Текст книги "С пером и автоматом"

Автор книги: Семен Борзунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

– «Славные бойцы, сержанты и офицеры! Перед вами родной Днепр. Вы слышите плеск его седых волн. Там, на его западном берегу, древний Киев – столица Украины. Там дети и жены, наши отцы и матери, братья и сестры. Они ждут нас, зовут вперед… Наступил решительный час борьбы. К нам обращены взоры всей страны, всего народа… Вы пришли сюда, на берег Днепра, через жаркие бои, под грохот орудий, сквозь пороховой дым. Вы прошли с боями сотни километров… Тяжел, но славен был ваш путь…»

Пальцы якута, державшего винтовку с оптическим прицелом, побелели, левый глаз прищурился, словно он уже держал на мушке ненавистного фашиста.

Мой сосед сердито покручивал свой ус.

А кавказец привстал, готовый ринуться в атаку.

– Отдыхать некогда. Надо спешить, пока фриц ничего не разнюхал! – горячо заявил он.

– «Поднимем же свои славные знамена на том берегу Днепра, над родным Киевом!» – торжественно произнес учитель заключительные строки обращения Военного совета.

И вот все на ногах. Раздалась команда, и строй замер. Наступила торжественная минута.

– Дорогие товарищи! Друзья! Перед нами – Днепр, – взволнованно сказал командир батальона. – Кто хочет первым переплыть его, отвлечь на себя огонь гитлеровцев, чтобы обеспечить переправу батальона?..

Глаза гвардейцев сверкали решимостью. Раньше других вперед шагнула неразлучная четверка: гвардии рядовые П. Е. Петухов, В. А. Сысолятин, И. Д. Семенов и В. Н. Иванов.

– Разрешите нам, – в один голос заявили они. За ними шагнул вперед весь батальон.

Как на сыновей, посмотрел командир на смельчаков-добровольцев и предупредил:

– Прошу как следует подумать: дело ответственное, рискованное. Там смерть… – он указал рукой на темную кручу за Днепром. – Но там и победа. Другого пути нет.

Солдаты внимательно слушали его и еще больше утверждались в своем решении: они хотят идти первыми и готовы ко всему.

– Во имя Родины, во имя нашей победы мы даем слово, что не пожалеем своей жизни… Мы с честью выполним приказ, – за всех твердо ответил Иван Семенов.

– Тогда идите. Пусть храпит вас в бою ваша решимость и отвага. Как говорится, смелого пуля боится… В добрый путь! – напутствовал командир.

Гвардейцам подробно разъяснили задачу. Вместе с ними командир продумал меры маскировки и внезапности нападения.

Старшим назначили рядового Семенова – бывалого, обстрелянного солдата, прошедшего путь от Волги до Днепра. Я уже много знал о нем.

Родился он в станице Ляпичево, Волгоградской области. Ему было 17 лет, когда немецко-фашистские захватчики вероломно напали на нашу страну. Он видел, с каким гневом земляки встретили известие об этом и с каким мужеством уходили они на войну. Первым из семьи Семеновых ушел на фронт отец. Через год, когда враг подошел к волжской твердыне, взял в руки оружие и его сын Иван. Смелого, физически развитого, отлично владевшего военным делом (этому его научили в осоавиахимовском кружке), Семенова зачислили в роту автоматчиков.

Время было очень тревожное. Неудачный исход наших наступательных операций в Крыму, выход вражеских войск к Сталинграду и Кавказу создали в нашей стране весьма напряженное положение. В этот критический момент в воинские части поступил приказ № 227 верховного Главнокомандующего И. В. Сталина. В нем отмечалась исключительная серьезность обстановки, сложившейся на фронтах Великой Отечественной войны: «Отступать дальше – значит погубить себя и вместе с тем и нашу Родину… Ни шагу назад!..»

И бойцы на берегу Волги стояли насмерть. В этих боях Семенов был ранен.

