вот характерный диалог, показывающий, как ныне противопоставляют Ленина и Сталина. Один сторонник «единой и неделимой России» начал ругать Ленина за то, что он объединил территории бывшей Российской империи фактически по принципу союза формально независимых государств (СССР). Мол, если бы вместо Советского Союза была бы Российская Федерация, не смогли бы республики выйти из ее состава, не посмели бы ни прибалты, ни остальные вслед за ними.
В ответ я привел ему пример Татарстана, который во время всеобщего развала начала 1990-х гг. имел сильные тенденции к выходу из РФ (помните ельцинское «берите столько суверенитета, сколько сможете»?) и вышел бы из состава РФ, если бы было куда, если бы Татарстан не был со всех сторон окружен российскими землями. Я спросил моего собеседника:
а) Считает ли он, что в прибалтийских республиках на то время были, по меньшей мере, такие же антироссийские настроения, как и в Татарстане, если не сильнее?
б) Считает ли он, что прибалтийские республики во времена хаоса того времени сделали бы попытку (используя тот же пресловутый пакт «Молотова-Риббен-тропа») выйти из состава России, даже если бы были не союзными, а автономными республиками (как это позже попыталась сделать Чечня), и что такая попытка тогда могла бы увенчаться успехом?
в) Считает ли он, что в этом случае к прибалтам попытались бы присоединиться и другие желающие освободиться от «руки Москвы», в том числе из современных автономий РФ, тем более что «гуртом и батька бить легче»?
г) Считает ли он, что в этом случае мог бы не только развалиться СССР («большая Россия»), но резко бы увеличились шансы развала того, что сейчас мы знаем как Российскую Федерацию?
На все четыре вопроса мой собеседник был вынужден дать ответ «да». Хотя, по большому счету, доводы мои были также спекулятивными и базировались на пресловутой частице «бы», применять которую в истории некорректно. Но ведь и критики Ленина грешат тем, что применяют ее задним числом.
Развивая «успех», я добавил, что большевики, возможно, создали такую структуру (союз формально независимых государств) не только из-за уважения права наций на самоопределение, но и для того, чтобы можно было относительно безболезненно расширять территорию России. Ведь раньше, чтобы присоединить новые земли, надо было воевать, захватывать. А тут поддержали в какой-нибудь стране популярные в то время «антибуржуазные» настроения («Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»), привели к власти Компартию, и страна добровольно,не теряя национального достоинства, «на равных» вливается в состав России (СССР). К тому же в то время рассматривалась возможность вступления в СССР Польши, Финляндии, да и той же Прибалтики.
Да и кто знает, по какому руслу потекла бы история, поживи Ленин подольше? Может быть, после возвращения всех запланированных территорий Союз переименовали бы в федерацию или сделали бы его унитарным государством. «Бы» есть «бы»…
Вот еще пример из современности. Команда Ельцина в конце 1990-х начала менять либеральные идеи на патриотические, когда поняла, что последние отвечают настроению большинства населения. Точно так же, как большевики начали менять интернациональные идеи на патриотические, когда поняли, что они близки большинству населения. Так мы видим, что народ России смог переплавить и подчинить своему менталитету две идеи, рожденные на Западе, – либерализм и марксизм.
Как-то давно – 18 мая 1992 года – я под воздействием очередного информационного сообщения из «по-слепутчевой», ельцинской либеральной России написал стихотворение «Красное знамя». Вернее не то, чтобы написал – стихотворение родилось спонтанно. Кстати, это одно из самых коротких известных мне стихотворений, состоит из одной строфы, четырех строк и четырех слов. Вот текст:
Спустили
Флаг.
Россия…
Мгла.
Только с падением советской власти мы смогли понять ее цену. Смогли понять, насколько она лучше для народа, прекрасней и успешней того, что пришло после нее. Большевики доказали легитимность своей власти тем, что сделали из отсталой России самую передовую державу планеты. Ту самую державу, которая разгромила фашизм и открыла человечеству путь во Вселенную. Ту державу, которая смогла обеспечить свой народ самой качественной в мире бесплатной медициной, своих детей самым лучшим в мире бесплатным образованием. Ту державу, где впервые в истории простой труженик был в таком же почете, как и самый изысканный интеллектуал, где людей снабжали бесплатным жильем и не выгоняли из квартир за неуплату коммунальных услуг.
