Текст книги "Ведьмина кровь"

Автор книги: Селия Рис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Мы не знаем, что происходит на верхней палубе и в каком состоянии корабль. Мы прислушиваемся, но люки задраены, а ветер превращает возгласы в бессмысленные крики, подобные птичьим. Палуба наполнена стоном дерева и грохотом воды.

На пике бури внезапно все заглохло. Даже дети замолчали и младенцы прекратили плакать. Пугающую тишину не нарушало ничто, кроме шепота молитв и стонов тех, кого рвало. Все сжались в ожидании рокового удара стихии, который положит всему конец.

И тут молчание, словно ткань, разорвал женский крик. Затем еще один, и еще. Его ни с чем не спутаешь: так кричит роженица.

К нам с Мартой, спотыкаясь, пробиралась Ребекка Риверс. Нам так и не довелось познакомиться поближе: она нелюдима и почти все время занята. Ее мать вынашивает ребенка и к тому же ее сразила морская болезнь, так что вся забота о семье пала на плечи старшей дочери.

– У матушки роды раньше срока, – сказала Ребекка, обращаясь к Марте, и ее тоненькие руки дрожали, а в карих глазах был страх. – Вы ей очень нужны. Отец просит прийти поскорее.

– Конечно, приду, дорогая. Только возьму что нужно, – ответила Марта, собирая вещи.

Девушка окинула взглядом царившую вокруг неразбериху. У нее было интересное лицо, немного мальчишеское, и черты казались то прекрасными, то отталкивающими.

– Не бойся, – сказала ей Марта. – С твоей матушкой все будет хорошо.

– Хотелось бы верить, – улыбнулась Ребекка и тут же похорошела.

– Так, нам понадобится вода и чистые тряпки. Иди, спроси людей, кто чем может пожертвовать. – Затем Марта повернулась ко мне: – Помоги ей.

Я пошла за Ребеккой и стала просить друзей и соседей поделиться бельем. Пресная вода здесь на вес золота, поэтому одежду не стирают, а носят неделями, но у большинства припасено что-нибудь, чтобы надеть на новой земле. Эти люди во многом ограниченные, но умеют быть и великодушными, и щедрыми. Ради важного дела они спокойно расставались с чистыми сорочками, рубашками и подъюбниками. Вскоре мы набрали тряпья даже больше, чем нужно.

– Спасибо за помощь, – сказала Ребекка, глядя на меня из-за кучи одежды, которую прижимала к груди.

– Мэри, ты мне еще нужна! – крикнула Марта. – Руки уже не те, не слушаются от холода… – Я перевела взгляд на ее покрасневшие кисти с отекшими пальцами и суставами. – Помоги мне принять роды, Мэри.

Ребекка нахмурила широкие брови.

– А ты умеешь?

– Ну… бабушка объясняла…

Что-то в этой долговязой серьезной девушке заставляло меня заикаться и краснеть. Она смотрела в глаза прямо и с вызывом и, хотя я говорила чистую правду, мне было не по себе.

– Она умеет, Ребекка. Можешь ей доверять.

– Надеюсь.

Я тоже наделась. Ее взгляд стал холодным как лед.

– Мы будем стараться изо всех сил, – сказала Марта, – но важно помнить, что все в руках Господа.

– И примем Его волю, – раздался мужской голос за моей спиной. – Какой бы она ни была. Не так ли, Ребекка?

– Да, отец, – отозвалась Ребекка, но взгляд ее оставался упрямым, хотя она склонила голову в знак согласия. – Я принесу воды.

– Я понимаю, что роды преждевременные, миссис Эвердейл, – Джон Риверс посмотрел на Марту. – Но прошу, сделайте все, что сможете. – Он повертел в руках свою шляпу. – Могу ли я чем-то помочь?

Марта огляделась. Буря еще не утихла, и люки по-прежнему были задраены, поэтому в помещении стояла кромешная тьма, как ночью.

– Не помешает побольше света, чтобы видеть, что мы делаем.

– Я принесу свечи.

Свечей было недостаточно, но масляные лампы нам бы не дали, поскольку это слишком опасно на задраенной палубе. К тому же из-за бури нельзя было подогреть воду. Море – не единственная стихия, которую боятся на борту.

Мистер Риверс ушел, довольный, что может хоть как-то поучаствовать.

