Текст книги "Избранный (в сокращении)"

Автор книги: Сэм Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Она вернулась, чтобы перехватить его на полпути. А потом сразу перешла к делу:

– Мы в сортире, да?

– Да. Миновали сифон и уже по пути в канализацию. – Он продолжал идти, причем, учитывая его комплекцию, с хорошей скоростью.

– Насколько это будет плохо?

– Ну, как говаривали в прошлом, когда Дик Никсон на этом самом месте пустил конституцию на конфетти, «это не преступление, а просто утаивание». Людям не важно, даже если их президент полный псих, главное – они должны знать об этом до того, как проголосуют.

– И теперь обидятся, потому что он не признался во время избирательной кампании.

– Вот именно.

Она не могла понять, раздражает ли Гольдштейна утечка известной ему информации или он разочарован в президенте, который скрыл от него этот факт.

Потом ей вспомнился эпизод с медицинскими картами. В ходе кампании Марк Честер, гораздо более пожилой противник Бейкера, отказался обнародовать свою, представив вместо этого краткое «врачебное заключение». От Бейкера ожидали, что он воспользуется моментом и, предъявив полную медицинскую карту, утрет тем самым Честеру нос. Но он этого не сделал, предпочтя такое же заключение врача. И все его зауважали: проявил сочувствие к пожилому человеку.

Мэгги и в голову не пришло, что он использовал эту возможность, дабы избежать огласки собственных затруднений. Но сейчас все именно так и подумали. Или телеканал нагло лжет, или Стивену Бейкеру придется объяснить народу, почему он не открыл всю правду.

Она вернулась в свой кабинет и села за компьютер. Блоги были захвачены горячей новостью. Она открыла страницу Эндрю Салливана.

Это определяющий момент для республики. Душевная болезнь – одно из последних великих табу, хотя ей подвержен каждый третий американец. Стивен Бейкер должен был набраться храбрости, сказать правду и положить конец этому предрассудку.

Потом решила почитать правых, открыла «Корнер».

Обычно политику-демократу нужно как минимум несколько лет, чтобы начать рассыпаться. Отдадим должное Бейкеру: он ускорил процесс.

Мэгги откинулась в офисном кресле. Она понимала, что для кандидата в президенты в разгар предвыборной кампании вопить о том, как он лежал на кушетке психоаналитика, рискованно, почти самоубийственно. Она понимала, почему он не поделился этим с избирателями. Но с ней-то он должен был поделиться. Она стала работать на него полтора года назад, в те дни, когда его штаб мог уместиться в мини-вэне. Они налетали вместе десятки тысяч авиамиль. Она ела в его доме, играла с его детьми, болтала с его женой. Она верила в него. И вся страна тоже.

Она подняла глаза на экран телевизора. Вспыхнула заставка «Срочные новости». Мэгги включила звук. «На Си-эн-эн только что пришло сообщение, что президент намерен выступить с заявлением».

По приглашению Санчеса она пришла смотреть сообщение в пресс-центр.

«Соотечественники! Американцы! – начал президент. Его голос звучал твердо, лицо было спокойным и деловитым. – Я не собираюсь отрицать то, что вы сегодня услышали. Я хочу рассказать, как все было на самом деле. Очень давно, когда мне было двадцать с небольшим, у меня в жизни был трудный период. Раньше я не рассказывал об этом, потому что причины моего горя затрагивали другого человека. Как вы знаете, моя мать скончалась несколько месяцев назад, на последней неделе предвыборной кампании, и потому теперь я могу рассказать все.

Подростком я подозревал, что моя мать алкоголичка. А когда учился в колледже, увы, я уже знал это точно. И это знание пожирало меня изнутри. Не пойду ли я по ее стопам? Не стану ли я тоже алкогольно зависимым? Эта мысль отравляла мне жизнь. И тогда я прибег к помощи психиатра.

В итоге я выбрался из пучины уныния. Но не врачи вытащили меня из тьмы. Мать, услышав, что я обратился к врачу, преодолела свой недуг. Она вступила в ряды анонимных алкоголиков и бросила пить. Последние двадцать четыре года своей жизни она была трезвенницей. Это огромное достижение. Я горжусь ею не меньше, чем она гордилась мною, когда я стал баллотироваться в президенты. Но это уже личное. И я решил из уважения к ней не вспоминать об этом.

