Текст книги "Николай Вавилов"

Автор книги: Семен Резник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

III. ШАГАЯ ПО ГЛОБУСУ…

Афганистан

1

«Иностранец, которому случится попасть в Афганистан, будет под особым покровительством неба, если он выйдет оттуда здоровым, невредимым, с головой на плечах».

Так писал английский путешественник Феррье.

Полторы тысячи верст прошел Вавилов в 1916 году вдоль границы Афганистана. С жадностью всматривался в противоположный берег Аму-Дарьи. Выпрашивал у крестьян образцы растений, невесть кем привезенных с того берега.

Но сам перейти границу не мог.

У подножия Гиндукуша издавна сталкивались интересы двух крупнейших держав мира – Англии и России. Индия – жемчужина британской короны – не давала спать заправилам английской политики. Ревниво следили они за продвижением русских в Среднюю Азию. Русские вышли к Тянь-Шаню. Подчинили Кокандское ханство. Бухару.

Последний форпост, буфер на пути в Индию – Афганистан.

Дважды в XIX веке русские посольства прибывали в Кабул. Оба раза не скупились на посулы афганскому эмиру. И оба раза вслед за тем вспыхивала англо-афганская война.

Правда, свободолюбивый народ умел дать отпор хорошо вооруженным и обученным английским войскам. Заманенные вглубь страны британцы гибли в узких ущельях. Из двадцатитысячной армии, участвовавшей во втором походе на Афганистан, спасся лишь один человек.

Но что не смогли сделать свинец и железо, постепенно делали английские фунты. Афганистан все более попадал в зависимость от Великобритании. В 1907 году, когда Россия и Англия вынуждены были заключить между собой союз против быстро набиравшей военную мощь Германии, вопрос об Афганистане встал с особенной остротой. Ослабленная русско-японской войной и революцией Россия уступила. Англия получила право контролировать внешнюю политику эмира.

Афганистан, и раньше почти недоступный, стал совершенно закрыт для России.

Октябрьская революция и провозглашенное В. И. Лениным право наций на самоопределение спутали карты империалистов. В 1919 году недалеко от Кабула был убит проводивший проанглийскую политику эмир Хабибулла-хан. После короткой борьбы престол занял его сын Аманулла. Он круто взял курс на реформы, ограничивающие власть духовенства, провозгласил независимость Афганистана. Советская Россия была первым государством, признавшим независимый Афганистан. В ответ на это Афганистан признал Советскую Россию.

Иначе отнеслась к деятельности молодого эмира Британия. Разразилась третья англо-афганская война.

Военные действия для англичан сложились успешнее, чем в двух прежних войнах, – теперь у них была авиация. Но добились они немногого. Сами запросили мира. Независимость Афганистана была завоевана.

Понятно, с каким волнением следил Николай Вавилов за этими событиями.

Но думать о путешествии в Афганистан было еще рано. Гражданская война. Юг страны отрезан белыми. В Средней Азии бесчинствуют басмачи. Только в 1922 году Вавилов смог начать хлопоты.

«Начал будировать вопрос об экспедиции в Афганистан»*, – пишет он 20 декабря 1922 года А. Г. Гольбеку.

Предприятие задумано сложное. Почти невыполнимое. У разоренной страны нет средств на снаряжение экспедиции. Правда, Вавилов «готов ехать в самом скромном виде», готов «распродать часть книг, часть оптики и хотя бы пешим, образом отправиться в Афганистан»*, как он пишет друзьям. Но главные препятствия – дипломатические. Англичане шлют эмиру ультиматумы. Требуют не пускать в страну «красных агитаторов». Сам эмир, привыкший ждать от соседей только неприятностей, тоже не очень верит в мирные цели советской экспедиции.

Вавилов часто приезжает в Москву. Многие часы проводит в Наркомате земледелия или Наркомате иностранных дел. Посещает афганское посольство. Убеждает. Преподносит подарок эмиру – коллекцию сортов хлебных злаков, возделываемых в России: «Пусть не думают, что мы хотим оккупировать Афганистан»*.

