Текст книги "Пляшущие тени (СИ)"
Автор книги: Сергей Игнатьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Сергей Игнатьев
Пляшущие тени
Пролог
Я внимательно смотрел на свою тень. Дверь на веранду была распахнута, там ярко горела лампа. А я сидел на ступеньках веранды и тень свою на гравии дорожки видел прекрасно.
Сидел и слушал этого странного парня, он представился, кажется, как Никита. Может, неправильно его понял. Я был в изрядном подпитии.
Прошло что-то около минуты, прежде чем стало понятно, что он закончил свой пространный монолог и ждет теперь моей реакции.
– То есть, ты типа вампир, да? – спросил я его.
Парень вдруг зашелся громким смехом. Согнулся, хлопнул меня по колену, чуть свое пиво не расплескал.
Я посмотрел, как он хохочет, чуть не хрюкает, и мне самому вдруг стало смешно. Хотя настроение у меня весь вечер было просто паршивое.
Мы с ним сидели на крыльце и ржали на два голоса, как идиоты, а из окон дачного дома ревела музыка, и там тоже кто-то смеялся, с блеющими интонациями и похрюкиванием, и совсем по другому поводу. Мы даже здесь, внизу, чувствовали, как оттуда тянет сладковатым дымком. Расслабляются ребята, значит.
Наконец мы успокоились, и Никита сказал, отпив из бутылки:
– Ну, типа того.
На этот раз смеяться мне не захотелось.
– Да брось, – сказал я ему. – Чего ты мне лепишь?
Окно на втором этаже захлопнули, и музыка доносилась теперь приглушенно, еле слышно. Только стекла в окнах подрагивали от вибрации колонок.
Был очень теплый вечер начала лета. На краю сада, в зарослях, трещали цикады. Луна внимательно глядела на нас с темного неба, как глаз невидимого зверя.
Никита пялился на меня. Лунные блики высвечивали его скуластое лицо, волевой подбородок. Странный он был парень. Уж не знаю, как он затесался в нашу компанию. Впрочем, я тут половину присутствующих первый раз в жизни видел.
Я сделал длинный глоток из бутылки. Поморщился. Когда собирались сюда, пива купили самого дешевого, зато уж сразу пять ящиков. Вполне возможно, что скоро придется снова ехать в магазинчик при бензоколонке.
Но это уж пусть без меня. У меня и машины-то нет.
– Ну, ты чего замолчал-то? – спросил меня Никита. – Не веришь?
– Я всю эту лабуду и фантастику не люблю, не читаю, – сказал я ему. – Кинга вашего, Гарри Поттера, Дозоры и прочее. Мне больше Генри Миллер нравится. И Буковски.
– Ух, – сказал Никита. – Начитанный.
– Да, – сказал я, делая еще один длинный глоток. – Поэтому не грузи меня. Давай лучше водки дернем?
Он, кажется, поморщился. На его лицо падала тень, и мне сложно было разобрать, какая там у него мимика.
Дверь на веранду хлопнула, закрылась, оставив нас в ночной темноте. Мимо нас, стуча подошвами по доскам, без особой деликатности протиснулся какой-то тип в белой футболке и джинсах до колена.
Вихляющей пьяной походкой тип подошел к забору прямо напротив крыльца, пристроился там, вжикнул молнией.
– Эй, парняга? – сказал ему в спину Никита.
Тип поглядел на нас через плечо.
– Чо? – спросил он.
– Туалет вон там, – Никита показал рукой на деревянную будку шагах в пятнадцати.
– Пох… – парняга махнул на него рукой и отвернулся.
Тут это и произошло.
То есть, сейчас даже удивительно, с чего все тогда началось. С какой глупости.
Никита сделал такое движение рукой, что я мельком подумал, будто он бросает в этого типа в белой футболке крышку от пивной бутылки. Именно так я и подумал, и еще успел подивиться этому жесту.
И вот он сделал это странное бросающее движение в сторону незнакомого парня.
А тот тип в белой футболке вдруг взял, и с размаху впечатался головой в забор. Прямо лбом. От души, с треском. Слабо охнул и упал в лопухи.
– Вот так, – сказал Никита, широко улыбаясь. Зубы его блеснули в темноте. – Видал?
Я смотрел на белое пятно футболки в лопухах и не мог поверить своим глазам. Даже зажмурился, потер пальцами веки.