И вот теперь ее нет. Единственное, чего мы не учли, – возможности предательства. Не учли потому, что сами не были предателями.
Глава 2
Земельный вопрос
2.1. Была ли альтернатива коллективизации?Такое масштабное и неоднозначное явление, как коллективизация, со времен перестройки подается в СМИ, книгах, на Интернет-сайтах обычно со знаком минус. И даже сейчас, когда к обществу постепенно возвращается правда о нашей истории, когда перестали писать исключительно в черных тонах о Сталине, коллективизация остается в восприятии широких масс чем-то резко отрицательным.
Я написал эту главу книги не для того, чтобы «обелить» процесс коллективизации, – мои предки тоже в чем-то от нее пострадали. Но любую проблему надо рассматривать в комплексе, руководствуясь логикой, а не эмоциями. Причем рассматривать именно с позиций выгоды для крестьян.Ибо, как читатель увидит ниже, коллективизация неразрывно связана с конфискацией помещичьей собственности на землю. Ведь к началу XX века, когда помещики перестали быть основным служилым контингентом, такие меры были неизбежны. Если бы не революция 1917-го, конфискацией пришлось бы заниматься царской власти, как это ни парадоксально звучит. Так или иначе, сразу после Первой мировой войны правительству России пришлось бы решать крестьянский вопрос, причем в пользу крестьян, проводя конфискацию помещичьей земли. Может быть, со скрипом и неохотно, как отменяли до того крепостное право, но пришлось бы – иначе власть не устояла бы… А после такой конфискации неизбежна коллективизация. Почему – будет сказано ниже.
Прежде чем говорить по существу, ответим на один вопрос – а была ли у Советского Союза в конце 1920-х альтернатива коллективизации? Те, кто учился в советских школах, несомненно, помнят о том, что большевики сразу же после прихода к власти «прогнали помещиков и капиталистов». Но это не совсем так. Вначале прогнали помещиков, а потом капиталистов. Декрет о земле, то есть о конфискации помещичьей собственности, наряду с Декретом о мире, был первым декретом советской власти. Национализация предприятий произошла позже, причем вначале большевистское руководство даже отговаривало рабочих брать на себя управление производством, опасаясь, что рабочие не справятся без специалистов-управляющих. А некоторых бывших капиталистов, лояльных к советской власти, таких как известный книгоиздатель И.Д. Сытин, оставили руководителями национализированных предприятий и в случае добросовестной работы давали им персональную пенсию. Но это отдельная тема.
С точки зрения большевиков и помещики, и капиталисты являлись эксплуататорами. А вот с точки зрения либеральной морали между ними большая разница. Хотя многие нынешние сторонники либерализма сами вряд ли понимают отличие помещиков от капиталистов. Большинство скажет, что капиталист владеет фабрикой, а помещик – земельными угодьями. В основном это верно, но сельские капиталисты тоже владеют земельными угодьями, при этом помещиками не являются. Чтобы понять отличие, надо вернуться к истокам. Как появилась собственность капиталиста? Обычно кто-то из его предприимчивых предков основывал мануфактуру, торговую фирму, в общем, организовывал то, что мы сейчас называем словом «бизнес», и богател всеми правдами и неправдами. Совсем другое дело – помещик.
В те времена, когда была неразвита финансовая система, государству было невыгодно продавать продукцию, изъятую у крестьян в виде налогов, чтобы потом расплачиваться полученными деньгами с военнослужащими и чиновниками. Такое практиковали для расчета с иностранцами. Со своими поступали проще – наделяли их поместьями, с которых помещики кормились, а за это они и их дети несли государственную службу. В XVIII веке набравшие силу помещики добились у правительства права не служить, но продолжали владеть землей, данной их предкам под обязательным условием государственной службы. Причем даже те, кто добровольно шел на службу, получали оплату отдельноот доходов с поместья. Таким образом, помещики фактически присвоилигосударственную, то есть общенародную, собственность.
