Текст книги "Мужские игры"

Автор книги: Семен Данилюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Она дала ему легкого пинка под зад.

– А! – сообразил Гуревич. – Моя младшая сестренка.

– Ну, то-то, – смилостивилась Ирина. – Просто слово из этих цэбэшников не выдавишь. Если б так же скупо деньги транжирили, страна давно б по внешним долгам рассчиталась.

Она, а вслед за ней и Забелин, рассмеялись. Забелин рассмеялся не столько шутке, сколько тому, что Ирина оказалась известной в банковских кругах журналисткой. А главное – что оказалась она сестрой.

Ирина смотрела на стоящего напротив мужчину и видела слегка прищуренный, теплый, очень спокойный взгляд. "От которого делается неспокойно другим", – с легким томлением сформулировала она.

– Мне очень интересен Ваш банк, и я бы хотела взять у вас интервью, – произнесла она.

"Мне интересен ты", – услышал он.

– Всегда буду рад, – охотно согласился он.

"Видеть вас", – расслышала она.

По радио объявили окончание посадки до Женевы. Пора было торопиться в vip-зал.

– По возвращении звоню, – Ирина протянула руку.

– Увидеться бы, – Боря Гуревич ласково приобнял Забелина. – Тебя, да и всех наших. Завалиться куда в кабак и – надраться как прежде. Да разве эта должностенка позволит! Вмиг стуканут, собаки! Одна надежда – еще годик-другой покантуюсь, подберу площадку побогаче и -десантируюсь. А уж тогда!...

Он сладко подмигнул и покатился следом за сестрой.

Забелин постоял задумчиво и поспешил на выход.

Предстояло еще объяснение с гаишниками. Как-то в похожей ситуации он попал на усталого пожилого капитана, и водительские права ему возвращала служба безопасности банка аж через заместителя начальника ГАИ МВД.

Впрочем, с молодыми таких проблем не возникало. Вот и на сей раз обошлось без недоразумений. Едва вышел он на улицу, закрывшись шарфом от колющего ветра, как тут же подле него очутился один из двух гаишников.

– Мы машинку вашу метров на двести вперед отогнали. А то никак ее не объехать было. Не беспокойтесь, там лейтенант Власенко караулит.

Судя по его интимному тону, принадлежность машины была предусмотрительно "прокачана" по картотеке.

Лейтенант Власенко службу и в самом деле нес бдительно. Заметив приближающегося хозяина "БМВ", он усилил жестикуляцию, палкой отгоняя проезжающих водителей.

– Прут сломя голову. Того и гляди заденут. Вы уж в следующий раз так-то не кидайте. Не положено.

– Извините, очень опаздывал. Сына провожал. Вы меня выручили.

Усевшись за руль, Забелин достал бумажник.

– А вот не поможете? – заторопился Власенко. – У меня жена бухгалтерские курсы окончила. Вот если бы в банке...

– Ничем не могу.

Всунув обескураженному лейтенанту пятидесятидолларовую купюру, он стремительно рванул машину с места.

"Да способен ли я вообще чувствовать по-прежнему?" – Забелин выскочил на виадук, открытый недавно на стыке Ленинградского шоссе и окружной дороги.

Он мучительно вызывал в себе память о своей супружеской жизни. Шестнадцать совместных лет. Вместивших бесконечные ссоры, злые сцены, но и примирения, и переполнявшую обоих нежность, и общих близких друзей.

Ни-че-го! Подобно тому, как роскошный виадук погреб под собой прежний, покореженный асфальт, так годы, прожитые в довольстве, отгородили его эмоциональную память от прошедших, полных надежд и восторгов, перестроечных лет.

Старомосковские улочки, забитые припаркованными автомашинами, для города то же, что истонченные склеротические артерии, закупоренные блямбами. Лишь во второй половине дня Забелин добрался-таки до бывшей усадьбы Юсуповых – отступившего в глубину Лубянского переулка дворца, ныне принадлежащего банку «Возрождение». Ажурные старинные ворота разошлись. Забелинский БМВ въехал внутрь и почти уткнулся, как обычно, капотом в заваленное снегом столетнее канатное дерево, – подарок китайского императора императору российскому. Голый перекрученныйствол по всей поверхности был туго оплетен витыми жгутами, охранявшими его от непогоды.