Никита встал с крыльца и сказал мне:
– Пошли.
И я, не задумываясь, подчинился.
С этого все и началось.
1. Добро пожаловать
Никита шел так уверено, будто это была его собственная дача. Шел так, как если бы в темноте видел, словно кошка. Провел меня через грядки, лязгнул калиткой, повел рукой в приглашающем жесте.
– Давай прогуляемся. Подышим…
У меня словно язык отнялся. Шел за ним, как кролик за удавом.
Когда мы вышли за пределы дачного участка и побрели по дороге между заборов, хрустя щебенкой, ко мне, наконец, вернулся дар речи.
– А… этот? – спросил я, с трудом подбирая слова и указывая в сторону калитки, через которую мы вышли. – В смысле… как с ним быть?
– А никак, – сказал Никита. – Полежит немного и оклемается. Это он с перепою упал. Пусть проспится.
Я прекрасно видел, что упал тот тип не с перепою, поэтому спросил Никиту:
– Зачем ты так с ним? Он же ничего такого не сделал, просто…
– А у меня характер скверный, – перебил он.
Он допил бутылку и выкинул ее в придорожную канаву.
– Я даже к психоаналитику хожу, представляешь? – добавил Никита. – Толку никакого, конечно. Как найдет на меня – все, хоть всех святых выноси.
Я промолчал.
– И потом, надо же было мне тебя убедить… Теперь-то убедил?
Мне стало не по себе. Мне и так было уже нехорошо, потому что я весь вечер форсированно боролся за хорошее настроение, и для этого пришлось довольно много выпить. С настроением ничего не получилось, зато вот с психом этим скорешились. Я даже не помнил, с чего начался наш разговор.
– С чего начался наш разговор? – спросил я, морща лоб и пытаясь соображать трезво.
– Ты предлагал мне выпить, – охотно сообщил Никита. – За крушение твоей любви и твоих юношеских идеалов. Кажется, так.
– Понятно, – сказал я. – А вампиры причем?
Никита указал на лавку при дороге. Это была даже не лавка, а бревно, завалинка. На такой завалинке, по моим представлениям, должны сидеть деревенские бабушки и лузгать семечки.
Никита уселся, вытащил из кармана пачку сигарет. Закурив, сказал:
– О вампирах у нас зашло, потому что я предложил тебе вариант.
– Какой вариант? – спросил я, потирая лицо ладонями. Меня мутило.
– Вариант решения твоей проблемы.
– Чушь какая-то, – сказал я. К горлу подступил комок.
Сдержаться не получилось. Я вскочил и отбежал к зарослям крапивы.
Никита терпеливо ждал, мерцая в темноте огоньком сигареты.
Я вернулся, вытирая рот тыльной стороной руки.
– Перебрал, кажется, – сказал я виновато, садясь рядом с ним.
Мы сидели и молчали.
– Давай так, – сказал Никита. – Я тебе силу и власть, а ты мне душу. Идет?
Я снова засмеялся. Очень нервный получился смех, срывающийся.
– Странный ты парень, Никитос! – сказал я ему развязно.
Он ничего не говорил, пялился на меня, как на глянцевый разворот из «Плэйбоя».
Черт, да он же маньяк, осенило меня.
Молодец, Диня, сказал я себе. Сначала накирялся в одно рыло, потом с маньяком скорешился, а теперь сидишь с ним на скамейке посреди какого-то садового товарищества в семидесяти километрах от Москвы, и он, значит, к тебе клеится. Называется, попал…
– Да никакой я не маньяк, – сказал Никита с обиженной интонацией. – Придумаешь тоже. Меньше телевизор смотри, Яблоков.
Фамилию мою, конечно, не особо трудно запомнить, но я совершено не помнил, чтобы называл ее своему новому приятелю. И еще… про маньяка я что, вслух говорил?
Сбежать от него, подумал я. Сейчас… Главное собраться. Рвану к дому, обратно к ребятам. А там свет горит, народ толпится. Все пьяные, веселятся. Там спасусь.
– Ох, – Никита печально покачал головой, затушил окурок каблуком.
На ногах у него были высокие шнурованные ботинки, вроде армейских.
– Ох, Яблоков, – сказал Никита. – Вот сколько фильмов снято на эту тему, сколько книжек понаписано. А все равно, каждый раз главный герой начинает в этом месте ломаться. Начинаются всякие сомнения, розовые сопли…
– Что? – спросил я вяло.
