Текст книги "«Давай полетим к звездам!»"

Автор книги: Сергей Чебаненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Последние остатки воздуха возмущенно вскипели и стремительно рванулись вверх из легких. Ужас холодной лентой сжал горло, и я что есть мочи заорал. Но вопля не получилось. Услышал лишь собственный, сдавленный и хриплый стон.

Сердце гулко грохотало где-то под челюстью, незримые молоты били в виски.

Попытался судорожно ухватить губами последний пузырек воздуха. Но прозрачный шарик рванулся прочь, уносясь к звездам, к Солнцу, к жизни.

Меня накрыла и стала душить мутная пелена беспамятства. Мягкая, душная и тяжелая, как огромное ватное одеяло.

...Дуло пистолета. Немец в черной униформе. Ужас и смерть...

Мартын Луганцев и его собеседники – 9

(записки журналиста)

ДОНОС КАК СРЕДСТВО ЗАЩИТЫ

...Обсуждая мой визит к Мозжорову, мы засиделись допоздна, и в ту ночь Инга осталась у меня. Впрочем, она бы и так осталась, без “повода”.

Она лежала рядом, прижималась ко мне горячим от любовных ласк телом, положив голову на плечо и обнимая левой рукой. Ее дыхание легким ветерком скользило по моей щеке.

От Инги исходило что-то большее, чем тепло. Это нечто входило в мое тело, разливалось умиротворяющей волной. Я совершенно отчетливо вдруг осознал, что мы с ней – одно целое.

Сердце кольнуло кинжалом. Павел Петрович Синицкий...

Нет, с этим больше жить нельзя.

– Инга, – тихонько позвал я.

– Да, милый, – шепот, как тихий перезвон колокольчиков.

– Мне приказали написать на тебя донос, – произнес я. Губы сразу же одеревянели. Слово было сказано.

Она напряглась моментально. Я не ожидал такой реакции. Будто только и ждала моих слов. Голова Инги по-прежнему лежала на плече, она была рядом, но волшебное тепло, исходившее от ее тела, вдруг исчезло, и зев бездонной пропасти открылся между нами.

– Меня вызывали в первый отдел. Некто Синицкий Павел Петрович, полковник госбезопасности. Он хочет, чтобы я написал все, что знаю о тебе.

Она резко отпрянула. Отбросила одеяло и села на кровати.

– Ты не шутишь?

– Нет, – от ее слов повеяло ледяным ветром. Мне стало холодно. – Это правда.

– И что же интересует госбезопасность? – Инга смотрела на меня, не отрывая взгляда. Свет уличных фонарей пробивался сквозь шторы, падал на ее лицо и глаза казались темными, как сама ночь. Темными и холодными.

“Вот и все, – вяло подумал я. – Вот все и кончилось”.

– Синицкого интересуют твои взгляды на мир, – произнес я. Двигались только мои губы. Тело стало безжизненной колодой. – Все, что ты думаешь о политике и обществе.

– Ах, это... – она пренебрежительно взмахнула рукой. – И все?

– Синицкий сказал, что дело как-то связано с твоими родителями, – я заговорил быстрой скороговоркой, словно боялся не успеть сказать ей все. – И еще... Он пообещал добиться моего и твоего увольнения из газеты, если я не напишу донос. И выселить нас из Москвы...

– Ну, так напиши ему этот донос, – сказала Инга и сладко потянулась.

– Как написать? – я задохнулся.

– Буквами напиши, – засмеялась она. – Словами на русском языке!

– Но это же предательство! – горячо выпалил я, приподнимаясь на локте. – Это же мерзко!

– Милый мой Мартик, – Инга коснулась пальцами моего лба и провела сверху вниз ладошкой по лицу. Словно снимала с меня какую-то липкую паутину. – Этот мир – такой, каков он есть. В одиночку его не переделать. И даже вдвоем мы его не изменим. Поэтому напиши кляузу на меня этому Синицкому. Пусть подавится.

– А если он ее как-то использует?

– Как? – она снова засмеялась. – Когда погибли мои мама и папа, мне было всего четыре месяца. Даже в госбезопасности вряд ли решат, что в таком возрасте я могла бы стать фашистской шпионкой!

– А если этот донос только повод? – я не хотел сдавать свои страхи в архив так просто. – Если они копают под что-то другое?

