Текст книги "Ведьмина кровь"

Автор книги: Селия Рис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

37.

Вокруг нас дремучий лес. Иногда он расступается просторной дорогой, а иногда превращается в непролазные дебри. Нужно все время расчищать мелкую поросль под ногами, а иногда, чтобы могли проехать телеги, приходится рубить целые деревья. Тогда Тобиас и другие мужчины работают топорами, и вокруг стоит оглушительный звон.

Мы едва продвигаемся. Под лиственным куполом жарко, ветер сюда не проникает, и нам ужасно докучают насекомые.

38.

Я потеряла счет дням.

У нас достаточно провизии, и, кроме того, в лесу полно еды, однако если бы не индейцы, мы бы погибли от жажды. Мы сами не нашли бы воду, а они знают здесь каждый родник и ручеек. Они также водят мужчин на охоту, и так у нас на обед появляются индюшатина и оленина. Помимо прочего, индейцы приносят из чащи орехи, фрукты и травы.

Мы идем, пока длится световой день. Зеленые своды леса прячут солнце, но на закате стволы окрашиваются в желтый, рыжий и красноватый, а тени становятся длинными и густыми. Так мы понимаем, что пора разбивать ночлег.

Когда свет уходит, наступает абсолютная темнота: не видно ни луны, ни звезд. И вместе с ночью приходит страх. Страх неизвестности. Страх того, что может прятаться во тьме. Он способен расшатать самую крепкую веру. Преподобный Корнуэлл молится о нашем спасении и защите от вреда:

– Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла…

Но даже его голос дрожит.

Это называется словом «глушь», но здесь совсем не тихо. Ночью раздаются скрежет и вой, крики существ, о которых в Англии забыли много веков назад. В этих лесах водятся волки, медведи и огромные дикие кошки. Мужчины по очереди несут вахту с мушкетами наготове.

Но лес – также царство Сатаны, а против него оружие бессильно. Преподобный твердит, что уберечь от зла может только молитва, но, вопреки его наставлениям, люди начали вспоминать истории о черном духе, про которого говорили в Сейлеме. И об эльфах, гоблинах и прочей английской нечисти: теперь кажется, будто они рыщут во мраке вокруг спасительного света костра.

Мы сидим плотным кольцом, повернувшись к лесу спиной, а лицом к огню. У индейцев отдельный костер поодаль. В бескрайней мгле его пламя кажется искоркой. Но они чувствуют себя в лесу как дома, а если и ощущают в темноте угрозу, то не подают вида. Они готовят себе место для ночлега из того, что под рукой: нагибают молодые деревца, делают навесы из листвы, а постель – из папоротника и сухих листьев. Наутро все выглядит так, словно людей здесь и не было.

39.

Я выросла в окружении леса и потому не боюсь его. Джонаса тоже ничто не пугает: говорит, что в России и Богемии леса такие же огромные. Ночью он ходит к индейцам, чтобы они рассказали про незнакомые местные растения – как они называются и какие у них свойства. Он проводит долгие часы за этими разговорами, а потом возвращается и записывает все в тетрадь. Заодно он нарисовал там одежду туземцев и схему укрытий, которые они сооружают на ночь из веток и листьев.

Многие считают, что все индейцы на одно лицо, и видят в них лишь дикарей. Но Джонас говорит, что они принадлежат к разным народам и разговаривают на разных наречиях. Эти двое – пеннакуки, их племя живет к северу отсюда. Юношу обучали белые люди, поэтому он так хорошо владеет английским. Он переводит беседы Джонаса с дедом, который плохо говорит по-нашему, но знает все о растениях.

Бывают дни, когда даже неутомимый Джонас падает от усталости. Мы преодолеваем все новые препятствия: реки и болота, через которые надо переправляться, холмы, на которые приходится карабкаться, и все те же густые заросли, сквозь которые мы продолжаем прорубать дорогу.

Некоторые уже еле волочат ноги, но если сильнее нагрузить телеги, то лошади и волы могут выбиться из сил, поэтому на телегах едут немногие.

Но, несмотря ни на что, мы продвигаемся вперед – метр за метром, продираясь сквозь чащобу с решимостью, которая впечатляет даже индейцев.