– Да не ждет там тебя никто.
– Где?
– В доме. Где еще? Ну, кто там, Денис? Приятели твои институтские – да они все в хлам уже убрались. Прибежишь ты сейчас к ним, начнешь орать «помогите, ко мне маниак пристал». Над тобой поржут все хором. И забудут. Тебя и так за дурака все держат, так ты этот имидж, понимаешь, только закрепишь. Понял?
– Неправда, – сказал я.
– Что именно?
– Что… все за дурака, – я замялся. – Неправда… Они нормальные ребята… ну…
Словарный запас у меня иссяк.
– Ну-ну, – передразнил Никита. – Баранки гну.
Он встал со скамьи. Навис надо мной черной тенью.
– Эй, Денис? – сказал он. – Давай, решайся!
– Да о чем ты городишь?! – вскинулся я. – Ты чего докопался до меня?
Я хотел было вскочить, отпихнуть его в кусты и воспользоваться своим вариантом отступления, но что-то случилось со мной. Будто какой-то невидимый пресс вдавил меня в завалинку. Ни рукой, ни ногой я больше не мог пошевелить.
– Вот так, – сказал Никита назидательно. – Не все так просто, как ты думал.
– Ты кто такой? – спросил я его еле слышно.
– Я же тебе пытался объяснить. А ты ржать начал…
– Гребаный вампир?! Ну конечно… Крышенку давно подлатывал?!
– Да спокойнее, – насмешливо сказал он. – Спокойнее, Денис. Вампиров не бывает, не сикайся в штаники.
Я чувствовал, как давит на меня невидимая сила, давит так, что сложно становится дышать.
– Отпусти меня! – прошипел я.
Никита вздохнул, пожал плечами. Сел на завалинку рядом со мной.
Невидимый пресс отпустил. Я снова мог шевелить конечностями. Ноги и руки снова мне подчинялись. Я согнул колено, разогнул.
Вот теперь и убегу, подумал я. Это мне просто по пьяни всякое мерещится.
Но бежать я никуда не стал.
– Ты уж извини, что все так сумбурно, – сказал Никита виновато. – Просто я сам в этом бизнесе недавно. Так что, будешь слушать? Или идешь обратно? Держать не буду, честное пионерское!
– Буду слушать, – сказал я не своим голосом.
Я пялился прямо перед собой. В глубокой луже посреди дороги отражались крошечные блики от далекого фонаря.
– Я знал, что ты парень разумный, – сказал Никита, вытаскивая новую сигарету. – Короче, слушай…
Он раскурил сигарету, выдохнул дым.
– История примерно такая, – начал Никита. – Их было двое, он и она… Нет, какое-то банальное начало. Лучше так… Жил-был на свете мальчик. Жил-был, значит. Учился в школе. Потом школу кончил, пошел в универ. А там встретил девочку. Девочка была красивая и умная, но несколько… эээ… холодная. У девочки было много негативного опыта. В ее-то годы, хе-хе. Мальчик был слегка стеснительный, робкий. Он жил мечтами, витал в облаках. Читал дофига книжек, потому что. И вот так ему сильно хотелось быть всегда душой компании, зажигать среди народа, и, в особенности, производить впечатление на девочек… Так хотелось, что ни в сказке сказать, ни пером описать! И, в особенности, хотелось произвести впечатление на ту девочку, которую я уже упоминал. Мечтал мальчик об успехах и славе, но никто его не ценил, потому что вел он себя как бука. И в сердце его, хм, как водится, вспыхнул огонь страсти. Но девочка, казалось, не замечала его робких и неуклюжих попыток. Или же просто не воспринимала его всерьез. Она считала, что он хороший мальчик. Но не больше. Она, наверное, даже немножко жалела его. А он, этот мальчик, был готов на все ради ее внимания…
– Завязывай с этим дерьмом! – не выдержал я. – Какого рожна ты мне городишь?!
Он усмехнулся.
– Знаешь, Денис, я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь. Я понимаю, как ты переживаешь из-за того, что не можешь воплотить в жизнь свои мечты. Но выход есть всегда. Все очень просто!
– О чем ты, мать твою? – наш разговор казался мне частью тяжелого пьяного забытья.
– Я предоставлю тебе выбор, которого не было у меня… – он прекратил улыбаться, пронзил меня насквозь нехорошим стеклянным взглядом.