Мы находились примерно в середине палубы. Со всех сторон были люди. Марта перевела взгляд на роженицу, лежавшую на матрасе. Миссис Риверс казалась невероятно худой, не считая огромного живота. Лицо ее посерело, и выглядела она изможденной, хотя роды только начались.

Удивительно ловко преодолевая качку, к нам подошел Тобиас. Он принес несколько покрывал, пригоршню гвоздей и молоток.

– Отец сказал сделать так, чтобы вам не мешали, – объяснил он.

– Тогда поторопись, – Марта опустилась на колени перед миссис Риверс, которая заметалась, тяжело дыша от схваток.

– Мэри, подержи, – Тобиас передал мне покрывало.

Я подняла его как можно выше, но не дотягивалась до балок.

– Давай я. – За моей спиной оказалась Ребекка. Они с Тобиасом были примерно одного роста, и она забрала из моих рук покрывало, а Тобиас принялся его приколачивать к балкам.

– Спасибо, сэр…

– Тобиас Морси. Рад помочь. Нужно что-нибудь еще?

– Добудь воды, – отозвалась Марта, высунувшись из самодельной палатки. – Только поторопись! – Затем она обратилась ко мне: – Мэри, иди сюда.

Ребекка все время стояла рядом с матерью: протирала ей лицо, держала за руку и шептала что-то ободряющее. Роды шли тяжело, это была мучительная борьба в тесном полумраке самодельной палатки. Шторм снова свирепствовал, но мы не слышали и не чувствовали его, балансируя на уходящем из-под ног полу, стараясь помочь ребенку родиться, а матери выжить. Миссис Риверс была очень слаба, поскольку из-за тошноты почти не ела за прошедшие недели. Младенец мог оказаться здоровым – в утробе не голодают, – но он лежал в неудачной позе.

– Я вижу его! Вижу! Осторожно. Осторожно… Вот так, вот так, молодец, продолжай…

Марта выкрикивала мне, что делать, и в то же время старалась успокоить мать. Вместе мы извлекли маленькое тельце наружу. Она перерезала пуповину и шлепнула младенца по мягкому месту.

Тишина.

– Возьми ребенка, – прошептала она мне. – Я займусь Сарой, не то она истечет кровью.

Ее руки были скользкими по самый локоть. Она передала мне младенца, блестящего от влаги и слизи. Мальчик был крупный и без видимых изъянов, но он не шевелился и не кричал, а тяжело обмяк в моих руках без признаков жизни. Ко лбу прилипли темные волосики. Веки сомкнуты, кожа с прожилками, бледно-фиолетовая и тонкая, как пергамент. Он был весь измазан кровью матери, но я разглядела, что губы у него синие.

Отец посмотрел на тельце и отвернулся. Я подняла взгляд от мальчика и увидела глаза его сестры. Они прожигали меня насквозь. Ребекка стиснула безвольную кисть матери. Еще немного – и она потеряет и мать, и брата. Я ожидала, что увижу отчаянье, боль, страх, но увидела только ярость.

Тогда я представила, что бы сделала бабушка на моем месте. Я открыла и вычистила рот младенца, затем всосала содержимое носа и сплюнула. Потом осторожно вдохнула в него немного воздуха. Ребенок по-прежнему не шевелился, но мне показалось, что кожа его порозовела. Я повернулась туда, где оставили деревянное ведерко, и окунула младенца в воду целиком. Ребекка вскрикнула и тут же подскочила ко мне: видимо, решила, что я пытаюсь утопить ее брата.

Шок от погружения сделал свою работу. Мальчик всхлипнул. Звук был едва различимый, словно писк котенка, но малыш был жив. Я взяла грубую льняную рубашку и стала растирать его, а затем вручила сестре.

– Его нужно во что-то завернуть.

Она закутала его и крепко прижала к себе. Затем снова перевела взгляд на меня. Ее палец коснулся моей щеки.

– Ты плачешь.

Я огляделась. Все в гробовой тишине уставились на меня. Матросы не кричали, ветер прекратился. Буря закончилась.

21.

Младенца назвали Ной. Спустя два дня после его рождения на борт прилетели две птички: одна похожая на голубя, а другая вроде дрозда, но покрупнее. Обе – не морские. «Это знак, ниспосланный самим Господом», – сказал преподобный Корнуэлл. И Джон Риверс решил дать младенцу имя в честь этого события.

