Текст книги "На южных рубежах"

Автор книги: Сергей Баранов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

– Бес, бесстыдник! А ну, утихомирься, черт рогатый! – хихикала Мария.

Как она и рассчитывала, голос снова подал Экеблад.

– Мотивы киргизских султанов как-то еще можно растолковать. Но, вот появление вооруженных шаек у Верного – совсем плохой знак. Собственно, получается, что враг сидит у нас в тылах. Это надобно пресечь. Что думаете, Михаил Антонович? – обратился он к Вроченскому.

– Предлагаю тост! За славную хозяюшку и ее супружника! После такого ужина не жалко и в степь за смертью пойти! – отозвался тот к блаженному удовольствию Марии. Она раскраснелась, а офицеры осушили свои бокалы и чарки.

– А все же, господа? Следует ли терпеть такое? – настаивал Экеблад.

– Боюсь, что придется, ваше высокоблагородие. Многие богатые киргизы сидят у себя в кибитках и трясутся над своими стадами – это понимаемо. Ходят слухи, что некоторые беки собрали уже конницу и ушли к хокандцам – это я также понимаю, хоть и не приемлю. Но, что с теми, которые еще в раздумьях: податься ли к хану или оставаться верными подданными государя? Они могут ударить нам в тылы в нонче же, ровно, как и присоединить свои отряды к нашему воинству. Сие будет зависеть от успехов на полях сражений. Возьмет хан верх, так им сам Аллах велел к нему идти с поклоном. А ежели мы сдюжим, так и будут жить, как жилось прежде. Чегой ляскать, народ здесь мирный, а мы для того и стоим – чтобы его оберечь, от хана чи от шайтана! – произнес речь Усов. Все слушали его с удивлением, но внимательно. Никто не ожидал столь подробного разбора обстановки от сотника.

– Да, виляния эти – традиционный прием азиятов, – подтвердил Вроченский. – Герасим Алексеевич не настаивает на том, чтобы они делали немедленный выбор, вот они и попрятались. Служить в наших войсках простые киргизы не понуждены, посему следует их почитать как население мирное, гражданское. А те, кто имеют чины и в службе государю состоят, те служат лишь на местах, по потребности, как проводники, лазутчики и силы вспомогательные.

– Стало быть, Михаил Антонович, вы полагаете, что Герасиму Алексеевичу следует быть пожестче с местным населением? – спросил Экеблад, всецело полагающийся на опыт собеседника.

– Мне полагать за начальника округа не по чину, Экеблад. Но и конъюнктура эта мне не по душе. Впереди хокандская орда, вокруг вооруженные киргизы и дикокаменные, а позади, в тылах еще десятки родов, ждущих поворота событий. Либо, Герасим Алексеевич действительно слишком prudent6868
  Осторожен (фр.)


[Закрыть], либо что-то у него есть на уме. Сказать откровенно, господа, я не совсем разобрался в нашей стратегии.

– Так-так. Но, почему бы не выслать в степь несколько казачьих отрядов? Придать этому… эээ… карательный характер. Разве, господа, не следует проучить киргизов? Вооруженные шайки, разбойники, конокрады! Такое недозволительно в пределах империи! Это ведь не варварский край. Несколько десятков казаков могут привести сюда на арканах всех этих беков-изменников! Заточим их в кандалы и отправим в Семипалатинск и далее, в Сибирь! Чтоб не повадно было бунтовать против царя!

– А вот это мысль добрая, ваше высокоблагородие, – отозвался Усов и вновь привлек на себя всеобщее внимание. В жестокости он не был замечен никогда, поэтому согласие с предложенным Экебладом методом, вызвало недоумение. Есаул выдвинул пешку вперед, на пятую линию. Это был неприятный, колкий тычок в диспозицию фигур Шорохова. Усов вообще всю партию играл вроде бы халатно, с пренебрежением, но его ходы были все необычные, резкие, создавали остроту и неудобства. Шорохов поежился от этого хода и снова уставился на доску, пока Усов пояснял свою позицию в беседе. Он был гораздо больше знаком с местными нравами, традициями и образом жизни кочевников, чем Экеблад. – Выслать казачков в аулы – дело. Токмо не на арканах их сюда волочь и не в кандалы заковывать. Вы, ваше высокоблагородие, человек светский, высококультурный и посему чудно слышать от вас такие речи.

