Текст книги "Котт в сапогах. Поспорить с судьбой"
Автор книги: Сергей Ковалев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
ГЛАВА ПЯТАЯ,
повествующая о неожиданном возвращении непоседливого духа и странном способе, коим он о своем возвращении возвестил
Запись в дневнике Конрада фон Котта от 28 января
16… года от P. X.
Если быть честным с собой – а с кем же и быть-то честным, если не с собой, и дневник является лучшим вместилищем для подобной честности, – я вовсе даже ничего не имею против славы. Вряд ли меня можно назвать тщеславным, я вовсе не готов сжечь Рим, чтобы остаться в истории, но если слава сама идет в руки – не откажусь. Но! Не всякой славе я буду рад, пусть даже иные люди и готовы жилы надорвать ради нее.
Примечание на полях.И уж тем более такая слава не радует, когда сваливается тебе на голову вместе с чрезмерно болтливым призраком.
– Я вот одного не понимаю, господин капитан…
– Только одного?
– Ага! – не замечая ехидства в моем голосе, кивнул Андрэ. – Как так получилось, что я заснул в доме, а проснулся здесь? И где это «здесь»?
– Это магия такая, – отмахнулся я. Объяснять гиганту, что он протопал почти пять миль по заснеженному лесу, прежде чем окончательно проснулся, мне было лень. – Мы возвращаемся в Бублинг.
– Ох… А может, еще куда-нибудь спутешествуем? Когда еще такой случай будет!
– Да не дрожи ты так! Анна давно тебя простила.
– Правда?
Я кивнул, хотя особой уверенности не испытывал. Королева, конечно, женщина умная, но все-таки – ситуация не сказать чтобы ординарная. С другой стороны, ну не казнит же она Андрэ? Нет, ну серьезно – ведь не казнит же?
А мне надо спешить…
Правда, пока непонятно, как отправляться в путешествие. Дороги, и без того почти по всей Европе скверные, до весны останутся под снегом. А весной превратятся в сплошное болото. Конечно, многих путешественников это не останавливает, и даже купеческие караваны продолжают передвигаться зимой, сменив телеги на сани. Но каждая пройденная зимой миля стоит пяти летних. Надо ли отправляться в Скандинавию прямо сейчас или подождать месяца два? Мы прибудем в Бублинг к середине февраля, а к середине апреля дороги уже просохнут достаточно, чтобы лошадь не проваливалась в них хотя бы по бабки. Двигаться я смогу быстрее, но примерно месяц все-таки потеряю. А в моем положении даже один месяц может обойтись дорого. Вот и считай, выискивай выгоду, словно ты не гордый ландскнехт, а какой-то приказчик.
Впрочем, загонять Иголку ради одного-двух дней я тоже не собирался. Потому, заметив через некоторое время небольшой город чуть в стороне от главной дороги, направил лошадь туда, хотя солнце еще только клонилось к закату. Ничего – спокойный отдых в тепле и уюте трактира стоит лишнего десятка миль.
Как оказалось, решение это было даже более верным, чем я предполагал: не успели мы с Андрэ занять отведенную нам комнату, как за окнами потемнело и повалил снег. Будь мы на улице, испытали бы на себе все прелести поездки сквозь метель. А так мы спокойно распаковали вещи, потом спустились вниз и плотно отобедали, после чего с удобством расположились рядом с камином, наслаждаясь теплом и музыкой, которую извлекал из испанской гитары бродячий музыкант. Мелодии были довольно простые, да и играл музыкант не сказать что очень искусно, но непогода, бушевавшая за стенами трактира, великолепно дополняла музыку. Я давно – еще новобранцем – заметил, что даже тонкие стены палаток либо просто костер, собиравший вокруг себя солдат, этот своеобразный островок безопасности и спокойствия во враждебном мире, придавал особый вкус нехитрой музыке примитивных инструментов, пошлым солдатским байкам и самым бородатым анекдотам. Трактирный музыкант то ли не хотел, то ли не умел петь, но вскоре кто-то из посетителей стал подпевать гитаре, причем довольно хорошим голосом и, главное, от души. Даже я, несмотря на некоторый снобизм по отношению к такой простой музыке – от дворянского воспитания никуда не денешься! – поддался очарованию вечера и слегка покачивался и притоптывал в такт музыке. Пока не заметил, что Андрэ удивленно таращится на меня, да и взгляды остальных гостей постоялого двора обращены в мою сторону. От первой мысли меня охватил озноб – либо шляпа съехала на затылок, либо сбился платок, которым я по самые глаза замотал морду. Но во взглядах, направленных на меня, не было страха, который обычно вызывал мой теперешний облик. Скорее это было… удивление? Уважение?
