Текст книги "С пером и автоматом"

Автор книги: Семен Борзунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

В поисках друга

Много рек, больших и малых, встретили на своем славном боевом пути воины Советской Армии: Днепр и Сан, Днестр и Вислу. И все они были успешно преодолены.

Немцы возлагали большие надежды на Одер – мощную водную преграду на пути наших войск. Они укрепили его берега всевозможными инженерными сооружениями: проволочными заграждениями, траншеями, дотами и противотанковыми рвами. Здесь, по существу, можно было встретить все виды вражеских оборонительных препятствий. Но это не помогло врагу. Как и многие другие реки, Одер был с ходу форсирован советскими воинами.

Сделав стремительный бросок вперед, стрелковый полк подполковника Пономаренко, что называется, наступал на пятки врагу. Выйдя к Одеру, полк с ходу начал переправляться на западный берег реки. Под прикрытием мощного огня танкистов гвардейцы стали форсировать водную преграду. Но едва первые наши солдаты появились на западном берегу, как немцы открыли ураганный огонь из всех видов оружия – артиллерии, минометов и пулеметов. Гитлеровцы яростно контратаковали горстку наших бойцов. Основные силы фронта были еще далеко, и немцы предпринимали одну контратаку за другой, пытаясь сбросить советских воинов в реку. Наши подразделения держались с невиданной стойкостью.

Командир взвода лейтенант Ситников бился с врагом до последнего патрона, а когда группа немцев окружила его тесным кольцом, пытаясь взять живым, он выхватил последнюю гранату и бросил ее в гущу противника. Взрыв разметал гитлеровцев. Упал, сраженный осколками собственной гранаты, и сам Ситников. Солдаты, мстя за смерть своего командира, отважно бросились на врага, смяли его и ворвались в первую деревню. Гитлеровцы в страхе бегали по улицам, но всюду их настигали пули советских воинов.

А тем временем на западный берег перебирались все новые и новые наши подразделения. Переправили свои орудия расчеты гвардии сержанта Ятченко и сержанта Кокарева. Они тащили их буквально на руках. Оказавшись на западном берегу Одера, артиллеристы повели огонь с открытых позиций. С группой артиллерийских разведчиков выбрался на высоту и майор Чапичев. Организовав на ней наблюдательный пункт, он стал корректировать огонь батареи. Когда немцы подходили к нашим огневым позициям слишком близко, советские воины пускали в ход автоматы и гранаты.

Преодолевая ожесточенное сопротивление врага, наши части еще в нескольких местах форсировали Одер и прочно овладели плацдармами на его западном берегу…

* * *

Редакция фронтовой газеты разместилась южнее Бреславля на восточном берегу Одера, по соседству с большим черепично-кирпичным заводом Ганса Цомака. Трубы мощного механизированного предприятия, которое давало его хозяину большие доходы, не дымили. Без движения стояли механизмы и агрегаты завода. Советская Армия так быстро ворвалась во владения немецкого бюргера-заводчика, что он даже не успел вывести из строя машины. Но самому хозяину удалось улизнуть. Он знал, что ему пришлось бы держать ответ перед грозным судом рабочих, которых он, как рабов, «приобрел» по дешевке на невольничьей бирже в Бреславле, заставляя работать до изнеможения. Сотни их, угнанных из оккупированных территорий Советского Союза, Польши, Чехословакия и других славянских государств, с раннего утра и до поздней ночи гнули спины на немецкой каторге. В опаснейших условиях аварийных карьеров с риском для жизни добывали они глину и песок, вручную доставляя все это на завод. Такие же невольники-рабы смешивали глину с песком и формовали ее, а потом сырая продукция поступала в цех обжига, где условия работы были особенно тяжелыми. Нелегкой была участь и всех остальных рабочих, кто занимался вывозкой готовой продукции.