Центральный фасад дворца был затянут запыленной сеткой – вот уж несколько лет банк не мог изыскать денег, чтобы начать ремонт. Функционировало двухэтажное левое крыло – бывшая людская. Здесь и располагались подчиненные Забелину кредитующие подразделения.

Возле подъезда, рядом с привычными легковушками сотрудников, громоздился джип "Чероки", прикрывающий собой иссиня-черный шестисотый "Мерседес".

Из "Мерседеса" вышел худощавый низкорослый человек с внимательными глазами – Аслан Магомедович Курдыгов.

– Вроде не договаривались. – удивился Забелин, улыбкой показывая, что незапланированной встрече рад.

– Алексей Павлович, дорогой, – Курдыгов в свою очередь заискрился нешумным удовольствием, – русские говорят, что для бешеной собаки сто верст не крюк. Я не русский. Чечен я, знаешь. Но чтоб тебя увидеть, всегда по первому зову.

– А разве был зов? А, так это наши о себе напомнили, – разгадал Забелин нехитрый ребус – два дня назад у Курдыгова подошел срок возврата очередного кредита.

– Ваши! Псы они у тебя цепные.

Сопровождаемый ворчащим беспрестанно Курдыговым, Забелин зашел в подъезд. Сидящая в приемной за компьютером золотоволосая красавица с большими нарисованными глазами при их появлении, не поднимаясь, хмуро кивнула.

– Прошу, – Забелин первым вошел в кбинет. Кабинет был темен и затхл.

– Выгнал бы ты свою секретутку, – от души посоветовал Курдыгов, помогая открыть шторы, в то время как сам хозяин манипулировал пультом кондиционера. – Кто так за шефом ухаживает?

– Надо бы, – беззаботно согласился Забелин. Он пригласил гостя жестом за столик для переговоров, включил электрический чайник: – Чай? Кофе?

– Кофе. Нет, надо ее выгнать. Что это? Большой человек сам себя обслуживает. Стыдно ей.

– Так что с кредитом будем делать, Аслан Магомедович?

– Чего делать? Не могу я сейчас отдать. Все в производстве. Был ведь у меня, сам все видел: цех заканчиваем. Через полтора месяца первые партии пойдут, тогда и рассчитываться начнем. Вот они, красавицы мои. – Он вытащил из кармана две упаковки, придвинул их собеседнику. Упаковки были, что называется, смотрибельными, с фирменным знаком самого Курдыгова. Таким же, что носится по всей стране, изображенный на многочисленных принадлежащих Курдыгову фурах. И Забелин знал, что на постах ГАИ тяжеловозы с гордой надписью под борту "Курдыгов товар" значатся среди неприкосновенных.

– Безотказный расчет. Я весь рынок промаркетил, как ты учил, – по-восточному подольстился гость. – Моя продукция свою нишу сразу возьмет – качество не хуже импортного и при смешной цене. Скажи, не смешная разве? Так что за полгода рассчитаемся полностью, это без вопросов.

– Да вопросы не к тебе, Аслан. Неизвестных вводных полно. Где гарантия, что завтра не введут монополию на твои изделия, не поднимут акцизы, да черта не накрутят. И все твои раскрасивые расчеты можно будет...

– Нет, нет гарантий, – грустно согласился Курдыгов. – Руслана не стало – гарантий не стало, стабильности не стало. Но и жить надо! Дело дельское делать. Знаешь ведь, не бандит Курдыгов. Я честный предприниматель. В авизо не участвовал. А как думаешь, мог? То-то. Мое имя – по всей стране имя. Да, трудное время, но ведь не увожу, как другие некоторые, деньги за границу и сам не съезжаю. Вот оно, все здесь – перед вами. Почему ж твои со мной как с вором?

– Ну, уж как с вором. – Забелин поднялся налить кофе и успокоительно пожал хрупкие, но авторитетные плечи представителя одной из мощнейших чеченских диаспор, сподвижника и советника всесильного прежде Хасбулатова. – Не тебе объяснять, Аслан Магомедович, есть банковская технология. Нравится это кому-то или нет, но она как щит – предохраняет банк от чрезмерных рисков, а значит, от разорения.