40.

Прошлым вечером на закате мы поднялись на возвышение – хорошее место для ночевки. Лес обступал нас со всех сторон, насколько хватало глаз, и зеленые кроны напомнили воды океана, который мы пересекли. А потом солнце, прощаясь, высветило холм вдалеке.

– Смотрите! Смотрите! – раздались голоса.

С холма поднимались тоненькие струйки дыма – первые признаки человеческого жилья за всю дорогу. Туземцы? Проводники покачали головами.

– Это огонь белых людей, – сказал молодой индеец и отвернулся. – Место называется Бьюла. Вы ее и искали.

Все стали благодарить Господа, многие прослезились. Некоторые даже упали на колени, сложив руки. Такой способ молитвы не приветствуется, но преподобный Корнуэлл не стал никого отчитывать. Он ликовал больше всех – лицо его разрумянилось, а по щекам текли слезы.

– Мы нашли нашу землю обетованную! Вот он перед нами – Город на Холме. Бьюла, Невеста Господня!

41.

Холм оказался дальше, чем мы думали. Сперва мерещилось, что он близко, рукой подать, но нас ввели в заблуждение обманчивый вечерний свет, а также надежда и радость. Между нами и Бьюлой пролегают другие холмы – еще много миль холмов и леса, которые придется преодолеть, чтобы дойти.

42.

Как только мы спустились с холма, бескрайняя чаща поглотила Бьюлу.

Я даже испугалась, что поселение нам привиделось, словно мираж, но постепенно деревья начали расступаться. Кто-то вырубал здесь лес и пытался проложить дорогу: все ямы были засыпаны. Но ей почти не пользовались, земля заросла травой и сорняками.

Деревья вокруг сухие или полузасохшие. Я удивилась: что за напасть? Джонас показал на стволы: с них были кольцами срезаны большие куски коры. Деревья от этого умирают, и тогда их проще срубить. Белые люди научились этому у индейцев. Так расчищают землю для посадок. Мы явно приближались к поселению.

Наш путь продолжался без привычных звуков: без птичьего щебета, без шуршания животных в зарослях. Стояла тишина. Лишь скрипели стволы и разносился стук дятлов. Звук был странный и какой-то зловещий, словно мы шли дорогой призраков.

Наконец мы подошли к долгожданному холму. У подножья извивалась река, а склон был усеян маленькими домиками. Из труб шел дым. Лес вокруг полностью вырубили, а землю превратили в посевные поля. Мужчины и женщины суетились по хозяйству: кто-то чинил крышу, кто-то развешивал белье, кто-то выпалывал сорняки, рыхлил землю и окучивал грядки. Мы шли много недель, невзирая на препятствия, а сейчас почему-то не решались сделать и шага, просто стояли и смотрели на них.

И тут один человек на холме поднял голову и вскрикнул. Крик подхватил другой голос, затем следующий. Кто-то побежал вверх по склону, разнося новость, и вскоре уже вся Бьюла спешила вниз. Тогда и наш караван, стоявший до сих пор неподвижно, оживился. Подхватив детей на руки, все вдруг разом побежали, в усталых ногах внезапно проснулась новая сила.

Они встретились между городом и лесом – старые друзья, соседи, родственники. Бросились друг другу на шею и вознесли хвалу Господу.

Мы с Тобиасом и Джонасом наблюдали воссоединение со стороны. Никто нас не ждал, никто не бежал к нам навстречу. Индейцы тоже стояли поодаль. Старик пробормотал что-то на своем языке. Это прозвучало как молитва, хотя могло быть и проклятьем, откуда мне знать? Затем они повернулись и ушли в лес так же тихо, как появились.

/ Бьюла /

43.

Август 1659

Нас поджидала не только радость. Марта выяснила, что одна из ее сестер умерла, а другая изменилась до неузнаваемости. Малютка Энни стала миссис Энн Фрэнсис – супругой Эзикиела Фрэнсиса, уважаемого члена совета общины. Марта рассказывала, что в Англии Эзикиел был простым рабочим, но здесь он крупный землевладелец, один из главных людей в поселении. И миссис Фрэнсис изъявила желание, чтобы сестра была при ней служанкой, а я – на побегушках.