Возможно, это было ошибкой. Но теперь, надеюсь, вы понимаете, почему мне нужна была помощь и почему я не решился рассказать об этом вам. Не знаю, как вы к этому отнесетесь, но рискну предположить, что так же, как множество американских семей, когда сталкиваются с разочарованием. Именно такая душевная щедрость и делает нас великим народом. Спасибо».

Мэгги стояла едва дыша. Вдруг в тишине кто-то захлопал в ладоши, и вот уже аплодируют все, громко и долго.

Санчес передал Мэгги свой «айфон», открытый на блоге Салливана. Ей достаточно было первой фразы: «Стивен Бейкер только что напомнил американскому народу, почему тот осенью избрал своим президентом именно его».

– Внимание, ребята! – воззвала Тара, заглушая последние хлопки. – Рано радоваться. «Фокс» и другие телеканалы будут весь вечер трезвонить про «вопросы, на которые еще предстоит ответить». Нам надо подготовиться. Мне нужны имена добровольцев, которые согласны перед камерой воспеть хвалу президенту Стивену Бейкеру – и за то, что ответил честно, и за то, что был почтительным сыном. Займитесь этим.

Тара Макдональд права, излишняя предусмотрительность не помешает, но Мэгги прожила в Америке достаточно долго, чтобы понять: публике понравится то, что ей показали. Публика не бросит камень в нового президента за то, что он любил мать и опасался унаследовать порок, который она победила.

И она не ошиблась. Кабельные сети полнились дискуссиями, является ли алкоголизм наследственной болезнью и насколько эффективным бывает лечение. В Белом доме решили, что президенту удалось увернуться от пули. Но облегчение было недолгим – лишь до следующего дня. А в доме Бейкера и того меньше.

Вашингтон, округ Колумбия, понедельник, 20 марта, 19 ч. 16 мин.

Джен, какие кроссовки! КРУТО!

Кэти Бейкер прочитала сообщения в «Фейсбуке» своей новой подружки Дженнифер и приготовилась было добавить собственное, но пальцы застыли над клавиатурой. Мама говорила, что нужно быть осторожной. «Запомни, детка: никаких имен, никаких фотографий, на которых есть ты, твой брат, твои друзья. Ничего, что указывало бы на тебя».

Почему она не может быть как все? Ах да. Потому что ее отец – президент Соединенных Штатов. Это здорово, конечно. Она уже познакомилась с несколькими своими любимыми звездами и нашла свою фотографию на страницах журнала «Пипл».

Она вышла из «Фейсбука» Джен, вернулась в свой собственный и увидела сообщение от своего друга Алексиса.

Привет, К. Сочувствую по поводу сегодняшнего тяжелого дня.

Но ты держалась очень хорошо. Ты молодец!

Кэти перечитала, проверила имя отправителя. Действительно, Алексис, но только здесь бессмыслица какая-то. Алексиса сегодня не было в школе, так откуда ему знать, как она держалась.

Она написала ответ:

Ничего не понимаю! Разве ты не валяешься дома с ОРВИ?

В дверь тихонько постучали – в комнату заглянула Зои, агент секретной службы.

– Мама говорит, пора ужинать.

– Хорошо, иду.

Дверь закрылась. Кэти уже выходила из «Фейсбука», когда пришел ответ Алексиса. Она оглянулась на дверь. Всего минутку!

Первая леди смотрела на мужа, который измельчал чеснок для томатного соуса, сидя без галстука и ботинок на высоком табурете у кухонной барной стойки. Хотя она и не одобряла карьеры мужа, это зрелище ее утешало. Как она повторяла в десятке интервью, «по крайней мере, я живу прямо над лавкой». И теперь она наслаждалась этой картинкой домашнего уюта, когда они вчетвером вместе ужинают.

Собственно, пока их было трое. Кэти еще не спустилась, несмотря на напоминание Зои. Кимберли набрала в грудь воздуха, чтобы позвать дочь к столу, и тут дверь открылась.

Девочка смотрела невидящими глазами, в лице ни кровинки.

– Кэти, что? Что случилось?

