Текст книги "Мужские игры"

Автор книги: Семен Данилюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Да, с тормозами у него проблемы. – После разговора с Онлиевским на душе у Забелина стало тягостно.

Мобильный телефон у Максима оказался отключен, и отыскал Забелин загулявшего приятеля лишь в пятом по счету казино, на окраине Москвы. Со слипшимися от духоты и возбуждения волосами, с бокалом шампанского, тот сидел у игрального стола, обложенный фишками, и неотрывно следил за крупье. За спиной его перешептывались две худенькие девушки, в которых Забелин с удивлением узнал подружек с Тверского бульвара. Справа от Максима нервно перебирала руками увешанная драгоценностями дама бальзаковского возраста, над которой, изящно изогнувшись, навис тоненький, со сложенными в обиженную складку губами мальчик лет двадцати.

– Олечка, лапочка, ну пора ж баиньки, – касаясь ее ушка, шептал он, одновременно заговорщицки подмигивая спутницам Максима.

– А, это ты? Обнаружил, следопыт? – Не отрываясь от шарика, Максим потряс рукой, требуя не отвлекать. – Ставить будешь?

– Смотри, Анютк, второй появился, – с непонятной для Забелина радостью констатировала смуглолицая. – Вы позволите? – Взяв Забелина под локоть, она отвела его в сторону.

– Меня Марьяна зовут, если помнишь. Делай вид, что я к тебе кадрюсь. – Она непрестанно вымученно улыбалась.

– Не понял?

– Полыбься, говорю, немножко. Слушай, увести бы его отсюда. У него сегодня пруха – уж под три тысячи выиграл – вон ведь как глаза блестят. Только – улыбайся же – казино это недоброе, под чернотой оно. И они его уже "накололи". Так что с выигрышем могут не выпустить. Да еще и оберут где по дороге. Он нас с Анюткой по телефону высвистал, по сто долларов дал, чтоб шампанского подливали. А шампанское это – бурда. Намешивают его. Может, кого из дружков вызовешь? Нас с Анькой только здесь не бросайте. А то... Они уж намекали, чтоб мы исчезли. Если один, да еще пьяный, тогда без вопросов.

Приглядевшись, Забелин и впрямь заметил нескольких косящихся на них кавказцев. Чуть в отдалении, расставив ноги, пытливо приглядывался к их группке секьюрити.

– На этого не рассчитывай, – заметила Марьяна. – Я ж тебе говорю...

– Понятно. – Забелин склонился над Максимом, решительно сгреб фишки.

– Да ты чего, Стар? – недоуменно посмотрел тот. – Самый же фарт пошел.

– Время! – Забелин без церемоний потащил упирающегося друга из-за стола. – Да и... девушки вон извелись. Так что едем ко мне.

– А! Тогда да. – Максим прекратил сопротивление. – Это мы бойцы! Это мы завсегда!

– Ты чего, мужик, клиента обижаешь? – послышалось сзади.

– А, черт, засада! Предупреждала же!

За ними с недобрым лицом стоял секьюрити.

– Чем тыкать незнакомым, лучше помогите на воздух вывести, – неприязненно потребовал Забелин.

– На воздух? – Секрьюрити что-то неспешно обдумал. – На воздух – это можно, – громко произнес он. И прислушивавшиеся к разговору кавказцы быстро исчезли. – Пошли.

– Да ты чего?! Не выходи! – Марьяна нервно дернула Забелина. – Отметелят же! Хорошо еще, если... Забелин заколебался. Вызывать на подмогу банковскую охрану было стыдно. Но с двумя девушками и пьянущим Флоровским на руках шансов отбиться в случае заварухи не было. А, судя по мельканию вокруг, все к тому и шло.

– Алексей Павлович! – К источнику шума подошел смуглый администратор. – Рад приветствовать в нашем заведении. Вижу, дружка немножко развезло. Бывает. Выиграл человек. Кто осудит?

– Вообще-то не припомню.

– Ну, где уж с вашего-то полета? Может, сами сыграть желаете?

– Желаем сесть в машину и уехать.

– Как будет угодно.

Он перевел сделавшееся жестким лицо на переминающегося подле охранника, смодулировал голос так, чтоб слышно было вновь появившимся кавказцам:

– Помочь обменять фишки, посадить в машину. И чтоб никаких случайностей для дорогих гостей. Всегда, всегда рады!

