Текст книги "Мужские игры"
Автор книги: Семен Данилюк
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Данилюк Семен
Мужские игры
(в порядке справки – роман является переработкой романа «Банк», изд. «Вагриусом» в 2000 году).
П Р О Л О Г
Стоял жаркий январский денек 2004 года. На Сиднейском научно-практическом симпозиуме главным событием заключительного дня стало сообщение представителя России Алексея Забелина «Об информационных технологических новациях в ведущих промышленных отраслях страны».
Сенсацией выглядело многое. И создание новых технологий в России, и практическое их применение. Особенный, всеобщий скепсис вызвало сообщение о внедрении научных наработок на действующих модернизированных предприятиях. Если в появление в России эксклюзивных технологий приходилось поверить – в конце концов что-то от могучей советской «оборонки» могло остаться, – то использование их в стране, безнадежно списанной в разряд сырьевых, было воспринято как откровенная пропаганда.
– Вы хотите сказать, что в России начался процесс возрождения промышленности? – Означает ли ваша информация, что инвестиционный климат в России становится более благоприятным? Ехидные реплики посыпались одна за другой. И на все вопросы докладчик – сорокалетний худощавый человек с доброжелательным и одновременно жестким взглядом – отвечал исчерпывающе. Не ограничивался изложением научной концепции, но очень точно отмечал, где, в связи с чем и с какой степенью эффективности та или иная разработка может быть внедрена. И главное – где, со слов докладчика, уже используется. В ответах легко угадывался человек, не только безукоризненно владеющий научной стороной вопроса, но явно вхожий в российские элитные бизнес-круги. Тем большее недоумение и любопытство вызвало упорное нежелание его комментировать вопросы, затрагивавшие многих из присутствующих, – чего все-таки на сегодня ждать от России.
В четырнадцать часов председательствующий объявил о закрытии симпозиума и напомнил, что на пятнадцать часов намечена прогулка по Сиднейскому заливу – само собой, с буфетом.
Едва Забелин поднялся на прогулочный корабль, его окликнули.
– Алеша, дорогой мой мальчик! – с сочным грузинским акцентом пророкотали за его спиной, и Забелин, оглянувшись, едва успел раздвинуть руки навстречу объятиям, с которыми устремился к нему Кахи Кавтадзе – бывший советский гражданин, шесть лет назад осевший в Германии и успешно продвинувшийся в бизнесе, – последние годы Кахи представлял интересы Дрезднербанка.
– Позволь порадоваться встрече. Это судьба решила доставить мне приятное. Только сегодня прилетел. И идти-то не хотел. Нет, зашел-таки и – какое же удовольствие!
Высокий, красиво лысеющий Кахи, излучая неизменный запах дорогого табака и парфюма, принялся восторженно оглаживать смущающегося приятеля.
– Вот компаньоны уговорили! – перейдя на английский, Кавтадзе ткнул в двух сдержанно переговаривающихся мужчин. – Прошу знакомиться.
Спутники Кахи оказались англичанином и американцем, с которыми он начал прорабатывать какой-то австралийский проект.
– Мы тут обменивались мнениями. И – должен признать, твой доклад произвел впечатление. Умеешь лапши на уши навешать!
– Я лишь поделился собственным опытом.
– Полно, полно, знаем вас, реформаторов, – Кахи снисходительно улыбнулся и широким жестом тамады пригласил остальных к шведскому столу, вокруг которого суетились изголодавшиеся гости. Мужчины, не сговариваясь, набрали по полному блюду устриц. Забелин, устриц не терпевший, единственный, положил себе огромного лобстера.
– Между прочим, здесь все собрались потерпевшие от ваших реформ! – с хохотом объявил Кахи, первым усаживаясь за стол. – Один на ГКО завис, другой под Краснодаром заводик купил и...
– Кинули, – вполне по-русски подтвердил англичанин.
– Ну, а со мной и так знаешь, – за месяц дефолта всё моё дело уничтожили. Просто так, походя! Ты, единственный в банке, кто мне помочь пытался, – Кахи с деланным унынием склонил шею, приподнял налитый официантом бокал вина и, переглянувшись с двумя своими партнерами, вопреки обыкновению, огласил кратко: – Приступим.