Летом 1943 года после госпиталя Иван Семенов попал в часть, штурмовавшую вражеские укрепления в районе Орла. В этих боях он снова показал образцы храбрости и был ранен вторично. После выздоровления его направили в танковую часть 3-й гвардейской армии. Теперь этот бывалый, обстрелянный воин командовал отделением автоматчиков.

В боях Семенов неизменно проявлял смелость и отвагу. Гвардейцы любили его за это, любили за русский широкий характер, за умение дружить по-настоящему, по-фронтовому. За время своей службы в 51-й гвардейской танковой бригаде, в мотострелковом батальоне, Иван Семенов показал себя одним из дисциплинированных бойцов, хорошо подготовленным в военном деле. Ни одна сложная операция не обходилась без его участия.

Перед тем как выйти к Днепру, подразделению автоматчиков пришлось выдержать тяжелый бой за деревню Ташань, Киевской области. Не считаясь с большими потерями, противник стремился во что бы то ни стало удержать этот населенный пункт как выгодный рубеж обороны. Именно поэтому он неоднократно контратаковал наши наступающие подразделения. И когда момент был критический, Семенов первым поднялся в атаку и увлек за собой всех автоматчиков. Гитлеровцы не выдержали дружного натиска гвардейцев и побежали, оставив на поле боя много убитых солдат и офицеров.

И вот теперь, вернувшись снова в боевой строй после ранения, он первым добровольно шел навстречу смертельной опасности.

Да, опасность была действительно велика. И хотя каждый старался об этом не думать, пытался как можно больше занять себя подготовкой к операции, мысли невольно возвращались к одному и тому же: как оно там получится? Сразу заметит их фашист или нет, насколько сильным будет вражеский огонь? А если заметит сразу, что тогда? Не возвращаться же назад? Нет! Надо решительнее грести к берегу, сильнее нажимать на весла… Но если противник быстро обнаружит их, если будет выведена из строя лодка, если… И сколько еще этих «если» возникало в сознании солдат, пока они готовили лодки, проверяли оружие, запасались патронами, гранатами, бутылками с горючей жидкостью.

Когда четверка занялась подготовкой к переправе, я подошел к командиру и попросил разрешения отправиться вместе с этой группой. Комбат улыбнулся и тихо, как бы в шутку сказал, что там еще нечего описывать да и некому будет передавать статьи в газету…

Бойцы батальона продолжали готовить подручные средства для переправы через реку вплавь: откуда-то тащили бревна и доски, наскоро сколачивали плоты, увязывая в плащ-палатки сено. Они проворно разбирали уцелевшие сараи, распиливали бревна на доски…

Мы подошли к группе гвардейцев, которые работали засучив рукава: чинили заброшенные рыбацкие лодки, вязали из бревен, досок и камыша плоты. Тем временем, укрываясь в лесном массиве, прибывали к Днепру специальные подразделения. Они подвозили понтонно-мостовое оборудование для переправы минометов, орудий и танков. Но это на будущее, на случай успеха сначала небольшой группы разведчиков, которые сейчас готовились к броску на правый берег, потом – всей мотострелковой роты, бригады и более крупных соединений.

Вокруг ни звука, ни огонька…

Только изощренный слух якута уловил какие-то подозрительные всплески. Снайпер тихо доложил об этом комбату, с которым я находился на самом берегу Днепра.

Мы прислушались. В плеске волн, гонимых студеным ветром, не различили ничего особенного.

– Товарищ комбат, прямо сюда плывет. Один. Голый.

– Выдумываешь. Дерсу Узала! – отмахнулся комбат, еще напряженнее вслушиваясь. – Ну что один, еще можно определить. А голый, в такую стужу… Что ему, жизнь надоела?!

Но тут же комбат привстал и скомандовал усатому украинцу и якуту подбежать к самой воде и присмотреться.

И только бойцы подбежали к берегу, как сразу послышался их оживленный говор. Они кого-то подзывали, подбадривали. Якут даже залез в воду по колено и, протянув руки вперед, подбадривал:

– Давай, давай сюда! Еще немножко.

Мы с комбатом тоже подбежали. Бойцы уже вытаскивали кого-то из воды.

