Текст книги "Ведьмина кровь"

Автор книги: Селия Рис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

… В конце концов Тобиас и Джонас появились на дороге. Шагая вразброд, заснеженные, они придерживали шляпы и щурились от летящих в лицо хлопьев. Коровы тоже были укутаны в белое, словно отрастили вторые шкуры. Ребекка спросила, где отец. Оказалось, он пытается собрать овец, чтобы привести в хлев всех месте, пока они не растерялись.

Мы стали заводить коров в хлев, а мужчины ушли помогать Джону.

64.

Овцы – глупые создания. Если их не пасут собаки, они разбредаются, и тогда собрать их в стадо – нелегкая задача. Большинство все же удалось вернуть домой, но двоих наутро нашли наполовину сожранными. Снег вокруг был пропитан кровью.

65.

Дом собраний не отапливается. Из ртов и ноздрей клубится пар и покрывает стены влагой, а морозный воздух наполняет туманом.

Сегодня преподобный Джонсон избрал темой для проповеди овец. Все говорил, говорил, а у нас руки и ноги дубели от холода, носы и щеки коченели.

– Все мы, подобно овцам, порой сбиваемся с пути…

Пожалуй, если выбирать из всех Божьих тварей, сравнение с овцой мне наиболее неприятно.

– …Как овец, заключат их в преисподнюю; смерть будет пасти их… Я взываю к старейшинам, сидящим среди вас…

Он посмотрел на переднюю скамью, где сидели мужчины в черном, неподвижные, словно высеченные из угля.

– Подавайте пример стаду! …И когда явится Пастыреначальник, вы получите неувядающий венец славы… Также и младшие, повинуйтесь пастырям…

Он обвел взглядом задние ряды и детей: мальчиков, сидевших с отцами, и девочек, сидевших с матерями. Они, конечно, и так следуют этому наставлению. Упрямых и непослушных здесь наказывают.

– …подчиняясь друг другу, облекитесь смиренномудрием, ибо Бог гордым противится, а смиренным дает благодать.

Его пронизывающий взгляд застыл, казалось, он смотрел одновременно на каждого из нас.

– Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить.

В его глазах такая же ярость, как в оке, изображенном на кафедре.

66.

Декабрь 1659

Зима наступает со всех сторон. Сугробы уже доходят до самых крыш, и каждый день дается нам труднее, чем предыдущий. В мире остались только серый, черный и белый цвета. Большую часть времени мы проводим в доме, я выхожу лишь изредка, чтобы забежать к Марте.

Чем ближе к Рождеству, тем дни короче. Только Рождество здесь не отмечают^[7]. Это обычный рабочий день, как все другие, если не выпадет на воскресенье.

Мы с Ребеккой почти неразлучны. Когда я иду к Марте, она тоже приходит, чтобы повидать Тобиаса. Они садятся в уголке и о чем-то разговаривают. Чем дальше от очага, тем в комнате холоднее, но они предпочитают мерзнуть, лишь бы оказаться поближе друг к другу. Марта обязана следить за приличиями, но она с пониманием относится к их желанию побыть наедине.

Ребекка часто ходит с Тобиасом проведать животных в хлеву рядом с их домом. Мы с Мартой складываем лоскутки ткани из ее запасов и шьем одеяло для их брачного ложа. Тобиас соорудил специальный каркас, а Марта попросила шерсти у всех, кто держит овец, и добавила ее к той, что собрала сама. Я помогла ей все это вымыть и разровнять, чтобы было чем набить одеяло. На все материала не хватит, но мы восполним недостающее кусками старых покрывал, ковриков, рубашек и чулок, которые уже не починить.

Изнанка прикреплена к каркасу прищепками, по ней разложена шерсть, а поверх лежит лицевое полотно. Марта размечает его перед вышивкой, рисуя узоры кусочком мела: розы – в честь тех, что растут в ее саду, желуди и дубовые листья – в честь леса, окружающего Бьюлу, поцелуи – символ подлинной любви, сердечки – символ свадьбы, улитки и спирали повсюду – символ бесконечности. Мы начинаем вышивать с середины и движемся к краям, где нарисована непрерывная лоза – символ долгой жизни.