Что он имел в виду выяснилось тотчас.
Все трое с одинаковым аппетитом набросились на устриц и – на Забелина.
Устриц поливали лимоном, окунали в подливку и заглатывали, будто склизкие грибочки. В Забелина вгрызались с хрустом, тщательно перемалывая кости.
– Вы утверждаете, что в России идут широкие реформы, – приступил к делу американец.
– Ничего подобного я не утверждал.
– Но это следует из доклада.
– Из доклада следует другое: имеются условия для широких реформ. Это не одно и то же, – Забелин раздраженно отодрал клешню лобстера.
– Нет у вас таких условий! – не отступился американец. – В России построен обычный бандитский капитализм.
– Ваши первые Морганы и Рокфеллеры тоже были бандюки не из последних, – огрызнулся Забелин. Обсуждать внутренние проблемы с сытыми, самодовольными иностранцами ему казалось так же неприлично, как перебирать с соседями семейные неурядицы.
– Что так, то так, – американец смачно засмеялся. – Но есть разница. Наши убивали друг друга за право столбить бизнес. Ваши – за право разворовывать.
– За то теперь и страдают.
– Страдают! – все трое захохотали, оценив юмор ответа. Но сводить разговор к шуткам им явно не хотелось.
– Да, знаем, кто-то уехал, кто-то сел в тюрьму, – кивнул англичанин. – Ваше правительство объявило это реформами. Новая власть прикармливает новых людей. Отбирает у прежних, раздает верным. Что с этого стране? Нам, наконец?
– Только не говори, что выстраивается вертикаль власти, – предостерег Кахи.
Забелин, не собиравшийся говорить ничего подобного, лишь пожал плечом: похоже, эти трое начали прекрасно обходиться без него.
– Гитлер тоже выстраивал вертикаль, – Кавтадзе подбросил себе реплику, словно теннисный мяч при подаче, и теперь торопился эффектно ее "забить". – Поэтому когда я слышу об этой пресловутой вертикали, я хочу понять, для чего она. Если как каркас для свободного предпринимательства, чтобы столбить реформы, хорошо – покажи мне программу, разбей на этапы, обоснуй, где, что и за счет чего получим на выходе, подведи под нее законы, и – я ваш. Иначе... Вы уже заполучили "серый" парламент.
– То-то! А то – технологические новации, инвестиционный климат! – американец, раскрасневшийся от красного, подмигнул Забелину. – Называйте вещи своими именами – паралич власти!
– Да что вы все ломитесь в открытую дверь! – Забелин устал сдерживаться. – Или всерьез думаете, что, начитавшись собственных газет, знаете о положении в России лучше нас? Вы дотронулись до раскаленной сковороды, обожглись и – отскочили. А мы на ней крутимся!
Он расслышал укоризненное цоканье Кавтадзе, заметил озадаченные лица остальных. Извиняясь за горячность, приподнял ладонь. Но уже закусил удила.
– Другой страны у меня не будет. – Забелин в упор посмотрел на Кавтадзе, заставив того отвести взгляд. – Поэтому остается верить в лучшее. Верить и работать. Группа ученых и бизнесменов, в том числе и я, подготовила программу, которая, по нашему убеждению, способна решительно сдвинуть дело. Речь, наряду с прочим, идет как раз о промышленном внедрении эксклюзивных информационных технологий. Собеседники Забелина сокрушенно переглянулись, будто в палате больного, который фонтанирует планами, не подозревая о неизлечимости заболевания.
– Давайте выйдем на воздух, – миролюбиво предложил англичанин. – На палубе разливают кофе.
Он первым поднялся, подхватил под локоть Забелина.
– Вы в самом деле верите, что кто-то всерьез станет изучать ваш проект?
– Я твердо знаю одно. Ростки есть. И их немало. Хотя пока недостаточно. Должна накопиться некая критическая масса, которая вынудит правительство считаться с ней. Для этого каждый должен делать то, что от него зависит. Просто добросовестно делать свое дело.
