Текст книги "Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия»"
Автор книги: Сергей Степанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Столыпин несколько раз выступал перед депутатами I Государственной думы. Его первое выступление состоялось 8 июня 1906 г. и было посвящено ответу на запрос Государственной думы о незакономерных действиях полицейских властей. Речь шла о сделанных ранее разоблачениях по поводу связи ряда жандармских офицеров с крайне правыми организациями и погромной агитации, которая, по мнению депутатов, велась под эгидой Департамента полиции. Упомянутые в запросе случаи произошли при предшественнике Столыпина, но он, как министр внутренних дел, должен был ответить за них. «Другими словами заявляется, – подытожил суть запроса Столыпин, – что в недавнем прошлом в министерстве творились беззакония, что они, вероятно, продолжаются и при мне и что я приглашаюсь ответить, буду ли терпеть их в будущем». Столыпин дал обстоятельный ответ по каждому случаю, упомянутому в запросе. Однако анализ его выступления показывает, что это министр отстаивал честь мундира и пытался взять под защиту жандармских офицеров, провинившихся даже с точки зрения ведомственных инструкций. Столыпин мотивировал защиту той тяжелой обстановкой, в которой приходилось действовать полицейским чинам. Говоря о своих подчиненных, он подчеркивал: «С октября месяца до 20 апреля их было убито 288. А ранено 383, кроме того было 156 неудачных покушений».
Говорить о жертвенном служении полицейских чинов в раскаленной атмосфере Таврического дворца было равнозначно размахиванию красной тряпкой перед быком. В глазах депутатов Думы полицейские были преступными слугами преступного режима, и на министра внутренних дел обрушился их гнев. Дополнительно накалил обстановку вооруженный конфликт в Белостоке, произошедший в канун выступления Столыпина. В бытность гродненским губернатором Столыпин был свидетелем напряженных национальных отношений в Белостоке, а с течением времени ситуация усугубилась, так как город стал вотчиной анархистских организаций. Конфликт начался с убийства анархистами местного полицмейстера и неизвестно кем произведенного обстрела православной и католической манифестации. С 1 по 3 июня 1906 г. в городе происходили столкновения, в которых принимали активное участие солдаты местного гарнизона. Официального запроса по этому поводу еще не было, Дума направила депутатскую комиссию в этот город для выяснения всех обстоятельств конфликта, но газеты были полны сообщениями о зверствах полиции и солдат, обстреливавших еврейские дома. Выкрики «Белостокский погром!» заглушали оратора. Конец его речи, судя по стенограмме, потонул в сплошном шуме и свисте с депутатских мест: «Согласно понятию здравого правосознания, мне надлежит справедливо и твердо охранять порядок в России ( шум, свистки). Этот шум мне мешает, но меня не смущает и смутить меня не может. Это моя роль, а захватывать законодательную власть я не вправе, изменять законы я не могу. Законы изменять и действовать в этом направлении будете вы ( шум, крики: отставка)» [147]147
Ответ П.А. Столыпина, как министра внутренних дел, на запрос Государственной думы о Щербаке, данный 8 июня 1906 года // П.А. Столыпин. Полное собрание речей в Государственной думе и Государственном совете. 1906 – 1911. М., 1991. С. 42.
[Закрыть].
На выступлении Столыпина присутствовала его дочь. Она специально пришла на галерку для гостей, поскольку считала Думу чем-то вроде Афинского ареопага: «Столько мне рассказывал про наш «парламент» мой учитель истории в Саратове, восторженно описывая это собрание мудрых, проникнутых самыми высокими идеалами людей, горящих желанием самоотверженно работать на благо родины». Следя за прениями по газетам, она воображала себе вдумчивые лица депутатов, а «седовласый председатель Думы Муромцев представлялся мне каким-то полубогом, отрешившимся от всего мирского». Первые же возгласы депутатов развеяли все иллюзии: «Скоро возгласы превращаются в сплошной рев. Папа́ все стоит на трибуне и лишь изредка долетает до слуха, между криками, какое-нибудь слово из его речи. Депутаты на левых скамьях встали, кричат что-то с искаженными, злобными лицами, свистят, стучат ногами и крышками пюпитров… Невозмутимо смотрит папа́ на это бушующее море голов под собой, слушает несвязные, дикие крики, на каждом слове прерывающие его, и так же спокойно спускается с трибуны и возвращается на свое место» [148]148
Бок М.П.Указ. соч. С. 167 – 168.