Советских солдат поразили условия, в которых жили рабы Ганса Цомака. Низкие, темные, сырые и холодные бараки. Всюду цементные полы, на окнах решетки, как в тюрьме. Нары в два и в три этажа. Грязные матрацы, наполненные полуистлевшей соломенной трухой, свалявшейся в комья. Из бараков был лишь один выход – на завод. Туда вел узкий прогон, опутанный колючей проволокой. За пределы завода человек выйти не мог.

Совершенно в иных, разумеется, условиях жил сам заводовладелец и его многочисленные помощники и надсмотрщики над рабами. Вся челядь Цомака размещалась в больших особняках, выстроенных на горе в стороне от завода. Просторные гостиные были роскошно обставлены награбленными вещами. Всюду ковры, стильная мебель, хрусталь, дорогие драпировки, фарфоровые украшения, сервизы. В одном из залов водитель мотоцикла красноармеец Николай Веревкин, сопровождавший на фронте корреспондента Сергея Деревянкина, неожиданно вскрикнул от удивления. На столе лежало полотенце, на котором шелком были вышиты его инициалы.

Как попало сюда, в Германию, его личное полотенце?

Жена Веревкина – искусная вышивальщица, расшила это полотенце в подарок мужу. Когда в станицу ворвались немцы, они разграбили все имущество Веревкиных. И вот из далекой Кубани это полотенце в числе других «русских сувениров» прибыло сюда.

Страшный рассказ услышал Деревянкин от двух советских жителей – Николая Иванченко и Владимира Кувыкина, угнанных в Германию еще в 1942 году. Они тоже были рабами Ганса Цомака. Их свидетельские показания Деревянкин записал почти дословно и напечатал в газете.

Вскоре Деревянкин попросил у редактора разрешения поехать в освобожденную от гитлеровцев часть города. Журналист отправился туда с фотокорреспондентом Николаем Ксенофонтовым.

По дороге в Бреславль они встречали многих командиров и солдат, уходивших на отдых, точнее, на переформировку и подготовку к новому наступлению. Деревянкин стремился поговорить с каждым, кто встречался на его пути и мог уделить ему хоть минуту внимания. Первые записи для будущего очерка Сергей сделал у артиллеристов-самоходчиков. У них он давно мечтал побывать, но все не удавалось. И вот оказался в дивизионе, который только сегодня утром провел успешную операцию по захвату одного из крупных пригородных районов Бреславля.

Командир самоходной установки, коммунист младший лейтенант Духнев одним из первых на своей боевой машине ворвался в занятый немцами город. Гусеницами раздавил пять вражеских пулеметных точек, в упор расстрелял самоходное орудие. Не останавливаясь, Духнев устремился к центру. Настиг вражескую автоколонну, уничтожил несколько грузовых и легковых машин.

В боях экипаж действовал стремительно, дерзко и всегда выходил победителем. Довелось самоходчикам вступить в единоборство с немецким «королевским тигром». Метким огнем они подбили его.

Артиллеристы рассказали Деревянкину о том, как они отрезали пути отхода противнику, не дали ему вывести свою живую силу и технику.

В недавних боях за переправу через реку Одер экипаж самоходного орудия, которым командует лейтенант Ветошкин, заметил, как противник пытался увести автоколонну. Самоходчики устремились наперерез ей и захватили несколько исправных груженных боеприпасами машин.

После этого экипаж Ветошкина одним из первых форсировал реку, уничтожил на противоположном берегу два немецких орудия, «пантеру», три бронетранспортера и много вражеской пехоты.

Отважно и умело действовал водитель самоходной пушки младший сержант Тютиков. Он вел самоходку по шоссе, настиг вражескую автоколонну, врезался в нее и уничтожил много автомашин.