Они вышли на палубу. Корабль подходил к устью, где Сиднейский залив сливался с Тихим океаном. Гид как раз показывал столпившейся группке на дома, построенные на гористом утесе:
– Самая дорогая земля в Австралии. Вон та желтая вилла – Мэла Гибсона, рядом, с колоннами, – дом Мердока. – Дорогой Алеша, – Кахи примирительно приобнял расстроенного товарища за плечо. – Не хочу тебя обижать. Но даже если предположить, что твой проект будет поддержан, для промышленного внедрения технологий нужны серьезные инновационные банки. Серьезные! Но где они? Ты же сам бывший вице-президент "Возрождения". Неужели история собственного банка тебя ничему не научила?
– История "Возрождения" как раз и научила меня, что во всяком деле нужно идти до конца. Успех может придти, может, нет. Но придет он только, если ты сам идешь до конца, – Забелин упрямо поджал губы. – До последней точки.
На утесе внезапно зазвонил колокол. Отдыхающие заинтересованно всполошились.
– А! Это... Во-он там, среди эвкалиптов, выглядывает вилла, – гид вытянул палец. – Недавно за бешеные деньги перекупил один российский олигарх. Сбежал чуть ли не накануне ареста.
Он напрягся, вспоминая фамилию. Не вспомнил:
– Вот и церквушку отстроил. Говорят, тоскует.
Забелин вслушивался в затухающие звуки, а в ушах у него все сильнее звучал совсем иной перезвон, далекого теперь девяносто восьмого года.
Год 1998.
Глава 1
Время новороссов
На заваленной мартовскими сугробами Варварке раззванивался церковный колокол. Озорной, непривычный в этих местах гул раздражал покоящиеся на соседнем холме гранитные здания, отгороженные от суетного мира знаками «Движение запрещено». Подле веселящейся церковки, по преданиям, поднимавшей Русь на Куликовскую битву, возвышались два прилегающих друг к другу здания. Дети одного отца-архитектора, но с разной судьбой. Слева от церкви стояло обильно потрепанное московскими снегопадами и наледью, в неопрятных желтоватых подтеках, хотя не схваченное еще необратимой разрухой, здание Минтяжмаша. А ближе к Солянке, из переулка, буквально выпирало на Славянскую площадь отдраенное, с золоченой лепниной здание, крышу которого венчала корона из витых букв – "Банк «Возрождение». Разбогатевшим купцом, неохотно допущенным в высшее общество, нависло оно над церковкой, будто родитель, обхвативший за плечи разыгравшегося малыша. Выпятив разукрашенную грудь, оно с вызовом косилось своими тонированными стеклами в сторону недоброжелательного Кремлевского холма.
..."БМВ", обогнув Славянскую площадь, свернул в узенькие переулочки, затерявшиеся, будто ручейки в ущельях, меж могучими сталинскими домами. Привычно славировав, проскочил он под поднятый перед ним шлагбаум и остановился за церковным двором возле парадного входа в банк, точнехонько вписавшись меж двумя пятисотыми "мерседесами". Курившие у крыльца перед началом рабочего дня сотрудники банка поспешно развернулись в сторону выходящего из-за руля тридцатипятилетнего худощавого человека с установившейся приветливостью на лице.
– Здравствуйте, Алексей Павлович, – дробью поздоровались они.
– Пытаемся надышаться перед погружением? – Забелин одним весело-ироничным взглядом охватил всех, и через раздвинувшиеся двери вошел в "шлюз" – прямоугольник, оснащенный металлоискателями и счетчиками для "считывания" пластиковых карт. На стене была прикреплена инструкция "Порядок пропуска сотрудников в помещение банка "Возрождение". В конце длинного витиеватого текста значилось примечание: "Без предъявления документов пропускаются члены правления. Охранник обязан знать членов правления в лицо".