Только зная эту предысторию, мы поймем, почему помещичье землевладение было несправедливым даже в глазах тех людей, которые признавали за капиталистами право на владение предприятиями. Особенно такая несправедливость возмущала крестьян. Почему они должны денно и нощно работать, получая гроши, а те, кто не работает, получают сверхприбыль?! Причем большинство помещиков даже не занимались управлением своими хозяйствами – нанимали управляющих или отдавали землю для обработки крестьянской общине, забирая половину, а то и 2/3 урожая. А сами проводили время на пирах да на балах. Земельная проблема стала самой серьезной проблемой царской России, ведь большинство населения были крестьянами.
И вот в начале XX века перед обществом встал вопрос о передаче земли от тех, кто на ней не работает, к тем, кто ее обрабатывает.
Как это ни парадоксально, но земельный вопрос – вопрос вопросов тогдашней России – могли решить либо радикально настроенные большевики (в крайнем случае, эсеры, будь у них вождь масштаба Ленина), либо… царская власть. Да, именно царская власть, как бы это ни выглядело неожиданным! Дело в том, что к XX веку дворянство перестало быть главной и единственной опорой трону. Даже многие офицеры, включая будущих вождей Белого движения Л.Г. Корнилова и А.И. Деникина, были выходцами из простого народа. Поэтому царская власть в XX веке не имела той тотальной зависимости от дворянства, которую имела в XVIII веке, до того, как дворянам разрешили не служить.
О том, что в кругах, близких к царю, прорабатывался сценарий лишения земли дворян в пользу крестьянства, свидетельствуют воспоминания бывшего начальника царской полиции генерала П.Г. Курлова и частично последнего Председателя Государственной Думы М.В. Родзянко. Когда царское окружение убедилось, что либеральное дворянство (как, впрочем, и буржуазия) не верно трону, возникла идея решить земельный вопрос так, как это сделали немного позже большевики. То есть, отобрать землю у дворян и отдать ее крестьянам. Рассматривался и более мягкий вариант – отобрать землю только у прибалтийских дворян за их неверность в Первую мировую и передать ее солдатам – георгиевским кавалерам. И каких-либо серьезных причин, препятствующих тому, чтобы царь конфисковал землю у дворян, не было. Наоборот – он получил бы колоссальную популярность в народе, в армии (ибо большинство солдат и немало офицеров были выходцами из крестьян) и во многих интеллигентских кругах.
Безвольный царь не рискнул пойти на столь радикальную меру, хотя… Хотя, может быть, и рискнул. Яне исключаю, что свержение императора в феврале 1917 года, организованное представителями либеральной буржуазии и крупных землевладельцев во главе с Родзянко, как-то связано с планами окружения царя конфисковать землю у дворян. Тем более что большая часть дворянской земли была заложена в банках, значит, в случае ее конфискации пострадали бы и банкиры. Нельзя исключать, что даже проект решения земельного вопроса ускорил буржуазную революцию. Знали бы организаторы этой революции, что в ближайшее время вопрос вопросов тогдашней России будет решен в пользу крестьян под державным скипетром серпа и молота!
Здравомыслящие депутаты Госдумы сетовали на то, что самыми несбыточными вариантами решения земельного вопроса были самые умеренные и здравые. То есть проекты, предусматривающие уступки, как со стороны дворян, так и со стороны крестьян. Но за этими проектами не было реальной силы. За конфискацию помещичьих земель стояла реальная сила – многомиллионное крестьянство. За сохранение помещичьего землевладения в полном объеме тоже стояла реальная сила – многотысячное и влиятельное дворянство. А вот за умеренными проектами никакой реальной силы не было. Их выдвигали интеллигенты, непосредственно не связанные с землевладением.
Большевики сделали то, на что не пошел ни царь, ни Временное правительство. Они отняли землю у тех, кто не работал на ней, но пользовался всеми благами землевладения, и отдали ее тем, кто трудился на земле в поте лица. То есть отобрали у помещиков и передали крестьянам. Как видим, с точки зрения справедливости земельный вопрос в 1917 году был решен правильно. А с точки зрения снабжения страны продовольствием?