И заржал.
– Да хорош, Яблоков, ты что, фильм этот не видел?! Га-га-га!
Этот подонок развлекался. Но все то, что он нес до этого… Он что, следил за мной? Или у такого кретина, как я, все на физиономии написано?!
– Если серьезно, – продолжил Никита, и улыбка его снова погасла. – Ты мне просто понравился, правда. Нет, не делай такое лицо, ориентация у меня нормальная. Чисто по-человечески понравился. Я тоже когда-то был типа тебя. Это у меня быстро прошло.
– Слушай, кончай дурить! – пробормотал я. – Я не знаю, какой наркотой ты ширяешься, но мне не нравится наш разговор.
– Ты можешь стать одним из нас, – перебил он. – и перед тобой откроются неведомые раньше перспективы. Станешь одним из нас, и сможешь исполнить все свои самые заветные мечты…
В моей голове от алкогольных паров не осталось и следа.
– Что это еще за «мы»? Гребаная аль-каида?…
– Проще показать, – сказал он. – Забавно все-таки. Прямо как в кино. Всегда мечтал отыграть Лестата, гы-гы!
Да я просто сплю, догадался я. Вот в чем дело, я наклюкался и уснул. Ничего страшного, наверняка скоро я проснусь и поеду обратно в Москву. Если хватит места в машине – круто, а нет – потащусь вместе с остальными непроспавшимися рожами к московской электричке, а завтра пойду на зачет, и все будет как всегда.
Странный парень продолжал буравить меня терпеливым взглядом.
Все стихло. Лишь ветви деревьев еле слышно перешептывались с ветром. Кажется, ночь затаила дыхание.
– Ты ведь из наших, – добавил он. – Я точно знал это, прежде чем начал разговор. Иначе, я бы и не начинал его. Ты ведь помнишь, какого цвета ярость?
– Рыжая, – ответил я, не задумываясь. Произнес одними губами. – Рыжая, как ржавчина…
Я закрыл глаза, потому что мне стало по-настоящему страшно.
Не знаю, каким образом, но он залез ко мне в голову. В самый далекий чуланчик, забитый досками, покрытыми толстым слоем пыли.
Ярость была рыжего цвета. Рыжая, как ржавчина.
Их было трое здоровых лбов, и один ударил меня в живот, а второй загоготал. Глаза у меня застилали слезы, и мне было страшно смотреть на них, но я не закрывал глаза, а смотрел за спину самому здоровому, в синем адидасовском костюме, кличка у него была Штырь. За его спиной была кафельная плитка школьного сортира, выведенные несмывающимся маркером аршинные буквы СЕКТОР ГАЗА и труба. Ржавая облезлая труба. На нее я смотрел, а потом ржавчина стала превращаться в ярость…
– НЕТ! – заорал я в голос, вздрагивая.
– Ага! – сказал Никита, дико сверкнув глазами. – ВСПОМНИЛ, НАКОНЕЦ?!
– Откуда ты знаешь?! Откуда ты, говнюк, знаешь об этом?
– Ты не один такой, – сказал он. – Нас полно. Весь мир, Яблоков. Это могут делать все, просто не всякий проявляется. Девяносто восемь процентов живет, не зная об этих штуках до самой смерти, а два процента трутся среди нас. Ты видишь их в метро, в винном отделе супермаркета, в кафешечке, ты проходишь мимо и не знаешь о них ничего. Понимаешь, парень, о чем я? Смотри мне в глаза! Спокойно! В глаза!
Мы встретились взглядами.
Я дважды моргнул, не выдержав этой игры в гляделки.
И еще я почувствовал, будто что-то изменилось…
Вдруг мне стало очень легко. Словно тело мое разом потеряло свой вес, стало мягким, ватным, податливым, а затем я полностью утратил свой контроль над ним.
Я пошел вслед за поднявшимся со ступенек Никитой. Пошел по улочке поселка, куда-то за его пределы, в сторону леса.
А вокруг кружилось ЭТО. То, что пришло тогда из ржавчины.
Хотя я с самого начала знал, что эта несчастная труба здесь не причем, как и эти несчастные дураки, которых увозили из школы на «скорой». Я сбежал из сортира сразу после того, как это случилось. И никому ни о чем не стал говорить. Они тоже никому не рассказали. Глупо было бы рассказывать, как троих десятиклассников уделал восьмиклашка паршивый. И КАК уделал. Дело было не в них, не в трубе и не в ржавчине. Дело было в ярости, во мне и в том, что я видел сейчас вокруг.
