Текст книги "Ребята с Голубиной пади"

Автор книги: Сергей Жемайтис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

ДОМА

В Голубиную падь мальчики добрались только к вечеру, когда из порта возвращались усталые грузчики. Левка, зная суровый нрав старика Воробьева, уговаривал Колю не ходить пока домой.

– Моя мама сходит к вам, расскажет все, как было. Может, и обойдется, – убеждал друга Левка, остановившись посреди улицы напротив Колиного дома.

Коля усмехнулся.

– Обойдется! Плохо ты моего старика знаешь. Когда он разойдется, его даже Наташка унять не может. Бьет чем ни попало. Если бы я ушел от скаутов в форме, то, может, и ничего бы не было. А сейчас, как увидит, что я в твоих штанах и рубашке, скажет: «Разве можно было такое добро бросать, ведь оно денег стоит». Мне здорово попасть должно, зато сразу отделаюсь, а завтра рыбачить пойдем. Хорошо? Ну, я пошел.

Коля решительно шагнул к своему дому, но остановился и, повернувшись в сторону друзей, сказал:

– Если я кричать буду, то вы не думайте, что это от страха. Я не боюсь, только когда кричишь, не так больно.

Левка и Сун не тронулись с места до тех пор, пока за Колей не захлопнулась калитка.

– Крепким парнем становится, настоящим, – наконец, нарушил молчание Левка.

Сун, закрыв глаза, представил себе, как будут наказывать Колю, и, зябко передернув плечами, торопливо проговорил:

– Надо скорей к маме идти, пускай она его отцу скажет, что нельзя бить Колю.

Левкина мать стояла во дворе. Ей было уже известно о побеге моряков к партизанам. Она думала, что Лука Лукич взял ребят с собой, и сейчас, увидев, как Левка по-хозяйски плотно закрывает калитку, кинулась навстречу.

– Не поймают их, родные вы мои? – с тревогой спросила она, обнимая мальчиков.

– «Орла»-то! Что ты, мама! Он сейчас стоит где-нибудь в бухточке, а дедушка с отцом сидят на берегу да покуривают, – успокаивал Левка.

– Дал бы господь! Ведь вас одиннадцать дней никого не было. Я думала, арестовали всех. Третьего дня, – она с опаской посмотрела на склон сопки,

– обыск ведь у нас был. Бумаги какие-то искали. И вчера еще двое были, вроде жандармов. Ребята говорили, что за нашим домом какой-то шпик следит: все вокруг дома бродит.

Из-за дома донеслись знакомые удары.

– Пепа! – воскликнул Левка.

– Выпускать нельзя: как увидит кого из этих, так кидается. Давеча Пепу чуть японцы не подстрелили. Да что же я стою? Поди, вы ничего еще не ели сегодня?

Левка и Сун сильно проголодались. Утром на пути в город рыбаки угостили их вареными ивасями, и с тех пор мальчики ничего не ели. Все же первая их мысль была о друге. Сун толкнул Левку локтем.

– Знаю, – ответил Левка и остановил мать, пошедшую было в дом. – Мам! Мы пока подождем или сами найдем, что поесть, а ты иди скорей к Воробьевым.

– Случилось что?

– Пока ничего. Только Кольку отец сейчас пороть будет за то, что он скаутскую форму бросил и из их лагеря ушел.

– Вот отчаянный! Как же он теперь, голышом?

– Нет, я ему свое дал.

– Ну и хорошо, милый. Побегу сейчас же, и впрямь убьет совсем парня. А вы пока ешьте да собаку-то покормите. – И она, накинув платок на плечи, пошла к Воробьевым.

Прежде чем войти в дом, Левка пошел к пристройке, где томился в заточении Пепа.

– Ты чего, Левка? – спросил Сун, заметив усмешку на губах друга.

– Пусть погуляет.

Выпущенный на волю Пепа, не оглядываясь, помчался к калитке, открыл ее лбом и большими прыжками стал взбираться в гору.

Левка и Сун не успели еще съесть и миски щей, как вернулась мать. По ее довольному лицу было видно, что с Колей все обошлось благополучно. Подсев к столу, она начала рассказывать:

– Прихожу я, а Коля тоже обедает. Сам-то Воробьев, правда, сердитый, а ничего. «Хорошо, – говорит, – что ботинки оставил, есть в чем в школу ходить. А что ушел-то от них, – говорит, – жалеть нечего, нам, рабочим, с господами не по дороге». – И, понизив голос, продолжала: – Воробьев-то тоже сказывал, что наших не догнали, только к обеду хватились.

