Текст книги "«Давай полетим к звездам!»"

Автор книги: Сергей Чебаненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

На работе все как-то сразу, без сплетен и сюсюканья за спиной, уяснили, что “Инга – девушка нашего Мартика, и у них  все очень серьезно”. Даже Мишка Соколов, известный показным ретроградством и любивший поморализировать по поводу отношений между мужчиной и женщиной, изрек:

– Наконец-то, ты остепенишься, Луганцев. А то, понимаешь, одни юбки на уме...

– Убью, – я шутливо погрозил ему кулаком.

...Вопреки моим ожиданиям никакого “забора дощатого” в полутемном переулке не оказалось. От остановки к большим высоким воротам проходной Всесоюзного комитета по космическим исследованиям вела широкая асфальтовая дорога.

На посту охраны лейтенант с голубыми петлицами на кителе долго изучал мой паспорт и служебное удостоверение, и только потом достал из ящика рабочего стола заранее выписанную на меня карточку разового пропуска.

– Пойдете прямо, никуда не сворачивая, – пояснил бесцветным голосом. – Примерно через двести метров будет главный административный корпус. Вам в левое крыло и на второй этаж.

За воротами сверхсекретного Комитета по космосу асфальтовая дорога нырнула в густой коридор из кустов и деревьев, надежно закрывавший от глаз все, что было слева и справа. До самого входа в главный административный корпус никаких боковых ответвлений не обнаружилось.

На втором этаже административного здания я отыскал обитые кожей двери с надписью “Приемная”. За дверью оказалась большая светлая комната с секретарским столом и несколькими мягкими диванами. За столом разбирала бумаги светловолосая женщина-секретарь. В левой от входа стене была еще одна плотно закрытая дверь. На двери висела красная табличка с золотистой окантовкой и надписью такими же золотистыми буквами “Генеральный директор Всесоюзного комитета по космическим исследованиям”. Фамилии владельца кабинета на табличке не было – может быть, тоже в целях секретности.

С одного из диванов поднялся высокий молодой мужчина в строгом синем костюме.

– Мартын Луганцев, корреспондент “Советских Известий”? – цепкий взгляд скользнул по моему лицу.

– Да, у меня назначена встреча с Сергеем Павловичем Королевиным. На половину третьего.

– Знаю, – мужчина кивнул. – Сергей Павлович ждет вас, проходите.

Он сделал шаг вправо и распахнул дверь, ведущую в кабинет Королевина.

Кабинет Генерального директора ВККИ оказался небольшим, чуть побольше приемной. Два огромных окна, за которыми шелестели листвой высокие зеленые клены, стены заставленные шкафами с книгами, и рабочий стол в правом углу комнаты. На столе – лампа “медуза” на длинной ножке, несколько папок с бумагами и вертикальная рамка с какой-то фотографией.

Из кресла за столом навстречу мне поднялся хозяин кабинета.

Когда я готовился к этой беседе, смог отыскать только два изображения Королевина – оба в английском “Спейсфлайте”. Фотографии были сделаны во время “космических” митингов на Красной площади, когда чествовали кого-то из наших прославленных космонавтов. На одном фото Королевин был в широкополой шляпе, и его лицо было плохо видно. А другая фотография была немного смазана, изображение не сфокусировано, и разглядеть на фото можно было только общие черты лица.

Генеральный директор ВККИ Сергей Павлович Королевин оказался плотным человеком среднего роста. Круглое лицо, высокий лоб. Темно-русые волосы с едва заметной сединой. Строгий и внимательный взгляд карих глаз. Одет был в серый летний костюм, без галстука, воротник на светло-голубой рубашке расстегнут.

– Товарищ Луганцев? – Он улыбнулся и протянул руку. -Рад с вами познакомиться.

Рукопожатие было некрепким, но и не безвольным.

– Здравствуйте, Сергей Павлович. Мне поручили подготовить статью...

– Я знаю, – он остановил меня жестом. – Алексей Иванович звонил сегодня утром. Мы с товарищем Аджубеевым давние знакомые. На высшем, так сказать, уровне.

В его темных глазах блеснула веселая искорка.