– Боже ж мой! Лышечко! – услышали мы голос украинца. – Несчастная! Ты ж загниешь! Откуда ты?!

– Из Кыива, – ответил глухой дрожащий девичий голос. – Там усих гонять в Нимэччыну. Так я ришила: чи утоплюсь, чи доплыву до своих.

Комбат, услышав эти слова, снял с себя шинель и набросил на девушку.

– Скорее в палатку ее! – скомандовал он. – Старшина, врача! Растереть ее спиртом, согреть!

Видя, что средства переправы для нас еще не готовы, я пошел следом за отважной киевлянкой, чтобы узнать, кто она и как сумела перебраться через такую реку в непогоду.

Несколько минут спустя девушка, одетая в теплую солдатскую форму, пила чай в палатке санчасти и скороговоркой, свойственной киевлянкам, рассказывала о том, что творилось в эти дни в столице Украины.

Киев много видел и перенес на своем веку. Не одно лихолетье пришлось пережить ему. Но память древнейшего города не знает более ужасных лет, чем годы фашистской оккупации. Гитлеровцы полностью разрушили чудесную улицу Крещатик. Лишь груды железного лома да горы камня напоминали о том, что была когда-то такая улица. Но все разрушения, которые фашистские вандалы нанесли красавцу городу, бледнели перед теми бедами, какие принесли они его жителям.

Виселицами, расстрелами и грабежами ознаменовали фашисты свой приход в Киев. Вешали на каждом углу, расстреливали на каждом шагу, грабили в каждой квартире.

Они вывезли в Германию сотни эшелонов с ценным имуществом, взорвали или сожгли большинство жилых зданий и промышленных предприятий, путевое хозяйство крупнейшего железнодорожного узла.

Все это торопливо сообщила нам, группе советских воинов, продрогшая девушка, только что совершившая беспримерный подвиг.

Фашисты пытаются угнать в рабство все оставшееся население Киева. Они вылавливают жителей, используя специально дрессированных собак. Киевляне всячески спасаются от облав: прячутся в канализационных и водосточных колодцах, замуровывают друг друга в подвалах домов.

Во время облав в Киеве было много случаев самоубийства. Профессор Лозинский, услышав, что в его квартиру входят жандармы, принял яд, а затем отравились его жена и дочь.

Гитлеровцы проводят массовые расстрелы людей, укрывающихся от угона. Но то, что творилось до начала сентября, когда фашистам пришлось оставить весь левый берег Днепра, было только началом ада. Теперь готовится окончательная кровавая расправа с мирным населением. День и ночь людей, среди которых много стариков и детей, сгоняют в Бабий Яр и зверски истребляют. Круглые сутки не перестают строчить пулеметы. Детей бросают в ямы живыми и тут же засыпают землей. А молодежь угоняют на каторгу в Германию. Только некоторым девушкам и парням удается уйти в леса, глухие деревни или спрятаться в подвалах: фашистское рабство всем ненавистно. Гитлеровцы и здесь прибегают к испытанному способу – обману. Вдруг сообщили, что открыт набор в медицинский институт. Некоторые поверили и попались на эту удочку. Когда «набор» был закончен, оккупанты при закрытых дверях объявили, что все студенты должны «добровольно» поехать в Германию.

Для тех, кого не успели расстрелять или вывезти в неволю, организовали биржу труда. Всем жителям города старше 14 лет было приказано явиться на эту биржу якобы для регистрации. Пришедших оцепили со всех сторон и, не дав попрощаться с родными, стали отправлять на каторжные работы.

Позже в наши руки попали многие документы, свидетельствующие о преднамеренном уничтожении советских людей в оккупированных гитлеровцами районах.

Немецкие захватчики, вступив на территорию Украины, прежде всего стали беспощадно грабить народное достояние и имущество мирных жителей.

Фашистский ставленник на Украине – рейхскомиссар Эрих Кох писал: «Речь идет прежде всего о том, чтобы поддержать и обеспечить для немецкого военного хозяйства и немецкого командования чрезвычайно большие источники сырья и пищевых продуктов этой

страны для того, чтобы Германия и Европа могли вести войну любой продолжительности».