[Закрыть].
Следующее выступление Столыпина перед депутатами 12 июня 1906 г. проходило в еще более накаленной обстановке. Хотя думский запрос касался помощи голодающим, обсуждение быстро приняло характер грубых нападок на министра внутренних дел. Думские стенографистки (в ту пору про площадную брань говорили – такая ругань, что даже думская стенографистка покраснела бы!) едва успевали записывать оскорбительные выкрики с мест. Вот конец стенограммы: «…Я скажу на их клеветы, на их угрозы. На их ( шум, крики: довольно!) на их угрозу захвата исполнительной власти ( шум, крики: довольно!), что министр внутренних дел, носитель законной власти, им отвечать не будет ( шум, крики: довольно! Белосток! Погромщик! Довольно! Долой!)» [149]149
Ответ на запрос Государственной думе об оказании помощи голодающим, данный 12 июня 1906 года // П.А. Столыпин. Полное собрание речей в Государственной думе и Государственном совете. С. 48.
[Закрыть]. Оба выступления Столыпина в I Государственной думе завершились громким скандалом. Однако Столыпин не убоялся разъяренных депутатов, как некоторые другие министры и товарищи министров. Он приобрел ораторский опыт, который ему очень пригодился в ближайшем будущем.
Между тем I Государственная дума самостоятельно разработала ряд законопроектов. Наиболее значимыми из них являлись два аграрных проекта: проект 42-х, основанный на кадетской программе, и проект 104-х, подготовленный трудовиками. Общим в этих проектах было создание земельного фонда из отчуждаемых у помещиков земель. Разница заключалась в том, что трудовики предлагали конфисковать все частновладельческие земли, превышавшие «трудовую норму», кадеты предлагали сохранить имения, которые будут признаны имеющими общеполезное значение. Кроме того, проект 104-х требовал безвозмездное отчуждение, тогда как кадетский проект 42-х предусматривал вознаграждение за конфискованные земли «по справедливой оценке». Все думские проекты остались на бумаге. Законы шли мимо мятежного парламента. За недолгое время существования I Государственной думы Николай II подписал 222 законодательных актов, и только один из них рассматривался и был одобрен двумя палатами.
В правительственных кругах обсуждался вопрос, что делать с Государственной думой, вступившей в открытый конфликт с властью. Столыпин пришел к выводу, что созидательная работа с подобным составом Думы не представляется возможной. Его поддерживали премьер-министр И.Л. Горемыкин и министр финансов В.Н. Коковцов. В противовес им выступила группа придворных в лице министра императорского двора В.Б. Фредерикса и дворцового коменданта Д.Ф. Трепова. Министр двора убеждал Столыпина, что причина конфронтации с Думой в плохом подборе министров и надо найти новых людей, которые удовлетворили бы депутатов. Министр двора явно говорил со слов дворцового коменданта, установившего контакты с либеральной оппозицией.
История переговоров дворцового коменданта и лидера кадетской партии напоминала хорошо закрученный детектив. Предложение обсудить состав правительства было сделано через мелкого английского корреспондента со следами любовных увлечений на лице – «безносого», как писал Милюков. Встреча с приближенным императора происходила в отдельном кабинете ресторана Кюба. Генерал был в штатском. Трепов без обиняков спросил лидера оппозиционной партии, на каких условиях кадеты готовы войти в состав коалиционного правительства, и все сказанное ему пометил в маленькой записной книжке. «Пересмотр «основных законов», новая конституция, созданная учредительной властью Думы, но с «одобрения государя», отмена Государственного совета – вся эта государственная казуистика вовсе не приводила в священный ужас генерала, чуждого законоведению» [150]150
Милюков П.Н.Воспоминания. М., 1991. С. 251 – 252.
