Текст книги "Кровавый удар"

Автор книги: Сэм Льювеллин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Глава 6

Я вылил теплые остатки чая в кружку и набрал домашний номер Кристофера. Мягкий, воркующий женский голос произнес:

– Слушаю вас. – Голос явно предназначался избирателям, но я все-таки понял, что у телефона Рут. – А, Билл, в чем дело? – Голос сразу стал холодным и равнодушным. Я представил себе, как вытянулось ее лицо, а чувственные губки неприязненно сжались.

– Кристофер дома?

– Он уехал в Лондон. Важная встреча. Позвони ему завтра. – Ее тон явно давал понять всю нежелательность моего звонка.

– Понятно. – Из трубки долетали приглушенные звуки музыки. Неужели "Кармен"? Дом Рут был средоточением последних модных новинок, рекламируемых журналами: яркие ситцевые занавески, картины на стенах – все дорогое и бездушное, как она сама. Странно, с чего бы это ее с утра потянуло на классику? – Не могла бы ты передать Кристоферу, когда он позвонит из Лондона, что я его ищу?

– Боюсь, он будет занят. – В голосе слышался металл, как тогда, в Лидьятсе. – У него сейчас много дел.

– Мне надо срочно поговорить с ним.

– Сочувствую, но ничем не могу помочь. – Она ехидно хихикнула. Я повесил трубку, и тут же знакомый голос с палубы окликнул меня:

– Эй, Тиррелл, ты снова собираешься заняться журналистикой? – Клодия в жакете горохового цвета и короткой юбке, очень уместной при ее красивых ногах, спустилась ко мне. – Птички на крылышках принесли известия, что у тебя намечаются перемены.

– Перемены?

– Продаешь яхту?

Я посмотрел ей прямо в глаза. Она ответила спокойным взглядом больших невинных глаз, окаймленных длинными пушистыми ресницами. Волосы, как всегда, безукоризненно уложены, губы тщательно подкрашены. Работа в преуспевающей фирме приучила Клодию всегда быть в форме.

Я поинтересовался:

– Тебя послал Кристофер?

– Он просто сказал, что вы с ним надумали продать яхту, – ответила она. – Естественно, я помогу вам. Я обещала ему, что загляну к тебе.

– Ко мне? – переспросил я.

– По делу, – ответила она. – Не будь идиотом.

– Я корабль не продаю, – отчеканил я.

Она опустила глаза и стала разглядывать свои изящные туфельки, вполне подходящие для посещения объекта, интересующего фирму.

– Ясно, – резюмировала она, явно не веря ни единому моему слову. – Угостишь чем-нибудь?

Мы спустились на набережную и пошли в "Дыру". Кирк любезно раскланялся с нами. Я заказал шампанское для Клодии и виски для себя. Мы уселись за столик на улице, лицом к бухте, где покачивался на волнах длинный белый корпус "Лисицы" с огромным клювом бушприта и стремительным изгибом кормы.

– Потрясающий корабль, – сказала Клодия. Ее глаза были слегка прикрыты – так бывало, когда мы занимались любовью. Секс, деньги и корабли были для Клодии неразрывно связаны между собой.

– Ты говорила с оценщиком? – спросил я.

– Ничего не могу тебе сказать, – ответила она.

– Почему не можешь?

– Хотя бы потому, что ты для меня не просто клиент. Я не могу рисковать своей репутацией. Можно делать клиентов друзьями, но не друзей – клиентами.

– Значит, не разговаривала?

Ее уверенная рука сильно толкнула мое колено.

– Я должна возвращаться в Саутгемптон, – быстро произнесла она. – Я скажу тебе одну вещь: если ты рассчитываешь, что "Лисица" стоит недорого, тебя ждет разочарование.

– Меня не волнует, сколько стоит корабль. Он не продается, – снова жестко сказал я.

Клодия была хороша в компании. Она острила, смешила, поднимала настроение. Но когда Клодия чуяла сделку, она становилась исключительно серьезной. Я однажды видел, как она вылила бокал шампанского на лысину безобидного энтузиаста, который передумал продавать реставрированный паровичок XIX века.

Нижняя губа Клодии слегка скривилась.

– Кристофер уже начал поиски покупателя.

– Он изменит свои намерения.

Она иронически хмыкнула:

– И кто же его заставит?

Я резко ответил:

– Извини, но у меня много дел.

Ее губы задрожали от гнева и обиды.

– Ну что ж... Я хотела тебе помочь.

