Текст книги "Николай Вавилов"

Автор книги: Семен Резник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

3

А в родной стране строился новый мир, и важнейшее место в нем отводилось науке.

Еще в 1918 году В. И. Ленин написал «Набросок плана научно-технических работ». В том же году А. Ф. Иоффе основал Физико-технический институт, из которого выросла почти вся советская физика. В 1920-м под руководством В. И. Ленина разрабатывается план ГОЭЛРО. Летом 1921-го, через несколько месяцев после того, как Вавилов возглавил Отдел прикладной ботаники, Ленин подписывает декрет о создании в стране сети селекционных станций.

А летом 1922-го Ленин шлет за границу задание управляющему делами Совнаркома Николаю Петровичу Горбунову:

Собрать и привезти с собою все материалы, касающиеся «Обновленной земли».

«Обновленная земля?» – недоумевает Горбунов.

Да, «Обновленная земля». Книжка американца Гарвуда. Еще в 1909 году вышедшая в переводе К. А. Тимирязева. Рассказывает об успехах американского земледелия. И главным образом о том, что эти успехи – результат достижений науки. Книжка во многом примитивная. Но написана с большой верой в могущество науки, в ее преобразующую роль. Обновленная земля! Точное, полное глубокого смысла определение. Принадлежит, кстати сказать, К. А. Тимирязеву: в буквальном переводе английское название «Новая земля» не так глубоко и емко.

Ленин прочел книжку во время болезни. Понравилась! Ленин пользуется ее названием как термином. Как условным паролем. Обозначает им планы переустройства советского земледелия.

Сегодня ни один рассказ о первых шагах советской сельскохозяйственной науки не обходится без упоминания о популярной книжке. Будто не голод в Поволжье, не широкие планы подъема всей советской экономики, а наивная книжка Гарвуда привела Ленина к мысли об обновлении советской земли.

Для нас важно то, что осуществление идей В. И. Ленина история возложила на большой коллектив ученых во главе с Николаем Ивановичем Вавиловым.

О том, в каких условиях зарождалась советская сельскохозяйственная наука, лучше всего говорят письма Вавилова из Петрограда.

4

Москва. Опытный отдел Наркомзема, т. Эглиту. 22 мая 1922 г.

«Положение работы нашей никогда не было столь тягостным и неопределенным. Мы совершенно не получаем средств ни для содержания служащих, ни для операционных расходов. Для поддержания в течение весеннего времени работ пришлось продать часть инвентаря и семян, имевшихся в нашем распоряжении. Несмотря на полную готовность всех служащих потерпеть, довольствоваться самым ничтожным, создается совершенно невозможное положение. Пайки приходят с опозданием на целый месяц, и, как Вы и сами прекрасно знаете, они, кроме того, не настолько существенны, чтобы на них можно было существовать. Жалованье служащие не получают два месяца<…>. Положение катастрофическое.

<…>В настоящее время станцией приводится в порядок земельный участок, который отведен Уземотделом и который необходимо дренировать. Большая часть участка занята залежью, которую необходимо поднять. У станции нет ни достаточно живого инвентаря, ни средств для производства работы путем найма лошадей и рабочих.

<…>Благодаря получению из-за границы огромного разнообразия сортов мы имеем возможность на своих питомниках и частью в оранжереях исследовать в нынешнем году тысячи различных сортов. Огромный материал уже послан в Саратов на опытную станцию, в Воронежскую губернию, частью Московскому отделению, Новгородским станциям. На юг, к сожалению, семена запоздали и будут разосланы только к осени»*.

Ставрополь. П. В. Кислякову. 17 июня 1922 г. «Программа старая, с длительными стационарными наблюдениями, конечно, не по сезону. Нужна более реальная и быстрая работа с агрономическим уклоном.

<…>Финансовое положение в Петрограде так же, как и везде, конечно, исключительно трудное. Не далее как сегодня не хватило средств на уплату марок на заказные письма. Думаю, что это преходяще, но, конечно, перспективы ближайших месяцев не из радостных. Мы, во всяком случае, не отчаиваемся, продолжаем вести свою работу, налаживаем отдел и станцию. На всех опытных станциях произведены опытные посевы вплоть до Туркестанского отделения. Получили из-за границы огромную ботаническую литературу – до 7000 названий, тысячи образцов семян, включая кормовые и луговые, и, думаю, как-нибудь проживем ближайшие трудные месяцы»*.