– Знаю я эту вашу технологию, – осторожно загорячился обидчивый чечен. – На каждый рупь по залогу. Люди все решают. Вот есть ты. Ты мне веришь, потому что видишь – дело Курдыгов делает. И ты знаешь, я тебя никогда не подведу. Скажешь: все отдай – все отдам. Другому не отдам, тебе – не смогу отказать. Потому что Курдыгов помнит, кто ему друг, а кто – между прочим. А все эти условности – они для условных людей. Что залог? Ну придут ко мне залог отбирать – сто моих вездеходов, что по всей Европе крутят? Думаешь, кто возьмет? Пусть попробуют. А тебе, что есть залог, что нет, – скажи: "Надо", – и без слов отдам.

– В этом-то и проблема, – не поддался на грубую лесть Забелин. – Все ведь понимают, что залог твой на деле – бумажка. А значит, и кредит твой, случись что, – бжикнется. И ты на моих не обижайся, Аслан Магомедович. Они перед банком ответственны. Потому и с тобой... опасливы. Это не к тебе недоверие. По большому счету правительству доверять мы не имеем права.

Он нагнулся над селектором:

– Дерясина ко мне. Он протянул чашку гостю. – Проценты хоть выплатил?

– Набрал. С трудом, но набрал. По людям прошел. У меня ж перед тобой слово было. Тоже сказать – ставки у вас... как на врага.

– Твоя правда, Аслан Магомедович. Не работаем, а круговую оборону держим... Заходи, заходи, – пригласил Забелин.

В кабинет заглянул и, дождавшись подтверждающего кивка, направился к сидящим Андрей Дерясин. В левой руке предусмотрительного Дерясина была зажата папка с крупной надписью "Курдыгов товар".

– Здравствуйте, Аслан Магомедович! – Он протянул руку, и Курдыгов, неспешно обозначив встречное движение, вложил в нее холеную свою ладошку.

Дерясин насупился, – общение с заносчивым Курдыговым жизнелюбия кредитному инспектору не добавляло. – Что с процетами по кредиту Аслан Магомедовича? – поинтересовался Забелин. – Да проценты-то позавчера заплатили, – неохотно подтвердил Дерясин.

– Стало быть, обязательства выполняют.

– Да это как посмотреть. Ежели совсем объективно...

– Объективно. Но с оптимизмом! – Забелин рассмеялся. – Готовь к пролонгации на три месяца. Визу я поставлю. Нужное дело Аслан Магомедович делает, – успокоил он хмурого кредитника. – Трудное, но нужное. Кому ж поддержать, как не нам? Но, Аслан Магомедович, мы тоже на пределе. Третье продление кредитного срока – не шутка. Банку под нее придется создавать дополнительные резервы, а значит, нести потери. Так что не обессудь, но при первой же просрочке платежей будем взыскивать.

Раздался телефонный звонок.

– Слушаю.

– Это Чугунов, – послышалось на другом конце провода. Собственно, начальник аппарата президента мог бы и не представляться, а просто, по своему обыкновению, не обращаться к собеседнику. Забелин даже поражался, где исхитрился тридцатилетний Чугунов подхватить через десятилетия стиль общения сталинского секретаря Поскребышева. Может, социальный ген взыгрывает? – Шеф срочно приглашает.

– Только расстались.

– Приглашает немедленно, – неприязненно повторил Чугунов и, полагая, что сказанного достаточно, отключился.

Звонок этот вернул Забелина к происшедшему после правления. Еще накануне, на семинаре в Сосенках, когда решились они на сегодняшний разговор с Второвым, ни один из них – уж сам-то он точно – не предполагал прямого разрыва. Допускалась, конечно, учитывая нетерпимость президента и проявляющуюся злопамятность, попытка с его стороны убрать кого-нибудь из недовольных. В последнее время, презрев всяческие управленческие каноны, он вовсю развлекался "тасованием" кадровой колоды. И они договорились дружно защищаться.

Но агрессивная готовность Второва изгнать правление в полном составе под угрозой собственного увольнения Забелина, как и остальных, оглушила.