Роящиеся черные точки, как клубы мошкары, как рассыпанный черный перец. Мириады черных точек вокруг.
То, что родилось из моей ярости, обиды и злобы.
Мне стало лучше. Я старался не вспоминать об этом много лет. До сегодняшней ночи. Теперь же, когда не просто вспомнил, а опять увидел, благодаря этому странному парню, мне вдруг стало очень, очень хорошо.
Я чувствовал себя невероятно веселым, беспечным, ни одна мысль не задерживалась в моей голове дольше, чем на секунду.
А еще я слышал музыку – божественную чарующую музыку, полную восторга, любви и нежности. В гуле черной невесомой мошкары, дребезжании тысяч комаров, звоне густых облаков гнуса.
Музыка звучала, музыка вела меня и Никиту через ночной поселок.
«Узнаешь?»
Его голос звучал прямо в моей голове.
«Да», ответил я мысленно.
Он обернулся, кивнул.
Отчаянно забрехала собака. Надрывно, истошно.
Морок пропал. Исчезли вьющиеся вокруг нас мутные клубы черных точек.
Мы стояли на краю поселка, в зыбком лунном свете, и собака лаяла за забором. Лаяла на нас. Она почувствовала нас.
Никита повернулся к забору, за которым надрывалась собака. Пристально посмотрел на доски, покрытые облупившейся краской, посмотрел сквозь них.
Лай прервался, перешел в тихий скулеж.
Никита перевел взгляд на меня. Глаза его горели желтым огнем, а вместо зрачков роились крошечные черные столбики. Черные вихри.
Я почувствовал короткий болезненный укол. Как в поликлинике, когда делают прививку. Но укол приходился не в какую-то отдельную взятую часть моего тела. А куда-то внутрь, в самое нутро. В то, что невозможно выложить на стол прозектора, невозможно потрогать руками.
Прививка. В следующее мгновение я даже смог понять, что именно мне привили.
Боль пронзила тело. Я ощущал – всем телом, каждой его мышцей, каждой его клеткой, каждым волоском, каждой частицей. Я ощущал… смерть. Мне привили смерть.
И холодное, леденящее дыхание роящихся черных вихрей.
Боль кончилась разом.
И звуки, сотни тысяч звуков в один миг ударили по ушам. Шелест листьев, шорохи и негромкое пение птиц в глубине леса, и где-то далеко – шум проносящихся по трассе машин и стук колес электрички, и даже – смех моих однокурсников и музыка, играющая в доме, который покинули мы с Никитой.
Как четко, как необычайно четко я стал слышать. И каким ярким, каким удивительно интересным стал мир вокруг – ночной лес, полный тысяч крошечных деталей, которых я не замечал никогда раньше. Как зорко я стал видеть.
– Что… это? – спросил я, едва ворочая языком. Во рту у меня пересохло, в глотке застрял комок.
– Добро пожаловать в «минусы», братан, – сказал Никита, улыбаясь.
2. Минусы
Свет по всей квартире был выключен. Горел лишь экран ноутбука. Я лежал на кушетке в кромешной тьме и пялился в экран, подперев щеки кулаками.
За окном барабанил дождь. Монотонно стучал по подоконнику, шумел в листве. Где-то далеко улюлюкала автомобильная сигнализация. На часах в углу экрана было три тридцать ночи.
Спать бы и спать в такую погоду. Но мне почему-то этого совсем не хотелось. В последнее время я очень полюбил не спать по ночам.
Прошло несколько недель с нашей встречи с Никитой. Но для меня все так переменилось, что казалось, с той ночи прошли годы.
Перемены волновали, будоражили меня.
Главное впечатление – я стал видеть то, что не видел раньше. Нет, я, конечно, читал о чем-то подобном, видел в кино. Но не знал, что так может быть на самом деле.
Эмоции людей – я смог видеть их очень четко – стоило только чуть-чуть подключить воображение, посмотреть под другим углом. И механизм запускался сам собой. Можно было видеть – черные клубящиеся облака. Роящийся гнус.
Черные эмоции. Страх, обида, горечь, ярость. Потянись к ним мысленно, и облака оживут, придут в движение, заволакивая человека. Это то, что делало нас сильнее. Тех, кого Никита назвал «минусами».