Уходя, Забелин обернулся. Соседка Максима по столу начала собирать фишки, в то время как юный ее кавалер, не скрываясь, требовательно поглаживал дрябнущую шею. На безымянном пальце ее правой руки Забелин разглядел глубокий свежий рубец, – след от спиленного обручального кольца. Внезапно, что-то почувствовав, она вскинула голову и, поймав сострадательный взгляд, горько усмехнулась.

– Думала, и не выберемся по-доброму. – Лишь усевшись в «БМВ», Марьяна успокоилась, уважительно осмотрелась. – А ты, оказывается, крутой.

– Так, вполукрутую. – Забелин посмотрел на заднее сиденье, где Максим уже сопел на коленях поглаживавшей его волосы тихой Анюты, и нажал на акселератор.

Сконфуженный секьюрити вернулся меж тем к мрачному администратору.

– Посадил путем. Тачка крутая – последний "Биммер", – заискивающе доложил он.

– Как ты полагаешь, чем отличается наше заведение от новокосинского рынка, где ты в рэкетирах побирался, пока я тебя не подобрал?

– Ну откуда я знал-то? На нем не написано. Всего-то третий день здесь.

– Ты, шнурок, только что заведение подставил. Или научишься различать клиентов, или... Слышал хоть, где наше казино счета держит?

– Так это... В банке, что ли?

– Пошел на место, дефективный. – От души оценил администратор способности новобранца.

Уже возле самого дома дремавший на коленях у Анюты Максим вдруг поднял голову.

– Нет, ты мне скажи, – потребовал он, – кто поручится, что банк твой, заполучив институт, и нас не "кинет", и стариков наших не "обует"?

И хоть был он пьян, ответил Забелин на полном серьезе:

– Мы с тобой. Других нет и не будет. В этой стране успех личным доверием определяется. И если уж у нас не будет доверия, то лучше и не затевать.

– Тогда еще чуток подумаю, – пообещал Максим и благополучно уснул.

Под утро Забелин, накинув халат, угрюмо сидел в спальне. Рядом на кровати лежала совершенно голая Марьяна и пьяно изливала неудовлетворенную душу:

– Никакого кайфа с вами. Предлагала же групповушку устроить на четверых. Так твой дружок как с Анюткой заперся, скоро четвертый час пошел. Иди предложи махнуться.

– Да предлагал, – соврал разочарованный и разочаровавший Забелин. Нерадостными получались в последнее время его гулянки. – Но не соглашается он. Такой однолюб попался. – А ты сказал, что я минетик классно беру? Анютка так не может.

– Сказал, сказал.

– И все равно? Просто вы старые.

– Вот это похоже на правду. Сколько мы вам должны?

– С чего бы? Да не, мы не по этой части. Студентки мы, из Патриса Лумумбы. Так, оттянуться. Тошно ведь. Хотя давай по сотне. Хуже не будет.

Дверь комнаты без стука распахнулась, и вошел обернутый в простыню неожиданно свежий Максим.

– Я подумал, – обращаясь к Забелину, произнес он.

– И что?! – подскочила на кровати девушка.

– Я согласен. – Он изумленно скосился на нее.

– Ну, наконец-то, – прямо с кровати Марьяна прыгнула перед ним на колени и сорвала простынь.

Забелин впервые за эти дни искренне расхохотался.

Глава 4

Тихая золотиночка

– Ну что, рыцари овального стола, тесновато стало? – Забелин обозрел сделавшийся узким стол для совещаний. В стороне за внесенным компьютерным столиком с раскрытым блокнотом на изготовку излучала парфюм и снисходительное благоволение к сыпящим комплименты мужчинам Яна.

– В тесноте, да не в обиде, – утверждая себя в правах члена команды, пошутил Клыня. Маленькому Клыне было удобней остальных: отвоевав себе кусочек стола и поджав чуть локотки, он ощущал себя вполне комфортно. Да еще в виду Яны. Чего нельзя было сказать о ерзающем длинными рычагами по столу Жуковиче.