Во время боя одна из наших самоходок получила повреждение от огня противника. Экипаж машины Тютикова немедленно пришел ей на помощь. Своим огнем он уничтожил два немецких бронетранспортера, два зенитных и два полевых орудия противника. Товарищеская выручка помогла спасти подбитую машину…

Гвардейцы-самоходчики рассказали Деревянкину и о последней схватке, когда они были внезапно контратакованы танками врага. Завязался ожесточенный бой. Противник пытался с ходу пробиться через боевые порядки самоходчиков и выйти в наш тыл. Но у гвардейцев закон твердый: увидел врага – первым нападай на него. Пока немецкие танки принимали боевой порядок, рассредоточивались, на них обрушился сокрушительный огонь советских самоходных орудий. Запылал вражеский «тигр», шедший в голове колонны. Его поджег младший лейтенант Ранжев. Вскоре остановилась еще одна машина, подбитая младшим лейтенантом Николаевым. Остальные стали спешно разворачиваться и удирать. Пользуясь поднявшейся в стане врага паникой, самоходчики подбили еще четыре танка, два бронетранспортера и уничтожили несколько немецких солдат и офицеров.

В это время артиллерийская батарея гвардии капитана Кузнецова прямой наводкой расстреливала другую группу вражеских танков, устремившихся по шоссейной дороге к крупному населенному пункту. Метким огнем артиллеристы уничтожили три танка, десять автомашин и до роты пехоты.

– Сейчас, как и прежде, враг часто устраивает танковые засады, – рассказывал корреспонденту командир дивизиона. – Но наши самоходчики успешно и вовремя обнаруживают и уничтожают противника.

…Командиру танка гвардии младшему лейтенанту Неклюдову было приказано уничтожить вражескую засаду, мешавшую продвижению нашей пехоты. Неклюдов решил ударить по врагу с тыла. Используя холмистую местность, он внезапно ворвался в населенный пункт, располагавшийся позади засады. Неожиданное появление советских танкистов в тылу у немцев внесло в их ряды панику. Гитлеровцы заметались, стали прятаться в домах, но советская самоходка всюду настигала их, давила гусеницами и расстреливала огнем. Стоявший в засаде экипаж «пантеры», услыхав стрельбу, поспешил на помощь. Неклюдов заранее предвидел это и внимательно наблюдал за действиями противника. Он заметил машину у опушки леса, откуда она направлялась к месту боя. Экипаж Неклюдова укрыл свой танк за каменным домом и стал поджидать врага. Когда «пантера» была уже близко, прогремел выстрел. Слетела гусеница, и «пантера» резко развернулась на месте. В это время второй снаряд угодил в моторное отделение – и машину окутало огнем. Советские самоходчики в ответ на хитрую тактику врага сами умело устраивали контрзасады.

Однажды, заняв важный опорный пункт, командование дивизиона ожидало наступления противника. Чтобы упредить действия врага, ему навстречу была выслана группа наших самоходок. Они расположились по обе стороны дороги, ведущей к населенному пункту. Тщательно замаскировав машины, экипажи стали терпеливо ожидать появления гитлеровцев.

Вскоре на дороге показались немецкие танки. Они шли в расчлененном строю, на больших скоростях. Головной миновал нашу засаду. В этот момент младший лейтенант Коха произвел меткий выстрел. Танк запылал. Тут же офицер быстро перенес огонь на вторую машину, затем на третью… Все это произошло очень быстро. От нескольких беглых выстрелов три вражеских танка горели. Затем были подбиты четыре бронетранспортера. Враг вынужден был отступить…

От самоходчиков Деревянкин и Ксенофонтов отправились к гвардейцам – истребителям танков, тоже артиллеристам, которые неотступно сопровождают наступающую пехоту, действуют, как правило, в ее боевых порядках, нередко уничтожают огневые средства, танки и живую силу врага прямой наводкой.

Большую роль в боях за Одер сыграли эти истребители танков. Враг сопротивлялся здесь особенно упорно. Он пытался любой ценой приостановить продвижение наших войск. Гитлеровцы по нескольку раз в день переходили в контратаки. Посылали в бой пехоту и танки. Не считаясь с огромными потерями, стремились сбросить в Одер наших бойцов, вернуть левый берег и тем самым помочь своим окруженным войскам в Бреславле. Однако все эти попытки врага неизменно терпели неудачу. Атакующие немецкие танки, самоходки и бронетранспортеры всякий раз наталкивались на непреодолимый заслон, созданный советскими артиллеристами. Корреспонденты сами видели десятки подбитых танков, транспортеров, самоходок. Левобережье Одера застилали тысячи трупов немецких солдат и офицеров.

