Текст книги "История Византии. Том II"

Автор книги: Сергей Сказкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 40 страниц)

превращалось в настоящую разгадку шарад

¹

.

Разумеется, распространение грамотности отнюдь не было всеобщим, и даже среди священников и чиновников встречались люди, вынужденные ставить крест вместо подписи. Императорское законодательство специально должно было учитывать, что во многих местах невозможно найти достаточное числограмотных людей, и разрешало в таком случае брать в свидетели (при составлении завещаний) тех, кто не умеет читать и писать².

Если для сыновей ремесленника усвоение элементарной грамоты и ремесленных навыков составляло весь круг воспитания, то в аристократических семьях (во всяком случае в XII в.) воспитание непременно включало в себя обучение военному делу, верховой езде и охотничьему искусству.

С середины IX в. оживляется в Византии высшее образование. В 863 г. кесарь Барда привлек к руководству Константинопольским университетом одного из виднейших тогдашних ученых Льва Математика (см. выше, стр. 86). Университет помещался в Магнаврской палате Большого дворца. В системе преподавания важное место принадлежало светским знаниям: арифметике, геометрии, астрономии, музыке³. Константин Багрянородный покровительствовал университету, из учеников которого выходили, по характерному выражению Продолжателя Феофана, судьи, податные сборщики и митрополиты⁴; иными словами, здесь была сосредоточена подготовка высших светских и духовных должностных лиц империи. В правление Василия II мы ничего не слышим об университете, зато особенный подъем переживает он в середине XI в., в царствование Константина IX Мономаха. В университете было создано два факультета: юридический и философский. Юридический факультет (διδασχαλετον νομων), основанный по специальному указу Константина IX⁵, помещался в монастыре св. Георгия в Манганах, возглавлял его номофилак (буквально: «страж законов»), который, кроме своей непосредственной специальности – права, должен был знать латинский язык; ему вменялась также в обязанность организация необходимой дляизучения права библиотеки. Обучение на факультете было безвозмездным, занятия проходили ежедневно, кроме воскресений и праздников.

Номофилак причислялся к синклитикам и получал жалование в размере четырех литр золота, не считая шелковой одежды, продуктов и пасхального подарка. Формально он считался несменяемым, однако новелла Константина IX специально оговаривала, что небрежность или даже неуживчивость номофилака является достаточным основанием для его смещения.

Во главе философского факультета стоял ипат философов. В обучении, помимо философии и богословия, большое внимание уделяли чтению и толкованию античных авторов, а также риторике, арифметике, геометрии, астрономии. У Пселла сохранилось живое описание занятий на факультете: зал, который обычно был неполным. Многие студенты опаздывали, ибо их мысли занимало не учение, а разные иные интересы, особенно зрелища; в дождь же вообще аудитория пустовала. Своеобразие метода обучения состояло в том, что студенты задавали вопросы, а профессор, отвечая на них, превращал свой ответ в лекцию, которую студенты записывали, держа тетради на коленях. Вопросы должны были касаться определенной тематики. Помимо того, студенты писали упражнения, которые профессор подвергал критике и исправлял.

В середине XI в. университет был идейным центром Константинопольской столичной знати. Философский факультет возглавлял Михаил Пселл, юридический – его друг Иоанн Ксифилин, будущий патриарх; здесь же преподавал и Константин Лихуд, один из вождей сановной аристократии. По-видимому, с приходом к власти Комнинов университет оказался в оппозиции к правящей клике и церковной верхушке во всяком случае ипат философов Иоанн Итал был обвинен в ереси и подвергнут осуждению. С начала XII в. университет перестает упоминаться в источниках и когда в 60-е годы XII в. должность ипата философов всплывает вновь, она оказывается в руках церкви: новый ипат философов Михаил, племянник митрополита Анхиальского (см. о нем выше, стр. 308), использует свою должность для борьбы против всякого пробуждения рационализма. В XII в. высшее образование сосредоточивается преимущественно в Константинопольской патриаршей

академии

⁶

.

Патриаршая академия помещалась в храме св. Софии, а кроме того, занимала несколько других зданий столицы. Преподавание вела коллегия из 12 учителей, одни из которых разъясняли Библию, другие же – обучали риторике. Высшей учительской должностью была должность магистра риторов. Магистра риторов назначал император, и назначение это обычно сопровождалось включением в состав синклита⁷. Тесно связанный с императорским двором, магистр риторов должен был произносить ежегодно в день богоявления (6 января) похвальную речь императору, а затем в так называемую субботу Лазаря (перед вербным воскресеньем) – панегирик патриарху. После нескольких лет преподавательской деятельности магистр риторов получал обыкновенно назначение на какой-либо из митрополичьих престолов.

В XII в. возникла и высшая школа в подворье церкви св. Апостолов, где – наряду с традиционными дисциплинами (грамматика, риторика, арифметика и т. п.) предметом изучения сделалась также медицина. Обучение носила здесь характер семинарских дискуссий, участниками их были люди разных возрастов; можно было слышать, например, как врачи спорят о венах и артериях, о пульсе или лихорадке. На следующее утро патриарх, считавшийся покровителем школы, выносил решение по спорному вопросу⁸.

В XII в. широко распространяются литературно-философские кружки, группировавшиеся обычно вокруг каких-либо влиятельных аристократов, чаще всего – женщин из дома Комнинов. Участники этих кружков вели беседы на научные темы, составляли руководства по разным наукам, посвященные знатным покровительницам, вели переписку и затем издавали сборники своих тщательно отредактированных и расположенных в хронологическом порядке писем. Уважение к знаниям и культ бескорыстной дружбы поддерживались в этих кружках, что напоминает в какой-то мере атмосферу более поздних кружков эпохиВозрождения.

НАУКА

Недифференцированность научных знаний свойственна была средневековым ученым вообще и византийским в частности. Крупный ученый проявлял обычно интерес к самым разным вопросам: к философии и математике, к истории и астрономии, к тому же он пробовал свои силы и в художественном творчестве. Эта недифференцированность знаний, объяснявшаяся в конечном счете неразвитостью научной мысли, поддерживалась и тем обстоятельством, что источником знаний была в гораздо большей степени традиция, нежели опыт; знания черпались преимущественно из библейской и патристической литературы, из произведений древнегреческих писателей. Жажда знаний вела в это время не к расширению эксперимента, а к систематизации традиции – отсюда проистекает столь характерная для ученых того времени страсть комментировать, составлять словари, толкования, тематические сводки. Сочинения отцов церкви и античных авторов давали нередко готовые ответы на волновавшие византийцев проблемы – и это облегчало развитие научной мысли, но вместе с тем и сковывало ее. Усваивая подчас колоссальную литературу, византийские ученые оказывались образованнее своих западных современников, и в то же время эти знания оборачивались мертвым грузом, тяжким бременем, под которым чахла, не успев расцвести, живая мысль.

Интерес к научной традиции был порожден жизненными потребностями, вызван практическими, утилитарными нуждами⁹, но античный опыт далеко не всегда отвечал этим потребностям, превращаясь нередко в камень вместо хлеба. Математика, астрономия, зоология, медицина и многие

другие дисциплины сводились но существу к систематизации традиции, даже еслиэта традиция уже отставала от жизни. Впрочем, несомненно, жизненный опыт, практика пробивали себе время от времени дорогу через баррикады традиционных суждений.

У порога рассматриваемого периода стоит Фотий, политический деятель (см. выше, стр. 173), патриарх и вместе с тем один из крупнейших знатоков древней литературы. Фотием был составлен первый библиографический труд средневековья – так называемый «Мириобиблион» (буквально: «Множество книг»), или «Библиотека», где собраны сведения о 280 произведениях древнегреческих и византийских авторов, причем несколько десятков из этих сочинений известно нам только по описанию Фотия¹⁰. В своих записках (по современной терминологии – аннотациях) Фотий сообщает библиографические данные об авторе прочитанного сочинения, содержание последнего, нередко приводит отрывки из текста, высказывает критические замечания. Тематика охарактеризованных в «Мириобиблионе» трудов чрезвычайно разнообразна: мы встретим там книги по истории и любовные романы, философские и медицинские работы, богословские трактаты и ораторские произведения. Помимо «Мириобиблиона», Фотию принадлежат также словарь, целью которого было облегчить понимание античных текстов, а кроме того – богословские трактаты и письма.

Интерес Фотия к античной литературе породил даже обвинение его в язычестве: о нем говорили, что во время богослужения он не читал молитв, а бормотал стихи светских поэтов. Фотий интересовался также естественными науками, хотя и опирался на книжную традицию, а не на опыт. Он пытался объяснить естественными причинами землетрясения, заявляя, что они вызываются «не обилием грехов, ноизбытком воды»¹¹; он критически относился к космологии Косьмы Индикоплова¹²и отвергал его взгляд, будто небо и земля – это плоскости, лежащие друг против друга (в духе эллинистической науки Фотий отстаивал мысль о сферичности земли). Но ему не чужды были и обычные средневековые суеверия: он признавал воздействие Луны на состояние здоровья и даже допускал, что в человека могут вселиться злые демоны, вызывая боль в желудке.

Учеником Фотия был архиепископ Кесарии Каппадокийской Арефа (после 850 г. – середина X в.)¹³, активный участник политической борьбы в правление Льва VI (см. выше, стр. 180). Творчество Арефы, если не говорить о толковании библейских текстов, носит по преимуществу публицистический характер: это – политические памфлеты, полемика по богословским и каноническим вопросам. И тем не менее роль Арефы в филологической науке, в собирании классического наследия не менее значительна, чем роль Фотия: по заказу Арефы были переписаны с других античных писателей, причем Арефа отмечал разночтения, вносил собственные конъектуры, комментировал тексты. Наряду с античными авторами он собирал и снабжал толкованиями произведения отцов церкви.

Сохранилось немало рукописей из библиотеки Арефы, изготовленных высококвалифицированными писцами. Текст в этих рукописях обычно располагали так, чтобы оставались довольно обширные поля для собственных пометок (схолий). Некоторые тексты византийские ученые специально переписывали для изучения и комментирования. При этом нередко употреблялись особые знаки для связи отдельных фраз или слов основного текста с относящимися к ним схолиями. Таким путем достигалась известная точность в работе¹⁴.

К этому же периоду относятся древнейшие сохранившиеся до нашего времени византийские рукописи, где употребляются специальные значки для обозначения химических элементов, планет, некоторых терминов. Значки эти, воспринятые из античных рукописей, служили не для магических целей, как это может с первого взгляда показаться, а для рационализации процесса письма: они выполняли роль современных химических и прочих формул. С помощью этих значков, понятных ученым, читавшим и писавшим текст, достигалась некоторая экономия времени и труда писца, а также писчего материала, очень в то время дорогого. Той же цели служили и сокращения отдельных слогов и целых слов, широко применяемые византийскими писцами в рукописях ученого содержания.

В начале X в. между Арефой Кесарийским и другим видным политическим деятелем и ученым Львом Хиросфактом (см. о нем выше, стр. 182) вспыхнула полемика, отразившая противоречие двух направлений в изучении античного наследия: одно направление, представленноеФотием и Арефой, опиралось на Аристотеля, на эллинских историков и ораторов; другое же интересовалось прежде всего Платоном и неоплатониками, античными лириками и трагиками¹⁵. В памфлете «Хиросфакт, или ненавистник чародейства» Арефа обвинял своего противника в увлечении язычеством, в отречении от христианской веры, в том, что тот превращает церковь в театр и занимается эллинской музыкой. Видимо интерес Льва Хиросфакта к античности казался чересчур радикальным даже для Арефы, хотя не исключено, что в пылу полемики он заходил слишком далеко.

Заставка из Рукописи парижской национальной библиотеки. Начало XI в.

Огромная работа по систематизации традиции была проделана при дворе Константина Багрянородного при непосредственном участии самого императора. В это время были составлены многочисленные сборники эксцерптов (извлечений) из древних авторов, связанные единством темы, как-то «Извлечения о посольствах» или «О добродетели и пороке». Сборники эти (особенно сборник «О заговорах против императоров», к сожалению, сохранившийся лишь в незначительных фрагментах) имели определенные политические задачи и предназначены были использовать опыт древности для решения современных проблем. Еще в большей степени эта политическая актуальность свойственна сочинениям Константина Багрянородного и его помощников, созданным на базе византийских архивов: книга «О фемах» содержала сведения о географии Византийской империи, книга «О церемониях» давала сводку материалов о ритуале дворцовой жизни, книга «Об управлении империей» посвящена была истории соседних народов и их взаимоотношений с империей (см. выше, стр. 111). Задачи, поставленные Константином Багрянородным, были актуальными, но средства для их решения лишь в незначительной степени черпались из тогдашнего политического опыта и наблюдений. Современный опыт заслонен был традицией, которая представлялась средневековому автору вполне реальной и жизненной; поэтому, например, географический очерк в книге «О фемах» отвечает по существу действительности не X в., а значительно более раннего времени.

Стремление к систематизации традиции, к составлению компилятивных сводов и справочников вообще чрезвычайно показательно для конца IX и X в. В это времяпоявляется энциклопедический словарь, носящий загадочное название «Суда» или «Свида», которое еще недавно считали именем собственным автора: он содержит не только разъяснение редких слов, но и статьи, посвященные историческим деятелям и событиям прошлого; «Суда» охватывает как античную, так и средневековую историю Византии и ее соседей (например болгар)¹⁶. В это же время была создана и сельскохозяйственная энциклопедия – «Геопоники»¹⁷. Это компиляция из сочинений античных агрономов, где лишь изредка встречаются сведения, свидетельствующие о личном опыте составителя. В X в. создаются и обширные сборники литературных памятников. Константин Кефала собрал лучшие образцы античных и византийских эпиграмм, распределив их тематически по главам; этот свод получил в дальнейшем название Палатинской антологии. Симеон Метафраст составил сборник греческих житий, подвергнув при этом оригиналы редакционной правке¹⁸. Наконец, при Льве VI были изданы «Василики» (см. о них выше стр. 179) – свод правовых норм, созданный для практических нужд, но предназначенный решать практические задачи, основываясь, однако, на компиляции Юстинианова права.

Учеными IX—X вв. была проведена огромная работа по систематизации античной и патристической традиции. В дальнейшем эрудитское комментирование теряет свой прямой смысл и подчас превращается в пустую игру учеными терминами и экзотическими именами. К тому же ученые XII в. все чаще приобретают знания не путем непосредственного обращения к подлиннику, а из разнообразных словарей и толкований. Вырождение эрудитства всего отчетливее проступает в творчестве Иоанна Цепа, писателя XII в. Сын образованного человека, сам получивший хорошее по тому времени образование, Цец занимал невысокий служебный пост и всю жизнь боролся с нищетой. Как всякий неудачник, Цец болезненно переживает малейшие сомнения в своей талантливости или образованности и постоянно подчеркивает, как много он знает. Он, оказывается, владеет множеством языков, в том числе и русским, хотя на самом деле он вряд ли мог произнести

что-нибудь, кроме несложного приветствия: «Здравствуй, сестрица» или «Добрый день»¹⁹. Он гордится, что держит в голове целую библиотеку, что никогда еще бог не создавал человека с лучшей памятью, нежели Цец.

Архангел Михаил из "слов" Иоанна Златоуста. 1078 г.

Но как же использовал Цец свою память и свои знания? Он выпустил сборник писем – частично настоящих, частично фиктивных – и снабдил их обширным стихотворным комментарием, озаглавленным «Книга историй», но известным под условным титулом «Хилиады» («Тысячи»), поскольку первый издатель разделил это сочинение на 13 отделов, примерно, по тысяче строк каждый. «Хилиады» буквально переполнены сведениями по греческой мифологии, истории, литературе, искусству – но сведения эти сообщаются хаотично и цель их – показать начитанность самого писателя. Кроме того, Цецу принадлежат комментарии к ряду античных авторов (Гомеру, Гесиоду, Аристофану и др.), где он охотно прибегает к аллегорическому истолкованию текста²⁰.

Если Цец – это чуть-чуть скорбная и вместе с тем немного комичная фигура последнего эрудита, не знающего, что делать с собственной ученостью, то уже в XI в. появляются ученые нового склада, для которых накопление и систематизация знаний перестают быть самоцелью. Усвоенное ими античное наследие приводит к конфликту с богословскими догмами.

Начало новому этапу в развитии науки было положено ипатом философов Михаилом Пселлом (1018 – ок. 1096).

Пселл – одна из самых сложных и противоречивых фигур в истории византийской культуры²¹. жадный приобретатель чинов и поместий и вместе с тем, пожалуй, самый всеобъемлющий ум в византийской истории; не знающий усталости университетский профессор, который ночи напролет готовится к занятиям; автор бесчисленных произведений по математике, философии, филологии, богословию, истории, праву, медицине, музыке, астрономии, агрикультуре... Конечно, эти сочинения в основе своей компилятивны, однако в целом Пселл пошел дальше своих

предшественников-эрудитов конца IX—X в. Во-первых, он содействовал расширению интереса к античной философии: если до Пселла из античных философов только Аристотель пользовался авторитетом, если Фотий с осуждением и раздражением говорил о Платоне, то Пселл, развивая мысли ученого X в. Льва Хиросфакта, обратился к Платону и неоплатоникам, которых он трактовал как предшественников христианства. Идеями неоплатонизма пронизано его сочинение «Всеобщее наставление» (Διδασχαλια παντοδαπη); от неоплатоников Пселл заимствовал учение о трех основных сущностях: Едином (или боге), Высшем разуме и Душе; от неоплатоников воспринял он и учение о героях и демонах как посредниках между богом и людьми.

Во-вторых, Пселл отстаивал рационализм, выступая против невежественных монахов, которые, по его словам, предают Платона анафеме, словно сатану. Пселл высмеивал веру в чудеса, считая, что каждое явление имеет свою естественную причину. Развивая мысли Фотия, он писал: «Бог, само собой разумеется, есть конечная причина землетрясений, как и других вещей, но ближайшая причина

(προσεχες αιτιον) землетрясений – поднимающийся из земли ветер»²². Природа (φυσις) представлялась ему началом, рассеянным везде, невидимым, но постижимым разумом. В соответствии с этим он выделял две части философии: одна из них имеет своим предметом то, что постигается духом, т. е. потусторонний мир («вечности»), предмет второй – земной мир, доступный разуму. Огромное значение Пселл придавал математике, которая, по его словам, уступает лишь богословию; при этом Пселл подчеркивал единство геометрии (науки о протяженном) и арифметики (науки о непротяженном) и видел в этом единстве наук отражение единства протяженного и непротяженного. Однако рационализм Пселла непоследователен, и в минуту опасности он готов был отказаться от своих античных учителей; да, он возлюбил Платонов и Хрисиппов – но лишь в определенных пределах; из их учения он кое-что опустил вовсе, а воспринятое соединил со

священной мудростью, «как это делали Григорий и Василий, великие светочи церкви»

²³

.

Человек средневековья, Пселл считал теологию первой мудростью и видел свою задачу в сочетании античной философии с христианством, рассуждений, основанных на силлогизме, с верой. Полемизируя с мистицизмом патриарха Михаила Кирулария, Пселл сам отдавал дань мистицизму в духе неоплатоников, говоря об устремлении души к Единому. Высмеивая магию, он, тем не менее, в трактате «О свойствах драгоценных камней» останавливался прежде всего на сверхъестественных свойствах, приписываемых минералам.

Гораздо более свободен Пселл в историческом творчестве. В его «Хронографии» (см. выше, стр. НО) нетследов традиционного представления о сверхъестественной первопричине исторического процесса: историю творят люди, руководствуясь своими корыстными побуждениями. Принадлежа к господствующему классу, Пселл осуждал в «Хронографии» любые попытки выступления народных масс. Павликианское учение о зле как о сущем в природе и обществе было отвергнуто Пселлом; в соответствии с христианскими принципами он рассматривал зло как относительную категорию, как отсутствие блага. Вместе с тем Пселл критиковал многие отрицательные стороны византийской действительности: лицемерие монашества, деспотизм императоров, безудержные траты двора.

Рационалистические тенденции, зарождавшиеся у Пселла, нашли дальнейшее и более радикальное развитие в творчестве его младшего современника Иоанна Итала.

Иоанн был выходцем из Италии. Он обучался в Константинополе и некоторое время слушал лекции Пселла, но очень скоро разошелся со своим учителем, ибо, по словам Анны Комниной, он не выносил учителей и не терпел учения. Многое их разделяло: Пселл был сама осторожность и более всего стремился жить в мире со всеми властями, Итал же оказался человеком резким и неуживчивым, не сдержанным в речах, вспыльчивым и готовым в ходе научной дискуссии вцепиться в бороду противника. И в своем учении Итал шел дальше осторожного Пселла: основываясь на классиках греческой философии (прежде всего на Аристотеле и Платоне), Итал ставил под сомнение такие что идеи, придающие ей форму, столь же исконны, как бог. Итал отрицал учение церкви о посмертной судьбе душ и склонялся к тому, чтобы признать либо переселение душ, либо полное исчезновение человеческой души после смерти. В соответствии со своим рационализмом Итал отказывался поклоняться иконам²⁴.

Рационалистическое учение Итала осталось чуждым константинопольскому плебсу (μος)²⁵и нашло распространение преимущественно в кругах городской интеллигенции, но объективно оно было антицерковным, антифеодальным, отвечавшим прежде всего интересам горожан. Алексей I приказал рассмотреть дело Итала на церковном соборе 1082 г.²⁶Философ держался с достоинством, отвергая обвинения и отстаивая справедливость своих суждений. Он был предан анафеме, и вместе с ним подверглись осуждению многие его ученики. Дальнейшая судьба Итала неизвестна.

Рационалистическим тенденциям в науке XI—XII вв. соответствует и усиление интереса к положительным знаниям. В XI в. появляется ряд работ по медицине и фармакологии, среди которых особенно значительным был трактат Симеона Сифа «О свойствах растений». Сиф опирался не только на античную традицию, но и на личный опыт и на арабскую медицинскую литературу. Больничное дело достигает в Константинополе XII в. высокого уровня: больница, основанная Иоанном II при столичном монастыре Пантократора, имела постоянный штат врачей и ассистентов, в том числе специалистов – хирургов и акушерок. Помимо больницы на 50 коек, при монастыре имелась школа для обучения врачебному искусству, а также велся регулярный прием приходящих больных. Врачей делили надве смены, каждая из которых работала в течение месяца; жалование врачам выплачивалось деньгами и хлебом, они пользовались даровой квартирой, освещением и

монастырскими лошадьми, правда, при этом им категорически возбранялась частная практика

²⁷

.

Значительно распространяется в XII в. астрология, пользовавшаяся поддержкой Мануила I. Пронизанная множеством предрассудков и наивной верой в связь между расположением светил и земными событиями, наука эта, тем не менее, способствовала расширению представлений о вселенной и попыткам обнаружить в самой природе естественные причины событий.

Расширяются и географические горизонты византийцев, и их этнографические интересы. В письмах тех лет подчас обнаруживаются живые описания окраин империи или соседних народов, где подмечены особенности быта, одежды, питания, жилищ²⁸.

С созданием юридического факультета некоторых успехов добивается юриспруденция. Правоведы XI —XII вв. издают сборники императорских постановлений и комментарии к старым сборникам; был, в частности, опубликован указатель к «Василикам» – так называемый «Типукит» (от греч. τι που χειται, «что где находится»). Правоведы XI—XII вв. обращались к Юстинианову своду и, сравнивая с ним «Василики», упрекали редакторов «Василик» в неправильных переводах. В XII в. появляется ряд комментированных сборников канонического права: Аристина, Зонары и Вальсамона; часть из них была в дальнейшем использована на Руси для выработки церковного права. Комментарии Зонары и Вальсамона составлены с принципиально различных позиций: Вальсамон был апологетом Мануила I Комнина, Зонара принадлежал к монашеской оппозиции и критиковал Комнинов за пренебрежение синклитом. Поэтому Вальсамон и Зонара расходятся в трактовке ряда конкретных правовых вопросов. Распространение рационализма и положительных знаний совпадает с возрастанием индифферентизма к официальному христианству. В сочинениях писателей XII в. все чаще слышатся жалобы на пустоту храмов (особенно в таком торговом городе, как Фессалоника), на епископов, из чьих уст можно услышать лишь нечестие; в нарушение канонических правил священнослужители нередко участвуют в военных операциях.

Рационализм XI—XII вв. пробивал себе дорогу в упорной борьбе с традиционными воззрениями. То и дело возникали острые дискуссии. Предметом спора в XI в. становится вопрос о землетрясениях – вызываются ли они естественными причинами, как думали Фотий и Пселл, или же являются божьей карой за грехи человечества? Острым нападкам со стороны церковно-монашеских кругов подвергается астрология, которая кажется ортодоксальным защитникам христианства псевдонаукой, отвергающей божественное провидение и – коль скоро все предопределено положением звезд – не оставляющей места для молитвы к божеству. По существу тот же вопрос обсуждается и в исторической науке: что лежит в основе исторических событий – божественное предопределение или судьба? В кругах, близких к Мануилу I, отстаивали представление о судьбе как о движущей силе исторического процесса – напротив, сторонники ортодоксальных христианских воззрений доказывали, что исторические события есть результат действия божественного промысла. Вопрос о несотворенности материи, поднятый Иоанном Италом, продолжал дискутироваться и после его осуждения: ипат философов Михаил в 60-е годы XII в. метал громы и молнии против своих (анонимных) противников, допускавших, что вселенная не была сотворена, но существовала от века.

Эта борьба идей всего острее обнаруживается в сфере богословия.

БОГОСЛОВИЕ

Византийские писатели единодушно связывают с правлением Василия II упадок образованности: суровый император-воин, в отличие от своего деда Константина VII, пренебрегал науками, считая, видимо, ученые занятия ненужной забавой в условиях, когда чуть ли не каждый год византийские войска отправлялись в поход против соседей. Университетская жизнь замирает, зато именно на это время приходится расцвет мистики, связанный с деятельностью Симеона и его учеников²⁹.

Симеон Богослов, или Новый Богослов (его прозвище по-разному передается рукописной

традицией³⁰), родился в 949 г. в Пафлагонии в знатной семье. Юношей он переехал в Константинополь и поступил на государственную службу, скоро достигнув положения члена синклита. В своих сочинениях Симеон постоянно возвращается к картинам дворцовой жизни, и вельможа в блестящих одеяниях, получающий приказы из уст василевса, кажется ему счастливейшим из смертных. И все-таки Симеон бросил административную карьеру и сделался монахом, а затем игуменом монастыря св. Мамы. Монашество не стало для Симеона бегством от мирских забот – напротив, он был втянут в острую борьбу: сперва с подчиненными ему монахами, недовольными теми дисциплинарными строгостями, которые вводил Симеон; затем – с окружением патриарха, не желавшего примириться с самовольством игумена св. Мамы. Около 1009 г. Симеон по требованию патриарха должен был оставить свой монастырь и удалиться из столицы в Христополь. Правда, на защиту Симеона поднялись многие видные синклитики, и патриарху пришлось кое вчем уступить, но назад Симеон уже не вернулся: он основал новый монастырь в пригороде Константинополя на

обильные средства, полученные от «архонтов». В 1022 г. он умер

³¹

.

Сущность учения Симеона заключалась в признании возможности для человека реально, чувственно достигнуть божества: подобно тому, как некогда Логос воплотился в человеке, троица может снизойти до верующего³². Бог создал два мира: видимый и невидимый – и соответственно два солнца: чувственное и умственное; видимый мир освещается чувственным солнцем, невидимый – умственным, и нет между ними никакого взаимопроникновения. Только одно существо, человек, создано двойственным, состоящим из тела и бесплотной души и потому способным воспринять оба солнца. В отличие от неоплатоников, для которых восхождение человека к божественному уму есть бегство от плоти и от чувственного мира, Симеон говорит о нисхождении божества к человеку в его нынешней реальности. Что же нужно для воспитания в себе способности реально увидеть божество? Симеон выдвигает ряд этических требований, предназначенных для выработки в себе соответствующего состояния: это постоянное ощущение страха божьего, строжайшее послушание, ясность веры и абсолютный индивидуализм. «Да не разрушишь ты свой дом, – провозглашает Симеон, – стремясь помочь ближнему возвести жилище». Все эти этические нормы вполне соответствовали нравам византийского двора с его раболепием и деспотизмом.