Текст книги "Старшинов"

Автор книги: Сергей Щербаков

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Когда не стало Николая Константиновича Старшинова, пожалуй, лучше всех об отношении к нему его учеников сказал поэт Александр Щуплов, заметив, что все мы «выходили из… старшиновской шинели – той самой, в которой поэт пришел с войны…»

Тема – Старшинов и его ученики – очень большая, не в переносном, а в прямом смысле. Да и для него самого она была не минутным эпизодом, импровизационным порывом, но, простите за громкие слова, делом жизни, особой, редкой в наш век философией творческого бескорыстия. Он любил повторять созвучные его душе строки Ярослава Смелякова об отношении к молодым поэтам:

 
Я сделал сам не так уж мало,
и мне, как дядьке иль отцу,
и ублажать их не пристало,
и унижать их не к лицу.
 

Далее у Смелякова шло:

 
…я нисколько не таюсь,
что с раздраженной добротою
сам к этим мальчикам тянусь.
 

Но у Николая Константиновича, как бы он ни повторял с удовольствием эти стихи, «раздраженной доброты» к своим ученикам никогда не было. Могла быть сочувственная, сострадающая, оберегающая, сдержанная доброта, но только не «раздраженная».

Старшинов не просто пестовал своих учеников, читал их бесконечные рукописи, пробивал их книги в издательствах, помогал вступить в Союз писателей, писал им сотни писем во все края Советского Союза, но и по-человечески дружил со многими из них, бывал у них дома, ездил к ним на свадьбы и юбилеи, а в горькие минуты утрат – тоже был рядом. Легкий на подъем, он мог мгновенно собраться и поехать в какую-нибудь глухомань, на родину к своему ученику. Но также он тормошил и нас, вытаскивая то на рыбалку, то в какое-нибудь красивейшее место на природу, на свою любимую речку Медведицу или Ловать. В юбилейные дни 600-летия Куликовской битвы он вывез из сонной Москвы человек двадцать своих друзей – поэтов и критиков – на историческое Куликово поле. В канун юбилейного дня мы ночевали на берегу Дона и, встречая утро в белом тумане над полем русской славы, могли пережить хоть в какой-то мере чувства наших далеких предков, готовящихся к битве с врагами родины. Это был поистине великий подарок Николая Константиновича нам, приехавшим сюда по его волевой инициативе. Такие часы и переживания не забываются никогда. Вообще он любил вырывать людей из рутинной суеты, из бесконечных пустых литературных споров и дрязг. «Поехали лучше на рыбалку! – говорил он. – Время, проведенное за рыбной ловлей, по мнению древних, прибавляется к жизни…»

Всех, кто имел радость и счастье быть обогретым дружбой и легким, ненавязчивым учительством Старшинова, не перечислить. Его хватило на очень многих. Есть среди них яркие поэты, которые останутся в русской литературе. Это и Владимир Костров, и Анатолий Чиков, и Олег Дмитриев, и Владимир Павлинов, и Николай Карпов, и Дмитрий Сухарев, и Станислав Куняев, и Виктор Пахомов, и Виктор Дронников, а из более молодых – Мария Аввакумова, Владимир Урусов, Виктор Верстаков, Владимир Емельянов, Евгений Чепурных, Нина Краснова, Николай Дмитриев, Ольга Ермолаева, Александр Щуплов, Виктор Гаврилин, Валентина Мальми, Евгений Артюхов, Владимир Ведякин, Михаил Молчанов, Геннадий Касмынин, Павел Калина, Сергей Щербаков…

Когда похожим на весенний, печальным февральским днем из храма Вознесения после отпевания мы выносили гроб с телом нашего дорогого Учителя, на паперти стоял, опираясь на костыли, какой-то нищий, бородатый мужчина. Он крестился и, кланяясь над гробом, несколько раз повторил: «Прощайте, Николай Константинович!..», а на вопрошающие взгляды присутствующих добавил: «Он был моим учителем! Когда-то я у него учился в Литинституте…»

Был в этом странном эпизоде некий символический знак судьбы, знак завершающегося XX века. Но при всей трагичности нашего пути, куда бы нас ни задвигала жизнь, нам все же остается счастье и радость вот так просто и спокойно сказать: «Он был моим учителем!»