Ребекке не разрешено помогать нам. Она смеется и говорит, что тоже вышьет мне одеяло, когда будет престарелой замужней дамой. Это она меня так дразнит. В последнее время Ребекка изменилась – перестала стесняться, все время улыбается и хохочет, щеки горят, глаза сияют, словно ее подменили.

67.

Январь 1660

Наступил январь, а с ним и лютые холода, которые приносят все новые напасти. В Англии я несколько раз обмораживала ноги и руки, но здесь морозы такие страшные, что тело начинает гнить. Помимо ревматизма и кашля появилась легочная хворь с кровохарканьем. Джонас столько времени проводил с больными, что заразился сам.

Болезнь отразилась и на воскресных собраниях: в это воскресенье на лавках много мест пустует. Даже Элаяс Корнуэлл не смог прийти, и преподобный Джонсон читает проповедь один. Его супруга тоже отсутствует, как и почти все дети.

После проповеди преподобный подозвал к себе Марту.

– Помоги моей жене.

– Она болеет? – забеспокоилась Марта. Миссис Джонсон вот-вот должна родить.

– Нет. Дети.

– Что с ними?

Преподобный растерянно посмотрел на нее, как человек, которого меньше всего волнуют подробности о здоровье его собственных детей.

– Вот ты и разберешься.

– Я спрашиваю о симптомах. У них жар? Они кашляют?

– Кашляют. Да так, что не заснуть. Я едва могу сосредоточиться. Нужно, чтобы ты это прекратила.

– Я сделаю, что смогу. Мэри… – Марта повернулась ко мне, собираясь попросить принести ее корзинку со снадобьями.

– Ты – Мэри? – преподобный уставился на меня пустыми дулами глаз.

– Да, сэр.

– Мэри, сирота, которую приютили Риверсы?

Я кивнула.

– Слышал о тебе.

– Надеюсь, хорошее, сэр.

– Не вполне, – он погладил бороду. – Говорят, ты ходишь в лес.

– Я собираю там травы и коренья для Джонаса и Марты.

– Еще говорят, что ты себе на уме. Скажи, Мэри: отвергаешь ли ты Сатану и все дела его?

– Да, сэр.

– Веруешь ли в Господа? Блюдешь ли заповеди?

– Да. Да, конечно!

К чему он клонит?

– Надеюсь, это правда. Ибо я – Его наместник в общине. Не забывай об этом. Здесь нет ничего – ничего! – о чем я бы не знал. – Он помолчал, затем спросил: – Ты бы назвала себя смиренной?

– Да, сэр, – ответила я, опустив глаза и стараясь выглядеть кротко.

– Следи за собой. И запомни: …непокорность есть такой же грех, что волшебство, как сказано в Первой Книге Царств. Марта, займись детьми. Пусть затихнут сегодня же.

Он резко развернулся и ушел.

68.

Дом преподобного Джонсона – самый большой в поселении. В последний раз я видела такие в Сейлеме: он двухэтажный, с пристройками по бокам и с фронтоном. Миссис Джонсон попросила нас приходить каждый день, пока дети не поправятся.

Марта лечит их мать-и-мачехой и солодкой, сваренными в меду с каплей уксуса. Она растирает им грудь гусиным жиром, затем укутывает и заставляет дышать над паром из чайника, в котором заварены лесные травы: зимолюбка, бергамот и местная мята.

Дети пошли на поправку, но Марта беспокоится о миссис Джонсон: очень уж она худа, если не считать огромного живота. Марта опасается, что супруга преподобного так истощена, что не вынесет родов.

69.

Зима все суровее. Мы еле выживаем в жестоких холодах, а теперь еще запасы еды иссякают. Свежих продуктов достать негде, и Джонас боится, что в общине начнется цинга, как было на корабле. У него почти закончился лимонный сок, и он никому не сможет помочь.

Мужчины по возможности выбираются на охоту, но дичь покинула эти леса, а если и удается подстрелить животное, то обычно очень тощее, кожа да кости. Однако мы пока держимся и помогаем друг другу всем, чем можем.

Сегодня миссис Джонсон послала за мной. Марта хотела пойти сама, но миссис Джонсон сказала, что нужна именно я, Марта ей не поможет. Наверное, хочет просить о чем-то.

70.