И когда сразу после заседания перехватил его Керзон с предложением консолидироваться перед советом директоров, за чем едва скрывалась очевидная попытка смещения Второва, Забелин насупился:

– Я в эти игры не играю.

– Игры нам Папа навязывает. Или без суеты сдадим банк, который завтра же молодые сопляки – выдвиженцы и взорвут? Разве для того столько лет бок о бок отстраивались? Неужто не понимаешь, что поодиночке он нас разорвет?

– Все так, Палыч. Но – без меня.

– Твое слово для совета важно.

– Без меня, извини.

Была за всем этим одна вещь, через которую не мог он переступить и которую сам определял как "первичность права". Таким правом обладал когда-то любимый его учитель академик Мельгунов, настойчиво подталкивавший молодого Забелина в заведующие лабораторией, а потом вдруг, накануне назначения, категорически потребовавший его увольнения из института. И хоть причину внезапной этой перемены так и не узнал, и хоть до предела увлечен был научной работой, и влиятельные, уровня Мельгунова, люди уговаривали остаться, обещая покровительство, против воли учителя не пошел – просто уволился.

Такое же первичное право признавал он и за Второвым, пригласившим семь лет назад присоединиться к модному перестроечному начинанию – создать молодежный банк. Никто тогда, кроме автора идеи, кипящего возбуждением Второва, не верил в прочность нового дела. Потом уж от неуемной его энергии подпитались и остальные. И банк стартовал.

На сегодняшнем правлении Забелин утвердился в созревавшем опасении – перерождающийся Второв становится для банка из созидательной столь же мощной разрушительной силой. И все-таки за ним было первичное право человека, пригласившего в дело. И альтернатива, по понятиям Забелина, сузилась теперь до размера беговой дорожки – либо продолжать бежать за лидером в одной команде, либо сойти с дистанции. Либо с Второвым, либо без него. Но не против него.

А потому, поняв, что разговор с Керзоном лишь прелюдия к долгим и мучительным переговорам с другими, Забелин решился. Обогнув поджидавшего его с искательным лицом Савина, он прошел в комнатку руководителя аппарата, вытащил из принтера лист бумаги, размашисто написал короткое, без аргументации заявление об увольнении и положил перед опешившим Чугуновым. После чего миновал гудящий банковский ресторанчик, где стихийно продолжилось заседание свергаемого правления, и отбыл в аэропорт. Озадаченный Забелин положил трубку.

– Там как раз насчет этого народ собрался, – Дерясин возмущенно кивнул на телефон. – После сегодняшнего правления все как бы на измене стоят. Готовы за вас хоть до Ла-Манша.

Как всегда, все все знали.

– Через пару минут заходите. Сделаю объявление, – Забелин дождался, когда Дерясин покинет кабинет.

– И вот что еще, Аслан Магомедович. Очень может статься, что через три месяца меня здесь не будет.

– Повышаешься? Хорошее дело. Достойные люди должны достойно расти, я так думаю. Куда дальше?

– Дальше некуда. Ухожу из банка.

– Второв что, чудак совсем? Зачем отпускает? Или зарвался? Куда идешь, говори. Зачем тянешь?.. Поссорились, да? Иди ко мне. Хошь финансовым, хошь другим кем. Иди – прошу! К другому пойдешь – обижусь.

– Жизнь покажет. А сейчас одно знай, – если меня здесь не будет, то и пролонгации через три месяца не будет. Это я к тому, что изворачивайся как знаешь, но на стену календарь повесь. В черной такой рамке.

– Зачем жестоко шутишь? Думаешь, для кого другого больше, чем для тебя, надрываться стану? Не стану. Нельзя больше. А тебе одно скажу, – заторопился гость, заметив приоткрывающуюся дверь. – Ты только знай – у тебя есть друг. И все. Курдыгов, кого хошь спроси, человек слова.

– Я знаю.

– Ну, ты знаешь. И насчет работы, и... вообще.