Стивен Бейкер непроизвольно взглянул на дверь. Кто мог вломиться в резиденцию президента в Белом доме? Зои, бесшумно войдя в кухню вслед за своей подопечной, прочла эти мысли у него на лице и покачала головой. Никакого вторжения не было.

Он заглянул дочери в глаза:

– Что-то в компьютере?

Она кивнула.

– Какой-нибудь твой друг написал тебе гадость?

– Так мне показалось поначалу.

Президент переглянулся с женой.

– И что же он написал?

– Я не хочу тебе говорить.

Президент сделал знак Зои. Та вышла и через несколько секунд вернулась, неся открытый ноутбук, корпус которого переливался психоделическими разводами. Подростковый шик.

Кимберли взяла у Зои компьютер и посмотрела на экран. «Фейсбук», страничка ее дочери. Кэти вымолила разрешение завести ее; родители поддались, но с жесткими условиями. Никаких подлинных имен. Никаких контактов. В ай-пи адресе департамент коммуникаций Белого дома оставил в качестве места пребывания просто США, без уточнений. Только самые близкие друзья знали, что Саншайн-12 – это дочь американского президента.

Стивен Бейкер смотрел на экран, пытаясь понять, что же так расстроило его дочь. И нашел. Сообщение от одноклассника Кэти.

Нет, на самом деле я не болен. И я на самом деле не Алексис, если честно. Понимаю, каково это: узнать, что твоя бабушка была пьяницей, а отец лечился у психиатра. Приношу извинения, что поднял шум. Дурак я, дурак. Но я надеюсь, ты будешь лапочкой и передашь отцу мое сообщение. Скажи ему, что у меня в запасе есть еще несколько историй. Следующая появится завтра утром. И если она не сотрет его в порошок, обещаю: третья сотрет обязательно. Передай ему: я его уничтожу.

Глава 2

Вашингтон, округ Колумбия, вторник, 21 марта, 05 ч. 59 мин.

Не было еще и шести, когда Мэгги разбудил телефонный звонок. Гольдштейн; судя по голосу, он еще не ложился.

– Включай Эм-эс-эн-би-си. Скорее!

Она нащупала пульт и стала нажимать кнопки. Наконец экран засветился.

– Стью, здесь реклама страхования автомобилей.

– Подожди. Мы получили предупреждение.

Раздался звук позывных, и вот на экране появилась ведущая утренних новостей. Над ее плечом картинка: президент; внизу бегущая строка: «последние новости».

«Документы, попавшие в распоряжение Эм-эс-эн-би-си, дают основание предполагать, что Стивен Бейкер получал на предвыборную кампанию деньги, которые непрямым путем шли от правительства Ирана. Подробности пока неизвестны, но такие пожертвования представляют собой серьезное нарушение федерального закона, который запрещает кандидатам получать деньги из иностранных источников, тем более от правительства страны, враждебной Соединенным Штатам. А сейчас перейдем…»

Иран? Это несерьезно. Происходит что-то чрезвычайно странное. Странное и зловещее.

– Черт возьми, Стью, что это значит?

– Две истории за два дня на одном и том же канале. Это не случайность. Это значит, что у них есть информатор. Который решил уничтожить Бейкера как президента.

– Стюарт, – Мэгги выбралась из постели и пошла в душ, – я рада твоему звонку, но почему ты позвонил именно мне? Может быть, лучше поговорить с Тарой?

– Уже поговорил, полчаса назад. Речь идет об Иране. А главный специалист по Ближнему Востоку у нас ты, забыла? Обдумай, пожалуйста, со всех сторон это дело. Если это все не окажется полной чепухой, то кто мог это сделать на том конце и… Черт! – У Гольдштейна зазвонил мобильный. Должно быть, он включил громкую связь, потому что она слышала голос его невидимого собеседника.

– …на ступенях Капитолия, требуют специального прокурора.

– Уроды, – тотчас зло ответил Стюарт.

Мэгги попыталась попрощаться, но понятно было, что Стюарт не слышит, поглощенный разговором по мобильному, и не сознает, что так и держит трубку в руке.

– Он один или с коллегами? – продолжал разговор Стюарт.

– Вдвоем. Второй – Винченци. Ты понимаешь, ерунда с обеих сторон: один – республиканец, другой – демократ.