– Я не за этим пересекла океан. И ты, Мэри, не за этим. Мы приехали быть свободными людьми, – сказала Марта.

Джонас и Тобиас предлагают нам четверым объединиться. Они будут строить дом, а мы – вести хозяйство. Собственность мы поделим поровну. Никто из нас не хочет никому прислуживать. Миссис Фрэнсис не в восторге от этой новости, но ничего не может поделать.

Марта не единственная, кто разочарован. Джон Риверс надеялся найти здесь братьев, а узнал, что они ушли. Когда он спросил куда, поселенцы пожали плечами. Когда он спросил почему, то ответили, что это место не для всех. Зато миссис Риверс встретила родню: сестру и зятя. Они здесь влиятельные люди. И Сара стала уговаривать мужа остаться, объясняя, что слишком устала от дороги, чтобы искать его братьев, да и детям нужен дом. К тому же земли здесь в достатке для каждого, кто готов ее возделывать.

Ребекка призналась мне, что отец недоволен. Мистер Риверс здравомыслящий человек, его опасения понятны: братья знали, что он приедет, так что заставило их уйти, даже не оставив записки? Но лето заканчивается, а куда они держали путь – никто не знает. В итоге он поддался на уговоры жены и Ребекки. Риверсы остаются.

Я этому рада. Ребекка – моя единственная подруга за целую жизнь, и я бы по ней ужасно скучала. Тобиас молчит, но я знаю, что он тоже рад.

44.

Сентябрь 1659

Вейны – большая семья, поэтому строят они быстро. У них практически отдельная деревня, где правит Джетро Вейн – жадный и вздорный мужчина, который уже пытался оспорить часть выделенной нам земли. У него нет никаких бумаг, поэтому он ничего не может доказать, но это не мешает ему постоянно возмущаться. Еще он держит стадо вредных свиней, которые бродят повсюду, – мне кажется, он нарочно выпускает их на волю, чтобы они вытаптывали наш надел. Тобиас обещал построить забор, но пока их вынуждена гонять я.

У нас нет родственников, и мы должны справляться сами, а дел невпроворот. На постройку остается мало времени: до холодов всего два месяца, максимум три. Нам выделили много земли, но ее предстоит еще расчистить от леса и возделать.

Работы бесконечно много, но по воскресеньям никто не работает, потому что сказано: «…шесть дней работай и делай всякие дела твои, а день седьмой – суббота Господу, Богу твоему. Не делай в оный никакого дела…»

День воскресный здесь строго соблюдается. Не зажигают огня, не готовят еду, не кормят скот. Большую часть времени люди проводят в доме собраний на вершине холма. Туда ведут все дороги в поселении, словно спицы в центр колеса, и это самое заметное здание в Бьюле: с фасадом на юг, с четырехугольной крышей и башенкой посередине. Фундамент сложен из крупных, видавших виды камней, которые возвышают дом над землей. К дверям ведет каменная лестница. Стены – из грубых некрашеных досок, и с одной из них неровным рядом свисают волчьи головы. Доски испачканы кровью и ржавчиной. Это напоминание людям об опасностях, таящихся в лесу, и предостережение волкам: здесь появился новый хозяин.

Не знаю почему, но волки вызвали у меня восхищение. Раньше я никогда их не видела – ни живых, ни мертвых. Эти – мертвее некуда. Одни головы совсем разложились, на черепах висят клочья гнили, а другие относительно свежие, и на мордах застыла ярость. Шерсть пересохла, а смерть подернула глаза мутно-синим, но окровавленные клыки все еще скалятся, сопротивляясь судьбе.

– Этого я сам пристрелил.

Я вздрогнула. Рядом со мной стоял старик и тыкал узловатым пальцем в одну из голов.

– Я сам, Том Картер! А вон та тварюга мне в капкан попалась…

Я уже видела этого чудака и знаю, что он живет у самой опушки леса. Когда я впервые набрела на его шалаш, сляпанный из грязи и соломы, то приняла его за стог сена. У Тома нет зубов, и от него разит дешевой выпивкой.

– Ты тут недавно, да?

Я кивнула.