Ташкент. К. И. Пангало. 17 июня 1922 г.

«Было бы чрезвычайно важно составить для Туркестана нечто вроде книги „Полевые и огородные культуры Туркестана“ с описанием сортов, самих культур, их, особенностей. Такую попытку мы сделали в Саратове для Юго-Востока, которая в настоящее время печатается и которую, думаю, смогу Вам послать месяца через два.[28]28
  Н. И. Вавилов, Полевые культуры Юго-Востока. «Новая деревня», 1922.


[Закрыть] Писарев составляет такую работу для Восточной Сибири, Таланов – для Западной Сибири, Якушкина – для Крыма. В ближайшие годы, надеюсь, сможем приступить к такой сводке для Северного края, и было бы крайне важно и необходимо, чтобы и Туркестанский университет и Туркестанское отделение прикладной ботаники, во главе с Вами, сделали такую работу для такого любопытного и нетронутого района, как Туркестан»*.

Москва. Опытный отдел Наркомзема. 28 июня 1922 г.

«Часть грузов пришла из Ревеля в Петроград и не может быть из-за отсутствия средств выкуплена и вывезена из таможни»*.

Москва. В. В. Таланову. 13 августа 1922 г.

«Я забыл об очень существенном договориться с Вами в Москве. В настоящее время благодаря Вам получен исключительно интересный сортовой материал в больших количествах, который пойдет по разным областям<…>. Мы сейчас задумали в Отделе попытаться ввести некоторую планомерность в испытании сортов по районам <…>. Поэтому очень прошу Вас прислать копию списка того материала, который Вы рассылаете, и копию областей и учреждений, которым будет разослано. Мы попытаемся попросить области и опытные учреждения информировать нас о том, как пойдет сортоиспытание: может быть, удастся синтезировать эту работу. В настоящее время имеем в виду приступить к сводке вообще сортоиспытания в Европейской и Азиатской России для разных растений, и тот опыт, который теперь по Вашему почину пойдет в широком масштабе, конечно, нужно захватить в самом начале. Мне кажется, что Вам это предложение будет сильно по душе и поэтому очень прошу Вас помочь в этом»*.

Москва. П. Т. Клоткову. 25 сентября 1922 г.

«Закуплены химические реактивы в большом количестве за границей, огромное количество посуды, весов аналитических, термостатов и т. д. Я не сомневаюсь, что через 2–3 месяца работу можно будет пустить полным ходом. Главное наше желание – наладить анализы культурных растений в географическом масштабе, провести исследования для главнейших растений поширотно и померидианно.

В настоящее время организуем 12 пунктов посевов в Европейской и Азиатской России (Новгородская губ., Вологодская, Петроградская, Московская, Харьковская, Саратовская, Екатеринославская, Тифлисская, Воронежская, Ташкент, Восточная Сибирь), и одни и те же чистые линии будут высеваться во всех пунктах ежегодно. Нас эти посевы интересуют с разных сторон в смысле выяснения периода вегетации, морфологических особенностей, и нужно наладить широкое химическое исследование этих сортов.

<…> Вместе с химией у вас ведут исследования мукомольных и хлебопекарных качеств хлебов, которыми ведает К. М. Чинго-Чингас»*.

С. И. Чаянову. Сентябрь. 1922 г.

«Подготовляю статью о Мичурине, она уже почти готова. К осуществлению ее привлек нашего лучшего плодовода В. В. Пашкевича. Попытался составить полный перечень статей, написанных Мичуриным, набрал их пока 65, но не уверен, насколько полон этот список. Написал письмо Мичурину.

В московских „Известиях“ меня тут на днях выругал кто-то за незнание о Мичурине, будто бы, когда меня спросил кто-то в Вашингтоне о Мичурине, то я отозвался полным неведением о его существовании. Эта, конечно, вздор»*.[29]29
  Еще в 1920 году Вавилов посетил Н В Мичурина в Козлове, подробно ознакомился с его работами и уговорил написать книгу, подытоживающую почти полувековую работу. Книга вышла в 1924 году с предисловием Н И Вавилова и под редакцией В. В. Пашкевича, после чего только идеи Мичурина стали известны специалистам. Достаточно сказать, что К. А. Тимирязев, который умер, как известно, в 1920 году, ничего о Мичурине не знал.