Мэгги повесила трубку.

Как она поняла, положение очень серьезное. Если даже демократы требуют независимого расследования деятельности демократического президента, с этим невозможно бороться. Бейкер вынужден будет согласиться. И через пару недель он превратится из «Святого Стефана» – заголовок статьи о новом президенте с обложки одного английского журнала – в Ричарда Никсона под следствием.

В какой они были эйфории в тот ноябрьский вечер, когда Бейкер выиграл выборы! Мэгги тоже радовалась и выслушивала поддразнивания Стью и Дуга Санчеса, а они смеялись над ее прежним пессимизмом.

Она усмирила свои сомнения, хотя опыт подсказывал ей, что политика всегда связана с поражением в конце. Она была не права. Политика всегда возбуждает надежду, чтобы потом задушить ее. И глупо было думать, что на этот раз будет по-другому.

Она вышла из душа, обернувшись полотенцем, и стала придирчиво рассматривать свой гардероб, размышляя, что прилично надеть в случае политического кризиса. Требуют специального прокурора, ужас какой!

Снова зазвонил мобильный.

– Простите, – раздался в трубке женский голос, – это Мэгги Костелло?

– Да.

– С вами хочет говорить Магнус Лонгли.

Сердце у Мэгги сжалось.

– Мисс Костелло? Прошу прощения за то, что побеспокоил вас так рано, но мне показалось, что лучше сразу сообщить вам о моем решении. Энтони Адамс настаивает на вашем увольнении. И я вынужден удовлетворить его просьбу.

Мэгги чувствовала себя так, словно ей в шею вонзили иглу и впрыснули ярость прямо в аорту.

– Но не далее чем вчера президент попросил меня…

– Вы должны прийти с утра пораньше и очистить свой стол. А к полудню сдать пропуск.

– Могу я по крайней мере…

– Боюсь, в шесть сорок пять у меня начинается встреча. До свидания, мисс Костелло.

Секунд пять она стояла, стиснув зубы от обиды. Как они могли так с ней поступить?

Она занесла было руку, чтобы шарахнуть мобильник об стену, но тут он зазвонил. Она взглянула на экранчик: «Конфиденциально». И нажала зеленую кнопку.

Снова женский голос, но уже другой:

– С вами желает говорить президент.

Через секунду зазвучал мягкий баритон, знакомый миллионам:

– Мэгги, мне нужно тебя видеть. Немедленно.

Бейкер предложил встретиться в резиденции: он, она и Стюарт. Мэгги тотчас позвонила Гольдштейну и рассказала, что ее уволили.

– Боже мой, я до двенадцати должна сдать пропуск!

– Ладно, – сказал он. – Но несколько часов у нас есть.

– Ты что, смеешься?

– Нет. И еще, Мэгги. Сначала зайди ко мне. Я скажу, чего надо опасаться, а потом пойдем к президенту.

Через двадцать минут она уже была у него в кабинете. Стюарт, с покрасневшими глазами, читал досье.

– Это папка на иранца? – прямо с порога спросила она.

– Да. В этой стране он известен как Джим Ходжес, проживающий в штате Техас.

– Так он гражданин США! Тогда мы спасены.

– Но одновременно он – Хусейн Наджафи, гражданин Ирана. К тому же ветеран Армии защитников исламской революции.

– Но кто мог знать, что Джим Ходжес на самом деле…

– Нам положено проверять такие вещи! – Гольдштейн поднял голову. – Мы в Белом доме. Президент Соединенных Штатов должен знать, с кем встречается…

– Они встречались?

– Да! Какой-то сборщик средств. Так что найдутся и фотографии.

– И нас будут спрашивать, почему мы позволили иранскому шпиону так близко подойти к выборам президента.

– Да. А также – зачем бы иранцам давать деньги Бейкеру?

– Кошмар, – согласилась Мэгги.

– Но он хочет тебя видеть не потому. То есть нас. – И Стюарт рассказал Мэгги о сообщении, присланном Кэти Бейкер через «Фейсбук».

– Господи!

– Вот именно. – Стюарт посмотрел на часы: – Пора идти.

