Текст книги "Чаша огня"

Автор книги: Сергей Дмитрюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Обязательно! – кивнул я и посмотрел на Тосико.

Она сделала вид, что собирается остаться. Настаивать я не стал и молча, вышел из кабинета. В коридоре задержался на минуту. Как я и ожидал, Тосико вышла почти сразу же за мной.

– Ну, что герой? Отделался легким испугом?

Она, по обыкновению, глядела прямо перед собой, ступая мягко и вкрадчиво, как кошка. Ткань ее платья «тигрового» цвета – опаловая с черными переливающимися разводами – лоснилась в свете ламп под потолком коридора совсем как шкура животного.

– Ты вообще могла бы сидеть в своем Центре Реликтовой Природы и млеть над гербариями! – парировал я, быстро взглянув на ее четкий профиль.

– И сидела бы, если бы не вызвали в Отдел! – невозмутимо возразила она. – Во всяком случае, я не наделала столько ошибок, сколько наделал ты!

– Еще бы! С твоей-то рассудительностью! По-моему, ты вообще никогда не делаешь ошибок. А, Вэй?

– Конечно, – так же спокойно кивнула она.

Я остановился, глядя в ее смеющиеся глаза.

– Послушай, Вэй! За что ты так ненавидишь меня?

– Ненавижу? О! Это слишком громко сказано!

Ее равнодушный тон еще больше разозлил меня.

– На мой взгляд, ты не достоин таких сильных чувств.

Тосико повела обнаженным загорелым плечом, откинула назад густые, иссиня-черные волосы и, сощурившись, посмотрела на меня с боку. Тонкие золотистые браслеты на ее руке съехали от запястья к локтю.

– Опять смеешься? – обиженно спросил я. Вдруг меня осенило. Я снова остановился, глядя ей в глаза.

– Слушай, Вэй! А может быть, ты просто ревнуешь меня?

Эта мысль застала ее врасплох. Она надула губы.

– Глупо! Да и к кому?

– Ага! Значит, я все-таки пробил твою хваленую толстокожесть? – обрадовался я, торжествуя. – Да, да! Именно ревнуешь! Раньше я просто не думал об этом, но теперь… Или, по-твоему, я даже ревности не достоин?

– Ну, вот ни на столечко! – Тосико сделала красноречивый жест рукой. Щеки ее пылали.

– И ладно! – равнодушно бросил я, разворачиваясь и собираясь уходить.

– Максим! – позвала она меня неожиданно тихим и робким голосом.

Я обернулся к ней.

– Ты не проводишь меня? – так же тихо спросила Тосико, опуская глаза.

Ее потупленный взгляд и нерешительно сцепленные пальцы придавали ей вид смущенной школьницы, хотя под плотно облегающей тканью платья просматривалось великолепное тело и гордая осанка молодой женщины. Я удивленно уставился на нее, совсем не узнавая этой, всегда холодноватой и чуть насмешливой Тосико, притягательной и неповторимой в своей «восточной» красоте. Она без труда могла выглядеть надменной и властной царицей древности, и в тоже время быть простой и доверчивой девушкой нашей эпохи. Но такой вот смущенной и робкой я не видел ее еще никогда. Похоже, она опять подшучивает надо мной? Или нет?.. Как же поступить?

Я недоверчиво покосился на нее. Она заметила мою нерешительность, гордо вскинула подбородок.

– Спешишь к ней?

Темный взгляд, брошенный на меня, выдал все ее мысли. И снова в ее глазах появилась насмешка. Мне стало обидно за себя и за Юли.

– Вэй! Прошу тебя, не иронизируй хотя бы на эту тему!

Тосико равнодушно пожала плечами, давая мне понять, что ее совершенно не волнуют мои поступки. Она развернулась на каблуках и стала быстро спускаться по боковой лестнице, а я остался стоять перед красочным витражом, пронизанным лучами солнца, в полной растерянности, глядя ей вслед.

Глава пятаяЮ ли

Я вошел в огромный тенистый парк, в одну из широких аллей, приводивших к подножью пологого холма, склоны которого поросли раскидистыми кленами и липами. Сквозь густую листву проступало белоснежное многоярусное здание воспитательной школы, примостившееся на самой вершине холма. Длинные полосы окон верхних этажей сверкали на солнце громадными зеркалами. Задумчивые клены в аллее хранили покой и тишину наступающей осени. Следов ее еще не было видно, лишь изредка среди зелени крон проступали позолоченные листья, и казалось, что это солнечный свет отражается от них.

Я углубился в этот живой туннель и заметил впереди несколько тонких гибких фигурок девушек. Они только входили в аллею с яркого солнечного света, и ослепительное сияние делало их контуры призрачными и таинственными, словно это были сказочные феи, легко парящие над землей. Девушки шли мне навстречу, оживленно переговариваясь между собой и не замечая меня. Короткие, выше колен, платья их играли яркими красками легких тканей, сплетались замысловатыми узорами, ме-нявшимися при каждом движении. Им было лет по шестнадцать-семнадцать – совсем юный возраст в наше время. Это без труда угадывалось по той беспечной веселости, которая расцвечивала их лица, играла улыбками на губах, по застенчивой изящности их маленьких фигурок, по жизнерадостности, с какой они бодро шагали рука об руку по травяному ковру. Обнаженные руки и ноги их радовали глаз золотистым загаром, а их молодым телам, привыкшим к ежедневным прогулкам и спорту, могли позавидо-вать все богини Олимпа.

Я пригляделся, замедляя шаг, но Юли среди них не было. Когда я поравнялся с ними, они притихли, дружно приветствуя меня и в тоже время с любопытством разглядывая. В темных, как южная ночь, прозрачно-голубых, как родниковая вода и таинственно зеленых глазах девушек я увидел озорные искорки. «Святое небо! – подумал я. – А ведь какое прекрасное поколение придет вскоре нам на смену. Вот у этих совсем еще юных девочек когда-нибудь родятся такие же красивые дети, ведь Человечество год от года становится все совершеннее и прекраснее. Много веков назад, еще до Мирового Воссоединения, об этом можно было только мечтать, а сейчас человеческая красота стала совершенно обыденной и повседневной».

Девушки прошли мимо меня, и я, провожая их взглядом, порадовался за тех парней, которых они когда-нибудь полюбят… Впрочем, мне не за чем было завидовать им, ведь у меня была Юли, а такой девушки, как она, не сыщешь на целом свете. Как-то раз я сказал ей об этом, и она шутливо ответила мне: «Значит, ты очень хороший сыщик! Не понимаю, почему папа бывает тобой не доволен?» Но искать любовь – занятие бесполезное и неразумное. Могут пройти недели, месяцы, а то и годы томительных ожиданий, неясных предчувствий и неоправданных надежд, прежде чем судьба вынесет тебя на гребне счастливой удачи навстречу родному сердцу. И ни как иначе! А ведь такого может не случиться никогда! И тогда человек пускается в дальние странствия, устремляется к недоступным звездам, открывать новые миры, только бы заглушить в себе смутную тоску, заполнить пустоту в сердце. К счастью, все это прошло мимо меня, и я был рад, что случай подарил мне встречу с Юли!

Пологий подъем закончился, и я вышел на обширную лужайку перед зданием главного учебного корпуса. Удивительная атмосфера школьной жизни сразу же нахлынула на меня. Здесь были дети самых разных возрастов, начиная от пятилетних малышей и заканчивая будущими выпускниками – двадцатилетними юношами и девушками. Последние особенно заметно выделялись среди остальных своей нарочитой серьезностью и напускной солидностью. Но, то и дело кто-нибудь из них забывался, и от показной взрослости не оставалось и следа, – старшие носились с малышами по лужайкам, играя в забавные игры, весело смеялись, и беззаботно резвились, наравне с остальными детьми.

Самые маленькие воспитанники – от года до пяти лет – жили в отдельных «тихих» корпусах, располагавшихся вдоль системы сообщающихся озер, спрятанных в густой зелени сиреневых кустов и жасмина. Там подрастающие граждане Трудового Братства узнавали новый для них мир, учились комфортно жить в нем, впитывали доброту и заботу, отдаваемую им чуткими воспитателями и наставниками. Став взрослее, они перейдут в следующий цикл, охватывавший возрастной период от пяти до десяти лет, затем следующий пятилетний цикл и, наконец, последний период их жизни станет для каждого ступенькой перед стартом во взрослую жизнь.

Обширный школьный городок для детей третьего и четвертого циклов, с его жилыми корпусами, множеством игровых залов, фильмотеками, бассейнами, спортивными площадками и учебными зданиями начинался сразу за зданием главного учебного корпуса, и занимал обширную территорию, со своими парками, аллеями и оранжереями. В общем, это была самая обычная воспитательная школа, какие встретишь в любом уголке многоликой Земли.

Остановив двоих ребят лет семнадцати, я спросил у них, где сейчас находится учебная группа А-3-ЦВ (это была группа Юли). Ребята оказались весьма осведомленными во всех школьных делах и указали мне на лекционный зал третьего этажа. Там шел урок «Духовного наследия». Поблагодарив их, я вошел под матовый козырек входа. Несмотря на оживленное передвижение воспитанников по просторным коридорам и многочисленным лестницам, здесь стояла спокойная тишина. Если кто и переговаривался между собой, то только в полголоса, так, чтобы не мешать другим. Ведь в то время как у одних групп начинался отдых, у других шли учебные занятия. И хотя все лекционные залы и аудитории были звуконепроницаемыми, детей с детства приучали вести себя сдержанно, без особой надобности не повышая голоса. В других учебных корпусах, где учились дети помладше, шума было больше, но и там царил полный порядок. Непродолжительные занятия сменялись азартными играми, забавными и увлекательными состязаниями на спортивных площадках, дававшими выход бившей через край детской энергии. От такого чередования учебный процесс становился не утомительным и интересным. И, конечно же, кроме всего прочего, изо дня в день, из месяца в месяц шло незаметное, ненавязчивое и осторожное формирование личности молодых членов Трудового Братства – будущих бескомпромиссных и честных борцов за светлое будущее Человечества, за прорыв к звездам, за создание Единого Космического Братства Людей. Эту кропотливую и трудную работу выполняли воспитатели и наставники, в рядах которых были и умудренные жизненным опытом люди, и совсем еще молодые, сами вчерашние школьники, увидевшие свое призвание в работе с детьми.

Словом, жизнь здесь шла своим обычным чередом. Сектор школьного самоуправления следил за порядком на территории школы и выполнял организационные функции. В младших группах эту роль брали на себя старшие воспитанники, каждый из которых опекал своего малыша. Таким образом, дети различных возрастных групп жили очень дружно, в постоянном общении между собой.

Я отыскал нужный мне лекционный зал и остановился у двери, скрытой в нише закругляющихся стен. Здесь стояла полнейшая тишина. За волнами голубого тумана в глубине стеклянной двери были видны лишь расплывчатые солнечные блики. Я огляделся по сторонам. Коридор, на кремовых стенах которого лежали квадратные пятна солнечного света, лившегося из множества высоких окон, был почти пуст. Только в дальнем его конце стояли несколько ребят, и оттуда доносились приглушенные голоса. Я прижал ухо к прохладному волокнистому стеклу. За ним, едва различимый, звучал твердый, уверенный голос преподавателя. Осторожно потянув за пластмассовую ручку, я плавно сдвинул дверь вправо.

Голос наставника стал четче и яснее. В образовавшийся проем можно было рассмотреть уходившие под потолок ряды лекционных столов, занимавшие большую часть обширного зала. Человек сорок ребят – юношей и девушек – с молчаливым вниманием слушали своего наставника. Кто-то взволнованно подался всем телом вперед, кто-то задумчиво откинулся на сидении, кто-то напряженно застыл в одной позе, но у всех на лицах читался неподдельный интерес и восхищение. Высокие окна на противоположной входу стене, взлетавшие от пола до самого потолка, были заставлены волнистыми непрозрачными стеклами, заливавшими зал ровным, не слепящим светом.

Я обежал взглядом зал, отыскивая Юли. Она сидела в одном из верхних рядов у самого окна, задумчиво подперев рукой подбородок. Густые черные волосы ее были отброшены назад, и лежали мягкими шелковистыми волнами на тонких прямых плечах. Во всем ее облике было столько трогательной беззащитности, а красота ее была столь чарующей и влекущей, что, глядя на нее сейчас, я почувствовал в сердце теплый толчок, словно оно стремилось вырваться наружу. Все мое существо готово было разорваться от трепетной и безграничной любви и нежности к ней. Но она не замечала меня, внимательно и вдохновенно слушая своего наставника.

Немного переместившись влево, я увидел его – невысокого, широкоплечего человека, с мудрым лицом философа, с сединой в висках и юношеским задором в глубоких темных глазах. Он стоял, чуть склонившись к залу, упершись руками о высокую кафедру, под прозрачной крышкой которой перемигивались сигнальные огоньки управляющего пульта.

– Они всегда шли рядом – добро и зло, счастье и горе, правда и ложь, любовь и ненависть, верность и предательство, благородство и низость, – так же громко и уверенно звучал его голос. – Так было всегда, на протяжении сотен и сотен веков человеческой истории, такова была жизнь наших предков, и человек мало, что мог изменить в этом нескончаемом круговороте взаимоотрицающих, извечно противоборствующих поступков и явлений. Он просто не знал, как это сделать. Он страшился этого постоянного сопутствия, стремился избавиться от него, создавая различные модели совершенного общества, но, в конечном счете, все эти попытки были тщетными. Но и сейчас дальние отголоски этого страха еще живы в каждом из нас. Вот почему мы должны быть предельно внимательными к себе, к своим поступкам, ибо явления эти могут переходить одно в другое столь неуловимо и стремительно, что мы порой не замечаем, как наша судьба становится трагедией для нас самих и для общества в целом. Именно поэтому мы стараемся воспитывать в вас осторожность, являющуюся залогом здравомыслия. Здравомыслия, которое подразумевает осознанную и добровольную дисциплину сознания, отказ от всего мелочного и ненужного, от того животного эгоизма, который когда-то, на заре истории, вложила в нас природа, чтобы помочь выжить после грандиозного катаклизма обрушившегося на Землю и уничтожившего прежнюю цивилизацию. Все темное, все плохое, что порой еще таится в нас, уходит своими корнями именно туда, в послепотопные времена, когда страх и одичание были уделом для уцелевшей горстки людей. Когда впервые, после десятилетий мрака и холода, снова взошло Солнце, и на небе появилась Луна. Оказавшись беззащитными перед силами природы, люди растеряли прежнюю духовность, превратившись в жалких дикарей, преклоняющихся перед грозной стихией, облаченной в их сознании в облики всевозможных богов и духов.

Теперь мы знаем свою доподлинную историю, и это помогает нам делать из нее надлежащие выводы. Мы понимаем, что только стараниями каждого члена общества можно достичь всеобщего благоденствия. Вот почему мы именуем себя Трудовым Братством. Наше человечество объединено общим трудом на благо Земли, и все мы чувствуем себя братьями и сестрами в одной большой семье. Это особенно важно сейчас, когда мы получили возможность в сравнительно короткие сроки достигать ближайших звезд и создавать там свои колонии. Мы выходим не просто в новый для нас мир безграничных звездных просторов, мы выходим на новый уровень морали, – морали Звездного Братства людей. Ведь не далек тот день, когда в глубинах Вселенной нам откроются новые миры, населенные другими людьми – нашими звездными братьями. И только от нас будет зависеть, как сложатся наши судьбы. Сможем ли мы влиться в могучую семью Галактического Братства Разума.

Вот почему мы, воспитатели и наставники, с детства приучаем вас, не совершать недостойных поступков, тщательно и всесторонне обдумывать каждое свое действие. Необдуманный шаг зачастую может принести окружающим вас людям неисчислимые беды, даже если вам самим такой шаг казался оправданным и правильным. Поэтому мы не устаем говорить вам о том, что впереди каждого из вас должна идти мысль, а уже за ней, покорный ей, поступок.

В древности, особенно на Востоке, существовал обычай обожествлять своих правителей, приравнивать, часто жестоких и безжалостных тиранов к «солнцеликим» богам. Таким образом, культ единоличной власти возводился в естественную, ниспосланную на Землю богом, необходимость, без которой остановится нормальное течение жизни. Десятки и сотни тысяч людей низводились до положения безропотных животных, сбившихся в тупое покорное стадо, преклоняющееся перед своим божественным владыкой. Таковыми были и Египет фараонов, и древний Индостан, и императорский Китай, и средневековая Европа.

Все вы, конечно, понимаете, что теперь в нашем обществе появление подобных «солнцеликих божеств» невозможно. Низкие пороки, губительные страсти, алчность, невежество и жестокость – все, что сопутствовало в иные времена возвеличиванию самодержцев, их власти над целыми народами – все это безвозвратно ушло в прошлое. Теперь любой школьник понимает, что невозможно появление отдельных людей, способных всеобъемлюще охватывать все аспекты современной жизни, суммировать, анализировать их, выделяя наиболее важные, которые впоследствии, через десятки и сотни лет, станут, полезны Человечеству. Никто единолично не может определить единственно правильных путей развития общества на многие годы вперед. Все это является уделом коллективного труда сотен и сотен людей – философов, социологов, экономистов и ученых. Поэтому мы говорим вам: путь обожествления ведет к возвеличиванию одних и унижению других. Это самый губительный путь в истории человечества и мы не имеем права повторять его. Мы воспитываем вас гордыми и честными борцами за свое будущее.

Я заметил, как в среднем ряду поднялась чья-то нетерпеливая просящая рука.

– Пожалуйста, Дейли! – кивнул воспитатель, давая слово светловолосой девушке.

Та немедленно поднялась со своего места, устремляя взволнованный взгляд синих глаз на учителя.

– Я хотела спросить, а как же любовь?

– Что любовь? – не понял наставник.

– Как же любовь? Ведь она обожествляет людей, возносит их на самые недоступные вершины, возвышая над остальным миром! Неужели же любовь – это порок, от которого следует отказаться на пути к всеобщему равенству?

Тревожные, требующие ответа глаза смотрели на мудрого учителя, и тот немного замешкался, не ожидая подобного вопроса. Взволнованная аудитория замерла, боясь проронить неосторожное дыхание.

– Возвышать чувствами – чистыми, искренними и горячими – не значит возвеличивать другого человека над собой, – наконец заговорил наставник, собравшись с мыслями. – По-настоящему любящий человек, любящий трепетно, преданно и нежно, никогда не поставит любимого над другими людьми, не будет возвеличивать его, потому что залогом счастливой любви всегда является равенство. Человек должен быть готов к самопожертвованию, но не к самоуничижению! Не любовное рабство, а наслаждение любовью вдвоем, слияние ваших чувств в единый и могучий поток, в котором ни одно из сердец не может биться в отдельности, нежная забота о любимом – вот как я представляю себе настоящую любовь. Любовь предполагает высочайшее уважение в возлюбленном человека, стремление к его (или ее) счастью, развитию и свободе. И только такая любовь имеет право называться божественной!

Наставник замолчал, оглядывая внимательным взором своих притихших учеников. Спросил:

– Вы, конечно же, бывали в древних храмах Кхаджурахо, где на стенах высечены сотни любовных сцен? Что вы чувствовали, когда смотрели на эти удивительные скульптуры?

В верхних рядах поднялась рука, просящая слова. Наставник одобрительно кивнул:

– Пожалуйста, Пуджа!

Немного волнуясь, со своего места поднялась смуглая черноглазая девушка.

– Не знаю, как другие, – сбивчиво заговорила она, – а я вначале испытала смятение. Никогда раньше со мной такого не было. Голограммы, несмотря на совершенство изображения, все же не передают той таинственной и немного пугающей атмосферы храма, когда из полутьмы возникают изображения людей, живших много тысячелетий назад… Только там я поняла, каким величайшим искусством считали древние искусство любви!

– Ты права, – согласился наставник. – Искусство физической любви в древней Индии считалось даром богов. Тот, кто овладевал им, мог доставить своему любимому поистине божественное наслаждение. Вглядитесь в лица этих мужчин и женщин, и вы увидите, какая одухотворенная, и чистая любовь озаряет их. Это действительно лица богов! Теперь и вы, благодаря опыту древних, овладеваете этим искусством.

– Значит, мы все-таки сравнялись с богами? – насмешливо спросил юноша из третьего ряда, явно желая скрыть за иронией свое волнение. – И наша Пуджа так же искусна в любви, как Нитамбини из Кама Сутры? И она ничем не хуже легендарных апсар?

Юноша покраснел от смущения.

– Ты напрасно иронизируешь, Тим, – спокойно сказал наставник. – Все вы – и юноши, и девушки – исполнили обряды Шораши-Пуджа, открывшие друг другу ваши тела. Эти древние тантрические обряды очищения красотой и любовью были для вас хорошим испытанием, и я рад, что там, в храме Вишванатха, вы не пали в темную пропасть низких чувств. Кроме того, вы занимались всеми шестью канонами Ватсъяяны, и, надеюсь, постигли Лаванья Иоджанам – четвертый канон «наделения красотой и очарованием»? Если это так, то теперь вы действительно боги, но боги земные, как и все люди Трудового Братства. Что же касается апсар с солнечной кровью, то они иногда становились возлюбленными смертных мужчин в знак высшей награды за их доблести, и это лишний раз доказывает, как ценили древние искусство любви и поклонялись ему. У тебя же, Тим, мне думается, слишком эротическое понимание образа женщины, и легендарных апсар ты путаешь с девадаси – любовных послушниц, у которых было несколько иное предназначение.

Юноша еще больше покраснел от слов наставника и сел на свое место под веселые возгласы своих товарищей. Общее веселье сняло ту напряженную тишину, которая царила в аудитории несколько минут назад. Повеселел даже сдержанный наставник.

– Ладно, ребята. На сегодня достаточно. О любви вы поговорите на уроке «Красоты и Гармонии Чувств». Я же не возьму на себя роль судить о столь трудном и изменчивом предмете.

Возбужденные воспитанники стали спускаться к кафедре, обступая своего наставника и засыпая его вопросами. Поднялась со своего места и Юли. Увлекаемая товарищами, она, стала спускаться вниз. В это время я еще шире открыл дверь, заглядывая в зал, и призывно помахал ей рукой, привлекая к себе ее внимание. Юли сразу же заметила меня. Лицо ее просияло радостью. Она помахала мне в ответ, делая знаки руками, прося меня подождать снаружи. Мне ничего не оставалось, как подчиниться ее требованию.

Я спустился в тень кленов, окаймлявших лужайку перед входом в главный учебный корпус, и уселся там, на небольшую пластиковую скамью, с таким расчетом, чтобы меня было хорошо видно всем выходящим из здания. Тишина и спокойствие окружающей природы так не походили на то, что творилось сейчас в этом гигантском детском «улье», полном наивных тревог, высоких надежд и радости каждодневных открытий. Но в этом-то и была вся прелесть детства, которое так быстро проходит!

Я рассеянно посмотрел на залитую солнцем площадку перед входом, и заметил, как от группы воспитанников второго цикла отделилась стройная фигурка Юли. На ней была короткая белоснежная юбка, и такой же топ, отороченный золотой каймой, оставлявший открытыми ее загорелый живот и плечи. Юли быстро огляделась по сторонам, заметила меня под кленами и, едва сдерживаясь, чтобы не побежать, торопливо зашагала в мою сторону. Я поднялся ей навстречу. Когда между нами оставалось всего несколько шагов, она все же не удержалась, и радостно бросилась мне на шею.

– Максим! Как же долго я тебя ждала!

Нежная мелодия ее голоса ласкала мне сердце. Я окунулся лицом в ее волосы, задохнувшись от их чудесного запаха. Подхватил ее на руки – легкую, словно пушинка – закружился с ней, растворяясь в ее ликующих сияющих глазах. Потом она слегка смутилась и попросила опустить ее на землю.

– Похоже, ты и впрямь решила «тщательно обдумывать свои поступки»? – шутливо спросил я.

Она быстро сообразила, что к чему, и радостно всплеснула руками.

– Так ты слышал выступление нашего тянь-ши? Правда, он очень умный человек?

– Как и все люди его профессии. Говорил он очень толково. Так что ты заруби его слова на своем чудесном маленьком носике! Не то наделаешь в будущем много непоправимых ошибок!

Я шутливо коснулся пальцем кончика ее носа.

– Да, ну тебя! Вредный ты какой, Максим! – с шутливой обидой воскликнула Юли и прищурилась. – Ты лучше ответь мне, почему так долго не навещал меня?

Она положила обе руки мне на плечи, хмуря брови, хотя в глазах ее прыгали озорные «чертики».

– Забыл меня? Совсем? Да? Ты же знаешь, что я не могу покидать школу накануне выпуска! Бессердечный!

– Прости меня! Прости, если сможешь!

Я шутливо припал на одно колено, прижимая ее ладонь к своему лицу.

– Нет тебе прощения, неверный! – с театральным пафосом воскликнула Юли и легонько оттолкнула меня. Я упал на траву и, раскинув руки, застонал:

– О! Жестокая! Я не вынесу этого!

Юли смотрела на мои дурачества, стараясь сохранять надменный вид, но вскоре не выдержала, и звонко рассмеялась.

– Ладно, мученик! Вставай! Я прощаю тебя.

Она озарила меня своей чудесной улыбкой, склоняясь ко мне, чтобы помочь встать. Я задержал ее руку, нежно гладя запястье.

– Прекрасная царица! Но хоть сегодня ты можешь покинуть чертоги своего дворца и уделить внимание мне, своему покорному рабу?

– Сегодня? – Юли выпрямилась, сияя глазами. – Ты угадал. Сегодня я вся твоя!.. Ой, Максим! Я так соскучилась по тебе! – Она повисла у меня на шее, крепко прижимаясь ко мне всем телом.

– И я сегодня весь твой!

Она слегка отстранилась.

– Правда? А разве тебе не нужно быть у себя на работе?

– Сегодня нет.

– Что-нибудь случилось?

Слабая тревога прозвучала в ее голосе. Живя в доме своего отца, она прекрасно знала о нашей неспокойной работе, и всегда безошибочно угадывала, когда случались какие-то происшествия. Словно, особый барометр, она чувствовала скрытые внутренние напряжения между людьми, поэтому обманывать ее было бесполезно.

– Ты как всегда угадала. Мы действительно сейчас занимаемся одним очень странным и запутанным делом.

– Что-то серьезное? – на лице Юли появилась озабоченность.

– Да. В одном из институтов, расположенном в предгорьях Гималаев, пропала девушка-студентка. Все говорит о том, что ее похитили. Пока мы точно не знаем кто и с какой целью.

Я замолчал, заметив, что Юли начинает хмуриться всерьез, и поспешил сменить тему разговора.

– Но не будем больше об этом! Я ужасно устал за вчерашний день. К тому же твой отец устроил мне порядочный разнос, доказав, что я был слишком самонадеян.

– Ну, и правильно! Ты порядочный злюка и задавака! Сама не понимаю, почему я все еще дружу с тобой? – Юли наморщила лоб, хватаясь ладонями за щеки и сокрушенно качая головой.

– А я знаю! Потому что ты любишь меня!

Я подхватил ее на руки и закружился с ней вместе.

– Ой, ой! Пусти сумасшедший! – стала отбиваться она, пытаясь встать на ноги.

– Да, я сумасшедший! Я потерял голову и сердце из-за этой чудесной и неповторимой девушки! И пусть об этом знают все!

– Ты сошел с ума! – на лице Юли появился веселый испуг. – Что ты говоришь? Здесь же кругом дети!

– Дети тоже знают про любовь! А я люблю тебя! Ласточка моя!

Я тонул в ее удивительных глазах, в которых сейчас было столько нежности, столько любви ко мне, что сердце радостно пело в груди, вырываясь наружу.

– Я хочу подарить тебе сказку, потому что сегодня наш день. Понимаешь, наш!

* * *

Мы шли, обнявшись, все дальше углубляясь в парк, медленно ступая по мягкому ковру шелковистых трав. Со всех сторон бесконечными оттенками красного и желтого цвета пестрели цветы, озаряя зелень густого кустарника, окаймлявшего берега большого круглого озера. Разбуженные цветением, словно охваченные живым пламенем, стояли раскидистые деревья, и ослепительно-яркая дорожка оранжевых цветов убегала вглубь парка, теряясь среди листвы. Буйство красок, щебет птиц, пьянящие ароматы, струящиеся по ветру, – все это действительно было похоже на сказку. Я нарочно привез Юли сюда, в Сады Любви, лучшее место для всех влюбленных, где царила вечная весна.

Мы спустились к озеру, и тут заметили на берегу его сгорбленную одинокую иву. Она была почти сухая, с растрескавшейся корой, и так странно смотрелась здесь, среди цветов, скорбно клоня к воде длинные тонкие ветви.

– Смотри, Максим! Какая старая… – негромко воскликнула Юли, указывая на неказистое дерево, казавшееся таким печальным и всеми покинутым.

Юли подбежала к нему, замерла около самой кромки воды и осторожно погладила шершавый, в рубцах и трещинах ствол. Я подошел следом за ней.

– Совсем старая! – повторила Юли, сокрушенно качая головой, обводя пальцами трещины в коре. – Скоро и я стану такой же, как она… Кожа моя будет морщинистой и жесткой, и сама я сгорблюсь вот так же…

Слова ее вызвали на моих губах невольную улыбку. В самом деле, в ее возрасте, когда жизнь только начинается и впереди столько прекрасного, столько невыполненных дел и свершений, думать всерьез о старости? Сейчас, когда наша жизнь простирается далеко за границы целого столетия!

– Ну, любимая, это будет еще совсем не скоро! – не скрывая иронии, сказал я.

– Скоро, скоро! Не спорь! – убежденно воскликнула она и грустно добавила: – Годы летят так быстро, и жизнь проходит так незаметно, особенно сейчас, когда вокруг происходит столько грандиозного, и во всем нужно непременно участвовать, везде побывать, все успеть, чтобы оставить свой след на Земле или где-нибудь на далеких звездах… А ведь мне уже почти двадцать лет, Максим! Представляешь? Двадцать! – раздельно повторила она, вслушиваясь в звук своего голоса. – И я еще ничего не сделала в своей жизни! Детство так быстро пролетело, а старость вот она, уже не за горами!

Я не выдержал и весело рассмеялся. Юли обиделась.

– Зачем ты смеешься? Ты думаешь, я не права? У-у! Какой ты!

– Старость? – давясь от смеха, спросил я. – Что такое старость в наше время?! По-твоему, я старый? А ведь мне двадцать девять!.. Нет, Юленька, это далеко не старость! Это колыбель, и мы с тобой еще совсем не опытные юнцы! Старость приходит, когда человек больше не может отдавать всего себя любимому делу, служить обществу и людям в полную силу. Когда душа его больше не вторит мелодии молодости. Вот тогда приходит старость и неминуемая смерть, потому что эта жизнь до конца исчерпана, и душе необходимо вновь возродиться в новом теле. Нет, мы с тобой не стары. В нас кипит энергия молодости, и мы полны сил и устремлений! Но когда придет час, и тело начнет дряхлеть, можно будет сделать полную или частичную ревитацию, и ты снова станешь такой же молодой и красивой.