Не было Лагацкой. Недовольный Забелин решил начать совещание без неё. Но тут из приемной послышалось энергичное цоканье, которое на секунду умолкло. Затем дверь тихонько приоткрылась, и в нее просочилась миниатюрная девушка с аккуратненько уложенной на голове желтой копенкой. На этот раз она была в белом, облегающем платьице.

Но – и это стало причиной общей оторопи – к ногам этой дюймовочки были приторочены тяжеленные туфли с загнутыми кверху носками.

– Наверное, чтоб ветром не сдуло, – отвечая на общий вопрос, догадался Жукович.

Лицо вошедшей покрылось пятнами.

– Опаздывала, – пролепетала она, совершенно теряясь, потому что на самом деле купленные накануне туфли составляли до этой минуты предмет ее гордости.

– Прошу любить. – Забелину стало жаль неказистую пигалицу. – Юлия Лагацкая – новый член нашей команды.

– Так секретарша вроде есть, – робко напомнил Клыня, переглянувшись с перепуганной Яной.

– Юля – специалист по работе с ценными бумагами.

Он выжидательно постоял рядом с девушкой перед таращащимися подчиненными.

– Да, мужики. Джентльмены из вас никакие. Место-то даме...

Первым подскочил Дерясин, за ним сияющий Клыня. Нашли стул, раздвинулись, и – странное дело: за тесным столом стало просторней. Даже Жукович нехотя свел поближе острые свои локти. И вовсе уж к потрясению Забелина, незаметно проверил узел галстука Подлесный.

– Итак, доклад Подлесного. Работаем сидя.

Подлесный раскрыл могучую, свиной кожи папку с потускневшим тиснением "Участнику совещания руководителей правоохранительных органов". Внутри увесистой папки стыдливо затерялся одинокий листик.

– Прям-таки Остап Бендер при учреждении "Рогов и копыт", – не удержался Жукович.

Недружественная реплика, впрочем, разбилась о невозмутимость докладчика.

– ВНИИ "Информтех" учрежден, стал быть, в пятьдесят восьмом году, – начал он. – Акционирован в девяносто шестом. На сегодня шестьдесят процентов акций у так называемого трудового коллектива. Причем все на месте. Это перепроверено с надежностью, – Подлесный внушительно похлопал по папке, будто там шестьдесят процентов акций и лежали. – Сорок процентов, стал быть, – у государства. В настоящее время переданы в Московский фонд имущества и выставляются на аукцион.

– То есть поставили на институтишке жирный крест, – прокомментировал для Юли ее сосед Дерясин. Он, как и другие, то и дело поглядывал на нового члена команды. Юля же, хоть и не отошла еще от ужасающего прокола, добросовестно делала быстрые пометки.

– Теперь отдельно по фигурантам. Ключевая фигура здесь – член-корреспондент Академии наук некто Мельгунов Юрий Игнатьевич.

Забелин заметил, что при сочетании "некто член-корреспондент" по лицу Лагацкой пробежал знакомый ему лучик.

– Мельгунов на сегодня – генеральный директор. Он же, в нарушение законодательства, председатель совета директоров, он же – царь и бог. Даже Совет директоров составлен в основном из членов Ученого совета – есть у них такой орган. Это при Мельгунове вроде марионеточного правительства. Говорят, мировая величина, поэтому с ним даже в Минобороны вынуждены считаться, хотя характер паскудный.

– Насчет характера откуда информация? – поинтересовался Забелин.

– Как раз из Минобороны слушок. Много, говорят, настрадались. Чего-то не так?

– Впредь, давая характеристики, извольте пользоваться исключительно добросовестными источниками.

– Слушаюсь, – стараясь выглядеть бесстрастным, кивнул Подлесный. – Разрешите продолжать?.. Второй по значению человек – Александр Борисович Петраков, пятидесяти двух лет, финансовый директор. Ранее завлаб в институте, затем, по рекомендации Мельгунова, работал в министерстве. Мельгунов его назад к себе и выдернул в девяносто седьмом. В Министерстве характеризуется как крепкий исполнитель. Вся финансовая деятельность: кредиты, аренда – на нем. Мельгунов в это дело, стал быть, не влезает. По предварительным сведениям, институт набрал невозвратных долгов и назаключал какие-то липовые договора. Но чтобы это дело упрозрачить, нужно прокачать бухгалтерию. (При слове "упрозрачить" Жукович с торжеством оглядел остальных). А туда пока доступа нет – всюду ихние люди. Штат Петраков сам набирал. Что дальше? Да: институт имеет счета в трех банках. Но основные обороты – через "Балчуг". Есть предварительная информация, что у самого Петракова там за последний год появились крупные вклады.