Настроение в резиденции президента было явно не таким, как в прошлое утро. Кимберли пораньше увезла детей в школу. Президент мерил шагами кухню. Во время предвыборной кампании Мэгги насмотрелась, как Стивен Бейкер реагирует на плохие новости, – почти всегда, за парой-тройкой исключений, он оставался спокоен. Он говорил ровным голосом, когда остальные кричали, он сидел, когда остальные вскакивали на ноги. А сейчас он шагал по кухне.

– Спасибо, что пришли. – Он кивнул на два стула, но сам остался стоять. – Мэгги, как я понимаю, ты в курсе?

– Да, господин президент.

– Этот сумасшедший написал моей дочери. Предупредил, что следующая крупная история будет «завтра утром». Так и случилось. Стало быть, он не сумасшедший.

– Или сумасшедший, который умеет взламывать компьютеры, – заметил Гольдштейн.

– Нужно узнать, кто этот человек. Как можно скорее, – сказал Бейкер.

– А секретная служба не может это сделать? – спросила Мэгги.

– Агент, прикрепленный к Кэти, идет по его следу.

– Посмотрим, что она обнаружит, – сказала Мэгги.

– Мэгги, этим должен заниматься человек, которому я доверяю.

– Но вы же доверяете секретной службе.

– В их обязанности входит расследование того, что угрожает моей жизни.

Стюарт подался вперед:

– А здесь угроза не физической смерти, а политической. Кто-то хочет уничтожить Бейкера как президента. И нам нужен в этом деле свой человек. Человек, которому не безразлично. И который умеет делать, как бы это сказать, нетривиальные вещи.

– Что ты имеешь в виду под нетривиальными вещами?

– Слушай, Мэгги. Мы все знаем, что́ ты сделала в Иерусалиме. Ведь ты там не просто бумажки перебирала, так ведь?

– Но я же больше у вас не работаю!

– Мне очень жаль, – тихо сказал президент.

– У Лонгли своя игра, ты же знаешь, Мэгги, – сказал Стюарт. – Но это не значит, что ты не можешь помочь. Так даже лучше, если что. У тебя есть дистанция.

Президент остановился и проникновенно посмотрел ей в глаза.

– Ты мне нужна, Мэгги. Мы ведь столько хотели вместе сделать! А чтобы все это сделать, я должен остаться на этом посту. А значит, надо найти того человека.

Долгую секунду или две она не отводила взгляда, вспоминая разговор, который происходил на этом самом месте ровно двадцать четыре часа назад. О Дарфуре, о вертолетах, которые готов послать туда этот президент, о том, сколько человеческих жизней можно спасти.

– Ладно, – сказала она.

Когда они возвращались в Западное крыло, Мэгги сказала Стюарту:

– Для начала составим список.

– Какой список?

– Список людей, которые хотят выжить Стивена Бейкера из его кабинета.

Вашингтон, округ Колумбия, вторник, 21 марта, 09 ч. 16 мин.

В команде младшего сенатора от штата Южная Каролина очень гордились тем, что стоило посетителю шагнуть через порог, как он оказывался на старом добром Юге. Секретарша в приемной была блондинка младше тридцати с приветливой улыбкой на устах. Мерзость под названием Вашингтон, округ Колумбия, оставалась по ту сторону дверей. А здесь, в гостях у сенатора Рика Франклина, вы были с южной стороны линии Мейсона – Диксона.

В приемной висела бронзовая табличка с десятью заповедями. Сенатору Франклину нет дела до того, что это общественное место и что церковь отделена от государства. Телевизор с огромным экраном был настроен не на Си-эн-эн и не на Эм-эс-эн-би-си, а на христианский канал. Промежуточные выборы еще только через полтора года, но уже пора в них вкладываться – производить правильное впечатление.

Это снаружи. Но если посетитель проникал в личный кабинет сенатора, то там он видел куда более земное отношение к реалиям политической жизни. Здесь-то на экране был «Фокс» или Эм-эс-эн-би-си, обычно последняя. «Врага надо знать в лицо», – любил повторять Франклин.

Однако вот уже сутки враг перестал быть врагом. Сеть, которую Франклин клеймил как «новости для либералов», наносила удар за ударом президенту Бейкеру, а для тех, кто был в одном стане с Франклином, это был бальзам на душу. Во-первых, святой Стефан оказался психом и лечился от этого. Во-вторых, связь с Ираном. Дело, конечно, темное, подробности неизвестны, но так даже лучше. Народ придет к выводу, что господин Безупречный Президент уже не так чист, как свежевыпавший снег.

