Текст книги "Ансаровы огни"

Автор книги: Серафима Власова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

ПЕСНИ САБАНАЯ

Говорят, у любви три вершины есть. Первая – к земле родной, вторая – к отцу и матери, третья – к той, к которой больше всего душа прикипела.

И счастлив тот человек, у которого все три вершины в сердце хранятся. Не страшны ему буйные ветры, что б одночасье, как гроза, могут налететь и остудить самые горячие порывы.

Вот о таком человеке и сказ поведем.

Возле озера Увильды, что ныне жемчужиной Южного Урала зовется, есть три небольших грязевых озерка. Одно Акакулем называют, другое – Башкулем, а третье с давних пор люди Сабанаевым зовут и сказки о нем говорят.

Будто в старину все земли от Карабаша (Черной головы шайтана) до степных далей, что неоглядно легли за Уральским хребтом, принадлежали одному богатому баю-мурзе. Не сохранило нам время имя этого бая. Да и в том ли суть?

Не было счета богатствам бая. Табуны большие скакунов паслись до самого Миасса-реки, и людей работало на бая столько, сколько звезд высыпает на ночном небе. Горька полынь-трава, а еще горше была жизнь подневольных у бая. Не зря он лучников-воинов держал. Караулили они его богатства и охраняли дороги к жилищу, по которым шли караваны верблюдов с товарами из далеких стран. Менял бай меха и скакунов у купцов на прекрасные ткани и вина.

И хоть велики были богатства у бая, только не было в его сердце огня, пламенеющего на трех вершинах человеческой любви. От жадности был он одинок, как изгнанный из гнездовья ворон.

И чем больше каменело сердце бая, тем ненавистней становились ему радости людские. Особенно ненавидел он песни. И страшная кара ждала людей, если они хотели послушать старого аксакала, рассказывающего под звуки древнего курая легенды своего народа.

Но был такой пастух, которого не мог заставить замолчать бай. Сабанаем его звали. Будто из сказки пришел и наяву остался. И уж веселый был – на удивленье. Где Сабанай, там смех и потешки. Любили его все, и если кто-то из стариков поворчит иногда, мол, горя и нужды – пропасть, а ему все нипочем, то сразу же находились заступники: от горя, мол, слезой не спрячешься, от нищеты тоской не вывернешься.

А еще люди любили Сабаная за песни. Пел он их в ночи у костра, охраняя скот, пел, когда шел по лесу, пел там, где бывал народ. И всегда неизбывной радостью звучали они. Как сухая трава от искры, разгорались сердца у людей и пылали думы после песен Сабаная. И страшней зверел бай. Покоя лишился он, думая, как заставить замолчать Сабаная.

А советчики тут как тут. Давно известно: когда лев за добычей идет по следу, шакалы вперед забегают. Не успел бай лениво мысли свои раскинуть, как один из слуг подсказал:

– От радости поет Сабанай.

– Какие же у него радости? – удивился бай.

– Всякие. Мать и отец – живы, здоровы. Первая радость. Девушка любит – вторая радость. По родной земле ходит – третья, самая большая радость. А земля-то цветами изукрашена, лесными богатствами населена, в небе – солнышко, и птицы поют. И он-то на ней работник.

Задумался бай, пораженный сидит. Казалось ему, что все радости земные он себе забрал, людям ничего не оставил…

И приказал бай слугам своим верным: схватить отца и мать Сабаная, бросить их в озеро с мертвой водой. Посмотрим, дескать, как-то запоет их веселый сынок!

Налетели, как коршуны, байские джигиты в кочевье, схватили стариков.

Ничего не знал, не ведал про то Сабанай. В горах байские отары стерег, красотою земною любовался. И только вернувшись домой, узнал, какое великое горе случилось.

– Ну, как там поет Сабанай? – нетерпеливо спрашивал бай.

– Поет, – отвечали верные слуги.

И верно: пел Сабанай. А люди, слушая его, распрямляли сгорбленные спины, пастухи крепче сжимали рукоятки кнутов, кузнецы поднимали молоты.

Хуже прежнего рассердился бай… И когда притихло кочевье, когда острая боль Сабаная по смерти отца и матери в тихую грусть перешла, решил бай нанести новый удар.