– Так кто ж из них двоих тогда ключевой? – поинтересовалась Лагацкая.

– Мельгунов, – уверенно ответил Подлесный. – Я ж говорил – это железный кулак. Потому, думаю, схема здесь такова: Петраков – это его "засвеченный" человечек, кошелек. А сам членкор, как человек умный, держится в тени и качает свой личный интерес через кассира – то есть через финансового директора. Думаю, что раз у Петракова вклады в "Балчуге", то у Мельгунова – не иначе если как на Западе. А то, что они в связке, это, стал быть, очевидно.

На этот раз согласно кивнул даже его недруг Жукович.

Забелин припомнил глаза "подпольного миллионера", заблестевшие при виде поданной на стол семги.

– Какие еще накоплены тонкие наблюдения?

– В последние дни в институте идут какие-то подвижки. – Насмешливые, неясного происхождения реплики руководителя слегка сбивали Подлесного. – Мельгунов, до того управление институтом переложивший на Петракова, неожиданно активизировался. Даже представил еще одного зама – некто Флоровский. Детально пока не знаю, но тоже бывший сотрудник. Вернулся из США. Лошадка темная.

– То есть засланный казачок? – развеселился Забелин.

– Не исключено. Я уже говорил, что вокруг института еще пару лет назад американцы крутились. Так что прокачать бы стоило. – Что ж, покачайте в свободное время, – весело разрешил Забелин.

Подлесный без эмоций кивнул, принимая к исполнению.

– Да, и еще. Список акций институт ведет сам. У них для этого есть специальный орган. – Реестродержатель называется, дубина, – охотно подсказал Жукович.

– Ответственная – некая Власова. По ней информацию еще не подобрали. Но самая неприятная для нас вводная, – не дождавшись на сей раз реакции Забелина, продолжил докладчик, – позиция Мельгунова и совета директоров. Здесь вероятно активное противодействие скупке. Они, стал быть, патологически не доверяют российским финансовым организациям.

– По-вашему, это патология? – лукаво, под общее веселое оживление прошелестел женский голос. Сама Юля при этом оставалась с невозмутимым лицом. – Я с позиций наших интересов.

– Другими словами, отдаваться не захотят, – перевел Дерясин для Юли. Пугая, грозно взглянул. – Опять придется насиловать.

Но пугаться Юле было недосуг. С той же сосредоточенностью она продолжала делать бесконечные пометки. – Ну что ж, Вячеслав Иванович, аналитические навыки вы продемонстрировали, – оценил хлопоты подчиненного Забелин.

– Упрозрачил ситуацию, – не удержался Жукович. – А вот с фактами пока негусто, – Забелин скользнул по резвящемуся Жуковичу предостерегающим взглядом. – Но даже из того, что есть, видны вводные! Во-первых, нам будет жестко противостоять руководство института, имеющее рычаги влияния на сотрудников. В позиции этой, впрочем, есть для нас и приятное – институт, похоже, девственно чист, то есть все акции на месте. Хотя напрягает связка "Балчуга" и Петракова. Здесь возможны сюрпризы. Поэтому, Вячеслав Иванович, углубляйте информацию в кратчайшие сроки. И помните, Вы наши глаза и уши. И нам от вас нужны факты. Прежде всего – факты. Теперь ставлю задачи по направлениям. Кредитование!

– К концу недели получаем первый транш, – горделиво доложил Дерясин. С внезапной искательностью в голосе добавил – для Забелина. – Снежко очень помогает. Просто как бы изо всех сил. Забелин поощрительно кивнул, скрывая охватившее его чувство нежности. Не к Снежко, конечно. Тот просто на новом месте грамотно делал свою работу. А к Андрею, который даже теперь, как умел, выгораживал отступившегося друга.

– Что ж, пошли дальше, – продолжил он. – Второе направление – предстоящий аукцион по сорока процентам. Здесь – ответственный Жукович. Вторым номером – Клыня. Через неделю мне подробный сценарий по всем позициям...