Сидящий в изолированной кабинке милиционер, демонстрируя безукоризненное знание инструкции, незамедлительно нажал на кнопку. Перед Забелиным распахнулись внутренние двери, за которыми и начиналась собственно банковская территория. Все входящие разделялись на три потока. Прямо напротив входа располагалась стойка, перед которой в ожидании пропусков толпилось, как обычно, несколько посетителей. С оторопелым видом вглядывались они в плакат за спиной дежурного – "Банк "Возрождение" – это коллективный гражданин России. Что хорошо для банка – хорошо для России". Основная часть сотрудников устремлялась влево, к лифтам. Справа от входа сияла бронзой перил парадная, выложенная пушистым ковром лестница, предназначенная для высшего менеджмента и элитных визитеров. Напольные, восемнадцатого века часы всхрипнули, готовясь начать отсчет ударов, и Забелин, боясь опоздать к началу правления, сиганул по парадной лестнице, по-мальчишески перепрыгивая через две ступеньки. На марше второго этажа размещалась еще одна, заблокированная прозрачная дверь, за которой располагалась "сердцевина" банка – аппарат президента, его кабинет и кабинеты двух его первых заместителей. Возле двери с бумагами в руках подпрыгивали, пытаясь обратить на себя внимание находящихся внутри, несколько банковских сотрудников. И среди них трое Забелинских подчиненных: начальник группы аналитиков кредитного управления Эдик Снежко, старший кредитный инспектор Андрей Дерясин и недавно принятый в банк на должность заместителя начальника юридического управления Игорь Кичуй. Неразлучная веселая троица, вечно подтрунивающая друг над другом – Вы почему здесь? – Забелин с притворным неудовольствием нахмурился. – Так, Алексей Палыч, полная засада! – долговязый Андрей Дерясин тут же скроил на удлиненном своем лице плаксивое выражение. – Ведь сколько пахали над новой инструкцией. – На комитете утвердили, а главбух не подписывает, – горячо встрял Снежко. – Потребовала какие-то выписки. Так я всё собрал – с запасом, пусть хавает. Весь банк эту инструкцию ждет, минута дорога, а тут налицо как бы волокита. Так я ей в лицо!..
– Налицо в лицо, – привычно съехидничал Дерясин. Что бы ни делал расторопный Эдик Снежко, всё становилось чрезвычайно важным, и счет он всегда вел на минуты, впиваясь клещом во всякого, кто препятствовал, по его мнению, выполнению очередной судьбоносной задачи.
С этими двумя стало ясно. Хотя для Дерясина инструкция была скорее предлогом, чтоб проникнуть внутрь, – за заветной дверью располагалась невеста Андрея помощник президента банка Инночка Голицына.
– А ты с чем? – Забелин обернулся к высоченному, худому как плеть Игорю Кичую.
– А мне Чугунов велел подойти к правлению. По-хамски как-то. Даже не объяснил, – Игорь поправил узенькие адвокатские очочки, что означало недоумение и неудовольствие одновременно.
Забелин постучал по стеклу. Охранник внутри поспешил нажать на кнопку. Пропустив перед собой нетерпеливую троицу, Забелин шагнул в небольшой зал, в просторечье именуемый залом ожидания и даже – в зависимости от причины вызова – пыточной. Сегодня зал был заполнен сбившимися в кучки людьми, меж которыми сновали оживленные секретарши с документами. Они то и дело подходили к беседующим, что-то показывали, уточняли, отходили, растекались по боковым кабинетикам, появлялись снова и в броуновском своем движении неизбежно стремились к дальней, дубовой двустворчатой двери с табличкой "Конференц-зал". У распахнутой этой двери, за журнальным столиком, восседал неулыбчивый всевластный начальник аппарата президента банка Геннадий Сергеевич Чугунов. Здесь с озабоченным видом начальника Генштаба перед близкой битвой принимал он рапорты своих раскрасневшихся подчиненных, раздавал новые указания, которые они поспешно бросались исполнять, просматривал подготовленные к повестке дня материалы и либо молча визировал, после чего их тут же раскладывали в папки членов правления, либо брезгливо отбрасывал в сторону, обрекая нерадивых исполнителей на неизбежную экзекуцию.