Геннадий КРАСНИКОВ

Февраль, 1998 г.

ПОЭТИЧЕСКИЕ ПОСВЯЩЕНИЯ
НИКОЛАЮ СТАРШИНОВУ

Мария АВВАКУМОВА

* * *

Николаю Старшинову

 
Такое доверие к Вашей душе,
такая забытая тяга.
В себе, обезлюдевшей, темной уже,
храню, берегу Вас, как скряга.
 
 
Не то, что мы выросли где-то рядком,
не то, что Вы с оком глубоким.
А то, что и Ваша душа – босиком,
другому – ни клином, ни боком.
 
 
Блуждаю тайгою по жизни лихой
и чувствую Ваше раденье
за сотой клыкастой таежной стеной,
за сопками сна и терпенья.
 
 
Пожары, пожары… огнища вокруг.
Вся жизнь наша в пропасти дыма.
Но только припомнишь о друге
– о друг! —
и оживешь, и терпимо.
 

Забайкалье, Могочинский район

Евгений АРТЮХОВ

* * *

Н. С.

 
Это может смешным показаться —
Жить бы тихо, без дальних затей.
Только боязно мне оказаться
Ниже веры высокой твоей.
 
 
Для того ли, намаявшись вдосталь,
И потом у ночного огня
Под чужою словесной коростой
Разглядел ты когда-то меня.
 
 
Не хулил, не хвалил, не лукавил,
А, как старший в хорошем дому,
Обстоятельно на ноги ставил,
Обучал ремеслу и уму.
 
 
И теперь, когда сердце созрело
И болит, не тая ничего,
Я люблю твое вечное дело,
Как, наверно, тебя самого.
 
 
Не подумай, что это нескромно,
Не сочти за досужую лесть, —
На душе и тепло, и ознобно
От того, что ты попросту есть.
 

18 декабря 1980

Александр БОБРОВ

* * *

 
Ветер гуляет по дюнам,
Сосны шумят на песках.
Время о близких подумать,
Письма друзьям написать.
Птицы торопятся к Ниде,
К осени Куршской косы…
Ни на кого не в обиде
Снова кладу на весы
Зло и добро, что видал я —
Не пересилило зло.
Песня цветастая – дайна —
Резко встает на крыло
И в поднебесье взмывает…
Не разбирая всех слов,
Снова Литве подпевает
Русский поэт Старшинов.
Движутся вечные дюны
Так незаметно на взгляд —
Самые светлые думы
Зримо, как птицы, летят.
 

Виктор БОКОВ

* * *

Николаю Старшинову в день его 60-летия

 
Ты горевал, ты воевал,
Ты видел смерть на ближнем расстоянье.
Но ты не плакал и не унывал,
Но таковы натурой россияне.
 
 
Твоя строка не в модном пиджаке,
Она, как телогрейка, вся в народе.
В тебе, как в настоящем мужике,
Живет отвага и любовь к природе.
 
 
Ты с удочкой сидишь и ждешь кивка,
А жизнь течет, как чистая водица.
Давай с тобой по кружечке пивка,
А что покрепче, тоже пригодится!
 

6 декабря 1984 г.,

Переделкино

Лариса ВАСИЛЬЕВА

* * *

Николаю Старшинову

 
Жалко родину. Даже в радости
сердце грустных предчувствий полно.
Горечь слышится даже в сладости,
даже в полдень порой темно.
 
 
Это русское дело сложное,
неразумная та стезя,
где возможно все невозможное,
а возможного-то нельзя.
 