[Закрыть]. Дворцовый комендант даже наметил членов будущего правительства. Фамилии Столыпина среди них не было, а пост министра внутренних дел предполагалось отдать П.Н. Милюкову или И.И. Петрункевичу.
Активность дворцового коменданта не прошла мимо официального правительства. Министр иностранных дел А.П. Извольский вспоминал: «Столыпин был поражен, узнав из секретных источников и из уст императора, что дворцовый комендант за-явил себя сторонником образования кадетского министерства и что он вел по этому вопросу переговоры с Милюковым и другими членами его партии. Это произвело на нас ошеломляющее впечатление, так как генерал Трепов был известен как наиболее горячий сторонник самодержавной власти и как душа реакционной партии».
В свою очередь А.П. Извольский и П.А. Столыпин с санкции императора также прощупывал настроения либерального крыла думцев. Следует отметить, что у Столыпина по опыту прошлых лет сложилось весьма настороженное отношение к либералам. Во всеподданнейшем отчете из Саратова он отзывался о либеральной интеллигенции в следующих словах: «Нельзя отказать им в смелости, трудоспособности, энергии и знаниях, но, с другой стороны, бросается в глаза их предвзятость, врожденная антипатия и недоверие к сложившимся историческим путям и формам, их презрение и полнейшее незнание людей других классов и воззрений и часто прямолинейное игнорирование жизненных интересов страны» [151]151
Всеподданнейший отчет саратовского губернатора П.А. Столыпина за 1904 г. // Красный архив. 1926. Т. 4 (17). С. 86.
[Закрыть]. События 1905 г. дали Столыпину дополнительные аргументы для отрицательной оценки на либеральную интеллигенцию, чьи взгляды отражала партия кадетов. Не смешивая либералов с революционерами, Столыпин тем не менее считал их конституционную программу пагубной для России.
В конце июня 1906 г. Столыпин пригласил Милюкова для переговоров «по поручению государя». Из беседы с кадетским лидером Столыпин быстро уяснил, «что участие Извольского в будущем министерстве возможно, а участие его, Столыпина, как премьера или министра внутренних дел, безусловно, исключено. Я помню его иронические вопросы: понимаю ли я, что министр внутренних дел есть в то же время и шеф жандармов, а следовательно, заведует функциями, непривычными для к.-д.?» [152]152
Милюков П.Н.Воспоминания. С. 255.
[Закрыть]. На иронический вопрос Милюков с иронией отвечал, что по поведению кадетов в Думе нельзя судить о том, каким будет их поведение в правительстве.
Рассматривая события в исторической перспективе, следует отметить, что иронические вопросы Столыпина были вполне уместными. Действительно, сложно было представить профессора и автора фундаментальных исторических трудов Милюкова в роли шефа жандармов и главы полиции. Большинство либералов, имея прекрасное образование и массу талантов, не обладали административным опытом. Они не придавали этому значения, однако кратковременное и крайне неудачное пребывание лидеров либеральных партий в первом составе Временного правительства 1917 г. показало, что они были плохо подготовлены к государственной деятельности.
Столыпин также провел ряд бесед с умеренными либералами октябристского толка. Дмитрий Шипов, первый председатель Союза 17 октября, был приглашен на аудиенцию в царскую резиденцию в Петергофе, а перед высочайшей аудиенцией состоялась его встреча со Столыпиным и Извольским. Из воспоминаний Д.Н. Шипова можно уяснить, что Столыпин считал необходимым роспуск Государственной думы, а формирование смешанного кабинета рассматривал как способ смягчить реакцию общества. Шипов не разделял мнение министра внутренних дел: «Все высказанное мной относительно роспуска Думы, вступая в противоречие со сложившимся уже у П.А. Столыпина определенным мнением, видимо, производило на него неприятное впечатление, и он перевел речь на вопрос об образовании коалиционного кабинета под моим председательством. В состав коалиционного кабинета, по его предположению, должны были войти приглашенные мной общественные деятели и представители бюрократических кругов в лице некоторых членов настоящего кабинета, причем в числе последних, кроме министра двора, военного и морского, П.А. дал понять, что он имеет в виду себя и А.П. Извольского». Шипов огорчил собеседников, заявив, что он и его единомышленники представляют лишь меньшинство. Сформированный ими кабинет будет иметь не больше поддержки, чем правительство Горемыкина. Шипов предлагал составить правительство из большинства Государственной думы, однако «П.А. Столыпин… не считал возможным и слишком рискованным образование кабинета из представителей партии кадетов и настаивал на роспуске Госдумы».
