Текст книги "Матёрый"

Автор книги: Сергей Донской

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

Хоронясь на островке от вездесущих раколовов и рыбаков, Саня с Ксюхой облюбовали небольшую ложбинку, затенённую мягко шуршащими камышами. Протоптанную сюда тропку Саня маскировал с такой звериной хитростью, что со стороны никто не догадывался о том, что на островке можно полюбоваться парочкой в костюмах Адама и Евы. Но если созерцание голого Сани вряд ли вызвало бы особый ажиотаж, то у его молодой жены было на что посмотреть, хотя все это, загорелое и упругое, как раз надёжно скрывалось от посторонних глаз. Оставались, правда, птицы и прибрежные лягушки, к которым Саня тоже ревновал, но в меру.

– Ну, что будем делать дальше? – спросил он, когда понял, что со стенок консервной банки соскребать больше нечего. Вид у него был такой хмурый, словно он подозревал Ксюху в том, что она знает ответ, но сообщать не торопится.

– Блин! Ты глава семьи или я?

Стопятидесятидевятисантиметровый глава семьи неодобрительно засопел. С женщинами трудно обсуждать серьёзные проблемы. Они только и знают, что перекладывать ответственность на чужие плечи.

Для Сани это был почти непосильный груз. Он понятия не имел, как возвращаться в суровую действительность, что говорить родителям и как исправлять положение.

– На печенье особенно не налегай, – рассудительно сказал он, неодобрительно покосившись на беззаботную Ксюху. – Вечером сильнее жрать хочется.

– Мне и сейчас хочется, – вздохнула она. – Не боишься, что умру от истощения?

Саня окинул критическим взглядом её золотистую фигуру и нахально заявил:

– Диета только пойдёт тебе на пользу. У тебя будет идеальный вес. Ни капли лишнего жира.

– Лишнего жира? – возмутилась Ксюха. – От меня скоро только кожа да кости останутся! Уже все ребра пересчитать можно. Вот, полюбуйся!

Она выпрямилась и сильно втянула живот, иллюстрируя сказанное, но Саню это не разжалобило.

– Тоже мне, музейный экспонат! – фыркнул он.

– Раньше ты говорил, что наглядеться на меня не можешь…

– Ха, раньше! – Не удовлетворившись на этот раз смешком, Саня ещё и притворно зевнул.

– Ах, та-а-к! – угрожающе протянула Ксюха.

Она, как дикая кошка, набросилась на мужа и потащила его сквозь камыши к тёплой зеленоватой воде. Он упирался, сделавшись похожим на одного из тех мальчиков, которые нагишом расхаживают по пляжу с ведёрками и лопатками. А потом оба бултыхнудись в ставок.

Вскоре Саня, совершенно не умевший плавать, вяло плескался в полуметре от крутого бережка, цепляясь за ивовые плети. Ксюха крутилась рядом, то и дело подныривая под него. Саня боялся щекотки почти так же сильно, как глубины.

– Прекрати, – сердито приговаривал он всякий раз, когда Ксюха возникала на поверхности, попробовав на ощупь его маленькие пятки.

– Скажи, что ты меня любишь, тогда отстану.

– Как же, разогнался! Вымогательница!

– Тогда держись!

Ксюха, взбрыкнув длинными ногами, опять погрузилась в воду, а Саня заранее начал суетиться и дёргаться, окончательно растеряв весь свой важный вид, с которым многие низкорослые мужчины взирают на жизнь. Однако оказалось, что щекотка – не самое страшное, чего ему следовало опасаться в этот момент.

Неожиданно в поле его зрения возник смуглый пацанёнок, телосложением не намного отставший от него самого. Всем своим наглым видом он выражал заинтересованность разыгравшейся перед ним сценой. При этом пацанёнок лениво и вальяжно покачивался на сверкающей от воды чёрной камере, в которой Саня моментально опознал свою собственную.

В руках малолетка держал блеклый полиэтиленовый пакет, в котором хранилось скудное барахлишко молодожёнов.