Вот почему он позвонил своему коллеге-демократу буквально через минуту после того, как новость появилась в эфире. Он знал, что Винченци – союзник, на которого можно положиться. А требование независимого расследования не несет в себе никакого риска. Если ничего не всплывет, Франклин заявит, что должен был это сделать для общего блага, чтобы прекратить беспочвенные слухи. А если всплывет – о-го-го!

То, что Винченци на его стороне, придаст запросу Франклина налет беспристрастности. «Это выше партийной политики», – отметили оба в своих заявлениях.

Поэтому сенатор Франклин, поправляя на столе ежедневник, готов был замурлыкать «Вернулись счастливые дни». Все шло как надо.

В дверь тихонько постучали. С улыбкой вошла Синди, руководитель его юридической службы. Он любил смотреть, как она ходит: зад обтянут тесной юбочкой, которая никогда не бывает ниже колена…

– Я вижу, ты принесла мне хорошие новости, милая?

– Да, сэр, хорошие.

У них была такая игра: джентльмен-южанин и юная скромная девушка; диалоги как из «Унесенных ветром».

– Расскажи, умоляю!

– Докладываю, сенатор, – заговорила она с девическим трепетом, от которого у него в мошонке словно бы током дернуло, – что источник скорбных историй Эм-эс-эн-би-си раскрыт.

– Уже? Как же это случилось?

– Кажется, какой-то либеральный хакер влез в систему Эм-эс-эн-би-си и обнаружил переписку между вашингтонским бюро и источником. Потом двинулся дальше и добрался до его сайта.

– И что о нем известно?

– Пока известно только то, что ему под пятьдесят, он белый и живет в Новом Орлеане.

Вашингтон, округ Колумбия, вторник, 21 марта, 14 ч. 26 мин.

– Не боишься, что разговоры пойдут?

– О чем? О нас с тобой?

– Ну да. Что я сюда зачастила.

– Что-то мне подсказывает, Мэгги, что это невозможно. Ты – не мой тип. – И широкая улыбка осветила большое красное лицо Стюарта Гольдштейна. За последние тридцать шесть часов он улыбнулся впервые.

По его настоянию она вернулась в его кабинет. Он внес ее в список посетителей на входе для туристов; ей пришлось предъявить паспорт, чтобы получить доступ в Белый дом.

Гольдштейну позвонил какой-то его знакомый с телевидения и предупредил, что вот-вот в живом эфире начнется интервью с источником двух последних историй про Стивена Бейкера. Его представили как Вика Форбса из Нового Орлеана.

– Чего я не понимаю, – говорил Гольдштейн в ожидании начала интервью, – так это насчет психиатра. Откуда Вик Форбс мог узнать про психиатра?

– Может быть, поговорил с ним?

– Это затруднительно. Психиатр умер пятнадцать лет назад.

– Может, остались записи? Счета?

– Нет. Ничего не осталось. Пойми, твой покорный слуга не стал бы так глупо подставляться. Я с самого начала позаботился о том, чтобы противник не смог раскопать никаких сюрпризов.

– Потому что ты первый их раскопал.

– Именно.

– А Иран?

– Здесь надо было копать уже очень и очень серьезно. Каким-то образом этот Форбс узнал то, о чем мы и сами не знали.

– Нас подставили? Ходжеса подослали, чтобы нагадить нам?

– Возможно. Возможно, это иранцы. Решили сделать из Бейкера дурачка. Однако сейчас меня больше всего интересует, откуда Форбс узнал о Ходжесе. И о психиатре. – Он устремил взгляд на телеэкран. – Я хочу знать, кто он.

В итоге они были разочарованы. Вик Форбс не был похож ни на чудовище, ни на опереточного злодея. Когда он в Новом Орлеане смотрел прямо в камеру, его лицо казалось совершенно заурядным. Нос слишком тонкий в переносице. Голова почти лысая, лишь на висках остатки редких седых волос.

Форбс назвал себя свободным исследователем и настаивал, что не связан ни с какой партией, ни с какой фракцией.