На аудиенции в Петергофе Шипов посоветовал Николаю II сформировать правительство думского большинства. Он призывал не бояться кадетов, которые сразу же изменятся на министерских постах: «Если бы представители к-д партии были бы призваны к власти, то весьма вероятно, что в ближайшее время они признали бы необходимым распустить Государственную думу и произвести новые выборы с целью освободиться от многочисленного левого крыла» [153]153
Шипов Д.Н.Воспоминания и думы о пережитом. М., 1918. С. 446, 447, 456, 459.
[Закрыть]. По мнению Шипова, царь достаточно благосклонно отнесся к его идее, но он не сомневался, что Столыпиным будет оказано все возможное противодействие осуществлению мысли об образовании кабинета из руководящих элементов Государственной думы.
Данная политическая комбинация была задумана Д.Ф. Треповым, однако до сих пор остается неясным, выполнял ли он волю царя или действовал на свой страх и риск. Министр финансов В.Н. Коковцов вспоминал, что родной брат дворцового коменданта А.Ф. Трепов называл проект своего родственника «безумным» и умолял не слушаться невежественных людей, «привыкших командовать эскадроном, но не имеющих ни малейшего понятия о государственных делах». Несколько позже Николай II говорил, что дворцовый комендант честный и преданный ему человек, но политически наивный. Вероятно, Николай II оценивал и взвешивал все предложенные ему варианты, не высказывая до определенной поры собственной точки зрения.
Официальное правительство настаивало на роспуске Государственной думы. Премьер-министр И.Л. Горемыкин называл «невероятной чепухой» попытку управлять с помощью «какой-то пародии на западноевропейский парламентаризм». Министр внутренних дел Столыпин указывал на непрекращающиеся террористические акты, которым фактически потворствовала Дума, требующая амнистии для политических преступников. Как раз в это время был убит командующий Черноморским флотом вице-адмирал Григорий Чухнин. Революционеры ненавидели его за подавление восстания на крейсере «Очаков». Адмирал, уже переживший одно покушение, заперся на даче под особой охраной, но тем не менее пал жертвой террориста из Боевой организации партии эсеров.
В конечном итоге Николай II принял сторону своих министров и подписал указ о роспуске Государственной думы. Техническая сторона дела легла на плечи министра внутренних дел. Столыпин предложил выждать до воскресенья, чтобы предотвратить возможные антиправительственные выступления. Указ был напечатан втайне в сенатской типографии. Пока депутаты разъехались на воскресный отдых, Столыпин приказал ввести усиленный караул в Таврический дворец и закрыть все входы в него. По согласованию с военным министром в Петербург были скрытно отправлены несколько гвардейских кавалерийских полков. Сохранился колоритный рассказ о том, что в ночь с субботы на воскресенье царь якобы передумал и отправил к Председателю Совета министров курьера с повелением задержать исполнение манифеста. Но Горемыкин заперся в спальне и сделал вид, что спит глубоким сном. Утром 9 июля 1906 г. депутаты, явившиеся в Таврический дворец, прочитали вывешенный на крепко запертых дверях манифест о том, что Государственная дума распущена, поскольку они «уклонились в не принадлежащую им область».
I Государственная дума, избранная на 5 лет, просуществовала всего 72 дня. Первый в российской истории парламентский опыт окончился полной неудачей. Более двухсот депутатов, в основном кадеты и трудовики, решили не подчиняться. Они собрались в Выборге, на территории Великого княжества Финляндского, вне досягаемости русской полиции, и приняли воззвание. Население России призывалось оказывать пассивное сопротивление: не платить налогов и не давать рекрутов правительству. Эти способы воздействия на правительство являлись заведомо неэффективными, так как очередной призыв на военную службу должен был состояться лишь через несколько месяцев, а прямые налоги составляли незначительную часть поступлений в казну.