– Вот какой дорогой ценой платит враг за свои попытки приостановить наше наступление, – с гордостью заключил свою беседу командир гвардейцев. – Во взаимодействии с пехотинцами мощь нашего огня во много раз умножается.

Гвардейцы-истребители наперебой рассказывали о подвигах своих товарищей, о их мастерстве, смекалке, находчивости.

Настроение у солдат и офицеров было хорошее – все чувствовали, что четырехлетняя кровопролитная война подходила к концу.

На своем пути корреспонденты встретили раненых, которых везли в госпиталь. Пользуясь тем, что машина остановилась для заправки, Деревянкин завязал с ними беседу. Один из офицеров, рассказывая о своем последнем бое, назвал фамилию майора Чапичева.

– Как, как вы сказали? Чапичев? Где он сейчас? – теребил Деревянкин лейтенанта. – Имя не помните? Приметы?

– Главная примета – пишет песни, а мы их поем. Хорошие песни.

– Он! Точно он! – обрадовался Сергей. – Координаты? Где он? Как проехать?

Машина уже тронулась. Но лейтенант успел сказать Деревянкину, где находится часть, в которой воюет Чапичев.

– Гони скорей в Бреславль! – бросил Деревянкин шоферу, садясь в машину.

Вдали гремели выстрелы. Корреспонденты без задержек мчались по широкому шоссе. Приятно было видеть, что советские регулировщики держали на дорогах образцовый порядок. Всюду на поворотах были развешаны указатели дорог на русском языке, а распорядительные регулировщицы ловко командовали движением.

Осталась позади линия железной дороги, промелькнули строения небольшого городка – грязно-серые, мрачные, приземистые, типично старонемецкие.

Вот она, жирная приграничная «доодерская» полоса Силезии, где жили самые благонадежные бюргеры, самые преданные Гитлеру служаки. С них и налогов не брали. Им потворствовали во всем.

Дома, как правило, были сейчас пусты. Хозяева сбежали за Одер: советские танки наступали на пятки обезумевшим от страха гитлеровцам.

По обе стороны дороги то и дело попадались оборонительные рубежи.

Еще находясь на Висле, немцы заботились об укреплении Одера. Сюда были согнаны тысячи военнопленных из разных стран. Использовались на строительстве специальные инженерно-саперные и пограничные немецкие части.

Несколько месяцев возводились укрепления на западном берегу Одера и на дальних подходах к нему.

Огромные противотанковые рвы, порою достигавшие восемь и более метров ширины, тянулись на десятки километров. Они пересекали основные шоссейные и проселочные дороги, поля и даже заболоченные или поросшие лесом участки. Западные берега небольших рек были эскарпированы и укреплены бревнами. Всюду тянулись траншеи с развитой сетью ходов сообщения, проволочные заграждения, дзоты. Одни сооружены давно, другие недавно. Казалось, эти люди думали вечно воевать, вечно наступать или обороняться.

Особое внимание немцы уделяли обороне дорог. Буквально через каждые 10–15 метров встречались окопы с готовыми пулеметными площадками. Но никакие укрепления уже не могли сдержать русскую военную мощь.

Советские танкисты действовали так стремительно, что противник не успевал не только разрушать железнодорожные полотна, как он это делал на Украине, но и взрывать имеющие исключительное значение железнодорожные и шоссейные мосты. На станциях стояли груженые эшелоны. Многие из них были перехвачены на ходу.

«Мы едем вперед, а навстречу большими группами и в одиночку идут русские, украинцы, сербы, чехи, французы, освобожденные нашими войсками, – записывал себе в блокнот Сергей Деревянкин. – Несколько ребятишек впряглись в телегу, нагруженную скарбом. Это поляки возвращаются на родину из немецкой кабалы. Еще недавно на груди каждого из них висел ромб с буквой «П» – клеймо рабства. Они приветствуют Советскую Армию поднятыми шапками, взмахами платков, слезами радости».