– Ну чего случилось? – шепотом спросил я у Андрэ, стоило очередной песне закончиться.
– А? Ну… дык это… господин капитан… – в своей обычной манере «пояснил» Андрэ.
Тут его бормотание было прервано – из дальнего угла к нам подошли три человека, привлекшие мое внимание еще в тот момент, когда мы договаривались о комнате с хозяином трактира. Тогда, окинув внимательным взглядом общий зал, я сразу отметил троицу в темном углу, одетую гораздо лучше остальных посетителей. Но не одежда в первую очередь привлекла мое внимание, а оружие. У большинства посетителей – в массе своей торговцев средней руки и их слуг – при себе имелись разве что дубинки, сложенные в углу у выхода из зала. Но эти парни были вооружены короткими мечами, которые они вопреки правилам приличия не оставили у входа, а положили рядом с собой на лавки. Нетрудно было догадаться, что люди это жизнью битые – либо наемники, либо, что более вероятно, разбойники. У меня даже мелькнула мысль, не поискать ли ночлег в другом месте, но тут как раз началась метель, и уйти в такую непогоду из трактира означало бы как раз привлечь ненужное внимание. Оставалось надеяться, что наши с Андрэ скромные персоны не заинтересуют постояльцев.
Как выяснилось, я ошибся.
Заинтересовали.
Я медленно поднял взгляд на того из разбойников – сейчас я уже не сомневался в роде его занятий, – что стоял в середине, прикидывая, как поступить. Можно было сдернуть шляпу, воспользоваться возникшей паникой и попытаться улизнуть. Но вся наша поклажа осталась в комнате, да и не факт, что люди, привыкшие рисковать жизнью, испугаются говорящего кота. На Андрэ надежды мало – он станет драться, только если уж совсем припрет..
– Эй, карлик!
Эх! И что мне в комнате не сиделось?!
– Здоров ты петь! Всю душу перевернул, в натуре! Держи вот от нас с братанами!
Я машинально поймал монетку и тупо уставился на нее. Талер. Если бы не платок, челюсть у меня отвисла бы, пожалуй, до самого пола. Разбойник довольно хрюкнул.
– А то! Не сомневайся – полновесный серебряный. Атаман Крутолоб понимание имеет, менестрелей и прочую культуру завсегда уважает. А вот знаешь эту… как ее… про малютку-воровку? Еще талер получишь.
Не успел я ответить – впрочем, еще бы успеть, у меня в тот момент от изумления приключилось что-то вроде временного расслабления мозгов, – как какой-то голос бодро ответил атаману:
– Кто же ее не знает? Эй, дружище, сыграй – награда пополам.
Гитарист охотно принялся перебирать струны, и откуда-то раздался все тот же хрипловатый голос, повествующий о тяжелой судьбе малютки, которую жизнь заставила стать воровкой. Воровку, само собой, поймали, и суровый судья приговорил ее к повешению, а когда тело несчастной уже болталось на веревке, узнал свою потерянную дочь по родимому пятну. Народная поэзия не знает пощады, и безжалостный судья убил себя на могиле дочери. За этой песней последовала не менее душещипательная история про молодого разбойника, по неопытности попавшего в опасную трясину и которого теперь напрасно ждет домой мама. Разбойники были в восторге. Впрочем, как ни странно, и прочие посетители – коим по здравом размышлении вся эта разбойничья романтика должна была быть совершенно чужда – тоже. А песенку про разбойницу по кличке Мурка, которая влюбилась в начальника городской стражи и сдала тому всю банду, за что в конце концов и получила кистенем по голове, меня заставили спеть раз пять. Меня?!