Миссис Джонсон пригласила меня в дом. Глаза на ее исхудавшем лице кажутся огромными, а когда она улыбается, кожа натягивается и подчеркивает костлявые скулы. Я принесла ей какое-то снадобье от Марты, но, похоже, от него не будет проку. Ребенок будто пожирает ее изнутри, оставляя от матери один скелет.

Она добрая женщина и понимает, что нам живется голодно. Ее дети поправились, и она хочет нас с Мартой отблагодарить. Поэтому она дала мне еды: кукурузу, фасоль, горох, овсянку, хлеб, который сама испекла, и даже яблоки – неслыханная роскошь в такое время года; их кожица сморщилась, но все равно нет лакомства слаще. Все это мы разделим с Риверсами, Джонасом и Тобиасом.

– А теперь поговорим о деле. – Она взяла меня за руку. Кожа на ее холодных пальцах была полупрозрачной. – Племянник преподобного Джонсона, Элаяс, работает над своей «Книгой чудес», но от холода у него ломит суставы, и писать стало трудно. Я вела записи под его диктовку, но теперь обессилела. Он сказал, что ты владеешь грамотой и можешь меня заменить. Согласишься? Если да, будешь обедать с нами, а я каждый раз буду заворачивать тебе гостинцы.

Разве я могла отказаться? Она дала мне с собой столько еды, что нам хватит на неделю.

71.

Когда я прихожу к Джонсонам, самого пастыря обычно не видно, и я этому рада. Мне не понравился его допрос. Он никогда не обедает с семьей и живет на своей половине дома, подальше от галдящих детей. Когда мы все-таки сталкиваемся, он молча проходит мимо, будто я пустое место.

Элаяс Корнуэлл проводит все время у себя в кабинете над витой лестницей. Там тесно и темно, а стены обиты досками. Но в камине горит огонь, а на заваленном бумагами столе стоят толстые свечи. Здесь преподобный трудится над своей книгой, которую он решил озаглавить «Книга провиденциальных чудес и удивительных явлений, которым было или же будет суждено случиться, в изложении Элаяса Корнуэлла».

Мне кажется, что название невозможно длинное, но кто я такая, чтобы высказывать мнение?

Весной, как стает снег и появятся дороги, преподобный собирается съездить в Бостон и отдать книгу издателю, но до той поры предстоит немало работы. Сейчас у него кипа разрозненных историй: некоторые – из его жизни, некоторые – про чудеса и перипетии нашего мореплавания, а некоторые – о пути в Бьюлу. Есть и вдохновенный рассказ об основании поселения, записанный со слов преподобного Джонсона и его паствы. Остальное – бессистемные описания каких-то знамений и снов. Что-то о загадочных огнях, рассекающих небеса кометах, домах с привидениями, о каком-то невидимом барабанщике, о том, как женщины рожали чудищ от зверей, о книгах заклинаний, которые не горят в огне. Не знаю, откуда он это все берет, но суеверий и слухов у него больше, чем у любой деревенской бабки.

Я записываю, а преподобный страстно диктует, меряя шагами кабинет и хрустя длинными пальцами, чтобы размять больные суставы. Он сочиняет на ходу, и его бледные глаза горят одержимостью, от которой продирает такой же мороз по коже, как от холода за окном.

– Зима все набирает силу. В бостонской гавани овцы замерзают насмерть. Волки наглеют день ото дня. Дети маются болезнями. Скотина мрет.

– Но ведь такое происходит каждую зиму?

– В этом году хуже, чем раньше, а в следующем будет еще хуже и так далее, пока снег не будет идти круглый год. Сейчас тысяча шестьсот шестидесятый, и нас настигли Последние Времена. До тысяча шестьсот шестьдесят шестого, Года Зверя, осталось недолго. Дьявол уже повсюду. Мы должны быть бдительными, чтобы не поддаться искушению. Только чистые душой, устоявшие против сатанинских соблазнов, будут достойны встретить возвращение Мессии.

Иногда он подходит ко мне, чтобы разглядеть, что я записываю. Его зловонное дыхание касается моей щеки и шеи, и я всякий раз борюсь с отвращением.

Он искренне верит во Второе пришествие и в то, что Царство Христово выстроится вокруг Бьюлы. Единственное, что его тревожит, – это что пришествие может случиться раньше, чем он успеет издать свою книгу. Мне кажется, он совсем сошел с ума.