– Греби сюда, – строго велел Саня, стараясь не обнаружить свою растерянность. И совсем уж нелогично добавил:

– Я вот сейчас тебе уши пообрываю!

Пацанёнок, продолжая дрейфовать на расстоянии, посмотрел на него, как на полного идиота.

Не сводя с воришки полных ненависти глаз, Саня услышал, как за его спиной с фырканьем вынырнула Ксюха. Её лицо было закрыто мокрыми волосами, и она не сразу разобралась в ситуации:

– Никакой реакции… Я стараюсь, стараюсь…

– А ты его за писюн дёрни, – порекомендовал искушённый пацанёнок.

– Это ещё кто?

Ксюха отбросила волосы с глаз и непонимающе уставилась на советчика. Он глумливо засмеялся, отплыл метров на пять подальше и крикнул без всякого уважения к старшим:

– Ныряешь, как утка. Утка-проститутка.

Ксюха внезапно оттолкнулась от вязкого дна и взбудоражила гладкую поверхность ставка резкими сажёнками, намереваясь настичь обидчика и вплотную заняться его ушами. Пацанёнок с равноценной энергией стал удаляться от островка. Переводя дух, Ксюха зависла в воде и вкрадчиво предложила:

– Верни вещи. Дам печенья, сигарет.

– А все туточки, – самодовольно сообщил тинейджер. – С твоими трусами, утка.

Ксюха незаметно гребла в его сторону, но и он шевелил ладошками, отводя резиновое судёнышко на безопасное расстояние. Руки и ноги у девушки начали уставать. Хотя трудно было сохранять хорошую мину при такой плохой игре, она попыталась беззаботно улыбнуться. Спросила:

– Сотню хочешь?

– А где она у тебя? – хитро прищурился пацанёнок. – В одном интересном месте?

За спиной Ксюхи тут же раздалось отчаянное бултыхание. Это Саня, заслышавший про анатомические подробности жены, отважно отцепился от ивняка и отчалил от берега. Вызволять пришлось его самого, а не сумку с вещами.

С трудом возвратив мужа на исходную позицию, Ксюха оглянулась с ненавистью во взоре. Воришка колыхался на поднятых ею мелких волнах и выглядел обнаглевшим до крайности. Успел сообразить, что ситуация находится под его контролем, гадёныш.

Комок илистой грязи, брошенный Саней, обдал его брызгами. Когда Саня, чертыхаясь, полез на берег искать что-нибудь поувесистее, продрогшая Ксюха последовала его примеру. Она надеялась, что её голая спина и то, что ниже, выказывают несовершеннолетнему преступнику убийственное презрение, но гордого выхода на сцену не получилось. После Сани берег совершенно раскис, и Ксюха попросту съехала на четвереньках во взбаламученную воду, зло крикнув мужу:

– Руку подай'… Защитник, блин!..

Она впервые в жизни обратилась к Сане подобным тоном. Растерянный, виноватый, он помог ей выбраться на сушу, а она тут же плюхнулась на траву и вся съёжилась, обхватив поднятые колени руками.

Пацанёнок ржал так оглушительно, что из прибрежных зарослей вспорхнул яркий зимородок и, панически трепеща крыльями, понёсся к берегу. Ксюха проводила пичугу завистливым взглядом, но сама даже не пошевелилась, хотя под ягодицами у неё скопились все острые сучки, которые имелись на островке.

– Пойдём в камыши, – попросил Саня убитым тоном. – Этот. уставился, как кот на сметану.

– Вагончик, камыши… – Ксюха капризно передёрнула плечами. – Надоело.

– Пойдём. Нечего перед ним вышивать.

– А, пусть любуется. Лохматая, ободранная. Теперь ещё в грязи вывозилась, как свинья. Молодая жена называется, блин…

Пацанёнок с пытливостью во взоре дрейфовал неподалёку, пытаясь определить, все ли на месте у взрослой девахи, не расходится ли реальность с порнографическими канонами. Целомудренная поза купальщицы его совершенно не устраивала, поэтому он решил возобновить переговоры:

– Слышь, ты, утка. Покажи!