– Да все понятно, Палыч. Не первый год замужем, – с обычной развязностью отреагировал Жукович. – Даже не держи в голове – отсосем мы эти акции. Да и где еще другие психи найдутся, чтоб полезть без шансов скупить контроль?

– Через неделю – письменный сценарий... – отчеканил Забелин. – Третье, и самое трудное, – подготовить общую концепцию операции. Предвидя реакцию, Забелин сделал паузу. – Это вам, Юля, гостинчик.

Оглядел вытянувшиеся лица.

– Отдельно для тугоумов: всю получаемую информацию – Лагацкой. Всю! – Он жестко посмотрел на скривившегося Жуковича. – И еще раз о конфиденциальности – все протоколы совещаний в одном экземпляре и только за моей подписью. Это понятно?

– Чего не понять? – За те полчаса, что шло совещание, возбуждение с Яны спало, и она сделалась какой-то неулыбчивой. Только теперь Забелин сообразил, что с момента появления Лагацкой он, а, похоже, и остальные как-то забыли о сидящей в стороне эффектной секретарше.

Изнемогший от долгой, изнуряющей зимы Китай-город дождался апреля. Обмотанная развевающимися шарфами, надышавшаяся весеннего воздуха молодежь торжествующе облепила место своих сходок – памятник героям Плевны, только что освобожденный от досок, которыми он был заколочен на зиму.

Поколебавшись, Забелин повернул в сторону Славянки – в последнее время он старался не бывать в центральном офисе. Но из кадров дважды напоминали, что пора формализовать изменившийся статус в банке – подписаться под приказом о понижении.

Кроме того, Забелину хотелось прощупать, догадываются ли в банке об истинной договоренности между ним и Второвым. И, прежде всего, в главном сосредоточении информации – в кадрах. Если кадровики поверили в разрыв между ним и Второвым, можно успокоиться, – обмануть ожидания профессиональных лицемеров потрудней, чем механический детектор лжи. Впрочем, кое-что можно определить и по косвенным признакам. Вот первый из них.

Увидев привычный "БМВ", охранник на въезде с механической приветливостью поднял шлагбаум. Стало быть, из элитарного списка имеющих право проезда во внутренний дворик Забелин пока не вычеркнут. Возможно, впрочем, всего лишь по забывчивости исполнителей.

Без предъявления пропуска прошел он и внутрь банка, – следовательно, сигнала "ату" пока не поступило.

Давно, еще со времен работы в институте, а особенно теперь, в банке, Забелина занимали мысли о потаенном могуществе кадрового аппарата. Этом термометре, безошибочно оценивающем, здоров ли ты, а если болен, то есть ли перспективы выздоровления. Этом сейсмографе, предугадывающем глубинные, пластовые подвижки. Грубы порой кадровики в общении, но – тонки их натуры. Над тобой еще ясно, ты, кажется, всевластен. И тот же начальник кадров при встрече бежит к тебе с вытянутой издалека рукой. Но вот мимо проскакивает его тихонький подчиненный, вместо привычного искательного взгляда вдруг – рысий рывок в сторону. И твоему секретарю нужную выписку приносят не тотчас, и указание твое выполняется не сразу, а как бы куда-то проваливается. И всякий имеющий аппаратные уши понимает – барометр ждет над тобой грозы. Бывает и напротив. На тебя хлещет, просто-таки заливает, и нет спасения. И смышленые сослуживцы не торопятся первыми поздороваться, и ушлые, держащие нос по ветру хозяйственники, в предвидении близкого твоего падения, не меняют вовремя перегоревший кофейник, приносят сервиз не того качества, задерживают машину на профилактике. А кадровики у всех на глазах мчатся с зонтом на помощь, рискуя вроде бы навлечь на себя немилость руководства. И ты понимаешь – в этот раз тебя вынесет. Порой кажется, что перед тобой самонастраивающаяся система, подчиняющаяся единственно внутренней, недоступной посторонним логике. И сам этот аппарат создает и формирует то, что потом руководители принимают за собственные решения. У подножия парадной лестницы Забелина остановили. С радостным вскриком к нему засеменил от лифта полненький человек с вплюснутой в плечи квадратной головой – начальник расчетно-кассового центра банка Николай Николаевич Клыня.