Но в экспедиции отказано. И в 1923 и в 1924 году.

Уже потеряв надежду, Вавилов пишет письмо профессору И. Н. Бороздину – президенту Научной ассоциации востоковедения. Предлагает поднять перед наркомом иностранных дел Г. В. Чичериным вопрос о предоставлении ассоциации особых прав снаряжать экспедиции.

«Больше того, – пишет Вавилов, – было бы важно, чтобы в миссии включались научные работники. Представительства, знаю по опыту путешествий по Востоку, изнывают от скуки где-нибудь в Тегеране, Кабуле и Кандагаре: грамотный человек мог бы сделать в тех же условиях большое и нужное дело»*.

Это была счастливая мысль! Против въезда в страну советских дипломатов афганские власти не возражали.

«Участники экспедиции были зачислены в состав нашего Полпредства в Афганистане: профессор Н. И. Вавилов в качестве референта по заключению торгового договора с Афганистаном, селенционер Сортоводо-Семеноводческого управления Сахаротреста В. И. Лебедев и инженер-агроном Д. Д. Букинич в качестве курьеров НКИ»*.

Так писал Вавилов в первом кратком отчете об экспедиции.

А вот строки из неофициального письма П. П. Подъяпольскому:

«Путешествие было, пожалуй, удачное, обобрали весь Афганистан, пробрались к Индии, Белуджистану, были за Гиндукушем. Около Индии добрели до финиковых пальм, нашли прарожь, видел дикие арбузы, дыни, коноплю, ячмень, морковь. Четыре раза перевалили Гиндукуш, один раз по пути Александра Македонского.

<…> Собрал тьму лекарственных растений. Нигде в мире не видел столько аптек, аптекарей, как на юге в Афганистане, целый цех табидов-аптекарей. Так и определил Кандагар „городом аптекарей и гранатов“. Гранаты бесподобные»*.

2

Вавилов стремился в Афганистан, чтобы подтвердить теорию центров. Он знал на три четверти, что там надо искать, как писал в письмах.

И все же он четырежды менял маршрут путешествия, подготовленного и продуманного до мельчайших деталей.

Факты. Уже не предполагаемые, а осязаемые. Овеществленные в сотнях и тысячах образцов растений. Упакованные в обшитые кожей сундуки. Навьюченные на выносливых, привычных к горным переходам лошадей. Они заставляли уточнять теорию. Вдохновляли. Толкали на новые предприятия, которые сам Вавилов называл дерзкими.

Первый раз он изменил маршрут в Герате: первом же на пути экспедиции крупном земледельческом районе. Правда, этому помог случай, несколько даже печальный…

Путники уже заканчивали исследование как бы раздвинувшего фиолетовые скалы оазиса, где тенистая зелень садов перемежалась желтеющими нивами пшеницы, алые квадраты опийного мака – пушистым снегом полей хлопчатника; где густая сеть оросительных каналов затрудняла передвижение, а огромные каменные башни, похожие на мечети, оказались голубятнями, в которых крестьяне собирали помет на удобрения; где величественные минареты, воздвигнутые Тимуром, напоминали о былом величии города, а вонь и грязь узеньких улиц, на которые по наклонным желобам прямо со вторых этажей выливали нечистоты, говорили о его убожестве. Они уже собрали сотни образцов растений – полевых и огородных, плодовых и технических, среди них много эндемов – форм, нигде больше не встречающихся. Они установили несомненную связь гератской культурной флоры с культурной флорой Советской Средней Азии и в то же время убедились, что здесь большее разнообразие форм, большее разнообразие признаков.

Они столкнулись с огромным разнообразием форм мягкой пшеницы, тем более разительным, что возделывалась она на незначительных площадях. (Крестьяне предпочитали выращивать английскую пшеницу, вымахивающую здесь в рост человека. Она была занесена, определил Вавилов, по всей видимости, из Месопотамии. Мягкая пшеница оказалась сильно засорена рожью, причем среди форм сорнополевой ржи были формы с осыпающимся колосом, то есть близкие к дикарям)…

Путешественники уже сфотографировали плуги, которыми гератские земледельцы вспахивали землю. Это были деревянные, примитивные, но оригинальные плуги, удобные и легкие в работе.

