Текст книги "Галоп"

Автор книги: Сергей Куприянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Сергей Куприянов
Галоп
(Крюк)

Часть первая

1.

Жирная зеленая муха надоедливо кружила, не думая об отдыхе. Уже с час, не меньше, она зудела, действуя мне на нервы. Да и откуда у мухи такие мозги, чтобы об усталости думать? У нее всего два дела – самой пожрать да потомство заделать. И, как ни странно, это меня пусть и не успокаивало, но как-то отвлекало от нерадостных мыслей, ради которых я и забрался в каморку Ганса Шанка, стандартное местопребывания тренера на ипподроме, предоставляемое ему для работы и как бы вместо гостиничного номера, за которую все равно уже заплачено, чем многие, в том числе и Шанк, вовсю пользовались. Я пребывал в полном расстройстве. Просто никакой был. Если бы сейчас у меня под рукой нашлось пару бутылок виски, то высосал бы их, не задумываясь, настолько мне было хреново. Час назад я продул Большой приз, к которому готовился больше года и не без оснований рассчитывал получить кубок плюс солидную премию – полтора миллиона, которые могли бы закрыть все мои финансовые дыры, которых у меня накопилось – ох, страшно вспоминать!

А теперь я не знал что делать. Самым натуральным образом. У меня даже мелькнула мысль о самоубийстве, но я ее задвинул подальше, не исключено, что на потом.

И снова и снова вспоминал прошедшие скачки. Мы с моим Инжаром проходили этот маршрут сотни раз и за последний год многие специалисты говорили, что нам нет равных. Хоть тот же Шанк или Коморо, месяц назад напросившийся посмотреть на наши тренировки. Я знаю, что на меня неплохо ставили. Даже, наверное, очень хорошо. То есть много. Теперь масса людей потеряла свои деньги. Впрочем, этот аспект моего поражения не сильно меня беспокоил. То, что меня могли заподозрить – да и наверняка так оно и есть! – в том, что я сыграл на тотале против самого себя, не добавит мне популярности у публики, и это, естественно, не радует. Да и Ассоциация будет коситься. Только как бы меня не проверяли, а уж кто-кто, а наши эксперты умеют копать глубоко, ничего они не нароют. В этом смысле я чист. Я хотел честно выиграть. Но в сумме всего, в комплексе, скачки для меня закрыты. Деньги, которых у меня больше нет, общественное мнение, которое, увы, есть, упавший ниже пояса рейтинг – это все, конец моей карьере, на которую я пахал чуть не двадцать лет. И, конечно, травма у моего Инжара, за что Ассоциация мне еще выставит счет, от которого хорошо мне уж точно не будет. Наших ассов я за эти годы изучил.

Наверное, этот эпизод скачек всю жизнь будет мне сниться в страшных снах. А также кое-что еще, что произошло позже.

Последний круг. Мы с Инжаром использовали разную тактику. То со старта выходили вперед и потом вели за собой весь заезд – если, конечно, удавалось удержаться в головке. Или тянулись за чьим-то хвостом, оставляя лидеру труд преодолевать сопротивление воздуха, с тем, чтобы перед финишем сделать рывок, используя сэкономленные силы.

В этот раз у нас был очень сильный противник. Жеребец Брефт дважды выигрывал Большой кубок, а его наездник, черноусый Милович по прозвищу Хан, отличается редкой целеустремленностью и жестокостью по отношению к массипо. Нет, у нас многие используют крючья, не говоря уже о протокольных шпорах, после использования которых бока и шеи животинок просто сочатся кровью. Но Хан зачастую уж очень усердствует. Любой жокер, да и многие зрители помнят, что отличный массипо Трубач сдох через три часа после того, как Хан взял на нем Малый конус. Он не только до смерти загнал очень перспективного пятилетку, но так его истерзал, что бедняга умер от болевого шока, сопровождавшегося обильной кровопотерей. Но при всем при этом Хан талантливый жокер и умеет выигрывать. Публика его любит. Поэтому Ассоциация и, главное, хозяин Трубача не выкинули его вон, а доверили нового массипо. Правда, пожурили для приличия и успокоения общественного мнения, хотя как раз зрителям нравится, когда на дорожке льется кровь. Зритель от ее вида приходит в неистовство.