Забелин спустился ему навстречу – с некоторой досадой. Во-первых, стремясь избежать лишних объяснений, специально подгадал время визита в центральный офис под обед, во-вторых, предположил, что, несмотря на искательную улыбку старшего Клыни, разговор получится не из легких. Как Тарас Бульба в Сечь, Николай Николаевич привел за собой в банк двух своих сыновей. И в недолгой пока истории банка семейство Клыней заняло особую, знаковую ступень. Всякий раз на годовом собрании Второв воспроизводит абзац о преемственности поколений, и всякий раз Николай Николаевич, потея от волнения в первых рядах, ожидает услышать в качестве вдохновляющего примера короткую ссылку на отца и сыновей Клыня, локоть о локоть несущих трудовую вахту на благо... и прочая. А услышав, неизменно искоса, стараясь не подать виду, ревниво ищет реакции окружающих, трогательно гордясь сыновьями. Неплохими, надо признать, сыновьями. Сам Николай Николаевич был из тех негромких, но крепких, досконально знающих свои обязанности профессионалов, на которых, собственно, и держится всякое дело.

– Николай Николаевич. – Забелин, опережая упрек, приобнял старика. – Видит Бог, не хотел я Юру из кредитного забирать.

– Все знаю, дорогой, знаю. А что тут сделаешь? Я и сам не сплю. Но влюбился мальчишка. Что ж теперь? Так уж спокойней при вас. Да?

Он заглядывал Забелину в лицо, привставая при этом на носки старых, в трещинах туфель, – год назад Клыня овдовел.

– А там, глядишь, гроза минует, вместе на кредитование и вернетесь. Кто ж его лучше вас-то обеспечит? – дряблое лицо его приобрело искательное выражение. – И то сказать, от этих перестановок – голова кругом. Теперь на инкассацию Звонареву бросили. Я ничего не хочу сказать. Наверное, у себя в Иванове она была на месте. И здесь, бог даст, со временем разберется. Но так сразу раскачивать. Деликатнейшее ведь дело. Вы знаете, через меня вся наличность идет. А инкассация – это пульс банка. И как же зачастил! Конечно, ничего нельзя утверждать. Но ведь симптом? Да? Так я насчет Юры надеюсь.

Клыня воспроизвел неудовольствие многих. В стремлении разрушить влияние прежних лидеров Второв на ключевые должности стал "выдергивать" управляющих иногородними филиалами. И теперь отлаженные банковские связи то и дело потряхивало и обрывало.

Взбежав на площадку перед президентским отсеком, Забелин расслышал оживленное шушуканье из застекленного эркера меж вторым и третьим этажами. Там, за журнальным столиком, с чашками кофе коротали последние минуты обеденного перерыва Инночка Голицына и Игорь Кичуй.

Инна кивнула Забелину с обычной приятцей. Игорь, чуть приподнявшись на руках, изобразил глубокий поклон и – отчего-то покраснел.

В кабинетик Чугунова Забелин вошел, по обыкновению, без стука. Здесь, до раскола, у них было место совместных развеселых «спивок», как определял эти мероприятия многомудрый тамада Баландин.

Чугунов, обхватив голову, мучительно корпел над каким-то документом. При первом звуке вскинулся на дверь раздраженным взглядом человека, отвлекаемого от важного дела. В лице его от неожиданности в калейдоскопическом ритме проскользнула вся изготовленная гамма реакций – привычная, с оттенком интима приветливость сменилась воспоминанием, покрывшим черты неприязненной сухостью, поспешно, впрочем, перешедшей в окончательное выражение – официально-деловитое, но с намекающей ностальгической ноткой приветливости.

С этим выражением он и поднялся.

– Не ждал без звонка, – признался он, и Забелин припомнил охранника на шлагбауме – как бы не уволили парня.

– Так кадры изнапоминались. Давай приказ – подмахну. – Забелин прошел к холодильнику позади стола, достал минералки – было жарко – и, не церемонясь, заглянул в недописанный текст. В середине листа было аккуратно выведено одинокое пока предложение "Система внутренних коммуникаций – это вертикальные и горизонтальные механизмы межличностных взаимосвязей персонала банка".

– Не пишется, – пожаловался Чугунов. Он уселся в одно из двух кресел у столика для гостей, пригласив Забелина занять другое. – Как ты там?