– Присаживайтесь, – он махнул рукой в сторону стульев около рабочего стола. – От чаю не откажитесь?

– Не откажусь, – я бы, конечно, предпочел кофе, но со своим уставом в чужой монастырь не ходят.

– Вот и замечательно, – Королевин кивнул и, щелкнув тумблером, произнес в селектор:

– Зинуля, нам два чая.

Он вернулся в кресло за столом и несколько секунд молча изучал меня, пока я немного суетливо доставал из сумки ручку и блокнот.

– С чего начнем?

– Сергей Павлович, мне нужно, чтобы вы рассказали о себе...

У Королевина очень необычная улыбка. Плотные губы, не разжимаясь, растягиваются широко, чуть приподнимаясь краешками кверху. Крупное круглое лицо Сергея Павловича начинает лучиться какой-то особой добротой и умиротворенностью. Но длится это всего лишь мгновение. Затем его лицо застывает, и тень забот и глубокой усталости снова обозначается на высоком крутом лбу.

– О себе... – он задумался. – Родился в Житомире. Отец был учителем, умер рано... Мама жива, сейчас живет здесь, в Москве. После окончания школы учился в Киевском политехе, затем перевелся в Бауманку. Диплом защищал у Алексея Николаевича Туполина, нашего известного авиаконструктора. В двадцатые годы увлекался планеризмом. И планеры конструировал, и сам летал.

Он чуть помедлил, собираясь с мыслями, и продолжил:

– Потом загорелся идеей поставить на планер ракетный мотор. Начал изучать реактивное движение. Нас собралось тогда человек двадцать молодых инженеров, которые хотели заниматься ракетной техникой. Сконструировали и запустили несколько небольших экспериментальных ракет. Потом по инициативе замнаркома Тухачевского был создан Реактивный научно-исследовательский институт, и мы стали его сотрудниками...

Он замолчал.

– А потом был тридцать восьмой год, – на лице Королевина появилась горькая ухмылка. – Партия вплотную занялась врагами народа... Один из сотрудников нашего РНИИ написал донос, и я оказался среди вредителей. Пятьдесят восьмая статья... Расстрельная... Правда, расстрел заменили десятью годами лагерей. Два года мыл золото на Колыме.

Дверь кабинета распахнулась, и светловолосая немногословная Зинуля внесла поднос с двумя чашками ароматного чая. Когда чашки заняли свое место на столе передо мной и Королевиным, Сергей Павлович продолжил:

– Потом меня перевели работать в “шарашку”, к Туполину – он тоже был арестован в конце тридцатых и получил срок. Кстати, по его заявке в адрес Лаврентия Берия меня и вытащили с Колымы. Вовремя вспомнил Андрей Николаевич своего бывшего дипломника... Туполин тогда работал над бомбардировщиком АНТ-58. Еще через два года я был направлен в Казань, под начало моего давнего знакомого Валентина Петровича Глуховцева. Режим там был строже, чем в “шарашке” у Туполина. Ко мне даже был приставлен персональный конвоир. Работа от зари до зари, постоянные шмоны, стукачи... Я был уверен, что рано или поздно нас всех, как говорится, выведут к стенке и шлепнут без некролога. Но пронесло. Летом 1944 года меня досрочно освободили.

Он отхлебнул чай.

– Вы уже в те годы начали заниматься ракетной техникой?

– Еще нет, – Королевин покачал головой. – Ракетами вплотную мы стали заниматься только весной 1945 года. Тогда нас, группу инженеров, командировали в Германию – искать остатки ракеты “Фау-2” Вернера фон Брауха. А потом руководство нашей страны поставило задачу: в кратчайшие сроки создать аналог немецкой ракеты. Вот с тех пор я и стал окончательно на ракетную стезю. За прошедшие два десятка лет было очень много разных работ в области ракетной и космической техники. О многих вы уже слышали в сообщениях ТАСС, но большинство все еще остаются секретными.

– Ну, в секретную область углубляться не будем, -поспешно заверил я. – Давайте поговорим о вещах, которым в ближайшее время предстоит стать несекретными. Сергей Павлович, расскажите, как родилась наша лунная пилотируемая программа.