Сегодня он шел дистанцию «от хвоста». То есть терся в середке, хотя его Брефт великолепный скакун с отличными данными и вполне способен идти в головке. Насколько же это удивительное, фантастическое зрелище, когда семь огромных – со слона ростом – массипо скачут по ипподромной петле, рвясь к победе. Жокер на его спине кажется чуть ли не букашкой, и только сильное увеличение видеокамер позволяет увидеть, что наездник все же человек, причем не мелкий. Мелких среди нас практически не бывает; исключений так мало, что они и видятся всего лишь исключениями.

Про финишный рывок каждый из нас мог бы написать – или наговорить, что ближе к правде, – тома книг. Кто, когда, с какого места, на каком ипподроме, при помощи чего, на каком скакуне, что выиграл, сумма контракта, призовые, форма, спонсоры – тут все в одной куче и все имеет свое значение. По крайней мере для профессионала.

На последнем круге Хан со своего третьего места резко наддал вперед. Его Брефт слушался своего жокера как заколдованный. Оглядываясь, я видел, как Хан всаживал в его шкуру по низу шеи свой отблескивающий на солнце крюк полированной стали. Там у массипо самая тонкая, самая чувствительная кожа, если не считать низа живота и гениталий, по которым, согласно правилам, бить запрещено, а уж остро заточенным крюком и подавно.

Мы с Инжаром два последних круга уверенно лидировали, с отрывом почти в корпус. Если сравнивать его со скакуном Хана, то по физическим параметрам они близки. Но не по воле к победе. Моя животинка понимает меня без слов. Мы с ним во время скачки одно целое. Я никогда не применяю к нему крюк, хотя он, как то и установлено правилами, приторочен к моему сапогу. Да и шпорами я, честно говоря, редко пользуюсь. Если честно, то уж и забыл когда. На полосе мы одно целое, все и без слов, а тем более железа, ясно. Самое большее, что я обычно делаю, хватаю Инжара за уши. После этого у него словно реактивный двигатель из-под куцего хвоста хлещет, хотя уши у массипо уж никак нельзя назвать болевой точкой. Впрочем, смотря как с ними обходиться. У некоторых жокеров животинки уже после пары лет работы вместо ушей имеют истерзанные железом клочья. Но это уже чересчур.

Хан выходил в лидеры очень грамотно. Он сунулся было на внутреннюю дорожку, но мой Инжар шел очень плотно к кромке, и сместить его в сторону – я и многие другие это прекрасно знают – просто невозможно, не тот характер. И тогда Хан зашел справа и наддал своего быка. Не знаю, просто не видел, что уж он там с ним сделал, но зато почувствовал, как Инжар заволновался. Это необъяснимое чувство, когда ты понимаешь все, что происходит с твоей животинкой, все до нюансов. Кто-то может счесть, что я преувеличиваю, привираю, как то любят делать многие спортсмены, рыбаки и охотники – любители баек, но это именно то, что я испытывал, не говоря уже о восторге, который вызывает это непередаваемое чувство единения с животным, несущим тебя к финишу.

Мне показалось, что Брефт буквально одним скачком выровнялся с нами. Я посмотрел на его морду. Эти осатанелые глаза, от напряжения едва не вываливающиеся из орбит, и выступившая на губах пена будут стоять у меня пере глазами еще долго. Я даже подумал, что все, Хан загнал очередную животинку. До финиша они, может, и доберутся, но Брефт больше не жилец. По крайней мере не скакун.

Но эти мысли проскочили так, фоном, между прочим, потому что в тот момент перед нами стояла проблема посерьезнее.