[Закрыть]

Саратов. П. П. Подъяпольскому. 13 ноября 1922 г.

«Здесь много суеты с устроением, много больше, чем в Саратове; масштаб работы больше и учреждение далеко не налажено<… >. К. И. Пангало <…> прожил у нас 1? недели. Он колеблется относительно Туркестана, что я очень не одобрил. В Туркестанском университете он незаменим, в Москве же селекционеров более чем достаточно. А главное, край настолько любопытный, что досадно пробыть там и ничего не сделать.

<…> Кое-что удается. Понемногу начинаем приобретать внешний облик. Кончили ремонт в городе, отстроили Северную Новгородскую станцию. Северная станция расположена в настоящей тайге, с буреломами, заломами (так называют повалившийся лее). Нет ни воробьев, ни голубей, ни ворон.

В Царском Селе ведем не на жизнь, а на смерть борьбу за создание генетической станции. Трудно, но, пожалуй, справимся. Нью-Йоркское отделение действует вовсю. Получили более тысячи сортов кукурузы, всю специальную литературу. Послали экспедицию на Канинский полуостров в поисках дикого раннего клевера. Он нужен нам, и о нем просит Вашингтонское министерство.

Об экспедиции Писарева в Монголию[30]30
  Биограф В. Е. Писарева В. Долинин так описывает рождение идеи Монгольской экспедиции:
  «После того как Вавилов сделал свое сообщение (в 1920 году на Ш Всероссийском съезде селекционеров о законе гомологических рядов. – С. Р.) он заставил выступить и Писарева. Вавилов внимательно слушал его рассказ о работах, с которыми уже был знаком по опубликованным трудам. Но когда Писарев подошел к недавно выставленной им гипотезе о происхождении сибирского земледелия, Вавилов разглядел в ней единомышленника, если не сказать идейного сообщника. Ведь не что иное, как определение источников происхождения культур и путей их распространения (пусть оно касалось только Сибири и Монголии), составляло суть последних научных исканий Писарева.
  – А не махнуть ли вам, Евграфыч, в Монголию? – ошеломил Вавилов.
  Писареву не надо было много времени на размышления Он сразу ощенил грандиозный вавиловский замах и вместе с тем трезвость вавиловских замыслов собрать в Петрограде с помощью серии экспедиций всеобъемлющую коллекцию генного материала.
  – Когда надо отправляться? – спросил Писарев.
  – То есть как когда? – даже растерялся Вавилов – Немедленно».
  Но осуществить экспедицию удалось только в 1922 году.


[Закрыть] нет сведений, боюсь, не случилось ли чего-нибудь, но одно известие было исключительного интереса. Найдены новые группы ячменей, овсов. По „рядам“ множество фактов.

Сегодня получил любопытное письмо из Тифлиса.[31]31
  От П. М. Жуковского.


[Закрыть] У дикого ячменя Hordeum murinum нашли все, что требовалось: белоколосый, красноколосый, черноколосый и т. д. Словом, в этом направлении работа утвердилась. Начали готовить схемы для целых семейств.

<…>Послезавтра большое событие в Петрограде: Иван Петрович Павлов в Обществе естествоиспытателей делает сводку своих работ – „Поведение животных с точки зрения физиолога“, подытоживая всю свою 20-летнюю работу. Пойдем все»*.

В. Е. Писареву. 7 декабря 1922 г.

«Я не сомневался в успехе экспедиции, и Ваше июльское письмо доказало нахождением красноколосых ячменей, что это одно стоило уже поездки в Монголиго<…>. Хочется поскорее слышать и видеть собственными глазами все, что Вы нашли.

<…>Мы становимся на ноги в городе. Произвели большой ремонт, оккупировали первый этаж, присоединили отдел плодоводства и огородничества, открыли химическую лабораторию. Вернулся Мальцев, и все отделения понемногу становятся на ноги. Библиотека наша, думаю, не ошибусь, по новой литературе лучшая в Петрограде: получаем 98 журналов. Удалось получить порядочное оборудование, хотя далеко еще не все пришло из-за границы.