Первым, кого увидел входящий Забелин, был Юрий Павлович Баландин – крепкий краснолицый мужчина, энергично притиснувший к струящемуся в углу зала фонтану субтильную женщину в итальянских очках – управляющую Ивановским филиалом Леночку Звонареву. – О! Наконец-то Палыч появился! Боялся, что увильнешь!– при виде Забелина Баландин, оставив Звонареву, устремился к вошедшему. – И тебе здорово, Палыч. – Забелин стиснул поднаторевшую в крепких мужских рукопожатиях ладонь Баландина. – Как самочувствие после вчерашнего?
– Мы – штыки!
Зная, сколько выпил Баландин накануне на приеме архангельской делегации, приходилось согласиться – ответственный за связи с регионами вице-президент был человеком на своем месте. Привычная же красноликость воспринималась сослуживцами как производственная травма – бывший секретарь ЦК комсомола, не считаясь со здоровьем, по-прежнему стоял на ненормированной трудовой вахте, неустанно крепя дружбу банка с прежними своими сотоварищами, ныне губернаторами, депутатами и главами администраций.
– Не жалеешь ты себя, – Забелин не удержался от подкола.
– Мы все горим на работе. Веришь, два дня на бабу не влезал. Всё недосуг. – Баландин с сожалением глянул на оставленную им Звонареву. Расстроенно мотнул крупной головой. – Совсем вкус испортился. А я до тебя дельце имею, Палыч. – Он доверительно потащил Забелина в заветный журчащий уголок. – Ты, я слышал, завтра на кредитном комитете вроде как эту разбираешь, ну ты-то помнишь...
Забелин безжалостно ждал, то и дело отвечая на приветствия или отвлекаясь, чтоб пожать протянутую к нему руку. Издалека кивнул главному бухгалтеру Файзулиной, над которой энергично навис Эдик Снежко.
– ... из Рождественского филиала, пышечка такая, – не дождавшись помощи, припомнил Баландин.
– А действительно, есть такая буква. Будем ставить вопрос о ее отчислении.
– Уж сразу об отчислении! Больно строг. Это что ж такое надо было наворотить?
– Строг, но справедлив. "Нагрела" банк на двести тысяч баксов.
– Что значит "нагрела"? Кредит возвращен полностью, проценты получены. Тут о поощрении вопрос бы поставить. – В Баландине пробурилась внезапная информированность. – Хотели поощрять. Всю группу. Поработали-то и впрямь на славу: мы ж из этого должничка цента без нажима не вынули. Ребята в поисках его имущества по всей стране мотались. Описывали все, что находили. В одних судебных исполнителей кварту влили. Но главный козырь – это уж когда прихватили его вертолет. Тут-то он на цырлах приполз – дескать, чего-то мы с вами друг друга недопоняли. Сколь еще желаете? И откуда только деньги у бедолаги взялись? Вмиг кредит и проценты закрыл.
– Я ж и говорю – "поощрять".
– Да вот незадача. Двести тысяч штрафа за ним осталось. И вдруг является на аэродром, предъявляет изъятые летные документы и справку из банка, что кредит закрыт и претензий не имеется, садится на вертолет – и делает нам всем ручкой. А теперь догадайся с трех раз, кто ему отдал документы и подписал справку.
– Да, есть еще недоработки. Но ведь никто не доказал, что это сделано из корысти. Напутала девка, с кем не бывает? Стоит ли так разбрасываться кадрами? – Баландин слегка смешался под нарочито внимательным взглядом Забелина. – Ну, заме... выговор даже, строгость тоже нелишней будет. Пусть вдумается. Осознает.
– Если б можно было доказать корысть, сдали бы ее, к черту, в прокуратуру – знаешь, у ребят на нее какая злость накопилась? Ты-то чего хлопочешь? – От извечных баландинских заходов Забелин слегка притомился.
– Исключительно во имя заботы о кадрах! – бодро пробасил Баландин, кивая мелькнувшему рядом Чугунову. Дождался, пока Чугунов удалился. – И потом... дрючу я ее немножко. Понимаешь, Палыч, так случилось.