– Что я говорил? – сказал Левка, подмигивая Суну.

С улицы послышались восторженные крики ребят. Из их разноголосого хора выделялись слова: «Гонит, гонит! Пепа шпика погнал!»

– Ты никак козла выпустил? – всплеснула руками мать.

– Да, мама, а что?

– Как что? Ты посмотри, что он делает там, на горе!

Левка и Сун, бросив ложки, выбежали на двор.

– Ай да Пепа, смотри! – и Левка показал Суну на крутой косогор за домом, по которому носился серый козел за маленьким человечком в полувоенном костюме.

На человечке зеленел английский френч, пузырями раздувались огромные галифе и чернела фуражка. Шпик попытался было отбиться от преследователя камнями, но это еще больше ожесточило неустрашимого Пепу. Козел остановился на несколько секунд, взрыл копытцами землю и, наклонив голову, с еще большей стремительностью бросился на врага.

– Боднул, боднул! – закричал кто-то ликующим голосом.

Шпик полетел под откос, поднимая облако пыли и увлекая за собой целый водопад камней и щебня.

Пепа остановился на узкой тропинке и с любопытством наблюдал за поверженным врагом. На его гордо вскинутых рогах болтался клок, вырванный из галифе шпика.

ГОРОД НЕ ПОКОРИЛСЯ

Случай с Пепой облетел весь город. О нем рассказывали на улицах, на базарах, в порту и тут же припоминали другие случаи, когда грозные с виду вояки оказывались трусами.

В городе не утихали забастовки. Бастовали грузчики, рабочие портовых мастерских, бастовали железнодорожники, бастовали даже мальчишки – разносчики газет.

В белогвардейских газетах в те дни писали, что весь Дальний Восток в руках «союзников», что сопротивление партизан бесполезно. И действительно, все города и многие села на Дальнем Востоке находились в руках белогвардейцев, японцев и американцев. Но враги не понимали, что, захватив города и села, они не покорили людей, которые жили в этих городах и селах, что война продолжается, что против них здесь восстает каждый камень, каждый дом, каждое дерево!

Раньше всех поняли это вражеские солдаты. Ведь им, а не их хозяевам, которые сидели за океаном или прятались за толстой броней линкоров и крейсеров, приходилось драться в этой грозной стране. А это было нелегкое дело. Многие из них уже сложили головы от метких пуль красноармейцев и партизан.

Чужеземные солдаты и офицеры жили в постоянном страхе за свою жизнь. В то время среди захватчиков была хорошо известна поговорка, что в «России стреляет каждый камень, каждый сучок».

Во Владивостоке захватчики ввели военное положение. С наступлением темноты никто из жителей не мог показаться на улицах города. По улицам до утра раздавались тяжелые шаги кованых солдатских ботинок. Солдаты ходили обычно посреди дороги, обходили глухие переулки, замирали при шорохе листвы придорожных тополей, шарахались в сторону при виде собственной тени. И нередко вслед за шорохом листвы, дребезжа, летела под ноги солдатам консервная банка, начиненная динамитом и кусками чугуна, и в ночной тишине раздавался грохот взрыва страшной партизанской гранаты.

Город не покорился, не просил пощады. Город мстил.

В город Левка, Коля и Сун ходили лишь изредка. Улицы, дома, даже небо над городом вызывали у них щемящее чувство боли, тоски. Такое чувство охватывает людей, когда они после долгого отсутствия заходят в родной дом, где стали жить чужие люди.

Все время трое друзей проводили на рыбной ловле или в густых зарослях чертополоха на Колином дворе. На рыбалке или дома они все время вели нескончаемые разговоры, обсуждая слухи о боевых действиях партизан, или ломали голову над тем, чем бы помочь защитникам свободы. На этих тайных совещаниях вносилось на обсуждение множество необыкновенно смелых предложений, но все они имели один-единственный недостаток: были неосуществимы.

Во время одного из своих редких походов в город мальчики стояли на портовом причале и разглядывали американский крейсер «Бруклин», застывший посреди бухты Золотой Рог. На крейсере шло артиллерийское ученье. Орудия, направленные на город, медленно поворачивали свои жерла, словно кого-то высматривали. Глядя на крейсер, Сун вспомнил битву со скаутами и спросил у Коли:

– Где наша пушка, Коля?