– Это, часом, не ты по лесу шляешься?

Я снова кивнула. Несколько раз я ходила в лес, чтобы получше узнать окрестности.

– Остерегайся их, деточка, – он кивнул в сторону волчьих голов. – Они не больше собаки, но в каждом столько ярости, что растерзает мигом – пикнуть не успеешь.

Дверь дома собраний завешана объявлениями – некоторые новые, другие пожелтели и текст на них не различить. Здесь в основном сообщения о свадьбах, а также разнообразные приказы и запреты:

«Сим строжайше воспрещается…»

Бьюла живет по строгим законам в соответствии с Господними заповедями. Любого, кто пойдет против правил, могут заковать в колодки, высечь или вовсе выгнать из поселения.

На воскресную службу приходят все как один. За пропуск строго наказывают. Проповеди длятся часами. Теперь преподобный Корнуэлл у нас в роли Авраама, а преподобный Джонсон – в роли Моисея, они часто вещают по очереди.

Мы сидим на деревянных скамьях – на одной половине дети и женщины, на другой мужчины. Спину нужно непременно держать прямо. Если кто начнет сутулиться или клевать носом, получит толчок от блюстителя, а то и хорошую затрещину.

Преподобного Джонсона действительно держат за пророка. Паства буквально поклоняется ему: люди жадно впитывают его слова, считая их посланиями Господа, и, следовательно, беспрекословно верят во все сказанное. Многие записывают его проповеди, чтобы затем перечитывать. Я сижу, склонив голову, и тоже пишу. На кафедре нарисован огромный глаз, чтобы мы помнили: Бог без устали наблюдает за нами. Под Его взором я веду свой дневник.

Как и положено пророку, у преподобного Джонсона длинные волосы, ниспадающие на плечи, и густая борода торчком. При этом он коренастый, широкогрудый и довольно упитанный. Честно говоря, на кузнеца он смахивает больше, чем на проповедника. Рука, которой он лупит по кафедре, размером с хороший окорок и густо покрыта волосами.

Он мне не нравится. У него неприятные глаза: слишком темные, похожие на дыры. Пустые и бездушные, как дула мушкета. Я стараюсь не встречаться с ним взглядом. Не хочу, чтобы он вообще меня замечал.

Я сижу рядом с Мартой. Нас как новых членов общины посадили в задних рядах правой половины, прямо у тяжелых двойных дверей. Зимой здесь будут сквозняки, но все равно я довольна. Сидеть ближе мне бы не хотелось.

Первый ряд занимают супруга преподобного Джонсона и его дети. Миссис Джонсон настолько же худа, насколько ее муж упитан. Лицо у нее сероватое, губы поджаты, и она все время держится за поясницу. Марта прошептала, что она, похоже, ждет ребенка, и плохо дело, если так. Рядом сидит около десятка ее детей – старшей девочке лет четырнадцать, а младший едва научился ходить.

– У нее и так хлопот полон рот… да еще двух бедолажек похоронить успела.

Шепот Марты едва различим, но один из блюстителей поворачивается к нам и хмурится. Сестра Марты, миссис Фрэнсис, сидит во втором ряду с женами других членов совета общины. Она очень гордится этой привилегией и, когда мы заходим в зал, снисходительно хмыкает в нашу сторону вместо приветствия.

Сара и Ребекка Риверс вместе с детьми сидят перед нами. Джон – на другой половине, но ближе к кафедре. Хоть он и новый человек в общине, но пользуется большим уважением.

Преподобный Корнуэлл спускается с кафедры, уступая место преподобному Джонсону, и тот начинает очередную проповедь:

– Помните сей день, в который вышли вы из Египта… Мы – богоизбранны, как народ Израилев! Разве не страдали мы в землях необжитых? Разве не рука Господня указала нам путь? Разве не видели мы луч, как перст указующий, приведший нас на это место? Мы нашли гладкий холм для нашего поселения. Мы пришли голодными – и были накормлены. Стоило взрыхлить землю – и она заплодоносила. Мы пережили зиму – и ни в чем не нуждались. Мы нашли здесь добротные пастбища и чистую воду в достатке, чтобы и люди, и скот благоденствовали. Все это не что иное, как свидетельства Божьего Провидения, Его заботы о нас как о своих чадах. Мы назвали поселение Бьюла, что значит – Невеста Господня. Здесь мы будем готовиться к Его пришествию, и истинно говорю вам, ждать осталось недолго! Ибо Сатана уже ступил на эту землю. Он правит всюду, и слуги его окружают нас теперь даже здесь! – Преподобный поворачивает лохматую голову и хмурит брови, обратив взгляд на новых поселенцев: – Добро пожаловать, братья и сестры наши, и благодарствуйте, ибо Господь привел вас в целости и сохранности. Однако если вы надеялись оставить Дьявола позади, в старых землях, – вы обманывались! Не теряйте бдительность, если радеете о спасении. Разве не знали вы, что зло коварно и многосильно? Разве не известно вам, что индейцы в сговоре с Дьяволом и молятся ему в своем лесу? Зло поджидает нас всюду, ждет в засаде за всяким кустом, в каждом дупле. Оно уже здесь, среди нас, юркое, как змея, хитрое, незримое глазу, рыщет по щелям, подобно мерзкой твари…

В конце концов нас выпускают, и мы расходимся по домам. Работать сегодня возбраняется, и мужчины маются. Тобиасу не терпится взяться за пилу, как и мистеру Риверсу. Джонас предпочел бы трудиться в своем огороде, но это тоже запрещено, так что все просто стоят, засунув руки в карманы, и рассматривают наполовину готовый каркас и наполовину вскопанный надел земли.

Наши дома будут стоять рядом. Нам дали участки на окраине, рядом с лесом. Ближайший сосед – старик Том Картер. Но наши жилища будут получше, чем у него: из дерева, чтобы простояли многие годы.

Вся тяжелая работа легла на плечи Тобиаса и мистера Риверса – они рубят, таскают и пилят бревна. Джозефу, старшему сыну Риверсов, уже тринадцать, и он работает наравне с отцом. Время от времени им помогают другие. Все дома должны быть готовы до зимы. Джонас знает все о строительстве: он рассказал, что нужно строить из цельных брусьев, подогнанных друг к другу, и перекладывать их мхом, чтобы не было щелей, как делают в Богемии. В таких домах никакая стужа не страшна.

Лето уступает место осени, и мы уже вовсю готовимся к холодам. Важно скорее закончить работы, иначе мы замерзнем насмерть, и наши животные вместе с нами. Мистер Риверс решил построить хлев поближе к дому. Если животных оставить на пастбище или в лесу, они наверняка погибнут. К тому же так будет удобнее ходить в хлев, когда выпадет снег.

Помимо кур, которые пышут здоровьем и несутся, мы обзавелись еще коровой и свиньями. Тобиас обменял кое-какие ненужные инструменты на деньги, а Джонас начал зарабатывать своим мастерством. Поскольку в поселке нет врача, люди стали ходить к нему и щедро платят за помощь.

45.

Все трудятся не покладая рук, а работы не убывает, но дом Риверсов уже построен. Мы живем в нем все вместе – пока не закончили свой.

Я хожу в лес, собираю мох для строительства и травы для Джонаса. Они с Мартой наконец разбивают аптекарский огород. Тобиас сейчас обносит его забором от свиней, а Джонас делает грядки для семян и саженцев, привезенных из Англии. Шалфей, чабрец и розмарин сажают в горшочки, чтобы их на зиму забрать в дом. Девичья трава, черноголовка, щавель, пижма, пионы и маки взойдут только к весне. Джонас прекрасно разбирается в растениях, но часто расспрашивает Марту и записывает ее слова, когда слышит что-то новое.

– Да что я знаю, я же простая женщина! – отмахивается Марта.

– Вы знаете очень много, – возражает Джонас. – Побольше, чем иные ученые-натуралисты.

Марта краснеет и снова машет руками, но я вижу, что ей приятно. Она помогает Джонасу с удовольствием, и ей действительно есть что рассказать: знания о травах она получила от своей матери, а та – от своей, но раньше их передавали устно, а Джонас все записывает. Он собирается издать книгу и назвать ее «Полный и исчерпывающий перечень растений и трав Старого и Нового Света авторства Джонаса Морси». Всю жизнь, куда бы он ни приезжал, он зарисовывал и описывал различные растения и их свойства. И здесь он продолжает свою работу. Но пока это беспорядочное собрание заметок.