Сфотографировали орудия гератских крестьян, которыми прочищали оросительные каналы, – они тоже были деревянные, примитивные, но оригинальные.

«Направление путешествия было взято правильно, – мог констатировать Вавилов. – Мы были у истоков видообразования европейских культурных растений».

У истоков, вблизи истоков… Но сами истоки были еще не здесь! Все данные говорили о том, что Гератский оазис – это вторичный формообразовательный центр. Потому что среди культурных форм преобладали рецессивные, свойственные вторичным очагам. Изоляция долины способствовала обособлению растений Гератского оазиса, выработке здесь своеобразной культурной флоры. Но когда-то культурные растения были занесены сюда из другого очага; разнообразие форм говорило о его близости.

Словом, надо было немедленно отправиться дальше. На юго-восток. В долину Кабула, где Вавилов ожидал найти самый центр формообразования.

Путь был намечен кратчайший – по Хозарийской дороге, которой прошел несколько веков назад на Кабул и дальше в Индию первый Великий Могол – Бабер. Он писал: «Горы Афганистана имеют вид однообразный, высоты – средние, почва – обнаженная, воды – редки, растительности – никакой, физиономия печальная и строгая».

Караван уже был почти готов к походу. Но в это время заболел Букинич…

Вавилов не может ждать. Уже август. Вовсю идет уборка хлебов. Можно упустить время.

О Букиниче позаботятся работники советского консульства. К тому же с ним можно оставить Лебедева. И, пользуясь вынужденным бездействием товарищей, сделать крюк. Пройти вдоль северного склона Гиндукуша до Мазари-Шерифа, потом через перевалы направиться к Кабулу.

3

Ночевать приходится в караван-сараях с разными названиями, но очень похожих друг на друга: плоские крыши с круглой дырой для выхода дыма, пролом вместо двери, высокий забор и в нем ворота, смотрящие на восток.

Укусы больших черных вшей мешают уснуть. Лежа рядом с лошадьми и глядя сквозь дыру в потолке на мелкие немигающие в сухом воздухе звезды, Вавилов вспоминал надпись, которую прочел еще в Иране над входом в рабат Аббаса Великого: «Мир не что иное, как караван-сарай, а мы… караван».

В первые же дни выяснилось, что взятый в Герате переводчик языка не знает. Зато неплохо разбирается в спиртных напитках и, главное, умеет их доставать. Пришлось переводчика прогнать и по утрам, пока еще спит караван, зубрить фарсидскую грамматику по учебнику на арабском языке.

Дорога поднимается в гору, пересекает высохшие верховья Кушки, проходит мимо редких посевов пшеницы, ячменя. В горах прохладно, злаки созревают позднее, чем в долине, и стоят еще зелеными. По склонам гор растет арча, выше луга и голые глыбастые скалы, закрывающие небо.

Земледельческое население – туркмены. Потом узбеки. То и дело встречаются черные шатры кочевников. Это выходцы из южных районов. Они перебираются сюда каждую весну на богатые пастбища. Немало здесь выходцев из Ирана и Белуджистана Пестрая смесь племен и народов.

И так же пестр состав возделываемых растений.

Каждый километр приносит новые разновидности и сорта. Культура примитивная, по большей части неполивная. Урожаи маленькие. Никакого сравнения с интенсивной культурой Гератского оазиса Часть населения ведет полукочевую жизнь: весною отгоняют скот в горы на богатые сочными травами альпийские луга. Многие снимаются целыми селениями, оставляя посевы на произвол судьбы. Здесь как бы собрана коллекция различных этапов, через которые прошло развитие хозяйства: кочевое, полукочевое, оседлое…

В Мазари-Шерифе Вавилова посетил французский археолог профессор Фуше – судя по фотографии, маленький сухонький господин. Пригласил приехать в Балх, где он, Фуше, вел раскопки.