В кабинет, здороваясь с уходящим заемщиком, вошли и расселись за переговорным столом начальники кредитных отделов, и, конечно, троица мушкетеров. Последним втиснулся не обвыкшийся еще новый сотрудник, худенький Юра Клыня, "выдернутый" Забелиным на повышение из филиальских юристов. Поколебавшись, он приспособился на краешке свободного стула рядом с Кичуем. Под веселыми взглядами Кичуй приобнял маленького Клыню, так что они стали выглядеть совершенными Патом и Поташоном. – А ты что здесь? – зыркнул на Кичуя Забелин.– Тебя ж начальником юруправления назначили.

– Так, Алексей Павлович, – Игорь поднялся, раскачиваяь. – Я считаю, тут в общем-то подлянка как бы... Думаю отказаться.

– Я ж говорю, – юродивый, – коротко отреагировал Снежко, приглашая Забелина подтвердить очевидную эту истину.

Забелин и подтвердил.

– Даже не думай. Никакого нравственного закона ты не преступил. С Солодовым жестоко, конечно, получилось. Но ведь и впрямь не тянет. И ты сам это знаешь. А банку нужен настоящий, грамотный начальник юруправления.

Кичуй продолжал сопеть.

Забелин улыбнулся:

– Если на то пошло, твою кандидатуру Второву подсказал я. Так что – ветер в паруса.

Кичуй озадаченно повел плечами и принялся выбираться. Поднялись суета, подначки, дружеское похлопывание.

Но едва дверь за Игорем закрылась, все взоры вновь сосредоточились на Забелине. Восстановилась выжидательная тишина.

– Как вчера в футбольчик сгоняли? – невинно полюбопытствовал Забелин.

– Вынесли нас, – печально доложился непроходимый центральный защитник футбольной команды управления Дерясин. – Да и неудивительно, когда капитан команды матчи игнорирует.

– Интересами коллектива не живет, – ввернул словоохотливый инсайд Снежко.

– Не получилось у меня вчера, мужики, – извинился Забелин. – К правлению готовился. Хотя... готовься, не готовься...Вы вообще с чем пришли-то?

– Алексей Павлович, Вы нас вовсе-то за лохов не держите, – слегка обиделся Эдик Снежко. Три года назад приведенный Забелиным в банк пацаном, Снежко за это время стал одной из надежнейших его опор. – Заявление ваше об уходе у Чугунова на столе. И если Вы уходите, то народ просил передать...

– Уполномочил, – строго уточнил Дерясин.

– Раз такой умный, говори сам, – осадил друга Снежко. – Без тебя волнуюсь.

Опять зазвонил телефон. Похоже, нетерпеливый Чугунов спешил уточнить реакцию.

– Я, между прочим, не метеор, – сообщил в трубку Забелин и тем, похоже, расстроил собеседника.

– Старый, стало быть, стал.

У Забелина перехватило дыхание – ошибки быть не могло.

– Только не говори, что это ты.

– Тогда это не я, – согласился подначивающий мужской баритон. – К тому же с Вашим даром убеждения я и сам вот-вот засомневаюсь.

– И ты в России? – все еще осторожничал Забелин.

– Ну, если "Шереметьево-2" пока еще территория российская... Впрочем, погоди, уточню. Девушка! Не сочтите за труд – в какой я сейчас стране? – "Дурак", – послышалось из глубины. – Спасибо, родная, что не отказала... Слышал? Выходит, и впрямь на родине.

– Убью, скотина! – радостно пообещал Забелин.

– Когда и где?

– Через пару часов. "Грин Хаус" на Большой Никитской помнишь? Нет? Старый ты, как фекал мамонта. Тогда объясняю для эмигрантов – пирожковая на Герцена. Недалеко от консерватории. Понял, дубина иноземная?

– Терпеть ненавижу, – подтвердили из Шереметьева.

Забелин положил трубку. С обалделым видом оглядел собравшихся.

– Так?..

– В общем, мы тут заявление коллективное соображаем, – объявил Эдик. – В смысле, что если вас скинут, то мы как бы уйдем всем управлением. Пускай попробуют без кредитования.

– Сильны воспитаннички. – пытаясь сбить подступившую теплую волну, Забелин старательно изобразил неудовольствие. – Птички перелетные. Давайте-ка так. Заявление ваше – само собой, в корзину. Не для того мы вас здесь растили, чтоб при первой сваре стройными рядами банк бросили. И вообще, не будем опережать события.