– Кто бы мог подумать! – съехидничал Забелин. – Ты мне только ответь – до того или после того? В том смысле, что чувствительная твоя натура в банке известна, и не прыгнула ли она к тебе в постель как в шлюпку.
– Нетонкий ты, Палыч, человек. До, после... Я ж тебя не спрашиваю, с чего бы у тебя в приемной телка эта грудастая завелась. Яна, кажется? Оченно одобряю твой вкус. – Это совсем не то, о чем ты подумал.
– А если не то, зачем же у нее грудь четвертого размера? – не поверил Баландин. – А впрочем, не сужу. Тут другое важно. Что твое, то твое, – я никогда не сунусь. Понадобится тебе чего для этой Яны, всегда подмогну. И на тебя в том же рассчитываю. Не будем же мы с тобой выяснять отношения из-за каких-то мокрощелок. Слава богу, есть у нас вопросы и поважнее. А ты знаешь, если чего поддержать, так я всегда – кремень.
– Вот кремни-то нам сегодня и понадобятся, – в разговор вмешался Александр Михайлович Савин, вице-президент, отвечающий за стратегическое прогнозирование рынка. Забелин давно уж посматривал, как снует он меж членами правления, и знал, с чем снует. Знал, конечно, и Баландин, поскучневший на глазах.
– Я не буду вам мешать, дорогие Палычи, – Савин успокоительно выставил перед собой ладони. – Только подтвердить. Значит, как и договаривались, я на правлении выступлю первым и изложу наши претензии. Но чтоб остальные тут же поддержали. Только если все вместе навалимся – тогда не может Папа не послушать! Ну доколь, в самом деле, будем глядеть, как какой-то всезнайка-скороспелка пытается за полгода поломать всё, что мы с вами восемь лет склеивали. Он неприязненно скосился на дверь с табличкой "Первый вице-президент проф. Покровский В.В.". – Так что, договорились?
– Не мельтеши, Михалыч, – пробурчал Баландин. – Трижды уж говорено. Чего опять накачиваешь?
Савин еще поколебался, кивнул неловко и отошел.
– Так что скажешь, Палыч? – Баландин вернулся к прерванному разговору.
– Я не один решаю.
– Только тюльку не гони. Ты на кредитном комитете, что Папа на правлении, – никто против тебя не пойдет.
– Да потому и не идут, что знают – по совести решаем. Палыч! Она элементарная воровка. Вчера от Снежко узнал, что ей в собственном филиале обструкцию объявили. И как ты себе представляешь?...
– Да никак! Что мы с тобой порешили, то и быть посему, – Баландин заметил Снежко, который, уже от выхода, победно продемонстрировал Забелину подписанную инструкцию. Голос его сделался угрожающ. – И вообще не дело каждого говнюка – шестерки свое "фэ" показывать! Эдик обиженно поджал губы, готовясь, перед тем, как уйти, ответить колкостью. Но не успел.
Шелест прошел по залу, и все двигавшиеся до того фигуры застыли, обернувшись к открывшейся двери, где стоял, идеально вписавшись в косяк, и быстро оглядывал присутствующих крупный белобрысый милиционер в камуфляжной форме и с автоматом "Калашников" под правой рукой. Удовлетворенный увиденным, он отступил, и в зал головой вперед ворвался лобастый, с белесыми подвижными усиками на припухлой губе человек – сорокадвухлетний президент банка "Возрождение" Владимир Викторович Второв.
– Извините за опоздание, задержался в Центробанке, – стремительно пробираясь по образовавшемуся проходу и то и дело всовывая ладонь в поспешно протягиваемые навстречу руки, говорил он. – Не любят, ох и не любят нас в этом заведении. Через пять минут начнем. – И, сопровождаемый подскочившим Чугуновым, скрылся в дальнем, президентском кабинете.
Оживление в зале возобновилось.
–Похоже, Папу опять в ЦБ поцапали. И мы еще добавим. Вляпываемся мы с этой фрондой. Ох, зря вяжемся. – Баландин испытующе пригляделся к Забелину. – Да, быть буре, – с тяжелым сердцем согласился Забелин. – Так что насчет моей просьбы?
– Еще раз взвесим.