72.

К поселку подкрался голод, и волки действительно наглеют, на этот счет Элиас Корнуэлл не ошибается. Ночью выпал свежий снег, а утром Тобиас показал мне следы на главной улице. Отпечатки передних лап – широкие, задних – узкие.

– Собачьи?

– Нет.

Стоявший рядом Нед брезгливо сплюнул, и плевок замерз на лету. Следы вели к дому собраний. Зверь явно задержался под рядом прибитых голов, а затем пошел дальше. У входа снег был окрашен желтым.

– Выразил свое отношение к нам, – усмехнулся Нед, обнажив тусклые зубы, измазанные кровью из воспаленных десен.

73.

Старшие дочери миссис Джонсон заболели, так что я часто провожу время у нее, помогая с младшими детьми. Но я не чувствую себя служанкой. Миссис Джонсон вот-вот рожать, и она попросту не может обойтись без меня. Кроме того, она к нам по-прежнему очень добра. Если бы не она, мы бы ели посевное зерно или голодали. Когда моя работа закончена и дети затихают, миссис Джонсон поит меня на кухне теплым элем со специями, угощает куском пирога и расспрашивает о моей жизни. Я рассказала ей, что могла, но она чувствует, что я недоговариваю.

Неловкое молчание повисало за столом каждый вечер, пока однажды она не спросила прямо:

– Ты говоришь о себе не всю правду, не так ли, Мэри?

Я не могу ей врать. Она такая добрая, такая заботливая, солгать ей было бы грехом.

– Лучше не спрашивайте.

Как об этом говорить? Да еще здесь.

Я вспоминаю слова преподобного: «Ибо я – Его наместник в общине».

«Ворожеи не оставляй в живых», – гремел он со своей кафедры.

– Кажется, я знаю твою тайну. Я тоже не всегда была такой, как сейчас. – Она глянула на меня, и к ее выцветшим глазам, казалось, вернулся цвет, синий, с фиолетовой искоркой. – В твоем возрасте со мною не было сладу. Как и ты, я росла с бабушкой. Отца не знала – он был солдатом. Мать поехала его искать, и больше никто ее не видел. Когда я повзрослела, страна была разорена войной. Вокруг творились беззакония, мы были растеряны и разобщены, и в город пришли злые люди, которые хотели на этом нажиться. Они якобы радели о борьбе с колдовством, а на самом деле лишь о награде. Затребовали двадцать шиллингов, чтобы истребить всех ведьм в городе, и объявили охоту, а я попала под подозрение. Бабушка к тому времени умерла, и слава Богу, что она этого не застала…

Она говорила, а меня охватили воспоминания, и кровь моя то закипала от ненависти, то стыла от страха.

– …Меня выслеживали, как дикого зверя, а когда поймали, то бросили в пруд, чтобы проверить, всплыву или нет. Но я была связана по рукам и ногам и не могла удержаться на воде, а если бы удержалась, меня бы вздернули как ведьму. И я утонула. Лежала на дне и смотрела на них снизу, сквозь мутную воду. До сих пор вижу их лица: они стоят полукругом и ждут, что будет. Но внезапно раздался всплеск – кто-то нырнул за мной. Меня обхватили сильные руки, и вскоре я очутилась на берегу. Это был молодой проповедник, который ехал в свой первый приход. Он пришел на шум и крики, а когда увидел, что произошло, то бросился спасать меня во имя Господа. Он объявил охотников на ведьм шарлатанами, которые ищут наживы, а не спасения душ. И он изгнал всех моих демонов прямо там, они вышли вместе с водой, которой я наглоталась. – Миссис Джонсон улыбнулась, но потом улыбка стала горькой, словно жизнь так и не сдержала обещания счастья, данного в тот день. – Он крестил меня в том же пруду, а заодно и еще нескольких человек. И когда он ушел из города, я последовала за ним.

– Стало быть, он спас вам жизнь?

– Да. Я поклялась, что стану ему хорошей женой, и сдержала клятву. Молилась, была покорной и благочестивой, родила ему детей. – Внезапно она схватила меня за руки. – Я изменилась, слышишь? И ты можешь измениться!

– А если не смогу? – прошептала я.

Она отвернулась и отпустила мои руки.

– Тогда пусть Господь тебя помилует.