– Убью, – пригрозил Саня, шныряя уже где-то в камышах.

– Не о тебе речь, – пренебрежительно парировал пацанёнок звонким голосом – Что ты мне интересного показать можешь? У меня такой же, даже больше.

– Заткнись Из камышей вылетела внушительная коряга, но до натуралиста не долетела, шумно плюхнувшись в прибрежную воду и обдав Ксюху брызгами. Она даже не поморщилась. Ей уже было все равно.

– Покажи! – настаивал юный натуралист.

– На! – воспользовавшись ребром левой руки и локтевым сгибом правой, Ксюха продемонстрировала ему символическое изображение одной известной штуковины, которой, кстати, сама была напрочь лишена.

– Не, ты стриптиз покажи.

– А наши вещи?

– Вот они. – Пацанёнок горделиво потряс в воздухе пакетом с добычей.

– Ладно…

– Ксюха! – предостерегающе завопил Саня, но она уже выпрямилась во весь рост и мрачно осведомилась:

– Доволен?

– Не-а! – Пацанёнок радостно заржал. – Дойки у тебя маленькие, смотреть не на что. Хреновый твой стриптиз. Так что извиняйте…

Ошеломлённые молодожёны проводили взглядом пакет, взмывший над ставком. Утяжелённый винтовым ключом от вагончика и Саниным ремнём с многочисленными заклёпками, он сразу пошёл на дно, оставив на память о себе разбегающиеся по воде круги.

Глубина там была метров восемь. Донырнуть до дна Ксюха смогла бы разве что с камнем на шее.

Прежде чем уплыть на краденой камере, пацанёнок обложил обоих звонким матом, но молодожёны уже никак не отреагировали. Особенно удручённым казался Саня. Он с удовольствием поплакался бы Ксюхе в жилетку, но таковой на ней не наблюдалось.

Он был гол как сокол. Она – как соколиха. Теперь Саня понял, что означает выражение «обобрать до нитки».

– Что теперь? – тихо спросила Ксюха, когда грабитель исчез из виду. – Может, утопимся на пару? – Ноги у неё ослабли настолько, что ей пришлось опуститься на землю.

– Что-нибудь придумаем, – ответил Саня, неубедительно улыбнувшись.

– Ты уже напридумывал, хватит.

Возразить на это было нечего. Самым удручающим и унизительным для Сани был тот факт, что никакие отчаянные усилия не могли приблизить его к противоположному берегу. Он панически боялся глубины, после того как в детстве чуть не утонул на мелководье Азовского моря.

Беда приключилась с ним в пионерском лагере, когда весёлая ватага приятелей сбежала на пляж во время «мёртвого часа». Для маленького Сани этот час действительно мог стать мёртвым. Ребята и девчонки, с которыми брёл он по песчаному дну в поисках подходящей глубины, были выше его примерно на голову. Это позволяло им задирать носы над волнами, поднятыми ветром, а Сане пришлось туго. Вода заливалась в рот и ноздри, сбивая дыхание. Потом вдруг свело судорогой ногу, и Саня начал тонуть.

Прямо среди товарищей, весело перебрасывающихся большим красным мячом. Умирать под их задорные шлёпки было ужасно глупо и обидно. Саня до последнего момента не верил, что это может случиться.

Он надеялся выбраться на мель, а позвать на помощь стеснялся, будучи тайно влюблённым в одну долговязую пионерку. Когда стыд исчез, закончились и силы. Как его спасали, как вытаскивали и откачивали, Саня не помнил. Но на всю жизнь запомнил тяжесть солёной воды, до отказа заполнившей протестующие лёгкие; запомнил, как выглядит солнце, когда смотришь на него, лёжа на дне морском. С той самой поры он начинал тонуть сразу, как только терял опору под ногами, и поделать с этим ничего не мог.

Сейчас Сане казалось, что он опять идёт ко дну.