Для проведения этих грабительских планов гитлеровцы пытались установить рабско-крепостнический режим на Украине.

В секретном циркуляре командующего германскими тыловыми войсками на Украине генерала авиации Китцингера от 18 июля 1942 года за № 1571/564/42 подчеркивалось: «Украинец был и останется для нас чуждым. Каждое простое, доверчивое проявление интереса к украинцам и их культурному существованию идет во вред и ослабляет те существенные черты, которым Германия обязана своей мощью и величием».

В Киеве орудовала шайка кровавых фашистских бандитов. Под их руководством, наряду с грабежами, разрушениями и систематическим истреблением населения Киева, проводилась политика онемечивания украинского народа. Украинская культура всячески подавлялась и уничтожалась, советские люди обрекались на голод и смерть. На стенах многочисленных магазинов, ресторанов появлялись вывески: «Только для немцев». Украинский оперный театр имени Шевченко, стадионы и другие общественные учреждения были объявлены доступными только для немцев. Приказом за № 184 от 6 августа 1942 года комендант города генерал-майор Ремер запретил немцам приглашать «туземцев» (украинцев) на стадионы и в рестораны…

Фашистские оккупанты в городе разграбили и вывезли в Германию оборудование промышленных предприятий, а здания взорвали и сожгли. Гитлеровцы разрушили машиностроительные и металлообрабатывающие заводы «Большевик», «Красный экскаватор», которые снабжали промышленность, транспорт и сельское хозяйство машинами, инвентарем и запасными частями. Они сожгли и разрушили все путевое хозяйство крупнейшего железнодорожного узла Киев – Дарница, все станционные здания, депо на станции Киев-1, паровозоремонтный завод и другие строения. Взорвали железнодорожные мосты через Днепр и железнодорожные виадуки в городе. Сожгли построенные за годы Советской власти крупные фабрики: текстильные, прядильно-трикотажную, швейную имени Горького, четвертую, восьмую обувные и другие.

Фашисты взорвали, сожгли и разрушили электростанции и электросеть, трамвайный и троллейбусный парки, водопровод и канализацию, а также хлебозаводы и другие предприятия, лишив население крупнейшего города страны воды, хлеба, отопления, освещения и средств передвижения.

Для устрашения населения вывешивались объявления коменданта города Киева: «В качестве репрессий за акт саботажа сегодня расстреляно 100 жителей Киева». Или: «В Киеве участились случаи поджогов и саботажа. Поэтому сегодня расстреляны 300 жителей Киева. За каждый новый случай поджога или саботажа будет расстреляно значительно большее количество жителей».

Но ни виселицы, ни расстрелы не смогли сломить воли киевлян к сопротивлению.

Долгое время Марийке Остафийчук с подругой удавалось укрываться от фашистов. Наконец девушки решились бежать. Не только для того, чтобы самим спастись, но и рассказать о зверствах оккупантов, позвать на помощь советских бойцов. Несмотря на осеннюю стужу, они пустились через Днепр вплавь. Подруга, однако, не доплыла. Она утонула…

Впервые за всю войну я слушал, что мне рассказывают, и не записывал. Не корреспондентом, не литератором, а воином, беспощадным мстителем хотелось теперь попасть на правый берег Днепра.

Вернулся я к комбату, когда уже были готовы средства переправы и он давал последние инструкции бойцам. Я молча встал в строй. И как раз в это время Пишулин скомандовал:

– Кто не умеет плавать, два шага вперед.

Но я не двинулся с места, хотя плавать не умел совершенно.

– Неумеющие плавать останутся здесь, – сказал Пишулин, – потому что, в случае если лодку фашисты затопят, нам придется спасать оружие, добираться вплавь.

Я не думал о себе и продолжал стоять в строю, чтобы не остаться на левом берегу.

Теперь, кажется, все готово. Командир батальона уточняет задание, проверяет готовность каждого солдата к немедленным действиям, предупреждает о трудностях и опасностях, которые могут встретиться на пути, дает советы, как надо действовать в тех или иных обстоятельствах.