С северо-востока дует свежий ветер. Капитан велел поднять все паруса, и корабль движется ровно и быстро. Мы ждем, что со дня на день увидим землю.

22.

Ной здоров, но миссис Риверс все еще слаба. Мальчика отдали кормилице – женщине, у которой есть и собственный младенец. Марта делает травяные сборы, которые я передаю Ребекке, чтобы она заваривала их для матери.

23.

Май – июнь 1659

Вчера раздался крик: «Земля! Вижу землю!» – и все так рванули на левый борт, что корабль чуть не перевернулся. Светловолосый паренек, показавшийся мне на солнце рыжим, проворно спустился с мачты, где дежурил. Он спрыгнул с каната и подскочил к капитану, который держал наготове серебряный шиллинг. Парень взял монету, подбросил ее вверх, и она заблестела на солнце. Затем он сунул награду в карман и улыбнулся, и зубы сверкнули ослепительно-белым на его смуглом лице.

Я прибилась к остальным, чтобы разглядеть землю. На горизонте маячила темная полоса, которая напоминала облако, но корабль подходил к ней все ближе, и вот уже завиднелись холмы и скалы над пеной прибрежных волн.

Мы очутились гораздо севернее, чем рассчитывали, но вид суши – все равно радость после стольких дней в открытом океане. Элаяс Корнуэлл вышел вперед, видимо, чтобы вознести хвалу небу, но в этот момент с кватердека раздался голос капитана:

– Прошу освободить палубы. Моим людям надо работать. Мы еще не доплыли, а это земли самого Дьявола.

Преподобный открыл рот, чтобы возразить, а его бледное лицо залилось краской от возмущения, но капитан уже отвернулся и выкрикивал команды матросам – измерить глубину, спустить лодку на воду. Так что Корнуэллу ничего не оставалось, кроме как увести паству на нижнюю палубу и возглавить службу там.

Решив, что мое отсутствие не заметят, я осталась смотреть на берег. Миля за милей, насколько хватало глаз, тянулась неровная линия острых камней. Я думала, что земля будет выглядеть гостеприимно, но не тут-то было. Она выглядела до мурашек пустой и унылой. Я поежилась.

– Мрачное зрелище, да? А ведь после стольких-то дней в море – ждешь, ждешь…

Рядом стоял парень, который первым заметил землю и заработал шиллинг.

– Да уж. Выглядит враждебно.

– Хорошо, что тут не надо высаживаться. Коварный берег: здешние камни расколят днище на куски, если подойти близко. Это дикий край, и живут в нем дикари. – Он сощурился и вновь повернулся ко мне: – Ты та девчонка, что спасла младенца? Говорят, он был мертвый, а ты вдохнула в него жизнь.

– Ничего подобного! – выпалила я, торопясь опровергнуть любой намек на волшебство. – Я просто прочистила ему рот и нос, чтобы он смог дышать.

– Мне-то что. Это люди поговаривают, – он пожал плечами и сменил тему: – Ты не шибко общительная, я смотрю.

Он кивнул в сторону нижней палубы, откуда доносился гул благодарственной молитвы.

– Мне больше нравится на палубе.

– Понимаю. – Он улыбнулся, обнажив белоснежные зубы. – Внизу воняет, да? Еще бы, здесь лучше. Ты тут все время торчишь.

– Я тебя тоже видела. Ты охраняешь курятник Марты.

Марта взяла с собой своих кур и петуха, рассудив, что женщина с курами точно не пропадет на новой земле, но не подумала, что матросы могут на них позариться. Большую часть птиц удалось уберечь благодаря этому мальчишке, но их держат на палубе, и в последнюю бурю им пришлось несладко. Они молчат и жмутся друг к другу мокрыми боками, глаза затянуло пленкой, а перья покрыты солью. Даже петух приуныл и не издает ни звука. По ним видно, как плохо сухопутным тварям без земли.

– Да уж, присматриваю, – засмеялся парень. – Иначе их бы давно кто-нибудь сожрал.

– О, гнев Марты был бы ужасен! – улыбнулась я. – Кстати, мы с ней путешествуем вместе. Меня зовут Мэри Ньюбери.