Профессор Фуше был чуть ли не первым, кто начал археологическое исследование Древней Бактры, знаменитой матери тысячи городов, резиденции легендарных царей Персии, родины Зороастра.

Фуше рассчитывал найти остатки культуры, соперничающей с древнеегипетской и вавилонской.

Среди развалин старого города он прорыл глубокие траншеи, обнажил древние стены Бактры. Но то, что он обнаружил, мало отличалось от построек, какие можно было видеть в современном Балхе и соседних кишлаках. Выделялась лишь городская стена из обожженного кирпича да огромные буддийские молельни с куполами, символизирующими водяные пузыри (Будда сравнивал с ними человеческую жизнь, указывая на ее эфемерность).

Не скрывая разочарования, водил Фуше советского путешественника по раскопкам.

А Вавилов с трудом скрывал свое торжество.

Скромные результаты исследований Фуше лишь подтвердили его выводы.

Разнообразие сортов говорило о близости центра формообразования культурных растений. Но все же сам центр был не здесь. Потому что виды оказались представлены далеко не полным набором генов. Да и местность здесь слишком открытая, не защищенная от вражеских набегов. Значит, здесь не могла закрепиться первобытная земледельческая цивилизация. «Следов интенсивной оседлой высокой культуры, равноценной или хотя бы сходной с великими цивилизациями древности, здесь не удалось найти и, как нам представляется, никогда и не удастся», – к такому заключению пришел Вавилов.

Караван пересекает бесплодную каменистую степь. Дорога входит в ущелье, и путники на много томительных дней попадают в каменный плен. Со всех сторон высятся скалы, и узкая тропа, лепясь по карнизам, слепо повторяет их изгибы.

С каждым днем путь становится труднее. Тропа завалена камнями и щебнем. Она круто поднимается, потом внезапно спускается на дно глубоких каньонов, где господствует полумрак. Пахнет затхлой сыростью. Сочащиеся влагой стены каньонов отвесно поднимаются вверх, и их прикрывает узкая полоска густой синевы.

На шестой день, обогнув большой выступ скалы, Вавилов увидел группу мчащихся навстречу всадников. Подскакав, они осаживают коней. Просят подождать «большого начальника». С начальником случилась беда. Кто-то стрелял и тяжело ранил его. Русский доктор должен помочь начальнику.

Вавилов знает: объяснять, что он не врач, бесполезно; в азиатских странах всякого европейца считают доктором.

– Камерд, – говорит он. – Будем ждать в Камерде.

В рабате Камерд переполох. Афганцы кричат, перебивая друг друга и размахивая руками. Сейчас должны привезти или принести губернатора области.

Ночь. Но кругом светло. У стоянки каравана сотни человек с горящими факелами. Губернатора приносят на носилках. Он бредит. Вавилов велит вскипятить воду, промывает рану, выливает на нее весь имеющийся в запасе йод, забинтовывает раненого.

Наутро караван догнала свита губернатора. Выразила благодарность. Больной перестал бредить, хорошо спал. Видимо, рана не была серьезной.

Слава о замечательном врачевателе опередила караван, и в дальнейшем в каждом рабате к Вавилову обращались больные. Он снабжал их хиной, а когда она кончилась, аспирином. Больным трахомой, а таких было особенно много, давал цинковые капли.

На восьмой день пути Вавилов вышел в долину Бамиана. Здесь, на высоте двух с половиной километров, издавна обосновалось земледельческое население. Но не видно в долине ни домов, ни хотя бы шатров или палаток. Люди живут в пещерах. Двенадцать тысяч пещер – естественных и искусственных – разбросано по краю долины в отвесных скалах.

На высокой скале, у впадения в Бамиан реки Ирак, – развалины древнего города Зохака. Со времен легендарного Зороастра – основателя религии огнепоклонников – воспевали этот город персидские поэты. Через долину Бамиана проходил Александр Македонский. Во II веке в долину пришел буддизм, распространившийся до Центральной Азии. В хорошо отшлифованных нишах Вавилов видел огромные статуи Будды – высотой от 35 до 53 метров – немые свидетели тех далеких времен.