Королевин допил чай, отодвинул в сторону чашку, расслабленно откинулся в кресле и неторопливо принялся рассказывать:

– После запуска первого искусственного спутника всем стало ясно, что уже не за горами полет человека на космическую орбиту. Зимой 1959 года вышло постановление Советского правительства о создании Всесоюзного комитета по космическим исследованиям. Возглавить его на специальном заседании Политбюро ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев предложил мне...

Я скорописью строчил в блокноте, стараясь не упустить ни слова. Королевин говорил хорошо, связно. С небольшими правками могла получиться готовая статья.

– Америка очень нервно восприняла наши космические успехи. Видимо, полет Юрия Алексеевича Гагарова оказался той последней каплей, которая переполнила чашу терпения и сдержанности американской администрации. Всего через полтора месяца после орбитального полета Юрия Гагарова, 25 мая 1961 года, президент США Джон Кеннеди выступил с обращением к стране, в котором заявил о намерении осуществить высадку американского космонавта на лунную поверхность к концу десятилетия. Мы же не собирались “отдавать” Луну американцам. С лета 1961 года и началось практическое создание ракеты, которую потом назовут “Ленин”.

В течение следующего часа Королевин очень обстоятельно и подробно рассказывал мне о предстоящей экспедиции на Луну. Я с усердием пишущего диктант прилежного школьника, почти дословно заносил сказанное им в рабочий блокнот. Говорил Сергей Павлович живо, увлеченно и очень понятно, без технических подробностей, излишних для неподготовленного читателя.

Как рассказал Королевин, лунная ракета “Ленин” состоит из пяти ступеней. Первые три используются для выведения ракетно-космического комплекса “Знамя”-“Лунник” на орбиту вокруг Земли. Четвертая ступень разгоняет его к Луне. Пятая тормозит около Луны и переводит корабль “Лунник” на посадочную траекторию. Космический корабль “Знамя” с Олегом Макариным останется “дежурить” на окололунной орбите, а посадочный корабль “Лунник”, пилотируемый Алексеем Леонтьевым, должен прилуниться. После посадки Леонтьев выйдет на лунную поверхность, установит государственный флаг, возьмет образцы грунта и снова стартует в космос. На орбите он вернется в корабль “Знамя” и вместе с Макариным отправится домой, на Землю.

– Вся лунная экспедиция от момента старта ракеты-носителя с космодрома Байконур и до посадки спускаемого аппарата в северной части Казахстана займет около двух недель, – завершил рассказ Королевин.

– Ну, вот, пожалуй, и все, Сергей Павлович, – я закрыл блокнот. – Материала для первой статьи более чем достаточно. Я не утомил вас расспросами?

Королевин посмотрел на часы:

– Мы беседовали всего около полутора часов. У меня не так часто бывают журналисты, чтобы я очень уж уставал от таких бесед. Тем более, как я слышал, перед вами поставлена задача представить меня и моих коллег-конструкторов общественности... Очень рад знакомству с вами, товарищ Луганцев. Будем работать и в дальнейшем.

– Хотелось бы, Сергей Павлович, – я понял, что пора закругляться и сунул блокнот с ручкой в сумку. – Надеюсь, что мне удастся побывать и на космодроме.

– Ну, с эти проблем не будет, – Королевин взмахнул рукой, поднялся из кресла и вышел из-за стола. – С нашего ведомственного аэродрома на Байконур ежедневно летает самолет. Соберетесь лететь – позвоните в мою приемную, Зинуле. Она для вас забронирует место.

– Спасибо, Сергей Павлович! До свидания!

– До свидания, товарищ Луганцев.

Он крепко пожал мою руку, и я вышел из кабинета.

Зинуля из-за секретарского стола скользнула по мне безразличным взглядом, а мужчина в строгом синем костюме, казалось, дремал на мягком диване и даже не открыл глаз.

Я вышел из административного корпуса и зашагал к воротам.

– Сам директор – ну и ну! -

Рассказал мне про Луну,

Про наш будущий полет

До космических высот,

– скороговоркой пробормотал под нос, нырнув в зеленый коридор. “Вирус мелкого стихоплетства”, как выражается Инга, иногда поражает меня в самые неожиданные моменты.