Как-то вечером поджидал Сабанай свою невесту Аку и пел для нее заветную песню. Не знал он, что, слушая его, злорадно улыбался бай: напрасно, дескать, стараешься, сокол, горлинка твоя брошена, связанная, на дно Поганого озера.

Пел Сабанай, пел свою заветную песню, но так и не дождавшись любимой, к кошу ее направился.

– Скажи, пожалуйста, почтенный ага, где твоя дочь? – спросил он у отца Аки.

– Разве она не дошла до тебя, Сабанай? Мы все здесь слышали твою песню…

Люди кочевья бросились в горы искать Аку. К длинным шестам привязали конские хвосты и смочив их смолою подожгли: стало в лесу светло, как днем.

Но, отыскав следы девушки на косой тропе, ведущей в гору, еще больше расстроились друзья Сабаная. Следы на полпути обрывались: все поняли, что злые люди отняли у Сабаная возлюбленную…

Радовался бай – наконец-то избавился он от ненавистных песен!

Но Сабанай запел. И страшной была его песня. Всю свою боль он слил с горем подневольного народа, и голос его звучал, как набатный призыв.

Испугался тогда бай, сна совершенно лишился. Приказал привести к себе Сабаная.

– Чем раньше вырвешь жало у змеи, тем лучше, – шипел он наушникам своим.

Высоко был Сабанай в горах, но ветром принесся посланец бая и велел пастуху следовать за ним.

Был поздний летний вечер. Все живое ложилось на покой, когда Сабанай и посланец бая соскочили с коней у байской юрты.

Десять лучников-воинов с колчанами за плечами словно выросли из-под земли и застыли возле бая – седого властного старика, одетого в богатый халат и обутого в мягкие сапожки. Видать, не грела кровь бая, хотя стояла летняя пора. Только неукротимая сила, сверкающая в его глазах под лохматыми бровями, говорила о неугасимой воле к жизни.

И вот встали друг против друга две силы. Один – требующий повиновения, другой – непокорный, как Ай на перекатах.

Приказ бая краток: связать пастуха цепями и кинуть в омут – рядом с теми озерами, куда были брошены отец, мать и невеста батыра.

Набросились лучники тут же на Сабаная. Как ни отбивался пастух, одолели лучники его, связали цепями и повели в ночь.

В дремучем лесу спрятала земля это озеро-омут.

Черная грязь лежала в нем поверх воды, и страшным местом люди озеро называли.

В глухую полночь добрались лучники до него. И как был Сабанай опутан цепями, так и кинули его в озеро, поспешив скорей уйти от того жуткого места.

Но пастухи тоже не дремали. Те, которым Сабанаевы песни крепче запали в сердце, первыми бросились спасать его.

Пока они пробирались через чащобу, искали тропу, те уже сделали свое черное дело. И что тут поднялось! Целая битва разыгралась. Пастухи требовали показать им то место, куда был брошен Сабанай…

Подбежали люди к озеру и от удивления замерли. Сабанай, как был брошен, так и лежал поверх воды, только печально глядел в небо.

Весть о том, что Сабанай не утонул в страшном омуте, живым остался, разнеслась по всему краю.

Донеслись слухи об этом чуде и до бая. В бессильной злобе решился бай на страшное дело: приказал уничтожить всех птиц в лесах вокруг людского жилья, зная, что их пенье – большая человеческая радость.

Птицы до последней были перебиты в лесу. Даже дятлы, и те мертвыми упали на траву. Омертвел лес…

Прошло три дня, как не стало в лесу птиц. А на четвертый, к ночи, когда баю не спалось, вдруг раздался гул. Словно земля под юртой зашевелилась. В страхе бай выскочил из юрты и увидел в полумраке, как лес двинулся на него… Вскочил бай на коня и помчался. Но ни один лучник не последовал за ним. В страхе они на месте ровно застыли.

А бай мчался все вперед и вперед. И сколько бы раз он ни оглядывался – лес медленно, но грозно двигался на него. Потом бай уже несся без памяти, не разбирая троп и дорог. А гул все нарастал и креп. Лес уже гудел, ревом и шумом будил горы. Ветви деревьев качались, как руки опечаленных людей. Гнев леса был так велик, что, говорят, на Таганае камни не удержались на вершинах и потоком хлынули вниз…

И в это время раздался голос Сабаная. Он запел, и лес остановился! А перед баем озеро показалось. Чуть сбулькала в нем вода – наступил конец для бая…

С той поры озеро это Зюраткулем зовется – могилой.

Озеро же, в которое был брошен Сабанай, и по сей день Сабанаевым люди называют и исцеление находят в нем. Рядом с ним также лечебные озера находятся: Родительское (Башкуль) и Обновляющее (Акакуль).

Родники, забившие из земли тогда, когда плакали люди о погубленных птицах, и ныне бегут, словно не давая людям забыть сказку о пастухе Сабанае.

Вот и конец старинной сказке. К былям наших дней подошли.

Когда ночь ложится на Урал и засыпают лес и горы, – будь это летней порой или в зимнюю стужу – зажигаются огни во дворцах, санаториях вокруг озера Увильды. И прошлое Урала теперь для людей только сказками звучит…

ГЛЯДЕНЬ-ГОРА

В стародавние времена люди в сказках сказывали, будто в каждой горе, как у человека, сердце бьется. И ежели задумает какой человек в гору пойти, на вершину забраться, – добрый человек, как по избе пройдет, спокойно поднимется, а другой, у кого в сердце зло да корысть, как ни цепляется он за каждый камень, ни хватается за кусты, – не дойти ему до вершины. То ветер налетит и такой, что пушинкой сдует в пропасть. То гроза загремит, молнии засверкают – одна гибель человеку. От него и следа не найдешь.

Взять хотя бы гору Иремель. Каждой жилкой, каждым камешком она чувствует, кто к ней подошел: человек с любовью или со злом. Вот потому и говорят, ни один корыстный человек да злой себялюб ни разу не смог до вершины Иремеля добраться.

А на Таганае дальнем и по сей день на вершине будто железный крест стоит, а под ним жаднющий горщик лежит. Хватал он хватал самоцветы, да в щель между скал и провалился. Сердце горы наказало его.

И вот, говорят, много-много лет назад зимой жители крохотного башкирского становища-кочевья на Урале трех всадников на конях-птицах увидали. Были всадники – богатырь к богатырю, и кони под ними – под стать всадникам. Приехали посланцы торговых людей, новгородских купцов и самого князя в эти места, чтоб разведать правду о несметных богатствах Камня гор. Давно молва о разных рудах и самоцветах в людском море волной о стены Новгорода плескалась. Богатырям был дан наказ – найти эти сказочные горы, взять из них руды, камни-самоцветы. Нет ли там серебра, меди? А может быть, и золото найдется?

Значит, богатыри были – не просто землепроходцы, а в рудах, камнях толк понимали. Старший из них – Иванко, прозванный «Тяжелой Ступней», одним из лучших среди знатных гранильщиков считался. Умел он в любом камне красоту открыть, да и сам, словно редкий камешек, красотой сиял. Статный, высокий, с русой бородой, с головой в кудрях золотых и со светлой улыбкой на губах. Только походку он тяжелую имел. Как ступит, так глубокий след в земле оставит. Второго богатыря звали Фомой, а третьего – Терентием. Парни, как парни. Один здоровше другого. Поглядишь на каждого – гору своротить может.

Так вот. Спустились с горы богатыри, увидав в низине жилье, соскочили с коней и к первой же юрте подошли.

Загляделись люди кочевья на гостей, на их добрые улыбки, на одежду. Видать, приглянулись им гости; понравилась приветливость, почтение богатырей, – заулыбались. Нашелся и толмач – разговорились. Когда в глазах у людей добрый огонек играет, и вовсе легко понять друг друга.

Обжились помаленьку гости на новом месте. Помогли им люди срубить добрую избу из кондового леса. Кто кошму принес, кто – медвежьи шкуры. Одарили гостей луками и колчанами, полными стрел. Одним словом, по-братски встретили далеких гостей.

Не заметили гости, как и зима прошла. Ходили на охоту. Еды – хоть отбавляй. Когда же оттаяла земля, солнце припекать стало, принялись руды искать. С жителями кочевья и вовсе подружились. Как и чем могли – помогали хозяевам земли.

Больше всего дружба у богатырей завязалась с двумя сиротами-близнецами. Парня Иргизом звали, а сестру – Таньчулпан. Было им обоим по семнадцать лет. Сами кормились да еще больную бабку кормили. Подружились близнецы с богатырями и стали с ними по горам ходить, камни да руды искать.

На многие горы поднимались новгородцы, много руд пересмотрели, в речках камни искали. И чем больше богатств находили, тем грустнее становился Иванко-Тяжелая Ступня.

И недоумевали парни:

– Али печалишься, что все унести не можешь?

– Не о том я кручинюсь, други-товарищи, что всего злата-серебра, всех изумрудов-яхонтов не ухватить… Вспомните наш торг новгородский, лавки гостиные, что против Софии-матушки на Волхов-реке. Съезжаются туда купцы именитые из всех стран света – из полунощной Варягии, из полуденной Бухары. Товары, как горы, под Кутафьими башнями лежат; монеты со звоном из мешка в мешок переливаются… И еще вспомните, как из-за каждого пятиалтынного спорят-дерутся, из-за рубленого серебра готовы разорвать друг друга.

– Да-а, – задумался Фома.

– Страсть, – подтвердил Терентий.

– То-то и оно, – продолжал Иванко. – Узнают жадные купцы про богатства уральские… Что-о-о начнется!

– Да-а, – еще раз молвил Фома.

– Страсть, – подтвердил Терентий. – Может уйдем, а князю скажем: «Урал – пустая земля».

– И то негоже, – возразил Иванко. – На то и богатства земные, чтобы людям служить.

– Да, – согласился Фома.

– Конечно, – сказал Терентий.

И вот ходят они по горам, примечают, где жила золотая, где алмазные россыпи, а сами все думают, думают. А известно: коли мысль в одну сторону пошла – исход все равно будет. Решили братья все найденные богатства в одну самую большую гору собрать, да чтоб никто о том не знал и не ведал. Пусть полежат до времени, до той самой поры, когда люди людьми станут по-настоящему. И зарок поставили: если пойдет на ту гору худой человек, чтоб не давалась она ему. Жадный – в яму, злой – в пропасть, завистливый – под гору чтоб кубарем летел!

Задумано – сделано. Иргиз помог им заветное место отыскать.

Как-то раз на такую высь они поднялись, что во все стороны хребты увидали. Горы в зеленых шапках из лесов далеко-далеко к поднебесью уходили.

Дух захватило у парней от красоты такой. Долго любовались они увиденным, а потом Иванко как крикнет во всю силу своей богатырской груди:

– На высокой Глядень-горе мы стоим! Други-товарищи! Округ видать! Гляди – не наглядишься!

Иргиз богатырям рассказал про эту гору, что зовут ее у них Курер-тау. А новгородцы по-своему чудо-гору назвали: Глядень-гора. Но не только высотой гора примечательна. Внутри у нее большая пещера была – хоть город возводи.

И вот туда стали богатыри свои находки складывать. И чем дальше время шло и богатыри все больше в горах копались, тем сильнее дружба крепла у них с сиротами-близнецами.

Говорят, все может запомнить человек: когда что потерял и когда что нашел, когда диковинный камень отыскал, иль впервые хрустальную гору увидел, иль рыбу редкую в озере поймал, а вот когда при виде Таньчулпан-Утренней Зари у Иванка сердце пуще забилось, – он и сам не знал. А была Таньчулпан красоты – не опишешь. Волосы – шелк, глаза – теплая летняя ночь над горами…

У Фомы с Терентием тоже дел прибавилось – камни, руды искать, а по вечерней заре на Глядень-гору со своими подружками бежать да с нее на сказочные хребты любоваться; вечернюю зорю проводить, а потом утреннюю встречать.

Прошел год, когда впервые богатыри с коней в становище соскочили. Много за это время Иванко-Тяжелая Ступня успел с товарищами собрать редких самоцветов, а уезжать – не манило сердце богатырей. Так бы и остались все навек здесь. Прикипели их сердца к этим местам, а потому, когда какая-нибудь беда в кочевье приходила, новгородцы первыми приходили на помощь. Говорят, в то жаркое лето начался пожар страшный в лесах. Довелось всем немало попотеть, но пожар затушили. А один раз, уж под осень, такая непогодь настала – словно небо озверело. Дождь лил день и ночь. В одном месте гора в речку обвалилась, речку запрудило. Пришла беда. Все заливать начало. Скот и люди погибали. Немедля Иванко-Тяжелая Ступня со своими товарищами раскидали и очистили речку. Близнец Иргиз-то, хоть по годам молод был, а силы тоже – богатырской. Во всем он Иванку помогал. Не отходил от друга.

Но пришла пора домой отправляться. Не под силу человеку остановить времени бег.

В последний вечер каждый из богатырей пошел к любимой подруге попрощаться навсегда.

Иванко же, Иргиз и Таньчулпан поднялись на Глядень-гору. Долго молча стояли, не до разговоров было всем… И вдруг отдаленный рев, гул, крики ветром от жилья до них донесло…

Кинулись они с горы и страшную картину увидали: в жилье бой кипит. Напали на кочевье враги из степей. Слух об открытых сокровищах, видно, уже пошел по земле, и вот явились первые конники.

Выхватил Иванко свой кинжал из ножен и плечо к плечу с Иргизом в бой с врагами вступил. Терентий и Фома уже сражались в самой середине битвы.

Долго длился бой, оттого что враги, словно тучи – одна за другой, накатывались на кочевье.

Пал замертво Иргиз. За ним на груду тел свалился Терентий. Весь израненный еще сколько-то сражался Фома, но и он с земли не поднялся. Последним с рассеченной грудью рухнул Иванко-Тяжелая Ступня, а кругом отцы и сыны жителей маленького кочевья мертвыми лежали. Иванко чуть-чуть был живой. Кровь из груди его ручьем бежала…

Сколько он пролежал – не знал, а когда очнулся, над собой склонившегося старика увидал. Куренбеком его звали. Чудом спасся старик, а когда он выходил Иванку, то рассказал ему о том, как всех-всех живых баскаки-ордынцы в полон увели. Ни одной души не осталось. Все становище было разорено. Зарыл старик в землю погибших. На вопрос Иванка – «Не было ли среди мертвых Таньчулпан?» – старик ответил, что помнит, как она кричала, Иванку и брата звала на помощь, когда ее связывали с другими одной цепью и в степь повели… Враги плетями подгоняли полоненных…

– А были ли ордынцы на Глядень-горе? – спросил Иванко.

Усмехнулся старик и в глазах его русский богатырь задорные огоньки увидал.

– Как же… Пытались. Да не подпустила их Глядень-гора. Сосны падали прямо на врагов. А больше того сами они в ямы попадали. Сколько живу, а такого за горой раньше не примечал. Не знаешь ли ты, русский брат, что стало с Курер-тау?

И хоть знал Иванко, что с горой случилось, в ответ отрицательно покачал головой. А потом тихо, но внятно сказал:

– Никогда больше человеку с мечом не бывать на Глядень-горе!

Поправившись от ран, Иванко поднялся на Глядень-гору и долго смотрел с нее, словно хотел узнать, куда была уведена Таньчулпан, словно хотел спросить горы, не видали ли они любимую его. Но хмурились и молчали горы… До самой весны, – говорится в сказке, – носился Иванко по тропам в горах – искал дорогу, по которой увели его Таньчулпан. Но еще печальней возвращался. Без следа исчезла его Утренняя Заря.

Потом Иванко попрощался со стариком. Сходил туда, где товарищи его в земле лежали, да где конь любимый пал. Постоял, поднялся в последний раз на Глядень-гору. Проверил все собранные здесь сокровища, подбадривая себя думою: «Все это для людей. Рано или поздно Глядень-гора все людям откроет…» Заделал вход. Поглядел в последний раз на леса и ушел с Камня-гор навсегда.

Говорят, и по сей день следы Тяжелой Ступни на камнях видно. По-разному об этом в сказках говорится.

Но главная суть в том, что сколько потом ни пытались люди с злыми сердцами сокровища Иванки в Глядень-горе искать – все безуспешно. То ураган сметет тех, кто поднимался, то молния убьет.

И только много лет спустя, когда сам народ хозяином земли стал, Глядень-гора свои сокровища ему открыла.