И вот отважная четверка спустилась к самому берегу. В лодке их ждал высокий, белобрысый парень с красной лентой на фуражке – местный партизан. В дождливую ночь трудно было рассмотреть его лицо. Да и имело ли это какое-либо значение? Никто не поинтересовался и его именем. Раз сам вызвался, значит, парень смелый, пути-дороги знает.

Люди, оставшиеся на берегу, чутко вслушивались в тревожный говор днепровских волн, в порывы злого осеннего ветра и думали о тех, кто первым ушел на ответственное и рискованное задание. Удастся ли отважным смельчакам переправиться на тот берег, сумеют ли они создать там панику и отвлечь на себя огонь противника, чтобы облегчить переправу батальону, за которым пойдут на запад другие батальоны, полки, дивизии и целые армии?

К ночи сумерки сгустились. Порывистый ветер бросал на берег волны холодного тумана с мелким, до костей пронизывающим дождем. Прижавшись друг к другу, солдаты смотрели в холодную, черную неизвестность, поглотившую храбрую четверку.

Наша лодка шла параллельно с первой. На веслах сидел усатый украинец. На корме – я, возле станкового пулемета. На носу пристроился комбат в качестве впередсмотрящего.

Когда уже отчаливали, я услышал с берега:

– А, черт возьми! Девушка переплыла, а я что же, хуже нее? – и в воду бултыхнулся раздевшийся солдат. В одной руке он высоко держал над водой узел с одеждой и автомат. К нему подплыла лодка, чтобы взять его или вернуть назад, но он бросил через борт свой груз, а сам налегке, обгоняя лодку, поплыл вперед. За ним бросились в воду и другие солдаты. Видя такое дело, комбат приказал подать резервную лодку, чтобы забрать одежду и личное оружие отчаянных пловцов.

Я с тревогой смотрел на широкую, бурлящую реку, и мне казалось, что в эти минуты она наполняется огромной силой, которая вот-вот выйдет из берегов и сомнет, сломает на своем пути все укрепления врага.

Но это только так казалось, так хотелось, мечталось.

Действительность же была куда суровее, труднее и опаснее.

Пока плыли под прикрытием островка, разделявшего реку, все было тихо. Но как только лодки вышли из-за островка, по реке полоснул ослепительно голубой луч прожектора. Предутреннюю мглу прорезали голубоватые вспышки ракет. Лучи прожектора скрестились, и над Днепром стало светло. Гулким грохотом артиллерийской канонады загудел правый берег. Бешено строчили пулеметы. Выли мины. Тяжело ухали взрывы, и вверх взлетали огромные столбы воды. Звонко и дробно стучали автоматы. Все смешалось – свет, звуки, огонь, вода и ночь. Все превратилось в кромешный ад. Казалось, ничто живое не сможет преодолеть бурлящую огненную реку.

Когда в небе повисла на парашютах осветительная ракета, «фонарь», как мы ее называли, и над рекой стало светло как днем, мы увидели плывущую вниз по течению бочку с выщербленным боком и посеченными клепками, а за нею, также осиротело, тянулась изрешеченная осколками лодка, залитая водой. Дальше виднелись другая, перевернутая, лодка, доски, бревна.

«Тоже чья-то попытка форсировать Днепр», – с горечью подумал я и мысленно попрощался с отважными ребятами, которые, как и мы, первыми хотели перебраться на правый берег. Хотели… Но… Что делать – война.

Только потом, когда награждали героев, первыми прорвавшихся на правый берег Днепра, я узнал, что напрасно похоронил тогда хозяев расстрелянной бочки и затопленных лодок. Это были переправочные средства минометчиков гвардии старшего сержанта Василия Игнатьевича Мелякова, форсировавших Днепр чуть выше.