«Я просто говорю правду, если угодно, – сказал он. – У меня была информация, и я не мог не поделиться ею с американским народом. Народ имеет право знать, какой на самом деле у него президент».

«Но как вы получили эту информацию? – спросила интервьюер. – Ведь американский народ имеет право знать и это тоже».

«Ну, Натали, – начал он. – Станете ли вы открывать свои источники, если ваш телеканал вскроет факты, подобные этим?» Конечно нет. Это основополагающий принцип журналистики.

– Да, но ты-то не журналист, подонок! – взревел Стюарт, запуская в телевизор пустым пластиковым стаканчиком.

Зазвонил телефон. Стюарт схватил трубку и включил громкую связь.

– Привет, Зои, что вы нашли?

– Рано еще говорить, мистер Гольдштейн.

– Я понимаю. И понимаю, что такого рода электронные данные сложны и на поиски порой уходят месяцы. Но я должен знать, что вы нашли.

– Ладно. Мы считаем, что человек, пославший сообщение в «Фейсбук» на страничку Кэти Бейкер, – белый мужчина, знаток компьютерных технологий, из Нового Орлеана, штат Луизиана.

Он повесил трубку.

– Значит, Стью, это тот самый тип, да? – спросила Мэгги.

– Наверняка, – сказал Гольдштейн, глядя на экран, на Форбса. – Интересно, откуда он взялся, такой умный?

Не отрывая глаз от экрана, он нащупал пульт и нажал на паузу. Специальное устройство позволяло ставить текущую передачу на паузу и отматывать назад. Вновь включив телевизор, он стал повторно просматривать последние несколько минут.

– Что ты ищешь? – поинтересовалась Мэгги.

– Не знаю, – пробормотал он. – Но, когда увижу, скажу.

И он снова отмотал назад, к моменту, где Форбс говорил, что его долг – открыть эти факты американскому народу. Народ должен знать, что он не шутит, и президент должен знать, что он не шутит.

И в эту секунду, увидел Гольдштейн, он мимолетно посмотрел куда-то. Мэгги тоже это увидела – мгновенное движение глаз, словно он взглянул на аудиторию. Более того – похоже, он обращался к кому-то конкретно.

Гольдштейн еще раз отмотал назад и поставил на паузу в тот момент, когда Вик Форбс поднял глаза, словно бы обращаясь к кому-то одному.

– Президенту следует знать, что я не шучу. Я абсолютно серьезен.

Вот уже в третий раз за эти два дня Мэгги оказалась в резиденции Белого дома. Это было срочное собрание, созванное президентом. На сей раз он не расхаживал из угла в угол и был, по крайней мере внешне, спокоен. Кроме Мэгги приглашены были Гольдштейн, Тара Макдональд и Дуг Санчес.

– Спасибо, что пришли, – твердым голосом заговорил президент. – Это не протокольное мероприятие в Белом доме, это обмен мнениями членов моей предвыборной команды, моих старых друзей. Мне нужен ваш совет. Президентство под угрозой. – Он помолчал. – Стюарт, напомни, что нам известно.

– Да, господин президент. – Стюарт Гольдштейн передвинулся на край дивана, с таким расчетом, чтобы видеть глаза всех, кто находился в комнате. – Некто Вик Форбс из Нового Орлеана, штат Луизиана, подбросил Эм-эс-эн-би-си две истории про президента, обе рассчитаны на то, чтобы причинить максимальный ущерб. Одновременно Форбс вступает в непосредственный контакт с Белым домом: вчера вечером под видом друга Кэти он послал ей сообщение на «Фейсбук».

Макдональд и Санчес были воплощенное внимание.

Стюарт продолжал:

– В этом сообщении он брал на себя ответственность за первую историю, подброшенную Эм-эс-эн-би-си, и заранее за вторую. Кроме того, там содержалась прямая личная угроза президенту. – Он прочел: – «…Передай ему: я его уничтожу».

Тара Макдональд ахнула и вдруг стала похожа на мать четверых детей (каковой она и являлась), на рассерженную матриархальную защитницу. Она гневно покачала головой и пробормотала:

– Бедный ребенок!