– Я постараюсь измениться, миссис Джонсон. Очень постараюсь.

Я ответила то, что она хотела слышать, поскольку она была ко мне добра и мне хотелось ее порадовать. Я не могла сказать, что думаю на самом деле: если бы мне пришлось выбирать между такой жизнью, какой жила она, и смертью, я бы выбрала смерть.

74.

Сегодня я видела волчицу.

Я искала орехи на опушке: разгребала снег, осматривала кусты. Пусть они и испортились и стали безвкусными, но их можно перемолоть с желудями и сделать муку. И вдруг – мурашки по спине. Я удивленно огляделась в поисках Сойки, но увидела волчицу, буквально в нескольких шагах от меня. Она была чуть крупнее собаки, шерсть – серая с подпалинами, ближе к загривку гуще и жестче, а оттуда к спине шла черная полоса. Крупные лапы, широкие плечи и грудь. Брюхо было впалым, а бока худыми и ходили ходуном при вдохе и выдохе. Сзади тело сужалось. Между длинными белыми клыками свисал язык, а из пасти шел пар. Глаза у нее были золотистыми.

Я не испугалась, но мысленно попросила ее уйти – на окраине леса расставлены капканы.

Еще несколько секунд мы стояли неподвижно и смотрели друг на друга, замерев, а затем она развернулась и побрела прочь, словно услышав мою просьбу. Вскоре серый силуэт затерялся в темноте среди деревьев.

75.

Февраль 1660

На второй неделе февраля миссис Джонсон не стало. Она умерла при родах.

– И зачем ей было снова беременеть? Это ее погубит! – причитала Марта, выходя из комнаты, где мучилась роженица. Спохватившись, она обернулась: вдруг кто-нибудь слышит? Решат еще, что это сглаз. Повитухе надо быть осторожной.

Мы вместе принимали роды. Миссис Джонсон рожала много раз, но сейчас разрешалась от бремени изнуряюще долго – закончился один день, начался следующий. У нее был узкий таз, а силы, нужные для потуг, истощились. Младенец был крупный; когда он показался на свет, вокруг его шеи была обмотана пуповина. Мне буквально пришлось тащить его наружу. Когда я перерезала пуповину и передала ребенка Марте, она на него лишь раз взглянула и тут же накрыла простыней.

Затем она посмотрела на неподвижную миссис Джонсон и побледнела.

– Боюсь, их похоронят вместе.

Марта испробовала все, но миссис Джонсон медленно угасала. Лишь один раз пришла в себя и спросила про ребенка. Марта покачала головой. Тогда она отвернулась к стене, опустила тяжелые покрасневшие веки и больше их не открывала.

Марта позвала преподобного Джонсона. Он верил, что женщина после родов нечиста, и сомневался, входить ли в комнату, пропахшую кровью и потом.

– Если хотите попрощаться с ней, вам лучше войти, – сказала Марта. – И детей приведите.

Казалось, миссис Джонсон уже отправилась в свое последнее и самое тяжелое путешествие, но голоса и плач детей ненадолго привели ее в чувства. Ее веки чуть вздрогнули, и она пошарила рукой по покрывалу. Преподобный начал звучным голосом читать молитву.

Мы с Мартой вышли, чтобы не мешать.

На улице валил снег. Мы пробирались через заносы.

– Еще одной доброй женщиной стало меньше, – вздохнула Марта. Она выглядела подавленной, а от усталости казалась по-настоящему старой. – Нелегкая это работа. Новая жизнь и смерть слишком часто идут рука об руку. Будем надеяться, что нас не обвинят в гибели миссис Джонсон и мальчика.

Она замолчала, однако я понимала, о чем она думает. Быть повитухой, лечить людей – опасно: пока все идет хорошо, тебе благодарны, но случись что плохое, а это бывает нередко, – и люди вспоминают поговорку: «Кто лечит, тот и калечит». Раз умеешь спасти жизнь – значит, умеешь и отнять ее.

Мы шли мимо дома собраний. Жители поймали очередного волка: с отрубленной головы капала кровь, на морде застыл непокорный оскал, а глаза, помутневшие от смерти, еще светились желтым.

Надеюсь, это не та волчица, которую я видела на опушке.

76.