Клодия встала из-за стола и быстро пошла прочь. Я проводил ее взглядом. Красный "альфа-ромео" неторопливо проехал по шоссе, удаляясь в те благословенные места, где люди строили планы и занимались делом. Здесь, в Бейсине, я был как бы вырван из жизни. Я болтался между небом и землей, на границе двух разных миров, не принадлежа ни одному из них.

Впервые я испытал подобное чувство, возвращаясь на самолете из Центральной Америки. Свист пуль и автоматные очереди еще звучали в моих ушах, а брюки были заляпаны грязью того кювета, в котором мы отлеживались, пережидая перестрелку.

В Бейсине мне больше всего нравился покой.

Но сейчас я испытывал чувство, подобное тому, какое испытывает босой, слепой, беззащитный человек в комнате, кишащей скорпионами.

Я убрал телефон, вынул из шкафа кожаную куртку и мотоциклетный шлем и, закрыв на корабле все замки, направился к автостоянке.

Когда-то я начинал с "бэнтама". Сейчас у меня был 750-цилиндровый "нортон-командо", мощный красавец, закованный в стальные латы, выпуска 1971 года. Я купил его у владельца кафе и потратил два года на ремонт. Многие тогда удивлялись, зачем мне этот старомодный, тяжелый, не очень-то скоростной мотоцикл. Впрочем, многие не понимают и того, почему я так держусь за "Лисицу".

К моему удивлению, "Нортон" завелся сразу. Я выехал со стоянки. Меня беспокоил акселератор, но на шоссе я сразу же прибавил скорость. С главной дороги я свернул налево и, обгоняя вереницы машин, медленно тащившихся к морю на уик-энд, устремился к Нейлор-Хиллу. С холма открылся знакомый вид на Пултни. Нагромождение серых шиферных крыш, черные камни причала, бриллиантовая голубизна моря.

Я подъехал к бензоколонке, чтобы заправить мой порядком истощенный "Нортон". Полная женщина с короткими толстыми ногами и кислым лицом вяло управлялась со шлангом, изнемогая от жары. Уйма народу толпилась вокруг продавцов мороженого и автоматов с водой.

Брокерскую фирму по продаже яхт я нашел по зазывной рекламе, предлагающей самые лучшие и самые дешевые парусники. Я оставил мотоцикл у тротуара и вошел в офис. Секретарша в серебристой блузке с глубоким декольте, обнажавшим высокую загорелую грудь, в туго облегающей юбке встретила меня усталым, осоловевшим от духоты взглядом. Я спросил мистера Пинсли.

С трудом шевеля ярко накрашенными губами, она ответила:

– Он ушел час назад.

– Когда он должен появиться?

– К сожалению, не знаю.

– Он будет сегодня?

– О, сегодня – нет. Он уехал в Джерси.

Я поблагодарил ее весьма учтиво и вышел на улицу. Через несколько минут я стоял перед большим зданием, облицованным гранитом. Скромная табличка на двери гласила: "Чарльз Эгаттер, проектировщик яхт". Чарли сидел за столом в просторной светлой комнате. Магнитофон наигрывал какую-то песню. Перед Чарльзом стоял компьютер и лежали какие-то бумаги.

– Ты знаешь оценщика по имени Пинсли? – спросил я.

– А говорили, ты бросил журналистику, – усмехнулся Чарльз.

– Да, я бросил журналистику. Так кто он такой?

Чарльз помолчал.

– Он инспектор по оценке яхт. Здесь недавно.

– Что ты о нем слышал? – нетерпеливо настаивал я.

Прошлые контакты с журналистами сделали Чарли весьма недоверчивым к людям этой профессии.

– Ладно, скажу... Но не для публикации.

Я кивнул.

– У него есть некоторые дурные привычки. Ох, до чего хочется пить! Любит дорогие автомобили. Путается со своей секретаршей, по крайней мере, так говорит его жена. Постоянно находит способы увеличивать свои доходы...

– Какие способы? Не тяни!

Чарли явно не нравилась моя настойчивость.

– Все зависит от того, продаешь ты или покупаешь. Если покупаешь, сунь ему пару сотен фунтов, и Пинсли найдет какие-нибудь изъяны, чтобы сбить цену. Если продаешь, – пара сотен – и Пинсли не увидит никаких недостатков.

– Правда?

– Друг Скотта покупал через него яхту. Пинсли дал ей самую высокую оценку. В первом же плавании начались поломки...