– Там – это где?

Чугунов хмыкнул, словно заслышав изящнейшую шутку.

– Темнила. Ты ж у нас теперь на спекулятивные поглощения сел.

– Так и спекулируем помаленьку.

"Неужто и впрямь ни о чем не догадывается?"

– М-да. Зол на тебя Владимир Викторович, – посочувствовал Чугунов. – До сих пор зол.

– Вот и пусть утрется. А кому подтереть в банке найдется: холуев немерено.

– Это есть, – голосом увеличивая дистанцию, согласился Чугунов.

– А что у вас новенького?

– Наше дело ассенизаторское. Чистимся к наблюдательному совету.

Собственно, в этих словах было все. И ответ на главный для Забелина вопрос. Об истинной договоренности между ним и Второвым Чугунов – а уж он-то ближайший из ближайших! – не знал. И жесткое "мы", которым руководитель аппарата отмежевался от всех, кого считает противниками Второва, и слово "чистимся". Да, Второв последователен и в этом – времени не теряет.

– Сам-то к нам не надумал? – придвинулся Чугунов. – Ну, сдурил сгоряча, наговорил на правлении лишнего. Но теперь-то расклад очевидный. Примыкай. Владимир Викторович тебя ценит – уж я знаю. Хочешь, замолвлю?

Дверь быстро раскрылась, и в нее заглянул шумно дышащий Керзон.

– Что, уж и зайти не считаешь нужным? – игнорируя Чугунова, напустился он на Забелина.

– После планировал, – слукавил тот. От этой встречи он как раз рассчитывал увильнуть. Не случилось.

– Тогда все совпало. Пошли ко мне. – В речи Керзона не было привычных просительных оборотов, не было и доброжелательной улыбчивости. Упреждая возражение Чугунова, коротко приказал: – Бумаги его занесешь ко мне в кабинет. Иль в тягость стало? – И, вопреки вежливому своему обыкновению, Керзон демонстративно повернулся к насупившемуся руководителю аппарата туго обтянутым банкирским задом.

Сгрудившиеся в Зале ожидания сотрудники при виде руководителей, кивая, поспешно отодвинулись к стене с развешанными на ней городскими пейзажами. Второв начал собирать банковскую коллекцию картин вслед за Онлиевским. Тот увлекался видами Кремля. Второв отдавал предпочтение московской старине.

– М-да, любят тебя люди, – обнаружил неожиданную наблюдательность Керзон. Он первым ввалился в объемистый свой кабинет, уставленный в отличие от прочих тяжелой антикварной мебелью. – Они ж не знают, кем ты оказался на самом деле.

– Палыч, не заносись на поворотах, – миролюбиво приобнял его за пухлое плечо Забелин. Но Керзона как раз и понесло.

– Цирк они устроили. От должности его освободили. Отдался – так чего уж темнить? Тем паче цена не хилая – за восемь миллионов льготного кредита да особнячок – богатое отступное.

Он подышал, успокаиваясь.

– А ты мудрым оказался, Палыч. И – чего не думал – верток. Год сидели в одном кабинете, всем делились, а вот – не думал.

– Сам-то уверен, что не ошибаешься? Ведь сколько раз бывало, когда обрушивались мы на Второва. А потом – туман рассеивался, и кто прав выходил? Может, и впрямь в тумане то видит, что нам недоступно. Стратег-то он, чего говорить, каких мало.

– Да при чем тут это? Разве я против Папы? Это у него – кто не со мной, тот против. Вот и окружился шушерой. Разваливается банк. Папа его и рушит чем ни попадя. Славку Бажаева выгнал. Тот ему за три года половину Питера окучил. Каких клиентов отстроил. И мало – выгнал. "За появление на работе в нетрезвом состоянии". Менеджера высшего звена, который десятки миллионов банку принес, как загулявшего слесарюгу... Да, попивает мужик. Так он и три года назад, когда только пришел, пил, а дело делал. Теперь в "Онэксиме" пьет. Треть сотрудников и чуть не всю клиентскую vip – базу с собой увел. А Знайка этот откуда объявился? – Он ткнул в стену, за которой размещался кабинет Покровского. – Ты-то помнишь, какие у нас инвестиционщики были. Прибыли просто бешеные приносить начали. Так посмели, видишь ли, от тех прибылей процент попросить. Выпер всю команду. Другие, само собой, тут же приголубили. А банк на этом направлении годика на два отбросило. Вот цена решения. А ты говоришь? А управленец и вовсе никакой. Нам-то руки связал, а самого на все не хватает – не прежний банчок. Вот и мечется. Да ты глянь только, на кого он нынче ставит.