Председатель Совета министров
Одновременно с роспуском Думы был отправлен в отставку И.Л. Горемыкин. Председателем Совета министров с сохранением поста министра внутренних дел был назначен П.А. Столыпин. Петербургский чиновный мир был взбудоражен. Все задавались вопросом, как наивный провинциал сумел обойти Горемыкина, которого называли «хитроумным Улиссом». Министр иностранных дел А.П. Извольский писал: «Это нужно отнести на счет личной инициативы Николая II, который надеялся этим путем ослабить впечатление, связанное с роспуском Думы. В действительности это назначение было полумерой: оно не удовлетворило никого. Партии оппозиции, не исключая и умеренных либералов, рассматривали этот акт как прелюдию к полному уничтожению манифеста 1905 года., в то время как реакционеры, раздраженные отставкой Горемыкина, которого они считали жертвой, враждебно относились к назначению человека, связанного, по их мнению, с либеральным движением».
Наблюдательные чиновники, впрочем, с первого месяца пребывания Столыпина в столице догадывались, что он не собирается оставаться на вторых ролях. Это не означает, что Столыпин примитивно «подсиживал» начальника. Характерно мнение В.И. Гурко, весьма предвзято относящегося к Столыпину, но в данном случае проявившего беспристрастность: «По моему глубокому убеждению, толкало его на занятие поста председателя Совета министров не честолюбие, а отрицательное отношение к Горемыкину, бездеятельность которого ему стала сразу ясна, и убеждение, что, только став у центрального кормила власти, возможно проводить ту внутреннюю политику, которая формально возложена на одного министра внутренних дел, а фактически зависит от совокупной, согласованной деятельности всех министров».
По словам министра финансов В.Н. Коковцова, царь заранее намекнул Столыпину, что хочет произвести перемены в составе правительства. Столыпину дали понять, что Горемыкин останется весьма недолго и ему, Столыпину, не миновать быть его преемником. Для борьбы с революционным движением требовался энергичный деятель. Николай II сказал Столыпину: «К сожалению, при всем моем полнейшем доверии к Ивану Логгиновичу я вижу, что такая задача борьбы ему уже на под силу, да он и сам отлично и совершенно честно сознает это и прямо указал мне на Вас как единственного своего преемника в настоящую минуту, тем более что сейчас министр внутренних дел должен быть именно председателем Совета министров и объединять в своих руках всю полноту власти» [154]154
Коковцов В.Н.Из моего прошлого. Воспоминания 1903 – 1919. М., 1992. Кн. 1. С. 188.
[Закрыть].
Парадоксально, что Горемыкину, отставленному в 1906 г. за явную неспособность справиться со сложной ситуацией, была уготована более длительная политическая жизнь, чем Столыпину. Восемь лет спустя, уже после гибели Столыпина, царь объявил в своем рескрипте, что правительственный курс требует «свежих людей», и назначил главой правительства 75-летнего Горемыкина, который с недоумением говорил: «Я напоминаю старую енотовую шубу, которая уложена в сундук и засыпана камфарой, и совершенно недоумеваю, зачем я понадобился».
Итак, в июне 1906 г. П.А. Столыпин встал у руля огромного государственного корабля, который сотрясала революционная буря. В 44 года он продолжил традицию: самый молодой губернатор, самый молодой министр, самый молодой премьер-министр. Конечно, молодость являлась скорее достоинством. Гораздо серьезнее было отсутствие государственного опыта. За плечами Столыпина имелись четыре года губернаторства и два с половиной месяца в правительстве. Он мог бы повторить сетование М.Т. Лорис-Меликова после назначения главой Верховной распорядительной комиссии в разгар народовольческого террора: «Едва успел оглядеться, вдуматься, научиться, вдруг – бац! – иди управлять уже всем государством!» Положение Столыпина было гораздо серьезнее, так как революционное брожение охватило всю страну. Но он мужественно приступил к выполнению возложенного на него долга.