Вряд ли противники коллективизации будут отрицать, что в XX веке, в связи с резким увеличением населения, земледелие без использования современной техники стало невозможным. Такое землепользование привело бы к вымиранию городского населения, которое резко увеличивалось во всем мире, привело бы к гибели государства, не говоря о том, что сами земледельцы рано или поздно разорились бы. Эффективное использование техники возможно только в крупных хозяйствах. Хозяин, имеющий 10 гектаров, не сможет держать трактор с сеялкой и комбайн. Такая техника просто не окупится в его хозяйстве, да и приобрести ее он не сможет. А вот 200 хозяев, обрабатывающих по 10 гектаров каждый, – смогут, да и техника у них не будет простаивать.
Итак, после того, как земельный вопрос был решен с точки зрения социальной справедливости, на повестке дня стало решение земельного вопроса с точки зрения снабжения страны продовольствием. Надо было создавать крупные, эффективные хозяйства.
Рассмотрим четыре возможных пути создания таких хозяйств.
Первый путь– возвращение земли помещикам. Конечно, такое было бы возможно только при условии свержения власти большевиков. Но давайте гипотетически зададим себе вопрос – был бы такой путь более справедлив по отношению к крестьянам, чем коллективизация? Конечно, нет – это был бы самый жестокий по отношению к крестьянам путь!
Второй путь – создание фермерских хозяйств. Проще говоря – государственная поддержка кулачества и передача им всей земли бедняков и середняков. Надо сказать, что в 1920-е годы часть советских руководителей во главе с Николаем Бухариным высказывалась за поддержку кулака. Но был ли этот путь справедлив по отношению к основной массе крестьянства? Конечно, нет.
Кулаков нельзя назвать паразитами. В отличие от большинства помещиков кулаки работали, они сами вели свое хозяйство. Кулачество в то время находилось в процессе становления. Как известно, первые поколения капиталистов, как городских, так и сельских, не могли себе позволить праздности – иначе они не состоялись бы. Праздность могут себе позволить потомки состоявшихся капиталистов, нанимая управляющих своими хозяйствами. Но такое трудолюбие (пишу это слово безо всякой иронии) кулаков имело и оборотную сторону– они эксплуатировали наемных работников, батраков, куда страшнее, чем сытые и успокоившиеся помещики. Период первоначального накопления капитала во всех странах отличается жесточайшей эксплуатацией трудящихся. Капиталист, заставляя людей работать по 14 часов в сутки, платил им самый минимум, какой только мог себе позволить, платил ровно столько, чтобы его рабочие не умирали с голоду. Недаром на селе так ненавидели кулаков. Их называли «глытаями и куркулями». И это правда, а не пропаганда. Кулаков не любили не только бедняки, но и середняки – продукция кулаков была объективно дешевле, здесь проявлялось преимущество крупных хозяйств над мелкими. Кроме всего прочего кулаки захватывали общественные земли – выпасы, леса, ставки. То есть противопоставляли себя общине в целом. В моем родном селе, о котором я упоминал во введении к этой книге, на тех озерах, в которых мы раньше купались и ловили рыбу, появились таблички с надписью о том, что это частная собственность, появились сторожа, запрещающие купание и рыбную ловлю.
Неужели нынешние противники коллективизации считают, что если бы 80 процентов крестьян стали батраками, то это было бы справедливым решением земельного вопроса? Вряд ли сами крестьяне согласились бы на это. Во время перестройки защитников кулачества – Бухарина, Рыкова и Томского – объявили главными защитниками крестьян. Но это неверно. Политика Бухарина, Рыкова и Томского привела бы, в случае ее реализации, к тому, что большинство крестьян стали бы рабами новоявленных сельских капиталистов. Что бы ни писали ныне, объективными защитниками крестьян были те члены советского руководства, которые выступили против Бухарина.
Завершая тему кулака, надо добавить, что перед коллективизацией кулаки вели настоящую экономическую войну с государством, отказываясь продавать хлеб по тем ценам, которые была в состоянии платить неокрепшая еще держава. А во время коллективизации некоторые представители кулачества вели уже реальную войну против государства. Убивали представителей советской власти и колхозных активистов, поджигали колхозные постройки, вырезали колхозный скот. Но поднять общекрестьянское восстание им не удалось – подавляющее большинство крестьян кулаков не поддержало. Этот факт как-то не вписывается в модную ныне «теорию» о тотальном неприятии крестьянством коллективизации.
