Текст книги "Россия при смерти? Прямые и явные угрозы"

Автор книги: Сергей Кара-Мурза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

Если так, то через сравнительно короткое время Россия в ее привычном образе как страны, народа и культуры, перестанет существовать. Масс-культура, которая, конечно, действует в соответствии с определенной доктриной, явно работает на понижение общего уровня духовной сферы. Из этого вытекает как следствие, что вектор событий последних восьми лет не ведет к системе социального жизнеустройства, которое обеспечивает выживание народа и страны. На этом пути они будут переформатированы с большими потерями.

Сложность в том, что не сложилось социального субъекта, способного поставить все эти вопросы в национальную повестку дня. В политической системе нет структуры, которая бы мыслила в этих понятиях. Ни власть, ни оппозиция не видят в этом нужды – они сложились в условиях кризиса советского мировоззрения, а затем «ростки сомнений» были целенаправленно вытравлены в 90-е годы дееспособной частью «прозападной элиты».

Более того, эти блоки и фильтры поставлены и в массовое сознание. Представим, что в лоне верховной власти сложилась влиятельная группа, решившая предпринять чрезвычайную программу восстановления страны как целого. Ей по необходимости придется отремонтировать и модернизировать многие социо-технические системы, построенные в советское время. По своей дешевизне и эффективности они адекватны ресурсным возможностям России, других подобных сейчас не найти и не создать. Замаскировать такую программу антисоветской фразеологией не удастся. Как же ее вести? Ведь «оранжевые» легко мобилизуют молодежь как таран против этой программы – «не желаем возврата в совок!»

В короткой главе не представить всю карту расколов и трещин, которые пошли по душе народа. Судя по всему, заделывать эти трещины и «ремонтировать» духовную сферу власть не собирается. Значит, не сменив доктрину, она не сможет и завоевать гегемонию, необходимую для сверхусилия «общего дела».

Справедливость жизнеустройства и легитимность государства

Одним из главных факторов легитимности государственной власти является восприятие ее в массовом сознании как справедливой. Это грубая оценка, в общем, а не в частностях.

Проблема справедливости в нынешнем понимании возникла именно с появлением государства, когда власть стала осуществлять распределение выгод и тягот в обществе посредством права. Это распределение создавало противоречия и вызывало конфликты, поэтому категория справедливости стала одной из важнейших в политической философии. Первые систематические выводы из опыта и размышлений оставил Аристотель в книгах «Этика» и «Политика». Они касаются причин утраты легитимности и падения государственной власти.

Аристотель формулирует совершенно категорический вывод: «Главной причиной крушения политий и аристократий являются встречающиеся в самом их государственном строе отклонения от справедливости».

Если взглянем под углом зрения Аристотеля на установки государства Российская Федерация, то придется признать, что эти установки нарушают главные аксиомы справедливости, известные уже в Древней Греции. Это и предопределяет ущербность его легитимности.

Вот, уже почти 20 лет наша власть утверждает, что главная задача государства – обеспечить экономическую свободу собственников и конкурентоспособность их самой ловкой части (ясно, что все они не могут победить в конкуренции). Напротив, у Аристотеля высшая ценность в праве – не экономическая свобода и не конкурентоспособность, а именно справедливость. Все остальные ценности действуют во благо стране и народу лишь при условии, что не противоречат справедливости. Он отмечал в «Политике»: «Понятие справедливости связано с представлениями о государстве, так как право, служащее мерилом справедливости, является регулирующей нормой политического общения».

В конце 80-х годов в нашем обществе созрел и оформился глубокий раскол в представлении о справедливости. При этом расколе население разделилось на большинство (примерно 90 %), которое следовало традиционным взглядам, и радикальное меньшинство, которое эти взгляды отвергало. Большинство, например, считало резкое разделение народа на бедных и богатых несправедливостью, то есть злом. Российская элита, представленная сплоченной интеллектуальной бригадой будущих реформаторов, сделала иной философский выбор. Она приняла неолиберальное представление о справедливости. Исходя из этого, в доктрине реформ было хладнокровно предусмотрено массовое обеднение населения России – бедность рассматривалась не как зло, а как полезный социальный механизм.