В Царском Селе большие изменения. Мы перешли в усадьбу Бориса Владимировича, которую завоевали в июне месяце. К ней присоединен участок в 15 десятин, часть которого отгорожена. Здание оказалось сильно попорченным, 340 радиаторов лопнувшими. Две недели назад, затративши 40 миллиардов, которые не знаю даже, как удалось получить, справились с отоплением, и теперь оно функционирует. Оккупировали около усадьбы 2 домика, которые пришлось также изрядно ремонтировать. В один из них перевезли Ваших, к их большому удовольствию.

<…>Встало на ноги, к моему удивлению, Новгородское отделение, недели три тому назад ездил на открытие станции.

Удалось построить в текущем году два жилых дома, амбар, сарай и баню, и с будущего года будут в распоряжении 6 десятин пахотной земли. Канавы на протяжении 15 верст прочистили и провели одну новую. Осин[32]32
  И. Н. Осин – завхоз Новгородской опытной станции.


[Закрыть] оказался более чем на высоте положения. В нынешнем году фурор среди соседних мужиков произвел Ваш горох, который созрел на 3 недели раньше местного и более крупным и белым.

Блинов[33]33
  Ф. Я. Блинов – заведующий Северо-Двинской опытной станцией.


[Закрыть] развил дело в Великом Устюге и уже стоит на ногах, не требуя средств.

Нынешний год прошел очень удачно. Многие из Ваших сортов оказались подходящими.

<…>Был в июне на Воронежской станции. К нам присоединено бывшее Бобровское поле. Всего в настоящее время имеется 200 десятин глубокого чернозема в степи, из которых 75 удалось поднять к зиме. Засеяно 20 десятин озими. С постройками немного хуже; инвентарем мы обеспечены и основной базой для Европейской России будем иметь степную станцию.

Мальцев, к моему опять-таки удивлению, прекрасно справился с работой станции, отошел от ботаники в сторону селекции, и хотя фактически весь персонал станции состоял из 3 человек, но у них были посевы по 3–4 десятины разных сортов фасоли, гороха, кукурузы.

<…> В Туркестане прекрасно работает Зайцев, подготовляющий систематику сортов хлопчатника и кунжута.

<…> Возобновляем всерьез печатание „Трудов“. В текущем году удалось напечатать до тысячи страниц. Но вот и все. Как видите, как будто кое-что сделано, но впереди тьма дел.

Селекция наша без Вас хромает, а ей мы сейчас придаем исключительное значение. Фактически станция является единственной серьезной селекционной станцией для всего Севера Европейской России. На очереди изучение сортового состава полевых культур Северной России. Это также громоздкое дело.

В нынешнем году удалось исследовать 7 уездов, включая Архангельскую, Пинежскую, Холмогорскую, Мезенскую, Шенкурскую (губернии). Хлопот было много с завоеванием территорий, построением, а еще больше с ремонтом. Главное позади, и я не сомневаюсь, что работать здесь можно.

<…>Жизнь в Питере лучше, чем была. Привезите, пожалуйста, все, что вышло в Сибири печатного начиная с 1916 года по селекции, земледелию, растениеводству, прикладной ботанике и вообще ботанике»*.

Петроград. А. А. Ячевскому. 19 март а 1923 г.

«Я охотно буду читать курс по иммунитету и селекции на фитопатологических курсах, которыми Вы заведуете.

<…>Читать хотелось бы у себя в Отделе, чтобы сократить немного времени на ходьбу»*.

Саратов. П. П. Подъяпольскому. 11 июня 1923 г.

«Недели через две выезжаю снова в Москву, Воронеж и дальше.

Может быть, попаду и в Саратов, но это еще не точно.

Непременно прочитайте „Атлантиду“ Пьера Бенуа, которую скоро вышлю Вам. Вам понравится: пустыня, Сахара…»*

Тифлис. П. М. Жуковскому. 2 июля 1923 г.

«В Малой Азии, в сущности, все не тронуто. У меня есть несколько книг по Малой Азии<…>, и мне приходилось просматривать некоторую литературу по Малой Азии, когда я занимался в Географическом обществе в Лондоне. Большой интерес представляет лен Малой Азии, так как там, по-видимому, имеются типичные формы долгунцов. Особенный интерес, как всегда, представляют высокогорные районы, так как в них можно найти особенно большое разнообразие. Интересна рожь в Малой Азии, горохи, вики, чечевицы, ячмени; особенно любопытны полбы и засоряющие их растения. Нет ли в культуре однозернянки? По-видимому, и они засоряются сильно овсом. Словом, по всем полевым и огородным растениям Малая Азия нетронутый край, и проникнуть туда, конечно, ближе всего Вам.