– Под что? Я что, диссидентка, террористка, наемница заморского капитала? – Инга тряхнула волосами. – Меня совершенно не интересует политика, ты заметил?

– Я все равно не смогу, – поймал ее руку и прижал к щеке. Ладошка была теплой и бесконечно нежной. – Не смогу написать эту гадость. Потому, что я тебя люблю.

– Именно поэтому ты ее и напишешь, – она наклонилась ко мне и поцеловала в лоб. – Потому, что ты меня любишь. Потому, что ты – мужчина и должен защищать любимую женщину. Любыми способами.

Инга снова нырнула под одеяло и улеглась головой мне на плечо.

Тепло вернулось. Ледяные айсберги в моей душе таяли, рушились один за другим.

“Как все оказалось просто, – я с головой нырнул в океан неги и доброты. – Какой же я дурак, что не сказал ей все сразу!”

Я притянул Ингу к себе и поцеловал. Наверное, это был наш самый горячий поцелуй за все время нашего знакомства.

Чеслав Волянецкий и другие – 9

(рабочие записи)

“ИДУ НА ВЫ”

Мы были начеку, но “гипнотизеры” все же обвели нас вокруг пальца...

Леонтьев и Макарин успешно выполнили две коррекции траектории полета. У самой кромки земной атмосферы “Знамя”

разделился на приборно-двигательный отсек и спускаемый аппарат. Спускаемый аппарат точнехонько вошел в так называемый “коридор спуска”. Теперь траектория полета в атмосфере обеспечивала минимальные перегрузки и посадку корабля в заранее выбранном районе Казахстана.

Спускаемый аппарат, похожий на огромную автомобильную фару, нырнул в плотные слои атмосферы, гася космическую скорость. “Знамя” тормозилось, вокруг него возникло плазменное облако.

Я решил, что атака “гипнотизеров” уже совершенно невозможна, и отправил сторожевые десантные модули на околоземную орбиту. Для сопровождения “Знамени” к месту посадки остался только “Галеон”, который пилотировали Игорь Лосев и я.

Это было ошибочное решение.

Белый враг выждал примерно полторы минуты и нанес удар. Но теперь это был не лучевая атака и не попытка воздействовать на системы управления космического корабля деструктивными сигналами. Белая четырехгранная пирамидка, высотой около метра, выросла из ниоткуда рядом с летящим в плазме “Знаменем”, уткнувшись вершиной в его борт. Траектория “Знамени” стала резко выгибаться. Спускаемый аппарат все круче зарывался в плотные слои атмосферы.

Лосев, не дожидаясь моей команды, ударил по пирамиде со всех калибров “Галеона”. Лучевые мечи сошлись на белых

гранях агрессора – безрезультатно. Огромный спрут, опутавший корабль невидимыми щупальцами, утаскивал спускаемый аппарат вглубь атмосферного океана.

Игорь прекратил стрельбу и в отчаянии сжал кулаки:

– Что будем делать, командир? Уже сейчас там, на “Знамени” перегрузка единиц пятнадцать...Еще минута такого полета – и ребята погибнут!

– Уходи в аварийный отсек, я тебя катапультирую. Наши тебя подберут.

– Аты?

– Есть старое и проверенное средство борьбы с воздушными стервятниками, – я натянуто улыбнулся. – Ultima ratio – последний довод. Таран.

– Тогда вместе...

Я взглянул на него, словно увидел впервые. Невысокого роста, щуплая фигура. Светло-русые волосы коротко острижены и аккуратно расчесаны на косой пробор. Округлое лицо с чуть заостренным подбородком, карие глаза, прямой нос и тонкие губы – в его внешности не было ничего, что могло бы задержать на себе внимание. Но взгляд... В его взгляде было столько уверенности и силы, что я понял – он не подведет. И все же спросил:

– Ты уверен?

– Чеслав, я – летчик, – морщинки пошли от смеющихся глаз. – Ты не забыл?

– Ладно, не обижайся.

Прошелся пальцами по сенсорам пульта. Антигравы -вверх. Силовое поле – вниз.

– Ремни затянуть! Игорь, готов?

– Работаем, Чеслав! – Лосев показал большой палец.

Нас отделяло от “Знамени” и воткнувшегося в его борт агрессора всего метров сто. Я разогнал “Галеон” на параллельном курсе, выводя его вплотную к спускаемому аппарату.

Я – строитель миров. Я создаю их, творю, пестую и лелею. Я лечу их болезни и учу их. Это мои миры, мои маленькие и одновременно большие дети.

Эта белая гадость покусилась на самое святое, что у меня есть – на мой труд, на труд еще сотен и тысяч ребят-миростроителей. Она хотела убить не только Леонтьева и Макарина, загнав их в поле больших перегрузок. Она хотела убить всех нас, убивая наш труд.

Кто-то должен остановить белого агрессора. Раз и навсегда. Почему не я?

Этот мир – мой, и никакой белой сволочи я его не отдам, даже если она сильнее меня в миллионы раз.

Мягкий шлепок ладонью по сенсору. Двигатели “Галеона” взвыли, вложив в последний рывок всю свою силу и мощь.

Борт десантного модуля ударил в самую вершину белой пирамиды.

Антигравы гасили перегрузку внутри модуля, но все же инерция швырнула нас вперед, силясь вырвать из пилотских кресел. Ремни-фиксаторы впились в грудь, сжимая ребра.

Удар “Галеона” отсек вершину пирамиды от спускаемого аппарата. Теперь ее острая оконечность вонзилась в днище нашего десантного модуля. Мы успели ощутить пресс пятнадцатикратной перегрузки, прежде чем антигравитаторы восстановили нормальный гравитационный режим внутри нашего корабля.

– Получилось! – Лосев в сердцах ударил кулаком по колену.

– И мы даже живы! – я вымучено усмехнулся.

Что-то сломалось во мне. Лопнуло, как лопается скорлупа, когда цыпленок выбирается из яйца на свет.

Я перестал быть простым миростроителем. Сотни и тысячи человеческих миров требовали моей защиты. И я был готов защитить их. Даже ценой собственной жизни.

Антигравы работали на полную мощь, ежесекундно отжимая “Знамя” вверх, постепенно возвращая его на прежнюю, расчетную траекторию.

Пирамида рванулась в сторону, пытаясь выйти из гравитационных пут десантного модуля. Но Игорь усилил напряжение поля, удерживая “беляка” в сети:

– Берем в плен эту чертовщину, командир?

Я не успел ответить. Пирамида взорвалась изнутри, распалась на тысячи и миллионы белых песчинок, снежным вихрем ушла вверх, исчезнув где-то на границе атмосферы и космоса...

Алексей Леонтьев и все, все, все -10

ДОМА!

...Ад длился вечность. Во всяком случае, у меня было такое ощущение.

На самом же деле, как потом я определил по бортовым часам, зону повышенных перегрузок мы прошли всего за шесть с хвостиком минут.

...Вдруг осознал, что я есть. Существую. Дышу, хрипло всасывая в легкие воздух.

Стал медленно приоткрывать веки, опасаясь спугнуть дивный цветной мир, который из белых, серых, черных и еще Бог знает, каких пятен вновь стал складываться перед глазами.

Пульты, иллюминаторы, крышка люка – все это странным образом качалось передо мной, закручивалось спиралью, замирало на месте и снова начинало призрачный танец, но уже в обратную сторону.

На грудь и ребра больше не давил мощный невидимый пресс. Я задышал часто и глубоко, стараясь набрать как можно больше воздуха в изголодавшиеся по нормальному дыханию легкие. Ребра тут же отреагировали тупой ноющей болью.

– Ожил, Лешка, – прохрипел кто-то рядом. – А я уже думал...

“Макарин, – вяло сообразил. – Это Олежка Макарин!”.

Тело еще плохо слушалось, но я скользнул вдоль скафандра правой рукой и отщелкнул замки гермошлема. Рванул вверх стеклянный колпак.

В спускаемом аппарате гулял легкий ветерок. Или это мне только показалось?

– Алексей, у тебя кровь под носом...

Коснулся лица тыльной стороной перчатки. Грязно-рыжее пятно уже подсыхающей крови.

– Наверное, сосуд в носу лопнул, – потянул воздух ноздрями. – Мне показалось или... По-моему, перегрузка была совсем не пять единиц.

– По-моему, даже не десять, – Олег хрипло закашлялся. -Знаешь, я ведь тоже отключался. Только очнулся раньше.

– Слушай, а ведь такой перегрузки не может быть при управляемом спуске, да? Значит, мы сорвались на баллистическую траекторию. И садимся где-то в Южном полушарии. Всю жизнь мечтал окунуться в Индийском океане...

– Шутки – шутками, а хорошего в этом мало...

– Как у нас со связью? Я что-то ничего не слышу.

– Тишина, – подтвердил Олег. – Эфир молчит. Даже помех нет.

– Плохо, – я сглотнул последний комок перегрузки, застрявший в горле. – Значит, садимся вдали от поисковых групп. Где-нибудь у черта на куличках.

– Не факт, – возразил Макарин. – Может, что-то с антеннами?

– Сразу со всеми? Чепуха.

За спиной громко щелкнуло. Пружины резко приподняли наши кресла над днищем отсека.

– Посадка! – я рывком подтянул ноги к животу, группируясь. Заныли “утомленные” невесомостью, а потом еще и перегрузкой, мышцы спины.

За бортом громыхнули двигатели мягкой посадки. Уши мгновенно заложило невидимыми ватными тампонами. Снизу что-то огромное и массивное ударило в днище корабля.

Наш маленький мир, ограниченный стенками спускаемого аппарата, накренился, опрокинулся и закачался как маятник, постепенно замедляя движение.

Скосил глаза в иллюминатор. За покрытым коричневой копотью стеклом ясно можно было различить пучок желтой, высохшей травы.

– Есть посадка, – констатировал я. – Сели на сушу.

– Я это почувствовал, – возмущенное кряхтение донеслось откуда-то сбоку и сверху. Спускаемый аппарат завалился на бок. Олег теперь оказался надо мной. – И это они называют мягкой посадкой!

По инструкции мы должны были отстегнуться от кресел и, не снимая скафандров, ждать спасательно-эвакуационную группу. Я неловко освободился от ремней и попытался приподняться из ложемента. Мир перед глазами моментально поехал в сторону. Удушливая волна тошноты подкатила к горлу.

– Не торопись, – посоветовал Олег, который из-под потолка молча наблюдал за моими эволюциями. – Первые минуты самые трудные. Тело отвыкло от нормальной силы тяжести.

Я вытер перчаткой испарину на лбу, и стал приноравливаться, как бы половчее совершить вторую попытку подняться, когда в стену спускаемого аппарата постучали.

– Ну, вот, и спасатели, – с облегчением выдохнул Макарин. – Приключения кончились, Лешка. Мы приехали!

Мартын Луганцев и его собеседники -10 (записки журналиста)

“ПРИШЕЛЬЦЫ” ИЗ ЭЛЕКТРИЧКИ

...И снова дождь. Низкое сизо-серое небо истекает плотной пеленой осенней влаги. По стеклам окон вагона змеятся струйки воды, меняя свою скорость и направление движения соответственно тому, как тормозится или разгоняется электричка. Мир за окном размылся окончательно, превратился в беспорядочную смесь темных и полутемных пятен. Эта однообразная и унылая картина за окном навевает тоску.

Еще и Инга укатила в редакционную командировку куда-то “аж на Сахалин”, и до конца ноября в Москву не вернется. И почему-то не звонит...

Очень хочется спать. Я сегодня плохо спал ночью.

Вчера Аджубеев погнал меня в Подмосковье. “Советским Известиям” потребовалось дать срочный материал о тружениках сельского хозяйства. Толик Серебряков, который вел у нас сельскую тематику, заболел, и наш главред вспомнил, что после публикации серии космических очерков я бью баклуши, восстанавливая, как у нас говорят, растраченный творческий потенциал в неторопливых философских беседах, сопровождаемых кофе– и чаепитиями в кабинетах коллег-журналистов. Аджубеев посчитал, что я уже вернул себе рабочую кондицию, и дал мне срочное задание: подготовить очерк о жизни подмосковных сельхозработников. Фактаж я должен был получить в совхозе “Сергиевский”, расположенном недалеко от Коломны.

В “Сергиевский” на попутной машине от Коломны я добрался только после полудня. Директор совхоза оказался радушным хозяином, который очень хотел показать московскому журналисту все достоинства и достижения своего большого хозяйства. Поэтому он дотемна таскал меня по убранным полям, по аккуратным, как игрушечные домики, оранжереям, по затаренным до потолка картофелехранилищам, а вечером показал здание нового клуба в центральной усадьбе. Затем в правлении совхоза я был щедро накормлен обильным и вкусным ужином. Впрочем, не мной подмечено, что, если не обедать, ужин покажется гораздо вкуснее. По окончанию трапезы директор лично сопроводил меня в отдельный номер небольшой местной гостиницы.

После такого бурного трудового дня спать бы да спать, но не получилось – за стеной в соседней комнате, шумная женско-мужская компашка отмечала какой-то праздник. Взрывы хохота и пьяные тосты продолжались примерно до половины второго. К двум часам ночи народ за стеной выдохся окончательно и стал потихоньку отходить ко сну, расползаясь по номерам.

Я уж было облегченно вздохнул, но оказалось, что рано радовался. Массовую гулянку за стеной сменил жизнерадостный интим, который по громкости выдаваемых “в эфир” сладострастных женских охов-вздохов вполне мог соперничать с предшествующей вечеринкой.

Все же часам к четырем удалось заснуть. Но уже в семь утра меня разбудили. После завтрака в компании директора совхоза я был усажен в “газик” и отвезен в Коломну, прямо к электричке. Поезда долго ждать не пришлось. Вагон, несмотря на дневное время, оказался практически пустым: только у входа дремал, развалившись на скамейке, мужчина средних лет, да в середине рядов о чем-то тихо беседовали две пожилые женщины, одетые в цветные платочки и мышино-серого цвета пальто.

Была середина ноября, но в электричке не топили, и холод в вагоне был собачий. Я выбрал себе скамейку поуютнее, сжался под плащем, скукожился, сунув ладони под мышки – так, казалось, будет теплее. Некоторое время бездумно созерцал размытый дождем мир за окном, а потом уснул, прислонившись плечом к оконному стеклу.

...Яркое весеннее солнце, нежно-голубой купол неба, огромная белая ракета, оплетенная металлическими лесами стартовых конструкций. И космонавты...

Я не спеша иду вдоль длинной шеренги одетых в оранжевые комбинезоны с белыми гермошлемами молодых парней. Шеренга начинается за горизонтом, тянется через все забетонированное поле гигантского космодрома и теряется где-то вдали. Лица, лица, лица... Как на подбор – все молодые и улыбчивые, очень похожие друг на друга. Я останавливаюсь напротив одного из стоящих в строю парней. Он тут же молодцевато вскидывает ладонь к виску и рапортует:

– Товарищ председатель государственной комиссии, старший лейтенант Гагаринцев к полету на космическом корабле-спутнике “Восток” готов!

Я киваю и делаю шаг вдоль строя. Следующий космонавт отдает рапорт:

– Капитан Нелюбов к старту на корабле “Звезда” готов!

Еще шаг. Новое лицо.

– Старший лейтенант Титовец к полету на космическом корабле “Заря” готов!

Идем дальше.

– Космонавт Гагарский к полету на ракетоплане “Святая Русь” готов!

Иду вперед вдоль строя, почти не останавливаясь.

– ...Капитан Гагаров!

– ...Старший лейтенант Титов!

– ...Гвардии старший лейтенант Нелюбский!

– ...Штабс-капитан Гагаринцев!

– ...Старший лейтенант Титовский!

И вдруг:

– ...Старший лейтенант Гагарин к полету готов!

“Га-га-рин”, “Га-га-рин”, “Га-га-рин”... Фамилия звучит как звон далекого колокола...

....Я открыл глаза. Знакомый вагон электрички. Дождливая серость за окном. И негромко звучащая песня:

– А еще я судьбе благодарен

За Отчизну, что в сердце живет,

И за то, что в апреле Гагарин

Совершил свой бессмертный полет...

Пока я дремал, у меня появились новые соседи по вагону – группа парней и девушек, которые сидели впереди через проход и два ряда скамеек. Один из парней неторопливо перебирал струны гитары и тихо напевал.

“И снова эта фамилия – Гагарин, – отметил про себя. -Так, галлюцинации продолжаются”.

Внимательнее присмотрелся к новым попутчикам. Две девушки и три парня. По возрасту – около двадцати лет. Все пятеро одеты в одинаковые зеленые куртки. Какие-то рабочие спецовки, скорее всего. Трое ребят – парень с гитарой, высокий молодой человек в очках с тонкой оправой и белокурая девушка – сидели ко мне лицом, и я хорошо мог рассмотреть спереди их одежду. У всех над правым нагрудным карманом пришита красная полоска с надписью крупными желтыми буквами “ВССО”. Над карманами слева – длинный бело-синий

прямоугольник с каким-то плохо различимым издалека рисунком. Гм, точно униформа.

Вывод подтверждали и совершенно одинаковые рисунки на куртках светло-русого парня и темноволосой девушки, сидевших ко мне спиной. На рисунках имелись стартующая ракета-носитель “Союз”, серпик Луны и несколько белых пятнышек, которые, очевидно, должны были символизировать звездные россыпи. Выше рисунка, на уровне плеч дугой шла надпись: “Студенческий строительный отряд “Прометей”. Город Гагарин”.

“Ну, вот и здесь тоже – Гагарин, – я уже почти обрадовался новому появлению загадочной фамилии. Словно в толпе вдруг увидел лицо старого и хорошего знакомого. Что же это за Гагарин такой, в честь которого названы целые города, расположенные, правда, неизвестно где? Наш Юрий Алексеевич Гагаров такой чести не удостоился. По крайней мере, пока”.

– Сашенька, – сказала белокурая девушка, – что-то ты совсем тоску нагнал своей лирикой. Андрейка вон уже спит!

– Причем здесь песня, Маришка? – недовольно заворчал сидевший ко мне спиной светло-русый паренек. – Просто спать хочется. Устал.

– Дома отоспишься, – безапелляционно заявила белокурая девица. – Саня, а ты спой лучше что-нибудь веселенькое!

Парень с гитарой улыбнулся:

– Я сыграю, а ты споешь?

– Ну, Саш, ты нашел певицу, – кокетливо сморщила носик девчонка. – У меня с детства ни слуха, ни голоса! Вот если всем вместе спеть – это пожалуйста!

Парень с гитарой чуть повернулся, устраиваясь удобнее на скамейке, и я успел заметить нашитую на его левом рукаве большую бело-голубую эмблему: голубой щит, белый самолетик и надпись большими белыми буквами “МАИ”. Ниже эмблемы был пришит синий прямоугольник, на котором белела надпись: “Факультет космонавтики”.

Гм... Московский авиационный институт закончили очень многие работники космической отрасли. Олег Макарин, например. Или герой одного из моих очерков – Главный конструктор Василий Павлович Михеев. Но вот какая странность: факультет космонавтики открывать в МАИ будут недели через три, в конце ноября!

Саша прошелся кончиками пальцев по струнам гитары, подбирая аккорды, кашлянул и запел:

– На заре стартуют корабли, гром трясет окрестные дороги...

– От Земли на поиски земли, – в четыре голоса подхватили остальные ребята, – от тревоги к будущей тревоге...

Я слушал их песню и потихоньку осмысливал ситуацию. Сначала, когда я только начал брать интервью у светочей нашей космической науки, появились всякие мелочи – открытки и значки с подписью “Гагарин”. Потом возникли большие портреты с изображением этого же Гагарина. Затем в кабинете Мозжорова я обнаружил книги не только с фамилией Гагарина, но еще целый букет всяких Гагарцевых, Гагарських, Титиковых и Анн-Жаннет Ерченко.

А теперь рядом сидели пятеро студентов, которые работали в строительном отряде в городе Гагарине и один из которых только что пел песню о бессмертном апрельском полете все того же Гагарина. И какой я должен сделать из всего этого вывод?

Если гипотеза Инги верна, то эти события – суть проявление тех самых параллельных во времени миров, которые когда-то были одним общим миром с нашей Вселенной, а потом по какой-то причине отошли от нее. Тогда эти симпатичные молодые люди – из параллельной вселенной. В которой есть некто Гагарин, совершивший бессмертный полет в апреле, и есть город, носящий имя Гагарина.

Вот ведь как бывает. Садишься в обычную электричку и встречаешь в ней целую группу пришельцев из параллельной Вселенной.

Я принялся внимательно рассматривать поющую компанию. Почти мои ровесники. Мальчишки как мальчишки. Девчонки как девчонки. Белокурая девчонка мне вообще кого-то сильно напоминает разрезом голубых глаз и формой лица.

Я дождался, пока ребята закончили петь, поднялся со скамейки и подошел к ним:

– Здравствуйте! Извините за беспокойство, но не могли бы вы ответить на парочку вопросов?

Пять пар глаз изучающее уставились на меня.

– Ну, а почему нет? – пожал плечами Саша с гитарой. -Какие вопросы?

– Вас зовут Александр, если не ошибаюсь? – наверное, мой собеседник был старшим в этой компании. – И вы только что пели песню о Гагарине. А кто вообще такой этот Гагарин?

Возникла пауза. Они молча смотрели на меня во все глаза.

– Вроде бы не пьяный, – наконец хмыкнул парнишка в очках, сидевший около окна.

– И на дурака не похож, – окинул меня оценивающим взглядом светло-русый Андрейка.

– Товарищ, наверное, с Луны свалился, – хихикнула его темноволосая соседка.

Я почувствовал, что краснею. Ситуация была самая что ни на есть дурацкая.

– Э... да вы, пожалуйста, ничего плохого не подумайте, – я суетливо полез во внутренний карман пиджака и достал

редакционное удостоверение. – Я корреспондент газеты “Советские Известия”.

– Разрешите, – белокурая Марина осторожно взяла из моих рук книжицу удостоверения. – Так... Луганцев Мартын Андреевич, собственный корреспондент газеты “Советские Известия”. Все верно.

– Что-то я не слышал о такой газете, – парень в очках продолжал подозрительно коситься на меня.

– Ай, – махнул рукой Андрейка. – Сейчас их столько стало издаваться! Что ни день – то новая!

– Ну, ребята... – запротестовал я. – “Советские Известия” -это очень известная газета. У нас редактором сам Аджубеев.

– А кто это? – осведомилась темноволосая девушка. -Никогда не слышала!

– Да ну его этого вашего Аджубеева! – рассмеялась вдруг белокурая девушка. Она по-прежнему держала в руках мое редакционное удостоверение:

– Глядите, какое забавное совпадение... Вас зовут Мартын, как и моего папу. Он, кстати, тоже журналист, но всю жизнь проработал в газете “Правда”. И отчества у вас одинаковые – оба Андреевичи. И даже фамилии похожие: вы -Луганцев, а он – Луганин! Только папе в прошлом году уже сорок пять стукнуло.

Белокурая Марина вернула мне удостоверение, весело сверкнула глазами и спросила:

– Значит, вы хотите знать кто такой Гагарин? Это вам, наверное, в вашей редакции дали задание – выяснить, знает ли современная молодежь фамилии первопроходцев космоса?

– Э... Не то, чтобы... – начал возражать я, но Марина остановила меня жестом руки:

– Мальчики, кто расскажет о Гагарине? Сашуль, ты у нас круглый отличник? Давай, блесни эрудицией!

– Ну, Гагарин... – Александр пробарабанил пальцами по корпусу гитары. – Юрий Алексеевич Гагарин – первый космонавт планеты, Герой Советского Союза.

– Стоп, – я решительно остановил его. – Точно Гагарин? Не Гагаров?

– Не запутаете, – хихикнула темноволосая девушка. -Гагарин, Гагарин! Вам любой малыш из детского садика это скажет!

– Мы этим летом как раз работали в городе Гагарине, -парнишка в очках перестал смотреть на меня с подозрением. -Раньше город назывался Гжатск, а имя Гагарина ему присвоили уже после гибели Юрия Алексеевича...

– А что Гагарин погиб? – я не смог скрыть удивления. -Когда?

– Кажется, в шестьдесят восьмом году, – сказал светло-русый Андрейка. – Или в шестьдесят девятом? Точно не помню...

Я едва не поперхнулся. С утра вроде бы был год одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмой. Или в том – гагаринском – мире время исчисляют иначе?

– Ладно, хватит пока о Гагарине, – сказал я. – Вопрос номер два: вы студенты Московского авиационного института? И все учитесь на факультете космонавтики?

– Все как один, – подтвердил Александр. – Четвертый курс, шестнадцатая учебная группа.

– Замечательно! И как давно был создан ваш факультет?

– Да лет двадцать назад, – пожал плечами парень в очках. – Где-то в конце шестидесятых...

Я похолодел. Эти пятеро были не просто из другого, параллельного мира. Они были еще и пришельцами из будущего. Правда, из будущего своего мира.

– Так... – я лихорадочно прикидывал, чтобы еще спросить. – А вот скажите... Кто возглавляет ваш факультет?

– Академик Мишин Василий Павлович, – сказал Андрейка. – Был преемником Сергея Павловича Королева, а потом перешел на преподавательскую работу...

“Королев Сергей Павлович... Это еще кто такой? Королев... Королев.... Должен быть кто-то похожий и в нашем мире, с похожей фамилией, – я задумался. – Гм, может Королевин? Точно, Королевин! У них, в их мире, – Королев Сергей Павлович. А в нашем мире – Сергей Павлович Королевин! Точно!”

– Вот кстати, – парнишка в очках полез в рюкзачок, который стоял у него на коленях. – У Мишина недавно книжка вышла. О нашей лунной программе. Я брал с собой почитать.

Он извлек из рюкзачка зачитанную брошюрку в черно-белой обложке и протянул ее мне.

Мои пальцы слегка дрогнули, когда коснулись книги из другого мира.

– “Знание. Космонавтика, астрономия”, – прочитал я на обложке. – В. П. Мишин, “Почему мы не слетали на Луну?” Год издания девяностый...

У меня мгновенно пересохло в горле. Эти пятеро действительно были из будущего!

– А что мы и вправду не полетели на Луну? – вид у меня, наверное, был совершенно обалдевший.

– Не получилось, – подтвердил Александр. – Так, к сожалению, и не смогли.

– А... – я закашлялся. – Кхе... Кто же на Луне высадился?

– Американцы, – сказал парень в очках. – Нил Армстронг и Эдвин Олдрин. Летом шестьдесят девятого года.

Меня бросило в жар. А как же полет Леонтьева? “Знамя-5”? “Лунник”?

И тут я вспомнил, что у меня в сумке уже две недели болтается номер “Советских Известий”, который вышел на следующий день после высадки на Луну Алексея Леонтьева и в котором была моя большая статья о конструкторе Северцеве.

– Значит, наши советские космонавты на Луне не были? -я раскрыл сумку. Слава Богу, не оставил газету дома. – А что вы скажите на это?

Я извлек из сумки “Советские Известия” и развернул на первой странице. Там была напечатана большущая фотография Леонтьева в скафандре “Кречет” рядом с развернутым советским флагом и посадочным кораблем “Лунник”. И огромная “шапка” через всю страницу:

“Советский человек – на поверхности Луны!”

– Ух, ты... – восхищенно произнес Александр.

– Ой, мамочки, – удивленно вскрикнула Марина.

– Не может быть, – убежденно сказал парень в очках. -Разрешите?

Он взял у меня газету, развернул. В “подвале” на второй странице была моя статья о Северцеве с фотографиями и самого конструктора, и космического скафандра.

– Полный отпад! – сказала темноволосая девчонка.

– Это подделка, – скептически ухмыльнулся русоволосый Андрейка. – Ваши “Советские Известия”, наверное, фантастику печатают? Так, чтобы было похоже на реальность.

– Все равно здорово сделано, – сказал парень в очках. -Сразу и не скажешь, что это розыгрыш. Все публикации как настоящие!

Он пролистал газету дальше:

– Слушайте, Мартын Андреевич... У меня к вам есть предложение. Я так понял, что книжка академика Мишина вам понравилась?

Я сглотнул ком в горле и кивнул:

– Да, хотелось бы почитать. Как мы все-таки не слетали на Луну...

– Тогда давайте меняться, – лицо парнишки в очках расцвело озорной улыбкой. – Я вам – книжку, вы мне – газету. Страшно люблю фантастику!

– Согласен, – поспешно произнес я. – Давайте меняться! Только это не фантастическая, а самая обычная газета.

– Отлично, – он не придал значения моим словам, бережно сложил газету и спрятал ее в рюкзак. Я же сунул книжку Мишина в свою сумку.

Электричка стала притормаживать.

– Платформа “Третий километр”, – сообщил женский голос из динамика на потолке. – При выходе из вагона будьте осторожны!