– Понятно. – Я немного помялся. – Будет ли для тебя неожиданностью, что Пинсли только что два часа провел на "Лисице" и облазил мой парусник вдоль и поперек?

– Я бы не удивился, если бы он за два часа продал твой корабль, – произнес Чарли философски. – Осмотр, оценка... Сотня фунтов стерлингов – и у тебя, я думаю, не будет никаких проблем. – Чарли помолчал, разглядывая кнопки своего компьютера. – А что он искал?

– В том-то и вопрос, – ответил я.

Чарли задумчиво кивнул.

– Только я тебе ничего о нем не говорил, ладно? – Чарли – отличный парень, он действительно мог бы ничего не говорить. – Хочешь выпить?

Я отрицательно покачал головой.

– Почему тебе не послать все к черту и не вернуться к гонкам? – оживился Чарли. – Яхта для тебя есть.

– Может быть, когда-нибудь потом, – ответил я. – Не теперь.

Я попрощался с Чарли, сел на "нортон" и выехал на шоссе, ведущее в Лондон.

* * *

Отель «Адельфи» находился на Стрэнде, но не в том конце, где отель «Савой», а в противоположном. Я довольно быстро отыскал старый обшарпанный дом с остатками вывески на фасаде: "Отель «Адельфи». Дом был высокий, темный, полуразрушенный, по-видимому, давно заброшенный. Кружа вокруг него на мотоцикле, я никак не мог отыскать вход. Все двери заколочены и завалены грудами мусора и разбитых ящиков. На стенах – слой афиш и объявлений в дюйм толщиной, – и все это размыто дождем и разорвано ветром.

Наконец я поставил мотоцикл напротив отеля и направился в пеший обход, надеясь при ближайшем рассмотрении все-таки обнаружить открытые двери. Отсветы вечернего заходящего солнца освещали верхние этажи заброшенного здания. Воздух был горячий и влажный, обещающий грозу. Возле стены я увидел пожилого человека, сидящего на ящике. На нем были надеты три пальто, одно поверх другого, а на ногах красовались рваные бейсбольные ботинки без шнурков.

– Чего ищешь, длинный? – обратилось ко мне странное существо хриплым, пропитым голосом.

– Вход, – ответил я.

– Тебе повезло, что ты встретился со мной, – сказал старик. – Зови меня Альфред, я тут швейцар. Обойди дом вокруг – вход с той стороны. Надо отодвинуть деревянный щит, припертый трубой. Там увидишь.

Я сунул ему пятерку, он взял ее с достоинством лорда рукой, затянутой в грязную перчатку.

Я обошел отель вокруг. Изредка мимо меня в вечерней полутьме шмыгали какие-то подозрительные люди. Все они почему-то были одеты не по сезону тепло, и пахло от них так, будто они никогда не мылись.

Наконец я нашел трубу и щит, закрывавшие вход, который был дополнительно забаррикадирован гофрированным железом. Разобрав все эти конструкции, я проник в совершенно темный холл. К счастью, я захватил с собой фонарь. Теперь можно было увидеть заваленный мусором пол. Из двери справа тянуло таким запахом, что и без осмотра можно было понять, где тут находится туалет. Пройдя дальше в глубину холла, я увидел лестницу и направился по ней вверх. По пути мне встретились два или три человека. Откуда-то слышалось протяжное, грустное пение. Воздух в здании был затхлый и вонючий, оно не проветривалось годами.

Первый и второй этажи оказались безлюдными. На третьем, у открытого окна сидел тот самый певец, которого я слышал, поднимаясь по лестнице. В коридоре на стенах и на дверях красовались самые разнообразные надписи. На одной из дверей я прочел: "Логово Дена". И открыл ее.

В полупустой комнате на рваных матрасах вокруг фонаря сидели трое парней, грязные как черти.

Я спросил:

– Где Дин?

– Не знаем никакого Дина, – ответил один из них.

– Высокий парень. Черные волосы. Кожаная куртка.

– А, – сказал другой. – Он из пауков?

– Каких пауков?

– Топай выше, – посоветовал третий, – на седьмой этаж.

После пятого этажа ступеньки лестницы оказались разбитыми, и, возможно, с умыслом. В коридоре сидел парнишка лет четырнадцати и курил сигару.

– Как попасть на седьмой этаж? – спросил я.

– Валяй в окно, – указал парнишка сигарой.