– Джек Гилл, – представился он. – К вашим услугам.

Он протянул мне руку, которая оказалась на ощупь шершавой и твердой. Я повернула ее ладонью вниз и увидела, что кожа на тыльной стороне кисти потрескалась. Соленая вода разъела ранки и не давала им зажить.

– Хочешь, я принесу тебе мазь? – предложила я.

– Здесь у всех такое, это не страшно. – Джек забрал руку и посмотрел на глубокую трещинку в складке кожи между указательным и большим пальцами. Затем вновь кивнул в сторону нижней палубы: – Марта тебе не родственница, да?

Я покачала головой.

– И другой родни нет?

Я вновь покачала головой и удивленно взглянула на него.

– Так и думал. – Он потянулся и схватился за канаты над головой. – Держишься особняком, людей сторонишься.

– Они добрые и приняли меня как свою, просто…

– Ты сирота.

Я кивнула. Ведь мать, потерянная сразу же после обретения, не считается.

– Вот и я тоже, – Джек откинулся на канатах. – Родители поплыли в Вирджинию: отцу сказали, что там можно разбогатеть, выращивая табак. Но он подхватил лихорадку и помер, ну и мать вслед за ним. С тех пор я сам по себе.

– Не думал вернуться домой?

– Куда, в Англию? – Он покачал головой. – Кому я там нужен, лишний рот. У меня нет дома, как и у тебя. Но я устроился на корабль, так что теперь вот он, мой дом.

Джек подался вперед и навис над бурлящей водой, держась за снасти.

– Море, – улыбнулся он. – Море – моя жизнь. Я разные берега видел. Мы ходим в Англию, во Францию, на Винные острова и в Испанию. Возим табак, барбадосский сахар и ром, вымениваем меха и соленую треску… Торговля идет хорошо, рано или поздно я выбьюсь в люди.

Я посмотрела на него, и он улыбнулся, словно прочитал мои мысли.

– А чего? Я уже сейчас неплохо получаю, разнося посылки и письма. Накоплю сколько надо, и у меня будет своя доля груза – дерево, меха, ром или табак. В Лондоне это все продадим, а на выручку наберем одежды, железа, инструментов, посуды, другого добра. Все это тоже продадим – а потом снова что-то купим. Так все и вертится, – он рукой нарисовал в воздухе круг, и глаза его заблестели. – А когда я наконец накоплю сколько действительно надо…

Его перебил хор, внезапно грянувший у нас из-под ног. Пели псалом без аккомпанемента: пение был нестройным и громким.

– Вот это благочестие! – засмеялся Джек. Из всех голосов выделялся узнаваемый баритон Элаяса Корнуэлла. – Капитан ненавидит священников еще больше, чем ведьм, – продолжил Джек и, оглядевшись, вполголоса добавил: – У нас, кстати, есть одна на борту.

– Откуда ты знаешь?

– Странные вещи творятся.

– Вроде давешней бури? Так в море часто бывают бури.

– Да не буря. Другие вещи. Например, сразу после шторма мачта загорелась. Прямо вся пылала, как огромная свеча! Только от этого пламени не было жара, хоть руками трогай. Это огонь святого Эльма, редкое диво. По-другому он называется ведьминым огнем, и говорят, что он и есть дух ведьмы. Кроме того, на борту время от времени видят то ли зайца, то ли кролика…

– Кролика?! – засмеялась я. – И где же он прячется?

– Не смейся! Это очень серьезно! Кролик на борту – плохая примета!

– Не верю я в кролика на борту! Небось это корабельный кот.

Я видела его – огромного, полосатого, нос со шрамом и драные уши. Так и поедал глазами курятник Марты.

– Ну, может, – сдался Джек. – Но поговаривают, что это ведьма-оборотень. Тут есть моряки родом из Корнуолла^[5], уж они чуют нечисть быстрее, чем ведьмоколы. А еще они говорят, что кто-то наблюдал за нами от Плимута до Лендс-Энда, а потом когда мы проплывали Силли.

Выходит, не я одна чувствовала, что с берега приглядывают за «Аннабеллой».

– Что-то я на нижней палубе такого не слышала.

Я старалась говорить непринужденно, хотя ненавижу притворяться. Но нельзя допустить, чтобы меня подозревали в колдовстве. Не ожидала, что придется этого бояться даже так далеко от дома.