К этому моменту я уже окончательно перестал понимать, что происходит. В том, что пою точно не я, у меня сомнений не было. В числе прочих талантов, коими меня щедро обделила природа, числятся также слух и голос. Добрая моя матушка, как и большинство благородных дам обученная музыке, потратила много месяцев впустую, пытаясь привить мне хотя бы минимальные навыки музицирования. Увы, тексты гимнов и баллад я в итоге ее стараний выучил, и в изрядном количестве, но исполнял их все – как утверждают – на один мотив. Причем мотив никому не известный и очень неприятный. Батюшка мой, будучи отчасти склонен к черному юмору, заметил как-то, что наш замок может не опасаться врагов. Достаточно установить на городской стене клавесин, усадить за него меня и попросить исполнить что-нибудь – осаду немедленно снимут. Главное при этом, как утверждал отец, не позволять мне еще и петь, ибо даже к врагу не следует относиться с подобной жестокостью. Это, разумеется, было преувеличением, но не слишком сильным. Голос мой, в детстве звучавший неприятно пронзительным дискантом, с возрастом превратился в скрипучий баритон, ничуть не став от этого музыкальнее.
Тем не менее песня доносилась из того самого места, где сидел я. И даже, кажется, из того места, где находилась моя голова. Если бы не полная уверенность, что под платком мой рот остается закрытым (и даже клыки стиснуты), я бы и сам, пожалуй, засомневался – мало ли какие чудеса на свете случаются?
Наконец слушатели устали, разбойники, убедившись, что метель затихла, убрались по своим криминальным делам, предварительно одарив щедрой рукой меня и музыканта талерами, и мы с Андрэ смогли вернуться в свой номер. Меня уже некоторое время мучила догадка, которую я не преминул проверить, едва мы вошли в комнату и закрыли дверь.
– Так. Как тебя там? Хосе Альфонсо! Какого дьявола ты вытворяешь?
– А что? По-моему, неплохо получилось!
– Иезус Мария! Значит, это все-таки ты!
– В твоих словах я слышу сожаленье. Ужель ты злишься из-за выступленья?
– А что, мне радоваться надо? – взбеленился я. – Ну как же! Потешил трех висельников и кучку торгашей песенками самого низшего пошиба! Завоевал дешевую популярность! И ты еще называешь себя поэтом?!
– Быть снобом – популярная игра, и популярною она была всегда. Но мудреца для снобов приговор таков: нелепая игра – удел для дураков.
– Ладно, я с тобой о поэзии спорить не собираюсь, – отрезал я. – Но больше так не делай! Я выглядел полным идиотом! А если бы они догадались? Меня уже один раз приняли за колдуна и хотели сжечь, а во второй раз объявили демоном и почти сожгли, даже шерсть на хвосте подпалили. Что-то мне подсказывает, что в третий раз я так легко не отделаюсь.
Дух хмыкнул.
– Тому, кто обречен на встречу с палачом, и встретить шторм на утлой лодке будет нипочем.
– Ну уж нет. Я не верю в судьбу. Это хорошая отговорка для лентяев и трусов – можно ничего не делать, ссылаясь на судьбу, рок, Божью волю. А по мне, так Божья воля – биться до последней возможности. А потом – еще немного сверх того.
– Правильно, господин капитан! – с воодушевлением в голосе поддержал меня Андрэ. – Мне вот Анна тоже частенько говорит: зачем ты себе еще отбивных накладываешь, в тебя же больше не лезет! Но я продолжаю есть до последней возможности! А потом – еще немного сверх того!
– Спасибо, Андрэ! – сквозь зубы прошипел я, слушая бесплотное хихиканье духа. – Хорошо, дух, оставим пафос. Просто не делай так больше, мне не нравится выглядеть паяцем, да и вообще привлекать к себе внимание не стоит. Кстати, чего ради ты следуешь за нами? Ты же теперь вроде как свободен. Неужели тебе здесь интереснее, чем в раю? Или ты сюда из ада попал? Там и вправду так хреново, как толкуют проповедники?