– Опережать, может, и не стоит. А предвидеть необходимо, – вкрадчиво отреагировал Дерясин. – Нас так шеф учил – Забелин Алексей Павлович.

– Тонко подхалимничает, гнида, – позавидовал Снежко. – Вообще-то, Алексей Павлович, мы не в плане как бы посудачить. Есть слух, что на ваше место Баландина назначить собираются, тогда нормальному кредитованию так и так конец придет. А мы все-таки – ваша команда. Так что не говорю за других, но я, как в мультике, – ваша навеки. И вы уж меня на панели не бросайте. Как говорится, куда иголка, туда и...

Под окном заскрежетали тормоза, начался общий характерный шум. Все напряглись. Даже Снежко, продолжая говорить, увял и вместе со всеми заворожено уставился на дверь. Дверь распахнулась разом, и по сильному этому тычку, еще не увидев, Забелин понял – Второв. Приехал, не дождавшись.

Его лобастая голова, как всегда увлекающая за собой уставшее под гнетом болезней тело, пересекла створ косяка.

Присутствующие вскочили и застыли под тяжелым понимающим взглядом всесильного Папы.

– Совет в Филях? – безошибочно оценил увиденное Второв. – Прерываю – Москву сдавать не буду.

Он обозначил нетерпеливое движение, и кабинет опустел с неприличной поспешностью.

– Если гора не идет к Магомету... – Второв уселся на свободное место за столом Забелина, пару раз глубоко вздохнул, выравнивая дыхание, сбившееся при стремительном восхождении на второй этаж, огладил край живота.

– Болит? Давно пора почку пересадить. Как ни тяни, а без этого не обойтись.

– Пересадишь с вами. – Второв в упор глянул злыми, в ядовитых подтеках глазами. – Тут живого сковырнуть пытаетесь, а уж если на операцию пойду, так выйду ли живым – вопрос, а уж что безработным – так это без вопросов.

– Так и так этим кончишь. Разгонишь проверенных, надежных, так потом твои же временщики и тебя, и дело твое, которым кичишься, сожрут. – Утешать его Забелину не хотелось. – Историей интересоваться следует, Владимир Викторович, – не ты первый, не ты последний.

– Это у вас до хрена времени интриги плести, беллетристику почитывать, на выставках представительствовать. – Второв прошелся недобрым взглядом вдоль увешанных картинами стен. – Галереи целые за банковский счет насобирали.

От несправедливости сказанного Забелин аж всхрюкнул. Картины эти были из коллекции некоего художника Владимира Владыкова, человека, судя по последствиям, пробивного. Озарившись идеей создания обновленного перестроечного товарищества передвижников, он продрался к президенту банка и выпросил под это дело кредит, который меценатствовавший в ту пору Второв и повелел выдать без всякой проверки. Отдать кредит Владыков не сумел, деньги как-то сами собой меж творческих рук утекли, Союз художников от вороватого своего члена поспешно открестился – вот и реализовывали с полгода все подвластные Забелину подразделения картины из владыковской коллекции. А уж что осталось – развесили по кабинетам как овеществленную ностальгическую память о временах первого, доверительного кредитования.

– Ты, собственно, напрасно приехал, Владимир Викторович. Второв чуть скривился: это "ты" наедине осталось с прежних времен, когда все они, еще без чинов и званий, ютились в двухкомнатной второвской квартирке в Чертанове. Сглаживалось оно, впрочем, неизменным теперь при этом "Владимир Викторович".

– На меня можешь время не тратить. Видно, Чугунов твой в кои веки прокололся: заявление об увольнении часа с два как у него лежит.

– Потому и приехал. – Отдышавшийся Второв поднялся, по-хозяйски заглянул в стеклянный, уставленный сувенирами шкаф. – Смотри-ка, аж от Газпрома. М-да, на славу поработали.

– Отработались, – не принял задушевной интонации Забелин. – Послушай, Владимир Викторович, мне ведь и так непросто. К банку за эти годы, врать не буду, прикипел. А больше чем сделал, ты из меня не выжмешь. Быть против тебя не могу – оттого и заявление написал. Но и с тобой не пойду. Потому что в этой истории с правлением ты весь в дерьме.