Вот и сказка вся, да маленькая присказка будет. Про Иванку говорится, что не мог он смириться с думой о потере Таньчулпан. Много он земель обошел, не раз сражался с врагами… И будь жива его мать, она вправе была бы сказать: «Какое счастье для меня, что я тебя, сын, таким верным сердцем одарила…»

АНСАРОВЫ ОГНИ

«Без сказок скучно жить на свете», – говорил много лет назад бывалый шахтер из Пласта Валей Гильманшин.

Вот это был сказочник! Из слов будто кружева свяжет. Да так ловко скажет – не хочешь, а поверишь. И не только поверишь, а своими глазами увидишь, как на степь целый город опускается, с дворцами, садами, минаретами. Даже воду заприметишь. Чудо – и только.

Про шахты да про свое горняцкое житье-бытье, наособицу про золото, без счету сказки говорил.

К слову сказать, про него самого одну историю рассказывали.

Случилась она, когда новую шахту заложили, и занорыш чуть не с полфунта весом сразу Валею земля отдала. Без малого на поверхности золото лежало. Обрадовался Валей, принялся потеть дальше. Когда радостно на сердце, то и кайло в руках заиграет. И земля дальше вовсе рыхлая пошла.

Вдруг шахтеры, что рядом с Валеем шахты били, сильный крик услыхали. По голосу узнали – кричал Валей, а что кричал, не могли разобрать люди.

Кинулись все, кто тут близко был, смотрят, а Валей из шахты на четвереньках сам ползет.

– И вовсе не глубоко я пробился, аршина три будет, не больше, – рассказывал он. – Ударил по пустой породе, чую, за что-то твердое кайло зацепилось. Ого! – думаю я про себя, – надо добыть огонек, поглядеть, чего это там в земле спрятано. Добыл огонь, посветил, а земля сыплется на меня, будто глаза запорошить хочет. Откидал я землю, и дух во мне захватило: как на большом столе, пуда на полтора щетка аметистов лежит. Камень к камню – целое семейство. Окраска густая, фиолетовая. Не камни, а корольки. – Валей дух перевел и продолжал: – А потом и совсем чудо дивное я усмотрел: в каждом камне посередке золотая пластинка поблескивает. Я туда-сюда светец-то над камнями рукой вожу, как есть в каждом камне золото лежит!

Достали шахтеры друзу-щетку и увидели такую красоту, что от удивления аж память потеряли.

Ну, а потом хозяин прииска на Валееву находку, говорят, купил в Петербурге и в Париже дворцы… А Валей? Как был горщиком, так им и остался. До смерти землю рыл, золото добывал. И сказки говорил. Помню я одну из них. Вот она:

Было это много лет назад там, где ныне Коркинские угольные разрезы землю бороздят.

Вот в те далекие годы, когда леса еще тут стояли, через них, словно опояска земли, дорога проходила. Круглый год, день и ночь шли этой дорогой караваны. Везли купцы из дальних стран свои товары.

В один из годов на землю пала ранняя осень, а за ней зима. Торопились купцы до большого снега добраться к жилью. А жилье их ждало у гостеприимного народа – башкир. Но как ни торопились купцы, как ни подгоняли верблюдов погонщики – черные снеговые тучи одна за другой носились по небу. И хоть днем теплело, таял снег – по ночам кругом все замерзало.

А в одну из ночей, когда путники были почти у цели, поднялся страшный ураган. Испугались люди, потеряв дорогу.

Принялись они молить небо, чтобы сжалилось оно над ними, но небо было неумолимо. И когда на землю пала тьма и все слилось воедино, они вдруг огонь увидали – четыре столба искры сыпали кругом.

Поначалу не поверили путники глазам своим, но когда поспешили, то от удивления об усталости забыли: из четырех ям поднимался огонь, и как ни дул на него ветер-великан, огни в ямах пуще разгорались. Возле одной путники увидали высокого сильного джигита, одетого в бешмет из медвежьей шкуры да в шапку, отороченную двумя золотистыми лисами. Обрадовались путники встрече с человеком, а узнав, что жилье близко, совсем повеселели.

Когда караван достиг жилья, туда пришел по просьбе купцов хранитель чудо-огня, джигит, по имени Ансар. Он рассказал путникам все, что знал об огне.