Когда он отправляется в лес, я иду с ним. Мы бредем наугад и собираем местные травы. Многие нам уже знакомы или похожи на те, что росли дома. О других Джонасу рассказали индейцы за время нашего путешествия в Бьюлу, а что-то он знает от мистера Традесканта, ученого-натуралиста, который привозил в Англию растения из Вирджинии. О некоторых мы не знаем ровным счетом ничего – ни как их использовать, ни как они называются. Такие Джонаса интересуют больше всего. Он хочет первым описать их свойства в своей книге.

– Это одна из причин, по которым я отправился сюда, Мэри. Понимаешь? Это дело всей моей жизни.

46.

Иногда я выбираюсь в лес одна. Тем более что Джонас часто занят на стройке.

Чувствуется, что скоро осень. Днем все еще жарко, но к ночи спускается прохлада. В лесу много ягод, орехов и грибов, и я собираю все, что можно добавить к нашим запасам.

Тут мне надо кое в чем признаться. У меня появился ужасный секрет. Если кто-нибудь узнает, меня накажут.

Я надеваю мужское платье, когда хожу в лес без компании.

Дело в том, что тропинки здесь узкие. Колючки и кустарники цепляются за юбку, а ветки срывают с головы чепец и портят одежду, так что я стащила пару штанов Джозефа, которые лежали у Сары в ожидании починки, а заодно выкрала шляпу у Тобиаса и кожаный жилет у его отца. Я храню все это в промасленной ткани, чтобы не промокло, и прячу в дупле.

47.

Сегодня было так тепло и ясно, что я забрела дальше, чем когда-либо раньше. Когда спохватилась, было за полдень. В лесу стояла духота, ни ветерка, мне стало тяжело нести котомку и захотелось отдохнуть. Я как раз вышла к большому пруду, от которого веяло прохладой, и спустилась к большому гладкому камню, который выступал у берега, а там наклонилась зачерпнуть воды. Она оказалась холодной, но не ледяной, и очень мягкой. Под одеждой я вся взмокла. Мне, конечно, не привыкать: мы каждый день ходим мокрыми от пота, ведь днем жарко, а мы работаем не покладая рук. Но сколько раз я мечтала окунуться в воду всем телом! Только в поселении всюду люди, и помыть что-нибудь, кроме рук и лица, почти невозможно.

Я огляделась. За целое утро мне не встретилось ни души, а Бьюла осталась далеко, так что я быстро сняла одежду и вошла в пруд. Вода приятно ласкала тело, словно темно-зеленый шелк. Я оттерла себя, насколько смогла, а затем сполоснула и выжала волосы. Потом доплыла до середины пруда, легла на спину и стала смотреть на небо. Я лежала так, пока по коже не побежали мурашки, тогда я выбралась на камень, чтобы согреться на солнце.

Должно быть, я задремала, потому что, когда открыла глаза, солнце уже спряталось за кроны деревьев. Я вспомнила, где нахожусь, и схватила лежавшую рядом одежду. Из нее что-то выпало. Небольшой пучок какой-то незнакомой травы, на ощупь немного мыльной. Когда я раздевалась, здесь ничего подобного не было. Откуда же она взялась? Я сжала находку в руке и осмотрелась.

Вокруг – никого: тихо и безветренно, а пруд был гладкий как зеркало. Внезапно раздался птичий крик.

Сойка! Здешние сойки – ярко-синие и кричат не так пронзительно, как наши, в Англии. Я попыталась разглядеть синее пятно в листве, но ничего не увидела. Тогда птица закричала вновь, уже из другого места. Эхо подхватило крик, и в лесной тишине он напомнил человеческий смех.

Я убрала пучок травы в котомку.

По коже у меня забегали мурашки – и всю дорогу домой мне казалось, что кто-то за мной наблюдает. Я никого не заметила, но на всякий случай заторопилась к дереву с тайником, опасаясь, что меня увидит кто-то из поселенцев. Но когда люди заходят в лес, чтобы охотиться, рубить деревья или собирать хворост, от них всегда много шума, который слышно издалека. А тут – тишина. Неужели призраки существуют?