– В надежном месте! На сопке в скалах спрятана.

– А что, если нам ее прикатить сюда да как бабахнуть по этому американцу?

Коля с сожалением вздохнул.

– Из нашей не пробьешь. Вот бы настоящую достать двенадцатидюймовку. Та бы этот крейсеришко насквозь просадила! Как ты думаешь, Левка? Просадила бы?

– Просадить-то бы просадила, да где ее возьмешь? Нам бы хоть подводную лодку, – ответил Левка с таким видом, будто подводную лодку достать было гораздо легче, чем двенадцатидюймовую пушку.

Коле пришлась по душе мысль о подводной лодке. Он присел рядом с Левкой на старый якорь, и они пустились обсуждать, что было бы, если бы Левка был капитаном подводной лодки, а Коля старпомом. И оказалось, что такая подводная лодка быстро бы разделалась и с «Бруклином» и с японским крейсером «Ивами», который стоял за английским транспортом, досталось бы на орехи и еще кое-кому.

Сун тоже любил помечтать, но на этот раз его не увлекали подвиги друзей. Он глубоко задумался.

Левка с Колей, «покончив» с вражеским флотом, наблюдали за Суном. Его лицо то хмурилось, то расплывалось в улыбке.

– Чего это он? – спросил Коля у Левки.

И в это время Сун радостно вскрикнул, встал на руки и задрыгал в воздухе ногами.

– Чему это ты радуешься? – спросил Левка.

Но Сун, прежде чем ответить, сделал «мост», прошелся «колесом» и только тогда, поглядев вокруг, зашептал:

– Левка! Коля! Надо сделать выстрел из пушки! Зачем? Как вы не понимаете? Кто сейчас в городе?

– Ясно, беляки, – ответил Коля.

– Ну, правильно. А кругом кто? Наши ведь! Видишь, как этот пароход, – Сун показал на крейсер, – туда-сюда глазами водит? Почему водит?

– Ученье… – начал было Коля.

Сун схватил Колю за руку.

– Нет, он боится партизан. Ты смотри, – Сун показал на трех японских солдат, что шли с винтовками наперевес между складами. – Смотри, они тоже боятся, партизан. Все боятся! Видали, какие окопы у них? Кругом проволока. Ночью ходить нельзя! Почему? Боятся!

Левка, внимательно слушавший Суна, вдруг прищелкнул языком, хлопнул рукой по плечу сначала Суна, а потом Колю.

– Вот будет дело, когда мы пальнем из пушки ночью! Вот будет спектакль!

Коля ухмыльнулся, представив себе, что будет твориться в городе, когда выстрелит пушка.

– Братцы, – прошептал он, – ведь у меня зарыта целая банка бездымного пороху и целый фунт черного охотничьего. Если насыпать сначала черного для запала, а потом бездымного, так всю сопку разнесет!

– Решено! – сказал, вскакивая, Левка.

Друзья отправились домой и всю дорогу обсуждали, где и как произвести выстрел.

Пушку Коля спрятал неподалеку от дома в расщелине скалы на склоне одной из самых крутых сопок. Под скалой, в расщелине которой была спрятана пушка, лежало какое-то военное имущество, накрытое брезентом, и возле него день и ночь расхаживали два японских солдата. Все же Коле и Суну удалось незаметно юркнуть в расщелину. Левка остался сторожить. Лежа на животе, он не спускал глаз с часовых. Все шло прекрасно. Часовые лениво расхаживали внизу, изредка поглядывая на сопку. Там бродили козы. Из-под их ног летели вниз мелкие камни.

Пушка оказалась в полной исправности. Коля выгреб из нее мелкие камешки, песок, протер ветошью, высыпал в дуло из картонной коробки фунт охотничьего пороха и стал доставать из-за пазухи пригоршни бездымного пороха, похожего на макароны. Вложив весь запас пороха в пушку, Коля посторонился, уступая место Суну, у которого рубашка оттопыривалась от спрятанного под ней порядочного запаса бездымного пороха.

– Красота! Пороху почти половина ствола! – прошептал Коля, когда и Сун заложил свой порох в пушку.