Показательно, что Столыпин, уже в качестве премьер-министра, первым делом вернулся к идее включения в состав правительства общественных деятелей умеренного толка. В период с 15 по 20 июля он вел переговоры с лидером октябристов А.И. Гучковым, лидерами формирующейся в тот период партии мирного обновления П.А. Гейденом, Д.Н. Шиповым и Н.Н. Львовым, «сомнительным кадетом» Г.Е. Львовым и беспартийным судебным деятелем А.Ф. Кони. Д.Н. Шипов, уже участвовавший в переговорах со Столыпиным накануне роспуска I Государственной думы, был полон сомнений относительно премьер-министра: «Я вижу в нем человека воспитанного и проникнутого традициями старого строя, считаю его главным виновником роспуска Государственной думы: не имею вообще никакого доверия к П.А. Столыпину». Новая встреча Дмитрия Шипова и князя Георгия Львова на даче Столыпина проходила «при большом возбуждении обеих сторон». Шипов поинтересовался политической программой правительства и получил ответ, «что теперь не время для слов и для программ; сейчас нужны дело и работа» [155]155
Шипов Д.Н.Воспоминания и думы о пережитом. С. 462, 465.
[Закрыть]. После встречи Шипов и Георгий Львов направили премьер-министру письмо, в котором отмечали, что политика «маленьких уступок» не принесет пользы, нужны широкие реформы. В письме подчеркивалось, что общественные деятели согласятся вступить в правительство только при условии предоставления им 7 министерских портфелей из 15, а именно: внутренних дел, юстиции, народного просвещения, земледелия, торговли, обер-прокурора Синода и государственного контролера.
В своем ответе Столыпин выразил досаду, «что он оставил впечатление человека, боящегося смелых реформ, и сторонника «маленьких уступок». Дело в том, что я не признаю никаких уступок, ни больших, ни маленьких. Я нахожу, что нужно реальное дело, реальные реформы и что мы в промежуток 200 дней, отделяющих нас от новой думы, должны всецело себя отдать подготовлению их и проведения возможного в жизнь. Такому «делу» поверят больше, чем самым сильным словам». Столыпин писал: «Дело, мне кажется, не в числе портфелей, а в подходящих лицах, объединенных желанием вывести Россию из кризиса» [156]156
Там же. С. 470, 471.
[Закрыть].
На этом переговоры с Шиповым, потребовавшим для оппозиции половину мест в Совете министров, были окончены. Столыпин рассчитывал, что другие общественные деятели не будут столь непреклонны в выдвижении предварительных условий. Однако видный юрист Анатолий Кони также отказался от министерского поста: «На мой отказ Столыпин, производящий впечатление вполне порядочного человека, искреннего и доброжелательного, ответил указанием, что пред государем три дороги – реакции, передачи власти кадетам и образования коалиционного министерства с участием общественных деятелей, причем мое имя должно послужить «фирмой», которая привлечет к новому правительству симпатии населения». Кони упомянул о необходимости приостановления применения смертной казни. «На отмену смертной казни, – прервал меня Столыпин, – государь никогда не пойдет». Столыпин также выразил отрицательное отношение к мысли о блоке общественных деятелей в правительстве. Это было требование Шипова, и оно уже было категорически отвергнуто. «Опасность Троянского коня, – перебил меня Столыпин, – но я теперь хозяин положении и, имея полноту власти, вовсе не желаю ввозить к себе подобного коня» [157]157
Кони А.Ф.Моя Гефсиманская ночь // Собр. соч. в восьми томах. М., 1966. Т. 2. С. 362, 370 – 371.
[Закрыть].
Александр Гучков и граф Петр Гейден надеялись на успех переговоров. Они хотели войти в правительство, но только при условии вступления в него сразу нескольких общественных деятелей, в первую очередь Кони. Он долго не поддавался на уговоры и говорил, что это нравственное насилие, Гейден отвечал: «Ну да, ты можешь заявить, что мы тебя изнасиловали. Только не отказывайся. Мы просим тебя и от имени Столыпина, у которого мы были вчера, чтобы заявить, что без тебя мы не идем». Кони дал себя уговорить и написал письмо Столыпину о своем согласии принять портфель министра, но в 4 часа ночи передумал и послал депешу с просьбой не придавать этому согласию никакого значения. Нетрудно понять реакцию премьера, получившего оба послания: «И слава Богу! Подумайте, министр – с таким характером!» [158]158
Тхоржевский И.И.Последний Петербург. СПб., 1999. С. 176.