Джонас с большим интересом рассматривал траву сквозь лупу, крутил ее и вертел и наконец заявил, что это какая-то разновидность мыльного корня и что она очень полезна, когда нет настоящего мыла.

– Где ты это нашла?

– Возле пруда, – призналась я.

– Хм-м. Прекрасно.

Джонас не заметил, что я залилась краской. Он высвободил из пучка стебелек и начал его аккуратно зарисовывать для своей книжки, бормоча, что я должна показать ему тот пруд. Я кивнула, хотя не представляю, где эта трава растет на самом деле.

48.

Когда я в следующий раз очутилась в лесу, то снова почувствовала, что на меня смотрят. Я огляделась, однако опять не заметила ничего необычного. Тогда я продолжила путь, оставаясь настороже, но по-прежнему никого не замечала.

Он появился так внезапно, что я приняла его за призрака и отшатнулась. Молодой индеец – тот самый, что провожал нас до Бьюлы. В одной руке у него был короткий лук, а через плечо висел колчан со стрелами. Другую руку он поднял, обернув ко мне ладонью в знак добрых намерений – вероятно, решив, что я брошусь наутек, как сделала бы Дебора, Лея или любая другая девушка из поселка. Они ходят только по опушке и смотрят на лес с опаской. Но я не трусиха и быстро собралась с духом.

– Я не боюсь тебя. Что тебе нужно?

Он пожал плечами и опустил взгляд. У него оказались длинные густые ресницы, а на щеках были нарисованы черные полосы. Когда он снова на меня посмотрел, взгляд у него был лукавый.

– Часто тебя здесь вижу. Сперва думал, что ты мальчишка, но потом…

Если это он оставил мыльный корень у пруда, значит, он видел, как я моюсь.

Эта мысль напугала меня сильнее, чем могли бы напугать нож, лук или его грозная раскраска. Он звонко рассмеялся, и откуда-то из леса на смех откликнулась сойка, сперва одна, затем другая. Он засмеялся еще громче, когда увидел по моему лицу, что я узнала этот звук. Я повернулась, чтобы убежать, но индеец схватил меня за руку.

– Останься. Наши женщины часто ходят нагишом. В этом ничего такого нет.

– Для меня – есть. – Я вырвала руку и помчалась прочь со всех ног.

– Постой! – закричал он вслед. – Подожди! Вы с этим стариком, с Джонасом…

Больше я ничего не расслышала и бежала, не оборачиваясь, пока не очутилась возле своего тайника.

49.

С Джонасом приключилось несчастье. Он помогал Тобиасу и мистеру Риверсу на стройке, и когда они поднимали бревно, оно выскользнуло и упало ему на ногу. Теперь лодыжка нехорошо вывернута, и Марта считает, что там может быть перелом, но наверняка не поймешь, поскольку все распухло. Она дает ему маковый настой, чтобы снять боль, и говорит, что для лечебного компресса нужны зверобой, бриония, окопник, укроп и скабиоза. Но ничего из этого здесь не растет. Не знаю, как быть.

50.

Марта сделала все, что могла, но лодыжка Джонаса стала чернеть, и у него не спадает жар. Врача в поселении как не было, так и нет. Во всей Новой Англии докторов не больше десятка, и вряд ли удастся кого-нибудь из них быстро найти и уговорить приехать в Бьюлу. К тому же, несмотря на положение Джонаса, многие вообще считают, что врач не нужен. Преподобный Джонсон говорит, что все в руках Господа.

Тобиас собирается ехать за помощью. У нас нет лошади, и мистер Риверс обещал одолжить свою. Только сейчас уже далеко за полдень, он советует ехать завтра с утра. Ясно одно: если Джонасу не помочь, он останется без ноги, а то и умрет. Марта кусает губы. Ей кажется, что уже слишком поздно. Я вижу это по ее глазам.

Не могу больше сидеть без дела.

Возьму котомку и пойду в лес. Это уже не погоня за научными открытиями, а вопрос жизни и смерти.