«Минусы», сказал Никита, это потому что берем, не давая взамен. Но теперь так немодно говорить. Теперь говорят «кукловоды». Я понял, почему, без его объяснений. Кукловоды, конечно…
Еще появилась пустота внутри. Сперва я не придавал этому значения. Но ощущение становилось все более четким. Что-то пропало, но ничего не прибавилось. Осталась пустота, которую все время нужно было заполнять. Ненароком, исподтишка, никогда помногу, всегда по мелочи. Взять немножко у другого, чтобы у тебя прибавилось. Брать, если по чуть-чуть, можно было снова и снова, но пустота никогда не уходила.
В остальном, мне, что называется, поперло по полной программе.
Не знаю, было ли это связано с черными вихрями. Скорее всего, да.
Через несколько дней после разговора с Никитой, я устроился в офис одной неплохой компании, у меня завелись деньжата, я купил себе пару отличных костюмов, наконец-то отделился от родителей, поселившись в съемной однокомнатной квартире. На машину еще не накопил, но в автошколу записался. Квартирка моя, правда, была не особенно шикарно обустроена. Из мебели наличествовала просторная кровать, скрипящая пружинами, едва живой шкаф, тумбочка в коридоре, холодильник на кухне и стол с ноутбуком. Еще была гитара, но расстроенная. Но это было неважно, потому что я и играть умел только «Все идет по плану» и «Алюминиевые огурцы». У меня даже стола кухонного не было. Карикатура на холостяцкую квартиру.
В общем, роскоши никакой сразу не появилось, но стало прибавляться понемножку. Я понял – дальше будет больше.
А черные вихри теперь преследовали меня повсюду. Я видел их в метро и на улице, я замечал их среди знакомых, однокурсников и коллег по работе. Сначала это пугало меня, потом ничего, привык.
Было и еще много интересного – цветные пятна, вихрящиеся спирали, яркие вспышки. Но приятнее всего были черные вихри. Это было, как говорилось в фильме про Брата, все мое, родное.
Большинство людей при моем новом, особенном взгляде сливалось в серую массу. Это было по-настоящему страшно. Бесконечные вереницы бесцветных силуэтов. Серые манекены. Обыкновенные.
С ними мы и работаем, говорил Никита, это куклы для манипулирования. Люди, каждый из которых нес в себе неповторимую вселенную, стоило только посмотреть под другим углом, превращались в серую толпу. Это была не метафора, а буквальная визуализация. Они были бесцветные.
Это дойные коровы, говорил Никита. Стадо. У них мы берем. Немного, ровно столько, сколько нужно. Он говорил убежденно, на мое возмущение отвечал легкой снисходительной улыбкой.
Нескольких недель мне хватило, чтобы начать видеть людей такими. Может, я видел их такими и раньше? Не помню.
Я свернул окно программы, в которой верстал рекламный буклет для работы, лениво пошарил по экрану курсором, отыскав папку с музыкой, и запустил случайный выбор. Выпал «Пикник», «Ночь шуршит над головой как вампира черный плащ».
– Зачет! – сказал я вслух. – В тему.
Я повел пальцами по сенсору. На мониторе открылась фотография девушки, сидящей над раскрытой книгой, подперев щеку кулачком. В длинных русых волосах запутались солнечные лучи, упавшие сквозь широкие окна институтской аудитории. На лице улыбка, в зеленых глазищах пляшут чертенята. Улыбалась она редко, но совершенно очаровательно, как-то озорно, по-мальчишески. На ней был открытое клетчатое платьице поверх яркой оранжевой футболки. Вот тоже ее черта, одеваться в яркие, броские цвета. Снимал я на телефон, но все равно получилось хорошо.
Просто Оксана очень фотогеничная.
– Повезло же мне тебя встретить, а?
На Оксану, с которой мы учились на одном курсе, я решил посмотреть своим новым, особенным взглядом, чуть не в первую очередь. Лучше бы не смотрел.
Она тоже была из наших. Из «минусов». Не знаю, почувствовала ли она меня, но я увидел ее четко. В роящейся черной мошкаре.
Вот так и начинаешь верить в судьбу, в «две половинки» и всякое прочее. Хотя это, конечно, не наш с ней вариант. В смысле, не мой. Ей было на Дениса Яблокова, что называется, параллельно. Никита обещал мне «сбычу мечт», но в данном конкретном случае произошел явный прокол.