Окно, на которое он указал, было большое и наполовину без стекол. Я прочитал рядом на стене полустертую надпись, сделанную красными буквами: "Пожарная лестница". Выглянул в окно и обнаружил железную лестницу, по которой, видимо, и поднимались к себе обитатели верхних этажей. Мне не оставалось ничего другого, как последовать их примеру. Под моим весом лестница угрожающе гнулась и дрожала. Внизу, на расстоянии семидесяти футов, едва различался в темноте квадратик земли.

Подъем оказался долгим. Ступеньки подо мной прогибались, лестница шаталась из стороны в сторону, потому что крепившие ее к стене болты обломились или вылетели из своих гнезд. Я миновал окно шестого этажа. Теперь мне стало понятно, почему обитатели седьмого назывались пауками. Только паук мог чувствовать себя уверенно на этой непрочной, раскачивающейся под ногами конструкции. Добравшись до седьмого этажа, я влез в окно и остановился, чтобы перевести дух. Воздух здесь был свежее. На стенах тоже встречались надписи, но гораздо реже. В конце коридора кто-то играл на гитаре. Красивая испанская мелодия. И играли классно. Если закрыть глаза и заткнуть нос, вполне можно вообразить, что находишься в приличном отеле.

Я постучал в ближайшую дверь. Откликнулся женский голос:

– Входите.

В грязной комнате сидела на полу девушка маленького роста с нервно бегающими глазами. Губы ее были намалеваны очень темной, почти черной помадой.

– Ты знаешь Дина?

– Нет! – Мой вопрос ее испугал.

– Я с корабля, на котором он плавал.

– Как вас зовут?

Я назвал себя. Она поколебалась и сказала:

– Ладно, пойдемте.

Мы прошли по длинному коридору до самого конца. Возле последней двери красовалась надпись: "Пожарный выход". Я открыл дверь.

– Ой! – взвизгнула девушка, словно наступила на змею.

Комната была пуста. Но не просто пуста. Здесь царил полный разгром. Матрас выпотрошен, вата разбросана по всему полу, кресло разломано в щепки, несколько досок пола выворочено. Здесь явно что-то искали. При Дине или в его отсутствие? Я поднял с пола фотографию. Это была фотография "Лисицы".

– Похоже, его здесь не было. – Девушке хотелось меня успокоить.

– Ты не знаешь, где он может быть?

Она отрицательно покачала головой и сказала:

– Пойдемте отсюда.

Я выглянул в окно. Кругом отвесные стены без единого выступа. Только ужас мог бы заставить человека спасаться таким путем, даже если этим человеком был Дин.

Когда мы с моей провожатой шли обратно, одна из дверей приоткрылась и выглянуло круглое девичье лицо.

– Тиррелл? – окликнула меня девушка.

– Да.

– Дин сказал: "Барбара Энн, Пауни, на Медузе".

– Что это значит? – не удержался я.

– Не знаю. Он велел мне сказать вам это. И больше ничего! – Дверь закрылась.

Мы дошли до окна. Я дал девушке пятерку, и она смущенно поблагодарила меня. Потом я пополз вниз, забрался в окно пятого этажа, спустился по лестнице и наконец вышел из этого странного дома. Я был крайне взволнован: кому понадобилось обыскивать комнату Дина и мой корабль в течение последних суток?

Ехать в Пауни мне не хотелось. Пауни – свалка старых, негодных кораблей. Как-то я искал там якорь для "Лисицы". Тихое место. Там редко что-нибудь случается. Пауни мог и подождать.

Я нашел телефон-автомат и набрал номер Кристофера. Кто-то вроде дворецкого ответил мне, что Кристофер на званом ужине. Я оседлал свой мотоцикл и покатил в квартал Бэл-Лэнд.

Кристофер жил в собственном доме неподалеку от Вестминстера, прежде принадлежавшем архиепископу, что мой братец никогда не забывал подчеркнуть.

Я позвонил в колокольчик. Еще не было случая, чтобы Кристофер сам открыл мне дверь. Он был во фраке, стройный и подтянутый. Он всегда гордился своей стройностью. Увидев меня, братец изумился.

– Боже мой! – воскликнул он.

– Можно войти?

– Дело в том, что...

– Ты спешишь на ужин, да? Я не задержу тебя долго.

– Ну хорошо, – произнес он с явной досадой и впустил меня в дом.

Дом был обставлен в старом английском стиле. Запах дорогих сигар мешался с запахом цветов в больших бело-голубых вазах. В голове не укладывалось, что вся эта роскошь существует на той же планете, что и отель "Адельфи".