Начало марта 1660

Земля стала твердой, как металл. На дворе март, но зима никак не ослабит хватку. Миссис Джонсон и младенца не могут похоронить уже две недели, потому что невозможно выкопать могилу.

Они лежат в сарае, завернутые в один саван, и тела не разлагаются благодаря холоду. Приходится ждать, когда земля оттает и поддастся лопатам.

77.

Март 1660

Сегодня наконец были похороны. Службу провел преподобный Корнуэлл, а преподобный Джонсон стоял, опустив голову, в окружении ревущих детей.

– Человек, рожденный женою…

Промозглый ветер разносил слова над укутанным снегом холмом. Миссис Джонсон с мальчиком опустили в яму. Преподобный Джонсон вытирал нос и усиленно моргал, но скорбь была тому причиной или ветер – неизвестно.

78.

Конец марта 1660

В это воскресенье преподобный Джонсон цитировал апостола Павла:

– …лучше вступить в брак, нежели разжигаться.

Все знают, о чем он. Преподобный ищет новую жену, хотя на могиле прежней не успела вырасти трава. Он хочет, чтобы кто-то ухаживал за выводком его детей и грел ему постель, и он этого не скрывает.

Желающих хоть отбавляй. Девушки и их матери выскребают остатки припасов из кладовых и пекут ему хлеб и пироги. Каждый вечер его приглашают в очередной дом на ужин.

Среди прочих на него имеет виды Дебора Вейн. Она больше не ерзает и не зевает на проповедях. Блюстителям не приходится, как раньше, трясти ее за плечо, чтобы разбудить. Теперь она сидит, вытянувшись в струнку, и жадно ловит каждое слово, несущееся с кафедры, не спуская с преподобного Джонсона глаз, и отводит взгляд, только чтобы сделать пометки в блокноте, который держит на коленях. Впрочем, когда проповедует Корнуэлл, она, как и прежде, хихикает и перешептывается с сестрицей.

Поодаль сидит Нед Кардвелл и, покраснев до ушей, изучает свои сапоги. Сейчас он простой наемный работник, но у него большие планы на будущее, и он неровно дышит к Деборе. В том же ряду сидит мрачный Джосайя Кромптон, который, по словам Тобиаса, к ней также неравнодушен. Но Дебору интересует только преподобный Джонсон.

79.

Март – апрель (?) 1660

Зато Дебора нисколько не интересует преподобного Джонсона. Мне бы злорадствовать, но неприятно видеть ее унижение. Лучше бы преподобный женился на ней, да поскорее. Это было бы гораздо, гораздо лучше для всех.

Но преподобному приглянулась Ребекка. Он знает, что она помолвлена с Тобиасом, но все равно пришел к мистеру Риверсу просить ее руки.

Сегодня Ребекка плакала. Я бы на ее месте тоже рыдала – самыми горючими слезами.

– Что сказала мама?

– Она на моей стороне.

– А отец принял решение?

– Еще нет.

– Тогда иди к нему, уговори. Он же не хочет испортить тебе жизнь.

Я потянула ее за локоть, но она отдернула руку.

– Ну будет тебе, Ребекка. Все не так плохо.

– Все хуже, чем ты думаешь.

– Хуже?

Я не понимала: что может быть хуже, чем стать женой преподобного Джонсона против воли?

Она раздраженно посмотрела на меня. Ее обычно бледное личико раскраснелось и опухло от слез.

– Ты сама не догадываешься? Надо непременно сказать вслух? Я жду ребенка!

Я опустилась на скамью рядом с ней.

– Ты беременна?..

– Да! И прекрати говорить так громко! – прошипела она.

– Как же так вышло?

– А как ты думаешь? – она скрутила в руках носовой платок. – Мы с Тобиасом должны были пожениться весной. А теперь… – ее губы опять задрожали.

– Поговори с Мартой. Она знает, как это исправить…

Она схватила мою руку и больно вцепилась в нее ногтями:

– Не вздумай ей ничего говорить! Это смертный грех, и потом, это же ребенок Тобиаса!

– А он знает?

– Еще нет.

– Так скажи ему прямо сейчас! Пусть немедленно идет к твоему отцу и просит благословения.

– А если отец не согласится?

– Признаешься, что ждешь ребенка.

– Я не могу!