Не знаю, обещал ли ей кто-нибудь такое. Был ли у нее свой Никита, подвернувшийся так вовремя с предложением, от которого нельзя отказаться. Нельзя потому, что это даже не предложение, а напоминание, информация к сведению, возвращение к истокам.
Но у нее-то как раз все складывалось. По слухам, появился у нее богатый любовник, лет на дцать постарше, карьера тоже шла в гору, в универе и так проблем не было никогда. Да и относились к ней всегда куда лучше, чем ко мне. Красивой девушке не обязательно что-то кому-то доказывать, пытаться быть душой компании. Можно просто блистать и очаровывать. Хотя она и была из тех, кто все время доказывает.
Следующим треком на ноутбуке выпала «Алиса», «В театре теней сегодня темно».
– Жжешь, Костя, – сказал я вслух. – Прямо в точку!
Меня не смущало то, что я лежу один на диване в темной комнате и говорю с экраном ноутбука. Я попал в такую историю, когда уже поздно беспокоиться о психическом здоровье. Поздно «боржом» пить. Хотя Никита вроде втирал мне что-то про психиатра? Может тоже попробовать?
Телефон, валяющийся в прихожей, загудел, вращаясь на тумбочке в режиме виброзвонка. Голубой экранчик озарил прихожую призрачным светом.
Звонок среди ночи меня мало удивил. В последнее время я даже привык к таким звонкам.
Я встал с кушетки, пошел в прихожую.
– Да?
– Здорово, чего не спишь? – бодро спросил Никита.
– Не спится.
– Слушай, у меня к тебе такое дело… Ты завтра… то есть, уже сегодня утром свободен?
Я покосился на экран ноутбука. Недоверстанная полоса терпеливо ждала меня.
– Ну… как тебе сказать…
– Скажи, как есть. Дело у меня серьезное, Дениска.
– Тогда свободен.
– Вот и отлично. Давай встретимся с тобой в шесть, в парке на «Речном». Возле этого… поэта индийского… Ну, где в субботу пиво пили?
– У Рабиндраната Тагора, – подсказал я.
– Точняк. Ну и голова у тебя, Дениска. Прямо Вассерман. Ну как, ты будешь?
– Буду.
– Вот и отлично. До встречи.
Я положил телефон на столешницу. Снова поглядел на экран ноутбука. Буклет молчаливо звал меня, мол, приди Яблоков, и доверстай меня, наконец. Ничего, подождет мой буклет.
Я прошел на кухню, раскрыл холодильник. Прищурился от яркого света, вытащил банку энергетика. Поболтал ей, открыл, чпокнув кольцом, сделал жадный глоток ледяной шипучей жидкости.
С банкой в руке вернулся обратно к компьютеру.
Что это ему понадобилось от меня в такую рань? Чего там у него стряслось?
* * *
В шесть часов я послушно приплелся на окраину парка у метро. На статуе индийского поэта мерцали дождевые капли.
Под утро дождь перестал, было сыро и туманно.
Долговязую фигуру Никиты я увидел издалека. Он топал своими военными ботинками по лужам, спрятав руки в карманы куртки защитного цвета, с маленьким ГДР-овским флажком на рукаве. На голову его был напялен капюшон спортивной кофты.
– Здорово, – пожимая мне руку, Никита мельком оглядел парк. – Слушай, такое дело…
Он встал вплотную к статуе, словно отгораживаясь ей от остального мира, еще раз пробежался глазами по окрестностям.
– Ты чего? – спросил я. – От хвоста ушел?
Он улыбнулся уголком рта.
– Вообще-то да, – сказал он совсем не весело. – Динь, я на некоторое время уйду из поля зрения. Недели на две примерно. Так надо, по работе. И мне очень нужно, чтобы у тебя на это время побыла одна моя вещь. Так будет надежнее.
– Что за вещь?
Он расстегнул куртку и вытащил из-под нее какой-то сверток, протянул его мне. Глаза его в очередной раз зыркнули по сторонам из-под капюшона.
– Надеюсь, это не бомба?
– Бомба, Динь, – он улыбнулся. – Бомба замедленного действия. Придержи ее у себя. Я потом заберу. Ты главное не волнуйся, это штука совсем неопасная…
Я пожал плечами. Спрятал сверток в карман куртки.