За Ханом давно и прочно укрепилась слава «грязного» жокера. Он мог исподтишка ударить чужого скакуна, мог, прижавшись вплотную, особенно когда ехал в плотной группе и был прикрыт от видеокамер и зрителей, скинуть соперника, поддев его крюком за подошву сапога, а мог и просто вытолкнуть соперника с дорожки, выдавив его и тем самым заставив выйти из скачки. Мне показалось, что он готовится выполнить как раз этот прием, который, строго говоря, не противоречит правилам. Даже наоборот, многие зрители это любят и приветствуют и, соответственно, не возражают организаторы и даже Ассоциация, хотя профессионалы относятся, мягко говоря, с прохладцей, считая, что подобного рода силовая борьба на беговой дорожке противоречит самому принципу скачек. Но наше мнение далеко не всегда учитывается хозяевами и организаторами, для которых прибыль важнее каких-то там принципов.

Другое дело, что с Инжаром такие фокусы не проходят. Вытолкнуть его с бегового круга не удавалось еще никому. И дело не только в том, что у него масса побольше многих других, а в том, что у него, если можно так сказать, особое чутье на такого рода фокусы. Несколько раз я сам поражался, когда он реагировал на «поршень» даже раньше, чем я осознавал, что нас хотят выжать. В этот момент он несколько меняет траекторию движения и плечом толкает противника, отбрасывая его в сторону и сбивая с ритма, после чего тот редко приходит к финишу в тройке лидеров. А уж первым – никогда. Правда, некоторые пытались, так сказать, скооперироваться. Ведь во время этого приема мы тоже теряем скорость. То есть один идет на выдавливание, а второй, пользуясь моментом, уходит на обгон. Один раз это получилось. Один. Но больше – нет. И все это знают. Поэтому силовыми приемами против нас стараются не пользоваться. Тем более, как я заметил, сами массипо на это идут с неохотой.

Я собрался, готовясь к рывку – силы у нас еще были, я это чувствовал. В крайнем случае я рассчитывал на свою животинку, которая не даст нас в обиду.

И в этот момент – это невероятно, но это так, клянусь! – я почувствовал, что мой Инжар боится. И сам, признаться, испугался. Потому что подобного у нас не случалось! Мы проигрывали, мы выигрывали, бывали всякие неприятности, но такого – ни разу. Мы испугались!

Бросив повод, я вцепился ему в уши. Неси! Вперед! Уходим! Спасаемся! В тот момент я действительно испытывал ужас. Самый настоящий. Животный. Непонятный и не объяснимый. А до финиша уже рукой подать! Последний рывок и…

И тут я заметил, как справа от меня блеснуло железо. Хан собирается выбросить меня из седла?

Я повернул к нему голову и увидел, как его остро отточенный крюк нацеливается на пах моего Инжара.

И вот дальше, хоть убейте, я ничего не могу понять. Потому что это выше либо вообще за пределами моего понимания.

Попробую объяснить не торопясь.

Во время скачки массипо смотрит только вперед и лишь иногда косит глазом в сторону, чтобы видеть догнавшего его соперника. Это известно, проверено, это запечатлено сотни, если не тысячи раз самой подробной видеосъемкой. То есть того, что происходит у него дальше того места, где заканчивается его шея, он не видит в принципе. Отслеживать периферию удел и задача жокера, иначе зачем он нужен. Но в тот момент я вдруг почувствовал, будто это к моему взмокшему паху тянется остро отточенное железо, готовясь разорвать, просто растерзать мой детородный орган.

Инжар сбился с ноги, повернув голову с оскаленной пастью. Мне отчего-то показалось, что ему очень хотелось схватить Хана за ляжку. Да я и сам бы, честно говоря, готов был сделать то же самое. Но шея у массипо не такая длинная и подвижная, как требовалось в тот момент, и Инжар цапнул Брефта за плечо. Не очень сильно, даже не до крови, так, только кожу прижал, но, учитывая размер зубов и пасти массипо, думаю, укус получился вполне чувствительный. Вполне.

И вот тут началось страшное.

Не знаю уж как там, кто и что думает, но лично я всегда считал, что массипо, в сущности, совсем не агрессивные животные. Скачки, силовые контакты, стремление к победе – это, как мне представляется, от нас, от людей. Не будь нас, они бы такие вещи не устраивали. Впрочем, это мое сугубо частное и личное мнение, которое я не тороплюсь озвучивать, особенно в профессиональной среде, где такого рода наблюдения не приветствуются.