Брат повел меня в свой кабинет. Как и подобает почтенному дому, по стенам кабинета тянулись сплошные полки с книгами, которые, конечно, здесь никто не читал.

– К сожалению, у меня нет времени даже на то, чтобы выкурить с тобой сигару, – притворно печальным голосом произнес Кристофер.

Я смотрел в его бледно-желтое лицо, в его невинные, как небеса, глаза.

– Приходил твой оценщик.

– Обычное дело, – спокойно сказал Кристофер.

– Он сообщил тебе что-нибудь?

– Нет, я еще с ним не разговаривал. Надеюсь, корабль в хорошем состоянии?

– Речь идет вовсе не о состоянии корабля. Я хочу знать, что он искал на "Лисице".

– Искал?

– Он обыскал корабль вдоль и поперек. Что он искал?

Кристофер откинулся в кресле, плотно сжал губы и забарабанил пальцами по столу.

– Значит, ты считаешь, что я подослал кого-то, чтобы найти на "Лисице" нечто, интересующее меня? Я правильно тебя понял?

– Правильно.

– И что же, по-твоему, мне могло потребоваться?

– Вот это я и хочу знать.

– Послушай, – сказал он, – я занятой человек, я даже ни разу не разговаривал с этим оценщиком. Я поручил нанять кого-нибудь моей секретарше.

– И где же она его отыскала?

– Она позвонила в фирму, торгующую парусниками. "Времена парусников", кажется.

– Так ты полагаешь, что обыск на "Лисице" организовала фирма "Времена парусников"?

– Думай, как тебе угодно.

Я терял выдержку.

– Кто-то хочет раздуть из мухи слона, копаясь в истории с русским моряком. Через несколько недель все уляжется. Так зачем же ты именно сейчас настаиваешь на продаже "Лисицы"?

Взгляд Кристофера встревоженно устремился по направлению к двери.

– Ты что, не понимаешь, что это международный инцидент?

– Ну и пусть.

Он нервно поправил галстук.

– У меня больше нет ни минуты. Но знай, я ни за что не откажусь от продажи корабля. Мой адвокат уже в курсе.

Я взорвался:

– Итак, ты мне не скажешь, в чем же дело?

– Если ты сам не понимаешь, я не стану тебе ничего объяснять. А если понимаешь – не стану тем более. – Его руки дрожали. Он побелел как снег, в глазах появилась неподдельная тревога.

И этот человек – мой брат!.. Он всегда ненавидел меня. Если бы он мог убить меня сейчас, он бы, не задумываясь, сделал это.

"Наверняка в истории с эстонцем есть что-то, чего мы не знаем", – примерно так сказал мне Мартин Карр.

Я встал и, не прощаясь, вышел из этого чужого мне дома в душную лондонскую ночь.

Глава 7

Я промчался через юго-западные районы Лондона со скоростью более шестидесяти миль в час. Автострада М2 открылась передо мной вереницей сияющих огней. Теперь скорость достигала ста миль в час. Я гнал «Нортон» в сторону Пауни.

В Пауни я промчался по окраинным улицам, нарушая все Правила. Черное, тяжелое небо сливалось с землей. Последние посетители покидали бары. Половина двенадцатого вечера. Разбитая дорога привела меня к воротам с надписью: "Территория охраняется. Время закрытия – 24.00". За воротами высоко торчали краны. Грузовики выстроились к ним в ожидании, когда их нагрузят ржавым корабельным хламом, чтобы отвезти его неподалеку на свалку. У пристани стояли баржи и несколько кораблей, пронзающих мачтами черноту ночного неба. Я выехал на пристань, заглушил мотор и старательно посадил мотоцикл на цепь, прищелкнув ее замком к кольцу причала.

Внезапно мне в лицо ударил свет фонаря.

– Могу я вам чем-нибудь помочь? – спросил кто-то голосом, вовсе не обещающим помощь.

Я снял шлем и сощурился. Когда мои глаза привыкли к свету, я увидел перед собой человека, одетого в форму с блестящими металлическими пуговицами.

– Я ищу Барбару Энн.

– Это там. – Человек в форме указал фонарем в глубь пристани. Фонарь осветил грязные камни и чернильную воду. – А что вы там ищете? – полюбопытствовал он.

Я успел разглядеть его длинные, давно не стриженные волосы. Не похоже на охранника.

– Мне нужна она.

Человек в форме на миг задумался, потом предупредил:

– Ворота закрываются через тридцать минут.