Последний вопрос я задал не без некоторой внутренней дрожи. Конечно, как и всякий истинный христианин, я верю в милосердие Божье и возможность спастись через покаяние. Но циничный ландскнехт во мне говорит, что по грехам моим райские кущи мне светят только в одном случае: если в небесной канцелярии произойдет грубейшая ошибка. Да и при моем образе жизни есть серьезные основания сомневаться, что в нужный момент я успею покаяться. Говорят же, что ландскнехты не умирают – они отправляются в ад на переформирование. Так что интерес к бытовым условиям в будущем месте вечной дислокации был для меня вполне естественен.
К сожалению, Хосе Альфонсо не смог удовлетворить мое любопытство. Беспощадно мучая мое чувство прекрасного своим корявым ямбом, хореем и прочими размерами, призрачный поэт объяснил, что на зов ведьм и колдунов являются только те из духов, что зовутся неприкаянными. То есть застрявшие по каким-то причинам на грешной земле. Например, сам сеньор Хосе Альфонсо Фигейро да Бухоралес остался на этом свете, поскольку считал себя невинно пострадавшим из-за любви к искусству. При жизни он состоял в свите какого-то испанского гранда, время от времени писал для того сонеты и эпиграммы, за что получал неплохое жалованье и был в конце концов отравлен другим поэтом, желавшим занять его место. Жажда мести оказалась теми цепями, что удержали его в этом мире. Так что про рай и про ад поэт знал не больше живых, да и не особо стремился узнать, подобно мне подозревая в прямом смысле горячую встречу, уготованную ему на том свете.
– Ну допустим, – сдался я. – Почему ты здесь, я понял. Но почему ты потащился за нами? Летал бы себе где хочешь. Желательно – где-нибудь подальше от меня.
– А с вами интересно, – с обескураживающей прямотой сообщил Хосе Альфонсо. – Чудес я много повидал с тех пор, как подло был отравлен, но говорящего кота встречаю первый раз.
– Иезус Мария! Сколько раз тебе повторять: я человек, а не кот! Ладно, может, тогда объяснишь мне наконец толком, что за посланник Тьмы на меня нацелился и чего ему от меня нужно?
Дух некоторое время молчал, потом нехотя пробормотал:
– На сей вопрос тебе ответить я не волен…
– Что значит – «не волен»? А кто мне только что втирал, что он «свободный дух»? Эй? Хосе Альфонсо? Ау?
Но дух исчез. Или просто не пожелал отвечать.
– М-да… Мне, конечно, вообще везет на странных спутников, но этот призрак – самый странный из всех. Впрочем, с его способностью заглядывать в будущее он может быть весьма полезен…
Тут я заметил, что разговариваю сам с собой – Андрэ заснул, видимо, пока Хосе Альфонсо многословно и занудно рассказывал трагичную историю своей жизни. Мне оставалось только последовать примеру моего короля.
Если честно, засыпать, зная, что где-то в комнате может находиться призрак, было как-то страшновато. Впрочем, все равно заснул я, едва забравшись на постель: сказалась вечная нехватка сна в бытность мою ландскнехтом. Подозреваю, что мне теперь никогда не выспаться, сколько бы я ни спал. И всякие там призраки и привидения бессильны мне помешать уснуть в любом месте и в любом положении – была бы возможность. Да и, если подумать, призрак поэта казался существом – если призрака можно назвать существом – вполне безобидным.
Посреди ночи меня разбудил все тот же кошмар, но на этот раз я не орал во сне и не пытался отбиваться от непонятного врага когтями – просто проснулся и долго лежал с открытыми глазами. Одновременно во мне проснулась и стала зреть злость на этого пресловутого «посланца преисподней». Мне уже даже захотелось с ним встретиться и выяснить отношения, как положено в нашем кругу – на мечах или пистолетах.
Какого дьявола он не дает мне выспаться?!
ГЛАВА ШЕСТАЯ,
повествующая о возвращении Андрэ Первого Могучего и благородного Конрада фон Котта в столицу, а также о диспуте, приключившемся у них с призраком, королевским магом и королевой
Запись в дневнике Конрада фон Котта от 12 февраля
16… года от P. X.
Не стоит мне, думаю, бесплодно тратить перлы красноречия, дабы объяснять всю прелесть общения с прекрасными дамами. Бесплодно – не в силу ложности сего убеждения, а только исключительно из-за банальности, ибо вряд ли найдется такой мужчина, который не поставил бы подпись под этими моими словами.