Керзон протянул новый список высшего менеджмента.

– Сказать тебе, сколько вице-президентов развелось? Пятьдесят! Вдумайся. Не знаю, было ль у Наполеона полстолько маршалов. Знаковая, доложу, гигантомания. А ведь каждому из нахлебников этих себя оправдывать надо. ЦУ вниз спускать. Стало быть, аппарат под себя отстраивать. Фонды, лимиты. Да кто ж такие издержки выдержит. Приглядись, кто на первый план выползает. Дипломаты, замминистры бывшие. Нужные людишки. Для чего только? Или вот – неплохие спецы, но легкие, на спекулятивных операциях взросли. А банк – это... Во! – Он ткнул в овальный стол, подобно гигантскому пауку раскорячившийся на восьми гнутых дубовых лапах. Вот Папа! – Керзон с силой застучал по массивной крышке. – А вот это, – пнул ногой по одному из оснований, – мы. А теперь давай уберем эти и подставим вон те... – испытывая удовольствие от удачно найденного образа, он показал в угол, на застекленный журнальный столик с изящными витыми ножками. – Ничего не скажу – красивые. А только рухнет стол-то. Хоть пятьдесят ставь. То-то!

Керзон расстроенно перевел дыхание.

– Не ко времени сдал ты нас, Палыч. Ослабли мы. Савина затравили – увольняется, двоих сместили, чистит Папа кадры к совету. Уж и сам попасть к нему без записи не могу. Зато Покровский не вылазит. Стратегствуют.

– Вот на совете и схлестнетесь. Рублев человек мудрый. Глядишь, там страсти и поумерит. Палыч, дорогой! Тебе ль хандрить? Ведь какой маховик раскрутили. Теперь чтоб развалить – никакого тола не хватит. Разве что атомной бомбой. Ошибся Второв. Не впервой. Так набьет шишек. И никому, конечно, ни в чем не признается, но сам же и подправит.

– Наивняк. Иль притворяешься? Да что о пустом? – Керзон как-то обмяк, и напористая полнота его сразу стала выглядеть усталой рыхлостью. – В общем, если совет не поддержит, сам подамся отсюда.

– Уж ты-то? Какой без тебя банк?

Образ тучного, смешливого добряка, с момента зачатия банка с мягким бесстрашием оппонировавшего Папе, казался неразлучен с самим Второвым.

– А что я? Ты-то вот соскочил. А тоже вроде был не из последних. Да нет, сам банкир, понимаю – всему есть цена.

– Что ж ты по мне как по вражеской территории? – Забелин, не имея больше выдержки выслушивать упреки от человека, чье мнение привык почитать, колебался, не наменуть ли. Но Керзон опередил:

– Не мельтеши, дай закончить. Я ведь вашу сделку сразу расшифровал, как узнал, что ты на институт нацелился. С чего бы, спрашивается? Площади банку, я-то знаю, не нужны. И так лишние девать некуда. Стало быть, дает тебе Папа возможность прикупить на дешевые деньги, а потом перепродать на сторону. Миллиончиков пять на разнице выручишь, вот и навар. Так что подоплека понятна. Только, – он поднял повлажневшее лицо, – я ж, хоть и с хаханьками, но по тебе себя мерил. А теперь у нас за стандарт профессор Вадим Вадимыч Покровский. Все свободные деньги на скупку уходят. Всё подряд покупаем. Не холдинг, а барахолка. Потребуется срочно деньги вытащить – разве из такого неликвида без потерь выйдешь? И это стратегия? Знаешь, должно, – на днях одиннадцать процентов акций Ленэнерго за семьдесят миллионов долларов на аукционе купили. Потешил Папа гордость, как брюхо почесал, выиграл, наконец, аукцион. Поучаствовал в переделе. И что теперь мне, банкиру, с этим делать?