– Вы позволите мне пройти?

– Да, сэр. Осторожно на пристани. Очень скользко. – Он развернулся и зашагал прочь, освещая себе дорогу фонарем.

Я пошел по пристани. Ноги разъезжались в грязи, пахло сыростью и гнилью.

Впереди показались силуэты старых полуразвалившихся кораблей. Какая-то ночная птица с резким, пронзительным криком взлетела прямо передо мной из-за груды железного лома.

Я подошел к небольшой, видимо давно списанной, барже, возле которой раскачивался на столбе тусклый фонарь. С большим трудом мне удалось разобрать плохо сохранившуюся надпись на борту: "Барбара Энн".

– Эй! – крикнул я. – Кто здесь?

– А кто нужен? – отозвался женский голос. Акцент был мягкий, ливерпульский. Акцент, с которым говорила Мэри. Последний раз, когда я виделся с ней, ее голос был такой жалобный, всхлипывающий! Сейчас он был напряженным, к чему-то готовым. Мне показалось, что я слышу ее тревожное дыхание.

– Ты! Ты мне нужна!

Меня вполне можно было разглядеть, несмотря на тусклый свет.

– Лезьте сюда, на борт.

Я поднялся на баржу по деревянной приставной лестнице. Перила казались на ощупь мягкими.

– Туг все сгнило, – сказал я Мэри.

– Сгнило, – согласилась она.

Мы двинулись по прогнившей палубе.

– Ступайте осторожно, – предупредила Мэри.

Она привела меня в кубрик. В нем было так же грязно и неуютно, как в отеле "Адельфи". Плитка, на которой стряпали, полка для посуды и большой диван с торчащими из него пружинами. Вот и вся обстановка. При свете парафиновой лампы я разглядел, что стены здесь тоже покрыты рисунками и надписями.

– Здесь, конечно, все не так, как на "Лисице", – сказала Мэри. Убогость обстановки, кажется, совсем не смущала ее. – Джонни собирается починить баржу.

Какой Джонни? Я молчал. Починить "Барбару Энн" было труднее, чем потушить лесной пожар.

– Выпьем, – предложила Мэри. Она достала с полки бутылку виски, два пластмассовых стаканчика и наполнила их. Потом подала мне мою долю выпивки и села на диван. Волосы рассыпались по плечам, лицо при свете лампы казалось серо-желтым. Она отхлебнула виски и спросила:

– Как вы меня нашли?

– Дин помог. Ты его видела? – Я сел рядом с ней.

– Последний раз – два дня назад. – Ее испуг прошел, появилась неловкость. Не обо всем она захочет со мной разговаривать.

– Как ты здесь оказалась?

– Джонни привел. Он, конечно, никогда не починит свою баржу. Но здесь спокойно. – Ее глаза тревожно метались. Они явно что-то скрывали, эти ирландские голубые глаза.

Я спросил:

– Тот эстонец... Дин сказал, что ты его знала.

– Леннарт. Его звали Леннарт Ребейн.

– Вы дружили?

Мэри тонкими пальцами убрала волосы за уши.

– Он хороший парень. Был хорошим парнем. Ему хотелось поговорить с кем-нибудь по душам. Мне тоже. В Амстердаме мы с ним ходили в кафе, в картинную галерею. Вот и все.

– Я не спрашиваю о ваших отношениях, – сказал я. – Ты знаешь, зачем он хотел видеть меня?

– Он был такой сумасшедший! Когда мы стояли в Амстердаме, он переплыл канал туда и обратно, чтобы достать мне цветы.

– Так что же было той ночью, когда он погиб?

– Он сказал, что хочет меня видеть. Хочет, чтобы мы вечером встретились.

– Понятно. А со мной он в тот вечер собирался поговорить?

– Он видел вас по телеку. Вы сделали фильм о Польше, да? Он хотел, чтобы все знали правду о России и Эстонии. Он говорил, что ему понравился ваш фильм. Он хотел рассказать вам об Эстонии, попросить, чтобы вы туда поехали. Так он говорил...

Я потер лоб рукой, пытаясь сосредоточиться.

– Почему ты убежала?

Теперь она смотрела на меня в упор. В ее глазах зажглись злые огоньки.

– Если бы вы отсидели шесть месяцев в тюрьме, вы бы тоже не торчали на "Лисице" и не ждали, когда придут полицейские.