Пещерный город поразил Вавилова. Как тысячелетия назад, обитатели долины жили в пещерах, и каменные изваяния Будды бдительно следили за сохранением старинного уклада. Нельзя было сомневаться: культурные растения здесь возделываются те же, что завезли первые поселенцы.

«Лунная ночь около исполинов Будды, у снеговых вершин Гиндукуша, создавала особо торжественное настроение. Казалось, вы заглядываете в глубь тысячелетий», – вспоминал Вавилов.

А на следующий день он встретил советских дипломатических курьеров. Узнал тревожные новости. Подстрекаемые мусульманским духовенством и поддержанные англичанами, восстали племена Хоста – южного района Афганистана. Отряды повстанцев разбили правительственные войска и движутся на Кабул. В столице паника. Европейцы спешат ее покинуть.

Курьеры советовали повернуть назад. И чем скорее, тем лучше. Потому что повстанцам сочувствуют горные племена, окружающие Кабул. Проводимое под религиозными лозунгами восстание подогревает страсти, вызывает у мусульман вспышки гнева против неверных.

«Однако перспектива идти вспять, в Мазари-Шериф, когда еще впереди оставалось три четверти дела, нас не устраивала, – писал позднее Вавилов. – Надо было во что бы то ни стало стремиться дойти до Кабула».

И он дошел.

Маршрут изменил уже в самом Кабуле. Не стремление избежать опасности, а факты первостепенного значения толкнули его на это.

4

Кабул – большой город. Почти семьсот тысяч жителей. «Плоские крыши домов, расположенных по всхолмлениям, придают городу своеобразный ступенчатый характер», – замечает Вавилов. И подчеркивает: «Вся жизнь Кабула определяется земледелием».

Второй отряд экспедиции, одолевший под руководством Букинича сложный маршрут, уже поджидал Вавилова.

Вавилов и его спутники с утра отправились по полям. Набивают рюкзаки образцами растений. Наблюдают за жизнью афганских крестьян.

Уже освоившийся в Кабульском оазисе Букинич берет на себя роль гида. Вот афганец пашет свое крохотное поле… Но что это? Он совсем не налегает на плуг! Идет даже сбоку, лишь слегка придерживая его… Оказывается, конструкция плуга особенная – оттого он и легок в работе!..

Вот люди копошатся у старых развалин… Что собирают они там? Землю!.. Грузят ее на осликов и везут на свои поля. Ведь долина Кабула – бесплодное каменное плато, лишь кое-где покрытое тонким слоем лёсса. Почти весь пахотный слой здесь создан искусственно. Не зря говорится в старых стихах: «Каждая пядь земли Кабула дороже, чем весь мир».

Какой же труд нужно было вложить, чтобы вызвать оазис к жизни! И это сделал отсталый по современным представлениям народ. Сколько мудрости, сколько творческой энергии потребовалось ему, чтобы основать здесь оригинальную земледельческую культуру…

О том, что это именно так, говорило огромное разнообразие форм культурных растений, найденных экспедицией. Тут было подлинное «пекло творения», как говорил Вавилов в восторге.

В Иране в 1916 году Вавилов нашел пятьдесят две разновидности мягкой пшеницы. Здесь их оказалось шестьдесят. В том числе семь новых, ранее вообще неизвестных, эндемичных.

Еще больше поражало разнообразие карликовой пшеницы. Она близка к мягкой, легко скрещивается с ней, но отличается трудным обмолотом. Поэтому карликовая пшеница мало распространилась по свету. А здесь, в Кабульском оазисе, возделывается пятьдесят разновидностей карликовой пшеницы, родственной мягкой. Значит, здесь, в небольшом треугольнике между Гималаями и Гиндукушем, сосредоточено почти все разнообразие 42-хромосомных пшениц. Вот он, первоначальный район введения в культуру «главного хлеба земли». Пусть здесь не найдено дикой пшеницы, а виды эгилопса – растения, близкого к пшенице, встречаются лишь в северных районах страны, центр формообразования мягкой пшеницы здесь, в юго-восточном Афганистане и прилегающих районах Индии.[38]38
  В конце тридцатых годов, располагая новыми фактами, Вавилов пришел к выводу, что первичный центр формообразования пшениц находится в Передней Азии. В Юго-Западной Азии обособился вторичный формообразовательный центр мягких пшениц, а в Эфиопии – твердых.


