Текст книги "Виртуоз мести"

Автор книги: Сергей Ермаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

– Штой! – снова закричал Голубеев, услышав, как Семен продирается сквозь кусты, но не выстрелил, а просто побежал за ним, светя фонариком. Уже начало светать.

Семен увидел впереди на пригорке силуэт большого здания, похожего на церковь. До него было метров триста, но бежать придется по чистому полю. Все вокруг стало серым, медленно вступало в свои права утро, но это не радовало Семена, потому что если у Голубеева еще остались патроны, то он легко подстрелит беглеца по дороге к церкви. Еще минут пять, и станет еще светлее. Выбора у Семена не было, и он побежал. Он бежал и думал о том, что если даже у Голубеева остались патроны в стволе, то вряд ли он станет стрелять рядом с церковью. Стрельба – шумное занятие, а попы люди не трусливые.

Но Голубеев выстрелил. Сзади грохнул выстрел, и Семен почувствовал, как что-то сильно ударило в левое плечо и руку. Джемпер моментально стал мокрым от крови, и Семен упал. Голубеев сзади громко рассмеялся. Семен подумал, что можно было бы притвориться мертвым, а потом напасть, когда он подойдет и наклонится над ним. Нет, это полная ерунда. Такой трюк проходит только в кино. Нет никакой гарантии, что Голубеев, подойдя поближе с трех метров, не всадит второй заряд Семену прямо в живот.

Нужно бежать, все равно бежать к церкви. Если там есть люди, они помогут. Семен вскочил и побежал дальше, прыгая из стороны в сторону, приседая и вскакивая. Голубеев пальнул второй раз, но, видно, поторопился и промазал. Семен мысленно перекрестился. Пока подонок перезарядит свою двустволку, Семен успеет добежать. Он терял кровь, и от этого слабел. Оставалось не так много – каких-нибудь сто шагов.

Церковь глянула на него пустыми глазницами окон. Полуразрушенные стены, купола без крестов и ржавый замок на облезлых воротах. Церковь была заброшенной и в ней никого не было. Ни попов, ни чертей. Судя по лесам, приткнувшимся с одной стороны, ее начинали реставрировать, но почему-то бросили. Семен попытался протиснуться в щель между створками дверей, но она была крайне мала. Он сам не понимал, зачем лез в эту заброшенную церковь, как будто это могло его спасти.

Прямо у щели с внутренней стороны помещения лежала большая куча человеческого кала. Значит, люди как-то попадают внутрь. Немыслимо было представить, чтобы кто-то открыл дверь для того, чтобы накакать прямо на порог. Нелогично было бы думать также, что кто-то какал в щель в двери дерьмо лежало не слишком близко, где-то сантиметров в тридцати от дверного проема, и даже очень худопопый человек вряд ли смог бы так извратиться. Значит, где-то был еще один вход. Семен обежал церковь вокруг и не нашел больше никакой двери. Со стороны железной дороги медленно приближался Голубеев. Он не спешил. Знал, что Семену деться некуда. "Неужели все? подумал Семен. – Спасения нет?".

Самое время было отчаяться и принять все, как есть. Но Семен не умел отчаиваться и поэтому стал мучительно искать выход из создавшегося положения. Вернее говоря, он стал искать вход. И нашел!

Нижний ряд окон был заколочен досками, но одно из окошек было открыто. Если залезть на нижний уровень лесов, то легко можно было проникнуть внутрь церкви. Зачем? Этого Семен не знал, но что-то его тянуло внутрь. Он зацепился здоровой рукой за леса и вскарабкался на них. Пройдя по шатким доскам, дошел до окна и заглянул внутрь. Ничего не увидел, в церкви было темно. Но у Семена не было выбора, он вскочил на подоконник и прыгнул внутрь.

Глухо стукнули доски пола, который оказался значительно ниже, чем предполагал Семен. Он упал лицом вниз и вдобавок ко всему ударился головой о какие-то железки, сложенные грудой на полу. Ощупав их рукой, он понял, что, вероятно, эти ржавые железяки предназначались для ограды или для ворот. Они были острые с одной стороны, очень тяжелые, и тут Семена осенило. Он даже рассмеялся тихо своей гениальной идее, пришедшей к нему так внезапно. Схватив железку здоровой рукой, Семен подтащил ее к открытому окну и, подняв как можно выше, с силой воткнул в пол прямо под окном. Пол был подгнивший, железяка вошла глубоко, но держалась непрочно. Оконный проем возвышался над полом на высоте человеческого роста, и из окна штыря не было видно. Теперь важно было заманить убийцу внутрь.