– Я думал, ты друг, – не принял уклончивого ответа Баландин.
– Неужто сразу враг?
– Не друг, не враг. Попутчик. – Баландин отошел к соседней группе. Шутил старый комсомолец принципиально.
А к Забелину подошла изнывавшая неподалеку Леночка Звонарева.
– Спасибо тебе, Алешенька. Освободил красну девицу от огнедышащего дракона, – Она намекающе кивнула на широкую баландинскую спину.
– Так достал?
– Как с пальмы слез. В отличие от некоторых. Ты что-то, куратор, совсем мой филиал забросил. Да и меня, похоже, тоже.
– Да неужто способен? – Забелин засветился смущением.
– Ты на многое способен. Но не советую. Хоть женщина я тихая, беззащитная...
На Забелина через итальянскую оправу с веселой откровенностью посмотрела моложавая тридцатилетняя брюнетка, которая за четыре года до того пробилась к президенту банка с идеей создания филиала в текстильном Иванове. Услышав уклончивое дежурное предложение проработать для начала ТЭО, она все с той же беспомощной улыбкой на румянящемся девичьем лице плюхнула на стол двухтомный бизнес-план, к тому же завизированный мэром. А еще через год Ивановский филиал перетащил на обслуживание губернские счета, а сама управляющая стала советником губернатора.
Как перефразировали знающие люди, с Леночкой Звонаревой мягко спать, но жестко просыпаться.
– Приеду! – выдавил из себя Забелин и, опережая следующий вопрос, уточнил: – Как только, так сразу.
– Врешь, как всегда, – справедливо не поверила Звонарева. Но тоже не больно расстроилась. Каждый год Леночка меняла своих помощников, тщательно отбирая их среди молодых и привлекательных сотрудников. – Не с этим я сегодня. Предостеречь хочу, чтоб не прокололся.
– О чем ты?
– Да всё о том же. Лучше найди предлог и смойся, пока не поздно. Чем бы ни закончилось, никогда Второв вам сегодняшнего бунта не простит.
– Так что ж, продолжать глядеть, как валят банк? – перестал притворяться Забелин. – Мы ведь не Второву на верность присягали, а банку.
– Вот этого как раз больше никому не брякни. – Леночка быстро убедилась, что их не слышат. – И прошу – уходи. Хочешь, я предлог придумаю?
– Поздно, – подхватил ее под локоток Забелин.
Двери конференц-зала распахнулись, затягивая в себя заждавшихся, нервничающих людей. Забелин с внезапной догадкой закрутил головой – Юрия Павловича Баландина среди них уже не было.
Перед входом неожиданно образовался затор. В тягостном молчании столпились члены правления возле только что вывешенного плаката – "Корпоративная культура банка – это единые для персонала базовые ценности, производственные и поведенческие стандарты, исходящие из миссии и философии банка, осознанно воспринимаемые и реализуемые сотрудниками в рамках единого корпоративного профиля и системы внутренних коммуникаций".
Тягостность объяснялась просто: все эти откровения, рождаемые неутомимой фантазией Чугунова, предстояло, по указанию Второва, конспектировать и заучивать, для чего в выходные дни на банковской базе проводились специальные семинары для высшего менеджмента. Баландин после таких "межсобойчиков" надирался сверх обыкновенного.
– Как всегда, ничего не понял, – признался Забелин, поймав на себе снисходительные взгляды окружающих.
– Сказать по правде, я тоже, – озадаченно произнесли сзади, и снисходительность сменилась понимающими усмешками – голос принадлежал подошедшему председателю наблюдательного совета банка, проректору Тимирязевской академии Ивану Васильевичу Рублеву.
– Заходите, заходите, – грубовато поторопил помрачневший Чугунов, – последняя теза была результатом долгих его размышлений и предметом особой гордости.
Заседание правления банка «Возрождение» начиналось.
В опустевшем зале мерно журчала вода в фонтанчике да позвякивала посуда, – официанты убирали со столиков и с подлокотников кресел чашки из-под кофе и бокалы с остатками соков.