<…>Нынешний год у нас большие посевы в Воронеже. Заканчивается приведение в порядок всего материала, привезенного монгольской экспедицией. Она открыла много любопытного, между прочим, важный факт, что в Китае имеется масса эндемичных форм овсов.

<…> Лаборатория (мукомольных и хлебопекарных качеств. – С. Р.), можно сказать, первоклассная. Получено все новейшее оборудование из Дрездена, и этой лабораторией мы даже гордимся, и охотно К. М. Чинго-Чингас проделает анализы местных пшениц. Для этого нужно от пуда до полутора пудов зерна <…>.

С нынешнего года открыто отделение на Кубани, где Фляксбергер и Орлов[34]34
  А. А. Орлов, – заведующий Кубанским отделением.


[Закрыть] производят посевы пшеницы»*.

Саратов. П. П. Подъяпольскому. 12 ноября 1923 г.

«Рад, что Вам понравилась „Атлантида“. Немного погодя пришлю Вам еще „Тарзана“, описание житья в джунглях. Тоже хорошо на сон.

<…>Относительно Ивана Петровича[35]35
  Иван Петрович Павлов.


[Закрыть] дело просто: избирайте его в почетные члены, и больше никаких, и пришлите ему торжественный диплом. К Вам он относится очень хорошо, читал Ваши статьи, и никаких препятствий к избранию нет.

Ивана Петровича видел сегодня на улице, хромает. Весь побелел, но еще бодр. Вижу его каждую неделю по субботам.

Посылаю Вам свою книжонку о пшеницах,[36]36
  Очевидно, Н. И. Вавилов. К познанию мягких пшениц (систематико-географический очерк). Труды по прикладной ботанике и селекции, 1923, т 13, вып. I.


[Закрыть] которую начал писать еще в Саратове, но переработал здесь.

<…>Шатался все лето между Москвою, Петроградом, Киевом, Воронежем. Использовали выставку,[37]37
  В 1923 году была открыта первая Всесоюзная сельскохозяйственная выставка.


[Закрыть] собравши сорта со всей России. На 3–4 месяца начинается оседлый период»*.

Кажется, можно не продолжать.

Из приведенных писем хорошо видно, в каких тяжелых условиях складывалась советская сельскохозяйственная наука – основа будущей Обновленной земли, сколько вопросов – не только научных, но и финансовых, хозяйственных, организационных – приходилось решать Вавилову.

Нам остается лишь добавить, что Николай Вавилов возглавил работу по Обновлению Советской земли поразительно вовремя. Как раз в тот исторический момент, когда Советская страна переводила свой путь на мирные рельсы. И как раз в тот период своей биографии, когда он, Вавилов, достиг творческой зрелости.

5

В 1924 году Вавилов писал К. И. Пангало: «История нашего учреждения есть история коллектива, а не история Роберта Эдуардовича и Вавилова. В том и сила Отдела, что он прежде всего коллектив и 60 % персонала, по моим подсчетам по 5-балльной шкале, имеют отметку „4“. Как Вы знаете, на сей счет мы достаточно строги»*. И дальше.

«Строим мы работу, во всяком случае, не для того, чтобы она распалась завтра, если сменится директор или уйдет в Лету. Я нисколько не сомневаюсь в том, что Центральная станция будет существовать превосходно, если на будущий год в горах Абиссинии и посадят на кол заведующего.

Так же может работать и степная станция, и Кубанское отделение, и вся суть нашей организации состоит в том, чтобы поставить на рельсы отдельные единицы, тогда их координировать нетрудно»*.

Эти строки не рисовка. Не игра в ложную скромность. Даже не результат истинной скромности, бесспорно свойственной Вавилову.

В этих строках его искреннее убеждение. Глубокое. Не однажды продуманное.