Взятые ветошь и пакля пошли на пыж. Потом «артиллеристы» насыпали в ствол пушки камней. Осталась самая тонкая работа: прикрепить к запальному отверстию специально приготовленный фитиль.

Коля и Левка отлично понимали, что стрелять из пушки с таким зарядом, поджигая запал ручным фитилем, очень опасно: пушка могла разорваться.

Сун вытащил из кармана большой клубок бечевки, пропитанной керосином и натертой пороховой пылью. Коля вставил конец фитиля в отверстие на казеннике пушки, достал из кармана спичку, заострил ее зубами, получился клинышек. Этой спичкой он заклинил фитиль в казеннике пушки.

– Все, – кивнул Коля.

Сун тихо и протяжно свистнул.

Левка ответил таким же свистом. Он означал: можно покидать «батарею». Сун пополз из расщелины первым, за ним, разматывая фитиль, из расщелины выполз Коля.

После возвращения с Русского острова Левка с Суном спали на сеновале в сарае, в котором жил Пепа. Вечером сюда пришел также и Коля. Дождавшись глубокой ночи, трое заговорщиков отправились на «батарею».

Луна уже зашла. Город, сопки, бухту поглотила темнота. Мальчики бесшумно взбирались по знакомой козьей тропе. Левка без особого труда нашел кончик фитиля, оставленный под приметным камнем по соседству с кустом полыни.

И тут чуть было все дело не погубила маленькая неосторожность. Оказалось, что спички отсырели. Как Левка ни старался их зажечь – они не зажигались. У спичек то крошились головки, то вспыхнув, они мгновенно гасли. Наконец Коля догадался применить для просушки спичек испытанный способ: он приподнял кепку и долго тер их серные головки о свою голову. Затем Коля зажег спичку и поднес ее к фитилю. По земле поползла огненная змейка. И тотчас же где-то совсем невдалеке прогремел выстрел и что-то чмокнуло о камень.

– Это в нас! Бежим! – скомандовал Левка. Раздалось еще несколько выстрелов. Высоко в небо взлетела ракета. Кто-то закричал на чужом языке. Но мальчики уже были далеко. Подбежав к сараю, они услышали взрыв.

Сквозь щели сеновала, куда забрались мальчики, они увидели, как шарят по сопкам лучи прожекторов, затем услышали винтовочные выстрелы, а за ними пулеметную стрельбу.

До самого рассвета шла стрельба. Это в панике перестреливались американские и японские патрули, приняв друг друга за партизан.

В этот день мальчишки-газетчики очень поздно получили свои газеты. В них было экстренное сообщение о ночном событии в городе. Босоногие вестники помчались по улицам, размахивая пачками газет и вопя во все горло:

– Партизанское нападение на город!

– Доблестные союзники победили и на этот раз!

– Нападение партизан в районе Голубиной пади!

– Взяты трофеи, захвачены пленные!

А виновники этого переполоха крепко спали на сеновале. Утром их не могла разбудить мать, уходя на работу. И даже Пепа, который в ярости колотил лбом в двери сарая, не мог разбудить друзей.

В двенадцатом часу во двор Остряковых вбежала Наташа. Она выпустила Пепу, а сама полезла по лестнице на сеновал.

– Ага, вот вы где, голубчики! – проговорила Наташа и сдернула со спящих серое солдатское одеяло.

Никто из ребят даже не шевельнулся.

– Спите как ни в чем не бывало! Ну-ка, вставайте живо! – И Наташа стала энергично расталкивать спящих.

Сун, наконец, проснулся. Левка приоткрыл было глаза, но, увидев Наташу, сказал:

– А, это ты, Натка, – и снова заснул.

– Их теперь не разбудишь!.. – начал было Сун, но Наташа оборвала его:

– Молчи, пожалуйста! Ты тоже хорош! Погоди, доберусь я до всех вас! – И Наташа слезла с сеновала.

Сун снова было улегся рядом с Левкой и уже закрыл глаза, как струя обжигающе-холодной воды залила ему лицо и грудь.

На сеновале поднялся переполох. Наташа с ковшиком в руке стояла в проеме и, морщась от душившего ее смеха, глядела на заспанные лица ребят.

Сун хохотал. Коля и Левка сердито вытирали лица рукавами рубах и выжидательно поглядывали на Наташу.

– Ну, как там? – не выдержав, спросил Коля, мотнув головой в сторону улицы. – Никого не ищут?

– Ищут, ищут! Все утро ищут. Какие-то типы по улицам так и шныряют.

Мальчики переглянулись. Левка спросил Наташу:

– А к нам никто не заходил?

– Были и у вас. Только увидели, что замок на дверях, и ушли. В окна заглядывали. А я все думала, куда это вы спрятались?

– А что нам прятаться-то? – Коля притворно засмеялся. – Что мы, воры какие, что ли?

Наташа укоризненно посмотрела на брата:

– Ты не выкручивайся! Ведь я все знаю!

– Что ты знаешь? – прошептал Коля и испуганно оглянулся.

– Все! Я сразу догадалась, как только увидала, что пороха в тайнике нет. Вот, думаю, о чем они вчера шептались!

Левка улыбнулся. Он и не думал отпираться.

– Ну пошли, ребята, умываться! – предложил Коля.

– А я не пущу! Вот закрою дверь и будете сидеть здесь весь день!

– За что же арест? – осведомился Левка.

– За то, что мне ничего не сказали. У меня тоже банка пороху припрятана. Мы бы вместе еще лучше бабахнули! Все бы беляки из города убежали. Ну, рассказывайте, как это вы все устроили. А потом пойдем к нам чай пить. – И Наташа уселась на сено.

ЗНАКОМЫЙ ПАРУС

Прошла неделя после взрыва пушки образца 1812 года. За это время в Голубиной пади появлялись какие-то подозрительные личности, а однажды показался даже злосчастный шпион, изгнанный в свое время из Голубиной пади Пепой. Шпиона тотчас же узнали, и по Голубинке понеслись крики. Мальчишки хором горланили:

– Дяденька, где твои галифе?

– Дяденька, козел с бородой идет за тобой!

И сами же отвечали:

– Галифе Пепа носит!

А девочки оглушительно визжали, бесконечно повторяя:

– Фе-фега-ли-фе!

– Фе-фега-ли-фе!

Левка, Коля и Сун по целым дням пропадали на рыбной ловле у Семеновского Ковша. Иногда их брали с собой в море знакомые рыбаки, и тогда они по суткам не являлись домой.

Вот и сегодня, когда рано утром Коля пришел к Остряковым, Левка и Сун уже готовились к рыбной ловле: оба сидели на крыльце и привязывали к новым крючкам поводки из конского волоса. Посреди двора вертелся Рыжик и тявкал на Пепу.

Козел, окруженный козами и козлятами, лежал на скале, что нависла над самым забором, и, казалось, с любопытством рассматривал беспокойного пса.

– Вот это зверь! – Коля с уважением посмотрел на Пепу и вдруг озабоченно спросил: – В Амурский залив пойдем?

– Больше некуда, – ответил Левка, – не будет теперь такой рыбалки, как в Новике.

– В Амурском тоже клев ничего. Пошли, что ли?

Левка затянул последнюю волосяную петлю на крючке и положил его за подкладку в фуражке. Сун взял в руки тонкие камышовые удилища.

– Мам, мы уходим! – крикнул Левка в открытую дверь.

Вначале рыбаки пошли было напрямую, по склонам сопок, но вскоре их остановил японский патруль. Двое низеньких японцев преградили дорогу штыками, а третий вытащил из кармана словарь и, полистав его, сказал:

– Воспрещаем входить!

– Опять окопы роют, – сказал Коля. – Все сопки поизрыли, все стараются в землю запрятаться.

– Наших боятся, – сказал Левка, сворачивая в сторону.

Мальчики обошли запретную зону, спустились в город и пошли к берегу залива улицами. Здесь также на каждом шагу попадались солдаты и офицеры различных армий. У Семеновского базара тротуар запрудила толпа. Люди с нескрываемой неприязнью следили, как от Светланской двигалось целое стадо мулов, навьюченных частями разобранных горных орудий. Мулов сопровождали сухощавые смуглые солдаты. Навстречу артиллерии двигалась колонна солдат в клетчатых юбках.

– Как коршуны, слетелись! – раздался громкий голос пожилого рабочего, стоявшего рядом с ребятами.

– Это вот, с ослами которые, – греки, – пояснил он, – а вон те, что в юбках, белобрысые, – шотландцы.

– Что же они, как бабы? – спросил Коля.

– Известно что: на добрые штаны сколько товару надо, вот и выгадывают буржуи на солдате.

– За штанами, стало быть, к нам приехали? – раздался насмешливый голос.

Вокруг дружно засмеялись.

Путь к Семеновскому Ковшу лежал через толкучку, где так и кишели иностранцы. Особенно много было предприимчивых американцев; они продавали пачки сигарет, банки с сахарином, консервами, пакетики с жевательной резинкой.

В Семеновском Ковше плотно, борт к борту, стояло множество парусных судов. На многих джонках, пользуясь штилем, сушили паруса.

Ребята пробирались по волнолому. Вдруг Сун остановил Левку, показал глазами на четырехугольный парус с серой заплатой посредине и прошептал:

– Смотри, это та джонка, на которой уехал твой отец.

– Правда! Неужели кто-нибудь от них пришел? – И Левка, не раздумывая, стал с одного парусника на другой пробираться к знакомому парусу.

Левка был почти у цели, когда на его плечо опустилась тяжелая рука и вкрадчивый голос сказал:

– Узнал?

Левка повернул голову. Перед ним стоял незнакомый человек в грязной рыбацкой одежде.

– Ничего я не узнал! – Левка стряхнул с плеча руку и хотел было идти.

– Ты меня не бойся. Тебя Левкой звать? Остряков?

– Да.

– Тебе кто сказал, что мы пришли?

– Никто. Мы рыбу пришли ловить…

– Очень хорошо… И приятель твой с тобой, Сун? Ну, ну, не бойся. Я с вами поговорю в другом месте, а то здесь везде шпионы.

Левка, забыв про рыбную ловлю, пошел тем же путем назад. Незнакомец проводил его до причала, а когда Левка повернул к берегу, то преградил путь:

– Идите ловите рыбу, а я подойду к вам: дело есть.

Незнакомец нагнулся и что-то шепнул Левке на ухо. Лицо Левки залилось радостным румянцем.

– Что он тебе сказал? – спросил Сун, когда они остановились на самом конце волнолома.

– Про отца хочет рассказать.

– А я думаю, он плохой человек, глаза туда-сюда, – и Сун показал, как у незнакомца бегают глаза.

– Я тоже так думал сначала, – ответил Левка, стараясь заглушить беспокойство.

Ребята стояли, поджидая незнакомца. Он подошел, сел на камень рядом с Левкой и спросил шепотом, кивая головой в сторону Коли:

– Что за парень?

– Наш товарищ, Коля Воробьев…

– Надежный?

– Ну да, надежный. Свой.

– Тогда пусть слушает тоже. Вот что, ребята. Сегодня ночью мы опять уходим к нашим в тайгу. Конечно, кое-что захватим из товара. Помните, как тогда с минной пристани?

Левка промолчал.

Незнакомец испытующе посмотрел на Левку и продолжал:

– Твой отец приказал тебе и Суну приехать на денек, а послезавтра вернетесь. Связными будете. Понятно?

У Левки радостно забилось сердце. Он увидит отца, дедушку, настоящих партизан и, может, останется с ними. И вдруг вспомнил о матери.

Незнакомец заметил смущение Левки и спросил:

– Или боишься?

– Я боюсь? – удивился Левка. – Чего же бояться? Вот только мама может не пустить.

– Пустое дело. Ты скажи ей, что пойдешь с ночевкой на рыбную ловлю, а завтра к вечеру я вас обратно доставлю.

– Ну, если так, – ответил Левка и покраснел от сознания, что ему придется обмануть мать.

– Отходим ровно в десять! Приходите на посудину пораньше, – сказал незнакомец и пошел к берегу.

По дороге домой Левка почти не разговаривал, придумывая, как бы поехать, не обманывая маму. Сун тоже молчал, с надеждой посматривая на Левку. Только Коля был необыкновенно оживлен и старался доказать Левке и Суну, что никакого обмана нет, раз приказывает сам Иван Лукич.

После ужина, когда мать ушла к соседям, Левка вырвал из тетрадки лист бумаги и написал:

«Мама, я уезжаю ненадолго вместе с Суном и Колькой по очень важному делу. Приеду, все расскажу. Твой сын Лев Остряков».

Поставив точку, Левка подумал и дописал ниже:

«Только ты, пожалуйста, не плачь и не выпускай Рыжика за ворота. Он сидит под террасой».