…Когда наши войска подошли к Днепру, Меляков командовал минометным расчетом и имел уже богатый фронтовой опыт. Он испытал горечь отступления и потери друзей. В ожесточенных боях под Харьковом в 1941 году был тяжело ранен и долгое время находился в госпиталях. Потом наступили радостные дни нашего наступления. Став минометчиком, Меляков участвовал в разгроме фашистских войск на Северном Донце, а затем под Воронежем. Всюду он показал себя храбрым и умелым воином. Недаром уже тогда его грудь украшали орден Красной Звезды и две медали «За отвагу». И вот Василий Игнатьевич стоит на берегу Днепра. Непокорные волны тянутся к его стоптанным солдатским сапогам. А Киев, родной Киев, на той стороне. И в воздухе над рекой стоит несмолкающий гул. Словно наши советские люди, попавшие в фашистскую неволю, видят Василия и зовут его на помощь. И будто город сейчас такой небольшой, а он – Василий – великан. И нет сил ждать, пока подтянутся резервы. Внезапность – половина победы. Скорее на тот берег! Если фашисты почуют, что мы так быстро очутились на левом берегу, то сумеют стянуть сюда подкрепления.

– Где саперы? – спрашивает Василий.

– Не подошли еще. И переправочных средств нет. Фигуры бойцов в ночи сливаются с берегом. Василий

Меляков бежит во главе своего расчета. На пути встречаются два местных рыбака. Они наперебой рассказывают солдатам: только что перебралась на правый берег последняя группа вражеских солдат. Перед тем как отступить, фашисты согнали местных жителей и приказали уничтожить все лодки. «Или лодки буль-буль, или вам капут!» – кричали они, грозя автоматами.

Но рыбаки затопили лодки в неглубоких местах, на отмелях. В любую минуту их можно было поднять из воды и пустить в дело.

Меляков с бойцами не стали терять ни минуты. Они заходили по пояс в воду, веревками тащили лодки на берег. Здесь их осматривали, переворачивали, чтобы вылить воду.

И вскоре первая лодка бесшумно вошла в реку и осела под тяжестью миномета и боеприпасов. Оттолкнули ее от берега сильные солдатские руки. Пошла! Следом на самодельном плоту, на плащ-палатках, набитых сеном, на бочках, на бревнах, будто тени, поплыли бойцы.

Долго плыли незамеченными. Но вот в небо взвилась осветительная ракета. Очнувшись, гитлеровцы ударили из пулеметов и всех видов оружия.

Осколки откалывали от лодки щепку за щепкой, дырявили борта, изрешетили бочки, перерезали веревки, соединявшие бревна плота. Пули хлюпали по воде у самых глаз. Вот они – брызги смерти. Миг – и тебя не станет. Но раздается властный голос Василия Мелякова:

– Дружней грести, влево, влево!.. Теперь вправо, ниже голову! Не грести!

Фашисты усилили минометный огонь. С правого берега им казалось, что десант русских гибнет. Еще залп! И, потеряв управление, поплыли по течению и лодка, и бревна, и тонущая бочка, и плащ-палатка с сеном… Днепр поднял волну и заслонил своих освободителей ветром и тьмой.

Погасла осветительная ракета, смолкла бешеная дробь гитлеровских пулеметов.

– Снова вперед! Дружней к берегу! – точно из глубины Днепра доносится голос Василия Мелякова.

Услышали эту команду и гитлеровцы. И снова ночь распорола осветительная ракета. Хлынули пулеметные ливни. Врагу казалось, что простреливается каждый сантиметр водного пространства, что перед ним обреченные мишени.

Сквозь пулеметную стрельбу до гитлеровцев доносился хриплый голос Василия Мелякова:

– Правей, правей!..

Фашистские пулеметы брали правей. Но Василий шепотом и знаками, как договорились еще на левом берегу, указывал своим бойцам, что брать надо левей. Брали левей. И смерть проходила, проносилась, свистя, мимо.

Фашисты в упор расстреливали медленно тащившиеся вниз по течению лодки, плоты, бочки. А десант тем временем уже приближался к берегу. Вокруг часто падали снаряды, буравили черную поверхность реки, поднимая фонтаны брызг. Оглушительный взрыв раздался совсем рядом, к счастью, почти у самого берега. Вода столбом взвилась вверх, накрыв с головы до ног весь десант. Лодка как-то неестественно хрустнула и осела. Под ней зашуршало дно, и минометчики сразу же пошли в бой…

Но все это я узнал потом. А в ту ночь я долго с грустью посматривал на уплывающие вниз по Днепру лодки, бочки, мешки с сеном. И сам прилагал все силы, чтобы скорее преодолеть реку.