– Жду объяснений, есаул! – рявкнул Экеблад, которого стала раздражать странное высокомерие бородатого сотника.

– Извольте, ваше высокоблагородие. Надобно взять у киргизских старшин аманатов6969
  Заложник, зачастую знатного происхождения, переданный добровольно для обеспечения соблюдения договора.


[Закрыть]. Привезти их в Верный и, вне сомнения, содержать их здесь как добрых гостей, – спокойно ответил Усов и получил в свой адрес одобрительную улыбку Шорохова. Сей приветливый жест он не оценил и двинул пресловутую пешку еще дальше. Этим он смыл улыбку с лица шахматного оппонента и погрузил в новые раздумья, а сам обернулся к собеседникам.

– Трезвая мысль, есаул, – сказал Вроченский. – Думаю, Герасим Алексеевич этим уже обеспокоился. Только пока он просит выдать их добровольно, как знак сочувствия к нашим делам. А ведь верно! Преданных нам знатных киргизов он разослал по аулам с неделю назад! Видать по этому делу и послал! Хитер!

Экеблад не понимал, о чем идет речь, но добрую оценку действиям глубокоуважаемого им Колпаковского от не менее уважаемого Вроченского принял. Против Усова же майор затаил неприязнь за то, что тот придумал одобренный всеми ход, да еще, как оказалось, разыгранный уже самим начальником. Усов неприязнь уловил и решил малость загладить впечатление.

– А вот ежели беки не дадут аманатов, тут, думаю, и постращать их трошки не повредит.

Офицеры задумались. Мария слушала всеми ушами, не смея вымолвить слово и улучив момент, пока офицеры размышляли, скрылась в стрепной, чтобы незамедлительно передать суть разговоров Науму.

Скоро она вернулась, вихрем пробежала по столикам, разнесла заказы, оставив напоследок бутылку вина и несколько штофов пива для офицеров.

Завидев приближение Марии с новой порцией, Бутаков, до того времени улыбавшийся блаженно и обнимавший раскрасневшегося поручика Соболева, выпил залпом остатки из своей кружки, коих было изрядно.

Усов теперь смотрел по сторонам вызывающе, он ухмылялся и радовался то ли удачно высказанным мыслям, то ли сложной ситуации, в которую он поставил Шорохова на шахматной доске. На нее он будто нарочно не глядел. Обух по-прежнему стоял рядом и также задумался над позицией, созданной лихим казаком. Вроченский тем временем, видно, объяснил Экебладу значение слова «аманат».

Мария расставила кружки по столам и уселась на прежнее место в ожидании продолжения разговора.

– С ними нужно действовать жестко! Они уважают только силу и нужно эту силу демонстрировать! Возьмем ли заложников, как предлагает есаул, или сожжем пару-тройку непокорных аулов – peu improte. À la guerre comme à la guerre7070
  Неважно. На войне как на войне (фр.)


[Закрыть], – выпалил Экеблад.

– Во каркает, ворон! – прошептал Бутаков юному Соболеву. Французским языком он не владел, но ему понравилась воинственность майора, так что он даже одобрительно опустил края губ вниз и цокнул.

– Все же нужно выслать карательные отряды, Михаил Антонович, – сказал Экеблад, – десятков по пять казаков, в самые богатые аулы. Они укоротят прыть предателей!

Тут совсем неожиданно и устрашающе поднялся доселе безмолвный Петр Шорохов. Он сделал ход и закончил партию матом. Оказалось, что кичливый тычок пешкой и пренебрежительное поведение Усова было не более чем бравадой, отвлекающим маневром в проигранной позиции. Устрашающим же была огромность тела штабс-капитана, незаметная, пока он сидел за столом. Хоть все присутствовавшие его знали и видели не раз, там, в полуподвальном зале трактира, он выглядел атлантом.

Петр Шорохов не был сложения атлетического, не выделялись из-под одежды грудные и спинные мышцы, ноги и предплечья не красовались рельефами мускул. Однако, был он поистине огромен, почти в целый сажень ростом, с плечами на каждое из которых можно было усадить если не Марию, то по девице более скромных размеров точно.

– Киргизы и так снимаются с мест целыми аулами и прячутся в горах, стоит им только завидеть казаков! – выпалил двадцатилетний Шорохов. Голос его был высоким и совершенно не сочетался с его телосложением. Плотный и ширококостный, несмотря на свои огромные габариты и нечеловеческую силу, штабс-капитан на лицо выглядел миролюбиво, интеллигентно и даже изнеженно. Всегда исключительно опрятный и скромный, он бы никогда не посмел вмешаться в разговор старших по званию, но его сильно задели слова Экеблада. Он не был сторонником жестких мер и уже не раз наблюдал, как казаки проявляют излишнюю жестокость по отношению не только к киргизам, но и к крестьянам-переселенцам.

Экеблад ответил грозным взглядом, но тут же понял смехотворность положения – он был вынужден поднять голову едва ли не к потолку, чтобы встретиться глазами с Шороховым. Кроме того, он уже смекнул, что является единственным сторонником жестких мер и даже Вроченский не сильно поддерживает такой подход.

Потерпевший поражение в шахматной партии Усов был более развязен. Он знал кроткий нрав богатыря и его не самую скорую реакцию на шутки, хотя Шорохов и обладал тонким умом, был блестяще образован и слыл даже человеком глубоко научных познаний.

– Эвоно как, штабс-капитан! Клянусь своею папахою, буде в степи хоть одна лошадь, способная удержать на себе такого дюжего молодца, как вы, я бы зараз испросил Митрия Аванесовича зачислить вас в мою сотню. Вот вам крест, тогда бы нам не понадобилось полсотни казачков, как изволил рассчитать господин майор! Мы с вами вкупе сумели бы собирать подать, ибо, ручаюсь, завидев вас, киргизы доставали бы все свои тенге без утайки, лишь бы вы не остались гостевать! Помилуй Бог, прокормить такого богатыря все равно что платить хану самую тяжкую дань!

Офицеры засмеялись, хоть и несколько нервно. Добродушный штабс-капитан тоже обнажил ряд мелких, но ровных зубов, возвышаясь над потешником Усовым. Ему пришлось сесть на место, чтобы не смущать окружающих, которым уже ломило шеи от попыток смотреть ему в лицо.

Действительно, всем присутствовавшим было понятно подчас плохое отношение к казакам местного населения. Именно на них часто возлагались задачи по сбору податей и налогов, которые, как известно, часто проходят не так гладко, как хотелось бы. Как и в любом государстве, при любой власти, обложенный налогом народ почитает за свое право, а кое-где даже и за лихость, попытку обмануть власть имущих, сохранить свое добро, приуменьшить его в глазах сборщиков, выставить себя последним нищим, дабы выдавить из истязателей слезу и получить отсрочку. Кто-то пытается избежать налогов путем прямого бегства, сокрытия имущества, взяток, подхалимства – как угодно, лишь бы надуть «угнетателей и грабителей». Конечно, были и те, у которых отнимали последнюю захудалую овцу, ведь подати распространялись на всех. Только богатые и знатные умели правильно откупаться. Но, все-таки, вооруженных и страшных казаков многие недолюбливали в мирное время, когда те исполняли свои мирные, хоть и столь обременительные, гражданские обязанности. Это относилось к казахам и дикокаменным киргизам, к русским крестьянам и мещанам, к татарским и сартским купцам, ко всем тем, кто имел дело с казаками, а не более важными чиновниками по более солидным видам налогов и податей.

– Силою не все возьмешь, ваше высокоблагородие – обратился Шорохов к майору. Он поймал на себе ободряющий взгляд Марьи и превозмог природную робость, решил развить мысль. – Разве есть на свете народ, который бы не уважал силу? Ее уважают и киргизы и хокандцы. Дурак тот, кто думает, что в просвещенной Европе не уважают силу. В этом нет ничего необычного. Но, силу можно показывать разными способами. Вместо того, чтобы жечь, убивать, брать заложников, следует показать силу в мирном деле, следует строить, прокладывать дороги, заводить торговлю и снаряжать караваны в дальние страны, возводить храмы, школы и госпитали. Кому-то по душе пасти скот, иным возделывать землю, разве то или иное кому-то мешает, не дает жить? Следует…

– Это вы скажите хокандскому хану, господин штабс-капитан! – прервал сей простодушный монолог Экеблад.

– Конечно, демонстрация силы будет наиболее уместна на поле боя, господа, – выразил свое мнение Вроченский. – Одно не противоречит второму – побьём хокандцев и немедля возьмемся за возведения храма в честь виктории!

– А я согласен с Петей, – вступил в беседу Обух. – Кроме того, не следует равнять всех киргизов. Не следует равнять народ и их алчных беков, кои и Герасиму Алексеевичу явились на поклон, и к хокандцам выслали богатые дары. Нам вместе жить на этой земле, поэтому излишняя жестокость неуместна. Коли требуется демонстрация силы – продемонстрируем. Всем подданным всемилостивейшего государя: киргизам, дикокаменным, да и нашим переселенцам необходимо знать, чувствовать, что они под надежной защитой нашей армии. Время ханов ушло безвозвратно, господа, и мы здесь, чтобы не допускать более грабежей, работорговли и барымты. Настало новое время!

Мария готова была вскочить и расцеловать славного артиллериста. Он выразил то, чего желали все мирные мещане, торговцы, кочевой люд, пастухи и земледельцы. Они желали безопасности для себя и своих семей, а остальное должно прикладываться по мере усердия каждого. Для этого был принят протекторат могучей империи, для этого присоединялась Семиреченская земля. Но всему этому грозило теперь полное уничтожение. В ханстве кокандском не было места для этих людей, под кокандским владычеством их ожидали унижения, рабство и погибель.

Трактир все пустел, но офицеры еще не расходились, решив выпить «стременную» да покурить напоследок. Есаулу Усову предстояло ночное дежурство на кордоне, поэтому то, что для всех было ужином, для него являлось плотным завтраком, столь необходимым в холодных предгорьях Алатау.

Майор Экеблад был бы склонен уже согласиться с тем, что суровые меры по отношению к местному населению из казахов и дикокаменных киргизов, не приведут к добру, однако, вида не подавал, не желая уступать в споре младшим по чину. С другой стороны, офицеры, говорившие об отсутствии необходимости в применении карательных мер к отступникам, открыто отстаивали такую позицию здесь, в трактире, за кружками пива, в кругу неофициальном. При этом, в частности есаулы, командиры наиболее мобильных казачьих военных отрядов, уже участвовали и в карательных операциях, и в операциях по демонстрации силы. Случись приказ о таких мероприятиях, они его выполнили бы беспрекословно, хоть и без рвения, так как оба есаула были людьми богобоязненными и, лишь в меру своего непростого ремесла, миролюбивыми. В условиях военного положения, в коем оказался весь Алатавский округ, приказов следовало ожидать самых жестких и тяжелых, поэтому есаулы имели особенное уважение к начальнику Колпаковскому, поскольку никаких карательных операций по отношению к населению не происходило до сих пор, хотя имелась уже точная информация о перешедших на сторону врага родах.

Часть 2. Гроза

Глава 7. Бай Аманжол

Достопочтенный бай Аманжол восседал на торе7171
  Почетное место в юрте, напротив входа и за очагом.


[Закрыть]. Он пребывал в подавленном состоянии, но, казалось, уже подчинился, принял свой злой рок. Рядом с ним, по правую руку, скрестив по-казахски ноги, сидел Кожегул и смотрел на бая вопрошающе, обеспокоенно. Однако, молодой прапорщик не смел первым нарушить молчание. Бай же не знал, как занять гостя, как повести разговор, потому что эта встреча, инициированная самим баем, не должна была состоятся вовсе.

* * *

События, приведшие к этой неловкой встрече, развивались следующим образом.

Бая Аманжола, во время пребывания в Верном, терзали разные чувства. Одним из них было сомнение в правильности и безопасности своего нахождения там, тогда как в любой день на выселок могло обрушиться дикое и жестокое кокандское войско. Отсюда происходило и следующее чувство. Это уже был страх за свою жизнь или, если судьба распорядится более милосердно, за свое имущество и честь.

Сомнения были еще и другого свойства: возможно, думал бай, все-таки находиться в Верном и проявить преданность русскому начальнику – правильный ход, и, в случае победы русских, ему будут оказаны почести, как надежному другу империи. Страхи также имели более конкретные очертания. Бай испытывал глубочайшее уважение к султану Аблесу и не смел нарушить данных ему обещаний, а перед Колпаковским ощущал животный трепет. После того, как султан доверительно рассказал баю об особом интересе начальника к его персоне, Аманжол лишился спокойствия и сна.

Первое время баю было чем заняться. Дело в том, что он передал только часть даров, которые ему было вверено поднести русскому начальнику от нескольких аулов. И, как добропорядочный человек, он передал большую часть этого добра по назначению, но рассудил, что за его труды и лишения будет справедливо некоторую часть общих даров оставить при себе. Вот он и занимался сбыванием этого добра и обменом на другие товары.

Были среди них различные изделия, созданные умелыми и трудолюбивыми женщинами его родных аулов, такие как прочные арканы, уютные ковры, войлочные шапки и тапочки, халаты из тканой армячины с цветастыми узорами. Кое-что из этого добра бай продал татарским купцам за тенге, кое-что обменял на порох и водку, которые решил сбыть в аулах втридорога, и оставшиеся товары он обменял на настоящий пистолет.

Простодушный бай был неопытен в делах торговых, хотя ни за что бы в этом не признался, считая себя настолько важной персоной, что его не посмеют обмануть, настолько хитрым и ловким, что сам Алдар-косе7272
  Герой казахских сказок. Хитрец и плут.


[Закрыть] рядом ним не более чем жалкий простак. Матерые татарские купцы и менялы быстро раскусили бая с его манерностью и раздутым высокомерием, так что обсчитывали его безбожно, и огромный пистолет всучили аж времен сибирских походов Ермака7373
  1581-1585 гг.


[Закрыть], однако праздничный, вычищенный до блеска, но годный разве что для колки орехов тяжелой своей рукоятью.

Так, бай окончил торговые дела, поездил на своем верблюде по Верному и окрестностям, гостил ежедневно у Кожегула, чтобы меньше тратить тенге на свои харчи, а ночевал в косе, чтобы не платить за квартирование в выселках. Вскоре ему наскучила такая праздная жизнь, да и, кроме того, он поиздержался в трактире Наума за азартными играми.

Султан Аблес все не возвращался в Верный, высланный куда-то Колпаковским с миссией. Сам начальник не обращал на бая ровно никакого внимания, хотя Аманжол частенько разъезжал на верблюде возле форта, возле дома начальника и вообще стремился быть у него на глазах, так как по заверению султана Аблеса, начальник сочтет за оскорбление и предательство, если бай исчезнет из Верного.

Вскоре бая стало даже обижать такое положение дел. Он хотел было прямо предложить свои услуги начальнику, чтобы тот честь по чести применил его безусловно огромный опыт, непревзойденную храбрость и фундаментальный авторитет чуть ли не во всей Степи!

В детстве Аманжол провел два года в медресе в Семипалатинске, где преподавал богословие и арабский язык один татарский мулла7474
  Исламский священнослужитель.


[Закрыть]. Был он человеком разносторонне образованным, начитанным и, помимо уроков, увлекал детей не только различными цитатами из священного Корана, но и пересказами из других книг. Знал он множество хадисов7575
  Рассказ, беседа (араб.) Предания о словах и действиях пророка Мухаммеда.


[Закрыть], легенд, песен и вдохновенно рассказывал о подвигах батыров, жестоких битвах и мудрых деяниях правителей прошлого. Хотя юный тогда Аманжол и не слыл прилежным учеником, даже не сумел пройти полный пятилетний курс и едва освоил двадцать восемь букв алфавита, но он почерпнул из рассказов учителя огромное количество впечатлений и пищи для грез.