– У моряков свои приметы. Для нас дурной знак, например, когда на борту священник или когда женщина свистит. На корабле разные бывают беды, не только ветер и непогода. Все это знают, но капитан наказывает за суеверия. За такой разговор могут даже высечь. Впрочем, сейчас-то все в порядке… – Он ухватился за деревянную балку над головой и посмотрел на безоблачное небо. Ветер бодро дул в паруса, и корабль уверенно двигался вперед. – О суевериях вспоминают, только когда что-нибудь не так.

Марта говорила, что во время бури на нижней палубе ходили слухи, будто на борту завелся дикий зверь. Но Джек был прав: у страха бывают приливы и отливы, как у моря. Когда нас занесло в северные воды, преподобный Корнуэлл первым делом заговорил о ведьмах. И кто знает, до чего бы дошло, если бы шторм бесновался дольше.

Но теперь светит солнце и видна земля, а ветер ведет «Аннабеллу» прямо в нужную гавань. Господь благоволит нам. А значит, я в безопасности.

Во всяком случае, пока.

24.

Сколько ни старайся, от себя не убежишь. У меня все же есть дар. После того, что сегодня случилось, сомнений нет.

Стояла отличная погода, и мы болтали на верхней палубе с Джеком. Что бы ни говорила Марта, я не ищу встречи с ним специально, просто не избегаю его. У него случился перерыв, и мы разговаривали о том о сем, как вдруг сверху кто-то закричал. С противоположной палубы раздался громкий всплеск. Я вздрогнула, но Джек засмеялся, взял меня за руку и подвел к тому борту.

– Гляди.

Сперва я ничего не увидела, кроме бурлящей воды. Затем под волнами показалось нечто темное и огромное. Неведомая глыба как будто двигалась вверх, и я смогла разглядеть крохотные белые ракушки на ее боку. Помня рассказы Джека про коварные скалы этих берегов, я испугалась, что мы вот-вот налетим на камень.

Лоснящаяся черная громада высвободилась из пучины и издала странный шипящий звук, а затем в воздух ударила струя, в брызгах которой заиграла радуга. Тут же пахнуло рыбой, и я увидела огромную пасть, изогнутую в исполинском оскале, а затем чудище исчезло так же внезапно, как появилось.

Левиафан! Морское чудище, проглотившее ветхозаветного Иону! Он мог бы сожрать нас вместе с кораблем. Какая история для книги чудес Элаяса!

– Он безобидный, – сказал Джек, перегибаясь через борт и наблюдая, как могучий хвост бьет по воде и исчезает в изумрудной глубине. – Не надо бояться. Вон, присмотрись-ка, он не один!

Я проследила взглядом за его рукой и увидела множество фонтанов, бьющих из гигантских спин. Невзирая на размеры, чудища с легкостью выпрыгивали из моря и ныряли обратно с оглушительным плеском, шлепая по воде изогнутыми хвостами.

– Никогда не видела таких рыб.

– Это не рыбы, – ответил Джек. – Это киты. У них теплая кровь и нет жабр. Они дышат как мы с тобой – сквозь дырки в голове.

– Я не дышу сквозь дырки в голове!

– А что такое, по-твоему, нос? Или рот?

Я засмеялась. Действительно!

– Когда-нибудь я буду на них охотиться. – Джек изобразил, что держит гарпун и бросает его через борт. – У меня будет собственный корабль, найму людей… Китов здесь полно, на них можно озолотиться.

Он перегнулся через борт и уставился на чудищ, плывших рядом с нами. В его глазах отражались блики воды, но мне показалось, что это блеск монет.

Над нами светило горячее солнце, и на палубе было тихо, если не считать потрескивания парусов и плеска волн. Глядя на мерцающую поверхность моря, я вспомнила, как бабушка гадала по воде, когда люди приходили к ней с вопросами о будущем или прошлом. Она наливала чистой воды в плошку, смотрела туда, и ответ являлся ей в видениях. Иногда – на вопрос, которого не задавали.

Бабушка считала, что у меня тоже есть к этому способность, но я ни разу не гадала и поэтому очень удивилась, когда видения начались сами собой.