Мысли все еще вертелись вокруг только что завершившейся беседы. Пожалуй, интервью получилось. Королевин оказался интересным собеседником и очень подробно ответил на все вопросы. Теперь оставалось только расшифровать сделанные скорописью записи, творчески преобразовать их в связный текст, перепечатав начисто на пишущей машинке. Может быть, что-то нужно будет подсократить, расставить кое-какие акценты – и можно отдавать работу на визу Аджубееву.

Мысленно нарисовал портрет Королевина в рабочем кабинете. Так я поступаю всегда после каждого интервью.

Воображаемая “картинка” очень помогает писать: словно снова видишь перед собой собеседника, можешь всегда выделить какую-то черту его характера, подчеркнуть что-то из внешности, обратить внимание на любой предмет в окружающем пространстве.

Королевин – очень целеустремленный и властный человек. Настоящий лидер. Умный, знающий, требовательный. И вместе с тем – романтик и мечтатель. Редкое сочетание душевных качеств.

Но одновременно он и очень прост в общении. Нет величия, зазнайства, самолюбования. Простой Генеральный директор. И речь у него простая... Слово “первый” произносит очень смешно, вставляя между слогами мягкий знак -“перьвый”.

Кабинет у него без изысков и помпезности. Простой рабочий кабинет простого Генерального директора. Самый обычный письменный стол, шкафы с книгами, лампа “медуза” на ножке.

Что еще? Значок на лацкане пиджака с изображением улыбающегося Гагарова в скафандре. Странный, кстати, значок... Подпись под изображением какая-то необычная. Гагаров расписывается очень четко и ясно, без всяких завитушек, петель и прочей стильной ерунды. Буквы “О” и “В” в конце его подписи всегда имели законченное начертание и читались очень легко.

А подпись на значке, который носил Королевин, была совершенно иной. После буквы “Р” не было букв “О” и “В”, а шла какая-то короткая волнистая линия, которая заканчивалась отдельной острой черточкой.

“Наверное, так, – с волнистой линией в “хвостике”, -Юрий Гагаров расписывался раньше, – решил я. – А потом стал подписываться с четким начертанием всех букв в фамилии”.

Чеслав Волянецкий и другие – 2

(рабочие записи)

ПАПА КАРЛО И ДОН КАРЛЕОНЕ

Карлос Донилья невысокого роста, полноват и рыхл. Короткие темные волосы с уже обозначившейся сединой на висках аккуратно причесаны на косой пробор, но даже тщательно выполненная прическа не в силах скрыть их кучерявости и непокорности. Черные, демонически поблескивающие глаза смотрят на меня внимательно и пытливо. Вокруг глаз заметна паутинка мелких морщинок. Минувшим летом Карлос отпраздновал сорокапятилетие. По местному времени, конечно.

Мы расположились около гостевого столика в рабочем кабинете Донильи. Мягкие кресла, горячий кофе и вазочка с печеньем – все располагает к доверительной беседе. За окнами шумят машины: Ленинский проспект в Москве один из самых оживленных. Офис Карлоса замаскирован под обычную трехкомнатную квартиру, принадлежащую гражданину Андрею Константиновичу Круглякову – именно эти фамилия, имя и отчество значатся в советском паспорте Донильи.

– Значит, ты утверждаешь, что буквально за секунды этот упавший в пропасть бензовоз превратился в снег?

– В белый порошок, – уточняю я. – Который внешне был очень похож на снег. Извини, химический анализ сделать не успел.

Карлос молча проглатывает мою колкость и задумчиво барабанит пальцами по столешнице.

– Я бы принял твой рассказ за глупую шутку, – Донилья отпивает кофе из чашки и недовольно плямкает губами:

– Ты не находишь, что кофе немного горьковат?

– Кофе как кофе, – пожимаю плечами и возвращаюсь к теме разговора:

– Ты бы принял мой рассказ за шутку, если бы не что?..

– Нет, я все-таки добавлю сахара, – Карлос берет сахарницу и колдует над чашкой.