– Язык попридержи, пока не уволили. Ох и подмывает тебе врезать.

– Ну, в дыню выписать и у меня не заржавеет. Даже если дыня президентская, – сгрубил безработный Забелин.

– Как же у тебя на инвалида рука поднимется? Иль всерьез решил, что я к тебе на разборку приехал?

– Полагаю, что да. Совесть-то бьется в конвульсиях. Мучит. Выговориться требует.

– Дело – вот мой единственный критерий. Ему одному днем и ночью служу. И вас восемь лет это делать заставляю. А над какими пропастями прошли. Один девяносто четвертый с банковским "обломом" чего стоил. Сколь тогда банков, что покруче нас стояли, сорвались. А мы – по краю прошли, да еще и в весе прибавили. Запамятовали по человеческой забывчивости, о чем тогда на правлении глотку драли? А? Забегали глазенки? Где б мы сейчас были, если б я под вашим прессом надломился? Вот это и есть истинная цена хваленого коллективного разума. Один! Должен быть один, в ком есть решимость брать ответственность. Что глазками-то буровишь, чистоплюй? Неужто впрямь не видишь, что делается? Страну по кускам, как ставриду из блюда, растаскивают. И нет сейчас важнее задачи, чем к этому столу втиснуться. Неприятно, больше скажу – противно. Да только не мы, увы, правила игры устанавливаем. Не удержимся в "головке", засбоим – и выкинут нас с дистанции. Капитал, капитал изо всех сил наращивать необходимо. И – на Запад, на простор стратегический вырваться! Корнями врасти! Чтоб от прихоти местных ворюг не зависеть.

– Савин же дал прогноз...

– Да что Савин? Циферки сводить дело нехитрое. Глупей себя президента держите. Иль сам не понимаю, что не может пирамида эта не рухнуть? Но когда? Год? Два? А вдруг пять? И где ж мы через эти пять лет будем, если и впрямь попробуем чистюлями умненькими в сторонке отсидеться? Да через год нас сожрут. Тот же Онлиевский, и не подавится, падаль! Давно облизывается. Нет! Тут не местечковые нострадамусы, тут высший пилотаж требуется – чтоб по краю пройти и не сорваться.

– Что ж на правлении-то не разъяснил?

– Некому больше объяснять. Да и незачем. Всякому этапу своя форма правления соответствует. Историю-то я, похоже, получше помню. Когда наступало время государство в кулак собирать, с кого в первую голову спесь сбивать приходилось? А вы теперь в удельных князей как раз и переродились. Всё с вольницей не расстанетесь. Чего хмыкаешь?

– Интонации и впрямь царские. Ты извини, конечно, но когда по нужде сидишь, в зеркало не смотришься?

– Вот потому и пора вас всех "опустить". Нельзя слушать собственного президента и представлять его на очке.

Забелин не удержался, захохотал. Второв по-своему, неулыбчиво шутил. Но насколько шутил?

– А мозги мне как были, так и теперь нужны. Потому из правления я вас повыгоняю – давно зрело, а вот из банка мало кого отпущу. Савина, баламута, выгоню, – злопамятно припомнил он, наливаясь заново обидой. – Ишь тихарь! Сегодня же подпишу.

– Савин стратег, каких мало, – вступился, хоть и понимал, что безнадежно, Забелин. – Никто так рынок не промаркетит. Умник редкий.

– Именно что. А мне умники не нужны, я сам умник. Мне умницы требуются.

И неожиданно закончил:

– Как ты.

– Я-то теперь плюсквамперфект – давно прошедшее время. – Забелин выудил из холодильника коньяк и, хорошо зная, насколько вынужденный трезвенник Второв не переносит спиртное, намеренно медленно нацедил стаканчик.

– А то, может, глоток на прощанье? Все-таки дело свое я неплохо делал.

– Поставь бутылку, пацан! – Взъярившийся Второв резким движением сбросил со стола налитую рюмку, так что по свежим забелинским брюкам пролегла пунктирная коньячная полоса. – А дело как делал, так и будешь делать!

– А ху-ху не хо-хо? – впал в блатной сленг и Забелин. – Я тебе не холуй вроде Чугунова. Не на тебя, пахана, на идею общую пахал.