[Закрыть]

Если бы только пшеница! В Кабульском оазисе Вавилов обнаружил огромное разнообразие форм сорнополевой ржи. Причем в большом количестве встречались формы с ломким, осыпающимся колосом. После сбора урожая пшеницы поля Кабульской долины бывают сплошь покрыты колосками ржи; крестьяне вениками выметают их. Здесь же Вавилов смог проследить весь процесс вхождения ржи в культуру! По мере продвижения пшеницы в горы рожь движется вместе с ней. Сначала из посевов исчезают ее ломкие формы, остаются неломкие: их труднее отделить от пшеницы. А потом в суровых условиях высокогорий рожь совсем вытесняет пшеницу, из сорняка превращается в культурное растение. Причем этот процесс, сначала прослеженный на озимых формах, точь-в-точь повторился и на яровых.

Юго-восточный Афганистан и прилегающие районы Индии оказались центром разнообразия зерновых бобовых: чечевицы, бобов, нута, чины. Отсюда ведет начало культура моркови и других овощей, некоторых бахчевых и плодовых растений.

Словом, факты демонстрировали победу теории центров. И требовали новых исследований. Требовали возможно шире охватить Афганистан, определить границу центра, выяснить, только ли юго-восточный район и прилегающие районы Индии входят в него или центр формообразования включает в себя более широкую область.

Вавилов разрабатывает новый маршрут. Опять делит караван.

Лебедев остается в Кабуле. Он должен добиться разрешения пройти через южные и юго-западные районы страны. Вавилов с Букиничем отправляются на север, в восточную часть Афганского Туркестана, чтобы через пограничный пост Ишкашим возвратиться в СССР…

5

Перевал Саланг двугорбый, как спина верблюда. Первый подъем не труден – путешественники одолевают его, не сходя с лошадей. Но после спуска – подъем на новый перевал.

Тропа завалена скользкими камнями. Часто идет по льду замерзших ручьев. Трудно дышать: чувствуется четырехкилометровая высота. Лошадей приходится буквально втаскивать на перевал.

Но вот начинается спуск, и тропа ныряет в ущелье ревущей реки. Пустынно. Ни кишлаков, ни рабатов. Падает ночь, но путники не могут найти приюта. Впереди видны силуэты хане – круглых афганских хижин. Наконец-то можно будет остановиться на ночлег. Но… река поворачивает перед кишлаком и оставляет его на той стороне; переправы, конечно, нет. Приходится идти дальше. Еще один кишлак остается позади: он тоже на другом берегу. Лишь поздно ночью караван входит в бедный кишлак, где с трудом удается достать продовольствие и фураж.

В городке Бану – небольшой базар. На нем быстрее всего можно раздобыть сорта возделываемых в окрестностях растений. С удивлением смотрят продавцы на странных пришельцев, закупающих семена крохотными порциями.

Зебак – центр Горного Бадахшана. «Это прекрасный сельскохозяйственный район с поливной культурой, с изобилием воды», – писал Вавилов. Но ему ясно: здесь периферия первоначальной культуры. Перевалы Гиндукуша оказались непреодолимыми для большинства растительных форм.

Кажется, можно возвращаться домой.

Но Вавилова привлекает безлигульная пшеница. И безлигульная рожь Те же разновидности, что открыл он восемь лет назад в соседнем районе России – в Шугнане. Нигде в мире не встречаются подобные формы – даже в прилегающих к Шугнану районах Средней Азии их нет. А в Афганистане они нашлись. И в большем разнообразии форм. Итак, та же закономерность: увеличение разнообразия к югу.

Но в Кабульском оазисе безлигульных форм нет. И Вавилов знает почему. Скрещивания показали, что отсутствие язычка (лигулы) – признак крайне рецессивный. Он не может проявиться в центре формообразования, где царствуют доминантные гены. Где же впервые появляются безлигульные формы?