Картинки сменяли одна другую. Сперва я увидела мальчишку на пороге убогой землянки. Растрепанные немытые волосы спадают на голубые глаза, полные горечи. Поколебавшись, он окидывает дом прощальным взглядом и, уронив плечи, бредет прочь по красноватой пыльной тропинке. Он идет, свесив голову, не глядя по сторонам, мимо плантаций с незнакомыми высокими растениями, посаженными рядами. Крупные листья шевелятся на ветру. Я впервые их вижу, но понимаю, что это табак. За листьями виднеется огромная река. Небольшая лодка, привязанная к причалу, кажется игрушечной на бескрайней зеркальной поверхности. Мальчик забирается в нее, отвязывает веревку, и река несет лодку по течению, как веточку.

Видение уступает место новому: теперь я вижу молодого человека в темном кафтане, застегнутом до самой шеи и отделанном по вороту мехом. На нем нет шапки, светлые волосы золотятся на слабом зимнем солнце. Он стоит на берегу другой реки, которая медленно и лениво катит холодные серые воды вдоль берегов, где громоздятся здания большого города – даже на мосту, соединяющем берега, стоят дома. Молодой человек смеется, обнажая белоснежные зубы, и пар от его дыхания клубится на морозном воздухе. В руке он держит набитый золотом кошель.

Затем он становится старше. Теперь это мужчина с бородой, в синем кителе капитана. Он стоит на носу узкой длинной лодки. Одни матросы гребут, другие куда-то целятся из зазубренных гарпунов, с длинных деревянных рукоятей свисают веревки. За их спинами на якоре стоит корабль со спущенными парусами. Вокруг на беспокойных волнах качаются суда других китобоев.

Пучина накатывает и отступает, являя на свет гигантскую голову с пастью, усеянной зубами. Гарпуны впиваются в серую китовью тушу. Рассвирепев от боли, гигант разворачивается, взмахнув хвостом, и мощными рывками несется на своих мучителей, поднимая волну невероятной высоты. Но внезапно он исчезает, и море смыкает над ним воды, а люди растерянно озираются в поисках скрывшейся добычи… И вдруг кит выныривает прямо из-под них, переворачивая лодку и унося всех и вся в бездну. Какое-то время вода еще бурлит и пенится, перемешанная с кровью, а затем все стихает. На поверхность всплывают обломки дерева, но людей больше не видно.

– Что с тобой? Куда ты смотришь? Тебе нехорошо?

Джек держал меня за плечо израненной и обветренной, но еще мальчишеской рукой – смуглой и мягкой.

– Ничего, не обращай внимания.

Я видела его прошлое. Я видела его будущее. Я знаю, как он умрет, и это знание теперь тяготит меня. Бабушка говорила, что людям не нужно знать о своей смерти. Что должно, то все равно случится, а знание о том, как ты умрешь, может отравить жизнь, лишить ее всякой радости.

Джек смотрел на меня с беспокойством. Я не хотела, чтобы он допытывался, о чем я думаю, а ведь он проницателен и от него трудно что-то скрыть. И тут раздался крик капитана:

– Эй, Джек! Я тебе не за то плачу, чтобы ты любезничал с барышнями! А ну, за дело, иначе высеку!

Джек умчался, оставив меня одну, и я вздохнула с облегчением. Мне нужно было подумать. Видения были непрошеными, как часто случалось у бабушки, однако прозрение было иного рода. Слишком сильное и ясное. Это был дар от матери. И он лег на мои плечи, словно тяжелая мантия.

25.

Коварные ветра замедляют наш ход, но вид земли все равно внушает всем оптимизм. Жизнь на нижней палубе заметно улучшилась. Море вокруг нас кишит рыбой, а капитан отправил на берег лодки – искать пресную воду и продукты.

Джонас сделал мазь для Джека, и трещины на его руках быстро заживают. Теперь он постоянно занят, поэтому мы толком не успеваем поговорить как прежде, но иногда он заглядывает в парусную кладовку, где я прячусь днем, чтобы вести дневник. Он каждый раз рискует: если его здесь застанут, то накажут.

Я мало рассказываю о себе, зато Джек говорит за двоих – где побывал в плаваниях, что видел. Не знаю, всем ли его историям можно верить, – моряки те еще выдумщики. Он много рассказывает о своих планах. О Сейлеме, куда мы плывем, и сколько там больших грузовых причалов и красивых домов. Когда-нибудь он собирается построить собственный дом, еще больше и красивее, и из камня, а не деревянный.