– Выбора нет! Он разрешит вам пожениться, иначе будет слишком большой позор. Если люди узнают, мистер Риверс этого не переживет.

– Я сама не переживу! – Она покраснела еще сильнее. – Не хочу, чтобы отец узнал.

– Тогда иди к матери, скажи ей. Но поторопись, пока отец не решил в пользу преподобного.

80.

Апрель 1660

Снег почти сошел, началась пахота. Джон Риверс работает с утра до ночи: набрасывается на землю, как на врага, и гонит воловью упряжку с таким рвением, словно собирается вспахать весь поселок. Выходит в поле на рассвете, возвращается с закатом и ни с кем не разговаривает. Черные брови нахмурены, зубы стиснуты.

Марта быстро смекнула, в чем дело, когда Сара осторожно поинтересовалась, не приходила ли Ребекка за советом. Она предложила помощь, но Сара тоже отказалась.

Теперь они вечерами сидят у огня и разговаривают вполголоса. Меня не приглашают. Я ухожу к Ребекке, которая теперь почти не выходит из комнаты, все только плачет и вздыхает в ожидании решения отца.

Тобиас как в воду опущенный, старается никому не попадаться на глаза, а когда все-таки появляется, Джонас и Марта смотрят на него с упреком. Большую часть времени он проводит в хлеву, с животными, или в лесу.

Все ждали, что скажет мистер Риверс. И он наконец принял решение – отчасти поддавшись уговорам Сары. Сказал, что любит дочь и всегда хорошо относился к Тобиасу, во всяком случае, до недавнего времени. Молодым разрешили пожениться.

К воскресенью на дверях дома собраний будет висеть объявление о свадьбе, а к концу месяца ее сыграют.

81.

Преподобный Джонсон поймал меня после воскресной проповеди, когда я читала объявление.

– Хочу с тобой поговорить, – сказал он.

– Со мной, сэр? О чем?

Он не ответил. Возможно, мой вопрос показался ему дерзким. Он впился в меня своими черными глазами и схватил за подбородок, чтобы я не отводила взгляд.

– За красивой внешностью нередко скрывается дьявол, не так ли, Мэри?

Меня тут же бросило в дрожь. Я хотела помотать головой, но он по-прежнему держал меня за подбородок.

Похоже, он и не ждал ответа.

– Я теперь не понаслышке знаю: ты вмешиваешься в дела, которые тебя не касаются. – Он наконец отпустил меня.

– Во что я вмешиваюсь? Не понимаю.

– А я думаю, понимаешь.

Он замолчал, сложил руки за спиной и многозначительно посмотрел на объявление о свадьбе.

«Мистер Тобиас Морси берет в жены мисс Ребекку Риверс…»

Я поспешно отвела взгляд.

– Если я вас чем-то обидела, сэр…

– Ты не обманешь меня своей фальшивой учтивостью! – Он говорил тихо, но в голосе рокотала угроза, подобная грому перед бурей. – В тебе есть что-то такое… я тебе не доверяю. Элаяс считает тебя безобидной, но меня одурачить непросто. Он руководствуется не разумом, а кое-чем другим. Может, ты его околдовала?

– Что вы, сэр, я…

– Стоило тебе появиться в моем доме, – перебил он, – как у меня умерли жена и сын. Может, и это твое колдовство?

– Да нет же, сэр…

У меня пересохло во рту. Кровь отхлынула от лица, дыхание перехватило. Казалось, я вот-вот потеряю сознание. Он говорил с такой убежденностью, что я окончательно растерялась.

– Я надеялся жениться снова, и вот – мои планы расстроены! Когда неудачи идут таким чередом, причина очевидна.

– Какова же причина, сэр?

– Ворожба! – Он наклонился и прошептал это так тихо, что я даже подумала, что ослышалась. Он сверлил меня взглядом. Неизвестно, что бы случилось дальше, если бы один из старейшин не подошел к нему в этот момент с вопросом.

– Ступай, Мэри, – сказал преподобный. – Но учти: если я услышу о тебе еще хоть что-нибудь неподобающее, твои дни здесь сочтены.

Я пошла прочь, а в голове звенели его слова. Преподобный – человек проницательный и верно угадал, что это я встала между ним и Ребеккой, но вера в порчу и колдовство заставляет его искать всему объяснения, далекие от здравого смысла.