Чтобы ответить на этот вопрос, надо было направиться на юг, в таинственную страну Кафиристан.

– Ну как, рискнем, Дмитрий Демьянович? – должно быть, спросил Вавилов.

Букиничу нездоровится. Настолько, что в Ишкашим – предупредить пограничников о новом решении – Вавилов едет один.

Но Букинич знает – отговорить Вавилова не удастся. Да и ему самому интересны эти безлигульные пшеницы. К тому же пройти Кафиристан крайне заманчиво. Это совсем неисследованная страна. Многие англичане пытались проникнуть в нее, но только врач Робертсон сумел исследовать восточную часть; в остальные районы еще не ступала нога европейца…

За годы, прошедшие после совместных поездок с Вавиловым по Закаспию, Букинич не сидел без дела. В 1918 году он подготовил проект мелиорационных работ в Средней Азии, который хотел представить Ленину, но белые отрезали Туркестан от красной России. Интересы Дмитрия Демьяновича становились все более разнообразными. Этнография, история искусства, география, археология. Особенно археология. Чтобы получить право на ведение раскопок, он поступил в Археологический институт и окончил его. Лучшего спутника Вавилов не может и желать!..

Страсть к путешествиям все больше захватывает этого скитальца. В 1926–1927 годах он снова в Афганистане. Потом в Монголии. Потом в других странах Востока. Даже Вавилову трудно уследить за его маршрутами. Писем писать Букинич не любит. Уезжает внезапно. Возвращается незаметно. Живет под Ташкентом отшельником. В маленькой хижине, которую сам построил в афганском стиле. Обрабатывает коллекции, пишет книгу об афганской экспедиции. Об этом Вавилов расскажет позднее в некрологе, посвященном своему товарищу.

А пока:

– Ну как, рискнем, Дмитрий Демьянович?..

Они в третий раз меняют маршрут…

6

Кафиры – значит неверные. Много легенд ходило о происхождении загадочного народа. Полагали даже, что в горах Кафиристана осели остатки войск Александра Македонского. По другой версии, сюда в X веке бежали от воинствующего ислама афганцы, не желавшие принять магометанскую веру.

Долгое время Кафиристан оставался независимым – спорным пограничным районом. Наконец в 1893 году Англия милостиво уступила Кафиристан афганскому эмиру. Эмир Абдурахман ввел войска в страну неверных для их обращения в ислам.

Афганский поэт Ага-и Мирза Шир-Ахмед в поэме «Покорение страны кафиров» описал ужасную картину. Людей избивали. Под угрозой смерти их самих заставляли уничтожать храмы и идолов.

«Все противившиеся были истреблены, деревни их разрушены, имущество же перешло в руки храбрых воинов эмира.

Там в живых осталось немного. Они должны были принять истинную религию. Так завершилось великое дело покорения страны неверных».

Вавилова потрясла жестокость, с какой воинствующий ислам при попустительстве Англии обращал «неверных». Он даже счел возможным рассказать эту историю, не имеющую непосредственного отношения к теме его труда, в «Земледельческом Афганистане». Может быть, потому, что не раз уже сам сталкивался с религиозным фанатизмом в мусульманских странах.

Вавилов пытался нанять проводников на весь путь через Кафиристан. Но никто не брался провести экспедицию. Пришлось менять проводников от деревни к деревне.

Они выступили из Зебака на юг, в пределы Кафиристана. Но таинственная страна не желала даваться исследователям. Если верить Робертсону, экспедиция давно уже в Кафиристане. Но население все то же – таджики. Говорят на фарси. И все в один голос твердят:

– Страна кафиров не здесь. Страна кафиров дальше.

– Где же?

– Наздик – близко, – и показывают на юг.

Да и по характеру местности здесь лишь продолжение Горного Бадахшана – такие же ландшафты, та же растительность, люди того же антропологического типа, такие же постройки, жизненный уклад.

Так, еще не вступив в страну неверных, Вавилов сделал важное открытие. Географическое понятие «Кафиристан» надо значительно сузить.