– И построю, вот увидишь.

Я смеюсь, потому что не сомневаюсь в нем, и мы начинаем мечтать вместе, как я буду ждать его на суше, пока он бороздит моря, а потом он вернется, и мы поженимся. Построим самый лучший дом, и Джек привезет мебель из Лондона, шелк и бархат из Парижа, луковицы тюльпанов из Амстердама… Я смеюсь, и Джек тоже смеется, и мы оба понимаем, что это просто мечты. Но иногда я ловлю себя на том, что ночью, засыпая, представляю, как украшу комнаты в нашем доме, какой выращу сад и даже какие у нас будут дети. А потом спохватываюсь. Я видела будущее Джека. Даже если нам суждено быть вместе, мне придется жить в ожидании дня, когда он уйдет в море и не вернется.

Ясновидение – проклятье, а не дар. Мне горько, что я им наделена.

– Куда ты все время бегаешь? – спросила сегодня Марта, сидя за вышивкой.

– Да так, на палубу.

– Снова к этому морячку? Как там его руки, зажили?

– Еще нет, – отвечаю я, но она понимает, что я лгу.

– Тебя искал преподобный Корнуэлл, – сказала она, отрезая ножницами нить.

– Что ему нужно?

– Хочет, чтобы ты снова вела его записи. Говорит, у тебя хороший почерк. Ты бы поостереглась, Мэри. – Она поправила непослушную нитку. – Скоро злые языки не дадут тебе спуску.

– Почему?

– Ты одинокая девушка, не замужем… И с этим мальчишкой тебе нужно вести себя осторожно…

– Мы просто дружим! Что здесь такого?

– Дело еще и в преподобном Корнуэлле. – Марта откусила нитку зубами, прежде чем начать новый шов. – Люди видят, что он постоянно интересуется тобой.

– Что?! Я же у него вроде писаря. Неужели кто-то может подумать… – я осеклась, а затем засмеялась.

– Тихо! – шикнула Марта и многозначительно обвела взглядом палубу, заполненную людьми. Ведь даже у стен есть уши. – Кое-кто считает, что он завидная партия, и более чем завидная для девушки в твоем положении.

– Да он же такой… По-моему, это все… – От гнева у меня перехватило дыхание. Но потом я взяла себя в руки и покачала головой. – Нет, он точно не имеет на меня видов. Я для него простушка. Ты ошибаешься, Марта.

– Может, и так. – Она пожала плечами. – Но я вижу, когда мужчине нравится женщина. Ну-ка держи. – Она достала несколько лоскутов из корзины и протянула их мне вместе с иголкой и ниткой. – Поможешь?

– Что это будет?

– Лоскутное одеяло. Зимы нас ждут холодные, одеяло ох как понадобится. А эти тряпки все равно ни на что другое не годятся.

Марта раньше подрабатывала портнихой. Она взяла с собой все обрезки ткани, какие у нее оставались, и сейчас расправила их передо мной. Куски темной шерсти и холста, землисто-коричневые и черные, хвойно-зеленые и синие.

– Берешь и сшиваешь вместе. Давай, у тебя умелые руки, Мэри, а кроме того, шитье убережет тебя от кривотолков. – Марта недовольно покосилась на мои испачканные чернилами пальцы. – Это куда более женское занятие, чем писанина. К тому же, если все так пойдет и дальше, глядишь, пора будет шить тебе приданое.

Она подмигнула мне, но я понимала, что это лишь наполовину шутка. Приданое! Я ни разу не думала о замужестве всерьез, только в фантазиях.

Однако Марта – моя единственная защитница, и ее нельзя расстраивать. Так что теперь я по вечерам сижу и занимаюсь шитьем, как примерная пуританка.

26.

Середина июня (?) 1659

Близится конец нашего длинного путешествия. Мы проплываем мимо череды крохотных островов. К западу от нас – гряда высоких холмов. Джек показывает мне знакомые места: остров Маунт-Дезерт, холмы Камден-Хиллс, гору Агаментикус, реку Пискатакуа. Некоторые названия индейские, другие придумали мореходы. Ветер доносит запахи деревьев, земли и зелени. Я смотрю, как вода разбивается о прибрежные скалы, покрытые темно-зеленым лесом. Отсюда суша кажется загадочной и безлюдной.