– Агент секретной службы Гальфано отследила его по ай-пи-адресу в Новом Орлеане, – продолжал Стюарт. – Потом она проверила данные так называемого блогера-либерала, который искусно проник в электронную почту Эм-эс-эн-би-си, и таким образом раскрыла их источник.

Тара Макдональд опять покачала головой.

– Новый Орлеан?

– Да. Форбс. Тот самый Форбс.

– Парень дал себя обнаружить, – присвистнул Санчес.

– Похоже на то, – сказал Гольдштейн.

Санчес наморщил лоб как подросток-вундеркинд:

– Зачем он это сделал?

– Чтобы мы его услышали, – заговорила Мэгги. Все головы повернулись к ней. – Он знал, что мы отследим его по сообщению Кэти. Он хотел, чтобы мы поняли: он и есть этот источник Эм-эс-эн-би-си.

Ее поддержал Стюарт:

– Первое правило шантажиста. Недостаточно что-то иметь. Объект должен знать, что ты это имеешь.

Бейкер решил, что он услышал уже достаточно.

– Спасибо, Стюарт. Таковы факты, на основании которых мы должны прийти к какому-то решению. Кто хочет высказаться?

Тара Макдональд не стала соблюдать положенную вежливую паузу.

– Я хочу прояснить, о чем именно идет речь. Неужели мы обсуждаем возможность переговоров с шантажистом?

Санчес повертел в руках свои часы.

– Разве это не зависит хоть немного от того, что, по нашему мнению, имеется против нас у шантажиста?

Мэгги показалось, что в комнате не осталось воздуха. Можно было лишь подивиться бесстрашию юности. Только один человек мог ответить на этот вопрос – и никому не хотелось этот вопрос ему задавать.

Ко всеобщему облегчению, раздался стук в дверь. Курьер.

– Сэр, срочное сообщение для миссис Макдональд из пресс-отдела.

Бейкер кивком предложил ему войти, и он протянул Таре листок бумаги. Тара надела очки, которые висели на цепочке у нее на шее, и стала читать.

– Форбс сделал заявление. Оно звучит так: «Я хочу объяснить, что дальнейшая информация о Стивене Бейкере, которой я обладаю, относится к его прошлому. Этот эпизод из его прошлого наверняка потрясет американцев. Об этом эпизоде он не рассказал даже собственной семье».

Мэгги почувствовала неловкость. Что за зловещая тайна может быть у президента? Никто не решался поднять на него глаза.

Мэгги украдкой взглянула на Стюарта. И поняла, что неловкость Стюарта Гольдштейна усугубляется штукой гораздо более страшной: политической паникой. Сколько таких ударов сможет выдержать новый президент?

Тара сухо продолжала:

– Последний абзац. «Я не собираюсь сегодня углубляться в детали, я просто хочу, чтобы каждый следил за этой историей, особенно те, кого это касается».

Наглость подобного заявления обескураживала. Вик Форбс использует комбинацию Интернета и телевизионного прямого эфира, чтобы шантажировать президента Соединенных Штатов!

Стюарт нарушил молчание:

– У кого какие идеи, что нам делать?

Первой заговорила Тара Макдональд:

– Я считаю, что сначала надо обратиться в полицию, а потом пойти на телевидение. И показать, что этот Форбс на самом деле – дешевка, мешок дерьма!

– У меня этот вариант вызывает сомнения, – сказал Санчес. – Первоначальная реакция будет позитивной, но, когда выносишь на публику что-нибудь подобное, люди начинают говорить о тебе что хотят, – это воспринимается как разрешение.

Тара Макдональд заговорила снова:

– Если мы ничего не скажем, Форбс будет и дальше метать свои бомбы. Если мы попробуем ответить контрударом, то бомбы все равно будут лететь.

– Хорошо, хорошо, – перебил ее Стюарт. – Мысль ясна. Серия тупиков. Но сейчас нам как-то нужно забраться в голову этому Вику Форбсу. Что у него есть…

Он так и не закончил фразы. Стивен Бейкер, холодный, твердый, уравновешенный Стивен Бейкер, человек, который за два года предвыборной кампании не сделал ни одного неверного шага, человек, который даже не вспотел, когда количество отданных за него голосов стремилось к нулю, а банковские счета иссякли, – Стивен Бейкер наконец взорвался.