Я подумал о Дине, сбежавшем от людей службы безопасности, о его развороченной комнате в "Адельфи". Я подумал о Пинсли, обыскавшем "Лисицу". Я подумал обо всех, кто искал Мэри.

– Враки! – отрезал я.

Мэри подскочила на диване так, будто я ее ударил.

– Что вы имеете в виду?

– Дина избили какие-то люди. Они что-то у него искали. Они искали и тебя. Что они хотят найти?

– Не знаю.

Я подвинулся ближе к ней.

– Послушай, есть важные люди, занимающие высокие посты. Они не будут играть в игрушки. Ты не можешь оставаться здесь вечно, пока эта развалина не сгниет.

Мэри посмотрела на меня сердито, что-то обдумывая.

Она видела перед собой человека, который был старше ее на пятнадцать лет. Человека, которого, надеюсь, уважала. Но она и сама пользовалась авторитетом на "Лисице". Она видела перед собой своего шкипера, которому доверяла, который не раз выручал ее из неприятных ситуаций и мог помочь снова.

– Он дал мне коробочку, – сказала она.

– Кто?

– Леннарт. Леннарт Ребейн.

Я напрягся. Во мне просыпался старый Билл Тиррелл с его журналистским инстинктом.

– Что в ней было?

– Я ее не открывала.

– Расскажи все сначала.

– Это было в Амстердаме. Он попросил, чтобы я помогла ему провезти в Англию эту коробочку. Он сказал, что, если она будет при нем, это грозит ему опасностью.

– И ты взяла?

Она кивнула.

– Где она?

– Я боялась оставлять ее у себя. Я сказала Дину, и он обещал надежно спрятать.

Люди из службы безопасности приходили к Дину, чтобы узнать, где скрывается Мэри. Они дотошно обыскали его берлогу.

– Кто-нибудь с тех пор приходил к тебе за ней?

Она отрицательно покачала головой.

– Никто не знает, где я.

– Кроме Дина?

– Кроме Дина.

– Значит, Леннарт Ребейн хотел в тот вечер поговорить со мной?

И взять эту коробочку? И встретиться с тобой?

Она кивала: да, да, да...

– А он не говорил тебе о том, что в ней? Хотя бы намеком?

– Он сказал – что-то очень важное. Вот и все.

– Наркотики?

Мэри отрицательно покачала головой:

– Нет. – Мэри была большим специалистом по наркотикам. – Она была небольшая. Меньше пачки сигарет, – продолжала она, – легкая. И потом, я ему сразу заявила, что не хочу связываться с наркотиками. Нет-нет, я уверена.

В голубых глазах накапливались слезы.

– Это какой-то кошмар. Дин сказал, что мне грозит страшная опасность. Я боюсь. Но я ничего не знаю. Совсем ничего.

– Пойдем в полицию, – предложил я.

Слезы полились ручьем.

– Они не сделают тебе ничего плохого.

– Ну да! Уж я-то их знаю!

– Я вскоре иду на "Лисице" в Финляндию. Пойдешь со мной?

Ее лицо осветилось улыбкой.

– Но сначала в полицию, – жестко сказал я. – Надо им все рассказать, как было. А потом на поезд – ив Бейсин.

– Хорошо, – согласилась она, опустив голову.

– Завтра утром. – Я протянул ей десять фунтов. – Возьмешь такси. Встретимся на вокзале.

Мэри встала и поцеловала меня в щеку.

– Спасибо, Билл.

Попрощавшись с Мэри, я вышел на полутемную грязную палубу, спустился с баржи и направился к пристани.

Кругом была кромешная тьма. Начался прилив, и вода плескалась вровень с пристанью. Я оглянулся назад. Небо расчистилось, и на нем засверкал тонкий серп месяца, по воде побежала мерцающая дорожка. Лампа в иллюминаторе "Барбары Энн" погасла. Должно быть, Мэри уже улеглась на свою неудобную постель, размышляя о погибшем эстонце и завтрашнем разговоре в полиции.

И о коробочке. Мне очень не нравилась вся эта история с коробочкой, полученной Мэри в Амстердаме от малознакомого эстонца. Ветер усиливался. Я почувствовал, что начинаю мерзнуть, и, застегнув куртку, поспешил туда, где оставил свой "Нортон".

Мотоцикла на месте не оказалось.

Я закрыл глаза и снова открыл. "Нортона" нет. Лунный свет поблескивал на стальном кольце и на оборванной цепи.