Прошлой ночью мы стояли между мысом Святой Анны и островами Шоулз, ожидая ветра, который направил бы нас в нужную гавань. Когда рассвело, слева (или справа) на горизонте показался город Марблхед, но затем спустился туман и окутал все вокруг, затрудняя наше продвижение в Сейлем. Матросы каждые несколько минут замеряли глубину и выкрикивали значения капитану. Путь на Сейлем пролегает в узком месте меж двух островов, и при плохой видимости проходить там опасно.

После полудня туман рассеялся и впервые с тех пор, как мы увидели землю, перед нами предстало поселение. Все столпились на борту и смотрели на далекие, похожие на насекомых корабли, пришвартованные вдоль причалов. За гаванью виднелись квадратные здания и треугольные крыши Сейлема.

На борту царит ликование, но я его не разделяю. Что ждет меня в этих краях? Корабль – знакомое место, он стал моим домом. Я предпочла бы остаться здесь.

Я смотрела на город с носа, когда откуда-то сверху, с канатов, с легкостью кошки спрыгнул Джек.

– Держи, Мэри, это тебе.

В руке у него лежал тот самый шиллинг, который он получил в награду за то, что первым увидел землю. Монетка была разломана на две части.

– Половинка мне, половинка тебе. Сохрани на память.

– Ты прощаешься?.. – Меня охватило отчаянье.

– Похоже на то, – он посмотрел на приближающийся берег. – Скоро причалим, у меня будет дел невпроворот.

– Но мы же увидимся в городе!

Он покачал головой.

– Боюсь, что нет. Мы утром отбываем в Бостон. Поэтому я решил, что лучше попрощаться сейчас. Потом не будет времени.

Я не нашлась что ответить. Не думала, что мы так расстанемся, и не ожидала, что это случится так скоро. Джек стал мне братом, и даже больше, чем братом. Я вконец растерялась и отвернулась.

– Не грусти. Я вернусь и найду тебя. Вот это, – он показал мне свою половинку шиллинга, – будет нашим знаком. Однажды половинки соединятся. Обещаю. Я никогда не забуду тебя, Мэри, а я всегда держу слово.

Он наклонился ко мне, но в этот момент раздался крик:

– Джек, чертов мальчишка! Вернись на пост!

Он метнулся было прочь, но внезапно передумал, повернулся и поцеловал меня. Мне показалось, что капитан усмехнулся, глядя на нас, а затем Джек взлетел по снастям наверх. Я смотрела, как он устроился на салинге, откуда выглядел крошечным, как детская игрушка. Мои губы пылали. Сжимая в кулаке подарок, я понимала, что вижу Джека в последний раз.

/ Новый Свет /

27.

Июнь 1659

Мы прибыли с утренним приливом, и казалось, нас вышел встречать весь город. Мужчины, женщины, дети – все стояли на берегу и выкрикивали приветствия.

Некоторые отправились на нижнюю палубу собирать вещи, но большинство осталось наверху, чтобы наблюдать заход в гавань. Прильнув к борту, люди жадно искали в толпе своих. Чувствовалось, как настроение меняется от эйфории к беспокойству. Все всматривались в лица на причале и переглядывались. Я спросила у Марты, в чем дело.

– Что-то не так. Не видно наших братьев, которые отправились сюда перед нами. Хоть кто-то должен был прийти встречать нас, но никого нет.

Она отошла к стоявшим неподалеку людям. Я не слышала, о чем они говорят, но голоса звучали тревожно.

На разгрузку корабля ушло довольно много времени. Старейшины и преподобный Корнуэлл первыми ступили на землю и теперь беседовали с городскими начальниками.

Наконец и мы сошли на причал. Затем настала очередь скота. Коровы и свиньи, овцы и исхудавшие лошади, спотыкаясь, выходили из трюма, моргая отвыкшими от света глазами. Их сгружали при помощи лебедки, и они беспомощно перебирали копытами в воздухе. Многие погибли за время пути, а те, что остались, стояли на суше неуверенно, будто только что родились, и испуганно кричали в общей неразберихе. Куры Марты – те, что выжили, – лежали в своей клетке неподвижной кучей.