За дни наступления на немецкой земле Советская Армия освободила десятки тысяч наших братьев и сестер, угнанных гитлеровцами на каторжные работы в глубь Германии. Но еще тысячи несчастных разлученных с Родиной томились в фашистской неволе. Скоро, совсем скоро и они будут освобождены.

Несколько часов подряд Деревянкин и Ксенофонтов гнали машину без единой остановки, минуя воронки и завалы, объезжая еще не разминированные минные поля. Под Бреславлем, в одном селении, только что освобожденном от гитлеровцев, сделали небольшой привал. Пока шофер красноармеец Ковтун осматривал машину, заправлял ее бензином и маслом, заливал в радиатор воду, корреспонденты наводили справки о положении в Бреславле, разговаривали с солдатами и офицерами, которые только вчера заняли этот населенный пункт.

Из окна одного из зданий то и дело выглядывал немец, озирался по сторонам и снова прятался. Решили узнать, что это за человек и почему он себя так странно ведет.

Когда журналисты поднялись на крыльцо дома, им охотно открыл дверь мужчина и тут же назвал себя:

– Вильгельм Кассель. Пожалуста, прошу вас, – произнес он довольно бойко по-русски, с «дружеской» мягкостью в голосе.

Деревянкин и Ксенофонтов заметили необычность поведения немца, но ничего не сказали и прошли вслед за ним в дом. Хозяин был чрезвычайно «вежлив» и предупредителен. Он не осмеливался сесть в присутствии русских офицеров и продолжал стоять навытяжку, как старый вышколенный солдат.

– Откуда вы знаете русский язык? – спросил Деревянкин. – Когда последний раз вы были в Бреславле?

– В Бреслау, – поправил немец. – А язык русских знаит плёхо, – отвечал Кассель уже сбивчиво, заикаясь и бледнея. – Война не гут. Гитлер капут.

На этом разговор оборвался, потому что у Касселя иссяк запас русских слов.

– Айн момент, – вдруг произнес он, почувствовав себя неловко. Тут же исчез в соседней комнате и возвратился с несколькими исписанными листками из тетради.

– Битте, прошу, – сказал он, протягивая эти листки офицерам.

На них крупным почерком было написано по-русски:

«Я, Вильгельм Кассель, пришел здесь из Бреслау.

Я жил в Сибирь. Плен был та империалистическая война.

Я умей делать карашо зозиски и колбаса…»

Деревянкин внимательно стал рассматривать грамматические упражнения колбасника и заметил, что на всех листках у него не получаются буквы «И» и «Я». Потому целые строчки заняты правописанием этих двух букв. Кассель сказал, что этими упражнениями он занимается по два часа ежедневно.

– Зачем это вам нужно? – спросил Деревянкин по-немецки.

– Их хочу карашо знайт русский, – ответил Кассель.

Из дальнейшей беседы выяснилось, что Кассель несколько дней тому назад бежал из Бреславля, который русские, по его мнению, будут наверняка бомбить. А он боится бомбежек и хочет жить. «Гитлер капут», – то и дело лепетал он.

Вильгельм Кассель действительно был в годы империалистической войны в России в плену. И это обстоятельство теперь пытался повернуть в свою пользу. О своих соотечественниках он говорил «они».

– О, они так боялись… Они так бежали на запад. Ах, ах, – и силился вызвать на лице подобие улыбки.

У Касселя наготове лежали документы, подтверждавшие благонадежность этого «мирного немца».

И все-таки что-то настораживало корреспондентов по отношению к гостеприимному хозяину дома.

Они попытались узнать о нем у соседей, но те только пожимали плечами. Помог случай. Журналисты встретили русскую девушку, подруги которой работали у Касселя в Бреславле.

– Два сына Вильгельма Касселя – эсэсовцы, – рассказала журналистам Марина Зноба. – Они получили по заслугам – были убиты на русском фронте. Когда Кассель получил похоронные, он и его жена стали просто зверски относиться к своим рабыням – девушкам с Украины, заставляли работать из последних сил.