Примечание на полях.Тем не менее иногда меня посещает желание принять постриг в каком-нибудь дальнем монастыре!
Как я и предполагал, Бублинга мы достигли к середине февраля. Самое, надо сказать, худшее время для путешествий: просидев как-то три дня подряд на постоялом дворе в ожидании хорошей погоды, я принял решение все-таки продолжать путь даже в метель. Тем более что к ночным кошмарам прибавилось кошмарное общество болтливого духа. Да ладно бы только болтливого (хотя то, что Хосе Альфонсо изъяснялся исключительно зарифмованными фразами, способно было взбесить даже святого), так нет – кроме болтливости дух страдал патологическим тщеславием. Стоило нам хоть ненадолго оказаться в компании потенциальных слушателей, как он начинал декламировать свои «бессмертные» вирши или петь. При этом беззастенчиво используя меня как ширму. После того как нас поколотили за эпиграммы на слушателей – надо признать, довольно смешные и меткие, – мы с Андрэ приняли решение, сняв комнату на очередном постоялом дворе, сидеть в ней безвылазно. Я готов был пойти на что угодно, лишь бы избавиться от паршивца, даже несмотря на все выгоды, которые могла принести его способность заглядывать в будущее. Тем более что он пока так и не соизволил поделиться с нами хоть какими-нибудь полезными пророчествами. Наоборот, именно настойчивые вопросы относительно моего и Андрэ ближайшего будущего, особенно о посланце Тьмы, заставляли болтуна заткнуться хоть на время.
Попытки избавиться от Хосе Альфонсо при помощи святой воды, полученной в церкви, и колдовских амулетов ни к чему не привели. Да я скупал эти амулеты у всех ведьм и знахарок, каких удалось найти по пути, и единственное, чего добился, – ехидных насмешек призрака. Так что, когда сквозь кружащий снег проступили очертания стен Бублинга, я вздохнул с облегчением. Наверняка уж Коллет с ее силой легко отвадит сеньора Фигейро да Бухоралеса от моей скромной персоны. Лелея в себе эту надежду, я вошел во дворец вслед за Андрэ. Его величество держался молодцом, и только совершенно бессовестная и бессердечная личность могла указать на едва заметную дрожь его коленей.
– И почему у короля дрожат поджилки, тру-ляля-ля? – немедленно пропел Хосе Альфонсо на манер уличного куплетиста. Впрочем, у призрака ведь буквально нет сердца – чего еще от него ждать?
– Помолчи, не до твоих шуточек, – буркнул я, на ходу раскланиваясь со встречными придворными. – Тут решается вопрос жизни и смерти.
Несомненно, королеве о нашем прибытии доложили еще в тот момент, когда мы въехали в городские ворота. Несмотря на это, Анна не соизволила выйти навстречу супругу, что было плохим знаком: королева явно желала сначала поговорить с Андрэ без посторонних, а значит, разговор предстоял суровый. У меня даже мелькнула трусливая мысль, что я, в сущности, тоже посторонний, да и дел у меня невпроворот, но чувство товарищества победило, и мы шагнули в кабинет королевы плечом к плечу… ну, образно выражаясь, конечно.
Приняв у безалаберного папаши бразды правления, Анна дни напролет вынуждена была проводить в кабинете – по причине полной несостоятельности Хилобока Четвертого в роли короля Гремзольд пришел в такой упадок, что государство приходилось экстренно спасать. Бесконечная череда совещаний, планирования, разбора жалоб и составления указов приковала Анну к письменному столу надежнее цепей. Вот и сейчас – несмотря на, мягко говоря, необычность момента, королева встречала нас с пером в руках. Дописав что-то и поставив печать, она присыпала письмо песком, чтобы быстрее высушить чернила, передала документ пажу и лишь после этого подняла усталые глаза на Андрэ. Дождавшись, когда за пажом закроется дверь и мы останемся в кабинете одни, Анна смерила нас с Андрэ мрачным взглядом и поинтересовалась:
– А что так скоро вернулись? Нагулялись?