Наш разговор длился не дольше минуты. Иногда мне хочется верить, что он мне померещился, но увы. Как вспоминаю – не могу заснуть и дрожу от страха.

Марте ничего не скажу. Она бы сделалась сама не своя от беспокойства. Постараюсь как можно меньше попадаться на глаза преподобному и больше ничем, ничем не привлекать к себе внимания.

82.

Зима, к счастью, закончилась. Сильный дождь растопил остатки снега. Солнце греет землю, и повсюду журчат ручьи. Мудрый ритм природы царит даже в Новом Свете с его дикими зверями и необъятными лесами, страшной жарой и невыносимым холодом.

Каждый день над нами пролетают огромные косяки гусей и уток. Они возвращаются с юга. Я думаю про Сойку и Белого Орла и волнуюсь, вспоминая, что Сойка говорил о войне. Вот бы узнать, где они, вернутся ли сюда и увидимся ли мы еще когда-нибудь.

Некоторые травы, которые индейцы показали Джонасу, дали ростки, и он возлагает большие надежды на семена, которые я для него собрала. Я гляжу на ровные геометрические грядки аптекарского огорода и вспоминаю дом. Шалфей и чабрец так по-родному пахнут, что я снова всей душой скучаю по бабушке.

О зайчихе я почти забыла – целую зиму она не появлялась. Но вчера я ее увидела.

Я шла по нижнему пастбищу, что недалеко от опушки леса. Вечерело, пора было доить коров, и я повела их домой. И вдруг зайчиха выскочила передо мной неизвестно откуда. Обычные зайцы боятся людей, а эта и не думала бежать. Она смотрела на меня круглыми карими глазами, и взгляд был человечий. Широкий носик зашевелился, раздвоенная губа приподнялась.

Конечно, я ее узнала, но зачем она пришла? Предостеречь? Просить отмщения? На миг мне показалось, что она вот-вот заговорит, но где-то залаяла собака, и зайчиха, петляя, умчалась в заросли.

83.

Я снова живу с Мартой, а Тобиас переехал в комнату, где раньше жили мы с Ребеккой. Они поженились. У него есть свой надел земли, и он со временем построит там дом, но пока молодые будут жить с Риверсами. Мы с Мартой помогали Саре готовить комнату для молодоженов. Наше одеяло отлично смотрится на новом брачном ложе.

Более того, гости на свадьбе так восхищались вышивкой, что некоторые захотели такое же одеяло. Марта считает, что на этом можно заработать, особенно если я буду ей помогать, но у нее почти не осталось ткани, а новую взять неоткуда. Если только из Сейлема.

Бьюла и так находится далеко от других поселений, да еще и дороги по весне развезло, но Тобиас собирается при первой же возможности съездить в Сейлем с телегой товаров. Он всю зиму мастерил столы, стулья и бочки. Их можно будет обменять на ткань, гвозди, семена, замки, петли и прочие вещи, которые нам нужны и которых не сделать самим. Он привезет их и будет здесь продавать. Тобиас всегда много работал, а теперь и вовсе трудится не покладая рук. У него множество идей, как заработать денег. Он хочет обеспечить Ребекке с младенцем достойную жизнь.

84.

Конец апреля 1660

Не всем нравится, что Ребекка и Тобиас поженились. В это воскресенье преподобный Джонсон ворчал на них с кафедры, а его проповедь была пропитана ядом. Дебора Вейн, ее сестра Ханна и подружки Лея Гарнер и Элизабет Деннинг тоже злятся. Они косо смотрят на нас в доме собраний и о чем-то перешептываются каждый раз, как видят меня с Ребеккой. Прежде я думала, что они вздорные, но безобидные, как комары, но недавно мы столкнулись с ними на лесной опушке. У них были корзины с цветами. Лесная земля сейчас покрыта ими как ковром. Из корзин выглядывали лобелии, нежные розы, орхидеи и лилии, но под ними я разглядела и другое: фиолетовые головки аконита, что-то похожее на болиголов, пахучие сорняки с мясистыми листьями и аронник, который вовсе не похож на цветок.

– Куда ты все время отлучаешься из Бьюлы? В лесу гуляешь? – спросила Дебора с невинным видом, а остальные захихикали. Я поправила садовый совок в своей корзине.