О том, чтобы добраться до берега без надувной камеры, нечего было даже и мечтать. Да и что ожидало его и Ксюху на большой земле? Ни копейки денег. Ни крошки хлеба. Ни лоскутка одежды на теле. Даже крыши над головой теперь не было, так как ключ от вагончика утонул.

– Ладно, не вешай нос, – сказала Ксюха, присмотревшись к скорбному выражению Саниного лица. – Досадно, но не смертельно. Я сплаваю на берег и что-нибудь придумаю. Раздобуду какие-нибудь тряпки… Организую для тебя плав-средство… В общем, выкрутимся.

– Никуда ты не поплывёшь, – сурово заявил Саня. – Я тебя в таком виде не отпущу.

– Да? А в каком виде ты меня отпустишь? В набедренной повязке из камышей? В юбочке из размокшей газеты? Или с лопухом вместо фигового листка?

Саня предпочёл бы обрядить Ксюху в водолазный костюм, а ещё лучше – в рыцарские доспехи. С шипами наружу. Лопухом красоту не прикроешь, от чужих глаз и рук не убережёшь. Слишком много имелось на теле жены всяких хитрых изгибов, выпуклостей и впадин. Рельефная она ему досталась, заметная издалека. И Саня упрямо повторил:

– Никуда я тебя не отпущу.

При этом он выдвинул вперёд челюсть и подумал, а не топнуть ли ему ногой? Но при его росте это выглядело бы только комично, поэтому Саня предпочёл опуститься на корточки. В затруднительных ситуациях он почти всегда выбирал сидячую позу. Она маскировала его неказистое сложение и помогала сохранять чувство собственного достоинства.

Зато распрямилась Ксюха. Грязь уже обсохла на её коже, и теперь казалось, что на её длинных ногах надеты серые гольфы. Сердито отвернувшись, Саня выслушал затылком обращённый к нему вопрос:

– Будем сидеть тут и помирать от голода и жажды, да?

– Я сам поплыву. Вот посижу немного и…

– И пойдёшь, блин, на дно, – скептически хмыкнула Ксюха. – Только этого нам для полного счастья и не хватает. Сиди уж… Робинзон.

– А ты кто? – запальчиво крикнул Саня. Его голос вздрогнул от обиды и сознания своего бессилия.

Ксюхе стало его жалко.

– Я Пятница, – примирительно улыбнулась она. – Семь пятниц на неделе, и все твои. Так что не бери дурного в голову. – Уже зайдя по колени в воду, она обернулась и окликнула мужа:

– Эй! Не вздумай тут с русалками без меня баловаться!… Не то всем хвосты пообрываю.

В ответ Саня только сильнее насупился и проводил уплывающую Ксюху мрачным взглядом. Вот уж не думал он, что нагота возлюбленной способна приносить не только маленькие радости, но и большие огорчения.

* * *

Переплыть ставок для Ксюхи не составило особого труда. Скрытая зеленоватым покровом тёплой мутной воды, она чувствовала себя в относительной безопасности. А вот с выходом на сушу для неё, как для всякой русалки, начались проблемы. Взять хотя бы напуганный до истеричной икоты лягушачий народец, встретивший пловчиху у дощатого помоста под тенистым пологом ивы. Одуревшие от страха, квакушки сигали в воду, норовя угодить прямо в лицо, и Ксюха ещё долго унимала брезгливую дрожь, вызванную лягушачьим переполохом.

Но это была сущая ерунда в сравнении с тем ажиотажем, который ожидал Ксюху в случае встречи с представителями человеческого племени. Детвора побежит следом, дразнясь и оскорбительно улюлюкая. Женщины начнут кричать про совсем потерянный стыд и всячески срамить обнаглевшую девицу.

Ну а с мужчинами – совсем беда. В лучшем случае будут пялиться. А наиболее непосредственные и раскрепощённые станут, скорее всего, домогаться взаимной любви.

Ксюха оказалась в роли одинокого лазутчика на вражеской территории, где все одетое человечество представляло собой угрозу. А ей ведь предстояло не просто прогуляться нагишом, не попадаясь никому на глаза. Нужно было обзавестись каким-нибудь тряпьём на двоих и раздобыть любую плоскодонку, чтобы вызволить Саню с необитаемого острова… Что они станут делать потом, лишённые приюта даже в душном вагончике, кишащем мышами-полёвками, Ксюхе пока думать не хотелось. Для начала следовало обрядиться хотя бы на манер огородного пугала, потому что даже ходячие пугала не вызывают такого нездорового любопытства, как молодая симпатичная русалка – без хвоста, но зато с весьма выдающимися ногами.

Эти ноги взбаламутили воду и втянулись вслед за остальным телом на хилое сооружение из гнилых досок. Ксюха некоторое время посидела в напряжённой позе лягушки, готовой в любой момент нырнуть в ставок. Ей никогда не доводилось слышать про изнасилования на плаву, поэтому вода представлялась ей надёжнее суши.

Когда капли на ресницах высохли, она отважилась двинуться дальше. Камыши, рассекаемые её телом, возбуждённо шипели, прежде чем разочарованно угомониться за спиной. Их высохшие останки хрустели под ногами, норовя вонзиться в босые пятки.

Ксюха ощущала себя дикаркой, крадущейся через джунгли, но ничего романтического в этом не находила.

Просека вывела её к густым зарослям. Рядом вилась хорошо утоптанная тропинка, но Ксюхе нельзя было пользоваться проторёнными путями, и она, обречённо ойкая, попёрла напролом, уворачиваясь от острых шипов и сучьев, смахивая с лица паутину, а с тела – вредную насекомую мелюзгу.

На краю зарослей обнаружились первые приметы цивилизации – кучки дерьма различной степени свежести и скомканные обрывки газет. Примеряясь, чтобы никуда не вляпаться, Ксюха притормозила. И вовремя – из-за кустов приближалось тарахтение разболтанных велосипедов, слышались пьяные мужские голоса.

Дожидаясь в кустах, пока компания проедет мимо, Ксюха от нечего делать внимательно изучила предвыборную афишку, оказавшуюся перед глазами. На снимке красовалось дородное мужское лицо. Подпись под ним гласила, что РУДНЕВ АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ – РАБОЧАЯ СОВЕСТЬ КУРГАНСКА.

Совестливую физиономию перечёркивала ржаво-коричневая полоса. До задницы был депутат народу.

Пока Ксюха приобщалась к политике, дребезжание железных коней стихло. Можно было двигаться дальше. Вернее, нужно. Саня, снедаемый тревогой, вполне мог попытаться пересечь ставок вплавь. Вот это была бы настоящая трагедия. Несравнимая с отсутствием одежды и занозой в пятке.

Встав на четвереньки, Ксюха высунула голову из кустов и осмотрелась по сторонам. Слева проходила единственная дорога в посёлок, местность слишком открытая, чтобы прогуливаться там нагишом без ущерба для чести и достоинства. В том же направлении лежал дачный участок, превращённый в стройплощадку. Оттуда доносились беззлобные матюки мужиков и редкий отрывистый лай собаки. Ни перед добродушными мужиками, ни перед псом Ксюха голым задом крутить не собиралась, это уж точно.

– Блин! – таким коротким ёмким словцом охарактеризовала она открывавшиеся ей перспективы.

Она посмотрела направо. Тропинка, тянувшаяся вдоль сплошной сетчатой ограды, шла к родному вагончику. Такому уютному и надёжному. Но. старательно запертому Саней перед путешествием на остров. К тому же до вагончика можно дойти, а можно и не дойти – в зависимости от того, кто встретится на пути. Если какой-нибудь старый хрыч, то не беда.

А если деревенская молодёжь? Или городская? Оживлённые такие юноши, озорные. Повалят прекрасную незнакомку в крапиву с лопухами и станут общаться наперебой.

– Блин! – повторила Ксюха. Подумав, добавила:

– Горелый!

Прямо перед ней простирался очередной участок, отделённый от её убежища десятком метров открытого пространства и неизменной сеткой. Достаточно сложная полоса препятствий для голых девушек.

Они, нежные и хрупкие, задумывались природой не для того, чтобы босиком крапиву мять и через колючие изгороди сигать. В этом Ксюха не сомневалась ни капельки, но все же внимательно присмотрелась к чужой территории.

Очень скоро выяснилось, что она не так безлюдна, как показалось вначале. Возле дома маячила мужская спина. Спина эта была согнута – мужчина то ли чистил картошку, то ли мыл посуду. Но пару раз он заходил в дом, чтобы вернуться с бутылкой пива, заставляя Ксюху ощущать усиливающуюся жажду.

«Вот сейчас окликну его и попрошу попить, – сердито подумала она, злясь больше всего оттого, что отважиться на это не могла. – Ни один мужчина мне не откажет в такой малости. А Саня пусть на острове кукует. Сам без штанов остался и меня голой по миру пустил».

– Д-да, – сдавленно подтвердил мужской голос. – Т-так.

Ксюха стремительно оглянулась. В нескольких шагах за её спиной обнаружился некий гражданин, который на самом деле ничего внятного не говорил, а только покряхтывал натужно, примостившись за кустиком. Взбудораженный такой, багровый, глаза навыкате – вот-вот из орбит вылезут, Вскрикнув от чувства гадливости, Ксюха метнула в него увесистый осколок бутылки, оказавшийся под рукой. А когда любознательный гражданин охнул уже без всякого сладострастия, она очертя голову ринулась на приступ ограды, возвышающейся прямо по курсу. И перемахнула через неё так ловко, что хозяин участка даже не обернулся на шум. Здесь ей нашлось новое убежище. Кусты на сей раз были плодово-ягодные. Но легче от этого Ксюхе не стало. Осточертело ей прятаться от людей.

* * *

При виде юного девичьего лица, проглянувшего сквозь облепиховые ветви, Громов расслабился, хотя со стороны это было незаметно. Он молчал и пристально смотрел в глаза нарушительницы границы частных владений, отлично зная, что это порождает в людях непреодолимое желание выговориться. Особенно в женщинах.

– Мне нужна ваша рубаха, – заявила девушка после минутного раздумья.

– А кошелёк? – поинтересовался Громов. – А жизнь?

– Нет. Только рубаха. На время. Я верну.

– Это моя любимая рубашка, – признался он. – Мне не хочется её отдавать. И вообще, подобные предложения называются грабежом среди бела дня.

– Это не грабёж, а взаимопомощь.

– Неужели? А что бы ты сказала, если бы раздевать на ходу стали тебя? В порядке взаимопомощи.

Девушка вдруг прыснула, помотала волосами с запутавшимися в них былинками и возразила:

– Исключено!

– Почему же? – недоверчиво осведомился Громов.

– А потому!

– Хватит мне голову морочить, – нахмурился он. – Не говори загадками и выбирайся из кустов. Я не мальчик с тобой в прятки играть.

– Тогда пообещайте одолжить мне рубаху.

– Не пообещаю.

– Но вам придётся, потому что… Вот!

Увидев мельком живую картинку, проиллюстрировавшую это отчаянное «вот», Громов с поразительной для него поспешностью сорвал с плеч синюю рубаху и швырнул её вымогательнице. Всплеснув рукавами, как крыльями, она упорхнула за деревце, замелькала там, зашуршала и наконец сообщила чинным девичьим голоском:

– Все, можно поворачиваться.

– А я и не отворачивался, – сухо сообщил Громов. – Не каждый день видишь перед собой… – задумавшись на мгновение, он закончил фразу довольно нейтрально:

– …такое.

– Какое «такое»? – возмутилась девушка. – Можно подумать, вы какое-то безобразие увидели!

– Полнейшее безобразие, – поправил её Громов. – Ты что, отбилась от компании нудистов?

Девушка вздёрнула нос:

– Я никакая не нудистка. Просто Оксана, Ксюха.

И мне нужна ваша помощь.

– Я Громов, и я никогда никому не помогаю в частном порядке, это мой принцип. – Он помолчал, чтобы дать собеседнице хорошенько вникнуть в смысл сказанного, после чего холодно предложил:

– Вот что. Рубашку я тебе дарю, так и быть. А ты не впутываешь меня в свои проблемы, уходишь прямо сейчас.

Договорились?

Просто Оксана вышла на тропинку и остановилась напротив, придерживая рубаху, как короткое платьице, за подол.

– Не договорились, – возразила она. – Вы должны мне помочь!

Ну вот: уже должен, опять должен. Сколько можно? Громов прищурился и язвительно осведомился:

– Разве?

– Конечно! – Ксюха даже удивилась такому глупому вопросу. – Не можете же вы отказать девушке, попавшей в беду?

– Ещё как могу! – не слишком уверенно заявил Громов.

– Ой, да вы только послушайте, что с нами приключилось, – непоследовательно предложила Ксюха и, не дожидаясь возражений, заговорила.

Он с отсутствующим видом слушал и сдерживался, чтобы не слишком часто коситься на свою рубаху.

Вроде бы она скрывала все, что должно быть скрыто от посторонних глаз, но когда совершенно точно знаешь, что именно прячется за тонкой хлопчатобумажной тканью, трудно остановить воображение. Раздражаясь все сильнее, Громов прервал рассказчицу:

– Стоп! Все ясно. И что теперь?

– Теперь я встретила вас. И решила, что на вас можно положиться.

– Ага! – Он кивнул. – Я безмерно счастлив и благодарен за оказанное доверие. Жди здесь. Сейчас я вынесу резиновую камеру, насос и плавки для твоего Робинзона. Но предупреждаю: все должно быть возвращено в целости и сохранности.

Громов развернулся к девушке спиной, чтобы поскорее покончить со всей этой историей, но уйти ему не удалось.

– Но я же ещё не закончила, – с упрёком воскликнула она, поймав его за руку. – Вы дослушайте сначала.

– Что ещё? – Он остановился и обернулся, выражая всем своим видом нетерпение.

– Вы тут один живёте? – осведомилась Ксюха, наивно хлопая ресницами.

– Без жены?

– А что? – нелюбезно спросил Громов, высвобождая руку из чужих пальцев.

– А то, что нам жить негде…

Предысторию злоключений молодожёнов он выслушал вполоборота, как бы намереваясь уйти, но так и не сдвинулся с места, пока девушка не умолкла.

Потом вздохнул и отправился накачивать камеру. Он уже знал, что у него не хватит решимости отказать в приюте двум влюблённым идиотам. И заранее готовился к новым неприятным неожиданностям, которые не заставили себя долго ждать.

Возникнув в доме через полчаса, Ксюха и её малорослый муж, солидно представившийся Александром, превратили размеренное существование Громова в настоящий бедлам. Мокрые, запыхавшиеся, они первым делом слопали заботливо приготовленную хозяином картошку, а потом принялись слоняться, трогая, роняя и переставляя все предметы, попадавшиеся им на пути.

Если с присутствием Ксюхи с удовольствием смирился бы любой нормальный представитель сильного пола, то Саня раздражал Громова до боли в висках.

В одолженных ему великоватых плавках, с густой пятидневной щетиной на щеках, он изо всех сил пыжился, изображая из себя взрослого мужчину, но при этом оставался сопливым мальчишкой – настырным, непоседливым и вздорным. Не обращать на него внимания, как Громов ни старался, не получалось.

Особенно когда между молодожёнами затеялась дискуссия на тему: сколько пуговиц должно быть застёгнуто на выцыганенной у хозяина рубахе. Саня в ходе этих пререканий шипел. Ксюха отзывалась звонкими восклицаниями:

– Ничего же не видно! Чего ты кипятишься, не понимаю!