Тихо стало в президентской приемной. Лишь из закутка, занимаемого помощником Второва Инной Голицыной, доносились сдержанные смешки.
Андрей Дерясин, усевшись верхом на стул напротив Инны, рассказывал ей и Кичую свежую историю про то, как на днях его по ошибке угораздило ввалиться в бар для "голубых". Так что ретироваться, со слов Дерясина, пришлось через подсобку.
Громче всех смеялся сам Андрей.
Инночка, миловидная юная женщина с округлым, удивительно нежного цвета лицом, время от времени – к месту – поощряюще улыбалась, не переставая просматривать накопившуюся почту.
"Хоть бы рассмеялась разок для разнообразия, что ли", – подумал Андрей.
Не слишком внимательно слушал и Игорь Кичуй. Его высокое худое тело нависло много выше настольной лампы, коротко подстриженная голова словно надломилась, так что он покачивался над Инной и с нескрываемым интересом следил за спорыми, быстрыми движениями ее пальчиков.
Инна, раздосадованная чрезмерным любопытством, скользнула взглядом по Кичую, заставив его смутиться, и вернулась к работе.
Инночка Голицына слыла всеобщей любимицей. Особенно – мужчин. Несмотря на занимаемую ответственную должность, в ней вовсе не просматривалось высокомерия. Почти никто в банке, к примеру, не догадывался, что помощница президента – дочь председателя наблюдательного совета Рублева. Не было, впрочем, в ней и панибратства. С кем бы и по какому поводу она ни общалась, Инна оставалась приятственно-заинтересованной. Так что собеседник, относящий интерес на свой счет, оставался чрезвычайно доволен собой, а значит, полным симпатии к умной и обаятельной женщине, умевшей оценить его достоинства.
Истинные же чувства Инна научилась прятать столь глубоко, что лишь в самых чрезвычайных обстоятельствах они могли прорваться наружу.
И это не было лицемерием, а лишь проявлением хорошо вышколенной вежливости.
Увы! Относилось это и к ее жениху – Андрею Дерясину.
Они познакомились шесть лет назад на третьем курсе банковского факультета, понравились друг другу, быстро сблизились, бывали всюду вместе, так что однокурсники иначе как жениха и невесту их не воспринимали.
Женихом и невестой они закончили ВУЗ, сняли квартиру, чтобы жить вместе, и подали заявление в ЗАГС. Но тут у Андрея внезапно умер отец, ему пришлось на время вернуться к впавшей в депрессию матери, Инна вновь перебралась к своим родителям.
"На время" затянулось. Где встречаться, у них было. Потому жизнь порознь стала привычной и даже удобной. Всё это время Андрей проработал в "Возрождении". Год назад туда была принята и Инна. И теперь уже в банке для всех они были женихом и невестой. И это стало для обоих привычным и неотъемлемым, словно "брат и сестра".
В первый период влюбленности импульсивный Андрей фонтанировал страстями, тормошил флегматичную Инну. Инна не имела сексуальных предрассудков, без жеманства удовлетворяя фантазии своего любовника. Но сама даже в минуты интимной близости оставалась сдержанно-нежной.
Переполненному чувствами Андрею не хватало ее страсти, как задохнувшемуся в стремительном беге не хватает воздуха.
Как-то он даже вспылил:
– Я вообще для тебя хоть чем-то от других отличаюсь?!
– Ну, о чем ты, дурашка? Конечно, ты такой один. Но и тебе досталась такая одна. Другой быть у меня не получится. Либо – такая, либо...
И она виновато прижалась к нему.
Андрей лишь кротко вздохнул.
Постепенно этот теплый, без резких перепадов градус проник и в него.
Став помощником Второва, Инна редко теперь освобождалась раньше девяти-десяти вечера. И Андрей стал ловить себя на мысли, что, приглашая ее куда-то, заранее планирует вечер с друзьями – как если бы она уже отказала. И когда все-таки у нее получалось освободиться, испытывал даже что-то наподобие разочарования.
Инна, призывая к молчанию, подняла палец: скрипнула дверь конференц-зала, приблизились быстрые шаги, – в закуток вбежал Чугунов.