Вот умеют женщины задавать вопросы так, что как бы ни ответил – все равно чувствуешь себя полнейшей скотиной. Правда, Андрэ подобные тонкости, как немедленно выяснилось, были чужды.
– Дык мы и не гуляли, мы от тебя прятались, – простодушно развел руками король. – А господин капитан еще и от Коллет…
– Вот, значит, как? – произнесла Анна таким ласковым голосом, что у меня шерсть встала дыбом и заискрилась. Впрочем, я тут же сообразил, что слова королевы тут ни при чем, просто в кабинет вошли Коллет и – вот уж кого не ожидал увидеть – Алле-гу. Когда мы в последний раз виделись с тролльшей, ее одежда состояла из набедренной повязки, татуировок и пучка свалянных при помощи пчелиного воска в толстые косички волос до пояса. Видимо, Анна не сумела уговорить дикарку носить во дворце европейское платье, да и, думаю, выглядела бы в нем Алле-гу просто комично. Но чтобы не шокировать придворных, ее все же нарядили в свободную тогу вроде тех, в которых изображают на картинах всяких библейских персонажей. В результате тролльша стала похожа на колонну, увенчанную странным растением, и казалась еще выше и массивнее, чем раньше.
При виде Андрэ великанша оскалила клыки в счастливой улыбке и бросилась его обнимать. Я отчетливо услышал, как захрустели кости бедолаги. На меня Алле-гу, к счастью, внимания не обратила. Мне хватило и сердитого взгляда Коллет. Впрочем, сердилась ведьма не очень натурально – уж я-то ее достаточно знал, чтобы это понять. Похоже, мои надежды оправдались и Коллет, остыв, признала мое решение единственно возможным. Вслух она этого, конечно, ни за что не скажет и будет некоторое время дуться напоказ, но, по крайней мере, я могу больше не опасаться за свою жизнь… Если, конечно, Анна не решит припомнить мне активное участие в бегстве короля. А надо заметить, вид тролльши, обнимающей Андрэ, явно не то зрелище, которое может способствовать душевному равновесию королевы. Побледневшее лицо и сузившиеся глаза Анны вновь напомнили мне, как много всяких дел накопилось у меня за два месяца…
– Анн-дрэ ходить назад, – лопотала между тем великанша, демонстрируя, что почти два месяца во дворце не бездельничала. Говорила уже вполне уверенно, хотя фразы строила произвольно. – Алле-гу ждать Анн-дрэ долго-долго, скучала я.
– Э-э-э… – испуганно косясь на Анну, проблеял король. – А чего меня ждать-то? Я того… как бы, это…
– Анн-дрэ больше не любить Алле-гу? – с детской непосредственностью спросила великанша, отталкивая короля. Нормальный человек от такого проявления чувств улетел бы в дальний угол комнаты, но Андрэ даже не покачнулся. Вот если объективно, то они с тролльшей, конечно, идеальная пара…
– Ну… дык… я и не любил… то есть я же не говорил…
– Не говорить! Не говорить! – Алле-гу готова была расплакаться. Ее некрасивое лицо исказилось от боли, и я вдруг подумал, что, несмотря на свои устрашающие размеры и нечеловеческую силу, тролльша-то еще совсем девчонка. Тролли вообще редко доживают до старости, маркграф Йорик Окраинный рассказывал, что лет в четырнадцать тролль считается полноправным воином, а в сорок – уже почтенным стариком. Возможно, Андрэ – первая настоящая любовь тролльши, тяжело ей придется.
– Ну вот. – Рассерженно фыркнув, Анна вскочила с места и бросилась к тролльше. – Ты зачем Алле обидел? Тупой кабан! Как ты смеешь играть чувствами бедной девочки?!
– Я?! – тупо переспросил Андрэ, глядя, как королева, привстав на цыпочки, гладит великаншу по голове. – Играю чувствами? Бедной девочки?
Признаться, от такого поворота событий даже я слегка обалдел. Впрочем, зная королеву, чего-то подобного вполне можно было ожидать.
– Ты! Вскружил несчастной простушке голову – и в кусты!
– Дык я ж вроде не кружил ничего… и, это, никаких кустов не было! Я ее и пальцем не тронул!
