Текст книги "В поисках пути"
Автор книги: Сергей Снегов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)
– Павлиныч! – кричал он восторженно. – Ну, скажу тебе, это точно, да! Дышишь, как в санатории! Истинно говорю, еще не бывало такого!
Прохоров постарался остудить его жар.
– Как порошок на верхних подах? Не спекается?
– Да нет же, нет! Как пошла настоящая тяга, спекание враз прекратилось. Голову даю – получим отменный огарок!
– Посмотрим. Не кажи гоп… Помнишь пословицу?
– Никакого гопа! Через полчаса сам увидишь в лабораторной сводке!
Лахутина позвали вниз, к топке. Прохоров остался на верхней площадке. Он уже не ждал в нетерпении сильно запоздавших анализов: картина становилась ясной и без них. Эта печь была живым анахронизмом, уродливым памятником недавней, но пережитой старины. Скоро вместо нее воздвигнут новые агрегаты с усовершенствованной технологией, с высокой производительностью. Никто не помянет ее добром. Да и зачем поминать ее добром? Будут вспоминать ее удушливые газы, ее жару, ее пыль: что здесь хорошего? Но, оказывается, она могла быть и иной, они просто не понимали этого. За ее неприглядным видом таилось доброе существо, нужно было угадать его и раскрыть. Дорогой мой Федор Павлиновнч Прохоров, один из лучших учеников заслуженного профессора, кому, как не тебе, шесть лет проработавшему на этой печи, следовало докопаться до ее тайн? Нет, милый, ты этого не сделал, ты принял ее, какой она была, даже не подумал о том, что она может, обязана быть иной; так ты поступил, никуда не денешься от этого. Тебя учили быть творцом, а не ремесленником, Суриков прямо говорил, что ждет от тебя творческого понимания своей работы. И ты считал себя творцом, милый Федя, ты даже на собраниях иногда выражался: «Наша инициативная творческая деятельность принесла в этом месяце солидные результаты – два и три десятых процента сверх заданной программы», – было, было и такое. Да, два и три десятых… Ты тянул служебную лямку, честно, исправно, энергично тянул, на большее тебя, к сожалению, не хватило. Сегодня первый день или – по времени – первая ночь в твоей жизни, когда ты попытался вырваться из этих тесных, самому себе поставленных границ: что-то испытываешь, что-то решаешь по-иному. Что ты испытываешь, что решаешь по-иному, в чем выражается это твое неожиданное творчество? Ты пытаешься доказать, что человек, реально открывший новое на твоей собственной печи, ошибается, а ты, ничего на ней не открывший, уже по этому одному прав. Вот как оно неожиданно поворачивается, Федор Павлинович: ты занялся поисками, чтоб опозорить идею поисков, ибо она была не твоя.
К задумавшемуся Прохорову подошла заведующая экспресс-лабораторией со сводкой анализов огарка.
– Почему так запоздали? – хмуро спросил он, принимая сводку.
– Знаете ли, растерялись, решили все анализы переделать, – оправдывалась заведующая. – Очень уж странные результаты… Для полной гарантии вторично обработали пробы.
– Ну и как: изменилось что-либо?
– Нет, цифры повторяются.
Огарок шел великолепный, об этом твердили все цифры. Сера выгорала интенсивно и полно. Лаборатория удивлялась не случайно: такого хорошего процесса не упомнили.
Когда вновь появился Лахутин, Прохоров протянул ему сводку анализов. Тот уже знал о прекрасных результатах, он, не стерпев, сам забежал в лабораторию.
– Производительность процентов на двадцать выше, выгорание серы замечательное, – перечислял он достижения сегодняшнего процесса, – а воздух – курорт, точно тебе говорю! Голова у Алексея Степановича неслыханная! В кабинете рассчитал, на наши записи глядючи. Сами мы писали – не разобрались, а он пришел и разобрался. И ведь не поверили мы тогда, что он сумеет. Помнишь? – Лахутин испытующе смотрел на удрученного Прохорова. – Ты вроде невесел, Федор Павлиныч? Не радуют успехи?
Тот, грустно улыбаясь, покачал головой:
– Не радуюсь, Павел Константиныч. Конечно, работа отныне пойдет много лучше, это неоспоримо и хорошо.
– Так чего тебе еще, если пойдет хорошо?
– Не пройдет и года, как печи эти сломают, а вместе с ними канут и сегодняшние их успехи. А они работают уже двадцать лет, плохо, через силу работают, а могло бы, как сейчас… Кто должен был наладить их на такой процесс? Мы с тобой, мы, наша прямая обязанность! Чему же радоваться? Тому, что другие оказались умнее нас? Тому, что стране за эти годы недоданы тысячи тонн ценнейшей продукции из-за того, что мы на поверку вышли простофили и недотепы?
Лахутин смущенно пробормотал:
– Уж и недотепы! Способности не такие – на это соглашаюсь. Не всякому талант дан. У каждого, знаешь, свой путь в жизни: один на ракету – и в космос, а другой лопаточкой тук-тук. Я не отчаиваюсь: и мои способности нужны, маленькие, а нужны!