Брефт в ответ оскалился и укусил Инжара за шею. Брызнула кровь. Я вообще не понимал, как еще держусь в седле. Хан, сволочь, своим крюком хватил моего массипо по крупу так, что железо просто застряло в толстой шкуре и так и осталось висеть. Скачка закончилась, и началось нечто невообразимое. Страшное. Я не знаю примеров, хотя бы отдаленно напоминающих произошедшее. Два массипо дерутся, рвут друг из друга куски мяса прямо на ипподроме! Во время скачки! Перед тысячами зрителей! Перед миллионами телезрителей! Происходило то, чего никто – я-то уж точно! – даже представить себе не мог. Беспрецедентный, дичайший, невероятный случай. И виновником тому – мы с Инжаром. И в первую очередь жокер. Я.

В итоге – два израненных, фактически загубленных скакуна высшей, высочайшей категории. И скандал. И дисквалификация. И… И много еще всяких «и».

Короче, все это я передумал уже раз десять. Или двадцать. Кто считал? И все время у меня перед глазами еще одна картинка со скачек. Нет, ничего не подумайте, обычно я на трибуны не смотрю – не до того. Если кто хоть раз сидел в седле массипо – искусственно выведенного подобия лошади под три метра в холке, – тот может себе представить, что это такое. Тут главное хоть как-то справиться с животным и не рухнуть под копыта ему же или ему подобным, а по сторонам смотреть – увольте. Но иногда – иногда! – в глаз как бы сами собой попадают картинки из окружающего тебя пейзажа. Вот и сегодня тоже. На каждом из километровых кругов я видел этого человека, с нездоровым выражением таращившегося на меня. Или мне это так казалось? Знаете в чем секрет фуэте, который исполняет танцор на сцене, многократно вращаясь вокруг своей оси так, что, кажется, голова у него должна закружиться, и он непременно упадет? Просто при каждом пируэте они фиксируют взглядом одну и ту же точку в зале, не обращая внимания на другие. У нас, у массжокеев, или как нас еще называют жокеров, этой точкой служит затылок массипо, место между торчащими в разные стороны ушами. Если смотреть вниз, под ноги, то стремительно улетающая назад земля способна свести с ума любого. А вот сегодня я цеплялся взглядом за этого зрителя, калеку без руки и с изуродованным лицом, на котором просто таки горели огромные глаза. Впрочем, подобное иногда бывает у жокеев. Иллюзия, что ли. Помню, на одних скачках в Будапеште мне в глаза вот так же лезла одна дамочка. Красавица – просто нет слов. Нашел ее потом, познакомился – так, ничего особенного. К тому же экзальтированная донельзя, отчего, наверное, глаза и горели.

Я уже прикидывал, как, не сильно светясь, добраться до служебного, то есть закрытого для зрителей бара, когда в свой закуток завалился Шанк. Поговаривают, что на самом деле он фон Шанк, и однажды тому я видел кое-какое, пусть слабое, почти нелепое подтверждение. Три года назад я как-то зашел в ресторан отеля «Олимпия», дорогущий и жутко пафосный, правду говорю – чисто случайно, просто взыграло что-то, типа, а чем я хуже, – так встретил там… Нет, не так. Увидел. Это будет точнее.

Обычно Шанк простоват, хотя и замкнут немного. В общем, объяснимо. Он тренер и, если рассуждать как профессионал, то сближаться ему с жокеями, а тем более с конюхами и ветеринарами не стоит. От такой, извините, дружбы никакой пользы, кроме вреда, не бывает. Но тренер, хотя и зарабатывает неплохо, однако совсем не в том финансовом положении, чтобы запросто обедать в «Олимпии». Это, я вам доложу, несовместимо. Только если козырнуть. Но костюмчик на нем был – я вас умоляю! Годовой, наверное, доход тренера на него ушел. У меня, хотя на свои доходы мне, если уж честно, грех жаловаться, такого нет. Ну и компания соответствующая. Такие дяди с ним сидели за столом! И, главное, все на равных, без снисходительности, которую всегда видно. В общем, с тех пор я стал с Шанком, как бы так сказать попонятнее, ну, вежливее, что ли. Ну и он ко мне отчего-то тоже. Почти друзья. Я вообще заметил, что на таких вот чувствах, типа страха, выстраиваются многие теплые отношения. Дружба? Называйте как хотите. Во всяком случае с некоторого времени я могу пересидеть в каморке Шанка, где меня никто не найдет и не потревожит. Отчего-то к нему без приглашения никто не суется, исключая вашего непокорного слугу.

– Ну? Ты чего? – спросил он, закрывая за собой дверь и клацнув зубами. Есть у него такая дурацкая привычка – клацать зубами чуть не после каждого слова.

– Ничего. Нормально. Все хреново.

– Брось. Коньяку хочешь?

– Хочу. Но пока не буду. Что там?

В сущности, я и так все знал. Но надежда… О! Она жила. Глупая, идиотская надежда, не имеющая под собой никаких разумных оснований. Кроме, конечно, ее самой.

– А я выпью. Слушай, зря ты тогда не взял меня, – сказал он, усаживаясь в деревянное кресло, накрытое протертым шерстяным пледом.

– Кто его знает, – нехотя отозвался я. Не было у меня сейчас желания обсуждать прошлое. Ну не взял и не взял я очередного тренера, подумаешь, большое дело. Тем более прошлое.

– У тебя есть способности.

– И все?

– Брось сопли пускать. Хочешь, чтобы я сказал «талант»? Ну, сказал, считай.

– Ага. Спасибо.

Мне теперь было наплевать на его комплименты. А вот по поводу коньяка… Я уже готов был согласиться.

– На. Считай, что это бесплатно.

Он подошел к шкафчику около узкой лежанки и достал початую бутылку «Курвуазье белло».

– Не передумал?

– Перебьюсь, – буркнул я. Выглядеть слабаком, меняющим свое мнение через минуту, мне не хотелось. Тем более, вспоминая Шанка-в-«Олимпии». Там он выглядел настоящим боссом.

Он достал пузатую рюмку и плеснул в нее выпивку. Взболтнул, посмотрел на меня поверх нее и понюхал. Аристократ хренов!

– Ну что сказать. Дела твои…

– А покороче можно?! – не вытерпел я. В свое время во многом из-за этой медлительной манеры изъясняться я не захотел работать с ним. Может, и зря.

– Плохие. – Шанк пригубил коньяк.

– Ассоциация?

– И она тоже.

– Не понял.

Я не люблю в разговоре долгих пауз. И намеков тоже. Хочешь сказать – говори. А это – не в театре же, чтобы на нервах играть.

– Тебя решили задвинуть. Послушай! – Шанк протестующе вскинул руки, едва не расплескав коньяк. – Это всего лишь мнение. До завтрашнего дня ничего еще не решено. Так что у нас еще есть время. Ты же не хотел…

– У нас?!

– Ладно, не горячись. У нас, у вас… Нашелся тут тоже. Есть выход. Ты будешь слушать?

Буду. Слушать я буду. Если меня выпрут из Ассоциации, то как жокер я кончился. Я никто. Ноль. Строчка в прошлогоднем бюллетене. Бывший чемпион. Картинка над кроватью тинейджеров, которые, увы, очень быстро взрослеют. После чего картинки эти им по барабану.

Но все же я насупился. Первым идти на контакт я пока еще не мог. Однако кивнул. Мол, говори, а там посмотрим. Как бы уже отходил. Но на самом деле деваться мне было просто некуда. То есть тогда я еще не знал, что деваться как раз тогда нужно было хоть куда, но только в другую сторону. Только кто знает, что выбирать на развилке и вообще, есть ли она, та самая развилка. Вот и я тоже.

– Тут мне предложили кое-что. То есть не мне, конечно. Староват я для этого… Твоя кандидатура, вроде бы, в самый раз.

– А вот попроще нельзя? – язвительно осведомился я.

– Да как тебе сказать. – Он опять отхлебнул из бокала. Выпить мне захотелось просто мучительно, но я даже слюну не сглотнул. Годы тренировок сказались. Умею кое-что.

– Да можно. – Шанк (вот ведь фамилией наградил Господь) развалился в кресле, для того, казалось, совсем не приспособленном. – Тут бродит один.

– Не понял.

– Ну, интересуется.

На ипподромах всегда много интересующихся. Как здоровье? Как животинка? Семья как? А в подоплеке – эй, ты, жокер, ты выйдешь на финиш? А кто тогда? Ставочку сделать не желаешь? Между нами, конечно. Нет-нет, это не предложение. Спрашиваю, только спрашиваю. Шучу. Эй, извини! Совсем шуток не понимаешь, да?

– В харю хочешь?

Так грубо с ним я еще никогда не разговаривал. Да и вообще с тренерами.

– Вот уж чего не хочу. – Он еще раз с удовольствием отхлебнул и мотнул башкой, как бы снова приглашая махнуть по рюмочке. Я сделал вид, что не заметил этого приглашения. – В общем, что-то вроде тренерской работы с массипо.

– Как это? – удивился я. – В каком смысле «как бы»?

– Да ладно тебе. Оговорился. Тренером, тренером. Только далековато.

– Где?

– Ну, этого я не знаю. Хочешь, могу устроить тебе с ним встречу. Кстати, если заинтересуешься, то мой тебе совет – торгуйся. Деньги у них есть.

– У кого «у них»?

– У тех, на кого он работает. Так что?

Я прикинул что к чему. В сущности, отчего не переговорить. У меня сейчас такое положение, что выбирать особо не приходится. Да и надоела мне эта темная конура, загадочный Шанк с коньячком, неопределенность да и я сам тоже.

– Ну, давай, – пожал я плечами. – Посмотрим, поговорим.

– Тогда посиди здесь еще немного. Пойду, поищу его.

– Он встал, поставил на столик бокал и сделал шаг к двери, но я его задержал очередным вопросом.

– Как его хоть зовут-то, знакомого твоего?

– Фон Дитрих.

И вышел в коридор. Воздушной волной, образованной закрывшейся дверью, в комнатушку занесло запахи конюшни. Хотя здесь все, от кушетки, на которой я валялся, до самих стен пропитано этими знакомыми с детства запахами, однако я к ним принюхался и новая, свежая порция отчего-то принесла мне облегчение. Мне всегда было спокойнее в конюшне, даже в новой, незнакомой, потому что это – родное. Все же остальное было для меня как бы приложением к этому миру. Только в этот момент я со всей отчетливостью понял, что лишиться его для меня означает конец. Ну, может, не физический, а вот как личности точно. Тридцать лет это, извините, возраст. И сложившееся мировоззрение, и привычки, и среда общения, и те же запахи в конце концов.

Интересно, что за тип это фон Дитрих и на кого он работает? И почему мне ничего не сказал Шанк? Фон Шанк. Я чувствовал, что знает он много больше того, чем говорит. Отчего-то вспомнил ресторан в «Олимпии». Не удивлюсь, если этот тип окажется из тех, кого я тогда видел за столиком. И что значит «далеко»? Наверняка какое-нибудь частное поместье где-нибудь в Австралии. Там, я слышал, нынче модно разводить массипо. Да какая к черту разница, в конце концов. Главное, оказаться сейчас подальше отсюда.

Шанк вернулся минул через пятнадцать. Один вернулся.

– Пошли, – сказал он с порога.

– Куда?

– Туда, – мотнул он головой примерно в направлении ворот.

Я поежился, вставая. Никуда выходить мне не хотелось. Там люди с осуждающими и сочувствующими, а то торжествующими и злорадствующими взглядами. Однако встал и пошел за тренером. Тот, видно, очень хорошо понимал мое состояние, потому что сразу, едва мы вышли из конюшни, повернул за угол и повел меня к служебному выходу с ипподрома, но, не дойдя до забора, свернул направо и двинулся вдоль стены густого кустарника, настолько густого, что сквозь него нельзя было разглядеть ничего из того, что творится за ним. Сначала я подумал, что мы идем к спортгородку, где я частенько качался вместе с другими жокерами, наращивая мышечную массу. Мы, в отличие от обычных жокеев, которые всегда маленькие, худые и легковесные, все ребята крепкие, иначе с массипо нельзя. Оказалось, нет. Пройдя метров пятьдесят, Шанк нырнул в еле заметный просвет между кустами и оглянулся на меня, прежде чем исчезнуть за густой листвой. Я последовал за ним. Тут в кованом заборе оказался пролом, о существовании которого я не знал, хотя всю территорию ипподрома изучил, кажется, как свои пять пальцев. Дальше – стриженый кустарник где-то по пояс высотой, за ним дорога.

Шанк сидел на газоне и гладил коленку.

– Там на дороге стоит машина. Видишь?

– И что?

– Иди туда. Фон Дитрих. И, – он понизил голос до шепота, – торгуйся.

– А ты? – удивился я. Вообще-то в таких делах как-то предполагается представление, хотя бы минимальное участие в переговорах, пусть на самом начальном этапе, после чего можно и удалиться. А тут – просто какой-то гангстерский детектив. Мне стало как-то неуютно.

– Иди-иди, не маленький. Все в порядке. Тебя ждут.

Вообще-то, конечно, не маленький. И возраст, и рост под два метра – все в наличии. Однако… Ладно, черт с вами. Я встал, отряхнул колени и, посмотрев на тренера сверху вниз, пошел к дороге, к машине. О-о, машина. Это не машина, это дом на колесах. Лимузин из тех, на которых разъезжают только очень и очень небедные люди. Издалека я такие видел, но чтобы ездить в таком – нет, не приходилось. Что ж, попробуем. Все в жизни когда-то случается в первый раз, так что теперь, когда для меня начинается новая жизнь, я был совсем не прочь начать ее в салоне такой тачки. Хотя, признаюсь честно, под ложечкой у меня посасывало. Ох и посасывало.

Подойдя к лимузину, я только протянул руку к зеркальному стеклу, чтобы постучать в него, как оно исчезло, явив мне брыластое лицо с густыми бровями.

– Милости прошу, Максим, – проговорило оно хорошо поставленным голосом и вслед за стеклом пропала дверца, дав мне возможность войти в салон, что я и проделал.

– Здравствуйте, фон Дитрих.

– Здравствуйте.

Дверца вместе со стеклом вновь материализовались, скрыв нас от окружающего мира.

– Ну, поехали?

– Куда?

– Прокатимся. Не торчать же здесь. Я и так уж тут…

Он не договорил, и машина плавно двинулась с места, стремительно набирая ход. Мы сидели напротив друг друга и несколько секунд рассматривали каждый своего визави.

– Вы уже в курсе? – спросил он меня.

– В курсе чего?

– Ваши болельщики, бывшие болельщики, организуют что-то вроде анти-клуба. Секта мести, если можно так сказать.

– Для этого вы меня сюда и вызвали?

– Я? Во-первых, конечно же, нет, не для этого. Во-вторых, я вас не вызывал. Насколько я понимаю, это вы нуждаетесь в работе. Или я ошибаюсь?

– Работа мне нужна, но у вас я ее не просил, – ответил я как можно тверже. Поднимать лапки вверх перед каждым встречным я не намерен.

– Ну-ну, не будем вдаваться в детали. Это же детали, не так ли?

– Как посмотреть, – не стал я уступать.

– Так вы согласны?

– На что?

– Поработать на нас.

– Нет.

Его брови только на мгновение удивленно шевельнулись, а потом вернулись на привычное место, вернув лицу начальственную суровость и невозмутимость.

– Потрудитесь объясниться.

– Пока что ваша работа для меня кот в мешке. Я просто ничего не знаю про нее, а потому не могу и согласиться.

– Ну да, ну да. Ну что, в целом работа для вас знакомая. Только, – он посмотрел в окно, за которым проносились пригородные постройки, – не в седле, а в качестве тренера. Думаю, для вас это не проблема, не так ли?

– Не проблема.

Я столько лет с массимо, что, честно говоря, уже пару лет назад подумывал сменить жокерский камзол на тренерскую куртку. Но потом передо мной замаячил Большой приз. Домаячился.

– Хорошо. Это главное. Теперь об оплате.

– Сначала я бы хотел поговорить о месте работы и прочих деталях вроде срока контракта и его условий.

– Для вас это имеет значение? Ведь, насколько я знаю, у вас нет семьи, так что в этом смысле вас ничего не сдерживает.

– Это имеет значение для оплаты. Точнее, для ее размера.

Я был нагл, но кое-какой опыт в переговорах у меня имелся, к тому же Шанк настойчиво советовал мне торговаться. Вот я и торговался.

– К сожалению, тут есть проблемы.

– Какие, например?

Я говорил и удивлялся собственной наглости. Впрочем, не слишком сильно. Как бы там ни было, я не простой жокер, а чемпион. Пусть теперь и бывший.

– Дело в том, что если я вам расскажу все детали, то у вас не будет возможности отказаться.

– Говорите.

– Вы, конечно, слышали о программе «Сотрудничество»?

Он меня за дурака держит, что ли? Я, конечно, всегда был далек от космоса, но уж это-то каждый знает. Если без подробностей, в которых я и сам-то не очень, то речь идет о том, что Земля как цивилизация последние лет триста, что ли, яростно сближается с другими цивилизациями Вселенной, контакт с которыми удалось установить. Ну, если на мой взгляд, то что ж. Разумно. Чего делить-то? Воевать с ними, что ли? И из-за чего? Договариваться надо, сотрудничать. А страсти можно на ипподроме выплескивать, для чего жокеры и иже с ними и существуют.

– Естественно. Но какое это ко мне имеет отношение?

– На одной из планет нужен тренер хорошего класса. Это пока все, что я могу вам сказать.

Вот уж чего-чего, а такого я ну никак не ожидал. Поэтому некоторое время пребывал в растерянности. Космос? Мне? Зачем? Я привык жить здесь, на Земле. Больше того, именно в Европе. У меня есть свой, пусть и не очень большой, дом, есть друзья, привычки… Да много чего у меня есть и чего бросать я не собираюсь. Если уж серьезно посмотреть на проблему, то и с деньгами я разберусь. Напрячься, понятное дело, придется, но выход все же есть. Нет, не хочу.

– Нет.

Он сочувственно качнул головой.

– Я же вас предупреждал, – сказал он.

– Отвезите меня назад.

– Конечно. К главному входу желаете? Только хочу сказать сразу, чтобы потом не было ко мне претензий. При анти-клуб я вам сказал? Сказал. Так вот. Через несколько минут к ним в руки могут попасть снимки, на которых вы садитесь в машину, принадлежащую известному… – Он пожевал бледными губами. – Игроку. Фамилия Барашкович вам знакома? Он еще известен как Бек.

Эта фамилия мне знакома. Как и всякому в нашем деле. Минимум пятерых ходоков от него я отшил. Без грубостей, конечно. Но тем не менее отшил. И видел его неоднократно. Фон Дитрих на него ну никак не походил. Зато машина – вполне может быть. Ах ты и сука, Шанк! Теперь же фанаты меня просто на конфетти разорвут. Натурально. Достаточно появиться мне в городе или его окрестностях.

– Ладно. Можно считать, вы меня почти поймали.

– Почти?

Этот вопрос я просто проигнорировал.

– Цена. Срок. Условия.

Не прошло получаса, как мы договорились. Он на меня давил, что естественно, говорил о безвыходности и возвращался к Беку, но я торговался и, скажу не хвалясь, успешно. Если не говорить о цифрах, то свои материальные проблемы я решил и решил на много лет вперед, так что теперь все мои кредиторы заткнуться.