Вскоре о том же он писал Д. Д. Арцибашеву: «Самым ценным, что есть в Отделе Пр. Бот., несмотря на большой объем работы, большое число сотрудников, в числе которых, как Вы знаете, немало больших оригинальных работников (как Мальцев, Писарев, Максимов, Пашкевич, Кичунов, Говоров, Фляксбергер, агрометеорологи), мы представляем себе спаянную группу, которая позволяет вести корабль к цели. Мы строги к себе, пытаясь идти вперед, берем все хорошее от старых традиций, которыми силен Отдел. Всесоюзный масштаб, к которому мы сейчас вплотную подходим, для нас не нов и не труден. Через 2–3 года, если будут средства, мы создадим филиалы в республиках.

Расширяя сферу работы преобразованием в институт, к чему, как Вы знаете, с самого начала относился осторожно, мы представляем себе сохранение спаянности полностью. В этом в настоящее время мы видим залог успеха всего института»*.

В Отделе прикладной ботаники сосредоточились действительно крупнейшие научные силы страны. Молодой коллектив учеников, вывезенных Вавиловым из Саратова, и старая регелевская гвардия составили лишь основное ядро Отдела. Скоро из Тифлиса переехал в Петроград профессор Николай Александрович Максимов – крупный физиолог, разработавший теории зимостойкости и засухоустойчивости растений.

Из Восточной Сибири перебрался Виктор Евграфович Писарев – крупный селекционер, оригинатор многих сортов, пригодных для суровых условий севера и Сибири.

Из Москвы приехал к Вавилову его старый товарищ еще по работе у Д. Л. Рудзинского Леонид Ипатьевич Говоров, возглавивший отделение бобовых культур.

Отделение цитологии возглавил приехавший из Киева профессор Григорий Андреевич Левитский.

Отделение химии – профессор Николай Николаевич Иванов.

Московское отделение Отдела – селекционер и организатор Виктор Викторович Таланов.

В Ташкенте стали работать по программе Вавилова Константин Иванович Пангало и крупнейший знаток хлопчатника Гавриил Семенович Зайцев.

Несколько позднее из Тифлиса перебрался в Ленинград ботаник Петр Михайлович Жуковский, а из Москвы – молодой генетик, автор строго научной теории отдаленной гибридизации Георгий Дмитриевич Карпеченко.

Этот процесс «великого переселения» биологов, селекционеров, агрономов проходил далеко не гладко. Многие даже крупные ученые не понимали значения вавиловского замысла объединить усилия крупных ученых разных специальностей. Так, Сергей Иванович Жегалов, ставший заведующим селекционной станцией Петровки (после отъезда в Литву, на родину, Дионисия Леопольдовича Рудзинского), в письмах к Рудзинскому жаловался, что Вавилов «переманивает» к себе ученых, «благодаря обилию средств обескрыливает все учреждения и стягивает к себе все лучшие силы». Жегалов выражал при этом не только свое мнение.

Между тем никакого «обилия средств» у Вавилова не было. Наоборот, переходившие к нему на работу ученые, как правило, занимали более низкие должности (а значит, получали меньшие оклады), чем могли бы занять в других учреждениях. Их не сразу удавалось обеспечить и сносным жильем. К тому же жизнь в Петрограде оставалась более трудной, чем в Киеве или Тифлисе, Воронеже или Москве.

И все же они бросали насиженные места, оставляли лаборатории, кафедры, станции, где могли вести самостоятельные исследования, и шли работать к Вавилову.

В нем обнаружилась редкая способность – направлять усилия разных ученых в русло единого стратегического замысла и не ломать при этом их творческой индивидуальности (ведь у каждого излюбленные проблемы, особые исследовательские почерки).

Едва обосновавшись в Петрограде, Вавилов направил в разные агрономические области страны специалистов для изучения местной культурной флоры и составления монографий по типу его собственной монографии о полевых культурах Юго-Востока. Тогда же выдвинул идею об объединении этих трудов в многотомную «Культурную флору СССР», которую и начал выпускать под своей редакцией.

Параллельно Отдел прикладной ботаники (потом институт) вел ботаническое определение растений по отдельным культурам, для чего были созданы соответствующие отделения.

Не довольствуясь чисто ботаническим изучением, Вавилов основывает отделения физиологии, генетики, цитологии, иммунологии, даже лабораторию мукомольных и хлебопекарных качеств хлебов – для всестороннего, углубленного изучения культурных форм.