– А если что… – начал было Никита, но замолчал. Досадливо махнул рукой.
– Если что – что?
– Да нормально все будет. Но на крайняк, там внутри визитка есть. Если вдруг я на связь долго не вылезу, короче… А, забей! Все будет окей… Веришь мне?
– Даже не знаю почему, но верю, – пробормотал я, ухмыляясь.
– Потому что я твой самый лучший друг! – сказал Никита.
– Слушай, а когда ты, наконец, меня введешь в курс нашего дела? Ну, в суть, я имею в виду. А то я пока не особенно хорошо понимаю, что и как…
– Скоро, Денис, скоро, – сказал он, застегивая куртку. – Вот разберусь сейчас с одним дельцем. И сразу введу тебя в курс. С шефом своим познакомлю. Он вот такой мужик…
Никита показал большой палец.
– Старик, мне бежать надо, пойду машину ловить, – сказал он немного нервно. – Спасибо тебе громадное за помощь! Я позвоню как только смогу, – потряс мою руку. – До связи! Спасибо еще раз!
Он уже шлепал ботинками по направлению к шоссе.
Я ощупал лежащий в кармане сверток. Что за чудеса?
Чувствовал я себя непонятно кем. Ничего, кроме каких-то отдельных деталей, не знаю, живу на отшибе. Какая-то бурная жизнь кипит совсем рядом, а я не в курсе. Сижу на бережке.
Единственная связь с тем миром, который мне должен был открыться после памятной встречи с Никитой, с миром «кукловодов», через него и осуществлялась. Я знал только то, что он находил нужным мне сообщить. Все остальное приходилось домысливать, призывая в союзники отсмотренные в свое время фильмы ужасов и прочитанную эзотерическую литературу.
Так я думал, глядя в ссутуленную спину удаляющегося Никиты.
Он подошел к краю тротуара, поднял руку, голосуя.
Шагах в двадцати впереди была припаркована грузовая «газель». Она начала сдавать задним ходом, и я мельком удивился. Ни разу не видел, чтобы водители микроавтобусов брали пассажиров, если, конечно, это не маршрутное такси.
«Газель» сдала назад. Открылись двери. Из нее вышли двое мужчин в темных куртках и бейсболках. Никита продолжал голосовать, глядя в противоположную сторону.
Я вдруг почувствовал беспокойство. Сделал несколько шагов вперед.
Тут заметил этих двоих и сам Никита. Он подался назад, опуская руку.
Двое в темной одежде подошли к нему. Раздались громкие хлесткие хлопки. Один, второй…
Сперва мне показалось, что лопнули покрышки у одной из проезжающих машин.
Никита упал. Один из этих типов тотчас подхватил его под мышки, потащил к микроавтобусу.
Я стоял, ловя ртом воздух.
Второй тип оглянулся по сторонам. Увидел меня. В руке у него был какой-то тусклый продолговатый предмет.
Пистолет с длинным глушителем.
Он направился ко мне. На глаза его был натянут козырек бейсболки, а на подбородок – воротник олимпийки, и я видел лишь его беспощадно сжатые тонкие губы.
Я понял, что меня, вполне возможно, сейчас будут убивать.
Тогда я побежал прочь. Оскальзываясь на мокрой траве, спотыкаясь, кинулся, куда глаза глядят, лишь бы подальше. За спиной хлопнуло еще два раза.
Я бежал. Судорожно сжимая в кармане странный сверток, я бежал прочь через парк, пыхтя и отдуваясь. Боясь оглянуться.
Пошел дождь. Как-то вдруг сразу забарабанил кругом, вцепился мелкими холодными каплями мне в загривок.
Я выдохся. Замедлил шаг, заполошно оглянулся.
Никто меня не преследовал. Позади шелестел в листве деревьев дождь, но никого не видно было между стволами. Пусто, лишь моросят с неба холодные мелкие капли. Да трусит между кустов, грустно поджав хвост, взъерошенная дворняга.
Мысли в моей голове путались. Я поежился от холодной мороси, попадающей за шиворот, поднял воротник куртки. Покинул парк, стараясь идти быстро, но в то же время, не привлекая лишнего внимания прохожих, побрел вдоль по улице. Поминутно смотрел на автомобили, едущие навстречу. Углубился в дворы, долго петлял по ним.