Сейчас Донилья пребывает в расслабленном и благодушном состоянии. Когда шеф находится в этом состоянии, мы, местные резиденты и кураторы, за глаза именуем его Папой Карло. Если же Карлос зол и раздражен, -что, впрочем, случается с ним крайне редко, – прозвище добродушного столяра из сказки о Буратино плавно трансформируется в бандитско-мафиозное имя Дон Карлеоне.

Карлос завершает манипуляции с кофе, отпивает глоток, довольно причмокивает губами и продолжает:

– Признаться, поначалу, я все же решил, что ты нас разыгрываешь... Уж слишком твой рассказ отдавал чертовщинкой. Дешевым розыгрышем.

Он лукаво щурится.

– Но потом я посмотрел записи со спутника слежения и видеоотчет твоего “ангела-хранителя”. И пришел к выводу, что ты говоришь правду. В словах человека можно усомниться, но “ах” врать не умеет.

– Ну, да, самое время мне заделаться шутником, -саркастически замечаю я. – Как раз за полмесяца до главного события всей нашей программы!

– Не злись, – умиротворяюще произносит Карлос и обезоруживающе улыбается. – Слишком уж невероятно все, что с тобой случилось...

– Да я не злюсь... Просто накануне советской высадки на Луну мне не до шуток! Уж можешь поверить!

– Верю, Чеслав, – кивает Донилья. – Что я, не вижу? У тебя сейчас самый напряг...

– Ты уже доложил Совету Главных о случае со мной?

– В тот же день, – он кивает и снова смакует кофе. -Главные стали на уши. Все как один! Королевин надавал мне кучу поручений. Но толку пока ноль – мы по-прежнему не знаем, кто тебя атаковал трое суток назад. Кстати, у тебя самого есть какие-нибудь версии?

– Сплошная фантастика, – я отмахиваюсь. – Ты прав: все происшедшее слишком уж невероятно...

– И все же твои версии?

– Хорошо, – вздыхаю я. – Версия номер один: мы столкнулись с проявлением какой-то местной технологии, которая нам не известна.

– Это при нашем-то глобальном контроле всего и вся в этом мире? – Карлос скептически фыркает. – Чеслав, можешь мне поверить: ни одна страна не разрабатывает способов обращения бензовозов в летающий белый порошок!

– А какого-нибудь чудака-профессора ты полностью исключаешь? Сидит где-нибудь на отшибе, в Альпах или в Тибете, гений-одиночка и тихонько кропает научные открытия...

– Чеслав, можно я позвоню Жану Марэ? – Донилья хохочет. – Скажу, что ты готов написать сценарий очередного фильма о Фантомасе!

Он долго смеется. Наверное, представляет меня в обнимку с Луи Дефюнесом в роли комиссара Жу. Отпив кофе, уже серьезно замечает:

– Хорошо, допустим, что какую-то сказочную технологию в одиночку придумать действительно можно. Но чтобы ее реализовать, нужна промышленность, нужны заказы заводам и предприятиям. Многомиллионные или даже многомиллиардные. Чеслав, мы бы ущучили этого чудака-профессора еще на стадии закупки материалов для его чудо-опытов.

– Ну, тогда не знаю, – развожу руками. – Тогда остается совсем уж экзотика: инопланетяне, параллельные миры, пришельцы из будущего. Стругацкие, Лем и Хайнлайн в одном флаконе.

Какое-то время мы молча пьем кофе. Карлос пользуется “буржуйским” дезодорантом “Олд Спайс” – по мнению моего носа, чрезмерно, – и запах мужской косметики перебивает кофейный аромат. Делаю парочку глотков и отставляю в сторону чашку. Разбавленная “вечная свежесть” да и только!

– Я отдал обе записи – со спутника, и с твоего “хранителя” – на анализ нашим экспертам, – после паузы сообщает Карлос, совершенно не заметив моего кофейного демарша. – Результат пока нулевой. Бензовоз действительно рассыпался в белую пыль за доли секунды. Второй бензовоз и белый “форд” тоже обратились в порошок и растаяли в воздухе. Наша поисковая бригада прочесала весь район происшествия. Никаких новых следов или каких-то аномалий. Обычная дорога, обычное ущелье, обычные камни вокруг.