Не довольствуясь только лабораторными исследованиями, Вавилов основывает по всей стране сеть опытных станций – от западных рубежей до Владивостока и от Заполярья до Средней Азии – для исследования растений в разных природных условиях.

Как начальник Н. И. Вавилов был мягок, снисходителен. Прощал сотрудникам промахи и недочеты. Когда требовалось наказать кого-нибудь за нерадивость, он всячески оттягивал решение, стремился обойтись без выговора или других административных мер. Если же все-таки к таким мерам прибегать приходилось, он старался перепоручить применение их своему заместителю. В годы, когда заместителем был В. Е. Писарев, он говорил ему в таких случаях:

– Проверни, Евграфыч, это дельце – у тебя сердце волосатое…

Но как руководитель Вавилов был требователен. Умел поддержать сотрудника в трудную минуту, умел и отчитать его.

Только один штрих.

Три года велась переписка Вавилова с Жуковским об экспедиции в Малую Азию. Вавилов дает подробные инструкции, обещает достать деньги, визу на въезд в Турцию. И вдруг замечает, что колеблется сам Петр Михайлович.

В Тифлис летит письмо:

«Очень будет досадно, если экспедиция не состоится, и на сей раз думаем, – может быть, ошибочно – по Вашей вине. Экзамены, посевы, лекции, все это настолько маловажно в конце концов по сравнению с поездкой в Мал. Азию, что аргументом задержки служить не может<…>.

Так вот-с, Петр Михайлович, нужно побольше определенности и прежде всего относительно Вашей поездки. Если Вам по каким-либо причинам принять участие в экспедиции затруднительно, я готов лично сам ехать в Малую Азию, если не в нынешнем году, то в следующем. До сих пор мы считали, что Малая Азия за Вами. Все мы здесь по всем культурам чрезвычайно заинтересованы в осуществлении экспедиции в Малую Азию во что бы то ни стало»*

И экспедиция состоялась…

6

Рассказать о всех работах, параллельно выполняющихся коллективом ученых под руководством Вавилова, невозможно. Но одна из них с особенной наглядностью показывает, насколько плодотворна была идея концентрации сил на одном направлении.

Число пунктов географических посевов с двенадцати быстро возросло до ста пятнадцати. Около двухсот одних и тех же сортов разных растений высевалось из года в год на этих пунктах – по инструкции, выработанной в Петрограде. Тысячи образцов стекались ежегодно на Морскую, 44.

Ботаники, физиологи, биохимики проделали «несколько миллионов измерений и вычислений», как писал Вавилов.

Зачем?

Мысль Вавилова в том, чтобы уловить закономерности в поведении одних и тех же сортов, попадающих в разные условия географической среды.

Когда в 1927 году Вавилов доложил об этих работах на Международном съезде в Италии, то был удостоен золотой медали. Съезд постановил провести под руководством Н. И. Вавилова географические опыты в мировом масштабе.

Еще бы!

Ведь коллективная работа, обобщенная Вавиловым, выявила закономерности, о каких раньше не подозревали.

Выявилось, что с продвижением на восток, в засушливые черноземные области, содержание белка у пшениц резко возрастает. Выявилось, что у большинства бобовых культур наоборот: процент белка мало зависит от условий среды. Выявилось, что с продвижением к северу часть культур замедляет свой рост и развитие (вегетационный период). А другие – ускоряют! Потому что на севере длиннее световой день. Потому что не только количество тепла определяет сроки созревания растений, но и продолжительность солнечного освещения. Неожиданно оказалось, что многие теплолюбивые растения можно продвинуть далеко на север: благодаря длинному дню они успеют дать плоды за короткое северное лето. Пределы северного земледелия оказались практически безграничными.

Идея продвижения земледелия на север была особенно дорога Вавилову. Он не раз подчеркивал, что в своем историческом развитии земледельческая культура распространялась из наиболее благоприятных для земледелия, близких к субтропикам широт все дальше на юг, в тропики, и в особенности на север, и считал, что современная наука должна всемерно способствовать этому процессу. И не случайно первую лекцию в Петербурге он прочел на тему о «Пределах земледелия и пределах селекции», разумея северные пределы.