Авангард идеологов реформы, отвергал само понятие справедливости, прилагаемое к общностям людей – социальную справедливость. В 1992 г. Юлия Латынина свою статью-панегирик рынку назвала «Атавизм социальной справедливости». С возмущением помянув все известные истории попытки установить справедливый порядок жизни, она привела сентенцию неолибералов: «Среди всех препятствий, стоящих на пути человечества к рынку, главное – то, которое Фридрих Хайек красноречиво назвал атавизмом социальной справедливости» [25].

Поскольку общество – система динамичная, то представления о справедливости менялись и во времени. Значит, общечеловеческих критериев справедливости нет, они исторически и социально обусловлены. Каждая власть должна постоянно нащупывать критический уровень несправедливости в массовом восприятии – ту «красную черту», которую нельзя переходить без недопустимого ущерба для легитимности. Для этого нужны эмпирические исследования. Аристотель пишет, как будто прямо авторам доктрины наших реформ: «Собирающемуся представить надлежащее исследование о наилучшем государственном строе необходимо прежде всего установить, какая жизнь заслуживает наибольшего предпочтения».

В 90-е годы власть в России устроила тип жизни, противный интересам и совести большинства. Это раз за разом показывают исследования и «сигналы», идущие снизу. Население терпит, поскольку не имеет инструментов, чтобы изменить положение без катастрофического столкновения – «крушение нашей политии и аристократии» пока что кажется более страшным злом.

Нас убеждают, что принятые в РФ законы (в первую очередь, Основной закон) справедливы по определению, уже потому, что они – законы. Это довод негодный, легальность законов и их справедливость – разные категории. От того, что депутаты от «Единой России» проголосовали за реформу ЖКХ, этот закон не становится справедливым. Аристотель предупреждает: «Законы в той же мере, что и виды государственного устройства, могут быть плохими или хорошими, основанными или не основанными на справедливости».

В 90-е годы в России были установлены законы и общий порядок, при которых возникла дикая, незнакомая нам раньше коррупция. Несмотря на фарисейские декларации, эти законы и порядок сохраняются и поныне. Аристотель предупреждал, что одна из первых обязанностей справедливого правителя – «посредством законов и остального распорядка устроить дело так, чтобы должностным лицам невозможно было наживаться».

Перенесемся в наше время. Какие идеи определяют сегодня представления о справедливости в «социально мыслящей» части западного общества, исключая радикальные фланги правых и левых? Каков вектор мысли просвещенной части западного среднего класса, за которым якобы повели нас реформаторы? С первого взгляда видно, что этот вектор совершенно не совпадает с курсом российских реформ. Этот курс, заданный у нас в 90-е годы, поражает своей принципиальной несправедливостью. Наша низовая культура пока что смягчает эту несправедливость, но потенциал разлитых в обществе доброты и сострадания быстро иссякает.

В последние 30 лет рамки представлений о справедливости на Западе задаются трудами американского философа Джона Ролса (1921–2002). Его главный труд «Теория справедливости» вышел в 1971 г. Как говорят, он «оживил политическую философию и омолодил либерализм». Каковы же главные постулаты и теоремы его труда?

Во-первых, исторический опыт подтвердил вывод Аристотеля, справедливость – ценность высшего уровня. Она, по словам Ролса, так же важна в социальном порядке, как истина в науке или красота в эстетике: «Изящная и экономически выгодная теория должна быть отвергнута или пересмотрена, если она не соответствует истине; точно так же законы и учреждения, независимо от того, насколько они эффективны и хорошо организованы, должны быть изменены или отменены, если они несправедливы».

Во-вторых, критерий социальной справедливости является жестким и абсолютным: «экономическое и социальное неравенство, как например, богатство и власть, справедливы только тогда, когда несут общую пользу и компенсируют потери наиболее незащищенных членов общества». Иными словами, уровень справедливости измеряется положением наиболее обездоленного слоя общества, а не «среднего класса». Неравенство, которое не идет на пользу всем, является несправедливостью.

Вспомним, что именно этот критерий отвергали идеологи реформы, которые с 60-х годов вели методическую пропаганду против советской «уравниловки». А именно она «компенсировала потери наиболее незащищенных членов общества». И этой пропаганде многие поверили! Решили, что с ними «по справедливости» разделят отнятое у «слабых».

Ролс считает несправедливым даже «принцип равных возможностей», согласно которому в рыночной системе люди с одинаковыми талантами и волей в идеале имеют равные шансы на успех. Ролс утверждает, что эта «природная лотерея» несправедлива и для ее коррекции нужно введение неравенства, приносящего пользу наиболее обделенным.

Подчеркну, что это – выводы либерального философа, а не коммуниста и даже не социал-демократа. Он считается самым крупным философом ХХ века в США. Более того, его критикуют другие крупные либеральные философы за то, что он слишком либерален и недооценивает проблему справедливости в отношении коллективов, общностей людей, переводя проблему на уровень индивида.

Но каковы российские политики! Ведь принципы этого либерального философа проникнуты более глубоким чувством солидарности и сострадания к людям, чем рассуждения о соборности и народности наших депутатов и министров. А уж рассуждения наших рыночников выглядят просто людоедскими. О практике вообще помолчим. Из благополучного советского общества конца 80-х годов на «социальное дно» столкнули 15–17 миллионов человек, половина которых были квалифицированными работниками. На этом «дне» люди очень быстро умирают, но оно пополняется из «придонья», в котором за жизнь борются в отчаянии около 5 % населения. А мы празднуем «день Конституции».

Да, ее законы – меньшее зло, чем беззаконие. Но нельзя же не видеть несправедливости законов, которые отняли у людей право на труд и на жилище, а теперь шаг за шагом сокращают право на здравоохранение и на образование. Тенденция неблагоприятна – что же мы празднуем?

Это – путь к катастрофе, государство потеряло компас и карту. В тумане маячат угрозы всему нашему народному бытию, а мы их не различаем и не можем осознать. Вот о чем надо задавать вопросы президентам в их «разговоре с народом», но нет голоса.

Глава 5
Деградация системы власти и управления

Страна – как самолет, а власть и управление – его экипаж. От его квалификации, здоровья и совести зависит жизнь страны. За 90-е годы произошло изменение принципиальных установок и катастрофическое падение качественных характеристик власти и управления в целом. Власть не только не видит многих угроз для России или неспособна им противостоять, но и сама становится источником ряда фундаментальных угроз.

Это тем более важно, что государственная власть и госаппарат остаются, после кризиса 90-х годов, практически единственной организованной и организующей силой общенационального масштаба. Восстановление дееспособности власти и управления и повышение качества выполнения их функций стала чрезвычайной и срочной задачей, приоритетом высшего уровня в национальной повестке дня России.

Большие исследования, проведенные начиная с 2002 г., показали, что практически на всей территории России граждане одинаково видят структуру угроз и выделяют в ней три примерно одинаковые по значимости блока:

– кризис власти и правления (около 35 % опрошенных);

– потеря российским обществом смысловых координат своего развития (31 %);

– гегемонистская политика США и их стремление к мировому господству (30 %).

Но это и есть выражение кризиса государственности, мировоззрения и положения России в мире. Все остальное – следствия.

Уподобив государственную власть и управление экипажу самолета, мы можем развить эту метафору. Вспомним, что в аварийной ситуации экипаж обязан прежде всего обеспечить собственную безопасность – ради спасения самолета и его пассажиров. Если так, то первой обязанностью нынешнего российского государства является нейтрализация антигосударственных сил внутри самой России. Эту обязанность власть выполняет неудовлетворительно.

Государство и антигосударственные силы в России

Поэт Осип Мандельштам сказал: «Власть отвратительна, как руки брадобрея». И эта вычурная метафора во время перестройки была принята нашей демократической интеллигенцией чуть ли не как откровение. Ее бубнили, как припев, в ходе антигосударственной кампании.

Что за люди! Сами побриться не способны, а руки брадобрея им отвратительны. Власть ненавидят, но так и льнут к ней, пытаются в нее пролезть, всегда ею недовольны – а попади во власть, ни одного простейшего вопроса не могут не то что решить, а и сформулировать. Все шиворот-навыворот, сплошные обиды и расколы, даже воровать толком не годятся, все на нервах, с надрывом.

Постсоветское государство России сформировалось в лоне антисоветского проекта и оказалось в исторической ловушке. Наследие политической философии, идеологии, структур и кадрового состава, полученное от режимов Горбачева и Ельцина, стало тяжелой гирей на ногах, отделаться от которой очень трудно.

Нынешний политический режим зачат в акте государственной измены, совершенной в 1991 г. Преемники «бригады Ельцина» у власти частично уже свободны от этого исторического груза, но в недостаточной степени. За их спиной стоит призрак беловежского сговора, который строго следит за тем, чтобы «преемники» не вздумали возродить державную государственность России. Они опутаны соглашениями, которые запрещают им выполнять важнейшие функции власти исходя из критериев именно такой государственности.

Важной частью программы демонтажа советского строя был подрыв авторитета государства. По замыслу “архитекторов”, государство не только должно было утратить в глазах человека всякий священный смысл – оно было превращено в коллективного “врага народа”. Проклятия в его адрес стали обязательным довеском к уверениям в лояльности демократии. Эта кампания была предельно антидемократичной, она подрывала культурные устои большинства населения.

В книге Ю. Левады “Есть мнение” на основании опросов 1989–1990 гг. сделан вывод, что “державное сознание в той или иной мере присуще подавляющей массе (82–90 %) населения страны”, что это “комплекс, уходящий вглубь традиций Российской империи” [1].

С самого начала атаки на все подсистемы государства приобрели такой жесткий характер, что не вызывало сомнения – было задумано не реформирование, а слом. «Антисоветский марксист», профессор МГУ А.П. Бутенко критиковал реформы Хрущева за их половинчатость: «Антисталинизм – главная идея, мобилизационный стяг, использованный Хрущевым в борьбе с тоталитаризмом. Такой подход открывал определенный простор для борьбы против основ существующего социализма, против антидемократических структур тоталитарного типа, но его было совершенно недостаточно, чтобы разрушить все тоталитарные устои» [2]. Перестройка наконец-то направила свой пафос против «всех» государственных устоев.

Под огнем оказались буквально все элементы государства – от органов хозяйственного управления, ВПК, армии и милиции до школы и детских садов. Все это было представлено как элементы «административно-командной системы», войну против которой начал Г.Х. Попов.

Эта программа так сбила с толку людей, что они перестали трезво рассуждать. Государственные институты, обеспечивающие жизнь страны, имеют сложную структуру и выполняют сложную систему функций. Одни из этих функций очевидны, другие еле видны, а чтобы понять третьи, надо пошевелить мозгами. Люди как будто вдруг утратили способность мысленно увидеть структуру государства и те функции, которые призваны выполнять разные его элементы.

Видные деятели перестройки открыто выступали как враги своего государства. Писатель А. Адамович (депутат Верховного Совета СССР!) в марте 1989 г. на открытии в Москве международного научного клуба даже воззвал к иностранным ученым, прося у них помощи против советского государства. Он так описал его отношения с обществом: «Одни ведомства ведут химическую войну против собственного народа и природы. Другие – с помощью мощной мелиоративной техники, третьи – почти уже атомную (Чернобыль)… Вот почему и ученые наши, которые не продали душу ведомствам, и «зеленые» наши так рассчитывают опереться на вас, мировую науку, в борьбе с ведомственным Левиафаном» [3, с. 225].

А демократическая интеллигенция с какой-то наивной безответственностью одобряла разрушение сложнейших структур государства, являвшихся замечательным творением нашей цивилизации. Причем нередко речь шла о творениях уникальных, и нет уверенности, что эти структуры вообще удастся возродить после их гибели. Люди старшего поколения помнят, например, какому избиению в прессе и с трибун были подвергнуты в годы перестройки все правоохранительные органы, армия и особенно КГБ. Кто забыл, пусть полистает подшивки газет и журналов конца 80-х и начала 90-х годов, это чтение освежает голову.

Когда видишь, как сама власть разрушает несущие конструкции государства, в воздухе висит немой вопрос: «Глупость или измена?» Допустим, глупость, но небывалая. Ведь не могли не понимать, уничтожая систему госбезопасности, что она защищает страну от очень широкого спектра угроз, а вовсе не сосредоточена на диссидентах.

Во время перестройки подверглась разрушению политическая культура нашего общества – условие существования государства. Западные политологи выделяют именно это направление перестройки, которое несло в себе предпосылки национальной катастрофы. А. Браун (США) пишет, что важнейшей ценностью советской политической культуры являлся порядок. Страх перед беспорядком и хаосом, которые в первой половине ХХ века принесли народу тяжелые страдания, объединял все социальные группы – рабочих, крестьян, интеллигенцию, управленцев.

Что же совершила перестройка? Произвела именно подрыв порядка и искусственное создание хаоса – с взрывом массовой преступности, кровопролития в национальных конфликтах и терроризма. Советологи сравнивают Горбачева с “Мартином Лютером, который стремился разрушить или существенно ослабить косные институты правящей церкви”. Это большой комплимент, учитывая, что Реформация унесла в Германии 2/3 человеческих жизней [4].

Горбачев резко дестабилизировал состояние государства в целом. Тем самым он поставил крест и на самой возможности плодотворных реформ. Став президентом, он сделал именно то, что категорически противоречило главной ценности политической культуры нашего общества и историческому опыту народа. Видный американский советолог А. Брумберг признал: “Ни один советолог не предсказал, что могильщиком Советского Союза и коммунистической империи будет настоящий номенклатурный коммунист, генеральный секретарь КПСС Михаил Горбачев” [5].

Директор Института международных отношений Колумбийского университета (США) С. Бялер так определял суть действий верхушки КПСС: «Начиная перестройку, Горбачев и его помощники в руководстве инициировали процесс, который не поддается полному контролю и которым нельзя всесторонне управлять». При этом эксперты сходились в том, что подрыв государственности и искусственное создание хаоса приведут к взрыву массовой преступности, кровопролитию в национальных конфликтах и терроризму [4].

Динамика дестабилизации была предсказана экспертами довольно точно. И уже в марте 1991 г. французский обозреватель Клод Ле Борн писал в статье «Стратегический беспорядок» (журнал «Национальная безопасность»): «Что касается хаоса, то под него не подведешь рациональную основу. Можно, конечно, подобно антропологам, изучающим первобытные общества, считать его фактором обновления. Хотелось бы лишь, чтобы его всплески не слишком нас забрызгали, чтобы мы, капиталистические менторы, сумели сократить период этого испытания и чтобы, наконец, Советская Армия, которой мы так долго боялись, выполняла без чрезмерного ущерба внутри собственных границ ту впечатляющую функцию, которая выпадает на долю всех армий мира».

«Архитекторы перестройки» клеймили консерватизм и государственное чувство рассудительных граждан. М.С. Горбачев писал: “Когда ты десятилетия живешь в таком обществе, то возникают определенные стереотипы, привычки, создается своя особая культура (если это можно назвать культурой – может быть, это антикультура), свои правила и даже традиции. Участью общества была боязнь перемен. Для многих стала характерной неприязнь к новым формам жизни, к свободе” [6, с. 188–189].

А следовало бы задуматься – что же плохого в том, что «в обществе возникают привычки, культура, правила и даже традиции»? Разве существует где-нибудь общество без всего этого? Наоборот, это необходимые атрибуты любого общества и любого государства. Без всего этого люди превращаются в «человеческую пыль», они не способны быть гражданами. И разве “боязнь перемен” – какой-то небывалый дефект именно советского общества? Да это элементарное условие существования общества как сложной системы!

Вот рассуждение М.С. Горбачева о государстве – рассуждение не заговорщика где-то в подполье, а президента державы: «Отличительной особенностью советской тоталитарной системы было то, что в СССР фактически была полностью ликвидирована частная собственность. Тем самым человек был поставлен в полную материальную зависимость от государства, которое превратилось в монопольного экономического монстра» [6, с. 187–188].

Эта тирада полна ненависти к государству, но лишена смысла. Почему государство, обладая собственностью, становится «монстром»? А почему не монстр частная корпорация «Дженерал электрик», собственность которой побольше, чем у многих государств? И почему, если собственность государственная, то человек «поставлен в полную материальную зависимость от государства»? В чем это выражается? Чем в этом смысле государственное предприятие хуже частного? В большинстве жизненно важных отношений оно для работников как раз намного лучше, это подтверждается и логикой, и практикой.

Нагнетая ненависть к государству, Горбачев вытаскивает троцкистский тезис об «отчуждении» работника от собственности: «Массы народа, отчужденные от собственности, от власти, от самодеятельности и творчества, превращались в пассивных исполнителей приказов сверху. Эти приказы могли носить разный характер: план, решение совета, указание райкома и так далее – это не меняет сути дела. Все определялось сверху, а человеку отводилась роль пассивного винтика в этой страшной машине» [6, с. 188].

Это – схоластика, заменяющая аргументы потоком слов. Почему же люди, имея надежное рабочее место на государственном предприятии, становились вследствие этого «отчужденными от самодеятельности и творчества»? Вот, создается страшный образ «приказов сверху». А как же иначе может жить человек в цивилизованном обществе? Печальный демон, дух изгнанья, летал над грешною землей! А мы-то живем на этой земле, а для этого надо ценить ту иерархию, ту организацию общества, которая сложилась за тысячелетия – подправлять ее, но не подрезать под корень.

И как понять, что хотя «приказы могли носить разный характер», это не меняет сути дела? «План, решение совета, указание райкома, сигналы светофора и так далее» – все это разные способы координации и согласования наших усилий и условий нашей жизни. Почему же им не надо подчиняться? Почему, если ты следуешь обдуманному плану действий, ты становишься «винтиком в этой страшной машине»? Все это – квазирелигиозное отрицание государственности. При полном параличе механизмов общественного диалога люди этого типа, заполнившие СМИ и высшую школу, представляют угрозу для любого государства.

Когда такие люди пришли к рычагам власти, сразу же стала подрываться одна из главных функций государства – оборона и обеспечение безопасности страны, причем методами, небывалыми для верховных правителей.

В 2005 г. А.Н. Яковлев дал «Независимой газете» интервью. Его спрашивают: «Не жалеете, что в свое время с Горбачевым силовиков не разогнали?» И этот заслуженный агент влияния отвечает: «Я думаю, это наша ошибка. Что касается монстра, я бы его ликвидировал… Кстати, по моей записке КГБ был разделен на несколько частей» [7].

И подобные ему разрушители при власти «силовиков и чекистов» ходили в уважаемых наставниках. Как ни владей собой, постоянно будешь в состоянии когнитивного диссонанса.

Поразившее весь мир заявление М.С. Горбачева 15 января 1986 г. о программе полного ядерного разоружения СССР было неожиданностью для военных. Тогда была создана межведомственная комиссия по разоружению (“большая пятерка”). В ней нарастала напряженность, дошедшая 10 марта 1990 г. до открытого конфликта из-за того, что договоренности с США по разоружению не только не согласовывались, но даже не доводились до сведения комиссии.

Начальник Генштаба М.А. Моисеев доложил, что в результате махинаций Э.А. Шеварднадзе США получили право иметь 11 тыс. боеголовок против 6 тыс. для СССР. Не удалось обнаружить никаких сведений о подготовке решения об уничтожении ракетного комплекса “Ока”, о котором открыто вообще не было речи на переговорах. После этого конфликта комиссия были ликвидирована.

Наконец, были сознательно запущены процессы, разрушающие «империю», ту сложную систему национальных отношений, которая была кропотливо создана за 200 лет. В 2005 г. в докладе Горбачев-фонда это оправдывают так: «Не секрет, что Советский Союз был построен на порочной сталинской идее автономизации, полностью подчиняющей национальные республики центру. Перестройка хотела покончить с такой национальной политикой» [8].

Какая безответственность! При чем здесь «порочная идея» 1920 года – ко времени перестройки СССР пережил несколько исторических эпох, прошел самые тяжелые испытания. Перестройка стравила народы! Ее «прораб» Нуйкин довольно вспоминает в связи с войной в Нагорном Карабахе: “Как политик и публицист, я еще совсем недавно поддерживал каждую акцию, которая подрывала имперскую власть. Поэтому мы поддерживали все, что расшатывало ее. А без подключения очень мощных национальных рычагов ее было не свалить, эту махину” [9]. Как это назвать? Понятно, что Горбачев представлял целое течение, усиливая его властью государства.

Идеологические кадры, которые вели подрыв легитимности государства во время перестройки, продолжили свою деятельность после ухода Ельцина – при первых же попытках В.В. Путина хоть в минимальной степени восстановить систему власти и управления. Средством новой кампании было разжигание ненависти и к власти, и к работникам госаппарата («бюрократии»). Сама же Российская Федерация после 2000 г. квалифицировалась как «полицейское государство».

В 2005 г. А.Н. Яковлев бросает В.В. Путину едва ли не главное обвинение: “Создается впечатление, что в то время, как уголовщина ленинско-сталинского режима уходит в прошлое, вой мотора корабля власти остается старым, советским” [7].

Вскользь он бросает и «черную метку» фашизма российскому государству «всех времен», независимо от политического режима: «Россия больна вождизмом. Это традиционно. Царистское государство, князья, генеральные секретари, председатели колхозов и так далее. Мы боимся свободы и не знаем, что с ней делать. Я понимаю, что тысячу лет жить в нищенстве и бесправии – другого менталитета не создашь. Отсюда и появляются у нас фашистские группировки. «Идущие вместе»… Завтрашние штурмовики» [7].

И наши силовики и штурмовики снимают шляпу перед этим мудрецом.

Эта волна вновь поднялась в связи с «покушением» на Чубайса. Вот, пишут обозреватели В. Измайлов и Ю. Латынина «Новой газеты» (21.03.05): «Первое, о чем я подумал [так в тексте] после сообщения СМИ: опять по делу о теракте проходит бывший офицер спецназа ГРУ… В последнее время мы все больше говорим об «оборотнях» в погонах – сотрудниках милиции. Но впору говорить об «оборотнях» из спецназа Минобороны, в том числе и ГРУ, принимавших участие в терактах, убийствах и иных тяжких преступлениях. По печально известному делу журналиста «Московского комсомольца» Дмитрия Холодова проходили ныне оправданные офицеры-спецназовцы во главе с начальником разведки ВДВ полковником Павлом Поповских» [10].

Как это называется? «Ныне оправданных» офицеров-спецназовцев эти обозреватели называют «оборотнями из спецназа Минобороны, в том числе и ГРУ, принимавшими участие в терактах и убийствах»! Такое обращение с правом и есть одно из свойств фашизма, пока еще не пришедшего к власти.

Так же вскользь А.Н. Яковлев затрагивает и другой больной вопрос, в точности повторяя обвинение Запада: “Или чеченцы… Кто мы такие, чтобы судить-то их? Это они должны нас судить, а не мы. Это перевернутое имперское сознание! И виновата в этом власть. Власть как система, как феномен” [7].

Е. Ясин писал после ареста Ходорковского: «События вокруг ЮКОСа – это шаг к победе бюрократии над бизнесом… Это шаг от управляемой демократии к полицейскому государству» [11]. Л. Баткин звал на революцию против «империи зла»: «Разумеется, речь идет о “бархатной” или “оранжевой” революции… Вызревавший при Ельцине режим российской бюрократии, гораздо откровеннее и наглее пролгавшийся при Путине, с 2004 года вступил в исторически новую фазу» [12].

Г.Х. Попов в 2005 г. видит возврат к сталинизму в том, что власть стала снова отмечать праздник Победы: «Оказавшись почти что у разбитых корыт в обещаниях увеличить ВВП и прочих начинаниях, не имея за душой ничего такого, что могло бы вдохновить всех нас, наши лидеры однопартийного разлива собираются ухватиться за шинель Сталина и даже влезть в его сапоги» [25].

Конечно, может показаться, что эти политические трупы сами по себе не представляют непосредственной угрозы государству. Но они не выступают «сами по себе», как не выступала «сама по себе» небольшая группа диссидентов в 70-80-е годы. За ними стоит Запад, с которым нынешний режим России не имеет ни возможности, ни желания вступать в конфликт.