Снаружи по настилу лесов застучали шаги, Семен отошел назад к дальней стене и спрятался за колонну. В проеме окна появился силуэт Голубеева. Он прикрепил фонарик к стволу ружья и, заглянув, сразу осветил внутреннее пространство церкви. Луч фонарика скользнул по полу, по стенам, по колоннам и остановился.

– Выходи, шука! – хрипло сказал Голубеев.

Семен не пошевелился. За прямоугольной колонной его не было видно. Семен почувствовал, что из-за раны на руке силы покидают его, и, медленно скользя спиной по колонне, сел на пол. Он ощутил, что кровь все течет из руки и из плеча. Перевязать было нечем, и он просто закрыл рану правой рукой.

Голубеев выстрелил. В пустом здании храма выстрел прозвучал оглушительно, как удар грома. Испуганные вороны стаей вспорхнули из-под купола церкви и, каркая, взметнулись в небо. Штукатурка со стены в том месте, куда попал Голубеев, разлетелась во все стороны вместе с отрикошетившей дробью. Несколько мелких кусочков больно хлестанули Семена по щеке. Он даже не вздрогнул. Он просто устал.

– Выходи, шволочь! – заорал Голубеев. – Вше равно убью!

Голубеев выстрелил еще раз. Он не жалел зарядов. Видимо, не поскупился взять с собой побольше патронов. Второй выстрел раскрошил стену гораздо дальше от Семена, чем первый. Голубеев не знал, где спрятался Семен. "Сейчас он перезарядит ружье и наверняка спрыгнет вниз, чтобы найти меня, – подумал Семен, – а перед этим посветит фонариком, куда прыгать, и обнаружит мой штырь".

– Шейчаш! Шейчаш! – приговаривал Голубеев, перезаряжая ружье.

И тогда Семен решил немедленно разозлить убийцу, чтобы тот сгоряча сделал глупость и прыгнул, не посмотрев на пол, где торчала железная пика. Семен осторожно взял с пола большой кусок отбитой штукатурки и, высунувшись из-за колонны, метнул его в оконный проем, где торчал силуэт убийцы, вставлявшего в ствол ружья патроны. И, о удача! Слава богу! Раненый Семен с первой же попытки попал мудаку Голубееву прямо по плечу! От неожиданности тот втянул голову и присел, схватившись ладонью за больное место.

– Ага! Получил, заморыш! – радостно закричал Семен. – Вот он я, за колонной! И хрен ты в меня попадешь, придурок недоношенный! Гондон! Педераст пассивный! И дочь твоя была шлюхой!

Семен специально выбирал ругательства посмачней, чтобы сильнее разозлить Голубеева. Он ничего подобного не думал про Инну. И до папашки ее ему не было никакого дела. Просто он боролся за спасение своей жизни.

– Ну, вше, шука, – прошепелявил взбешенный Голубеев, – ты покойник!

И шагнул в оконный проем. Семен вскрикнул от восторга. Маневр удался на славу.

Голубеев заметил железку, торчащую из пола слишком поздно и даже громко выругался на лету. Железка стремительно скользнула по его бедру, порвав штаны, и воткнулась под ребра, легко пробив одежду и кожу живота. А остановилась, уткнувшись в лопатку изнутри. Доли секунды Голубеев торчал на штыре, как жук на булавке, а потом с грохотом завалился на бок вместе с железякой. Эхо от его удара о пол разлетелось по храму и растаяло где-то под куполом, который отозвался тяжёлым гулом. Голубеев попытался что-то сказать, но изо рта его вырвался лишь хрип вместе с кровью, которая ручьем потекла по подбородку и закапала на пол. Голубеев нечеловеческим усилием подтянул к себе за ремень упавшее ружье и сжал его дрожащими руками.