Селение Тли у подножия Гиндукуша – последнее таджикское селение на пути в истинный Кафиристан. Дорога входит в ущелье реки Мунджан. Крутой подъем. Слышится грохот каменных лавин, на дороге следы обвалов. Лошади застревают в трещинах. Приходится соскакивать с них и осторожно высвобождать копыта. Все же лошади теряют подковы. Переночевав у костров, путники продолжают подъем к перевалу. Исчезает растительность. Тропа теряется среди вечных снегов. По им только известным приметам проводники ведут караван.

Высшая точка перевала Парун – 4760 метров. Ветер срывает поземку, бросает в лицо колючие пригоршни сухого снега. Спуск. Еще более крутой, чем подъем, местами почти отвесный. Шесть часов приходится бежать, притормаживая под уздцы лошадей. Наметанный глаз едва успевает замечать смену растительных зон.

…Кишлак Пронз.

Посаженные деревья. Маленькие – в 5—10 квадратных саженей – делянки ограждены каменными заборчиками. И на поле и в доме тесно. Работают только женщины и старики. Охотно дают образцы растений, среди которых Вавилов находит безлигульные формы. Женщины ходят без чадры и не сторонятся чужестранцев – явление, странное для мусульманской страны.

Тип населения такой же, что и по ту сторону Гиндукуша, но язык сильно отличается от таджикского. «Что это?» – спрашивает Вавилов, беря снопик пшеницы. «Гумгом», – отвечает кафир. По-таджикски пшеница – гэндум. «А это?» – Вавилов показывает на сноп ячменя. «Ритцию». По-таджикски ячмень – джоу. «Это?» – он похлопывает по крупу лошадь. «Ушип». По-таджикски – асб.

Здесь другой народ, другие обычаи, другая культура…

Путники входят в лесную зону. Кедры становятся все более высокими. Голоствольные сосны с редкой, пронизанной солнцем кроной напоминают картины русской природы. Все больше лиственных деревьев, особенно вечнозеленого дуба. Листья дубов колючие, царапают руки, лица, рвут одежду. Караван продирается сквозь чащу. И это на крутом, почти отвесном склоне, по которому вьется тропа.

Впереди селение Вама, и чем ближе к нему, тем труднее дорога. Лошади то и дело падают, скатываются с круч. Тела их, исцарапанные и покрытые ссадинами, кровоточат. Лошади с самого перевала без подков и без корма. «Все помыслы – лишь бы уцелели лошади».

Вечером караван выходит к мосту через реку Парун.

– Вот Вама! – говорят проводники.

На противоположном берегу Вавилов видит стада черных пятнистых овец с извитыми рогами. Видит аккуратные, совсем крохотные квадратики посевов. Но где же деревня?

– Вот! Вот Вама, – повторяют проводники и показывают вверх.

Высоко на горе Вавилов видит прилепившиеся к ней птичьими гнездами многоэтажные бревенчатые постройки. Он прикладывает к глазам бинокль. В быстро наступающих сумерках насчитывает тридцать-сорок домов. Но с караваном туда не подняться. Заночевать у моста в казенном сарае? А где достать корм для лошадей?

Может быть, проводники сходят в кишлак? Они мнутся, говорят, что люди здесь другие, язык другой, они его не понимают. Да и кишлак бедный, ячменя в нем нет.

Пока Вавилов объяснялся с проводниками, к путникам подошел пастух и с любопытством смотрел на них со стороны. Вавилов обратился к нему, ткнул пальцем себя в грудь, потом указал на него и на кишлак. Пастух с готовностью закивал.

Через час они были в кишлаке. Мигом собралась вся деревня, «рассматривая редкую европейскую разновидность», как шутливо вспоминал Вавилов. Его угостили лепешками из проса, анапом, кислым виноградом. Дали семена растений, позволили осмотреть дома – снаружи и внутри. Корма лошадям не нашлось, но несколько человек тут же пошли в соседнюю деревню и поздно ночью при свете факелов доставили мешки кукурузы.