– Ну конечно – не кружил! У бедной девочки был первый выход в люди – ее впервые взяли в настоящий набег. Молодая, наивная, восторженная… И тут попадается навстречу такой вот красавчик на огромном коне, в сияющих латах – настоящий принц. Да еще и умный, и разговаривает учтиво…
– Это вы о ком сейчас? – от изумления не удержался я.
– А ты помолчи! – отрезала королева. – Чтоб ты знал, предложение руки и сердца у троллей сводится к удару в челюсть, после чего «кавалер» утаскивает потерявшую сознание «даму» в свою хижину. Неудивительно, что Андрэ показался бедняжке и умным, и учтивым… Очаровал и уехал. А когда она не вынесла разлуки и сама приехала, «принц» оказался обычным трусом и сбежал!
– Все мужики – бессовестные козлы! – разумеется, не осталась в стороне от любимой темы и Коллет. Дотянуться до головы тролльши ведьме не позволял рост, потому она обняла Алле-гу за талию и погрозила кулаком почему-то мне.
– Я… э-э-э… я не хотел ее огорчать, – промямлил Андрэ. – Думал, она подождет-подождет и уедет…
– Осел! Куда она теперь поедет? – возмутилась Анна. – В стойбище? Стать женой какого-нибудь грязного тролля и вести жизнь не лучше рабыни?
– Так чего же вы от меня хотите?! – растерялся Андрэ. – Я же ей сразу сказал, что женат…
– Сказа-а-ал! – захныкала тролльша. – Что из того? Анн-дрэ большой, сильный. Анн-дрэ великий вождь, много богатый и дом большой – много жен надо. Одна Алле-гу больше – пустяк немножко!
– Чего?
Андрэ рухнул в ближайшее кресло – у несчастного самодержца подкосились ноги. Впрочем, и Анна, услышав это предложение, слегка опешила. Видимо, раньше Алле-гу с ней своими планами не делилась. То ли не так уж наивна была, то ли просто считала такой выход само собой разумеющимся. Краем уха я услышал, как сдавленно хихикает Хосе Альфонсо, и прокашлялся, чтобы заглушить его: не хватало только сейчас еще и появление призрака объяснять.
– Милая Алле-гу! Это совершенно невозможно…
Тролльша удивленно посмотрела на меня.
– Почему? У Анн-дрэ жен много-много, я видать. Они плохие жены – бездельницы! Сидят весь день в дворец и не делают ничто. Одна Анн-а делает весь день писать и управлять страна. Жена вождя – о! Остальные – глупая курицы! Я – не такой, я хорошая жена будет! Анн-а – старшая жена, Алле-гу – любимая жена!
Тут уж я вынужден был стянуть с головы шляпу и уткнуться в нее мордой. Надеюсь, Анна с Коллет решат, что я плачу. Бедные фрейлины! Интересно, Алле-гу им уже сообщила, что считает их младшими женами Андрэ и глупыми курицами? Тут я понял, что мой маневр со шляпой был бессмысленным: прямо за моей спиной раздавался отчетливый, громкий и наглый хохот.
– Конрад?!
– Это не я!
– Я вижу, что не ты. – Коллет, нахмурив брови, внимательно смотрела куда-то выше моей головы. – Вернее, не вижу… так, какое-то неясное колебание в воздухе… Вы кого с собой притащили?!
– Иезус Мария! Да что ж нас сегодня во всех смертных грехах обвиняют! – как можно более жалостливо простонал я, усаживаясь прямо на пол. – Нужно было ехать к Николасу. По крайней мере, он не стал бы допрашивать друзей, несколько дней подряд пробивавшихся сквозь метель, и душу им мотать.
Мои стенания, впрочем, ничуть не тронули Коллет.
– Так ты мне ответишь – кого вы еще приволокли с собой?
– Это трудно объяснить в двух словах…
– А ты объясни в нескольких. – Анна оставила Алле-гу и грозно посмотрела на меня. – Ты хочешь сказать, при столь деликатном разговоре присутствует посторонний человек?!
– Э-э-э… дело в том, что он как бы не совсем человек… Ай! Ваше величество! Что вы делаете?! – Я метнулся под стол, спасаясь от толстенного фолианта, которым в меня весьма метко запустила Анна. – Успокойтесь, прошу вас!