Донилья снова замолкает. Задумчиво помешивает ложечкой остатки кофе в чашке.

– И самое главное... Непонятно, что это было: какая-то невероятная случайность или целенаправленное нападение именно на тебя?

Он вопрошающе смотрит на меня, словно и в самом деле надеется услышать какой-то вразумительный ответ.

– Не знаю, – пожимаю плечами. – У меня нет никаких гипотез. На “хвост” я никому не наступал. Обычная работа, строго по нашему плану. Напряженная, но в целом скука и рутина. И вдруг такое...

– Ладно, – Донилья допивает кофе одни глотком и отставляет чашку. – “Хранитель” всегда с тобой?

– Обижаешь, шеф? – скалюсь я. – Помнится, инструкцию ты лично вбивал в мою непутевую башку еще во время первой стажировки на базе.

– Знаю я вас, сорвиголов... – ворчит Карлос. – Ты и Милентьев всегда выкидываете самые невероятные коленца! Не случайно вы так любите работать в паре, ох, не случайно!

Жора Милентьев курирует мою резидентскую деятельность. Человек он крайне осторожный и всегда уравновешивает меня в нашем рабочем тандеме. Но я не хочу спорить с Донильей: начальству со стороны всегда виднее.

– Может я и сорвиголова, но никогда не был идиотом.

– Ладно, ладно, не обижайся, – примирительно улыбается Донилья. – И вот что... Совет Главных принял положительное решение по Мартыну Луганцеву и Инге Лаукайте. Исполнителем я рекомендовал тебя. Совет согласился.

– Здрасьте – пожалуйста! Еще и эта канитель на мою голову! И это во время выполнения первой лунной? Финальная часть работы в самом разгаре, а здесь...

– Волянецкий, ты не кипятись, ладно? – Карлос досадливо морщится. За добродушным ликом Папы Карло замаячила тень жесткого администратора Дона Карлеоне. -Исполнение назначено на конец ноября. Это уже после полета Леонтьева и Макарина.

Я покорно вздыхаю:

– Ладно уж... Как мне получить их досье?

– Тебе передаст их Милентьев... Кстати, об этой барышне, Инге Лаукайте. Мы так и не нашли некоторых документов для ее личного дела. В биографии значится, что она – воспитанница детского дома в Риге. Но в архиве детского дома документов на Ингу Лаукайте не обнаружилось.

– Где-нибудь затерялись, наверное, – пожимаю плечами. -Был бы человек, а бумажка – это только бумажка!

– Да? – Карлос озабоченно выпячивает нижнюю губу. – Но ты на всякий случай присмотрись к ней повнимательней. Как последняя контрольная инстанция. Я тоже, конечно, еще посмотрю...

Донилья пару секунд задумчиво глядит на меня и говорит:

– Знаешь, а я все-таки закреплю за тобой парочку “шмелей”. Полетают следом, посмотрят, поохраняют.

– Надеюсь, они будут работать в невидимом режиме? -шутливо скалюсь.

– Ну, я же не сорвиголова! – хохочет Карлос.

Мартын Луганцев и его собеседники – 3

(записки журналиста)

ГЛАВНАЯ РАКЕТА СОВЕТСКОЙ СТРАНЫ

– Значит, вы хотите, чтобы я рассказал об устройстве нашей ракеты?

Мы не спеша идем с Василием Павловичем Михеевым вдоль “главного проспекта” предприятия, на котором создавалась большая часть нашей космической техники – от первого спутника и корабля “Восток” до лунного орбитального корабля “Знамя” и могучей ракеты-носителя Н-1 “Ленин”. Слева от нас расположились аккуратные трехэтажные здания конструкторских подразделений, справа – длинные серые, без единого окна корпуса заводских цехов.

Вчера я убил почти весь день, чтобы договориться с Михеевым о встрече. Секретарь в приемной на все звонки холодным и бесстрастным голосом сообщала, что Василий Павлович занят, у него совещание, когда совещание окончится – неизвестно, но после его окончания Михеев сразу же уезжает в министерство. На это ледяное сердце на том конце телефонного провода совершенно не действовали увещевания и объяснения, и я уже совсем было отчаялся добиться встречи с Главным конструктором нашей лунной ракеты.

Выручила меня Инга. Она с полчаса молча наблюдала за жалкими потугами прорвать секретарскую блокаду, сидя на диване в моей гостиной, попивая кофе и уплетая песочное печенье. А потом смилостивилась, сладко, как-то по-кошачьи, -как умеет делать только она, – потянулась и сказала, бросив на меня игривый взгляд:

– Да, Луганцев... Придется тебя выручать. Ты сколько в газете работаешь? Уже три года? И за это время не научился правильному общению с секретарями больших начальников?

– Это не секретарь, – я хмуро кивнул в сторону телефона. – Это какая-то мегера! Блокада!

– Любую секретарскую блокаду можно преодолеть, -наставительно произнесла Инга. – При личном общении хватило бы обычной шоколадки...

– Ну, это я и без тебя знаю, милая моя советчица, -огрызнулся раздраженно. – Но чтобы вручить шоколадку этой бабе-яге, нужно сначала проникнуть на территорию режимного предприятия, на котором она соизволит работать. А чтобы получить пропуск на секретный завод, я должен сначала

договориться с этой мадам о времени посещения ее босса. Замкнутый круг, золотце.

– Замкнутые круги нужно размыкать, – настойчиво гнула Инга. – Знаешь такую пословицу – “Клин клином вышибают”?

– К чему ты клонишь? – недовольно буркнул я. – Мне нужно устроиться на работу секретарем к Михееву, чтобы взять у него интервью?

– Это не обязательно, – повела плечиком Инга и поучающе изрекла:

– Против секретаря большого начальника есть очень эффективное и неоднократно проверенное средство – секретарь еще большего начальства. Ну-ка, продиктуй номер телефона приемной твоего недостижимого Михеева...

Она одним пальчиком набрала шестизначный номер. Несколько секунд шел вызов, пока на том конце сети не сняли телефонную трубку.

– Здравствуйте, – голос Инги зазвучал как-то по особенному звонко и строго. – Вас беспокоят из приемной члена ЦК КПСС Алексея Ивановича Аджубеева. Алексей Иванович просил соединить его с академиком Михеевым.

Пауза длиной несколько секунд. Потом Инга протянула мне телефонную трубку и прошептала:

– Держи, дело сделано.

– Алло, – из динамика доносится хрипловатый басок академика. – Михеев слушает.

– Василий Павлович? – ладонь, судорожно сжимавшая телефонную трубку, вспотела от напряжения. – Моя фамилия Луганцев, я звоню по поручению главного редактора газеты “Советские Известия” товарища Аджубеева.

– Да, да, я знаю, – торопливой скороговоркой сообщил собеседник. – Алексей Иванович уже звонил вчера и просил, чтобы я вас принял. Это по поводу интервью?

– Да, – облегченно выдохнул. Ай да шеф! Сделать за меня такой кусок работы – и молчок! Узнаю его стиль: максимально благоприятствовать подчиненным, но и спрашивать потом строго. – Василий Павлович, я хотел бы встретиться с вами на днях, чтобы поговорить...

– Завтра в десять утра вас устроит? – вопросительно пророкотал академик.

– Устроит, Василий Павлович, – с радостью согласился я. – Куда мне подойти?

– Приезжайте к нам на завод в Подлипки. Дорогу знаете?

– Знаю, Василий Павлович!

– Вот и замечательно, пропуск на ваше имя будет заказан, – он чуть помедлил и продолжил:

– И вот что, товарищ Луганцев... У нас здесь предстартовая запарка. Это значит, что без помех побеседовать в кабинете нам вряд ли позволят. Как вы посмотрите, если мы прогуляемся по территории предприятия и на ходу поговорим обо всех вопросах, которые вас интересуют?

– Отлично, Василий Павлович!

– Тогда давайте ровно в десять встретимся в моей приемной в административном корпусе. Дорогу вам покажут на проходной.

– Инга, – трубка легла на телефонный рычаг, – я у тебя в долгу. Поцелуйчик хочешь?