Прохоров проговорил сумрачно:
– Утешайся, а я не хочу. Я мог все это открыть, что открыл Алексей Степанович, мог, а не сделал.
– Устал ты, Федор Павлиныч. Иди-ка лучше домой, я один справлюсь, – посоветовал Лахутин. – Мне после этой ночи спать, а ты опять в цех. Надо, надо тебе отдохнуть.
Прохоров ушел домой около шести часов. К этому времени поспели новые анализы, они были такие же: огарок шел высшего класса. «Третий эксгаустер нужен, – апатично думал Прохоров, просматривая последнюю сводку и одеваясь. – Два непрерывно в работе, третий в резерве и ремонте. Да, третий эксгаустер!» Он все вновь и вновь возвращался к этой мысли, чтоб не пускать другие, трудные и горькие мысли о существе его жизненной дороги.
Пурга промчалась. На улицах, как тряпки и бумаги в оставленном войсками городе, метались мелкими вихрями остатки ветра. Дороги и дома были завалены снегом, на площадях громоздились трехэтажные сугробы. Прохоров брел пешком в город, с усилием продираясь среди заносов. Мысли, которые он не хотел пускать, прорвались, они оттеснили все технические соображения и прикидки, не дали больше запутывать себя. Техникой займутся техники, вероятно целая проектная группа, он поможет им, если помощь его понадобится. Дело не в технике, а в этике. Он вправе ошибаться в том или ином производственном вопросе – что ж, дело обычное, не все, как утверждает Лахутин, таят в себе инженерные таланты. Но он морально ошибся, мораль одна для всех – и талантов, и посредственностей, ошибаться тут никому не позволено. Ты глядел на все глазами обывателя, был ли ты хоть немного лучше Бухталова? Вот о чем надо говорить, дорогой Федор Павлинович, а не о каком-то третьем эксгаустере!
Он тихо разделся в прихожей, чтобы не будить Марию, вошел в спальню на цыпочках, осторожно зажег ночник. Мария лежала на кровати с открытыми глазами.
– Я ждала тебя! – сказала она, поднимаясь. – Никак не могла уснуть, такие странные мысли лезли в голову.
– Да, мысли! – проговорил он мрачно. – Мысли, которых не ждешь, всегда странные. А между прочим, часто они самые верные.
Мария собирала на стол.
– Поешь и отдохни, – сказала она. – У тебя была трудная ночь, Федор.
– Нелегкая, Мариша, очень нелегкая. Не знаю, как теперь обо всем рассказать.
– Хочешь, я помогу? – предложила она. – Ты проверил процесс, предложенный Алексеем. Этот процесс противоречит практике вашей многолетней работы. Но при проверке оказалось, что он идет очень хорошо и все вы ошибались.
Прохоров так устал, что не удивился.
– Ты угадала, хотя не знаю как. Но дело не в одной производственной ошибке, она тоже недопустима, но не это тяготит меня.
– Понимаю. Тебя угнетает, что Алексей со стороны увидел больше, чем ты в своей производственной гуще. Могут подумать, что он талантлив, а ты нет. И сам ты уже, очевидно, так думаешь?
– Да и это, не буду отрицать. Но если бы одно это!..
Она присела около него и ласково сказала:
– Объяснись, Федя, я что-то перестаю понимать.
– Я и сам не во всем еще разобрался, – начал он невесело. – Одно ясно: Алексей начал свои исследования из самых чистых, из правильных побуждений, его успех – неопровержимое доказательство… Умные и хорошие люди и раньше в этом не сомневались… Ну, а я сомневался… Я находил гаденькие мотивы в каждом его поступке. Я не говорил тебе, но думал: это он мстит за тебя. Маришенька, ты понимаешь? Выходит теперь, это я мстил ему своим мелким, подленьким подозрением… Не знаю, как в глаза ему взгляну, что скажу…
Мария обняла мужа, гладила его волосы.
– Успокойся, Федя. Все будет хорошо, поверь. Это самое и скажи, что ты ошибался, что ты неправ. Он поймет, я уверена!
– Не знаю, но знаю!.. Простить оскорбления, которые я нанес ему незаслуженно!
– Не надо, Федя! – мягко сказала Мария. – Не оскорбляй его новым подозрением. У Алексея душа широкая.
Прохоров, пораженный, взглянул на жену.
– Раньше ты так о нем не говорила, Мариша.
Она ответила спокойно:
– Я тоже во многом ошибалась, как и ты. Никто не гарантирован от ошибок… Я была у Алексея. В то время, когда ты возился с печкой, я сидела у него, в нашей старой комнате. Он проводил меня домой: сама я не добралась бы в такую пургу.
У Прохорова вдруг пропал голос и затряслись руки. В смятении он отвернулся от жены, стал шарить в карманах, чтоб она не заметила его волнения.
– Как же это? – бормотал он. – Ты пошла к нему? Не понимаю…
Мария прижалась к мужу.
– Глупый! – сказала она. – Я люблю одного тебя! Я не сумела бы жить без тебя, верь мне! Но им я горжусь, это правда. Не сердись на меня!
Оглавление
Сергей Снегов
В поисках пути
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