[Закрыть]
Оставшись в одиночестве, Александр Гучков и Николай Львов колебались. 20 июля 1906 г. они оба были приглашены на аудиенцию в Петергоф. Николай II имел с ними беседу, но услышал только слова о том, что в целях мирного проведения реформ они могут оказать больше пользы, не уходя от общественной деятельности. В результате Николай II направил Столыпину записку: «Принял Львова, Гучкова. Говорил с ними по часу. Вынес глубокое убеждение, что они не годятся в министры сейчас. Они не люди дела, т.е. государственного управления, в особенности Львов. Поэтому приходится от старания привлечь их в Совет. мин. надо искать ближе» [159]159
Красный архив. 1924. Т. 5. С. 102.
[Закрыть].
Почему Столыпину не удалось привлечь в правительство оппозиционных деятелей? В какой-то момент дело казалось почти решенным, и по Петербургу ходили списки с именами новых министров. Кони вспоминал, что на вокзале Сестрорецка продавались желтые «Биржевые ведомости» с громадным заголовком «А.Ф. Кони – министр юстиции», взбудоражившие курортный муравейник до последней степени. Первые объяснения появились буквально через неделю после срыва переговоров, когда в газете «Новое время» было напечатано инспирированное из правительственных источников сообщение, что общественные деятели «желали составить группу лиц единомышленных, которые должны были войти в правительство, но это им не удалось». Дмитрий Шипов и Георгий Львов немедленно напечатали опровержение: «Переговоры с нами были прерваны потому, что глава нынешнего кабинета не счел возможным согласиться на выставленные нами условия образования нового кабинета» [160]160
Новое время. 1906. 25, 28 июля.
[Закрыть]. Интересно, что опровержение было опубликовано при поддержке нововременского журналиста Александра Столыпина. Младший брат премьера являлся членом ЦК Союза 17 октября, то есть принадлежал к тому же кругу общественных деятелей, с которыми велись неудачные переговоры. Бытовало мнение, что статьи А.А. Столыпина излагают точку зрения премьера. Это было не так. Между братьями имелись определенные расхождения. Вообще Петр Столыпин скептически относился к его журналистским талантам и называл брата «неудавшимся фейерверком».
Год спустя П.А. Столыпин дал развернутое интервью, в котором коснулся причин провала переговоров [161]161
См.: Тверской П.А.К историческим материалам о покойном П.А. Столыпине // Вестник Европы. 1912. № 4. С. 185 – 197.
[Закрыть]. Он объяснял: «Я никогда не считал практичной идею о так называемом коалиционном министерстве уже по одному тому. что лидеры общества не были бы в состоянии сговориться между собой ни о программе, ни о лицах». В данном случае Столыпин был совершенно прав. Например, Кони сообщал, что общественные деятели разошлись еще до вступления в министерство. Шипов категорически не желал видеть в правительстве Гучкова, а другие кандидаты не соглашались принять портфели без Шипова. В своем интервью Столыпин напомнил о той политической обстановке, в которой проходили переговоры. Кивнув на висящий за его спиной телефон, он сказал: «Ведь горели зараз и Кронштадт, и Свеаборг, военные суда бунтовали и в Балтийском, и в Черном море, разные воинские части возмутились и в Киеве, и в других местах; всюду шли грандиознейшие экспроприации и политические убийства».