Третий путь – это передача земли государству и превращение крестьян в наемных рабочих на государственных предприятиях, то есть уравнивание их по статусу с рабочими на фабриках. Надо сказать, что в какой-то мере советская власть шла этим путем, причем с подачи самих крестьян. Если вы прочтете текст Декрета о земле, то увидите, что этот документ составлен своеобразно. Вначале идут пять пунктов, написанных В.И. Лениным, причем в первом сказано об отмене помещичьей собственности, а в последнем о том, что земля рядовых казаков и крестьян не конфискуется. А в четвертом пункте говорится, что руководством в земельных преобразованиях должен служить крестьянский наказ, составленный на основании 242 местных крестьянских наказов. Ниже в документе приведен текст наказа. То есть государство этим декретом придало правовой статуспожеланиям крестьян. И вот что писали крестьяне: «земельные участки с высококультурными хозяйствами: сады, плантации, рассадники… не подлежат разделу, а… передаются в исключительное пользование государства или общин, в зависимости от размера и значения…» Этот текст свидетельствует о высокой сознательности тогдашнего крестьянства, изобличает лживость нынешнего кинематографа, показывающего крестьян необузданными бунтарями, выступающими под анархистским лозунгом «грабь награбленное», который почему-то приписывают большевикам. Впрочем, мало кто догадывается, что слова эти принадлежат не большевикам и даже не анархистам, а… библейскому Богу (см. Иезек. 29:19).
Если вернуться к крестьянским наказам, то мы видим здесь идею создания совхозов. То есть государственных предприятий, на которых используется наемный труд сельскохозяйственных рабочих. И эта идея воплощалась в жизнь начиная с 1918 года. Но совхозов было мало, ведь большинство помещичьей земли перешло непосредственнокрестьянам. И когда в конце 1920-х встал вопрос о масштабном создании крупных хозяйств, советская власть не пошла тотально по тому пути, который назван в этой книге третьим. Конечно, он был более справедлив по отношению к крестьянам, чем первые два. Все-таки работать на государство куда лучше, чем батрачить на помещика или кулака.
Но все же этот путь был связан с конфискацией крестьянской земли, и советская власть пошла по наименее болезненному для крестьян пути.
Четвертый путь – создание коллективных сельских хозяйственных кооперативов, то есть колхозов. Тот, кто жил в СССР и хоть немного трудился на селе, знает, что с конца 1950-х колхозы мало чем отличались от совхозов. Конечно, в первых руководил избираемый председатель и правление, во вторых – назначаемый сверху директор, но, как правило, председателем становился тот, кого порекомендовали избрать сверху, поэтому председатель колхоза мало чем отличался от директора совхоза. Отличие было в другом – в том, что государство сочло конфискацию крестьянской земли слишком болезненной для крестьян, невозможной с психологической точки зрения мерой и заставило их объединить свои хозяйства. Выхода тогда другого не было. Хотя и в тех условиях центральная власть давала установки на места – действовать больше убеждением, чем принуждением. И те, кто категорически не захотел вступать в колхозы, сохранили свои хозяйства. Наряду с колхозами и совхозами в сельскохозяйственном производстве некоторое время участвовали и крестьяне-единоличники, которые не смогли выдержать конкуренции крупных производителей и вскоре влились в колхозы. Но даже в 1937 году, несмотря на то, что государство предоставило колхозникам льготы, в отличие от единоличников, последних оставалось 7 % от общего числа крестьян.
Итак, мы установили, что у советской власти не было другого пути к преодолению кризиса в экономике, к предотвращению голода в стране и коллапса промышленности, кроме создания крупных сельхозпредприятий. Мы установили также, что власть пошла в этом вопросе путем максимально выгодным для крестьянства. Путем болезненным, но любой другой путь был бы гораздо болезненнее для крестьян. Q6 этом почему-то умалчивают критики коллективизации.