Так, рассказы старого учителя и впечатлительность пронизывали весь жизненный путь Аманжола, с ранней юности до средних его лет и сделали его человеком причудливым, жеманным от того, что воображаемый им мир часто путался и переплетался с миром действительным. Этот мир же был подчас томным, размеренным, а Аманжол, как и многие степняки, был человеком неторопливым, если не сказать медлительным, и тяжелым на подъем. Новые впечатления для своих мечтаний он черпал из рассказов, песен, сказок проезжавших мимо его владений акынов, жирши и шешенов7676
  Акын – поэт-импровизатор. Жырши – песенник, сказитель. Шешен – оратор, острослов (каз.)


[Закрыть]. Таких людей скаредный бай уважал больше всех, и когда узын-кулак доносил о приближении странствующего сказителя, он проявлял истинно султанскую щедрость, велел резать баранов не жалея, варить конину и устраивал многодневные пиры, после которых оставался с талантливыми гостями наедине и умаливал их рассказывать все новые истории, предназначенные только для его ушей, до самого утра.

Бай разжигал сам себя изнутри, воображал и мечтал до того глубоко, что его стали посещать сны, где он охотился с соколом или отгонял кровожадных волков от своих тучных стад, участвовал в страшных сечах о бок с героями древности или восседал рядом с ханами, жаждущими выслушать его тонкий совет. Все это становилось всамделишным в его неумолимом сознании.

Таким человеком был бай Аманжол и от разумения своей высокой значимости он все больше возмущался пренебрежением его особой со стороны глупых русских и их нерасторопного начальника, который не видит дальше своего носа!

После долгих раздумий, бай даже решил, что самым надежным и разумным путем решения всех бед, было бы назначение его послом к кокандскому хану, обличенным властью самим белым царем, дабы он наставил кровожадного хана на путь добрососедства и, таким образом, изгнал его из Семиречья навеки вечные.

Так, постепенно, от нехватки внимания, бай стал чувствовать себя весьма оскорбленным. Он не мог более терпеть шуточки Кожегула, требования оплатить долг за столование в трактире Наума и пренебрежения со стороны начальника.

С другой стороны, дома, в ауле, его ждала сварливая и злобная жена, которая вцепится в его кошель, как изголодавшаяся гиена, а потом падальщиком налетит и на его измученный мозг, стоит ему подъехать за версту к своей юрте.

И все же была еще одна, очень веская причина, кроме страха перед Колпаковским и почтения к султану Аблесу, по которой Аманжол не мог быстро и незаметно покинуть Верный…

Дело было в том, что достопочтенный бай, мужчина возраста почтенного, хоть и не пожилого, – влюбился! Разве кто-нибудь может отвести стрелы Амура, пусть даже мишенью будет сердце последнего опустившегося старика?

И посему, ничего необычного в этом естественном чувстве взрослого, состоявшегося и богатого мужчины, конечно, не было. Не было и видимых причин это чувство утаивать, от жены или от близких, подавлять его, так как состоятельный казах вполне мог взять в жены и вторую, и третью, и четвертую жену, если мог их содержать в достатке, мире и спокойствии. Было лишь одно обстоятельство, мешавшее воплощению всех мечтаний влюбленного меджнуна7777
  Безумец (араб.) Имя нарицательное, означающее страстно влюбленного человека.


[Закрыть], а бай влюбился именно так, неистово, с пылкостью юноши, отчаянно, чувство его было бездонно и одновременно наивно, чисто. Обстоятельство это заключалось в том, что возлюбленная бая была русской казачкой и, таким образом, пересиливало многие его пылкие чаяния. Обстоятельство это имело огромное препятствующее значение не потому, что красавице казачке было всего семнадцать лет, а скорее из-за ее православной веры, неприемлемой для положения токал7878
  Вторая жена (каз.)


[Закрыть] в байском ауле, ее чуждых кочевникам привычках, культуре быта, ее происхождению, в конце концов. Темные аульные люди, консервативные аксакалы, многочисленные патриархальные родственники никогда бы не приняли выбор даже столь авторитетного богача, как славный Аманжол.

Это странное, но острое, как клыки ирбиса, чувство, заставляло бая примириться со всеми тяготами, со всеми страхами, сомнениями и метаниями разбушевавшегося рассудка.

Впервые бай приметил одновременно стройную и пышнотелую красавицу, какими могут быть только потомки Евы в юном возрасте, у Кожегула, куда она приходила пару раз в неделю и за умеренную плату помогала вести хозяйство и стряпать для холостого офицера. Не сразу он положил на нее глаз, больше заботясь о поддержании своей важности в глазах своего нового приятеля острослова, которого он тщетно учил законам жизни и щедро делился мудростью.

Но вот, однажды, в особо жаркий вечер, престарелая толстая баба-прислужница, которая доселе воображалась баю, в широченной юбке да с укутанной головой, по-старушечьи, имевшая форму снеговика, сняла платок и обнажила ворох пышных, тяжелых русых волос.

Она тогда взмахнула головой, как горячий, породистый жеребенок арабских кровей, а потом пригладила волосы назад ото лба. Девка маялась от жары, исходившей от русской печи, в которой она стряпала для Кожегула и его гостя, так что решила снять бесформенную латанную-перелатанную накидку. Казачка носила сарафан, и на частично открывшейся верхней части тела бай увидел тугие холмы совсем уже не девичьей груди, зажатые в излишне стянутом лифе на лямках. Было видно, что девка давно выросла из этого одеяния, формы ее разливались. Сарафан был к тому же истертым почти до дыр, так что ни узоров, ни красок на нем уже не было видно. Под ним казачка носила блузку с широкими длинными рукавами. Кружева на воротнике давно измялись и пришли в негодность, так что она заправляла их вовнутрь, чтобы не было видно их убогого состояния. Над этим бедным одеянием белела тонкая шея, которая переходила в остренький подбородок. Пухлые губы окаймляли довольно крупный рот, аккуратная линия носа заканчивалась выпуклыми кругами ноздрей, а серо-голубые, большущие глаза стреляли игривыми и даже дерзкими взглядами из-под волнистых бровей, одного с волосами цвета.

Аманжол был опытным мужчиной, далеким от излишнего почитания и преклонения перед женщинами. Но, стоило ему завидеть юную казачку, как сердце его начинало колотиться, виски покрывались испариной, даже руки начинали трястись, как после долгой игры в кокпар7979
  Конноспортивная силовая игра. Всадники борятся за тушу козленка, чтобы удержать ее для себя или для своей команды и забросить в ворота противника.


[Закрыть]. Бай робел перед девицей и был в отчаянии из-за этого. А причин тому было множество: он плохо владел русским языком и постоянно коверкал слова, хоть это его смущало только в разговорах с русскими офицерами, теперь стало понятно, что и с красавицей заговорить ему боязно. Не меньше его пугал нашейный крестик казачки, не сколько сам по себе, сколько как часть этих неизвестных ему христианских особенностей. Ему представлялись огромные пузатые попы, с бородами до пола, которые гонят его прочь от своей овечки кадилами и посохами. Беспокоило его и незнание традиций, в которых воспитывалась казачка, того, как у них принято ухаживать за девицами и переходить после этого в статус жениха.

Совсем другое дело, если бы баю полюбилась юная красотка-казашка. Там бы он не то, что не заробел, а вообще повел бы себя как хан, владелец и повелитель огромного гарема, сиречь, взял бы силою. В таком случае, окажись девушка жительницей его или любого соседского аула, баю стоило бы только направить свои стопы в юрту родителей избранной красавицы и сторговаться о величине калыма8080
  Плата за невесту (тюрк.) Выкуп, уплачиваемый родственникам или родителям невесты.


[Закрыть], а с девушкой не стоило бы даже заговаривать – пустая трата времени! Здесь же, он был вынужден серьезно размышлять и искать пути подхода к казачке.

С Кожегулом бай стеснялся посоветоваться, в виду молодости прапорщика, не заслуживающего ни доверия, ни уважения, и с оглядкой на его холостое положение. Да и давно уж не к нему в гости ходил бай, а больше в стремлении полюбоваться красавицей и совершить очередную попытку заговорить с ней. Аманжол терзался, краснел, говорил невпопад и мало напоминал того мудрого и многословного карасакала, который был знаком Кожегулу. Гостеприимный прапорщик как-то решил полюбопытствовать, не заболел ли почтенный гость:

– Что же с вами, байеке? Ужели Герасим Алексеевич наконец прозрел, сообразил свою ошибку и назначил вас начальником своей конницы?

– Что ты мелешь, пострел! Эх, пусть у тебя язык отсохнет, – скорее по привычке изрыгнул проклятие бай, – знай же! Ваш князь Калпак меня совершенно не интересует, ибо полководец он вовсе неумелый, не чета моему предку Даирбаю, который был мынбасши у самого хана Жолбарыса8181
  Хан Большой орды 1720-1740 гг. Воевал с джунгарскими ханами. В 1738 г. заочно был принят в русское подданство императрицей Анной Иоановной.


[Закрыть]!

– Помнится, вы говорили, что славный ваш предок Даирбай был батыром при Аблай-хане, – возразил Кожегул лукаво.

Бай теперь обнаружил свою оплошность и счел наиболее достойным сделать вид, что не расслышал.

– Лучше тебе обеспокоиться о том, юнец, чтобы находиться подальше, когда могущественный кокандский хан со своим священным воинством разобьет твоего Калпака. Вместо этого, ты, как всегда, треплешься о пустом.

Бай совсем извелся. У Кожегула на столе, он оставлял конфеты и сладости, в надежде, что их заберет себе горничная казачка. Он следил за ней на улицах станиц, отправлял с теми же заданиями двоих прислужников, которые сопровождали его с самого отъезда из аулов и жили при нем.

Ему удалось выяснить, что живет она в Малой станице, на самом краешке выселка, в покосившемся дряхлом домишке о двух комнатенках и с камышовой крышей. Был у нее младший брат десяти лет и пребывали они в большой нужде – голь голью. Казачка подрабатывала горничной в разных домах и вообще бралась за любую работу, помогала в трактире Наума, когда требовались дополнительные руки, косила камыши и траву за выселками, в сезон пристраивалась на сбор груш и яблок.

Оказалось, что дети эти – сироты, и ютились они в курене слепого старика, отставного станишника Клима Дубова, который даже родней им не приходился, но мальчишка был у старика поводырем, а сестра его вела убогое их хозяйство и подрабатывала всюду, так как пенсии ветерана хватало разве на то, чтобы самому не пойти по миру. Речи о том, чтобы обновить одежонку или прикупить телочку, дабы иметь свое молоко, даже не стояло. Звали эту девушку-горемыку Зоей Черепановой.

Аманжол разузнал все, что было можно, все места, куда девушка ходила, имел точные сведения о том, чем занимается ее младший брат, что поделывает слепой старец – бай наблюдал и за ним.

Тогда, вследствие долгих раздумий и множества неловких попыток познакомиться с Зоей, баю пришла неожиданная мысль. Собственно, чего это он изобретает колесо? Ведь есть заветы его предков, которые, должно быть, в таких случаях, не сильно отличаются от традиций русских. У девицы есть старик, пусть и не родной, есть брат, пусть и малолетний. И, что немаловажно, живут они оборванцами, а девица кормит эти два голодных рта, работает и изводится, в то время как место ей – в цветастых садах Багдада или на золотом ханском троне! Она подобна райской гурии, столь же желанна и дорога для байского сердца, но вместо того, чтобы прислуживать ему и дарить свою ласку, она пашет землю, словно вол, и таскает тяжести в трактире еврея, как вьючный осел!

«Так что же мне мешает», – рассуждал далее бай, – «почему бы не пойти к старику и не сговориться с ним? Я заплачу поистине ханский калым, слава Аллаху, косяки мои тучны…»

Бай готовился уже сделать так, но, поразмыслив еще, на свою беду, снова засомневался. Девица, узнав об этом, может взбрыкнуть, отказаться. К сожалению, скот и товары из аула бай уже обратил и разменял в Верном и тем, что у него было в наличие, здесь никого не удивишь. Да и неприлично почтенному карасакалу, уже женатому, ходить к нищим старикам и предлагать себя в мужья. Нет, нужно было сделать все как полагается. Недаром существуют обычаи, освященные столетиями. Все они исходят из мудрости и векового опыта. Поэтому, презрев все опасности, упрятав страх перед Колпаковским поглубже в нутро, забыв об обещании быть рядом с султаном в битве, во имя любви, бай решил сбежать из Верного.