Тринадцать лет "нортон" служил мне верой и правдой. Я исходил десятки магазинов, отыскивая нужные запчасти, провел сотни часов, проверяя винтик за винтиком.

И какому-то идиоту в этой вонючей дыре стукнуло в голову угнать мой старый мотоцикл.

Ворота были открыты, возле них виднелась будка охранника. Я направился к ней, надеясь узнать что-нибудь о мотоцикле. Но будка оказалась пустой. Тогда я вернулся на пристань и пошел вдоль причала, всматриваясь в темные силуэты стоящих на приколе судов. Должны же тут быть какие-то люди! Кругом царила мертвая тишина. Лишь волны с шумом разбивались о камни причала и о корпуса кораблей.

Я крикнул. Подождал минуту. Никакого ответа. Мне пришло в голову, что охранники время от времени обходят территорию. Человек в форме мог вернуться в будку, пока я бродил по пристани. Мне все еще верилось, что пропажа "Нортона" – какое-то нелепое недоразумение. Я снова пошел к воротам. Прошло уже минут десять с тех пор, как я обнаружил пропажу мотоцикла. И за все это время ни единый звук не нарушил ночной тишины.

И вдруг я услышал треск мотоциклетного мотора. На фоне старых кораблей замелькал свет одинокой фары. Он приближался, становясь все ярче и ярче. И вдруг исчез. Очевидно, мотоцикл свернул куда-то в сторону. Но вот он вынырнул из-за какой-то постройки и помчался ко мне. Это был мой "Нортон". Я успел подумать, что мотоцикл обнаружила полиция и полицейский гонял по всей пристани в поисках его владельца. Но "Нортон" мчался прямо на меня, не сбавляя скорости. Гравий разлетался из-под колес, мотор оглушительно ревел.

Я вовремя отпрыгнул в сторону, но нога моя подвернулась, и я упал, больно ударившись о камень.

"Пьяная скотина! – мелькнуло у меня в голове. – Неумелый идиот!"

Мотоцикл опять летел на меня. Слепящий свет мешал мне сориентироваться. Что он, с ума сошел? И тут меня словно окатило холодной водой: тот, кто правил "Нортоном", вовсе не сошел с ума.

Я закричал и, увернувшись от мотоцикла еще раз, бросился бежать. Вернее, поковылял вприпрыжку, петляя между грудами старого железа. И все же мне удалось скрыться от преследователя.

Сердце бешено колотилось в моей груди, в ушах стучало, я никак не мог перевести дыхание. А вокруг по-прежнему не было ни души, снова стояла полная тишина.

Краем глаза я заметил какой-то желто-оранжевый свет, лившийся с другого конца пристани. Я сразу понял, что случилось.

Пожар.

Огонь полыхал там, где стояла "Барбара Энн".

Я кричал и кричал, будто мой крик мог что-нибудь изменить. Но он не мог даже долететь до "Барбары Энн". Я был слишком далеко.

В этот момент мне на голову обрушился удар такой силы, что в глазах поплыли оранжевые пятна. И почему-то меня неудержимо понесло к воде. Я ковылял, зная, что там камни и что я непременно расшибусь о них, но ничего не мог с собой поделать. Наконец я упал плашмя, со всего размаха. Сзади послышалось тяжелое дыхание, грубый голос что-то проворчал. Затем последовал новый удар. Боль пронзила меня от шеи до ступней, лишив способности двигаться и сопротивляться. Я почувствовал, как чьи-то руки шарят в моих карманах, потом эти руки рванули меня вверх. Я стоял оглушенный, ослепший и ничего не видел, только чувствовал запах кожи, исходящий от этих рук. Потом меня куда-то повели, но я не понимал куда. Снова послышалось ворчанье, эти руки отпустили меня. Я упал. Что-то тяжелое сдавило мне голову. Шлем, мой мотоциклетный шлем! Кто-то напялил его мне и с силой вдавил мою голову в грязь. В отверстие шлема потекла грязная жижа, набиваясь в рот и нос, лишая меня возможности дышать. Я пытался повернуть голову, вздохнуть, но руки продолжали вдавливать мое лицо в грязь. Я чувствовал, что начинаю захлебываться. Остатки сознания приказывали мне бороться, сопротивляться, вырваться. "Дыши!" – кричало мне сознание. Но вместо воздуха в рот и нос набивалось все больше вонючей жижи, она попадала в горло и глубже... Вдруг что-то взорвалось в моей груди. Перед глазами на мгновение вспыхнул яркий красный свет.