Текст книги "Конев. Солдатский Маршал"

Автор книги: Сергей Михеенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 41 страниц)

Армиями командовали из Ставки и из Генштаба, порой даже не ставя в известность комфронта. Да что там армиями, дивизии, бригады выдёргивали из-под руки, чтобы перенаправить их удар в нужномнаправлении.

Ещё в начале февраля Ставка приняла решение объединить усилия двух фронтов, Западного и Калининского, с целью более тесной координации усилий и оперативного принятия необходимых решений для успешного проведения Ржевско-Вяземской операции. Было образовано ранее существовавшее Западное направление. Командование войсками общего направления Ставка возложила на Жукова.

Порой случалось так, что штаб Жукова отдавал один приказ, а Конев настаивал на своём. Так случилось и с выходом из окружения 29-й армии. Жуков приказал Швецову выходить в полосе 22-й армии, так как противник там держал слабую группировку. Но Конев настаивал на прежнем направлении, юго-западном. 17 февраля в помощь окружённым был выброшен батальон десантников и одновременно выслана ударная группа из состава 81-й танковой бригады – 10 танков и рота автоматчиков.

Выход остатков 29-й армии начался в ночь на 18 февраля. Несколько суток тянулись из лесов обозы с медсанбатами, шла усталая, измученная бессонницей, нескончаемыми стычками с противником, голодная пехота. Основной поток вышел на позиции обороны 39-й армии. Несколько групп пробилось к боевым порядкам 30-й армии Лелюшенко.

По некоторым сведениям, вышли чуть более шести тысяч человек. Тяжёлое вооружение было выведено из строя и брошено, часть орудий закопана в землю. Последние дни солдаты кормились мясом убитых и павших от истощения и непомерных нагрузок лошадей.

Потери 29-й армии составили 14 тысяч человек – убитыми, пленными, ушедшими в партизаны, осевшими в деревнях.

Среди тех, кому посчастливилось выйти к своим, была группа писателей. Среди них Александр Фадеев и Борис Полевой. Фадеев о той кошмарной поездке на фронт не написал ни строчки. Да и вспоминать не любил. Насмотрелся. А Полевой оставил такую запись: «Всё здесь простреливается даже не из орудий, а из миномётов. Бьют по скоплению людей, бьют по кострам, по любому дымку. Не брезгуют и отдельным бойцом, если он зазевался на открытом месте.

Ходим только по лесу. Странный это лес. Он весь посечён и поломан снарядами и минами. По ночам на машинах с величайшей осторожностью, без огней, по дорогам, вьющимся по дну промерзших оврагов, подвозят боеприпасы. Продукты бросают с самолётов, но больше всё мимо. Выкапываем из-под снега лошадей кавалерийского корпуса, побитых здесь ещё осенью, пилим замёрзшую конину, строгаем её ножами на тонкие куски и, натерев чесноком, а на худой конец хвоей, чтобы отбить запах тления, откусываем и глотаем, стараясь не дать ей растаять во рту…

В полку по сотне, а то и по нескольку десятков активных штыков…»

Западный фронт понёс более серьёзные потери. В окружении оказался 1-й гвардейский кавалерийский корпус генерала Белова, части 4-го воздушно-десантного корпуса полковника Казанкина, Западная группировка 33-й армии. Корпуса долго будут скитаться по лесам, удерживать обширный район в партизанских лесах Смоленщины. Но 33-ю армию ждала горькая судьба. В апреле, когда, наконец, генерал Ефремов получил разрешение на выход, немцы сожмут «котёл», ударят по советским войскам на марше, рассеют выходящие колонны. Генерал Ефремов будет сражаться до последней возможности и, когда станет очевидной угроза пленения, застрелится.

Одновременно против 11-го кавалерийского корпуса немцы бросили две пехотные дивизии. Но генерал Соколов сумел вывести из-под удара своих конников. Вместе с частями 39-й армии они вели бои в полуокружении до лета.

Директивы, которые шли и шли из Ставки, заклинали войска Калининского фронта: «…ликвидация ржевско-гжатско-вяземской группировки противника недопустимо затянулась», необходимо срочно уничтожить оленинскую группировку, захватить Ржев, овладеть Белым… Группировка войск Калининского фронта была усилена резервами: гвардейским стрелковым корпусом, семью стрелковыми дивизиями, четырьмя авиаполками. Казалось бы, мощь!

Но по ту сторону фронта тоже шла, кипела работа по укреплению передовых линий и тылов. Резервы для некоторых боевых участков доставлялись на самолётах прямо из Германии, Чехословакии и Франции.

Только что получивший звание генерал-полковника, Модель, казалось, дневал и ночевал на передовой, появляясь то на НП командира батальона, то в расположении истребителей танков, то на собрании офицеров дивизии. В этом неутомимом человеке было то, чего, пожалуй, в первый период войны были напрочь лишены советские военачальники.

Командир 6-й пехотной дивизии, стоявшей подо Ржевом, генерал Гроссман рассказывал такой случай. Гитлер имел обыкновение вмешиваться в дела командующих армиями и группами, перебрасывать дивизии и корпуса туда, куда считал нужным он. Вступив в командование 9-й армией, Модель решил покончить с этим раз и навсегда. Ему, как командующему наполовину проваленным направлением, необходима была полная свобода действий. Но Гитлер не изменял себе и однажды решил воспользоваться правом главнокомандующего и на участке действий 9-й армии. Начальник штаба группы армий «Центр» по телефону сообщил Моделю, что «Гитлера очень беспокоит советская угроза Вязьме, поэтому он решил не использовать XLVII танковый корпус, дивизию “Дас Рейх” и 5-ю танковую дивизию для наступления под Сычёвкой, а отвести их в резерв для использования в районе Гжатска». Обеспокоенный тем, что армию заставят наступать по двум расходящимся направлениям, Модель, кипя гневом, примчался 19 января в Вязьму из Ржева, а оттуда на самолёте вылетел в Восточную Пруссию. Модель добился личной встречи с Гитлером в обход фон Клюге, своего непосредственного начальника. Сначала он попытался изложить свои аргументы в спокойной и рассудительной манере Генерального штаба, но обнаружил, что логика на фюрера не действует. Модель чуть не пришёл в отчаяние, ему пришлось искать слова, которые дадут ему моральное превосходство над главнокомандующим германской армией. Уставившись на Гитлера сквозь монокль, Модель грубо потребовал ответа: «Мой фюрер, кто командует 9-й армией, я или вы?» Гитлер был потрясён столь открытым вызовом новоиспечённого командующего армией. Он попытался прекратить спор, прямо приказав использовать войска фон Фитингофа в районе Гжатска. Модель покачал головой: «Это меня не устраивает». Растерявшийся Гитлер наконец ответил: «Хорошо, Модель. Поступайте, как знаете, но вы отвечаете своей головой».

Этот эпизод невольно заставляет подумать о том, а смог ли бы кто-либо из советских генералов подобным образом говорить со своим Верховным? Разве что Жуков. В период московского противостояния, в октябре 1941-го, когда в Ставке и в Генштабе царила всеобщая растерянность, Сталин как последний свой резерв вызвал из Ленинграда генерала Жукова, и тот, мгновенно овладев ситуацией, начал сращивать отдельные группировки, армии, дивизии и полки во фронтовое объединение.

Конев, имея твёрдый внутренний стержень, не всегда его демонстрировал. Но случалось, он был непреклонным и в разговоре со Сталиным. Так, зимой 1943 года на приказ Верховного наступать Конев ответит резким отказом, заявит о неготовности войск к полномасштабному наступлению, о том, что, наступая без основательной подготовки, армии понесут неоправданные потери, а достижения будут сомнительными… Так отвечать Сталину было нельзя. И через несколько дней Конев будет отстранён от командования войсками фронта. Но об этом речь пойдёт позднее.

Ржев и Холм, Вязьма, Сычёвка, Гжатск… Об эти бастионы ещё год будут разбиваться волны наступающих армий Калининского, Западного и Северо-Западного фронтов, омывать их солдатской кровью. Английский историк Лиддел Гарт, размышляя о неудачах советских фронтов в схватке с группой армий «Центр» и «Север» в 1942 году, отметил, что немцы очень правильно в этот период применили тактику удержания городов-бастионов: «Эти города-бастионы были мощными препятствиями с тактической точки зрения. В стратегическом отношении они также имели большое значение, поскольку представляли собой узловые пункты путей сообщения. Немецкие гарнизоны этих городов не могли воспрепятствовать проникновению русских войск в промежутки между ними, но, блокируя пути сообщения в этих пунктах, мешали русским развить успех прорыва. Таким образом, эти города-бастионы выполняли точно такую же функцию сдерживания, на которую были рассчитаны форты французской линии Мажино.

Во Франции эти укреплённые позиции смогли бы выполнить отведённую им роль, если бы цепь фортов вдоль французской границы не обрывалась на полпути, что дало немцам возможность обойти их с фланга.

Поскольку Красной Армии не удавалось подорвать оборону городов-бастионов в такой мере, чтобы вызвать их падение, глубокие клинья, вбитые советскими войсками в промежутки между ними, позже обернулись для Красной Армии недостатком. Естественно, оборонять эти клинья было труднее, чем города-бастионы, и поэтому для удержания их требовалось большое количество войск. Вклинившимся русским войскам постоянно грозило окружение в результате ударов во фланг из удерживаемых немцами бастионов.

К весне 1942 года линия фронта в России имела так много глубоких зубцов, что походила на изображение береговой линии Норвегии с её многочисленными фиордами, далеко проникающими вглубь суши. Тот факт, что немцам удавалось держаться на “полуостровах”, красноречиво говорил о возможностях современной обороны. Этот урок, как и оборона русских в 1941 году, опровергал поверхностные выводы о возможностях обороны, которые были сделаны на основе лёгких успехов наступающими при действиях против слабой обороны или исходя из тех случаев, когда наступающая сторона имела решающее превосходство в вооружении либо встречала плохо обученного и растерявшегося противника. Опыт зимней кампании 1941 года также подтверждал, что наибольшая опасность для обороняющихся кроется в начальной стадии боёв и с течением времени уменьшается, если обороняющиеся выдержат шок, вызванный угрозой уничтожения в условиях окружения, и не сдадут немедленно своих позиций.

При ретроспективном рассмотрении становится ясно, что запрет Гитлера на сколько-нибудь значительный отвод войск способствовал восстановлению у немцев веры в свои силы и, вероятно, спас их от крупного поражения, а его требование придерживаться круговой обороны дало им важные преимущества в начале кампании 1942 года».

Итак, все усилия сдвинуть немецкую оборону, все попытки вклиниться с целью раздробить, расслоить, изолировать опорные пункты противника с последующим их уничтожением наталкивались на упорную оборону 9-й армии.

На фронтах наступил период напряжённого противостояния. Частные операции с целью овладения тем или иным городом, будь то всё тот же Ржев или Холм, успеха, как правило, не имели. Они приносили лишь новые потери в живой силе и вооружении.

Обе стороны готовились к летней кампании.

Глава двадцатая.
«ОЗВЕРЕВШИЕ СОКОЛЫ» КОНЕВА

Десятого мая 1942 года во исполнение приказа народного комиссара обороны СССР был издан приказ войскам Калининского фронта: «…в целях наращивания ударной силы авиации и успешного применения массированных ударов авиация Калининского фронта объединяется в единую воздушную армию с присвоением ей наименования “3-я воздушная армия”».

Командующим армией был назначен Герой Советского Союза генерал-майор авиации Громов. Срок для формирования 3-й воздушной армии отводился минимальный – пять суток. Вся ответственность за выполнение приказа НКО, в том числе и за сроки, возлагалась на генерала Громова.

Через пять дней Громов доложил Коневу о выполнении приказа.

Конев ликовал – теперь у него под рукой будет своя воздушная армия!

В состав 3-й воздушной армии входили: две штурмовые авиадивизии – семь полков, три истребительные – восемь полков, одна ближнебомбардировочная авиадивизия – четыре полка.

Кроме того, в мае 1942 года в 3-ю воздушную армию вошли шесть отдельных авиаполков и две отдельные корректировочные авиаэскадрильи.

В подчинении командующих общевойсковыми армиями оставалось по одному смешанному авиаполку. Они выполняли задачи в интересах армий. В основном это были задачи разведки и связи.

В оперативных сводках группы армий «Центр» с этого момента всё чаще стали появляться тревожные сообщения: «Положение в воздухе: на всём участке XLVII корпуса противник вёл крупные воздушные операции с многочисленными бомбардировками», «на участке V армейского корпуса железнодорожная линия восточнее станции Алфёрово разрушена бомбардировкой…»

В мае, когда противник перешёл в наступление в районе Великих Лук и Холма, Конев приказал Громову массированными ударами авиации действовать в интересах правофланговых 3-й и 4-й ударных армий.

В июне обострилась обстановка в районе Ржева, Белого и Оленина.

Однажды в штаб фронта приехал Громов. Ездил командующий 3-й воздушной армией по фронтовым дорогам на своём «кадиллаке», подаренном ему президентом США за героический перелёт через Северный полюс в Америку. Вошёл, поздоровался с Коневым и сказал: так, мол, и так, есть у меня друг, зовут Иваном, лётчик от Бога, но авантюрист и гусар, за что на днях, видимо, будет отправлен в штрафбат…

Только что вышел приказ № 227 от 28.07.42.: «Сформировать в пределах фронта от одного до трёх штрафных батальонов. В пределах каждой армии от 5 до 10 штрафных рот, чтобы в более трудных условиях искупили свою вину кровью».

– А что натворил твой Иван? – спросил Конев.

Лётчик-испытатель Иван Фёдоров [51]51
  Фёдоров Иван Евграфович(род. в 1914 году) – лётчик-испытатель. С мая 1937-го по январь 1938 года воевал в Испании, затем – на фронтах Великой Отечественной войны, участник Корейской войны. Во всех войнах одержал 134 воздушных победы. В числе первых начал испытывать отечественные реактивные истребители. За испытание и освоение новой военной техники и проявленные при этом мужество и героизм 5 марта 1948 года ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Живёт в Москве. Награждён орденом Ленина, орденом Александра Невского, четырьмя орденами Отечественной войны 1-й степени, четырьмя орденами Красного Знамени, орденом Отечественной войны 2-й степени, орденом «Знак Почёта», орденом Красной Звезды, орденом «Лавры Мадрида» (Испания), медалями.


[Закрыть]прибыл на фронт самовольно. Во время испытательных полётов, нарушая инструкцию, несколько раз нырнул под мост над Окой, надеясь, что за это его накажут увольнением из конструкторского бюро авиационного завода и высылкой на фронт. Но когда пролетал под мостом в очередной раз, увидел, что охрана открыла по машине огонь. Стреляли, видимо, из опасения, что он может повредить мост. И тогда Фёдоров решил лететь на запад. Где-то под Калинином, в районе Клина, базировался аэродром авиадивизии, которой командовал Михаил Громов. К нему и решил махнуть, ещё не зная, что его друг теперь командует воздушной армией. Но горючего хватало только до ближайшего аэродрома. Он сделал промежуточную посадку в Монине. 419 километров – без карты. Сел, огляделся. Моросил мелкий дождь. Погода явно нелётная. На аэродроме пусто. Только на дальней площадке возле двух бомбардировщиков стоит заправщик. Подрулил к нему. Солдат заправляет самолёты. Сказал ему: «Эй, друг, срочно надо лететь. Заправь, пожалуйста». Тот сослался на разрешение коменданта аэродрома. Фёдоров кивнул: есть, мол, разрешение коменданта… Вытащил пистолет, направил его на заправщика и сказал: «Ты в Бога веруешь?» Тот начал заправлять, но попросил, чтобы он оставил расписку. Фёдоров взлетал в последний момент, когда от КП по полю к заправке уже мчался «форд» охраны.

Над Клином Фёдоров сразу отыскал аэродром. Место знакомое. Осмотрелся, нет ли истребителей. Чужого могли сбить без предупреждения. Небо чистое. Чтобы привлечь внимание человека, который сейчас ему был нужен больше всего, начал выделывать фигуры высшего пилотажа. Генерал Громов как раз проводил совещание с командирами авиадивизий и авиаполков. Прибежал дежурный и доложил, что какой-то сумасшедший, явно «не из наших», закладывает над «взлёткой» немыслимые виражи. Все вышли посмотреть. И невольно залюбовались. Самолёт был действительно чужой, новый ЛаГГ-3. Некоторое время они смотрели на него, он – на них. Потом сел. Доложил Громову: «Товарищ генерал! Лётчик-испытатель Фёдоров прибыл на фронт в ваше распоряжение!» В тот же день Громов послал на авиазавод телеграмму: «Лётчик-испытатель вашего завода майор Фёдоров с согласия народного комиссара временно переведён длявыполнения спецзаданий по боевой работе в истребительную авиацию Калининского фронта». Конев выслушал Громова и сказал:

– Так-так… Значит, твой друг Иван дезертировал, так сказать, на фронт. А ты за наркома расписался. Так?

– Выходит, так.

– Но не с этим же ты ко мне пожаловал?

– И с этим тоже. У меня сейчас таких, как Иван, набралось человек двадцать. Кто спьяну стрельбу в расположении соседней части затеял, кто женщину не поделил, кто от боя уклонился. Отправлять их в штрафбат, в пехоту, чтобы они там в первом же бою, на сухопутье… как-то не по-хозяйски. Пусть в небе искупают свою вину. До первой крови. Есть такие полёты, такие задания, которые… Ну, сами знаете.

– Да кто же с такой ордой справится? Кто за них отвечать будет?

– Иван справится.

Конев задумался. Покачал головой: мол, всегда у тебя что-нибудь из ряда вон… Но идея Громова ему понравилась.

В тот же день он изложил её Сталину по телефону: пусть проштрафившиеся лётчики дерутся в составе своих воздушных армий, для отбытия наказания целесообразно не посылать специалистов лётного дела в пехоту, а создавать в ВВС свои собственные штрафные части и подразделения. Сталин слушал Конева примерно так же, как Конев – Громова. Выслушав, задал тот же вопрос:

– Кому можно поручить командование этими разгильдяями?

– Есть такой человек. Я считаю, первую эскадрилью можно поручить майору Фёдорову.

– Этому анархисту? Который бросил важный военный завод и дезертировал?

– Он дезертировал на фронт, товарищ Сталин.

– Да, да, знаю. Он храбрый человек. Думаете, справится? Одно дело – личная храбрость, а другое – командовать такими же, как он.

– Справится, товарищ Сталин.

Четвёртого августа 1942 года Верховный подписал приказ Ставки ВГК о введении в воздушных армиях штрафных эскадрилий. Для многих проштрафившихся лётчиков, по разным причинам попавших под суд военного трибунала, это было спасением. А советские ВВС получили эскадрильи и целые авиаполки, способные выполнять приказы, которые до этого считались невыполнимыми.

Так майор Фёдоров стал командиром первой штрафной эскадрильи 3-й воздушной армии Калининского фронта. Через некоторое время эскадрилья выросла в смешанный авиаполк. В него входили бомбардировочные и штурмовые эскадрильи. Но основу составляли истребители. Фёдоров часто вылетал на задание сам. Позывной у него был – «Анархист».

Немцы знали о необычной эскадрилье. Не раз в бою видели их работу. Прозвали их «фалконтирами» – озверевшими соколами. В единоборство с ними вступали только опытные асы.

После войны Иван Евграфович Фёдоров любил рассказывать такую историю, связанную с «крёстным отцом» штрафной эскадрильи генералом Коневым: «Лётчиков-штрафников одели как простых красноармейцев и присвоили всем без исключения звание “рядовой”. Полномочия мне дали большие: за малейшую попытку неповиновения расстреливать на месте. Я, слава богу, этим правом не воспользовался ни разу.

Помню, командующий фронтом Иван Степанович Конев поставил перед Громовым задачу прикрыть с воздуха истребителями участок фронта в виде выступа, или “аппендикса”, километров восемнадцать.

Видимо, немецкое командование решило там создать плацдарм. Приказ Конева был такой: “Если хоть одна немецкая бомба упадёт на наших пехотинцев, приеду – отдам под трибунал…”

Составили очерёдность и стали летать “шестёрками”, барражируя над этим чёртовым “аппендиксом” [52]52
  Речь идёт о Ржевско-Сычёвском выступе.


[Закрыть]. Была облачность. Летали так: группа прилетает, когда у неё кончается горючее, её сменяет другая…

Вдруг звонит мне Громов:

– Кто у тебя летал в 9 часов утра?

– Ломейкин, Гришин… (мой друг). Они только что сели.

– Всю “шестерку” Конев приказал расстрелять и в 14.00 доложить об исполнении. Наши войска не были прикрыты с воздуха…

Я так думаю, что, возможно, из-за облачности пехотинцы не увидели наших истребителей. Дело принимало дурной оборот. И я говорю:

– С кем же воевать будем, если своих же под расстрел? Они четыре дня назад сбили одиннадцать самолётов. Я против это го, тем более что лётчики не виноваты…

Скоро на аэродром приезжает сам Иван Степанович Конев на трофейном “опель-адмирале”. Кроме него в машине ещё какой-то подполковник. Конев злой, настроен на скорую расправу, кричит мне: “Знаешь, кто ты такой?” Отвечаю: “Знаю – сталинский сокол”. Конев опять: “Знаешь, кто ты такой?” Приехавший с ним подполковник торопится сорвать с меня ордена. У меня “маузер” с 25 патронами. Думаю: “Кажись, приходит время застрелиться…”

Между тем Конев приказал выделить взвод автоматчиков (“расстрельная команда”). Поодаль уже вырыты могилы, не в длину, а в глубину, чтоб предатель или штрафник лежал в земле, согнувшись в три погибели. Ритуал такой казни был хорошо отработан СМЕРШем.

Несмотря на такую нервную обстановку, я, стараясь быть спокойным, в кратком докладе всё же убедил Конева, что тщательная проверка показала, что лётчики район прикрывали, прикрывали за облаками и в расчётное время, и что их с земли или блиндажа могли не увидеть… Страха я тогда не испытывал. Конев посверкал глазами, успокоился и сказал: “В первый раз отменяю своё решение”.

Мои штрафники за всё время боёв в воздухе сбили около 400 самолётов, не считая сожжённых на земле, но эти победы им не засчитывали. Фотоконтроля тогда не велось… Так и воевали “за общую победу”. Сбитые штрафниками самолёты в штабе “раскладывали” по другим полкам, что было в порядке вещей, или вообще не засчитывали. Вот и получалось: “Каков пошёл, таков и воротился”».

Что было, то было.

В другой раз Конев поинтересовался у Громова, как воюют его «озверевшие соколы».

– Да вот, воюют. Остановить невозможно, – ответил Громов. – Иван девятку сколотил. Все – асы. Осмелели. Летают за линию фронта на «свободную охоту».

– Кто им это разрешил?

– Никто. Товарищ Сталин лично дал ему позывной. Анархист! Но дерётся мастерски. Благодаря им у нас потери в воздушных боях сократились почти вдвое.

И рассказал Громов командующему вот какую историю.

Разведка в авиаполках была поставлена хорошо, и лётчики прекрасно знали расположение немецких аэродромов. «Девятка» Фёдорова вылетела ближе к вечеру. Аэродром отыскали быстро. С высоты двадцати метров бросили вымпел – банку из-под тушёнки с шестерней для веса и куском белой материи. В банке записка по-немецки: «Вызываем на бой по числу прилетевших. Не вздумайте шутить. Если запустите хоть на один двигатель больше – сожжём на земле». Немцы условие приняли. Первый «мессер» взлетел, второй. Иван кричит по рации: «Гришка, твой пошёл!» – «Есть мой!» – отвечает Гришка. Немец шасси убрал – наш уже рядом. Набрали высоту, разошлись – и бой начался. Иван первого сбил, бросился помогать товарищам.

Конев выслушал Громова молча. Рассказ ему понравился, но виду он не подал. Спросил:

– И что ты обо всём этом думаешь?

– Что думаю? Хорошо летать «девяткой». Отработали они этот метод ведения боя до совершенства.

Конев покачал головой и сказал:

– Всё же эти полёты, на ту сторону, запрети.

– Уже запретил, – с тоской ответил Громов.

Вскоре на базе штрафной эскадрильи начали формировать полк. Судимость с лётчиков снимали.

Конев вызвал в штаб майора и сказал ему:

– Пиши отчёт. Предлагай, что делать со штрафниками.

– Предлагаю всех немедленно отпустить по родным полкам. Это – первое. Второе: лучших представить к правительственным наградам. Четверых – к званию Героя Советского Союза.

– Вот и пиши представления. – И вдруг спросил: – Слыхал я, что и жена воюет?

– Да. Анна Артемьевна. Летать её учил сам, так что в бой отпускать не боюсь. На её счету три сбитых немца.

– Пиши и на Анну Артемьевну.

Летом началось новое наступление на Ржев и Зубцов. 3-я воздушная армия успешно действовала перед фронтом 29-й и 30-й армий. Задача для лётчиков была непростой: взламывание глубокоэшелонированной обороны противника перед фронтом нашей ударной группировки в полосе прорыва и на флангах на всю глубину. Решение этой задачи возлагалось на штурмовиков и бомбардировщиков. Истребители прикрывали их действия, а также действия наступавших наземных войск, в том числе танковых частей и артиллерии. Удары наносились большими группами, эшелон за эшелоном.

В первый день наступления шестёрка ЛаГГ-3 во главе с гвардии капитаном Лавейкиным, тем самым, которого Конев сгоряча чуть не расстрелял за уклонение от боя, вступила в схватку с восемнадцатью бомбардировщиками. Группу бомбардировщиков прикрывали двенадцать «мессершмиттов». Но они замешкались и не сразу бросились наперехват, оставив бомбардировщики без прикрытия. ЛаГГи воспользовались заминкой, атаковали строй немецких «юнкерсов», сбили несколько машин. Остальные начали беспорядочно сбрасывать бомбы. Когда бомбардировщики повернули назад, завязался бой с истребителями противника. Капитан Лавейкин сбил одного «мессершмитта», другого поджёг молодой лётчик из недавно прибывшего пополнения.