Семен сидел за колонной и не шевелился. Когда он кинул этот камешек в противника, а затем кричал ему оскорбления, то вдруг почувствовал, как потемнело в глазах. Он потерял слишком много крови. Голова закружилась, цветные круги поплыли перед глазами, Семен хотел шевельнуться, но не смог. Он просто сидел, как будто спал и слышал в ушах монотонный гул и какой-то странный шорох. И потерял сознание.

Голубеев умирал лежа на пыльном полу, проткнутый пикой. Умирал, так и не завершив до конца то, ради чего он жил все последние семь лет. Он должен был прикончить этого сосунка, который так подло провел его. Смертельно ранил тогда, когда он, Голубеев, был уже практически на коне со знаменем победителя в руках.

У него на руках были все козыри, а у Семена ни одного. В этой партии Голубеев уничтожил все фигуры противника, поставил Семену шах и остался лишь один ход до мата, когда вдруг положение на доске изменилось, и вот уже он лежит на полу, проткнутый насквозь ржавой железякой.

Голубеев собрал все силы в кулак и пополз на боку за колонну, где сидел Семен. Пополз, волоча за собой железный штырь. Отталкиваясь от пола ногами и прикладом ружья. Смерть уже закрывала его веки, но он открывал их снова и полз. Железяка, цепляясь за неровности досок на полу, все больше вылезала из раны Голубеева и наконец вывалилась совсем. Сразу же из раны фонтаном брызнула коричнево-красная жидкость, и Голубеев закричал от боли. Он скорчился на полу, но через секунду разогнулся и пополз дальше. Оставалось всего два метра до колонны, и он доползет. Ружье заряжено, нужно только нажать на курок.

Вот уже видны ботинки Семена и его голова, склоненная на грудь. Под ним лужа крови. Похоже, что парень сдох. Голубеев открыл рот, чтобы рассмеяться, но вместо смеха выплюнул изо рта темную, как шоколад, загустевшую кровь. За ним по полу до самого окна тянулся кровавый след, перемешанный с грязью. Голубеев дрожащими руками поднял ружье и приставил к виску Семена. Он лежал, скрипя зубами, его очень сильно качало из стороны в сторону, и поэтому Голубеев не просто приставил ствол к голове, а достаточно сильно толкнул Семена, тот очнулся и открыл глаза. Здоровая рука Семена сразу же потянулась к ружью.

Голубеев занервничал, заспешил, стараясь быстрее застрелить сосунка, но не мог нащупать пальцем курок. Потом нащупал его, нажал, но курок заело, он не поддавался усилиям пальца. Просто дело было в том, что Голубеев давил пальцем на скобу курка, а сам не мог понять, отчего ружье не стреляет? Он даже завыл от досады. Вот он сидит перед ним убийца его дочери, раненый, безоружный и слабый. А ружье не стреляет. Но почему? Ведь Голубеев точно помнил, что заряжал его.

Секунды стучали в висках, финальные секунды его жизни, а он не мог захватить последнего врага с собой в могилу. Окровавленный палец скользил по скобе и Голубеев вдруг понял, что он жал не на курок. Он захотел просунуть палец в скобу, но руки тряслись так сильно, что ничего не вышло. Семен здоровой рукой прикоснулся к холодному стволу и отвел его от своей головы. Голубеев снова наставил ружье на лоб Семена. Семен оттолкнул ствол. Голубеев снова нацелился, но уже не смог удержать ружье на уровне лба и тыкнул стволом Семену в живот. Семен взялся здоровой рукой за ствол и приложив усилие вырвал ружье из рук у умирающего Голубеева, который тут рухнул на пол с локтя на который опирался. Он распластался на полу лицом вниз и безмолвно шевелил губами, то ли хватая воздух, то ли проклиная победившего его противника.

– Все, – устало сказал Семен, – последнюю страничку в твоей тетрадке я сам допишу.

Голубеев покосился на него жалостливо потухающими глазами. Печальный взгляд, направленный на Семена, застыл навечно. Голубеев не хотел, чтобы Семен дописывал последнюю страничку в его тетрадке, которую он старательно заполнял, подробно описывая подготовку и совершение каждого преступления. А Семен хотел дописать. И он допишет.

Семен положил ружье со стороны здоровой руки и попытался встать. Пол выскользнул из под ног, здоровенная колонна накренилась и со всего маху треснула Семена по голове. Затем вдруг стремительно поднялся пол и с треском врезал ему по лицу. Больше Семен ничего не помнил.

25

"Точно тебе говорю, старшина, – услышал сквозь забытье Семен вроде бы знакомый голос, – стреляли четыре раза. Два раза, похоже, на улице, и два раза точно в церкви!". Семен пришел в себя и приоткрыл глаза. Он лежал, уткнувшись носом в пол, вдыхая известковую пыль. Послышались шаги по помосту лесов, и снова тот же мужчина что-то произнес, и Семен узнал этот голос. Он принадлежал мужику-трактористу, которому он давеча дал червонец на пиво.

– Я ехал на тракторе мимо, – продолжал мужик, – слышу, палят из винтовки. Бах-бах! Ну, я развернулся и за тобой в поселок!

– Погоди ты, не тарахти, – прервал его старшина гнусавым тенорком, сейчас разберемся.

Семен решил ничего не предпринимать, а лежать, как лежал на полу. Неровен час, сельский милиционер бабахнет в него из табельного оружия с испугу, и тогда все в одну секунду полетит псу под хвост. Семен осмотрелся одним глазом и увидел, что уже рассвело, и ясный густой поток света льется в окно, куда осторожно заглянула голова в шапке.

– Так, так, – сказала голова, – вижу двух трупов на полу.

Семену было не очень-то приятно услышать, что его причислили к трупам, да еще так безграмотно.

– А может, они ранены или лежат без сознания? – спросил давешний мужик, заглядывая с другой стороны.

– Сейчас проверим, – уверенно сказал старшина.

Он прокашлялся, шагнул в центр оконного проема и, вытянув вперед руку с пистолетом, громко закричал:

– Если кто живой, всем руки вверх! Кто спрятался, выходи! Кто не спрятался, я не виноват!

Семен слегка шевельнул ногой, чтобы показать, что он не совсем мертвый.

– Гляди, шевелится тот правый труп! – закричал мужик. – Ногой дернул только что, я видел! Вон тот, который с ружьем рядом!

– Не ори, я тоже все видел, – деловито сказал ему старшина, – и ружье вижу.

– Эй, ты, – грозно обратился он к Семену, – встань и отойди от ружья на три метра. При неповиновении открываю огонь на поражение!

"Ну, вот началось, – подумал Семен, – логичные и трезвые указания".

– Считаю до трех! – крикнул старшина, стараясь придать своему голосу-козлетончику суровое звучание. – Раз!

– Да погоди ты, Петрович! – сказал мужик-тракторист. – Он же ранен, как он тебе встанет?

– Встанет, если жить захочет, – произнес старшина. – Ноги целы, значит, может ходить. Два!

Семен хотел бы встать, но не мог. Организм не слушался его. Самое большее, что он мог сделать, это опять пошевелить ногой.

– Кажись, я их узнал, обоих, – обрадовался вдруг тракторист, – этот, который не шевелится с распоротым пузом, мой сосед с нашей улицы...

– Два с половиной! – не переставал считать старшина.

– ... а тот второй, который шевелится, – продолжал мужик, – того, который не шевелится, вчера разыскивал...

– Два на веревочке! – считал милиционер.

– ...угостил меня сигаретой...

– Два на ниточке! – смущенно пробормотал старшина. Ему явно не хотелось произносить "три", или он просто забыл, что за цифра идет после цифры "два".

– ... и дал мне денег на пиво, – заключил тракторист.

– Два на волосиночке, – продолжал старшина.

– И мне вот этот говорит, что я, мол, из военкомата, – рассказывал далее мужик, – а соседу моему уже за полтинник. Какой там военкомат? Я как сердцем чувствовал...

– Два на паутиночке.... – совсем смутился старшина.

– Да выстрели ты в воздух, – предложил ему мужик, – они испугаются.

Повисла неловкая пауза.

– Я не могу выстрелить, – прошептал старшина.

– Почему? – вторя ему, шепотом же спросил и водитель трактора.

– Ты меня ведь из дома забрал, когда утром заехал? – спросил старшина.

– Ну, – ответил мужик.

– Что, ну? – рассердился старшина. – Я дома табельное оружие не держу. Не имею права.

– А это-то что у тебя в руках? – удивился тракторист. – Не пистолет, что ли?

– Пистолет-то пистолет, да только игрушечный, – ответил милиционер, из китайского набора у сына взял. Не с голыми руками же было ехать.

– Дурак ты, Петрович! – громко сказал водитель трактора. – У них-то небось ружье настоящее! А ты с пластмассовым пистолетиком тут скачешь.

– Я тебя посажу за оскорбление личности! – рассвирепел старшина. – Я, понимаешь, жизнью рискую, играю на грани фола, а ты обзываешься еще! Хрен я больше с тобой на рыбалку поеду на своем рабочем уазике! Будешь один на тракторе ездить!

– Ты не кипятись! – прервал его водитель трактора. – Я придумал, что делать. Сейчас ты прыгнешь вниз и возьмешь у него ружье, и будешь вооружен!

– Почему я? – удивился старшина.

– Ну, ты же ведь милиционер, – справедливо заметил тракторист, – а не я!

– Если б ты три года назад не утопил в болоте служебный мотоцикл на своей рыбалке, – резонно заметил старшина, – тоже был бы милиционером, до сих пор! А я, между прочим, сегодня выходной. Гражданское лицо.

– Ну и хрен с тобой! – сказал тракторист и ловко спрыгнул вниз.

Затем он, крадучись, подошел к Семену, схватил с пола ружье и отскочил в сторону. Семен спокойно посмотрел на него измученным взглядом. Тракторист немедленно наставил на него ствол ружья и молча нахмурил брови.

– Руки вверх! – закричал из окна милиционер.

– Да помолчи ты! – рассерженно крикнул ему тракторист и обратился к Семену:

– Говорить можешь?

– Могу, – хрипло прошептал Семен.

– Что случилось-то? – с интересом спросил тракторист. – Говорил, что из военкомата, а сам человека убил!

– Посмотри, – торопливо сказал ему Семен, – посмотри, у него за пазухой есть тетрадка? Или он мне наврал? Посмотри...

Водитель пожал плечами и подошел к трупу Голубеева.

– Фу! – сказал он. – За ним кишки на метр волочатся! Ты что ему, аппендицит вырезал?

– Почти, – ответил Семен.

Тракторист присел к трупу и порылся у того за пазухой.

– Нет ничего, – сказал он, – пусто.

– Смотри лучше, – попросил Семен. А может, и правда нет никакой тетрадки, и когда Голубеев хлопал себя по груди, то имел в виду, что у него все записано внутри, в сердце?

– Во, есть, нашел, – воскликнул тракторист, – во внутреннем кармане пиджака была.

– Что там? Что там? Что там? – заголосил наверху милиционер. – Покажи мне сейчас же! Я милиционер здесь, а не ты! Мне протокол составлять!

Тракторист спорить не стал, подошел к окну и отдал тетрадку старшине.

– Мужики, – подал с пола голос Семен, – мне бы в больничку. Я весь кровищей изошел...

– Тихо! – приказал ему старшина. – Без паники! У нас все под контролем.

Тракторист подал ему измятую общую тетрадь, и милиционер начал внимательно ее изучать. Читал он минут пять, листая страничку за страничкой. Семен ждал, а тракторист прохаживался по церкви, не спуская с Семена ствола ружья.

– Да, тут целый детектив, – громко сказал он, перегнувшись через подоконник, – подробно записано как кто-то из них двоих одного за другим каких-то людей убивал.

– Чья это тетрадь? – спросил милиционер у Семена. – Твоя или покойника?

– Его, – ответил Семен, кивнув на Голубеева.

– А не врешь, парень? – спросил тракторист, подходя поближе. – Точно его? Он хоть и "сыч", а на убийцу не похож. Чего ему людей убивать? К тому же ты его вчера искал, а не он тебя.

– Пятерых моих друзей он убил, – ответил Семен, – я должен был быть шестым. В своем доме он меня поймал. Потом хотел под поезд положить. Я убежал. Он в меня из ружья стрелял. Ранил. И вот здесь уже я его смог обмануть. И сам спасся.

Семен разговаривая, совсем запыхался, ему стало трудно дышать.

– А с чего это он твоих друзей стал убивать, а? – спросил тракторист, а милиционер тем временем изучал тетрадку.

– Ну, зачем вам это знать? – спросил Семен. – Будьте людьми, отвезите в больницу, а-то ведь сдохну тут.

– Сдохнешь, – кивнул головой тракторист, – если все нам не расскажешь. Вон, – кивнул он в сторону милиционера, – представитель власти. Считай, что это допрос. Иначе бросим тебя здесь и подыхай.

Семен перевернулся на спину. В общем-то чего на них злится? Приехали они почти сразу, после того, как он Голубеева железякой проткнул. Недолго Семен в церкви провалялся истекая кровью. А может быть если бы тракторист выстрелов не услышал, то пролежал бы Семен тут в церкви до вечера и окочурился.

– Ладно, слушайте, – сказал Семен и начал говорить, делая большие паузы между предложениями, чтобы отдышаться:

– Семь лет назад мы впятером изнасиловали дочку этого "сыча" вашего. Голубеева. По дурости и по пьяни. Она стала угрожать нам, что всех посадит. Один из наших тогда толкнул ее несильно. А она головой от тумбочку ударилась. Мы думали, померла и бросили ее на улице. А она жива была и замерзла. Все мы за это отсидели. А отец ее дождался нас с зоны. Всех, кроме меня, убил. Вот в тетрадке этой описал все. Эта тетрадка теперь единственная моя улика, что это не я всех своих подельников на тот свет отправил, а он Голубеев. Милиция по моему следу идет. На меня все подозрения. Голубеев так подстроил. И вещественные доказательства везде разбросал, чтобы меня замели.

Семен закончил рассказ и посмотрел на стоявшего рядом тракториста. Тот хитро улыбался. Он цокнул языком и спросил:

– Ну, ты рассказываешь, прямо, как в кино. Стало быть тетрадка эта теперь тебе дороже всего на свете?

– Дороже, – согласился Семен, уловив недобрые нотки в интонации тракториста.

– И сколько же денег ты за не дашь? – спросил он ухмыляясь.

Семен сразу даже не нашелся, что ответить и промолчал. А тракторист продолжил:

– Я тебе, парень зла не хочу. Но сам понимаешь – время такое. Все хотят заработать. Ты, вот, дорогие сигареты куришь, а мы папиросы. Это справедливо? Вот сейчас мы тебя городским ментам сдадим, а про тетрадку и словом не обмолвимся. Тогда попадешь ты, парень, под расстрельную статью. Снова на нары, а потом пуля в затылок. Ты этого хочешь?

"Вот козел! – подумал Семен. – Я здесь подыхаю, а он деньги вымогает".

– С собой у меня рублей десять только, – сказал Семен, – больше нет. Десять рублей не хватит?

Тут подал голос милиционер:

– Ты, парень, дурку тут не ломай! Разговор не о десяти рублях. Или ты свою жизнь так дешево ценишь?

– Нет у меня денег, – сказал Семен.

– У тебя нет, – продолжил тракторист, – у папы с мамой есть, у друзей есть. Насобираешь.

– Как? – не понял Семен. – И когда?

– Короче, пойми, что я тебе говорю. Будешь упрямится, мы тебя сдадим ментам, – сказал тракторист, – про тетрадку им не скажем. Расскажем только, что нашли тебя здесь раненного и этого "сыча" убитого. Кто в кого стрелял мы не знаем. Вот и выкручивайся.

– Сволочи вы! – произнес тихо Семен.

– Да, сволочи. Но такие слова на нас совсем не нужно тебе говорить, –сказал тракторист. А-то мы сейчас уедем и подыхай здесь, засранец.

– Да, что ты с ним нянькаешься, – крикнул из окна милиционер, – дело ясное. Мы его сдаем в ментовку, и начинаем ждать от него денег. Три дня проходит – лист из тетрадки вырываем и в печь, еще три дня – следующий лист сжигаем. Дольше будет тянуть с деньгами, больше улик потеряет! Пока всю тетрадь не спалим. Тогда за все убийства сам ответишь!

Когда Голубеев почил, проткнутый железякой, Семен вздохнул и подумал о том, что неприятности кончились. Но нет, похоже они продолжаются. Деньги. Сколько они хотят? В какую сумму они сами оценили жизнь и свободу Семена?

– Сколько вы хотите? – спросил Семен.

– Десять тысяч баксов, – выпалил мент.

Семен едва не рассмеялся сквозь слезы. Вот придурки! Они и десятой доли того, что просят в руках не держали.

– Не мало? – тревожно спросил у мента тракторист.

Поистине жадность человеческая не имеет предела.

– У меня столько нет, – выдохнул Семен, – и взять негде...

– Нас это не волнует, – усмехнулся тракторист, – ты в дерьмо вляпался, ты и выпутывайся. Отказываешься если, то мы поехали. А тетрадь прямо тут сейчас сожжем.

Семен задумался. Где ему взять такие деньги, сидя в тюрьме? Кто даст за него десять тысяч? Мама, которая со своей пенсией перебивается с хлеба на воду? Или Антон Сергеевич, который за свою копейку удавится? У самого-то Семена было в запасе баксов двести и все.

– Баксов двести могу вам дать, – сказал Семен.

– Ты издеваешься над нами?! – заорал милиционер. – Тебе сказали русским языком десять тонн баксов и ни франком меньше!

– Десять тонн баксов! – грозно повторил тракторист. – И ни франком меньше!

"Ну, хрен с ними, – подумал Семен, – главное тетрадку сберечь, а там видно будет".

– Хорошо, – сказал он, – десять, так десять.

Тракторист и милиционер довольно захихикали.

– Только уговор такой, – сказал им Семен, – тетрадку не рвите, листки не жгите. Все равно на эту трехомудию с поиском денег время нужно больше чем три дня. Пока я из Крестов связь с городом налажу, пока деньги найду. Продать может быть что-то придется А это быстро не делается. Когда придет человек к вам с деньгами, вы ему тетрадку отдайте.

– Отдадим, если деньги увидим, – согласился тракторист, – а ты не вздумай ментов к нам подослать за тетрадкой. Даже не думай обмолвится об ней. Нас все равно на допрос вызовут и если мы хоть краем уха услышим, что менты знают про тетрадку – пеняй на себя, сожжем ее! Фамилия моя Пономарев. Запомнить просто. Меня здесь все знают. Когда деньги насобирают твои кореша – пусть меня ищут!

– Нет, меня, – закричал старшина своему другу, – а-то ты меня напаришь! Деньги возьмешь и смоешься!

– Заткнись ты, придурок, – гневно сказал ему тракторист Пономарев, – я свою жопу подставляю, а ты тут хренотень несешь!

– Деньги мне, – повторил он Семену. – Этого придурка не слушай, мы с ним найдем как баксы поделить.

– Ладно, – согласился Семен.

Тракторист присел возле Семена и пристально посмотрел ему в глаза.

– Ну, что ж, лежи пока и смотри не подохни, – сказал тракторист, сейчас отвезем тебя в больницу. Через окно мы тебя однозначно не вытащим. Сорву замок на воротах, мы тебя достанем из церкви и в милицейском уазике добросим до города. А там сдадим ментам.

Он развернулся и пошел к окну. Там ему подал руку старшина, тракторист вылез наружу, и они скрылись в оконном проеме. Через пару минут от удара хрустнула дверь, и открылись створки. Семен, отлежавшись, смог привстать, и, опираясь на тракториста, вышел наружу и сел на заднее сидение в уазик. Они выехали на поле и поехали, трясясь на ухабах и поднимая пыль. Семен смотрел в окно и любовался на небо и солнце. Ему очень нравилось жить.

Милиционер то и дело сурово поглядывал на Семена, отвлекаясь от движения. Тракторист сидел молча и смотрел только вперед, сжимая ружье. И вот, выезжая на асфальтированную дорогу, их уазик нос к носу столкнулся с двумя милицейскими машинами с мигалками, едущими им навстречу. Видимо, не один только тракторист слышал ночные выстрелы в лесу. Машины остановились, из них стремительно выскочили ОМОНовцы в бронежилетах и в касках.

Тракторист, увидев ОМОНовцев, радостно улыбнулся и неосмотрительно сделал глупость. Он вылез из автомобиля с ружьем наперевес. И тут же один из ОМОНовцев без предупреждения выпустил автоматную очередь у него над головой.

– На землю! – скомандовал ОМОНовец. – Лицом вниз! Оружие брось в мою сторону!

Тракторист покорно выполнил указание и через долю секунды уже лежал носом в грязи, а злополучное ружье подобрал суровый ОМОНовец. Стражи порядка окружили машину. Выволокли за шкирку милиционера, который тоже радостно улыбался и кричал:

– Спокойно, без рук! Я при исполнении! Мы задержали опасного преступника!

Ему немедленно дали поддых сапогом и пару раз стукнули головой о капот машину, а затем положили на землю рядом с трактористом. Коля понял, что ему лучше пока больше ничего не говорить. Семен к тому времени чувствовал себя уже настолько хреново, что на приказ выйти из машины и лечь на землю отреагировал как смог. Он попытался встать, тут же потерял сознание и вывалился в открытую дверь машины прямо под ноги суровым стражам порядка. Один из ОМОНовцев схватил его за шиворот и волоком потащил к машине.

– Всех в отделение! – скомандовал самый главный ОМОНовец.

Милиционера и тракториста, невежливо попинывая, подняли с земли и затолкали в машину вместе с Семеном, которого бросили на пол в фургоне ОМОНа. Незабинтованная рана немедленно начала кровоточить. Семен был без сознания и лежал на полу без движения. И это было очень плохо. Потому, что именно сейчас, в эти минуты он мог бы попросить ОМОН немедленно изъять злополучную тетрадь у вымогателей. Но Семен был без сознания. А тетрадка покоилась под сидением УАЗика.

Милиционер снова подал голос.

– Он преступник, – сказал он главному ОМОНовцу, указав пальцем на Семена, – мы его задержали.

– Разберемся! – ответил ему нелюбезный командир стражей порядка и добавил:

– Заткнись!

Милиционер Петрович, хоть и не слыл по своему поселку слишком умным, а все-таки понял, что заикаться о своих правах ему сейчас не стоит, а лучше безропотно ехать, куда везут. Тракторист понял тоже самое. Автомобили ОМОНа развернулись и помчались в направлении города. Один из ОМОНовцев сел за руль кобринского милицейского УАЗика и поехал на нем вслед за своими.

Далее действие завертелось быстро. Тракторист и милиционер сначала были обысканы и слегка побиты для ума, далее их вызвали на допрос, где они в деталях описали картину происшедшего. Стало ясно, что эти двое являются лишь невольными свидетелями убийства в церкви и поэтому наподдали им зря. Но такие судебные издержки иногда случаются во всепоглощающей борьбе с преступным миром, поэтому перед ними никто не извинился, их просто отправили восвояси.

Тетрадка с записями Голубеева лежала на своем месте в служебной машине под сидением. Было видно, что в машине произвели обыск, но, видимо, поверхностный и недобросовестный. Важная улика не пострадала. На руках у свидетелей остался главный козырь, нужный Семену для спасения. Но рассказать об этом Семен не мог.

Из-за большой потери крови и перенесенных им приключений, он впал в кому и в беспамятстве был отправлен в изолятор. Ему и оказали первую медицинскую помощь. Дело об убийстве в церкви мирного гражданина Голубеева получило свой старт.

27

Семен пришел в себя через неделю после происшествия. На первом же допросе он рассказал следователю все, что знал о череде убийств и как самому ему удалось избежать расправы над собой. Следователь слушал с недоверием. Официальная версия следствия, до случая убийства в церкви была совершенно иной.

И звучала она примерно так. Не какой-то Голубеев, а именно Семен по непонятным причинам вдруг начинает убивать своих подельников одного за другим. Факты были налицо. Записная книжка Семена найдена в ларьке, где произошло убийство Алика. Именно Семен находился рядом с Кириллом в тот момент, когда тот свалился с проткнутым заточкой животом. Стало быть он его и убил. Мало того – на опознании Матвеич, сторож завода, где работал покойный Василий, поразмыслив, указал именно на Семена. То ли его подучили так в милиции, то ли перепутал сослепу.

Таким образом четыре убийства, включая и умерщвление Голубеева, практически не нуждались в дополнительном расследовании – для следствия было очевидно, что их совершил Семен. Оставалось доказать причастность Семена к еще двум преступлениям – замерзшей Таньке и пропавшему Бомбе.