Сам Кассель, оказывается, первые годы войны служил в армии и был на Восточном фронте – в Смоленске и Могилеве. Числился там переводчиком. Нетрудно было представить, сколько честных людей загубил этот переводчик. Переводить же ему приходилось показания крестьян, которые помогали партизанам или сами были партизанами…

Вечером, когда Деревянкин и Ксенофонтов собрались покинуть это местечко, советский комендант сообщил им об аресте «вежливого» и «обходительного» господина Касселя, у которого в подвале были найдены несколько автоматов и гранат…

Деревянкин успел записать в блокнот и такой случай. В одном из селений наш боец встретился с двумя девушками, с которыми он, будучи партизанским связным в дни оккупации Житомира, разговаривал однажды на вокзале. Девушек угоняли в Германию, и тогда он им сказал:

– Наши войска вызволят вас из плена! Верьте, мы еще встретимся…

И вот сбылись слова бойца. Деревянкин подумал: «Каких только встреч не бывает на войне, а уж мы-то своего Якова разыщем».

Вот и Бреславль. Батальон, в который корреспонденты приехали, только что выбил гитлеровцев из большого квартала города. На месте боя еще курились подожженные дома, то тут, то там раздавались выстрелы. Штурмовые группы пытались перебежать в следующий квартал. Немцы открыли из окон первого и второго этажей дома сильный ружейно-пулеметный огонь. Только старшему сержанту Кунучакову, с которым журналисты только что познакомились, и его бойцам-саперам удалось через пробитую снарядом в стене дыру ворваться в один из подъездов. Деревянкин и Ксенофонтов невольно втянулись в бой.

Вместе с тремя смельчаками, на ходу стреляя из автоматов, они вбежали по лестнице на второй этаж. Остановились на площадке: дверь, ведущая в квартиру, была наглухо закрыта и забаррикадирована. Кунучаков заложил под дверь тол. Солдат поджег шнур. Взрыв разнес дверь в щепки. Саперы ворвались в первую комнату. Там лежали три трупа убитых взрывом немецких солдат.

Теперь Кунучаков решил пробиться в нижний этаж. Он расковырял паркетный пол, заложил в лунку несколько шашек тола и взорвал его. Немцы, находившиеся внизу, стали бить в образовавшееся отверстие из автоматов. Кунучаков метнул туда две гранаты и после того, как они разорвались, спрыгнул в пробоину.

Когда корреспонденты вслед за сержантом вошли во вторую комнату, Кунучаков уже ворвался в соседнюю, расчищая себе путь гранатами и автоматными очередями. Он убил там еще четырех гитлеровцев. Остальные, находившиеся в третьей комнате, в ужасе стали выпрыгивать через окна на улицу. Автоматчики добивали их автоматами на лету.

Так был завоеван еще один «плацдарм» в квартале Бреславля.

Получив возможность заняться своими журналистскими обязанностями, корреспонденты заинтересовались судьбой старшего сержанта. А когда бой затих, кое-что узнали о нем от его товарищей. Кое-что рассказал о себе сам Кунучаков.

Старший сержант родом из Хакассии. На фронт ушел добровольцем еще в начале войны. Однажды Кунучаков среди бела дня под носом у немцев сделал для пехоты и танков проход в минном поле и проволочных заграждениях. Возглавляя группу товарищей, он завязал бой с ротой гитлеровцев и обратил ее в бегство. В другом месте Кунучаков с друзьями, строя мост через Одер, под огнем забивал сваи, укладывал прогоны. Под вражескими пулями, ползком он подобрался к немецкой баррикаде, преградившей путь русским самоходкам, и взорвал ее…

Незаметно на город опустились сумерки. Стало темно. Деревянкин и Ксенофонтов решили ночевать здесь, среди людей, с которыми познакомились в бою. Под стеной разрушенного дома, где расположилось отделение Кунучакова, они устроились на ночлег. Заснуть Деревянкин, однако, не мог. Все думал о Чапичеве, о предстоящей встрече с ним. Какой он сейчас? Как воюет? В какой должности?

С наступлением нового дня ожесточенные схватки разгорелись с новой силой. Выстрелы пушек, минометов, разрывы бомб и снарядов – все это слилось в непрерывный ужасающий грохот боя. Горизонт затянуло непроглядной пеленой кирпичной пыли и черного дыма. То там, то здесь бушевали пожары. Казалось, что в городе свирепствует страшный смерч, не щадящий ни земли, ни домов, ни воды, ни неба, ни тем более людей. В этой обстановке, разумеется, корреспонденты не могли и думать о том, чтобы уехать в другой полк и заняться поисками Чапичева. Эту заботу пришлось отложить еще на один день или, по крайней мере, до того момента, пока не стихнет бой. Но, как назло, гитлеровцы вели себя с каждым часом все активнее и воинственнее. Было ясно: они нащупывают слабые места в нашей обороне и хотят пробиться сквозь плотное кольцо окружения.

Вскоре над нашими позициями появилась немецкая «рама» (самолет-корректировщик), и шквал огня обрушился на оборонительные позиции батальона. Но бойцы, находясь в укрытии, потерь не имели. Когда же пыль рассеялась, все отчетливо увидели, как из-за угла улицы выползли танки и стали медленно, словно обнюхивая каждый метр асфальта, приближаться к нашим позициям.

«Черт бы ее побрал, эту «раму»!.. Чапичев, Чапичев!» – с грустью подумал Деревянкин.

– Приготовить гранаты! – раздалась команда.

Артиллеристы-истребители открыли по вражеским машинам огонь прямой наводкой.

Загорелся головной танк. Две другие машины, ведя яростный огонь с ходу, стали быстро разворачиваться, пытаясь скрыться за массивными домами.

Теперь заговорили автоматы: это наши стрелки открыли дружный огонь по немецкой пехоте, ползшей за танками и теперь оставшейся без прикрытия.

Автоматчики отбили одну за другой несколько атак. Ксенофонтов, упоенный боем и забывший свой фотокор, лежал в одной шеренге со всеми и стрелял по убегавшим гитлеровцам. И вдруг неожиданно для всех поднялся во весь рост, высунулся из пробоины и хотел было бросить гранату, но… не смог.

Вражеский снайпер сразил его наповал. Деревянкин с помощью солдат поднял его на руки и отнес в безопасное место. Подбежал санитар, но сделать уже ничего было нельзя.

Вместе с телом погибшего товарища, с которым много месяцев провел бок о бок на фронтовых дорогах, Деревянкин на той же машине вернулся в редакцию, так и не повстречавшись с Чапичевым.

Сотрудники газеты были потрясены утратой. Все очень любили Ксенофонтова за его веселый характер и какую-то девичью застенчивость. Он был в буквальном смысле журналистом переднего края: там чаще всего его можно было увидеть. Хорошо знакомый с фронтовой обстановкой, он свободно ориентировался на любом участке. Очень быстро умел сходиться с людьми и там, где бывал, обычно заводил много новых друзей. Все работники газеты знали Николая Петровича Ксенофонтова как человека исключительной скромности, обаятельности и простоты.

Девятнадцатилетним пареньком-комсомольцем Коля Ксенофонтов добровольно ушел служить в армию. Он сразу же попросился на фронт. Рядовым красноармейцем принимал участие в боях в Крыму, на Северном Кавказе, на Кубани. Солдатом участвовал в феодосийском морском десанте, в знаменитом броске на Малую землю под Новороссийском и в форсировании Керченского пролива. В боях был дважды ранен и контужен. За проявленные мужество и отвагу был награжден орденом Отечественной войны II степени, медалями «За отвагу» и «За оборону Кавказа».