Особые надежды в начавшемся наступлении Конев возлагал на штурмовые эскадрильи самолётов Ил-2, считая их универсальными и совершенными боевыми машинами для поддержки пехоты. В одном из штурмовых полков командиром звена служил Георгий Береговой [53]53
  Береговой Георгий Тимофеевич(1921 – 1995) – генерал-лейтенант, лётчик-космонавт СССР № 12. За героизм, мужество и отвагу, проявленные в воздушных боях Великой Отечественной войны, 26 октября 1944 года был удостоен звания Героя Советского Союза. В 1948—1964 годы работал лётчиком-испытателем. В 1956 году окончил Военно-воздушную академию (с 1968 года – имени Ю.А. Гагарина). 14 апреля 1961 года был удостоен звания «Заслуженный лётчик-испытатель СССР». В 1963 году зачислен в отряд космонавтов – Группа ВВС № 2 (дополнительный набор). 26—30 октября 1968 года совершил полёт на космическом корабле Союз-3. В полёте была первая в истории попытка стыковки с беспилотным кораблём Союз-2 в тени Земли. Полёт продолжался трое суток 22 часа 50 минут 45 секунд. 1 ноября 1968 года награждён второй медалью «Золотая Звезда» Героя Советского Союза. 22 января 1969 года в Кремле во время торжественной встречи космонавтов офицер Виктор Ильин обстрелял автомашину, в которой ехал Береговой, приняв её за автомобиль Брежнева (ошибке способствовало и лёгкое внешнее сходство Берегового с Брежневым). Сидевший рядом с Береговым шофёр был смертельно ранен; сам Береговой был легко ранен осколками лобового стекла. В 1972—1987 годы – начальник Центра подготовки космонавтов. Награды: два ордена Ленина, два ордена Красного Знамени, орден Александра Невского, орден Богдана Хмельницкого 3-й степени, два ордена Красной Звезды, два ордена Отечественной войны 1-й степени, медали.


[Закрыть], будущий космонавт СССР.

Группа «Илов» сделала несколько удачных заходов, поразила цели и взяла обратный курс. Уже на аэродроме обнаружилось, что среди вернувшихся нет машины лейтенанта Берегового. Где он, что с ним, никто не знал. Прошло трое суток, и Георгий вернулся целым и почти невредимым. Но – не на самолёте, а на грузовике одной из стрелковых дивизий.

А произошло вот что. После последнего бомбометания он израсходовал не весь боезапас. Делать ещё один заход на цель – внизу всё горело – бессмысленно. Отделился от группы, которая уже ложилась на обратный курс. Сделал «горку», и тут заметил эшелон, шедший к фронту из немецкого тыла. Развернулся и пошёл вдоль железной дороги, догнал эшелон. Атаковал. Развернулся и снова атаковал. Отметил прямое попадание серии бомб в паровоз. Паровоз сошёл с рельсов и потащил под откос состав. Надо было возвращаться. Вывел свой штурмовик в горизонтальный полёт, и тут почувствовал тряску. Мотор работал с перебоями. Была пробита система водяного охлаждения. Сразу начало падать давление масла. Мотор в любое мгновение мог заглохнуть, и тогда самолёт «клюнет» вниз. Земля – рядом, высоту набрать не успел. Выход один – садиться. Но внизу территория, занятая противником. Дотянуть хотя бы до нейтральной полосы, там заметят свои…

Но мотор заглох раньше. Машина заметно теряла скорость и пошла со снижением. Внизу лес. В школе военных лётчиков учили: на лес садиться так же, как на взлётную полосу. Плоскости уже рубили верхушки деревьев. Удар, другой, скрежет металла, треск дерева… Когда очнулся, увидел застрявший среди деревьев фюзеляж своего Ил-2, дымящийся мотор улетел далеко вперёд, кругом срубленные деревья…

Отстегнул лямки парашюта. Начал выбираться из кабины. Снизу тянуло едким дымом. Отдышался. А к обломкам машины уже бежали красноармейцы. Быстро вытащили стрелка старшину Ананьева. У старшины были обожжены ноги. Его положили на санитарную подводу и отправили в лазарет. Лейтенант Береговой денёк погостил у пехоты. Лётчиков, а особенно штурмовиков, с кем вместе делили на поле боя солдатскую судьбу, в окопах принимали хорошо. На прощание пехотинцы выделили ему машину и отправили в полк.

В сущности, обычная история, какие на фронте происходили каждый час, каждую минуту. О таких происшествиях командующему войсками фронта не докладывали.