– На нее и будешь, – тихо, на контрасте, произнес Второв. – Стратегия – это, давай так, не твоего ума дело. Тут мне решать. Но – цель! Цель, что когда-то провозгласили, – создать могучую, мирового уровня финансовую империю, – всероссийскую гордость, что локомотивом потянет село, промышленность. И это неизменно! Ты на правлении блестящую идею высказал. Между прочим, никто из стратегов ваших хваленых даже не отреагировал. А ведь из всего сегодняшнего бедлама это единственно ценное и было. Я об идее брать под банк высокотехнологичные институты.

– Расслышал-таки.

– Еще как. Только при других не показал. Слишком важно. Перспектива.

Он поднялся стремительно и, забыв оглаживать знаменитую свою язву, заходил меж стен. Говорили, что привычку эту он приобрел в начале восьмидесятых, когда полгода просидел под следствием по обвинению в частнопредпринимательской деятельности.

– Решили страну меж собой раздербанить, тихари. Межсобойчик затеяли: тому нефтяночку, тому связь или алюминий. А Второва побоку. Так и хапайте, сколько глотки хватит! Хиреет, говоришь, великая оборонная наука? – притормозил он перед погрузившимся во внимательное молчание собеседником. – Да, трудно теперь. Некоторым паникерам уж и откат чудится, – вернулся он к сегодняшнему столкновению. – Откаты эти поганые. Всем откатывай. Дооткатывались – страну откатили. Но мы-то? Если станем высокие технологии поднимать, мы что, откатываемся?

Он подозрительно оглядел Забелина и опять пустился в путь.

– Выбираем самые ключевые институты, из тех, что "просели", но у кого настоящие, ликвидные наработки есть, такие, чтоб целую отрасль под собой держали, – и поглощаем. Во-первых, доброе дело сделаем – науку поддержим. Ты сам оттуда, должен понять. Сколь можно смотреть, как мозги за границу перетекают? Наоборот, уехавших обратно развернем. Здесь служить извольте. А под это – все ноу-хау у нас! Помнишь, как ты кредиты возвращал? Не надо все имущество без разбору описывать. Важно ключевую горловину найти – и перекрыть. Опломбировать сливной краник! Вот тогда-то и приползут на брюхе! Они себя уж за чемпионов держат! А мы их апперкотом, откуда и не ждут. А чтобы раньше времени никто, кроме нас с тобой, не догадался, вот тебе для всех прикрытие – скупаем новые площадки. Банк-то растет. А там что ни институт, то пятнадцать – двадцать тысяч квадратов. А если даже явно вылезет, что не для банка, то – на перепродажу. Нормальная спекуляция, любой заглотит. Нет! Великая во всех отношениях цель. Уделаем мы их, Леха! Помяни слово – уделаем! С этим хоть согласен?

– Мое-то согласие зачем?

Второв запнулся от непонятного ему вопроса:

– То есть как?.. Ты этим и займешься, – и тут же, вдохновленный, не дав Забелину возразить, принялся ставить задачу: – Работать, чтоб не выпятить банк, станешь на своих рисках. Главное – чтоб истинную, стратегическую цель не заподозрили. Идея моя здесь такая: ты, само собой, остаешься в банке. Но внешне – и слушок соответственный подпустим – мы разбежались. Из правления тебя выведу. Для всех ты идешь с понижением: садишься на второсортное направленьице – спекулятивные поглощения. Особнячок этот за тобой оставлю. Во всем остальном ты сам по себе. Меня без нужды не донимай. Если что – через Чугунова.

Заметил движение Забелина, опередил:

– Знаю, не любишь. Все вы его за верность мне не любите. Вам бы кто попокладистей. Но – надежен. Насчет института – думаю, начать стоит с твоего бывшего – "Техинформа".

– Мельгунов?!

– А что смущает? По моим сведениям, там поразительные компьютерные технологии на подходе. Заодно и альма-матер бывшую из ямы вытащишь.

– Откуда знаешь, что в яме?

– А у кого теперь иное? Всю науку в яму загнали. Жлобье. Все на дешевку нахапать норовят. – Проигранные аукционы и конкурсы заусеницей цепляли его самолюбие.