За первым томом последовал второй, потом третий – замечу, все в твердом переплете из телячьей кожи с вставками из красного дерева и бронзы, – попадет такой источник знаний в голову, и можно заказывать панихиду! Но королеве этого показалось мало. За книгами в меня полетела чернильница из цельного куска горного хрусталя, к счастью ударившаяся в пол всего в ладони от моего хвоста, но при этом взорвавшаяся от удара не хуже шрапнели. Спасаясь от каменного дождя, я каким-то чудом проскользнул под диван и затаился.
– Паршивец! Вылезай немедленно! – Разъяренная королева попыталась приподнять диван, но тот, к счастью, оказался для нее тяжелым. – Предатель!
– Я не предатель! Я верен Короне! Да здравствует королева!
Но мои верноподданнические выкрики Анну ни в малой степени не успокоили. Более того, она выхватила у стоявшего возле окна рыцарского доспеха копье и стала шарить им под диваном. Дело начинало оборачиваться совсем нехорошей стороной, особенно потому, что я застрял. То есть под диван я почему-то легко спрятался, но сразу же понял, что не могу и шевельнуться. Между тем острие копья неумолимо приближалось…
– Коллет, прощай! – жалобно вякнул я, закрывая глаза.
– Постой, о гордая владычица копья! Твоей счастливой целью стать мечтал бы я! Лучи твоих прекрасных глаз пронзили сердце мне! Оставь несчастного кота его судьбе!
– Вот блин…
– Это еще что за бред? – Сбитая с толку неожиданным выступлением духа Анна остановила копье буквально в дюйме от моего уха. – Эй, кто здесь? А ну покажись!
– Не смею осквернить божественный твой взгляд своим убогим видом, о царица! Позволь мне лучше в сон твой заявиться – таким, каким при жизни был я наяву!
– Эй, эй! – услышал я угрожающее ворчанье Андрэ. – Хосе! Ты чего это к моей жене подкатываешь?! Это не по-товарищески!
– Андрэ! Не думай, что я про тебя забыла!
– А я че? Я ж ниче! Только пусть этот рифмоплет…
– Я? Рифмоплет? Какое униженье! Лишь кровью смыть…
– Двенадцатый камень Шарибда в паутине серебра… Луна в доме Марса… Сейчас, сейчас я тебя на чистую воду-то выведу!
В общем бардаке молчала лишь Алле-гу. Не тратя лишних слов, тролльша протопала к дивану и приподняла его, освобождая меня из плена.
– Спасибо! – проворчал я, устраиваясь на том же диване и пытаясь привести камзол в порядок.
– Конн-рад, вопрос. – Испуганно глядя на творящееся безобразие, великанша пристроилась на краешке дивана. – Здесь Анн-а один – не шуметь. Анн-а и Коли-т – не шуметь. Анн-дрэ приехать – сразу шуметь! Так всегда?
– Что? А, ты об этом? Ну почти всегда… А вообще – можно подумать, ты воспитывалась в монастыре урсулинок. Небось сородичи твои еще шумнее!
– Шумный тролль – мертвый тролль! – нравоучительным тоном возразила тролльша. – Тролли шумят на праздник. Когда брюква сажать. Когда убирать. Когда брага поспеть – и все… А! Когда вождь выбирать – много шуметь. Больше никогда не шуметь. Если шуметь – кролик не поймать, кабан не поймать, даже ежик не поймать – голодный умереть.
– Вот как… – протянул я, наблюдая, как первые лица государства вовсю «шуметь», самым непосредственным образом подрывая престиж Короны в глазах подданных. В смысле – меня и Алле-гу. – Ну что поделаешь, такие уж люди…
– Ага, – согласилась Алле-гу и снисходительно пояснила: – Наши мудрецы считать – люди происходить от гоблинов. Гоблин такой же мелкий и шумный есть. Только люди умнее гоблин. Немножко.
– Иезус Мария, – только и смог я из себя выдавить в ответ на такое заявление. И что самое обидное, любые мои попытки обелить род людской сейчас – на фоне королевского семейного скандала – выглядели бы совсем неубедительно. Однако мое молчание не спасло меня от новых потрясений.