Наконец наши лодки вошли в непростреливаемое пространство. Разведчики изо всех сил налегли на весла, и через несколько минут мы стали причаливать к правому берегу. Сразу же завязалась ожесточенная перестрелка с гитлеровцами. Я с тревогой посмотрел на лодку, перевозившую одежду и оружие тех, кто пустился вплавь. В ней сидело теперь пятеро. Наверно, подобрали тех, у кого не хватило сил плыть. Один за другим стали выскакивать на берег солдаты, которым я в эту ночь страшно завидовал – они переплыли Днепр без лодки! Помню, я тогда поклялся научиться плавать сразу же, как только представится случай и поблизости окажется подходящий водоем.

…Пулеметный шквал и крики «ура!» увлекли и меня вслед за комбатом, который уже повел бойцов в бой. Подбегая к деревне, мы увидели раненого красноармейца.

– Сысолятин! – воскликнул кто-то и бросился к нему.

– Скорее туда, ребята! – с трудом проговорил Василий Сысолятин. – Петухов снял пулеметчика. Мы прорвались в деревню… Там меня и царапнуло в колено…

То, что Сысолятин пренебрежительно назвал царапиной, оказалось глубокой раной. Его подхватили и унесли к лодке.

Рота дралась уже в деревне Григоровке.

Послышался тревожный крик одного из четырех отважных разведчиков:

– Коля! Петухов! Коля! – И тут же грозно, призывно: – Братцы, бей фашистов! За Петухова! Отомстим за Петухова!

«Погиб! – мелькнуло у меня в голове. – Тот, который первым ворвался на правый берег Днепра, тот, кого я больше всех сейчас хотел увидеть, пал! А я ничего не знаю о нем, о его подвиге. Что я напишу о нем?» И, обгоняя бегущих рядом бойцов, тороплюсь туда, где сражаются еще двое из отважной четверки – Иванов и Семенов. Но в водовороте ночного боя трудно кого-нибудь найти. А тут навстречу из-за хаты выскочила группа гитлеровцев. Бежавшие вместе со мной автоматчики заметили их и открыли густой огонь. Кидаюсь на землю рядом с ними и даю очередь из своего ППД. Несколько фашистов замертво падают, остальные убегают за хату.

Тем временем на берег высаживались новые группы автоматчиков. Советские воины делали героические усилия, чтобы прочно закрепиться на правом берегу.

Близился рассвет. Звезды бледнели и гасли, растворяясь в светлеющем небе. Гвардейцы с каждым часом наращивали свои силы, действовали смелее, энергичнее.

В который раз они устремлялись в атаку, упорно продвигаясь в глубь плацдарма. Но вот перед ними оказалась отвесная стена. Как взобраться на нее? За что зацепиться? Каждый понимал: оставаться внизу нельзя. Задерживаться – тоже опасно. Дело решали минуты, даже секунды.

– Становись мне на плечи! – подбежав к стене, крикнул один из бойцов – Сергей Орлов, который отличался необычайно высоким ростом.

И в то же мгновение солдаты стали быстро взбираться на плечи воина-богатыря, а затем и на стену, преодолевая неожиданно вставшее перед ними препятствие. Бойцы, действовавшие рядом, тут же повторяли этот прием. И враг попятился, уступил еще одну пядь захваченной им земли. Это было сейчас самое главное: хоть на шаг, но только вперед. Вскоре гвардейцы цепью ворвались в село. Жаркая борьба шла за каждую улицу, за каждый дом. В ожесточенной схватке был разгромлен штаб вражеского батальона, захвачены склады с боеприпасами и несколько исправных грузовых автомашин.