51.

Заблудиться я не боюсь, даже на незнакомых тропах. Мое детство прошло среди детей лесорубов и угольщиков. Я умею помечать путь.

Индейца я разглядела не сразу, но почувствовала его, как только он появился. Все те же мурашки. На этот раз я первая положила конец игре в кошки-мышки и окликнула его.

– Ты меня искала? – спросил он.

– Нам нужна помощь. – И я рассказала о нашей беде.

Он внимательно выслушал меня.

– Дедушка помнит Джонаса. Говорит, это хороший человек. Не то что другие. Настоящий целитель. Мой дедушка сам – паувау, – индеец задумался, подбирая слова. – Это значит, что он лечит не только тело, но и дух.

– Вроде священника?

– Нет. Не как ваш Джон-Сон, – он произнес имя по слогам. – Знаешь, дедушка сразу понял, чем Джонас занимается в лесу, и велел ему помогать. Это я оставил тебе мыльный корень. Хотел признаться, но ты убежала.

– Ты нам поможешь?

– Поговорю с дедушкой. Он скажет, как поступить.

– Можно с тобой?

– Нет. Но я вернусь и позову тебя.

– Когда?

– Скоро.

У меня были и другие вопросы, но он исчез раньше, чем я успела опомниться.

52.

Бедному Джонасу не лучше. Жар усиливается, нога чернее прежнего. Его перенесли в дом, который он строил с Тобиасом. Там пока одни стены, зато тихо и не слышно гвалта детишек Риверсов. Марта ухаживает за ним, а он только ворочается и стонет. Весь вечер его лихорадило, а ночью начался бред.

Я собиралась помогать Марте до утра, но меня все-таки сморило. Когда я проснулась, уже рассвело и на улице разливалось пение птиц.

– Да что ж она так раскричалась! – Марта потерла виски. Только тут я поняла, что из общего хора голосов выделяется крик сойки. Настойчивый, он повторялся снова и снова.

Я вскочила и распахнула дверь. На пороге стояла большая корзина с травами. Мясистые стебли и крупные листья блестели от росы – такие свежие, что даже не подвяли. Рядом – корзинка поменьше, накрытая тканью. В ней были маленький сосуд из тыквы, глиняный горшочек и берестяной сверток. Я огляделась. Сойка кричала где-то близко, очень близко. Я отправилась в лес.

Он ждал среди деревьев. И сразу начал рассказывать, как лечить Джонаса. Листья из большой корзины надо было отварить, а остывшей массой обложить ногу и обвязать. Порошки в берестяном свертке – смешать с водой и пить, чтобы снять жар. Жидкость в глиняном горшочке – пить для очистки крови от ядов. Наконец, содержимым тыквы надо было растирать ногу, пока не спадет опухоль – и только тогда можно ставить на место кость.

Я не знала, как его благодарить.

– Благодарить рано. Посмотрим, что будет дальше. Встретимся завтра.

– Постой! Как тебя зовут?

– Ты разве не догадалась? Я – Сойка!

Он рассмеялся, и птицы всего леса отозвались на его смех.

Когда я вернулась в дом, Марта уже занесла корзины внутрь. Она сразу поняла, что делать с листьями, и уже кипятила их в чайнике. Они источали чистый и свежий запах, вытесняя зловоние болезни, исцеляя самый воздух в комнате.

Я призналась, откуда взялись лекарства. Марта недовольна, что я хожу так далеко в лес, общаюсь с туземцами и принимаю от них языческие снадобья. Но понимает, что выбора у нас нет. Посмотрим, что будет дальше.

…Тобиасу не пришлось ехать за доктором. Лекарства сняли опухоль, а порошки – жар. Нога выглядит гораздо лучше, чернота сошла.

– Настоящее чудо, вот что это такое, – сказала Марта, разбинтовывая ногу Джонаса. – Что ж, видать, все мы одного Господа дети. Может, индейцы и язычники, но кое в чем они получше иных христиан. – Она повернулась ко мне. – Только это не значит, что я тебя простила! Твои прогулки могут привлечь внимание. А уж если бы тебя кто увидел… да еще в его компании…

– Я следила, чтобы этого не случилось.