– Мелковато мыслите, спецкор Луганцев, – Инга весело фыркнула. – Маловато будет!

– Пять поцелуев! – я резко взвинтил предложение.

– ...И совместный культпоход в театр в субботу, – хитро улыбнувшись, закончила Инга.

...На следующий день ровно в десять утра я уже маячил в приемной у Михеева. На удивление, оказался единственным посетителем.

“Непробиваемая” секретарь была дамой в возрасте около сорока. Строгий серый деловой костюм, волосы безупречной “шишечкой” сколоты на затылке, взгляд сосредоточенный. Типичная зубастенькая канцелярская крыска.

Чуть в стороне от письменного стола секретаря, на стене висел большой портрет Юрия Гагарова. Космонавт, одетый в оранжевый скафандр и белый гермошлем с алой надписью “СССР”, улыбался с холста знаменитой, “гагаровской” улыбкой. В правом углу картины шла размашистая подпись Юрия Алексеевича. Четко читалось “Гагар”, а дальше буквы превращались в волнистую линию. Странная подпись. Кажется, обычно Гагаров расписывается иначе.

С детства терпеть не могу никаких тайн. Если есть тайна -я должен ее обязательно раскрыть. За странной подписью Гагарова на портрете была какая-то тайна. Мелкая, малюсенькая, микроскопическая, но она впилась в мое сознание стой же бесцеремонностью, с которой мелкий гвоздик из подошвы ботинка впивается в пятку: вроде бы и не больно, но все время ощущаешь неудобство при ходьбе.

Василий Павлович не заставил себя долго ждать, и уже через пять минут мы отправились в прогулку по территории предприятия.

– Особо вдаваться в конструктивные особенности лунной ракеты-носителя я не буду, – начал Михеев. – Те читатели вашей газеты, которые захотят более подробно узнать об этом, пусть полистают популярные научные и технические журналы. “Наука и жизнь”, “Земля и Вселенная”, “Техника – молодежи”... В октябрьских номерах будет сразу несколько больших публикаций. Ну, а в общих чертах, -пожалуйста.

Академик был одет в темно-синий плащ, на голове модная светло-коричневая шляпа. Рослый, широкоплечий, осанистый.

– Хорошо, Василий Павлович, – я достал из сумки ручку и блокнот, чтобы по ходу беседы делать заметки для будущей статьи. На ходу скорописью писать не будешь, так что придется больше запоминать услышанное, а уже потом кропать черновик интервью. Так сказать, “по мотивам”. – Для начала немного расскажите о себе...

– О себе, – его губы растянулись в иронической улыбке. -Да вы знаете, мне особо и рассказывать-то нечего... Прямая дорожка со школьной скамьи в космонавтику...

– И все-таки, Василий Павлович, – с мягкой настойчивостью попросил я. – Расскажите вкратце о вашем пути в ракетную технику.

Молчание, конечно, – золото, но журналисту гонорар на нем не заработать.

Михеев вздохнул, помолчал, собираясь с мыслями, и приступил к рассказу:

– Родился в революционном семнадцатом году. После окончания школы поступил на работу слесарем в Центральный аэрогидродинамический институт. Потом учился в Московском авиационном... Институт закончил в год начала Великой Отечественной войны. На фронт не был призван из-за болезни... Работал в конструкторском бюро у Болховитинина, разрабатывал ракетный истребитель. Ну, а с сорок пятого года работаю вместе с Сергеем Павловичем Королевиным. Сначала был его заместителем, а с шестьдесят второго – Главный конструктор нашего КБ. Вот, собственно, и все...

Он замолчал и вопросительно покосился на меня:

– Маловато?

– Не густо, – со вздохом согласился я. – Может, о чем-то расскажите подробнее?

– Даже не знаю, что вам еще сказать, – Михеев растерянно пожал плечами. – Э... Ну, вот еще пометьте: в шестьдесят шестом году стал академиком. Лауреат Ленинской премии... Мартын Андреевич, давайте перейдем лучше к ракетным делам.

– Хорошо, – я пролистал блокнот – на отдельных страничках мной загодя были написаны вопросы, – Василий Павлович, когда родилась идея создания лунной ракеты?