Поведал им Ансар, как возвращался он с охоты и заблудился. Кружил, кружил по степи и лесу, а все на одно и то же место возвращался. Ночь застала его здесь, посреди степи. Дело было летом. Набрал Ансар сухой травы, вырыл яму, чтобы ветер костер не загасил, добыл огонь. Но долго ли будет гореть сухая трава, уже сожженная прошлогодним солнцем? Пошел он снова собирать сухую траву и нечаянно взглянул на костер. Взглянул и обмер: огонь в костре по-другому пламенел, не полыхал, а ровным низким пламенем мерцал. Подбежал джигит к костру и диво увидал: сухая трава уж сгорела, а сама земля, черная, как камень-шайтан, ярко пламенела.

Не мог уснуть в ту ночь Ансар, все глядел и глядел на чудо, а когда забрезжил над землей рассвет, принялся копать новые ямы. Выкопал еще три, бросил в них сухой травы, поджег. И снова загорелась земля.

Вот с той поры и не было конца огню в четырех ямах. Не гасли эти костры…

Немало народа приезжало посмотреть на Ансарово диво. Немало и караванов останавливалось отдохнуть у чудо-огней, но никто не знал, почему земля горит, почему не гаснут огни. А Ансар все охранял огонь, стерег, чтобы не потушил кто-нибудь его. Постепенно отбился он от людей, оброс длинной бородой, стал молчалив, и время ранними морщинами на его лице глубокие рисунки начертало.

Забыл джигит счет сменам зимы и лета. Только огонь в земле манил его своей тайной, которую ни Ансар и никто другой не мог разгадать. Земля крепко держала эту тайну, неподвластную даже аксакалам-мудрецам.

Вот и поползли слухи по далеким становищам и кочевьям об Ансаровых огнях.

Дошла молва об этих огнях до визирей и самого хана. Ну, и как всегда – шепотки на ухо приближенных мулл – служителей самого аллаха.

– Противно аллаху неразгаданное чудо о горящей земле – Ансаровых огнях. Дело это самого шайтана, не иначе. И Ансар душу свою шайтану продал, – шептали муллы.

А тут на Ансарову беду понадобился человек, на которого можно было б свалить все беды – неурожай, голод, неудачи в набегах на соседей. Вот потому в один из жарких летних дней, когда от зноя изнемогала степь, Ансар увидел большую толпу людей. Они двигались стеной, размахивая палками и железными шестами.

Впереди всех на черном, как сажа, коне, сияя богатым халатом, украшенным каменьями, ехал визирь, окруженный стражей.

Четыре конника подскакали к Ансару. Соскочили с коней и кинулись к нему.

Тут же он был связан и подведен к одной из четырех ям, из которой тихо и ровно земля пламенем дышала.

– Шайтан! Это шайтан! – кричал визирь и приказал без промедления бросить Ансара в яму с огнем.

Слово визиря – закон.

И видать, так пламенело его сердце, напоенное желанием вырвать у земли одну из ее тайн, что когда он факелом пылал – ни разу от боли не вскричал.

Но, говорят, – в том и сказки смысл, – как сгорел Ансар, сразу пламя в четырех ямах пропало, будто его и не бывало, только четыре глубоких, пустых ямы, как мертвые глаза земли, на небо глядели, наводя страх на людей, обходивших потом стороной это место.

Вот и конец сказке. Известно, что все проходит, как проходит день и даже век. Немало пронеслось годов с тех пор, как Ансар впервые прикоснулся к великой тайне, неразгаданной в ту пору, – тайне каменного угля.

Известно и другое. В жизни не раз старинные сказки и легенды помогали людям открыть то, что уж давно время покрыло своим темным одеянием. Разве не помнят люди, что многие заводы строились там, где когда-то Чудские копани сохранились?

И сказка об Ансаровых огнях из поколения в поколение передавалась, как передавались и другие сказки. Вот, может, и натакала она ученого инженера Редикорцева полтораста лет назад искать Ансаровы ямы с чудом – горящей землей? Кто его знает?

Известно, что открыл инженер Редикорцев тайну земли – залежи каменного угля. В тех местах стояла всего одна избушка беглого человека Коркина, Потом, когда стали в этих местах шахты закладывать, назвали их Коркинскими.

И снова годами время прошумело. Не узнать места, где Ансар впервые увидел огонь каменного угля.

Но когда ныне смотришь, как в печах горит каменный уголь, невольно вспоминаешь старинную легенду-сказку об Ансаровых огнях…