Действительно, переговоры совпали по времени с полосой военных восстаний, которые в глазах общества являлись ответом на насильственный разгон Думы. На самом деле они были слабо связаны с роспуском Государственной думы и Выборгским воззванием. Например, поводом для бунта матросов и солдат морской крепости Свеаборг близ Гельсингфорса (ныне Хельсинки) стал приказ о прекращении выдачи «винных денег». К взбунтовавшимся русским матросам присоединилась «финская красная гвардия», а затем и представители революционного подполья, призвавшие солдат «освободить русский народ от изменнического правительства и защищать Государственную думу». Одновременно со Свеаборгским восстанием вспыхнуло восстание в Кронштадте и бунт на крейсере «Память Азова» в Ревеле. Наблюдая за жестоким подавлением восстаний, общественные деятели приходили к выводу, что их имена нужны лишь для облагораживания репутации правительства. Как констатировал Петр Гейден в разговоре с Дмитрием Шиповым: «Очевидно, нас с вами приглашали на роли наемных детей при дамах легкого поведения».
Когда восстания были подавлены, нужда в обновлении правительства отпала. Товарищ министра внутренних дел В.И. Гурко считал, что мысль о привлечении общественных деятелей возникла из желания предотвратить или смягчить гневную реакцию общества на разгон Думы: «В основе лежал все тот же страх, который побуждал Д.Ф. Трепова идти на соглашение с кадетами и противиться роспуску народных представителей… Однако по мере того, как проходили день за днем и спокойствие в стране, уже уставшей от революционной смуты, ничем не нарушалось, правительство и сам государь убеждались, что никакой опасности стране не угрожает, что роспуск Государственной думы не вызвал никаких волнений, что в правительстве вновь воскресла вера в возможность править, не считаясь вовсе ни с революционными, ни даже с реформационными требованиями различных слоев населения, самое желание включить в состав правительства аутсайдеров, не принадлежащих к бюрократическому, вполне подчиненному государственной власти слою, понемногу исчезало» [162]162
Гурко В.И.Черты и силуэты прошлого. Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника. М., 2000.
[Закрыть].
Анализируя ход провалившихся переговоров, нетрудно заметить, что общественные деятели вели себя словно парламентская оппозиция, которой было предложено вступить в коалиционное правительство. В соответствии с этим они выдвигали политические условия, интересовались программой кабинета и рассуждали о формировании либерального блока внутри правительства, чем повергли Столыпина в искреннее недоумение: «Нами было сделано все, чтобы достигнуть разумного исхода, но эти господа были вне действительности и возможностей». Нельзя не признать справедливость упрека Столыпина в том, что его партнеры были оторваны от российской действительности. Шипов требовал для общественных деятелей 7 министерских портфелей. Подобные требования были бы оправданны только в том случае, когда премьер-министр самостоятельно формирует кабинет с учетом мнения парламентской оппозиции. Однако Россия была самодержавной монархией, а Столыпин получил полномочия из рук императора, которому и принадлежало последнее слово в определении состава правительства.
Назначение военного и морского министра, а также министра императорского двора являлось исключительной прерогативой монарха. В отношении других министров Столыпин не имел свободы действий. По сути, его возможности были более ограниченны, чем у его предшественника Горемыкина. Он по крайней мере сформировал правительство с чистого листа, поскольку кабинет Витте в полном составе ушел в отставку. Столыпин же унаследовал прежний состав правительства, и кадровые изменения, которые ему дозволили произвести, были минимальными. Вступая на пост главы правительства, Столыпин настоял на увольнении в отставку двух наиболее одиозных лиц: главноуправляющего земледелием и землеустройством А.С. Стишинского и обер-прокурора Святейшего Синода А.А. Ширинского-Шихматова. Их политическое кредо, по оценке современников, вполне исчерпывалось девизом «Тащить и не пущать». Князь А.А. Ширинский-Шихматов, по ядовитому отзыву В.И. Гурко, был «фанатик идеи абсолютной монархии, в голову которого могло вообще сразу уместиться лишь ничтожное количество мыслей». Премьер-министр также собирался избавиться от государственного контролера Шванебаха, но этого удалось добиться лишь через год. Таким образом, Столыпин мог предложить общественным деятелям только три или даже два портфеля, так как вопрос с государственным контролером не был решен. В такой ситуации не могло быть и речи о либеральном блоке внутри правительства, который Столыпин, впрочем, и не собирался допускать, уподобляя эту идею троянскому коню.