Стремясь придать работе по северному земледелию должный размах, Вавилов писал в июле 1925 года заведующему Северо-Двинской опытной станцией Ф. Я. Блинову:

«Нужно, чтобы получилась ясная картина, что селекция действительно может быть полезна на севере, притом не только на квадратных аршинах, но и на сотнях десятин. За последний год по всем нашим опорным пунктам убеждались в необходимости быстрого перехода с аршинов на десятины»*.

И когда впоследствии Сергей Миронович Киров выдвинул государственную задачу – превратить северные районы европейской части Союза из области, потребляющей сельскохозяйственные продукты, в производящую, то он опирался на прочный научный фундамент.

Но не менее велико и теоретическое значение географических опытов Н. И. Вавилова. Выдающийся советский генетик Н. В. Тимофеев-Ресовский считает, что географические опыты по методике Н. И. Вавилова необходимо продолжить; что эти опыты прояснят один из самых сложных вопросов современной генетики – вопрос о пластичности видов.

7

Постепенно вставали на ноги и другие отделы бывшего Сельскохозяйственного ученого комитета.

В 1922 году было решено объединить их в Государственный институт опытной агрономии. Директором института был избран Николай Иванович Вавилов.

Архив сохранил письмо Вавилова с категорическим отказом от должности. Однако, подумав, он согласился.

Тридцатипятилетний ученый стал руководителем всей сельскохозяйственной науки страны.

Вавилов намечает основные стратегические направления, по которым должна развиваться наука; перед ним стоят вопросы финансовые и хозяйственные; вопросы оснащения новым оборудованием и распределения земельных участков… Все чаще Вавилову поручают ответственные правительственные задания. В 1926 году его избирают в ЦИК СССР и во ВЦИК, и с этого времени голос профессора Н. И. Вавилова (с 1929 года – академика) весомо звучит при обсуждении важнейших решений в области сельскохозяйственной науки и практики.

К 1929 году Государственный институт опытной агрономии выполнил свою задачу. Отделы его расширились и укрепились настолько, что на их базе уже стало можно создавать институты задуманной В. И. Лениным Академии сельскохозяйственных наук. Президентом новой академии был утвержден Н. И. Вавилов. На его плечи лег самый трудный, начальный период организации ВАСХНИЛ, когда за короткий срок были созданы десятки крупных институтов.

Первый институт вырос из вавиловского Отдела прикладной ботаники. Назвали его Институтом прикладной ботаники и новых культур, позднее реорганизовали во Всесоюзный институт растениеводства, или ВИР, как мы и будем его называть.

Институт открывали летом 1925 года, торжественно, в Кремле.

За узким длинным столом зала заседаний Совнаркома РСФСР не только ученые, но и руководители Советского государства. На стенах – карты, схемы, диаграммы, стенды с коллекциями растений. Для наглядного иллюстрирования направленности работы.

Заседание открыл Н. П. Горбунов. Тот самый Николай Петрович Горбунов, что собирал по заданию Ленина материалы для Обновленной земли. Он назначен председателем совета института.

А директор института Н. И. Вавилов выступил с программным докладом «Очередные задачи сельскохозяйственного растениеводства».

Задач Вавилов поставил несколько. Но все они вели к одной цели – обновлению советской земли. Собирать по всему свету сорта культурных растений. Испытывать их в разных зонах страны. Всесторонне изучать в лабораториях. Выделять самые ценные для введения в культуру или для выведения из них путем гибридизации новых сортов. Такие задачи ставил Вавилов перед институтом. Этим и занимался уже четыре года Отдел прикладной ботаники.

Председатель совета института Н. П. Горбунов еще моложе Вавилова. На пять лет! А выглядит старше. Почти лыс. Сквозь овальные очки в тонкой оправе смотрят острые глаза. Печальные. Не у каждого в тридцать три столько за плечами…

Друзья, говорят, познаются в беде.

Двадцатипятилетний инженер Николай Горбунов пришел в большевистскую партию в июльские дни 1917 года, после расстрела рабочих, когда партия ушла в подполье, газеты требовали расправы над Лениным и члены ЦК в трудных спорах решали, являться ли Ленину на суд.

Николай Горбунов пропадал на заводах. Выступал на митингах. Раздавал рабочим большевистскую литературу.

В Октябрьские дни пришел в Смольный. Огранизовал службу информации. Познакомился с Бонч-Бруевичем.

Тот вдруг вызвал, повел к Ленину.

Ленин порывисто жмет руку: