Текст книги "На южных рубежах"

Автор книги: Сергей Баранов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– Ну, допросили?

– Допросили, ваш высокблагродие. Показал, что много таких шаек собрано по разным аулам. Кому беки приказали сбиться, кто самолично выдумал гуртоваться. Набрехал, что пришли присоединяться к войску русского князя. Это к вам, сталбыть, ваш высокблагродие, – Бутаков кивнул Колпаковскому. – А я разумею, что рыщут, чем бы поживиться. Сумневаются в нашей силушке.

– Тебя, есаул, не спросили, что ты там разумеешь. Иди с Богом! – нахмурился Шайтанов.

– Постой, есаул. Много шаек, говоришь? На кордоне, прямо возле Верного? Из какого рода киргизы? – спросил Колпаковский.

– Не могу знать, ваш высокблагродие. Но, шайки есть. Это мне от моих казачков известно. У Каскеленского выселка бродят и дальше, до Узун-Агачского пикета. Казаков избегают, но на паскудных делах покуда не ловились. Но, рыскают, ваш высокблагродие, рыскают уже у Верного.

– Вон как! – искренне удивился Герасим Алексеевич.

– Вооружились и выжидают, чья возьмет! – в сердцах стукнул кулаком по столику Шайтанов.

– Необходимо усилить кордоны, господа, – Герасим Алексеевич встал, за ним поднялся и Шайтанов. – До завтра свободен, есаул. Утром выступаете! Готовьте свою сотню.

– Слушаюсь, ваш высокблагродие! – вытянулся довольный Бутаков и вышел вон.

Подполковники выпили еще по одной.

– Митрий Аванесович, слушай приказ. Жителей станиц строго настрого предупредить. За выселки далеко не ходить по одному, только человека по три, не меньше, с собой иметь холодное или огнестрельное оружие, для пущей безопасности. А то не далее, как нынче утром видел бабу, бродит, красавица, одна-одинешенька выше по течению Алматинки, песни распевает! Будто и не слыхивали, что орда у наших порогов! Пресечь!

– Слушаюсь, усилим кордоны и разъезды. Чи завтра выступаем?

– Не торопись, Митрий Аванесович. Мы пока повременим. Но, укрепления к западу надо пополнить. Я с тобой вот что хотел обговорить. Есть у меня информация, непроверенная, хлипкая, но все же… Зело тревожная. Из самой Бухары известия, да не от татар наших, кои могут и приукрасить, и приуменьшить, смотря по своей коммерческой надобности, а от моих давних знакомцев из уйгуров. В свое время я им помощь оказал, так что мы состоим в отношениях и поныне.

Шайтанов был заинтригован. Он целиком проглотил соленый огурчик и разлил по рюмкам водку. Выпили и Шайтанов снова закурил папиросу, всем видом показывая глубокую заинтересованность и внимание.

– Сии источники сообщают, Митрий Аванесович, о большой активности британских миссий на той территории. Есть сведения о купеческих операциях англичан. Есть вероятность, что наши британские недруги будут поставлять новейшие ружья, боеприпасы и артиллерию для этого магометанского эмирата. Думаю, ты сообразил, что не против своих соседей они будут направлены, а против нашей отчизны. Поговаривают и об оттоманских эмиссарах, якобы взявших на себя обучение эмировых туленгутов5252
  Здесь гвардия эмира.


[Закрыть] ведению войны по-европейски.

– Тю!

– Хива, Бухара и Хоканд, скажем так, недалеко и равноудалены от наших границ. Ты говорил о ружьишках да пушчонках в наличности у ханских войск. Вот я и вспомнил о тех донесениях. Что если и до хокандского хана добрались англичане и турки, их военные, пушкари, инженеры? Тогда, есть вероятность, что его войско окажется гораздо сильнее и, главное, еще увереннее в себе. Боевой дух, известно, это уже полпобеды. Если при них английские да турецкие военные и вооружения, то нам еще туже придется…

– Хм-м, – задумался Шайтанов. Вести всерьез взбудоражили этого воина, но он нашел в себе стойкости для шутки: – а токмо оттоманские вояки нам не дюже опасны! Бивали их на Балканах, на Кавказе, и здесь побьем!

– Это так, Митрий Аванесович! – улыбнулся Колпаковский. – Только вот английские ружьишки показали свою силу в Крыму5353
  Имеется в виду Крымская война 1853-1856 гг., окончившаяся тяжелым поражением Российской империи по Парижскому трактату.


[Закрыть]. А ведь не так много лет прошло! Сколько храбрецов сложили там свои головы! Готовы ли мы встретить такую силищу здесь, в далеком и полупустынном нашем Семиречье?

– Упаси Боже, Герасим Алексеевич! – истово перекрестился Шайтанов. – Но как же так? Англичане за Памиром, а мы туточки.

– Тем англичане и берут. Пока они за Памиром, а мы за магометанскими ханствами. Они будут травить сии несметные и храбрые орды против нас, пока сами не достигнут наших пределов, поглотив всю Азию, своих недавних союзников и подельников.

– Нельзя этого допустить! Надобно зараз писать донесение Густаву Христиановичу5454
  Густав Христианович Гасфорд. В описываемое время – генерал-губернатор Западной Сибири, в которую входил Алатавский округ.


[Закрыть]! Надобно довести в Петербург!

– Не торопись, мой друг. Как я уже говорил, сведения мои не крепкие, хоть лично я не вижу оснований для сомнений. Но генерал-губернатор может засомневаться в источниках при полном своем праве.

– Что же делать? – спросил Шайтанов.

– Встречать хана. Или его сераскера, кто бы там ни был. Сейчас это первая наша задача. Мы должны отстоять Семиречье, пусть ценою жизней, Митрий Аванесович. Подкрепления нам ждать не приходится. Придется пока растягивать силы, рассчитывать на свою стойкость… и на поддержку киргизов.

– Буде киргизы встали б с нами вкупе, следуя присяге, дык мы бы отбросили хана без дюжего усилия. Три-четыре тысячи сабель кочевников нам бы пособили, а, Герасим Алексеич?

– Это верно. Но, я все же рассчитываю на киргизов и поверь мне, Митрий Аванесович! Они будут с нами, когда возникнет нужда. А пока: на Бога надейся, да сам не плошай!

Напомнив Шайтанову о необходимости усилить разъезды и кордоны вокруг Верного, Герасим Алексеевич простился со своим другом и принялся составлять очередное донесение генерал-губернатору в Омск.

Глава 6. Офицеры

Трактир крещенного еврея Наума Сибиряка славился на весь Верный. Располагался он в живописном месте к югу от Татарской слободы выше по течению речушки Алматинки на подошве горного гребня. Это был большой двухэтажный прямоугольный дом, построенный из кирпича, оштукатуренный и окрашенный в белый цвет. Дом не был высоким, так как первый этаж наполовину уходил под землю, но все же имел такие же большие окна, как и на втором этаже, так что находящиеся там люди могли наблюдать в них землю до уровня глаз и ноги прохожих, либо колеса проезжих повозок. Снаружи окна были украшены резными дубовыми ставнями с затейливыми узорами, напоминающими казахские орнаменты. Покрашенные в бордовый цвет на белом фоне стен, они смотрелись весьма нарядно, а с учетом большой величины и количества их, через один аршин, дом выглядел богато. Как и многие верненские дома, он имел четырехскатную крышу. На первом, полуподвальном этаже и располагался знаменитый трактир, горница же на втором этаже служила жилищем Наума и его семьи.

Сам Наум считал свою судьбу и историю прямой, как стрела, заурядной и понятной, за исключением первых десяти лет своей жизни, которые оставались темным пятном. Дело было в том, что вследствие крайней нищеты, в годину неурожая, его беременная мать, отягощенная еще двоими малолетними детьми, христарадничала неподалеку от места расположения сибирского полка, который в скором времени отправляли в земли Средней Орды. Будучи в крайней нужде, женщина предлагала выкупить у нее младшего сына за куль муки, дабы она могла какое-то время прокормить себя и остальных детей. Младшего ребенка никто не хотел брать, но наконец, ротный хлебопек сжалился над женщиной и выкупил у нее старшего Наума за полтора куля муки, с намерением сделать из него помощника. Так, десятилетним сиротой Наум оказался в сибирских линейных войсках, где занимался обслугой, раздачей и позже состоял в помощниках у полкового кашевара, пока не достиг возраста для поступления на действительную службу.

В армии, когда Наум служил во вспомогательных отрядах при полковой кухне, при помощи своего опекуна – хлебопека, он научился чтению и письму, счету, мену и ведению учета. Оказался он парнем ловким и голодным до знаний. Во время дальнейшей службы в солдатах, помимо постоянных коммерческих делишек внутри полка, Наум посвящал свободные часы чтению.

Спустя двадцать восемь лет он закончил службу в чине ефрейтора в городе Семипалатинск, что в Западносибирском генерал-губернаторстве, на землях Среднего жуза казахов, близ китайских границ. Еще в годы службы Наум женился на русской переселенке Марии и вместе с ней, погрузив все нажитое добро, а его оказалось немало, поехал во вновь основанное Заилийское укрепление Верное. Кроме жены и капитальца, Наум успел обзавестись множеством интересных связей среди казахов, сартов, уйгуров, татар и, конечно, среди русских военных и немногочисленных еврейских мещан. Далее, по его незамысловатым рассказам, он построил дом, напоминавший землянку на отшибе Верного, который впоследствии оброс вширь и ввысь, сделался из деревянного кирпичным, из жилого в полужилой-полукоммерческий.

Капиталец, который Наум сумел сколотить, был обеспечен случаем, когда в 1852 году, при штурме и взятии Ак-Мечети генералом Перовским, он со своим сослуживцем обнаружил небольшой клад с драгоценностями, в спешке брошенный убежавшим от расправы беком, который ославился своей жестокостью. Ефрейтор Наум с сослуживцем припрятали драгоценности и никому о них не говорили.

Это позволило Науму зажить и приподняться после завершения службы в армии. Теперь он был купцом второй гильдии5555
  С 1807 года купцы второй гильдии должны были иметь капитал от 20 000 рублей. Они могли вести торговые, страховые и банковские дела, участвовать в органах городского самоуправления, содержать торговые и промышленные заведения.


[Закрыть] и уважаемым человеком в Верном, в Большой и Средней Ордах, где он когда-либо промышлял торговлей. Сам трактир приносил семье неплохой барыш, и считались они людьми зажиточными, многие им завидовали и за глаза поносили Наума за темное его происхождение.

Одним из поводов для слухов и шуток являлось поведение Наума и его жены Марии, которые, вроде как, поменялись местами и занимались делами друг друга. В то время как Наум на заднем дворике, примыкавшем к речке, занимался управлением кухней и стряпней, заведовал разливанием напитков, вел счетные книги и денежные расчеты, Мария, женщина полная, но не утерявшая свежести после рождения третьего ребенка, румяная и бойкая, работала в гостевом зале трактира. Она принимала и обслуживала заказы, ходила меж столами, за которыми иногда реками лились горячительные напитки, возбуждая гостей на пылкие и подчас развязные действия, спокойно относилась к грязной брани проигравшихся, грубости выпивающих и вообще разнородному хамоватому мужскому обществу. Завсегдатаи, бывало, призывали Наума одеть женину юбку, а ей отдать свои шаровары, на что он реагировал неизменной улыбкой и киванием головы: говори, мол, да не заговаривайся.

Трактир Наума славился не только обилием и разнообразием напитков, от малороссийской горилки до местного пива, но и своей кухней. В юношестве Наум обучался у армейского повара и с тех пор у него осталась любовь к стряпанию, хоть сам он этим уже не занимался в трактире, следуя примеру мусульманских сартов, которые в повседневной жизни предоставляют готовку женщинам, а сами берутся за приготовление пищи только по большим праздникам. Работал у него поваром и жил при трактире такой сарт из шалаказахов5656
  В этническом отношении это потомки казахов, имеющие смешанное происхождение. Для них характерен полуоседлый образ жизни.


[Закрыть], чей плов вызывал обильные слюноотделения у жителей обеих казачьих станиц несмотря на отдаленность заведения Наума.

Два раза в неделю к вечерней трапезе в трактире готовился сей замечательный плов, в огромном казане, куда вмещалось до семи пудов самаркандского риса. Мясо жарилось на сале, вытопленном из жирных курдюков казахских барашков, коих Науму доставляли из близлежащих аулов вдоволь. Но не любого барашка он покупал, будучи опытным и ловким в кулинарных делах человеком. Мясо в его заведении было самое свежее, как и овощи, которые выращивались не далее двух-трех верст от Верного. Не раз бывало, что офицеры и дворяне, служившие в Верном, забывали о манерах далеких Петербургских или Московских салонов, и принимались вкушать плов руками, как это делали кочевники и узбеки.

Частыми и желанными гостями в Наумовом трактире были штабс-капитаны Василий Обух и Петр Шорохов из артиллерийских частей. Оба они слыли большими любителями шахмат, а у Наума имелась великолепная доска из сандалового дерева, с вычурными фигурками из оникса. Эти шахматы ему подарил бухарский купец, а где и когда, Наум уже не помнил. Сам он слыл мастаком и с ним давно никто не садился играть. Но, шахматы свои он не отдавал ни при каких условиях и ни на какие сроки, сколько бы не упрашивали его Обух и Шорохов, которые часто приходили в трактир не столько ради трапезы и напитков, сколько ради нескольких партий. Все же, к удовольствию Наума, во время игры они много ели и долго пили, раз за разом продолжая заказывать подпитку.

Перед ужином, когда плов еще томился под крышкой, трактир стал заполняться. Офицеры и в обычные дни имели привилегии в виде отдельных четырех и двухместных столиков, и широких улыбок Марии, а в последнее тревожное время и вовсе принимались в заведении Наума с особым шиком.

Мария умела переспорить и переругать любого напившегося мужика, а то и вышвырнуть буяна за дверь, словно телячью тушу. Но те, кто ее не знали, никогда бы и не догадались о столь глубоких ее познаниях в бранной лексике и столь недюжинной ее силе. Завсегдатаи же обращались к ней ласково, а то и запанибратски, угощали чаркой водки и делились последними служебными известиями, которые она с удовольствием слушала, когда было соответствующее настроение.

В тот вечер наведались в трактир майор Экеблад и поручик Вроченский, и сразу заняли лучший двухместный стол, за исключением стола уже занятого артиллеристами-шахматистами, в самом уютном и тихом месте под окошком. Офицеры эти вели себя зачастую высокомерно и буйно, как и полагалось франтоватым представителям их сословия.

Молодой майор Экеблад был в Заилийском крае человеком новым, но на все имел свое неоспоримое, с его точки зрения, мнение. Потомок шведских дворян, поступивших на русскую службу, хоть и не был лишен здравого рассудка, был очень недоволен столь отдаленным местом службы. Он с некоторым презреньем относился к военному искусству степняков и азиатов вообще, не понимал и не признавал их образа жизни, не стремился ничего изучать, но готов был всеми силами способствовать скорейшей европеизации края. Более возраста и чинов своих командиров он уважал их боевой опыт и заслуги, поэтому уважение его к начальнику округа Колпаковскому было велико, но полюбил он в здешних краях лишь Михаила Вроченского – героя Севастополя5757
  Оборона Севастополя 1854-1855 гг.


[Закрыть].

Поручик был двадцати восьми лет от роду, в расцвете сил, стройный кареглазый красавец с зауженными, подвернутыми концами вверх усами. Успел он послужить в родном Киеве, в Крыму и в Петербурге. Одет он был по парадному, в двубортный китель с эполетами и при сабле. Верхние пуговицы он щеголевато расстегнул и сел расслабившись. Ожидая ужина, офицеры заказали штоф водки и разыгрывали партию в штосс5858
  Карточная игра.


[Закрыть].

– Калькуляция простая, Экеблад. Один к двадцати. И это, ежели мы выйдем в степь, на открытый бой, что совершенно неприемлемо и просто глупо в нашем обстоятельстве. En realite5959
  В действительности (фр.)


[Закрыть], наши силы разбросаны и едва ли мы сможем собрать их в один кулак. Cela signifie, messieu6060
  Это означает, месье (фр.)


[Закрыть], что даже одного против двадцати мы выставить не сможем. – Говорил Вроченский. Будучи младшим по званию, все же, он пользовался уважением Экеблада, был старше годами и гораздо более опытным как в светских, так и в военных делах, поэтому позволял себе обращаться к Экебладу по-дружески, чему тот был искренне рад.

– Вы совершенно правы, Михаил Антонович, – отозвался майор Экеблад, – двух тысяч штыков и сабель в одном месте нам не собрать, если его высокоблагородие, не пожелает оставлять укрепления и казачьи пикеты. А диспозиция такова: самым дальним укреплением от Верного и, respectivement6161
  Соответственно (фр.)


[Закрыть], самым ближним к хокандским владениям, является Кастек, далее следуют пикет в Узун-Агаче, через двадцать верст Каскеленский пикет, и еще через тридцать – сам Верный. Evidemment, à mon avis6262
  Очевидно, на мой взгляд (фр.)


[Закрыть], главной целью хана это именно Верный, ибо здесь расположен арсенал с изрядным количеством оружия и боеприпасов. Пикеты и укрепления же, представляют для хана лишь незначительную преграду, которые, уверен, он желал бы сровнять с землей. С Верным дело другое. Бьюсь об заклад он сожжет его, либо займет, с дальнейшими видами на Копал или Илийск…

– Либо побежит отсюда, аки поганый пес! – веско вставил штабс-капитан Обух из-за соседнего столика, на что майор лишь фыркнул.

Неподалеку столбом застыла Мария, прижав тряпку к самому рту. Вроченский заметил ее нелепую позу и поспешил добавить:

– Конечно, майор преувеличивает!

Но это не успокоило Марию, и она поспешила убежать вон из помещения, верно, рассказать мужу об услышанном.

– Полно вам, Экеблад! Напугали барышню! И так от всяких глупых слухов некуда деваться, так еще и вы сеете панику! – полушутя сказал Вроченский.

– Grands dieux, non6363
  Великий Боже, нет! (фр.)


[Закрыть]! Его высокоблагородие вчера распорядился выдать мужикам оружие. И без моих замечаний ясно, что ситуация критическая, – возразил Экеблад.

– Одно дело вооружаться, другое слышать от офицеров о сожжении Верного или о поганом бегстве, как изволил выразиться штабс-капитан, – Вроченский недобро посмотрел на Обуха, но тот предпочел углубиться в свою партию, заранее признавая себя побежденным в споре, но не желая быть побежденным в шахматы.

Трактир был уже полон, когда шумно и весело в него вкатились есаулы Бутаков и Усов. Вслед за ними вошел юный поручик Соболев. Есаулы попытались изобразить великосветские манеры, сняли папахи и в пояс поклонились столику Экеблада и Вроченского, после чего расхохотались и обняли с двух сторон Соболева. Весельчаки огляделись и приметив отсутствие грозной Марии решили покуражиться.

– Эй, кабатчик! Выходи!

– Ставь столик храбрым казакам! А то в твоей корчме некуда зад пристроить утомившимся воинам!

– Господа, прошу… – пытался их угомонить Соболев, юноша скромный и высоконравственный.

В зал вошла Мария с шестью штофами пива в каждой руке. Само ее появление, ровно, как и сила, требуемая для удержания такого большого количества тяжестей в руках, произвело сильное успокаивающее впечатление на есаулов. Они немедля присмирели.

– Вот, Марьюшка! Господа сотники кричали-кричали, да никак тебя дозваться не смогли! Требовали стол, буянили! – сдал есаулов Обух.

Мария расставила кружки по столам и премило улыбнулась штабс-капитану. На Бутакова же с Усовым бросила взгляд испепеляющий.

– Ась? Буянили?

– Боже упаси, Марьюшка! Это мы так, шутейно! – в один голос произнесли есаулы с видом блаженных. Папахи они теперь держали двумя руками у животов, почтительно, как школяры перед строгим учителем.

– Я вам пошучу! Ух, плуты! Тута хан с ордой, а тама банды киргизов! А они звонить изволют! – ворчала Мария, но одновременно с этим, нашла тяжелый двухместный столик в задней комнате и самолично понесла его в зал. Есаулы бросились ей помогать, но она отогнала их. – Им бы только балагурить, да на девок пялиться! А выселки кто будет охранять? Ой беда, беда! Ежели бы мой Наумушка помоложе был! Он бы уже на коне сидел, да в поле с шашкой басурман бил! Кто теперь нас стариков защитит!

– Охолони Машка, не наговаривай! Какие ж вы старики? Тебе вон, ишшо рожать потребно. Вся румяна да красива, ой-ой, аки красно яблочко! Любо поглядеть! – оправдывался Бутаков и смачно поцеловал кончики пальцев, отчего и был незамедлительно прощен несколько зардевшейся хозяйкой.

Вообще, они с Усовым были любимчиками Марии. Хоть она и бранила их непрерывно, но всегда накладывала им лишние доли еды, втайне от строгого Наума. А бывало даже помогала тащить одного из упившихся приятелей до дома.

– А удаль базыги твоего нам ведома, хозяюшка. Хотя ты брешешь малость – на коне он не мастак, а токмо пеший воин он развязный! Кубыть мне Ерофеев-то дедко баил, за шкаликом беленькой, как они с Наумом под Ак-Мечеть ходили в отряде полковника Бамберга, али Блумберга6464
  Бларамберг, Иван Федорович. В 1852 году с рекогносцировочным отрядом штурмовал кокандскую крепость Ак-Мечеть, однако, овладеть цитаделью не удалось.


[Закрыть]. Воевали, значит, тамошнего бека… – говорил тем временем Усов, также желавший угодить хозяйке. Но, ему это менее удалось, чем Бутакову.

– Ох пустозвон, ох горюшко! – продолжала причитать Мария и бухнула столик возле других, офицерских. – А ну, садитесь! Сейчас я вам закуску принесу, а вы мне расскажете, что там на кордонах делается! Садись, красик, садись, – обратилась она к Соболеву, имевшему внешность ангельскую, с чистой кожей и золотистыми волосами он белым пятном выделялся между матерыми вояками-есаулами с медно-коричневыми загоревшими на горных высотах лицами.

Мария удалилась в стрепную, а в трактире продолжался гвалт, за каждым столом велись свои беседы, но, ближе к офицерским столам люди старались прислушиваться к их разговорам, так как всех интересовали происходящие на форпостах события. Есаулы подтрунивали над молодым Соболевым, Экеблад с Вроченским обменивались короткими репликами и были увлечены выпивкой и картами, артиллеристы Обух с Шороховым возвышались над шахматной доской и, казалось, ничего их больше не интересует.

В зал вошла Мария и объявила о крайней степени готовности плова, так что посетители стали готовиться к трапезе, а пока, трактирщица подошла к есаулам.

– А ну, шельмы, рассказывайте! Чего там происходит в окрестностях? Нынче Наум ходил в крепость и ему выдали ружье с патронами. Было велено завтра явиться на плац, говорит, все старичье будет собираться.

– Верно, Марьюшка. Его высокоблагородие велел престарелых казачков и мужичье вооружать. Ополчение. Экую сцену я ноне наблюдал! Стоят, глякась! Воинство небесное! Один на костылях, другой вовсе без ноги, третий согнутый пополам да с тростью. Ей-ей седина в бороду, бес в ребро! – стал рассказывать Усов.

– Так все плохо, батюшки? – воскликнула Мария. – Стало быть, скоро выступаете? А нас на стариков оставляете?

– Старики то старики, кто кривой, кто вовсе блаженный. Да, только сии старики – воины, как и муженек твой, Марьюшка. У них боевого опыту, как у всех нас вместе взятых. Заржавели сабельки, затупились пики, да, думается, силушки да смекалки у сих престарелых богатырей найдется. Оборонят вас… Ежели нас в степи на вечный сон положат. – Сказал Бутаков.

– Господи сохрани! Как же положат то? Так силен хан!? – испугалась Мария.

Окружающие уже без ненужного стеснения навострили уши. Обстановка в выселках была нервная, напряженная. Всем хотелось услышать от офицеров ободряющие слова, потому что во всех иных местах только и говорили о ханских полчищах и их жестокости. В случае поражения на милость никому не приходилось рассчитывать.

Есаулы переглянулись. Им хотелось бы приободрить Марию и трактирный люд, да только нечем было, а перевести разговор в шуточное русло уже не удалось бы.

– Будь моя воля, – начал Экеблад как бы невзначай, продолжая играть в карты и покуривая папиросу, – я бы стянул все силы к Верному. Так как это единственный способ собрать хотя бы и две тысячи людей в одном месте. Частокол и артиллерия будут нам надежной защитой, а возможность собрать ополчение – дополнительным людским ресурсом. Donner sa tete a couper6565
  Даю голову на отсечение (фр.)


[Закрыть], даже если хан возьмет нас в осаду, здесь мы продержимся сколь угодно до прибытия подкреплений от генерал-губернатора, ведь силы полковника Циммермана едва ли успели распустить по квартирам.

– Ах, ваше высокоблагородие! Как разумно! Верно Герасим Лексеич, рачитель наш, уже выслал нарочных в Омск! Губернатор уже, верно, выслал сюда несколько полков сибирячков! – обрадовалась простодушная Мария. Старший офицер в трактире был для нее безусловным авторитетом. Она не задумывалась, что, будучи старшим по званию, Экеблад был наименее опытным военным из присутствовавших. Майор же только ободрился реакцией доброй трактирщицы и продолжил рассуждения с видом весьма важным.

– У хана много войска, это верно. Защищать все наши пикеты – дело неблагоразумное. Там пара сотен солдатиков, здесь пара сотен. Хан будет брать наши укрепления одно за другим, тогда как нужно собрать силы в единый кулак. И киргизы… Если все они переметнуться к хану, боюсь их вдвое больше станет!

– Ой-ой-ой! – качала головой Мария. Она по-бабьи вытирала слезы наплечным платком, но вторую руку по привычке держала в кармашке юбки, куда она складывала монеты посетителей. Юбка у нее была широкая кроваво-красная, из тафты, и шугай6666
  Короткополая кофта с рукавами. Старинная русская одежда.


[Закрыть] в тот же цвет, с закатанными по-деловому рукавами.

– Поведение киргизов дюже странное! – вставил Усов, обращаясь к майору. – Султаны, которые еще вчера изъявляли всяческое желание услужить, кичились возможностью одним взмахом плети созвать сотни вооруженных всадников, сегодня… отмалчиваются, с вашего позволения.

– Иными словами, они нас предали, есаул, – заявил Экеблад.

– Как же, как же. Не дале как вчера у нас гостили… прапорщик Кожа со своими родственниками. Люди знатные. Ух какие важные! Любо разодетые, с богатыми украшениями! – сказала Мария.

– Прапорщик человек верный. И лихой наездник, я вам доложу! В степи не уступит ни одному казаку! – отозвался Бутаков.

– Есть, есть два-три верных киргиза, это правда. А вот где остальные? Разве они не присягали на верность государю? Где их конница? Где их знаменитые батыри? Я скажу! Они у хана! – обозлился Экеблад.

Разгоравшуюся было беседу пришлось прекратить, потому что одновременно многие носы учуяли тонкий манящий запах. Дверь во внутренней стене отворилась и в зал вошел юноша, несший два лягана6767
  Большая тарелка с основным блюдом, с которой едоки накладывают своих порции.


[Закрыть] с пловом. За ним вошел сам Наум еще с двумя и передал блюда Марии. Первыми эти украшенные узорами фарфоровые блюда опустились на столы офицеров, затем на каждый стол было поставлено по блюду. Пока, однако, рассматривать изящные орнаменты, выжженные Ферганскими и Андижанскими мастерами, не было ни времени, ни возможности, потому что все внимание на себя забирала горка душистого оранжевого плова, с вкраплениями морковки и красной блещущей жирком баранины. Сверху горок шалашиком были уложены кусочки ребрышек, словно приглашая едоков начать именно с них, а потом приступить к ароматному, сладковатому рису, смачно пропитанному всеми соками ингредиентов и вобравшему в себе все вкусы. От горок шли аппетитные дымки, которые гости подгоняли к носам взмахами ладоней.

Немедленно были оставлены и забыты все разговоры, недовольства, игры и прочая малозначащая с этого мгновения ерунда. Мужчины вооружились вилками, ножами, кинжалами, а то и глубокими деревянными ложками и пальцами, чтобы приступить к трапезе.

– Спаси Христос! – прошептал Бутаков и первым впился зубами в сочное ребрышко.

Оркестром по залу загремели приборы, они бились по столам и тарелкам, друг об друга, о зубы вечеряющих. Нарушалась эта симфония только довольным фырканьем и отдышками.

Пока гости уплетали плов, Мария и юноша-прислужник, не нарушая непривычной в трактире бессловесной тишины, со священным уважением к аппетиту мужчин, разносили по столикам блюдца со свежими овощами, порубленными в салаты. То был мелко нашинкованный, маринованный красный лук, тонкие полоски редиски, свежие огурцы и листочки петрушки из местных пашен и садиков, заправленные капелькой льнового масла и чуть подсоленные. Было очень приятно закусить порцию-другую насыщенного плова ложечкой такого прохладного, освежающего полость рта и желудок, салата.

Один за другим едоки стали отваливаться на спинки стульев там, где таковые были. В других местах, где гости восседали на скамеечках или табуретках, насытившиеся мужчины облокачивались на стены, либо обмякали всем телом книзу, совершенно измотанные и расслабленные. Это означало, что пришло время подавать чай и даже выпивохи молчаливо и покорно признавали, что соблюдение такого порядка трапезы абсолютно уместно и не подлежит сомнению. Легкий, но пряный чай был вишенкой на торте, штришком, заключавшим праздник живота, успокаивал рты, горла и все внутренние проходы, как целебный бальзам разливался по организму. Вкусное, обильное и здоровое кушанье действовало успокаивающе, так что мужчины сидели будто без сил, как после доброго душевного паренья в баньке, что тем более схоже благодаря капелькам пота, выступавшем по лбам и затылкам.

Постепенно гости стали приходить в себя. Многие поднимались, расплачивались с поклонами, передавали благодарности повару и хозяину трактира через Марию. Другие заказывали водку и с двойным усердием сытых людей принимались ее распивать. Утонченный Экеблад заказал бутыль грузинского Цинандали, вместе с которым на их столик была подана тарелка с сухофруктами и орехами. Вроченский закурил трубку.

Есаул Усов поднялся с места чтобы немного размяться, но остановился у столика артиллеристов. Те вернули шахматную доску на стол и возобновили недоигранную партию. Усов покачал головой и объявил, что Обух непременно проиграет, а через пять ходов или более – то зависит от смекалки Шорохова. Тот смекалку проявил и заматовал Обуховского короля через пять ходов.

– Вот те на! Играете, есаул? – уважительно спросил Василий Обух.

– Можно и сыграть! Проигравший ставит штоф! – предложил есаул.

– Идет! – ответствовал Обух за своего партнера Шорохова и, как проигравший, уступил место есаулу, а сам встал рядом, со скрещенными на груди руками и готовый наблюдать за партией.

Шорохов, казалось, даже и не заметил смены оппонента. Партия началась.

Гостевой зал трактира постепенно, но верно стал заполняться табачным дымом, несмотря на яростные Марьины взмахи тряпкой больше возле своего лица. Выпивающие курили папиросы одну за другой, другие дымили трубками. Есаул Бутаков был их тех, кто предпочитал трубку, но он не поджигал табак, а только перемещал ее между зубами, так как уже накуренные плотные облака дыма угрожали разъесть глаза и спровоцировать позорное и обильное выделение слез.

Иногда в трактире устраивались музыкальные представления, бывало, выступали фокусники или рассказчики. Но, в тот день, после славного плова, гости лениво пыхтели табаком, попивали напитки. Но леность постепенно рассеивалась под влиянием выпитого и уступала место пылу дискуссий, спорам и азартным выкрикам игроков в карты и нарды.

Мария пробежала по всем столикам, удостоверилась, что гости довольны и только тогда подсела на освободившееся место Усова. Она стала расспрашивать Бутакова, надеясь, что ее услышат также офицеры за соседним столиком и, возможно, поделятся и своим авторитетным мнением.

– А ну-ка Коленька, сказывай. Много ли супостатов возле Верного? Вы кажный день у кордонов. Правда ли, что шайки повсюду нахальничают?

– Правда, Марьюшка. Они, конечно, не больно страшны моим казакам, да вот только его высокблагродие Герасим Лексеич приказ отдал. Да, ты, небось, слышала уже. Велено не ходить да не гулять поодиночке в окрестности. А тебе и подавно нельзя, Марьюшка. Такую бабу любой джигит в свой гарем пожелает! Хвать тебя за бока вназирку, да поперек кобылки и в степь! А там ищи-свищи по аулам – не найдем! Ха-ха! – говоря так, Бутаков действительно схватил Марию за пышные бока и защекотал. Баба завизжала и стала хлестать Бутакова своей тряпкой, впрочем, вполне добродушно.