Взошло солнце четвертого дня сражения. И тут я спохватился, что занялся не своим делом, ввязался в бой, а ни строчки еще не написал в своем блокноте. Забежав во двор отвоеванной у гитлеровцев хаты, сел на колоду под вишенкой и стал писать обо всем, что видел. Когда я наскоро набросал фрагменты будущей корреспонденции о воинах-гвардейцах, которые первыми форсировали Днепр, передо мной встал вопрос: как передать это в редакцию? Паром, конечно, еще не работал, радиосвязи не было. Значит, снова переправляться через реку самому под почти непрерывной бомбежкой «юнкерсов» и фланговым огнем вражеских пулеметов.

Первую попытку перебраться на левый берег Днепра мы предприняли с тем же Сергеем Орловым, связным командира батальона. Среди своих сослуживцев он выделялся большой физической силой и выносливостью.

До войны, по его рассказу, он занимался спортом и легко на турнике «крутил солнце».

– Ну как, переберемся? – спросил я Орлова, садясь в лодку.

– Это мы запросто, – ответил Сергей не задумываясь.

Вначале действительно все шло хорошо. Мы бесшумно и быстро удалялись от берега. Справа и слева от нас падали снаряды, поднимая водяные фонтаны. Вначале противник вел огонь просто по реке, или, как говорят артиллеристы, бил по площадям. Однако стоило нам только выплыть на середину реки, как вдруг где-то сзади гулко заработал вражеский пулемет. Пули со свистом проносились совсем близко от нас, несколько впереди, пунктиром очерчивая линию своего соприкосновения с водой. Мы не успели придержать лодку, как оказались в зоне огня. Гитлеровцы дали новую длинную очередь. В то же мгновение, издав слабый стон, Орлов выронил из рук весла. Голова его как-то неестественно склонилась на плечо, и он тихо повалился на правый борт лодки. Она вдруг резко развернулась и поплыла вниз по течению. Я обеими руками с силой нажимал на правое весло, чтобы скорее выйти из-под огня противника. К счастью, в этот момент с нами поравнялась другая лодка. Она шла с левого берега навстречу нам и еще не успела достичь зоны пулеметного огня. Товарищи помогли перетащить Орлова в свою лодку, а нашу, пробитую пулями, взяли на буксир. Поневоле пришлось вернуться обратно на правый берег и начинать переправу сначала.

Вторая и третья попытки переплыть Днепр также не увенчались успехом.

С наступлением темноты мы снова отправились в путь. На этот раз он проходил несколько севернее. Фланговый пулемет врага нам уже не угрожал: его уничтожили советские артиллеристы. Теперь донимали гитлеровские минометчики. Освещая реку ракетами, враг довольно точно бросал мины. Мы продолжали плыть: другого выхода не было. Сидевшие на веслах бойцы, которых я никогда не видел раньше и не встречал позже, старались изо всех сил. Они знали, что переправляют корреспондента, и рисковали жизнью. Знали, что мне во что бы то ни стало нужно было добраться до левого берега.

И вот мы наконец добрались. Уже почти у самого берега близко разорвалась вражеская мина, осколки изрешетили лодку. Тонкие струйки воды быстро наполняли продырявленную посудину. Но опасность уже миновала. Еще одно усилие, и мы были на берегу.

Придерживая рукой корреспондентскую сумку, я поспешил в редакцию. Готового материала у меня было мало, но я полагал, что за вечер все напишу.

Редактор, выслушав мой доклад, мимо ушей пропустил мою просьбу дать целую полосу о героях дня и, протянув руку, попросил только корреспонденцию, о которой я сказал, что это будет лишь вступление ко всей полосе. Он молча прочел эту корреспонденцию. Что-то поправил и отдал на машинку. А мне кивнул:

– Отдыхайте, завтра снова за Днепр.

– Товарищ полковник, а как же с остальным материалом? – несмело спросил я.

Редактор посмотрел на меня и сочувственно улыбнулся:

– Я понимаю, у вас материала на несколько номеров. Но и другие привозят по столько же. Вон Орехов передал мне два очерка и подборку на полосу. И знаешь, откуда передал? С операционного стола.

– Что с ним?