Текст книги "Пляшущие тени (СИ)"
Автор книги: Сергей Игнатьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
Роящиеся в голове мысли в порядок привести не удалось, зато я выбрался к автобусной остановке. К ней как раз подъехал автобус. Я добежал до него, двери клацнули за спиной, закрываясь. Я перевел дух.
– Это какой маршрут? – запоздало спросил я у сидящей рядом старушки, прижав проездной к панели турникета. – До метро доеду?
Уехал я на этом автобусе черт знает куда. Но станция метро там тоже нашлась.
* * *
Я таскался по городу до полудня. Бродил по улочкам, толкался в автобусе, сонно качался в вагоне метро. Домой возвращаться было страшно. Куда мне еще поехать, я не представлял. Кружил по городу, пытаясь успокоиться.
Сверток казался тяжелым, как гиря. Меня подмывало достать его, развернуть. Хотя бы поглядеть, из-за чего это все?
То, что те типы стреляли в Никиту из-за свертка, сомнений у меня не вызывало.
Я шарахался от прохожих, которые казались мне подозрительными, я поминутно оглядывался, ожидая увидеть преследователей.
Солнце робко выползло из-за туч, заиграло множеством бликов на глубоких лужах, на мокрой листве.
Я добрел до одинокой пустой скамейки, уселся на нее, чувствуя смертельную усталость. Дрожащими руками развернул Никитин сверток.
Внутри была рукопись. Сто пронумерованных страниц рукописного текста на желтоватой бумаге. Написано убористым почерком, выцветшими чернилами, и, похоже, что по-французски. К сожалению, в языке Стендаля и Гюго мои познания ограничивались пределами «мерси», «бонжур», «Шампань» и «Провансаль».
Еще была визитная карточка, и она поразила меня куда больше, чем рукопись. Визитка была дешевая, плохо сверстанная и с дурацкими виньетками, явно спертыми дизайнером из интернета. Неведомый автор приглашал меня посетить пивной бар и бильярдную «Мишкольц», предлагающий вкуснейшую европейскую кухню.
На обороте визитки было написано шариковой ручкой:
«На входе Геннад. Владл. По поводу запчастей к «Оке».
Что за чушь?
И что же мне теперь делать?
Никита ранен или убит, а я не знаю, куда обращаться по этому поводу.
В милицию? И что дальше? Что я им расскажу про него? Что мы с ним познакомились, потому что он знал, что ярость цвета ржавчины, и помог мне вновь увидеть черные вихри? И сказал, что я «минус», как и он? Так что ли?
Ага, а потом на него напали неизвестные дядьки, стреляли в него и в меня… А еще он дал мне это, гляньте, товарищ старший лейтенант, может вы по-французски знаете?
Я вытащил телефон, набрал Никиту, замирая от страха. А вдруг возьмет один из бандитов, вдруг они вычислят меня по телефону?
– Данный номер не существует, – сообщил мне приятный женский голос.
Значит, надо мне ехать в эту бар-бильярдную.
Других вариантов нет.
Черт с ней, на месте разберемся, что и как.
* * *
Часа через два я добрался до адреса, указанного в визитке. Найти его оказалось непросто. Находился бар «Мишкольц» на противоположном от моего утреннего положения конце Москвы, аж на Кантемировской, и чтобы отыскать его, мне пришлось изрядно побродить по району.
На входе дежурила охрана в черной форме и с дубинками. Один, похожий на постаревшего ковбоя, курил на ступенях. Другой, коротко стриженый амбал, сидел за столом возле рамы металлоискателя. Я вошел, и он оценивающе посмотрел на меня снизу вверх неприятными кабаньими глазками с маленькими светлыми ресничками.
– Добрый день, – сказал я, чувствуя себя идиотом. – Я к Геннадию Владленовичу. По поводу запчастей к «Оке».
Сказав это, я приготовился покраснеть от позора, возможно, сразу бежать.
Но охранник отреагировал вовсе не так, как я ожидал. Лицо его оживилось, он моргнул, вместо застывшей восковой маски появилось осмысленное выражение.
– Проходите, пожалуйста, – сказал он вежливо, приподнимаясь из-за стола. – Я вас провожу.
Ожидая чего угодно, даже того, что получу сейчас дубинкой по башке, я миновал металлоискатель.
Охранник радушным жестом указал мне вглубь зала.
– Куртку сдавать? – спросил я автоматически.
– Как вам будет удобнее.
Я сдал куртку в гардероб, предварительно вынув из нее сверток. Зажав его под мышкой, направился внутрь, следуя за широкой спиной охранника.
Мы миновали зал с круглыми столиками и пустой сценой. Вошли в следующий, где были бильярдные столы и красные диванчики у стен. В дальнем конце зала виднелась барная стойка.
– Вот он, за стойкой, – показал охранник. – Проходите, пожалуйста.
Я пошел к стойке. Охранник вернулся на пост.
Одет я был, мягко говоря, не для светских мероприятий. В растянутый джемпер и драные линялые джинсы.
Девушки, игравшие на бильярде, покосились на меня, переглянулись, фыркнули.
Я прошел мимо, подошел к стойке. За ней сидел пожилой мужчина в фартуке. Оттопырив нижнюю губу и играя кустистыми бровями, он решал кроссворд.
– Геннадий Владленович?
Он оторвался от кроссворда, пожевал губами.
– Вы ко мне, молодой человек? – спросил он в нос.
– Я по поводу запчастей к «Оке», – признался я.
Он кивнул, откладывая журнал.
– Не угодно ли вам будет немного пождать? – спросил он. – Выпьете что-нибудь?
– Пожалуйста, пива, – сказал я.
Геннадий Владленович кивнул, споро наполнил из крана высокий бокал. Долил по стеночке, дождавшись отстоя пены.
Шаркая ногами, ушел куда-то за стойку с бутылками, вглубь хозяйственных помещений.
Я отпил пива и стал ждать. Забавно будет, подумал я, если он сейчас действительно вынесет завернутый в ветошь карбюратор для «Оки», вручит мне его и на этом все кончится.
Вскоре он вернулся. Теперь его сопровождал высокий осанистый господин в элегантном кремовом костюме. Он был очень загорелый, седые волосы зачесаны назад, открывая высокий лоб. Густые черные брови играли, как у Джеймса Бонда, левая вверх, правая вниз.
– Добрый день! – с трудноуловимым акцентом сказал мне подошедший. – Вы от Никиты?
Некоторая часть той горы, что навалилась мне на плечи после первых утренних хлопков, осыпалась вниз веселеньким ручейком камешков. Хотя бы здесь что-то прояснилось.
– От него, – кивнул я. – От Никиты.
– Давайте присядем там, – он указал на один из диванчиков у стены зала. – Если вы не против?
Конечно же, я был не против. Мне не терпелось рассказать этому человеку, которого я видел впервые в жизни, о произошедшем. Чтобы хоть кто-то разделил мое смятение, приободрил меня. Объяснил, что мне теперь делать и как дальше жить.
Мы сели за столик. Я глотнул для храбрости из своего стакана, уставился на незнакомца, раздумывая с чего начать рассказ.
В лице его чувствовалась порода. Какое-то трудноуловимое сдержанное превосходство.
Еще я чувствовал исходящий от него невидимый тяжелый фон. Свинцовую тяжесть. Затаенную угрозу.
– Меня зовут Иштван, – он растянул тонкие губы в улыбке. – Это венгерское имя. Ты можешь меня звать Стефаном, или Стивеном. Или даже Степаном. Как тебе удобнее. Суть от этого не меняется.
– У вас очень хороший русский язык, – сказал я невпопад.
Он растянул губы еще шире, демонстрируя ровные белые зубы.
– Спасибо. Я долго живу в России, имел возможность попрактиковаться. Мне очень нравится здесь. Замечательная страна.
Иштван замолчал выжидающе. Молчал и я, не зная, с чего начать и загипнотизированный его светлыми, почти прозрачными глазами.
– С Никитой что-то случилось? – спросил он, наконец. – Ты ведь, Денис, верно?
Он знал меня.
Уж не он ли пресловутый Никитин шеф? О том, чем занимается, Никита мне не рассказывал. Но почему-то я никак не мог вообразить его в роли официанта пивного бара «Мишкольц».
– Да, – сказал я. – Вы совершенно правы. А с Никитой, насколько я понимаю, случилась беда.
Я принялся рассказывать. Невпопад, сбиваясь, перескакивая с пятого на десятое, попробовал описать ему то, что произошло утром. В качестве вещественного доказательства протянул ему сверток с рукописью.
Иштван принял его, аккуратно развернул. Стал рассматривать, одновременно слушая меня.
– Достаточно, – мягко сказал он, прерывая мой сбивчивый монолог. – Никита рассказывал мне о тебе, Денис. Я рад знакомству и сожалею, что оно происходит при таких драматических обстоятельствах.
Я кивнул, ожидая продолжения.
– Как ты уже, наверное, понял, – сказал Иштван. – Мы несколько отличаемся от большинства людей. С этим связан определенный ряд неудобств. И даже опасностей. Для того, чтобы обеспечить безопасность таких людей, как ты, или я, или Никита, существует специальная организация. Насколько я понял из твоих слов, Никите сейчас очень нужна наша помощь. Если ты не против, давай проедем с тобой в одно место, где ты повторишь свой рассказ людям, которые смогут помочь. Хорошо?
Я кивнул. Что мне было еще делать?
3. Черные вихри
Мы покинули бар, сели в машину Иштвана, черную лоснящуюся «ауди». Рукопись он аккуратно завернул и взял с собой. Теперь она лежала на приборной панели, снова и снова притягивала к себе мой напряженный взгляд.
Только в машине я вспомнил, что забыл расплатиться за пиво, и честно признался в этом своему новому знакомому.
Он изобразил легкую улыбку и попросил меня не беспокоится на этот счет. У меня возникло подозрение, что заведение принадлежит ему.
Сев за руль, Иштван нацепил на ухо гарнитуру хендс-фри.
– Добрый день, – сказал он в пространство, вращая руль. – Да… Нет, я по другому поводу. У нас проблемы. С одним из моих людей… Да. У меня тут очевидец. Да… Конечно, уже везу.
Я молчал, косясь в окно.
Ехали мы довольно долго, в основном какими-то дворами и закоулками. В конце концов, я совсем потерял ориентиры. Стал смотреть на собственные сцепленные пальцы. Руки у меня дрожали.
Наконец мы миновали автоматически раскрывшиеся ворота с неразборчивой муниципальной табличкой, я рассеянно подумал, что это и есть место нашего назначения. При въезде Иштван продемонстрировал охраннику с автоматом на плече какую-то ксиву.
Иштван оставил машину на парковке, мы оказались у подножия длинного кирпичного корпуса с высокими окнами. Потом снова был пропускной пункт на входе, внимательная охрана. Я шел за Иштваном, как сомнамбула. Лишь ноги переставлял и крутил по сторонам головой. На меня вдруг накатила вязкая усталость. Нервы сдавали, должно быть. Утренних переживаний мне хватило за глаза. Поэтому теперь я шел, куда ведут, и ни о чем не думал. Иштван провел меня через шумную приемную, заполненную хором голосов, пиликанием факсов и кряхтением принтеров, в шикарный кабинет за высокими черными дверями, а сам, поздоровавшись с присутствующими, скрылся, бросив меня одного.
Только оказавшись в мягком глубоком кресле, я будто бы проснулся. Наверное, из-за солнечных лучей, которые били мне по глазам сквозь разомкнутые жалюзи. Я сощурился, пытаясь увидеть хозяина кабинета.
Жалюзи, щелкнув, сомкнулись. Я оглядел кабинет. Он был очень просторный, но производил впечатление какой-то музейной аскетичности. Это впечатление усиливалось предметами, висящими на голых стенах. С одной стороны несколько средневековых гравюр на черных паспарту, с другой – внушительных размеров диск ацтекского календаря, испещренный тонкой резьбой.
В кабинете нас осталось трое.
У стены на диванчике, под резным диском, устроился странный тип в водолазке, с глубоко запавшими глазами и лицом хронически больного.
Напротив меня, за громадным столом, на котором не было ничего, кроме телефона, стопки чистой бумаги и ручки, сидел хозяин кабинета. Он был тут, по видимости, самым главным. Худощавый тип в черном костюме и серой рубашке без галстука. У него была очень печальная улыбка, а голос такой, что впору шоколадные батончики рекламировать. «Густая карамель и толстый-толстый слой шоколада». Он был похож на актера с амплуа «героя-любовника», в силу возраста переквалифицировавшегося в директора похоронного бюро.
– Расскажите, пожалуйста, с самого начала, – сказал он сладким голосом. – Со знакомства с Никитой…
Немного подумав, я решил рассказать все, ничего не утаивая. Собственно, и утаивать-то было особенно нечего.
Тип с печальной улыбкой слушал меня очень внимательно, так и эдак вертел в узких пальцах рукопись, перелистывал ее, иногда ободряюще кивал мне, иногда задавал незначительные вопросы.
Второй тип, с запавшими глазами, сидел в углу, пристально пялился на меня. Молчал.
Наконец допрос закончился.
Главный встал из-за стола, медленно прошелся по кабинету взад-вперед, поглаживая подбородок. Вопросительно глянул на молчаливого типа, который продолжал сидеть в углу, пялясь на меня, как сыч.
– Все так, – голос у молчаливого был неприятный, скрипучий. – Слово в слово.
– Хорошо, спасибо. – сказал главный ласково. – Ты свободен.
Странный тип, никоим образом не выразив удивления, тихо удалился.
Главный сел в кресло, сложил пальцы замком.
– Неприятная история, Денис, – сказал он мне. – Очень неприятная. Но вы не волнуйтесь, вы пришли в нужное место. Теперь все будет хорошо.
Он говорил это таким задушевным тоном и так мягко, с легкой грустинкой, улыбался, что я почти поверил, что да. Все будет отлично.
– Стефан вам все объяснит подробнее, – добавил он.
Он сделал успокаивающий жест, ткнул в какую-то кнопку на телефоне, приложил трубку к уху.
– Да. Поговорили. Зайди ко мне.
В кабинет зашел Иштван. Вопросительно посмотрел на главного.
– Введи молодого человека в курс, – сказал тот. – Если с Никитой действительно случилась беда, понадобится замена. А он подходит вполне. Я одобряю.
Иштван кивнул, соглашаясь.
Мое мнение их совсем не интересовало.
– Вы что, типа госбезопасности? – спросил я негромко.
Они переглянулись, заливисто засмеялись, будто я очень тонко пошутил.
– Я сейчас тебе все объясню, – сказал Иштван. – Пойдем, Денис.
* * *
С того утра я стал его личным учеником.
В этом было что-то от всяких фэнтезийных фильмов про магов, рыцарей и прочее. Учитель и ученик. Горец Маклауд и Рамирес. Ну, на Кристофера Ламберта я никак не был похож, хотя в моем наставнике было что-то от Коннери.
Прошла длинная неделя. Никаких вестей о Никите не было. Зато с Иштваном мы встречались каждый день. С работы я слезно отпросился у начальника, симулировав грипп. Он поверил мне на слово, не спрашивая, конечно, никаких больничных. Черные вихри творили чудеса.
Иштван ежедневно приезжал за мной на черной лоснящейся «ауди», вез в какое-нибудь кафе, в дешевый ресторанчик или бар, или просто водил по городу. Выгуливал, короче говоря. Я задавал вопросы, он отвечал. Я пытался спорить, он объяснял. Вводил меня в курс дела, как и велел тот тип, с печальной улыбкой и сладким голосом.
Вот и теперь мы неторопливо прогуливались по набережной Москвы-реки.
Седовласый господин с благородной осанкой и изысканными манерами, и внимательно слушающий его молодой человек.
И мой последний вопрос явно озадачил седовласого господина.
Он извел меня своими проникновенными монологами, и я решил спросить напрямик «Иштван, а почему вы просто не расскажете всем остальным? Какого черта вы играете в разведчиков, а?»
Некоторое время он шел в молчании, задумчиво глядя на свои узкие начищенные туфли, ступающие по грязному тротуару.
– Видишь ли, Денис, – сказал он. – Мы, если можно так выразится, сберегаем огонь, бережно передаваемый из рук в руки с первобытных времен. Мы храним тяжесть тайного знания. Мы жрецы. Мы способны видеть то, что не видят другие. И использовать это мы вправе. Обычным людям наша сила недоступна. Это может прозвучать грубо, но они для нас – расходный материал, статисты. Ты должен свыкнуться с этой мыслью и отбросить любые сомнения в правильности своих действий. Случилось то, что случилось. Ты увидел то, что не видят другие. Никто в этом мире, кроме тебя самого, не обязан помогать тебе. Теперь ты сам должен завоевать свою свободу, счастье. Лично ты. На этом строится все функционирование нашей системы. Каждый здесь на своем месте. На этом строится принцип нашей работы. Конгломерат – то, что нас объединяет. Всех нас, «кукловодов», «черных пастырей», «минусов». Называть нас можно как угодно. Суть не в названии. Конгломерат и нерушимость его принципов гарантируют нам безопасность. Понимаешь?
Иштван указал на меня изящным жестом узкой ладони. У него были наманикюренные ногти. Почему-то сейчас это особенно бросилось мне в глаза.
С места, по которому мы шли, был виден Кремль. Я чувствовал отчетливое давление силы, накопленной за прошедшие эпохи. Пропахшие гарью, потом и кровью, тяжелые и мучительные века.
– Наш мир необычайно жесток, Денис, – продолжал Иштван. – Как бы не пытались скрывать эту извечную истину, она все равно всегда прорывается наружу. Побеждает в нашем мире, к сожалению, вовсе не добрейший и не милосерднейший. Побеждает сильнейший. Совершенно бесполезно цепляться за то, что иногда кажется стабильным, постоянным. Бесполезно. В мире царит хаос. Пытаться взять от него что-то, взять для себя по праву сильного – вот прекраснейшая из задач…
Ветер свободно гулял над рекой, налетал на нас порывами. Иштван зябко поежился.
– Хидег ван. Холодно…
Он, хоть и говорил по-русски почти без акцента, изредка вставлял в свою речь венгерские словечки. Видимо, мучила ностальгия по стране гуляша, чардаша и паприки.
– Что же делать, – спросил я. – Чтобы не растворится в этом хаосе?
– Очень просто. Не стоит прятаться. Не стоит залезать в теплую нору, надеясь переждать в ней трудные времена. Не надо вести себя, как все, нельзя дать облапошить себя. Посмотри, как живет большинство людей – они живут в иллюзии, в которую привыкли верить с детства. Не видят истинного положения вещей. Да им этого и не нужно. Но жестокость нашего мира, вспышки беспощадного хаоса, они достанут везде, помни об этом. Бесполезно обманываться и тонуть в невоплощенных мечтаниях. Нужно жить только своей жизнью. Не прячься! Выйди в поле, озаряемое вспышками разрывов, затянутое ядовитым дымом, продуваемое ледяными ветрами. Выйди и бейся. И побеждай. Мы «черные пастыри», мы стоим между людьми и тьмой, и видим ее, эту тьму, и она дарует нам наши силы. Никогда не забывай, этот мир – наш!
Иштван наморщил лоб.
– Знаешь, Денис, – сказал он. – надьён мегэхезтем… Я жутко голоден, давай найдем поблизости какое-нибудь кафе и выпьем по бокалу глинтвейна?
* * *
Я сделал себе бутерброд с колбасой, прожевал его, глядя в окно и вслушиваясь в бормотание купленного на днях телевизора. Подошел к окну, провел пальцами по прохладному стеклу.
За окном был тихий московский вечер. На город, отгоняя оранжевые лучи заходящего солнца, медленно опускалась тьма. Тьма звала меня, ошиваясь возле окна, шептала, приглашая выйти.
Мне вдруг остро захотелось повернуть все вспять.
Стать обыкновенным человеком. Нормальным. Пусть хоть самым последним лузером, застенчивым, неуклюжим… но таким, как все.
Что это? Внезапная слабость, фантомные боли души, которой я лишился?
Или разочарование в том мире, который я открывал для себя шаг за шагом. Хотя какой, к черту, выбор. Не об этом ли я мечтал со школьной парты – быть успешным, сильным, выделяться из толпы. Выделился, чучело гороховое.
– … обнаружена очередная жертва маньяка-убийцы, действующего на юго-западе Москвы, – бодро сообщал телевизор. – Ей стала студентка первого курса одного из вузов…
И нахрена я его купил? Слушать с утра до вечера всю эту чернуху? Смотреть на пародистов или сериальчики какие-нибудь с ток-шоу?
Вот тоже странно, с тех пор, как завелись деньги, все сильнее хочется их тратить, понакупить всякого барахла. Откуда это во мне? Жадность дорвавшегося до роскоши пигмея.
Не пришло ли это ко мне с черными вихрями? С пляшущими тенями?
Я брел по мрачным, темным коридорам своего сознания, где на поворотах шарахались от меня смутные лохматые тени, а потом впереди начал нарастать мрак, и какое-то пугающее существо громадным сгустком черноты стало приближаться ко мне. И когда я подошел к нему совсем близко, и протянул руку, чтобы остановить его, мои пальцы коснулись прохладного стекла… Я коснулся гладкой поверхности зеркала… С недавних пор мне стал очень нравиться Лавкрафт.
Я чувствовал, в том, что происходит, есть фальшь.
Сначала Никита, потом этот, старикан. Шаг за шагом они вводили меня в этот свой мрачный и злой мир, где каждый сам за себя, а людишки – стадо.
Учат меня, как щеночка. Вот мисочка, Шарик, из нее кушай. А писять на ковер нельзя, а то сделаем атата по попке!
Лабиринты вранья. Недоговорки, туманные намеки, осторожность. Все как у людей.
Значит, если нам обычным людям врать можно, можно и друг другу. «Минусы», не «минусы»… Без разницы. Кто такие люди? Материал, стадо. Пусть рвут друг друга на части, пусть убивают, грызут, насилуют, сжигают, пусть идут по головам, исполняя свои прихоти, пусть… Мы «минусы», мы сами так делаем. Мы строим из себя кукловодов, оставаясь такими же глупыми и злыми, как остальные. Как те, кого меня учат держать за куколок.
Зачем она нам, эта сила? Эти черные вихри? Пляшущие тени? Чтобы отогнать инспектора ГИБДД, тормознувшего за переезд двойной сплошной? Неплохо.
Можно с помощью этой силы убрать морщины, к примеру? Должно быть, можно. Вон, как старикан Иштван отлично выглядит.
А может, чтобы соблазнить топ-модель, ну или богатого любовника найти? Привет, Оксана!
Для того, чтобы не быть лузерами, одеваться в красивые шмотки с глянцевых страниц и ездить на хороших машинах?
Неужели, этим все ограничивается?
– … не ограничится, как сказал нам представитель пресс-службы, – бубнил телевизор. – Напомним, что это уже не первый случай. Череда убийств, объединенных общим почерком, всколыхнула…
Попробую, решил я. Если что, терять мне все равно нечего.
И гори оно все синим пламенем. Вернее, накройся черным вихрями.
Я отвернулся от окна, решительно направился в прихожую.
* * *
Тихим воскресным вечером я шел по зеленеющему парку. Оранжевый закат окрашивал все в теплые, ласковые цвета.
Возле пруда замерли в немом ожидании рыбаки с длинными шестами удочек. Над водой медленно двигалось горлышко пивной бутылки, похожее на поднятый перископ подводной лодки. Точно такие же бутылки сжимали в руках гуляющие по дорожкам молодые пары с детьми. На усталых лицах застыли невнятные ухмылки. Немолодые мужчина и женщина катили инвалидную коляску с ребенком. Они остановились, чтобы поглядеть на уток, улыбались.
Перейдя пустую улочку, я углубился во дворы, зажатые между девятиэтажек. Обошел двух пенсионеров-автомобилистов, громко обсуждающих качество асфальтового покрытия. По обрывку их разговора я узнал, что они собираются снова скинуться на какой-то бордюр. На баскетбольной площадке возле школы плечистые старшеклассники боролись за ярко-оранжевый мяч. Пытаясь выглядеть еще более внушительно в глазах потягивающих пиво зрителей, старательно матерились ломающимися голосами.
Здесь, в этих тихих дворах, все было так же, как и пять, и десять, и пятьдесят лет назад. Люди не менялись.
Средненькая жизнь. Все как у остальных. Не зло и не добро, а так, мелочи.
Что я должен чувствовать к ним по мысли Иштвана? Идя мимо этих обшарпанных девятиэтажек и зеленеющих двориков? Презрение? Жалость?
Если прислушаться к себе самому, не врать себе самому… я не хотел быть одним из них, не хотел быть «как все».
Добро пожаловать в «минусы», приятель. Мне не нужны идеалы, навязанные другими. Не нужны лишние эмоции. Они мешают воспринимать реальность мира и воздействовать на него. Не стоит идеализировать мир, потому что надо лишь присмотреться повнимательнее, чтобы понять, что нет здесь ничего идеального. Мы все очень странные животные. Обманываем сами себя, загоняем сами себя в клетки. Ницше говаривал: «в иные дни меня охватывает чувство, мрачнее самой черной меланхолии – презрение к людям»… Впрочем, он плохо кончил.
Я шел без определенной цели. Просто шатался по улицам. Хотя цель у меня, конечно, была. Просто я не думал о ней.
Расслабить подсознание, говорил Иштван, дать ему самому все сделать за тебя.
Так и поступим.
Ночь осторожно накрывала Москву черным одеялом. Одно за другим зажигались окна домов.
Я чутко прислушивался к звукам города. Долетал лай собак, выгуливаемых владельцами перед сном. Из приоткрытых окон долетали звуки работающих телевизоров, обрывки разговоров.
Пошарив за пазухой, я отгородился от города пуговками наушников. Нашарил брелок мп3-плеера.
Музыки у меня записано навалом, от Грига и Брамса до брутального скандинавского дэт-металла, а выпал почему-то опять «Пикник». «Прячься в темном углу, досчитай до ста. Пляшут искры около рта».
Я зло усмехнулся. Как-то везет мне с этим делом, последнее время.
Над Москвой в разрывах туч висела полная луна.
Я укрылся от ее света в тени исписанной матерной руганью трансформаторной будки. Стал ждать, внимательно наблюдая за пустой улицей.
Человек, которого я ждал, приближался.
В дальнем конце двора, где в лунном свете поблескивали ребра гаражей-ракушек, послышался негромкий перестук каблучков по асфальту.
В свете фонарей показался силуэт девушки, торопливо идущей к подъездам.
Задержалась на вечеринке? Или на свидании? Вот только почему ухажер не провожает тебя, девочка? Я читаю тебя, как книгу. Ты спешишь домой, к родителям, которые не могут уснуть, изводясь, нервничают. Опять скандал будет, думаешь ты. Но, поверь, их опасения, к несчастью, оправданы как никогда.
Затаив дыхание, я ждал, когда девушка поравняется с моим укрытием.
Было очень тихо. Только стук каблуков. Только изредка долетающий из-за домов шум проносящихся автомобилей.
И еще негромкие шаги по вытоптанной земле на детской площадке. С противоположной стороны двора.
Он медленно шел наперерез девушке. Шел уверенно, не сомневаясь в успехе. Я беззвучно улыбнулся. Она должна была стать четвертой за месяц. Вот только охотник не мог предусмотреть, что сам превратился в добычу.
Сила, говорите, господин Иштван? Посмотрим, что это за сила. И как она работает, если использовать ее всерьез.
Девушка ускорила шаг. Наверное, даже не зрением, а каким-то шестым чувством ощутила исходящую из темноты двора угрозу.
Та самая девушка, которая через несколько мгновений должна стать жертвой маньяка. Она, конечно, не успела бы добежать до подъезда. И на ее крики, если бы она успела закричать, вряд ли кто-нибудь выбежал бы из старой пятиэтажки. Такой у нас жестокий мир, ребятки. Каждый сам за себя.
– Ждешь кого? – я вышел из тени.
Он резко обернулся. Испуганно, как дошкольник, которого застали за разглядыванием собственных причиндалов. Оторопело уставился на меня.
Глаза его поблескивали тускло, как у снулой рыбины, в уголках губ пузырилась слюна.
– Кто… кто ты такой?!
Надо же, у него хватило смелости задавать вопросы.
Я не стал ничего говорить.
Черные вихри, чернее ночи, послушно заплясали перед моими глазами. Как тогда, сплетаясь в черную крупу из ярости. Роящиеся вихри цвета ржавчины, цвета моего гнева.
Пора проверить, как далеко я могу зайти.
Торопливо набрав код домофона, девушка вошла в дом.
За лязгом закрывающейся железной двери она не услышала отрывистый вскрик, донесший из темноты двора.
* * *
Я быстро шел прочь, через темные пустые дворы, мимо погруженных в глубокий тяжелый сон домов и одиноких фонарей. Прочь от места преступления. Шел, не разбирая дороги, упиваясь новыми ощущениями.
Вокруг меня была лишь тьма и притихший город. Но еще больше тьмы было во мне.
Я сделал это. Получилось. И никаких угрызений, вообще ничего. Просто прикончил гада. Высушил его, выпил. Взял себе его силу.
Все удалось мне легко и играючи. Интерфейс интуитивный. Просто дай подсознанию сделать все самому. Так и получилось.
Вот как, оказывается, это работает. Нет, мы не вампиры. Хотя Никита был прав, что-то общее с этими сказочными персонажами у нас есть. Мы тоже можем выпить человека до дна. Мы, «минусы».
Начинало светать. Я вышел на какую-то пустынную улицу. Не было ни машин, ни пешеходов.
Только одно напоминало о том, что я находился в городе-миллионере. С утробным ворчанием приближался, сверкая глазами-фарами, одинокий троллейбус.
Я пошел вдоль по улице. Троллейбус плелся за спиной, поскрипывая разношенными деталями, по-стариковски покряхтывая. Возле покосившейся штанги с желтой табличкой, обозначающей остановку, меня нагнало, наконец, его утробное ворчание.
Троллейбус остановился. С шумным вздохом распахнул двери.
Я схватился за поручень, запрыгнул в салон через среднюю дверь. Пассажирские кресла и проход между ними были погружены в полумрак. Свет горел лишь в кабине водителя.
В троллейбусе кроме меня находился лишь один пассажир. Статный седой мужчина в светлом пальто.
Двери захлопнулись, и троллейбус тронулся вперед, быстро набирая скорость. Седой пристально смотрел на меня.
Голубые отсветы рекламы на миг озарили его лицо.
У меня сердце сжалось. Опираясь на поручень, я подошел к нему.
– Йо реггельт! – сказал я негромко. Это у меня получилось разучить.
– Кёсёнём, Денис. И тебе доброго утра. – Иштван изобразил необычайно дружелюбную улыбку. – Ты тоже любишь ранние прогулки? Ночь еще властвует над миром, но ее власть вот-вот падет под ударами света.
Он кивнул на сиденье напротив. Я сел.
– Знаешь, Денис, я обожаю ночь. Эйсака… Мир погружен во тьму, его уродство и грязь не режут глаза. Ночь – прекрасное время. Наше время, время охоты…
Я оглянулся на ярко освещенную кабину водителя. Она была пуста.
– Круто, – сказал я вполголоса.
Он весело кивнул.
– Вот, решил под утро покататься. Тем более, час назад прошла оперативная информация. На юго-западе случилось кое-что интересное.
Я кивнул, демонстрируя легкую заинтересованность.
– Я уже просмотрел присланные материалы, – продолжал он, насмешливо разглядывая меня. – Следы были превосходно заметены. Чистая работа. Контора, должно быть, рвет и мечет…
Я молча кивал, рассеянно слушая.
Наивный дурак, вот я кто.
Я закрутил вокруг него черные вихри, а потом он вскрикнул, глаза его полезли на лоб, пена запузырилась в уголках обкусанных губ, и он упал, суча ногами. А я стоял и смотрел сверху вниз. Пялился на роящуюся черную крупу, которая облепляет его, как мириады жадных москитов, и беспощадно жалит, высасывая его жизнь.
Жизнь его перешла в меня, подарив ощущение силы, дикую эйфорию, сумасшедшее ощущение пьянящей свободы.
И он остался валяться там, возле трансформаторной будки.
А они вон как, оказывается, работают. Быстро пронюхали. И эти уже все знают, и Контора…
Про Контору, а никак иначе это загадочное учреждение Иштван при мне не называл, я, в сущности, ничего не знал. Знал, что они что-то вроде закрытой спецслужбы, занимающейся паранормальными делами, «минусов» недолюбливают, хотя тоже знают, как правильно надо смотреть на мир. Знают о черных вихрях, пляшущих тенях и всяком таком прочем.
Но как они могли установить все так быстро? Черт, я ведь ничего про них не знаю.
А Иштван? Неужели, он догадывается? То-то он речь про охоту завел, старый лицемер.
Иштван продолжал, как ни в чем не бывало:
