Текст книги "Акулы шоу-бизнеса"

Автор книги: Сергей Ермаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Святогор взял у Татьяны ее трубку, набрал номер Снежаны и стал ждать. Девушка действительно ответила, хотя и не сразу и, видимо, со сна, хотя на дворе был уже полдень и народ спешил в кафе отобедать.

– Снежана, это Святогор, – начал торопливо говорить в трубку звукооператор, – помнишь, который встречался с Анжеликой. Не бросай трубку, у меня к вам есть деловое предложение, баксов штук на сто.

– Какой Святогор, не знаю я никакого Святогора, – ответила девушка, зевая.

– У нас в студии сейчас заканчивает записывать свой альбом певец Алмаз, – продолжил говорить Святогор, не обращая внимания на то, что она якобы его не узнала, – у меня есть исходник этого материала – все песни его нового альбома. Я хочу их продать и заработать на этом деньги. Передай эту информацию Анжелике, пожалуйста. Она номер моего телефона знает, пусть позвонит. Есть шанс хорошо заработать.

– Не знаю я никакой Анжелики, – ответила девушка, – и не звоните сюда, больше!

В телефоне запищали короткие гудки. Святогор протянул Татьяне трубку обратно, но она жестом показала ему: мол, оставь себе телефон, вдруг Анжелика позвонит на этот номер.

– Думаешь, она мне позвонит? – с грустной миной спросил Святогор. – Снежана-то сказала, что она и меня не знает, и Анжелику не знает. Да и вообще она спросонья была, сейчас снова рухнет спать и забудет о разговоре.

– Все она поняла и узнала, – ответила Татьяна, – и номер этого телефона в ее трубе наверняка остался. Снежане просто нужно сообразить, о чем речь шла, а когда она сообразит, что разговор шел о новом альбоме Алмаза, на котором можно неплохо заработать, – сто процентов она тебе перезвонит.

– Увидеть бы мне Анжелику хоть еще раз, – мечтательно произнес Святогор. – Хотя бы издалека…

– И думать забудь о ней! – рассердилась Татьяна. – Она тебя кинула в прямом смысле, и на деньги кинула. Она не любила тебя никогда, только использовала! А ты до сих пор страдаешь? Ты что, свой разговор с Бальганом забыл? Он же теперь до конца твоей рабочей жизни из твоей зарплаты две трети будет вычитать в счет покрытия убытков! И никуда ты не денешься от него, будешь теперь, как крепостной, пахать на него забесплатно. И все это из-за Анжелики!

– Все равно я ее люблю и ничего с этим поделать не могу, – развел в стороны руки-грабли Святогор, – вот понимаю все, а поделать ничего не могу…

– Главное, чтобы ты дело своей любовью не испортил, – сказала Татьяна, – а если она тебе перезвонит, сразу же мне звони, даже если я буду на гастролях. А если встречу назначит для передачи материала, звони моему отцу, я сегодня постараюсь с ним встретиться и ввести его в курс дела. Ну а когда ты с Анжеликой встретишься, якобы для передачи ей компакт-диска с песнями Алмаза, мой отец рядом будет, от него она не уйдет. А теперь поехали-ка перекусим в ресторане. Я угощаю, потому что теперь ты у Бальгана в долговой яме сидишь, жировать тебе не получится.

– Да я и раньше-то не жировал никогда… – с тяжелым вздохом ответил Святогор.

* * *

Арсений Львович был в бешенстве от того, что лишился одного из своих складов и понес огромные убытки. Он даже подбивал Краба за деньги поджечь склады Ромы Валидола и его друзей. Притащил ему какие-то списки с адресами и картами местонахождения складов и офисов этой компании, оставил их Крабу для изучения, но Краб при Львовиче даже не глянул на эти адреса. А когда Львович вернулся, ответил, что на должность телохранителя он еще как-то катит, а вот на террориста уже никак. И поэтому ничего поджигать, взрывать и громить не будет.

– Ладно, забудь, – хмуро брякнул Арсений Львович, – пошутил я…

И свои карты с адресами спрятал в сейф. Но Краб успел их себе скопировать в двойном экземпляре.

А через двое суток после того, как милиция прикрыла склад Арсения Львовича, в офис к нему прибыл самолично Веня Бирюлевский со своими «кабанами» и напомнил о том, что надо погасить долг перед Ромой Валидолом. Львович сослался на то, что он и так уже пострадал – ведь милиция прикрыла его склад и уничтожила огромную партию товара, но Веня на это лишь пожал плечами, мол, какая связь между тем, что милиция обложила его склад, – это личные Львовича проблемы, а долг – он же платежом красен. Краб при разговоре не присутствовал, сидел в приемной вместе с двумя пышнотелыми и грозными «кабанами», которые прибыли вместе с Веней, и просматривал свежую прессу. Дверь в кабинет Арсения Львовича была приоткрыта, поэтому можно было слышать все, что говорится там.

Веня терпеливо убеждал Арсения Львовича в том, что еще один из трех его складов нужно передать Роме Валидолу в счет погашения долга. А Львович упрямо твердил, что он ничего не должен, что все это подстава и он будет разбираться с этим, а потом и вовсе понес какую-то галиматью о том, что он будет обращаться в суд, дабы восстановить справедливость.

– Ну что ты из себя дурака-то строишь? – устало спросил Веня. – Весь товар, из-за которого сыр-бор между тобой и Ромой, был нелегальный, из Китая же гнали вагоны с контрафактными фильмами и дисками. Какой суд, ты что городишь-то?

Но Арсений будто и не слышал, продолжал говорить свое. Видимо, Веня устал уже убеждать Львовича в том, что надо подчиняться установленным порядкам, поэтому он резко встал со стула, выдернул из кармана джинсов металлическую телескопическую трубу, которая с жутким звоном раскрылась, стала длиной в полметра, и потом с хорошего замаха врезал ею прямо по столу, за которым сидел Арсений, раздробив на части мобильный телефон. Львович вздрогнул всем телом, вскочил со стула, повалив его, и прижался к стене.

– Перешибу, как соплю, – со спокойной холодностью пригрозил Веня Львовичу дубиной.

Но ударил своей телескопической трубой не по его трясущемуся тельцу, а стал громить на столе у Арсения Львовича компьютер, на котором тот до визита бандитов миролюбиво раскладывал пасьянс. Львович, увидев, как искрится и разлетается на куски его дорогостоящая офисная техника, неожиданно побелел, свалился на пол и стал биться в припадке, пуская слюни и при этом крича:

– Я эпилептик, у меня приступ, вызовите врача!

Веня еще на зоне, где ему в молодости пришлось отсидеть два года за драку, насмотрелся подобных трюков, поэтому на верещание и призывы о помощи Львовича никак не реагировал – он-то знал, что при приступе эпилепсии обычно не кричат и не зовут на помощь, а только скрипят зубами. И тут за спиной Вени двери в кабинет скрипнули, и показался Краб. Львович, который валялся за столом и старательно изображал припадочного, пуская слюни, этого не видел.

– Э, – удивился Веня, – как ты сюда вошел? Я же своим кабанам сказал никого сюда не впускать. Где они?

– Там… лежат, – кивнул Краб назад на приемную.

– Как лежат, ты чего мне тут втираешь? – рассердился Веня. – Еще скажи, что это ты их там «положил»!

Краб ничего не стал отвечать – пожал плечами.

Когда двадцать минут назад Веня прошел в кабинет Львовича, с Крабом в приемной остались два Вениных бойца – два настоящих откормленных кабана, массой под центнер каждый, похожие на борцов сумо. Один из них, громко хлюпая, пил безалкогольное пиво прямо из банки, которая смотрелась в его руках, как наперсток, а второй сосредоточенно ковырял в носу. Краба, сидящего за столом выставленной на час из приемной секретарши, они в упор не видели, словно он был каким-то предметом мебели, а не человеком. Жирный кабан допил свое пиво, демонстративно рыгнул, смял банку в широкой ладони и бросил ее на стол Крабу, как в помойное ведро. Краб поднял искореженную банку, осмотрел ее со всех сторон и потом перевел взгляд на кабана, который, приподняв футболку, почесывал свой живот.

– Ты с этим делом давай завязывай, – проникновенно посоветовал ему Краб, – безалкогольное пиво – первый шаг к резиновой женщине.

– Что? – возмутился кабан так, как будто это не Краб сказал, а табуретка заговорила.

Второй перестал ковыряться в носу и гоготнул, как рождественский гусь. И в это время Краб как раз и услышал громкий удар из кабинета Львовича и решил заглянуть туда. Тогда тот из кабанов, что пил пиво, грубо оттолкнул его, но Краб поймал его пальцы, вывернул руку и ребром ладони врезал ему по шее сбоку. Таким ударом Краб ломал трехсантиметровую доску, а шея у кабана хоть и была толщиной с унитаз, но удара не выдержала. Бандит, как рыба, вытащенная на сушу, стал хватать воздух ртом, а Краб ударил его между ног, добавил с двух сторон ладонями по ушам, а потом боднул головой в кончик носа. Когда глаза кабана закатились от удара, он принялся за второго бандита.

Тот кинулся на Краба, пытаясь прижать его к стене, но сам протаранил эту стену головой, направленный умелым блоком Краба. Через пять секунд он уже сполз по этой самой стене, измочаленный кулаками и ногами Краба, как отбивная котлета. Дрался с кабанами Краб довольно шумно, но и из кабинета Арсения Львовича доносились удары, треск и хруст, поэтому громящий оргтехнику Веня не услышал, что, пока он махал своей железной палкой, в приемной тоже происходила какая-то возня. Поэтому он так и удивился, увидев Краба в дверях. Он намеренно взял с собой двух борцов вольного стиля, чтобы они завязали в узел заносчивого морпеха, если он посмеет даже что-то вякнуть, а вот получилось так, что морпех без шума и пыли уложил его спортсменов «поспать».

После того, как Краб вошел в кабинет своего шефа, следом, боднув головой дверь, на четвереньках вполз тот кабан, которого Краб бил первым. Он схватил Краба за ногу и попытался укусить. Очевидно, ему было очень досадно потерпеть поражение. Он рычал, как раненый вепрь, вцепившись зубами в плоть, но Краб нагнулся и с размаху врезал ему по макушке кулаком. Удар был достаточно сильным, бандит разжал зубы, медленно съехал вдоль голени Краба и уткнулся носом в его ботинок.

– Слушай, ты вообще понимаешь, что себе смертный приговор подписал? – поигрывая дубиной, спросил Веня, у которого в глазах забегали тревожные огоньки. – Ты на кого руку поднял, профура ванильная?

Оружия-то огнестрельного с собой Веня не взял, а руками и ногами с этим морпехом ему будет точно не совладать. Позора поражения потерпеть Веня никак не мог. Вот так ползать, как ползал только что его кабан, в собственных соплях и крови, – такого Веня по статусу своему уже позволить не мог, оттого и встревожился.

– Слушай, Веня, если у тебя такие плохие бойцы, может быть, я тебе подойду? – миролюбиво спросил Краб, присаживаясь на краешек стола. – Возьмешь к себе на работу? Ты же мне как раз это и хотел предложить на футбольном поле возле ворот, или я ошибся?

Веня понял, что морпех его бить не собирается, наоборот, он весьма уважительно заговорил с ним, потому статус свой Веня сегодня не потеряет. Да и прав был Краб, спросив про предложение на футбольном поле, – Вене и правда хотелось бы такого бойца иметь у себя в рядах, а не в рядах противника. А то ведь подписался за какого-то фармазона Львовича, который ни слов, ни кулаков не понимает. Но Веня сделал вид, что разговор ему не интересен. Конечно, сразу соглашаться – себя не уважать.

– А как же я, Петр Петрович? – высунул растрепанную голову из-за стола Арсений Львович. – Ты же сказал, что друзей не продаешь?

– Так то друзей, – ответил Краб, – а какой ты мне друг? Ты сам первый меня предал.

Львович скорчил кислую мину и съехал обратно под стол, Веня усмехнулся, сложил свою металлическую палку, посмотрел на Краба долгим немигающим взглядом, а потом на едва встающего с пола своего бойца и сказал:

– Ладно, пошли с нами, Петр Петрович, переговорим по-деловому, а там и решим – будем мы с тобой одни щи хлебать или все-таки придется тебя ракам скормить в подмосковном пруду…

Краб уже понял, что никаким ракам его не скормят, Веня в нем несомненно заинтересован, а у Краба появился шанс подобраться поближе и к Гомункулу, и к самому Магниту. Сначала у него был план узнать всю «пиратскую» систему и всех людей, в ней вращающихся, чтобы всю эту «вертикаль» сдать родным органам, но теперь у него появилась мысль выйти на самого Магнита и попробовать вытрясти из него деньги, которые он должен Татьяне и Бальгану за альбом.

В самом деле – какой смысл, что Магнита привлекут к уголовной ответственности? Если еще и привлекут с его связями. Но даже если его и посадят, то срок будет смехотворный, а дело его будет продолжать жить и без него. Нет, лучше прижать Магнита к теплой стенке да стребовать с него долг. Но для этого нужно еще узнать, кто такой этот Магнит – депутат Госдумы или какой-нибудь криминальный авторитет, что в принципе одно и то же.

Глава 9

Первым делом, поступив на «службу» к Вене, Краб запечатал в конверт все данные по складам и криминальным дорожкам контрафакта, полученные им от Львовича и которые он успел скопировать. Забежав на почту, отправил это все заказным письмом без обратного адреса прямо в руки капитану Загорскому, сделав предварительно себе самому еще одну копию. Краб хотел проверить правдивость слов Арсения Львовича о том, что Загорский не в «колоде». Если он правда не связан с «пиратами» одной нитью, то какие-то наезды на склады все-таки будут, и у Краба появится надежда разрешить проблему законным путем без собственного вмешательства в борьбу против «корсаров» звукозаписывающей индустрии.

Два кабана, которых Краб избил в приемной, обижались на Краба недолго, наоборот, на следующий же день они подошли к нему в офисе, который занимал Веня под вывеской ОАО «Спринт», и попросили показать им пару приемов. А тот, который пил безалкогольное пиво, даже пояснил, что он вынужден пить такое пиво, потому что алкоголь ему противопоказан, ведь он наращивает мышечную массу в спортзале с помощью анаболиков. А стероиды со спиртным несовместимы. И женщин он любит живых, а не резиновых.

Краб не стал отклонять их предложение о дружбе и показал им пару безобидных приемов – мало ли, придется еще раз сцепиться, так ни к чему учить эти две тушки хорошо драться. В ОАО «Спринт» никто ничего особенно не делал, кроме, естественно, начальства. Кабаны целый день смотрели по телевизору канал «Спорт», раскладывали пасьянсы на компьютере и каждый час жрали быстрорастворимую лапшу. Только всеобщий шеф Веня сидел на телефоне и все время «тер базары», как он сам выражался. После обеда он позвал к себе Краба на разговор. Закрывшись от посторонних ушей плотной дверью, Веня стал объяснять первое задание Крабу.

– Поедешь с нашим человеком на Украину, – говорил он, параллельно пытаясь набрать на телефоне чей-то номер, – там хохлы вообще оборзели. Мы им сто раз говорили, что русский шансон – это наша нива и мы ее пашем, а они все равно штампуют диски и кассеты с нашим шансоном и везут сюда, в Москву, на продажу. Пару раз мы их товар перехватывали, но все равно просачивается то тут то там, нужно предупредить последний раз по-серьезному. Но от тебя никого бить не требуется, просто наш человек будет с ними говорить, а ты подстрахуешь, чтобы без проблем встреча прошла.

– Слушай, объясни мне, если и мы делаем «пиратский» шансон, и хохлы тоже правообладателям этого самого шансона не платят, то какая между нами и хохлами разница? – спросил Краб. – И мы, и они артистов, которые этот шансон создают, обдираем.

– А разница такая, – ответил Веня, – что Москва – это наша территория, а они пусть у себя в Хохляндии сидят и не высовываются, – и потом, прищурившись, спросил: – А ты что, Петр Петрович, честный дядя, что ли? Тебе-то какое дело до этих артистов? О своей заднице думать надо прежде всего, о ней никто, кроме тебя, не позаботится. Это раньше был коллективизм – все общее, каждому по чуть-чуть все же перепадало, а теперь мы демократию строим, где каждый за себя и выкарабкивайся, как хочешь. И еще запомни: слово «честный» в нашей стране синоним «дурак». Что честный, что дурак – одно и то же. Вот и думай, есть тебе дело до того, купил себе Киркоров новый «Кадиллак» или нет, ты ж вроде не дурак малолетний, дядя взрослый, размышляй и делай выводы. Ладно, хватит философствовать, выезжаешь сегодня вечером вместе с нашим человеком на поезде, вернешься послезавтра. Задача ясна?

– Куда уж ясней, – кивнул Краб и поинтересовался: – Хочу спросить у тебя, а что теперь со Львовичем будет?

– А что с ним будет, ничего с ним не будет, – ответил Веня, – знаешь, Петрович, ведь дурак – он же хуже злодея. Злодей хотя бы делает передышку иногда в своих злодействах, а дурак, который еще и уверен, что он непогрешимый, никогда не останавливается – только гадит и гадит. Конечно, Львовича теперь уберут от дел, склады его и дорожки, по которым «караваны» наши идут, передадут другим, тому же Роме Валидолу. А ты что подумал, мы его убьем? Нет, Петр Петрович, кадры для нас решают все, а кадров хороших нет. И хоть Львович и мудак конченый, но опыт у него есть, хватка есть, посадим его на долги, и будет он у нас работать, как миленький, чтобы долги отдать. Правда, уже не на руководящей должности, а так, на побегушках – принеси-подай, пошел на хрен, не мешай. И слушай, мне тебя называть Петр Петрович как-то несподручно. Будешь ты у нас Петруччо, понял?

– Да мне все равно, – ответил Краб.

– Ну, тогда давай собирайся, – сказал Веня, – вот тебе билет на поезд, поедешь в люксе, и вот еще конвертик. Тут пятьсот долларов на мелкие расходы, твои командировочные.

Краб сунул конверт в карман и глянул на билет, выписанный на его имя. Поезд был «Москва– Львов», и Краб поинтересовался, до конца ли они поедут или где на промежуточной станции надо выйти? Веня рассмеялся в ответ и сказал, что, мол, до конца, до самого славного города Львова. А потом порекомендовал ему обзавестись русско-украинским разговорником, потому что на Западной Украине не особо русских жалуют, особенно москвичей.

– Да бывал я на Украине раньше, – ответил Краб, – в пределах поверхностного общения знания у меня имеются, обойдусь как-нибудь без разговорника.

Вечером Краба подбросил до вокзала один из тех кабанов, которых он побил в приемной у Львовича. Обида была уже забыта, кабан на Краба не сердился, даже проводил до самого вагона. Каково же было удивление Краба, когда он узнал в своем попутчике того самого усатого, которому прошелся по ребрам при разговоре в ресторане! Усатый был нахмурен и молчалив. Поезд тронулся, а он все сидел, уткнувшись носом в окно. Заглянула проводница, спросила – будут ли они пить чай. Краб заказал два стакана и, когда принесли, подвинул один Усатому. Тот с неприязнью взглянул на чай и снова отвернулся.

– Ладно тебе дуться, как гимназистка, которую за ягодицы ущипнули, – сказал Краб, протягивая ему руку для мировой, – сам понимаешь, служба такая у меня, за хозяина заступаться. Теперь вот с тобой еду, и надо будет, так и за тебя кому хочешь ребра переломаю, если в том надобность возникнет. Петруччо меня Веня окрестил, а тебя как звать?

Усатый с неприязнью посмотрел на Краба, но все же протянул ему руку через стол и вяленько, с неохотой пожал.

– Меня Гоша зовут, – ответил он, – Гоша Граммофон.

Видно было, что Краб ему неприятен, себя он считает величиной, а его туалетной бумагой. Краб, видя такое отношение, решил подурачиться и преувеличенно поиграть роль мичмана Карабузова, чтобы досадить обидчивому попутчику, который никак не хотел идти на контакт.

– А это в смысле, Граммофон, что выпить любишь, там по сто грамм? – притворился, что не понял значения клички, Краб.

– В смысле, что пластинки от граммофона собираю, – сердито ответил Гоша.

– А, извини, – покачал головой Краб, нагибаясь через стол поближе к Гоше, – я как-то не понял сразу, думал, где грамм, ну там и сто грамм, сам понимаешь. Я вообще от вашей музыки далек, как Парагвай от Антарктиды. Вот строевая песня мне нравится, – и он запел очень громко, не всегда попадая в мелодию, но зато отлично попадая в такт: – «У солдата выходной, пуговицы в ряд, ярче солнечного дня золотом горят!»

Усатый Гоша Граммофон сморщился от этого пения, как от зубной боли, и едва удержался от желания заткнуть уши. А Краб заметил, что, наверное, все-таки Гошу назвали Граммофоном не за то, что он пластинки собирает, – рожа у него была круглая, как труба граммофона, а челюсть тяжелая и квадратная, как сам граммофон. И так он недовольно сопел, поглядывая на Краба, что тот не удержался, чтобы не начать его подкалывать.

– Песня про выходной хорошая, конечно, – сказал Краб, прекратив глумиться над Гошиным слухом, – шагать строем под нее очень хорошо. Но мое личное мнение, как заслуженного мичмана, таково, что у солдата выходных быть не должно. Он должен все время Родине служить без выходных и отпусков. Копать яму от забора и до обеда, а плац подметать ломами, чтобы уставать. А ты в каких войсках служил?

– Я вообще не служил ни в каких войсках, – неохотно и с раздражением ответил Гоша, было заметно, что разговор ему не нравится, – на хрена мне это надо было два года терять? Я в институте учился.

– Такой здоровый детина и в армии не служил, – покачал головой Краб, – мне бы тебя в роту, я бы тебя научил…

– Да пошел ты со своей ротой знаешь куда! – рассердился Гоша. – У меня плоскостопие и пиелонефрит.

– Писаешься? – сочувственно спросил Краб, чем абсолютно вывел Граммофона из себя.

– Слушай, отстань от меня! – завопил он. – Я вообще не хотел, чтобы ты со мной ехал, это Веня тебя мне навязал, понял? Поэтому не приставай ко мне и заткнись!

Гоша Граммофон рухнул на полку и демонстративно отвернулся к стене. Краб не стал к нему больше приставать, хотя без взаимопонимания ехать на такое дело, которое им поручено было, нельзя. Ведь все-таки они ехали в стан врагов. Хоть ехали и с «белым флагом» переговорщиков, но все-таки к злобным и не соблюдающим конвенции украинским «пиратам». Краб подумал о том, что завтра, хочет этого или не хочет Гоша Граммофон, а подружиться им придется. Иначе из-за стола переговоров их обоих могут вынести на банальных пинках ногами. Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдет – как говаривал классик.

* * *

Татьяна приехала с концертов в Питере на поезде «Красная стрела», добралась до своей квартиры и завалилась спать. Она намеревалась проспать весь день до вечера, потому что зверски устала – у нее было два концерта за ночь в разных клубах Северной столицы, она вымоталась и энергетически выжалась, как лимон.

Но только лишь она заснула, как раздался звонок в дверь. Татьяна натянула на голову подушку, бормоча себе под нос проклятия, что ей не дают поспать, – она никого не ждала, отец прислал ей на телефон сообщение, что он уехал на Украину и вернется через пару дней, поэтому и приходить к ней было некому. Настырный гость все звонил и звонил. Татьяне ничего не оставалось делать, как встать и направиться к двери, по пути ругаясь на то, что звонок в дверь нельзя отключить так же, как телефон. Она посмотрела в глазок и увидела на лестничной площадке довольную физиономию Бальгана, который держал в одной руке ананас, а в другой белый полиэтиленовый пакет, полный и круглый, как шар.

– Сова, открывай, медведь пришел, – довольный, крикнул Бальган, цитируя детский мультик советских времен, – принес тебе продуктов и радостную весть.

Татьяна повернула ручку замка и впустила продюсера. Она была только в трусиках и коротенькой футболочке, но Бальгана совсем не стеснялась. Иногда на сборных «солянках» в какой-нибудь закулисной гримерке артистам приходилось в такой тесноте переодеваться, что все уже были практически нудистами. Да и с Бальганом у Татьяны были чисто деловые отношения, никаких иных связей, кроме деловых. Продюсер «отрывался» на молоденьких певичках, приезжающих из провинции за сладкой московской жизнью и попадающих прямиком в лапы Бальгану, который сулил им горы золотые, а потом банально бросал.

Обычно Бальган на Татьянины прелести никак не реагировал, потому что она была не в его вкусе, как он утверждал. Он любил высоких, длинноногих, с большой грудью и осиной талией. Преимущественно голубоглазых блондинок. Татьяна же была среднего роста, размер груди второй, талия присутствовала у нее, конечно, но никак не осиная. В общем, была она девочкой симпатичной, но на фотомодель стандарта 90-60-90, которые так нравились Бальгану, никак не тянула. И в общем-то это ее ни капли не расстраивало. Но сегодня Татьяна хоть и спросонья, но все же заметила, что он как-то необычно поглядел на ее бедра, на стройные ноги и на грудь, которую облегала тонкая ткань футболки.

– Ты что, Бальган, пост соблюдаешь? – спросила Татьяна, зевая.

– В каком смысле? – не понял продюсер.

– А в том, что пялишься на меня, будто к тебе на прослушивание давно никакая фотомодель не забегала, – ответила Татьяна.

– А-а, вот ты о чем, – рассмеялся Бальган, – а чего бы не посмотреть на хорошее женское тело?

– Раньше ты моего тела как-то не замечал, – сказала Татьяна, накидывая халатик, – что, озарение снизошло?

– Да, м-м, гы-гы, – невразумительно ответил Бальган, прошел на кухню без приглашения и стал выкладывать на стол фрукты и полуфабрикаты, – я вот думаю – ты проснешься, а в доме шаром покати и покушать нечего, решил вот тебе привезти поесть.

– Спасибо, конечно, за заботу, – сказала Татьяна, – но я выспаться хотела, а ты меня разбудил. Проснулась бы, тогда и пиццу себе заказала. Не затем ты пришел, чтобы меня накормить. Что я, не вижу, тебя аж распирает, что ты дождаться не мог, когда я проснусь. Так что не мути воду, а рассказывай, чего тебе от меня нужно.

Бальган опять хохотнул, присел на табуретку в кухне, достал из кармана пачку сигарет и, закурив, покачал головой с таким умным видом, будто он был Ньютон и ему только что упало на голову яблоко. Или нет, он был больше похож на Архимеда, который выпрыгнул из ванны. Конечно, Бальган пришел не просто так, он принес радостную весть – это было написано у него на лице. Однако то, что казалось радостным Бальгану, не всегда радовало Татьяну. Она присела напротив Бальгана за столом, выудила у него из пачки сигарету и тоже закурила.

– Вчера, пока ты была в Питере, мне позвонили с очень хорошим предложением из офиса господина Сметанина, – начал свое повествование продюсер, – ты хоть знаешь, кто такой Сметанин?

– Олигарх какой-то вроде, видела по телевизору, – ответила Татьяна.

Ей зверски хотелось спать, а Бальган этого не хотел понимать. Она бы с удовольствием сейчас выпила чашечку кофе с сигаретой, но тогда ведь точно не уснет, когда Бальган наконец покинет ее дом.

– Какой-то! – всплеснул руками Бальган. – Надо же так сказать! Не какой-то, а один из тех самых, кто входит в список журнала «Forbes» в числе самых богатых людей России!

– И что он сказал тебе, раз ты так радуешься? Что ты его внебрачный сын и после его смерти унаследуешь его миллионы?

– Все б тебе подкалывать, язва, – в шутку погрозил пальцем Татьяне продюсер, – мне звонил не он сам, а его заместитель. И сказал, что Сметанин через несколько дней будет отмечать свой день рождения, а праздновать его будет, катаясь на своей яхте по Москва-реке в компании своих друзей-олигархов до Учинского водохранилища, где на берегу стоит его вилла. Там будет множество людей, которые на самом деле решают, куда и как двигаться России. Меня тоже пригласили.

– Ты тоже решаешь судьбу России? – усмехнулась Татьяна.

– В какой-то мере, – серьезно ответил Бальган, – но главное состоит совсем не в этом. Оказалось, что Сметанин слушает в машине, и в самолете, и на яхте только твои песни и вообще чуть ли в тебя не влюблен. Вот друзья его и решили сделать ему подарок – пригласить тебя для выступления. Споешь там пару-тройку песен на яхте, потом у олигарха дома на вилле, он заплатит хорошо, мы хоть немного еще из долгов вылезем.

– Бальган, мы же с тобой решили, что я на всяких такого рода частных сабантуях не выступаю, – нахмурилась Татьяна, – это же даже в контракте записано! Только на концертных площадках, специально для этого оборудованных. Ты бы еще мне в сауну предложил съездить, там спеть для бандитов!

– Подумаешь, контракт, – отмахнулся Бальган, – в контракт можно и изменения внести, ничего страшного. Некоторые вон и конституцию меняют под давлением обстоятельств, а ты про какой-то контракт говоришь.

– Не буду я петь на яхте для снобов! – категорически отказалась Татьяна. – Моя публика совсем другая!

– Дура ты глупая! – воскликнул Бальган. – Это же твой шанс! Сам Сметанин хочет тебя! Это же такой потенциальный спонсор! Уважь его один раз, и он тебе потом столько денег отвалит! Покатаешься с ним на яхте, выпьешь шампанского, ну и так далее…

– Не поняла, – медленно произнесла Татьяна, – ты о чем сейчас говорил – о выступлении или?..

– Слушай, никто тебя ни к чему не склоняет, – ответил Бальган, – покатаешься на яхте, на вилле у него побываешь, посмотришь хоть, как люди живут. Споешь на концерте, а может быть, этот олигарх тебе и понравится. Он не старый еще, ему всего сорок восемь.

– А-а, значит, я правильно поняла, – догадалась Татьяна и стала приподниматься из-за стола, – ты хочешь меня под денежный мешок подложить, скотина? Сутенером заделался! То-то ты на меня так сегодня пялился. Присматривался, за сколько продать меня можно?

Бальган, который знал, что у Татьяны рука тяжелая, предусмотрительно отклонился назад. Он стал убеждать ее, что ни к чему предосудительному Татьяну не склоняет, просто хочет устроить ее судьбу. Стал рассказывать, что за каждым из певцов или певиц сейчас стоит серьезный спонсор – или папа, или муж, или любовник, потому что вложения в шоу-бизнес нужны большие, а вот «выхлоп», или навар, – он раз на раз не приходится. Бывает так, что вложен миллион баксов, а прибыль три копейки. «Не хавает пипл артиста, как его ни раскручивай».

Вот и получается, что большая сцена – это игрушка для родни обеспеченных людей. Вон у Алмаза есть спонсор, который вывалил за него полтора миллиона баксов, только чтобы с ним вместе «тусоваться» красиво, а Татьяна вылезла на конкурсе «Народный певец», поднялась высоко. Это хорошо, конечно, что ее вот так прибоем вынесло, но ей ведь теперь и удержаться надо. А чтобы поддерживать ее на плаву, личных средств у Бальгана нет. Потом их еще и кинули так жестоко «пираты» – альбом украли. Так что как ни крути, а нужен человек, который бы за певицей стоял и деньги давал бы Татьяне. А просто так за красивые глаза никто давать не будет.

– За мной народ стоит, – ответила Татьяна, – мои поклонники. И деньги мне дает, платя за билеты на концерт. А если ты хочешь безмозглых чушек под толстопузов подкладывать, то набери себе, как однажды говорил у себя в офисе журналисту, «Академию талантов» из марионеток своих длинноногих и их с олигархами своди, как сваха.