 
И в одном существе встречаются
 подлость с честностью наравне,
злое с добрым легко венчаются
в светлой яви, как в страшном сне.
 
 
Жалко родину. Бредит бедная,
еле-еле бредет она.
Впрочем, поступь ее победная
всей огромной земле слышна.
 

Татьяна ВЕСЕЛОВА

* * *

Н. К. Старшинову

 
Да, есть у нас в Отечестве поэты,
Чьи песни не подвластны водам Леты,
Кто в юности узнал и рай, и ад.
Они – всегда в строю. И, между прочим,
Есть среди них – один, чернорабочий,
Поэт страны и Родины солдат.
 
 
Война ему оружие вручила
И думала: от песни отучила,
И поклялась в сраженьях не щадить.
Скажите мне: откуда взял он силу,
Чтоб вынести из тех сражений – Лиру
И ни одной струны не повредить?
 
 
Привыкли мы, что юною толпою
Он окружен, как дерево – листвою,
И невдомек толпе, что он устал…
И эта зоркость вещая – откуда?
Он, как магнит, угадывает руды,
Таящие металл.
 
 
Его глагол с землею связан кровью,
Любви исполнен и рожден – любовью.
Ему дано немалое свершить.
Я, в общем, верю в добрые приметы:
Пока у нас такие есть поэты —
Российская словесность будет жить!
 

Николай ГЛАЗКОВ

* * *

 
Пока вода – всему основа —
Течет в грядущие века,
Я поздравляю Старшинова
Со днем прекрасным рыбака!
 

* * *

 
Люблю миры рыбацких снов,
В них обитает хариус.
Их обожает Старшинов
И президент Макариус.
 

* * *

 
Быть снисходительным решил я
Ко всяким благам:
Сужу о друге по вершинам,
Не по оврагам!
 
 
Когда меня ты забываешь,
В том горя нету.
А у меня когда бываешь,
Я помню это!
 

Акростих

 
Когда желанная весна
Опять звенит в лесу и в поле,
Лазоревая новизна
Ее растений снова в холе.
 
 
Сосна, освободясь от сна,
Теперь не унывает боле,
А расцветает в новой роли.
Роскошна радость и ясна.
Шикарна вешняя природа,
И можно в это время года
Нам выбрать лучшие пути:
Отправиться на всякий случай
В великолепный лес дремучий
У трех берез сморчки найти!
 

Владимир ГОРДЕЙЧЕВ

Однофамильцы

В пароходы,

в строчки

и в другие долгие дела…

В. Маяковский

 
Курс равняя по вершинам
вулканических пород,
«Николай» плывет «Старшинов»,
коктебельский теплоход.
 
 
И понятную тревогу
ты из сердца гонишь вон
осознаньем: «Слава богу,
 слава богу, что не он…»
 
 
Облегченно взглядом шаришь,
и улыбка щеки рвет:
хорошо, что мой товарищ,
нет, пока не пароход.
 
 
Хорошо, что жив гвардеец,
сухопар и черноглаз,
с кем в Москве еще надеюсь
я увидеться не раз.
 
 
Слышишь, Коля! Золотыми
буквами блестят струи,
и фамилию и имя
отражая не твои.
 
 
Тот, чье имя возле клюза,
был десантником в Крыму.
Капитан. Герой Союза.
Память вечная ему.
 
 
Ты – в пехоте. Он – в Морфлоте.
Равный труд и равный риск.
Лишь по случаю на фронте
ты не лег под обелиск.
 
 
Хороша морская качка
теплоходу в синей мгле.
Хорошо, что нас пока что
греет жизнь и на земле.
 
 
Хорошо, что в общей доле
мне дано послать привет,
адресуясь просто Коле,
излучающему свет.
 

Николай ДМИТРИЕВ

* * *

Н. Старшинову

 
Я люблю твой изломанный почерк —
Разобрать его трудно сперва.
Научи погибать между строчек,
Воскрешающих веру в слова.
 
 
Вот опять ты кого-то спасаешь,
Телеграммы, как хлеб, раздаешь,
И озябшие пальцы кусаешь,
И равнинные песни поешь.
 
 
И воюешь с подругой-проформой —
Тенью самых лучистых идей.
Это станет когда-нибудь нормой
В общежитии новых людей.
 
 
Не оставь эту землю до срока,
Не погасни, как вечер в окне.
И люблю я тебя одиноко,
От влюбленной толпы в стороне.
 

Н. С.

 
Ты удишь,
Но твой поплавок
Спас-Деменский дымок заволок.
 
 
Иную поставь глубину
И вглядывайся на краю
 
 
В единственную, одну,
Потерянную свою.
 
 
Но долго стоять нельзя
В ушедшем от плеч до пят,
 
 
Поскольку враги и друзья
За лесом уже не спят.
 
 
Им долго тебя не ждать
С бессонной твоей судьбой —
 
 
Одним надо руки жать,
Других – вызывать на бой.
 
 
Смеяться, частушки петь,
В работе большой кипеть.
 
 
В московской тройной ухе —
В бессмертии и чепухе.
 

Олег ДМИТРИЕВ

Старший товарищ

Н. Старшинову

 
Каким был предан я заботам
В эвакуации, в тылу,
Когда шагал он с пулеметом
Под цокот выстрелов во мглу?
 
 
Небось, водой разбавив краски,
Сосредоточась, рисовал —
Солдат со свастикой на каске
Разил пунктиром наповал.
 
 
А друг лежал среди болота —
Стояли травы, высоки,
И билось сердце пулемета
Неровно у его щеки.
 
 
Потом я мыкался по школам,
До света в очередь вставал,
Надолго заболел футболом,
Недальнюю победу звал, —
 
 
Когда мой друг в сторонке дальней,
Двадцатилетний инвалид,
Лежал на койке госпитальной.
Спасибо хоть, что не убит…
 
 
А время
Разницу меж нами
В конце концов свело на нет,
И мы, встречаясь временами,
Своих не ощущали лет.
 
 
Бывает, с другом не полажу,
Бывает, сам его учу,
Могу его, как ровню, даже
Легонько хлопнуть по плечу!
 
 
И все же свято, Как когда-то,
Нередко в лучшие из дней
Глядит мальчишка на солдата
Из глубины души моей.
 
 
Меж нами разница всего-то
Тринадцать лет.
Прибавь к тому
Шаг пулеметного расчета,
По краю белого болота
На бой идущего
Во тьму!
 

Валентина ДРОЗДОВСКАЯ

Апостол

 
Всё под небом тревожным
Нынче наоборот —
В переулке Безбожном
Наш апостол живет.
 
 
Впрочем, в собственном доме,
Где черствеют харчи,
Не бывает он, кроме
Как в глубокой ночи.
 
 
Но обиды у ближних
На апостола нет,
Потому что подвижник,
Потому что поэт.
 
 
Он восходит к вершинам
Не заради чинов,
Для одних он – Старшинов,
Для других – Старшинов.
 
 
Он зовет за собою,
Хоть дорога глуха,
Устремившихся к бою
Новобранцев стиха.
 
 
Он водил в наступленье,
Обучая с азов,
Не одно поколенье
Молодых голосов.
 
 
И живет он не пышно,
Без бравады, без нег,
Потому-то и слышно:
«Старшинов – человек!»
 
 
И тревоги с восхода
Бьют в сердечный набат,
Потому что пехота,
Потому что солдат.
 
 
Быть солдатом России —
Значит в ратном пути
Службу в ранге мессии
Днем и ночью нести.
 

Михаил ЗАЙЦЕВ

Письмо от матери

Любимый сын мой,

Что с тобой?

С. Есенин

 
Кручусь, как в реченьке вода,
Не знаю ни конца, ни края
Заботам; да и то беда,
Что стала больно уж стара я.
Намедни в горнице сижу,
Пригрелась у окна, забылась,
На свет невидючи гляжу…
Вдруг сердце екнуло, забилось.
Что это?! Ветер ли в трубе
Принес мне весточку от сына?
Чу, радио! И о тебе —
Какой-то человек, Старшинов!
Так говорит, что я стою,
Вся расцвела, помолодела.
Сама ж на книжечку твою
Поглядываю то и дело.
Она все время на окне,
Читать-то некогда, а глянешь —
И так покойно станет мне,
И вас всех четверых вспомянешь.
А вот за это… не хвалю.
Прошу, не пей, а то, как папка,
Глотнул и – заяц во хмелю,
Сам с ноготок, а в небе шапка,
Побольше на людях молчи,
Болтающим сегодня тесно.
И к сердцу каждому ключи
Не подбирай, будь просто честным.
У нас все так же: дом, колхоз.
Придешь – темно, уходишь рано.
Ты бы приехал на покос,
А нет, пиши почаще.
Мама.
 

Натан ЗЛОТНИКОВ

* * *

Н. С.

 
Девятое мая, холодный туман,
Озябшие клены и липы,
Сырого простора и свет и дурман,
Валежника громкие скрипы.
 
 
Москва недалеко, в слезах и в цветах,
Там плещут кумач и оркестры,
А в этих полях покоится прах
Солдат ее вечных и честных.
 
 
А в этих полях замирает душа
От черного крика вороны,
От старой траншеи, от блиндажа,
Где линия шла обороны.
 
 
Из почвы не выветрилась до конца
Огня полыхнувшего сера,
Пусть жизнь оставляла людские сердца,
Но их не оставила вера.
 
 
Страшней во сто крат, если наоборот!
Такого не помнит столица.
Спасибо, бойцы! Наше время пройдет.
А ваше – навеки продлится.
 

Римма КАЗАКОВА

* * *

 
«Пускай не толще волоса, но —
твой, и этим нов, —
не пой с чужого голоса!» —
сказал мне Старшинов.
 
 
«Пусть на крупицу малую,
на толику ее,
пускай не запевалою,
но главное – свое…»
 
 
Похожий на ровесника,
до ужаса худой,
учил он добро, весело
наш выводок младой.
 
 
К сочувствию и действию
сердца устремлены:
ведь душу эту детскую
он вынес из войны.
 
 
На поле боя горестном
постигнутая им,
взывала правда голосом
единственным своим.
 
 
И этою наукою,
в которой был силен,
как радостною мукою,
делился с нами он.
 
 
И стало просто совестно,
не зная, не любя,
молоть с чужого голоса
про жизнь и про себя.
 
 
Мы шли путями разными
так много долгих лет.
Звенели наши праздники,
тускнели дни от бед.
 
 
За что дрались, что грезилось,
на совесть, не за страх
трепещуще прорезалось
и в наших голосах.
 
 
И не дано отчаяться,
и дрогнуть не дано.
И хором получается,
и с кем-то заодно.
 
 
Когда ж в обнимку с лирою
в трансляции прямой,
коль есть нужда, солирую,
мой голос – тоже мой.
 
 
Но чуть сфальшивлю —
колется
царапает, болит:
«Не пой с чужого голоса!» —
так Коля нам велит.
 

Павел КАЛИНА

* * *

 
Земля свои зализывала раны…
Но в далях то и дело, как нарыв,
Раскатываясь глухо и пространно,
Вспухал и оседал случайный взрыв.
 
 
Вдаль по полям плыла волна взрывная,
Некошеными травами шурша,
И откликалось взрывам, замирая,
Встревоженное сердце малыша.
 
 
А где-то в мире, далеко-далеко,
Едва освободившись от бинтов,
Прихрамывая, складывает строки
Отмеченный войною Старшинов.
 
 
Есть в этой жизни вековая тайна,
Чей смысл непостижим, необъясним.
Я знаю только то, что не случайно
Лет через двадцать встретился я с ним.
 
 
И в этом я ничуть не виноватый,
И я ничуть не виноватый в том,
Что строчкою своею угловатой
Ему слегка напомнил о былом…
 

Григорий КАЛЮЖНЫЙ

* * *

Я в сорок лет еще в подпасках —

Когда-то буду в пастухах?

Н. Старшинов

 
Среди невидимых примет,
В толпе без почестей и злата
Поэта отличит поэт
Улыбкою отца и брата.
 
 
Вот почему в чужой дали
Я пью один и выпью снова
За музу дружбы и любви
И за поэта Старшинова.
 
 
Он был войною опален
И окружен не раз враждою.
Чтоб не порвалась связь времен,
Он устоял перед судьбою.
 
 
Кому не мил его привет
Из молодого поколенья?
Не он ли в буднях мирных лет
Связал разорванные звенья?
 
 
О, нет, друзья, он не пастух!
И мы в стране своей не овцы.
Пока живет в нас русский дух,
Пока сияет в небе солнце —
 
 
Оставим распрей мертвый груз.
Пускай раздора ветер дует —
«Издревле сладостный союз
Поэтов меж собой связует».
 

Николай КАРПОВ

Хоцца в оперу!

 
Нет, дух Островского не вымер,
Не испарился, не погас —
Есть против всяческих кикимор
Противоядие у нас!
 
 
И убежденно и сурово
Считаем мы – давно пора
Поставить сказку Старшинова
И в том числе в Grand Opera.
 
 
И утверждаем, тайну выдав,
Поскольку есть уже молва,
Что пишет оперу Свиридов
На старшиновские слова!
 
 
А что касается актеров,
То, правду жизни возлюбя,
Их соберется целый ворох,
Чтобы сыграть самих себя…
 
 
И я с огромным интересом,
Не подгоняемый нуждой,
На сцену выйду мелким бесом,
Зато с большою бородой!
 

Н. К. С.

 
Друзей должно быть мало:
Один, от силы два,
Как в книге, что впитала
Лишь главные слова.
 
 
Насущные, как воздух,
Как солнце в черный час.
А остальные – звезды,
Что светят не для нас.
 

* * *

Н. К. Старшинову

 
Учителя надо беречь —
Здесь нет исключений из правил.
Какую корявую речь
Твою
Он когда-то исправил.
 
 
Помог не погибнуть в пути,
Огонь из груди твоей высек.
Стремись не его превзойти,
А общее дело возвысить.
 
 
Учителя надо беречь!
Священнее нету заботы:
Окреп – так сними с его плеч
Излишки посильной работы.
 
 
И странного нет ничего —
Ведь все мы обычные люди —
Своди пообедать его:
Он сам про обед позабудет.
 

Геннадий КАСМЫНИН

* * *

Я в сорок лет еще в подпасках —

Когда-то буду в пастухах?

Н. Старшинов

 
А пришлось… И прилежно он стадо пасет молодое,
Не кнутом, а жалейкой бычков направляет. И что ж? —
Задирая хвосты, убегает за пьяной водою,
И упиться спешит, и в трясину попасть молодежь.
А пастух терпеливо бычков направляет на клевер
И корит виноватых, не очень-то грозно ворча…
Ну и стадо большое! —
Россия —
хоть с юга на север,
Хоть с востока на запад иди с хворостиной луча.
Тут попробуй управься, попробуй успей догляди-ка,
Если с прошлой войны от ранения сохнет нога,
Если просит прилечь и губами сорвать земляника,
Зазывают к себе любоваться рекой берега.
И кувшинок соски пожелтели от знойного лета,
И шуршат камыши (можно криком спугнуть красоту).
Посидеть бы за удочкой около края рассвета,
Пробудившего глубь, зашвырнувшего птиц в высоту.
«Погоди! Погоди!» – окликает беспомощно стадо,
Пастуха окружают увлажненные родинки глаз…
«Погоди, – говорю. Повторяю за всеми: – Не надо
Ни жалейки лишать, ни сердечного опыта нас».
Пусть достигшие славы живут на земле одиноко,
Пусть скандально внимает речам воспаленным толпа,
Есть другая известность, есть дело особого прока,
Есть ведущая вдаль кочевая пастушья тропа.
Луговые слова пробегают над нею ознобом,
И поэт, как пастух, и пастух, как провидец – поэт,
Непонятны эстетам и чужды заносчивым снобам,
Молодежь поднимают, ведут впереди на рассвет…
Кто читает стихи, ощущая: неверья не стало,
И любовь воссияла эгоизму житья вопреки, —
Не узнает вовек, как, отчаявшись, ходят устало
И пасут молодежь, забывая себя, старики.
 

Ворон

Николаю Старшинову

 
Лети, лети, степная птица,
Как мысли, крылья простирай!
А под тобою будет длиться
Все хлеб и хлеб
Из края в край!
 
 
Лети, покуда хватит силы,
Но все равно ты упадешь
Туда, где жатки прокосили
Густую вызревшую рожь.
 
 
Загомонят друзья, товарки,
Покружат и продолжат путь.
Как пахнет хлебом воздух жаркий!
Как неба хочется глотнуть!
 
 
Я сам лечу, как черный ворон,
На золотой стерне, в пыли,
И нет моим рукам опоры,
Чтоб оторваться от земли!
 

Борис КЛИМЫЧЕВ

Зимнее письмо

Н. К. Старшинову

 
Николай Константиныч!
В Сибири такие морозы,
В нашем Томске теперь
Столько снега повсюду и льда,
Будто слезы всех вдов,
Будто с целого света
Все слезы
Заморозили враз
И свезли, и свалили сюда.
Я хожу по слезам.
И немного своих добавляю.
Только что мои слезы
В безмерной печали людской?
Николай Константиныч!
Ответственно вам заявляю:
Знал немало я зим,
Но ни разу не видел такой.
Есть тепло доброты,
Только в мире пока его мало,
И холодная злоба
Подчас убивает мечту, —
Еле крылья расправила,
Смотришь,
Комочком упала.
Так пичуги у нас
Замерзают порой на лету.
Лед с карнизов свисает.
Трамваи, примерзшие к рельсам.
И примерзло к струе
Под колонкою прямо
Ведро.
Николай Константиныч!
Я все же надеюсь согреться.
Николай Константиныч!
Вы учите верить в добро!
 

Владимир КОСТРОВ

* * *

Николаю Старшинову

 
Мой друг, какая мерзость боевая
Кипит сегодня посреди Москвы.
Но дням твоим итоги подбивая,
Я «Да!» скажу. И не скажу «Увы…».
Не мы с тобою делали погоду
На фоне славословий и хлопков.
Не мы любили Генриха Ягоду,
Не нас с тобой ласкал Филипп Бобков.
Любили мы. И были мы свободны,
В изобличеньях не поднаторев,
В среде подводных трав и трав надводных,
В среде цветов, созвездий и дерев.
И на других не призывали скопом
Законника, мента и палача.
Ходи, мой друг, как доктор стетоскопом,
В родную землю палочкой стуча.
Не зря ты полз в крови по горькой, русской,
Не зря заморской не искал судьбы,
Не зря простой не брезговал закуской
И собирал частушки, как грибы.
В грехах своих всегда по-русски честен,
Я верю: видит Бог твои дела,
Ведь в глубине твоих стихов и песен
Ни грамма злобы и ни капли зла.
И ни в какую пакостную слякоть
Из нас уже Россию не избыть.
Мы будем наши песни петь – и плакать,
И снова петь и плакать, и любить.
И, вопреки кликуше и уроду,
Пешком, ползком на брюхе и спине,
Но мы прорвемся к своему народу,
Как ты когда-то сделал на войне.