На второй день после похорон Ксенофонтова к Деревянкину подошел редактор я подал вырезку из многотиражной солдатской газеты, в которой рассказывалось о Якове Чапичеве, о его подвиге…

И словом, и мастерством

В боях, которые наши подразделения вели за город Бреславль, редко выдавалось свободное время. Но если же оно появлялось, то агитатор полка майор Чапичев стремился максимально использовать его для того, чтобы накормить подчиненных горячей пищей, пополнить все виды боеприпасов, дать всем хорошенько отдохнуть. В первую очередь, конечно, поспать вдоволь. Но часто солдаты отдыхали и по-иному: слушали из уст своего агитатора забавные истории, которые он незаметно превращал в задушевные беседы. Так было и на этот раз.

…Ртутный столбик термометра с каждым днем поднимался все выше и выше. Солнце заметно пригревало, становилось горячей. Весна настойчиво вступала в свои права. Вечера становились теплыми и светлыми. Ветер тихо шумел в ветвях позеленевших деревьев, вершины которых, казалось, упирались в бездонную густую синь. И только рассеянная в воздухе водяная пыль да туманная дымка обволакивали впереди стоящее многоэтажное здание, которое завтра надо обязательно взять штурмом.

Это – завтра, а сегодня солдаты отдыхали. Как всегда, в такие минуты в подразделениях появлялся майор Чапичев. Вокруг него быстро собирались солдаты, и он без всяких вступлений начинал очередной рассказ о том, что видел сам или узнавал от других.

– Однажды мы приехали к минометчикам, – начал он издалека. – Подходим к одному из домов и видим такую картину: стоит у колодца старшина. На лице – кислая мина, будто мучается зубной болью. Против него сидят минометчики и тоже молчат. Рядом дымится походная кухня, и повар около нее хлопочет. Обед готовит – время как раз обеденное было. Постояли мы минут пятнадцать – положение не изменилось. Все сидят и по-прежнему молчат. На лицах – ни одной улыбки. Старшина смотрит на подчиненных – те на него. Думаю, что же это за обряд такой ввел старшина в своей роте? Подхожу ближе. Спрашиваю потихонечку сидевшего минометчика: скажи, мол, что это молчаливое сидение означает? «А это просто, – отвечает он. – Повару надо готовить обед, а он не знает: вода в колодце отравлена или нет. Приборов для анализа никаких. Вот старшина и решил сам на себе проверить эту воду. Выпил стакан и ждет: умрет или не умрет. И мы ждем – обедать-то надо». От такого объяснения помрачнел и я…

– О, это нам тоже знакомо, – за всех ответил пожилой старший сержант Шерстняков Алексей Дмитриевич. – Давайте нам что-нибудь повеселей.

– Хорошо, повеселей так повеселей, – охотно согласился Чапичев. – Но об этом вы тоже помните и не пейте без разбору любую жидкость из любой посуды. Знайте, враг коварен и на все способен. Берегите себя? нас теперь больше чем когда-либо ждут дома. Война-то идет к концу. А сейчас я расскажу вам случай посмешнее: про немецкую эрзац-свадьбу.

– Вот это – другое дело, – послышались одобрительные голоса гвардейцев. – Про свадьбу мы давно не слыхали. А про посуду помним…

– Немцы, как вы знаете, мастера на всякие эрзацы, – продолжал Чапичев, довольный тем, что его намек понят правильно.

– На что, на что, а уж на это они действительно мастера, – снова не удержался Шерстняков, – у них ничего настоящего нет. Только пыль в глаза пускают. Все эрзацовое: и масло, и сыр – в рот нельзя взять. Тьфу!

– Но одним эрзацем они превзошли самих себя, – прямо к сути дела приступил Яков. – Эрзац-свадьбы стали устраивать. У них сейчас усиленно внедряется так называемое заочное венчание.

– Как же это можно – раздался молодой голос.

– А вот как. При помощи фашистских канцелярий какая-нибудь медхен находит себе на фронте Ганса, который согласен на ней жениться. После этого устраивается свадьба. Но не настоящая, а, так сказать, заочная. Эрзац-невеста надевает подвенечное эрзац-платье, пастор совершает необходимые формальности, и дело сделано.