– А нечего расхаживать расстёгнутой до пупа!

– Какой пуп, милый? Это всего лишь середина груди. Обычное декольте. Смотрится пристойнее, чем твои штанишки на верёвочке!

– Сомневаюсь! – Саня выдвинул челюсть вперёд. – Очень сомневаюсь в этом!

– А вот мы сейчас у постороннего человека спросим…

Посторонним оказался Громов. В своём собственном доме. Это переполнило чашу его терпения, поэтому на вопрос Ксюхи, не шокирует ли она его своим внешним видом, он ответил так:

– Нет. Не шокируешь. Возмущаешь до глубины души вместе со своим блюстителем нравственности.

Я тут отдыхаю, это понятно? – Дождавшись утвердительного кивка девушки, он обращался теперь не только к ней, но и к её малогабаритному супругу. – Дальнейшее касается вас обоих. Выяснять отношения шёпотом. Пиво из холодильника не таскать. Станете нарушать дисциплину – отберу шмотки и отправлю вас туда, откуда вы взялись. На мою голову.

Удостоив на прощание притихшую пару хорошо запоминающимся взглядом, Громов, прихватив книгу и бутылку «Балтики», отправился наверх. Только тогда Ксюха попыталась взять хотя бы видимость реванша.

– Ещё пожелания будут? – осведомилась она с такой преувеличенной услужливостью, что это уже граничило с дерзостью.

– Это распоряжения, а не пожелания, – бросил через плечо Громов. – Двери заприте и никому не открывайте. Часика через два можете заняться обедом. Или ужином. Что там по времени больше подходит?

– Наверное, ужин, – растерянно предположила Ксюха.

– Тогда позовёте на ужин. Тем более что мой обед вы съели… Счастливо оставаться!

Провожаемый неодобрительным молчанием, Громов поднялся наверх, лёг на диван и вздохнул. Судя по удовлетворённому выражению лица – с облегчением. Тогда почему так тоскливо прозвучал его вздох?

Эти двое ничуть не походили на его дочь и зятя, но почему-то воскресили в памяти именно их. Свадебную фотографию, чтобы не бередить душу понапрасну, Громов убрал с глаз долой сразу по приезде на дачу. Но на стене осталось прямоугольное пятно невыгоревших обоев, которое все равно напоминало о том, что хотелось забыть.

Отведя глаза, он наткнулся взглядом на ходики, изображавшие круглую кошачью морду со стрелками-усами. Они, наверное, являлись ровесниками Громова. Но часы давно остановились, утомившись отсчитывать чужое время. А его завод ещё не закончился, и вчера ночью это едва не привело к беде. Громов понимал, что лишь случайно не убил двух парней, вставших у него на пути. Он собирался сделать именно это. А что произойдёт, если их дорожки опять пересекутся? Кто его тогда остановит? Что? Сумеет ли он вовремя опустить оружие?

Вряд ли можно было рассчитывать на то, что вчерашний инцидент останется без последствий. Но не это тревожило Громова. Его пугало то, что он как раз чуть ли не с нетерпением ожидает развития событий, не желая мирного исхода.

«Кажется, тебе лучше вернуться, пока не поздно, – сказал Громов самому себе. – Куда? Разве ты не знаешь, куда? К семье, к нормальной жизни среди нормальных людей. И вообще засиделся ты в майорах. Приспосабливаться к обстоятельствам надо, а не расхаживать по миру с видом одинокого мстителя, карающего всех, кто тебе неугоден. Никто тебя не уполномочивал вершить суд, скорый и правый».

– Пора бросать все на хрен! – произнёс он вслух.

Что именно он собирался бросать, Громов и сам не знал, но такое решение неожиданно принесло облегчение. Сомкнув веки, он пронёсся сквозь дремотное забытьё прямиком в настоящий глубокий сон, который редко посещал его в последнее время. А когда Громов вновь открыл глаза, комната уже была окрашена предзакатным оранжевым светом.