Текст книги "Пираты"

Автор книги: Селия Рис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

Предназначенные мне апартаменты состояли из двух соседних боковых кают по левому борту, обставленных, соответственно, как гостиная и спальня, и таких просторных, как не всякая капитанская каюта даже на крупных судах. Вдоль переборок теснились сундуки, среди которых я с удивлением узнала и те, что оставила на Мадагаскаре и Ямайке. Одно из моих платьев, аккуратно вычищенное и выглаженное, лежало разложенным на кровати. Я с содроганием узнала в нем то самое, что было на мне в день моего шестнадцатилетия, когда мы с Джозефом отправились на ужин в резиденцию Бартоломе.

Минерву тоже трясло, только еще сильнее, чем меня. Чего только она не натерпелась, особенно за последние несколько часов! Я обняла ее, усадила на кровать и закутала в одеяло. Постепенно она оттаяла и даже смогла довольно связно изложить, что произошло и как она оказалась на корабле бразильца.

– Они заявились ночью. Через два дня после вашего отплытия. Напали внезапно, без предупреждения. Окружили деревню и вошли внутрь, постепенно сжимая кольцо и убивая всех, кто пытался оказать сопротивление. Я проснулась, когда они уже ворвались в спальню. Даже до оружия дотянуться не успела. Меня связали, обыскали дом и забрали все твои вещи…

– Это неважно, – отмахнулась я. – Ты мне лучше скажи, с тобой все в порядке?

– Думаю, да, – кивнула сестра. – Только какое это сейчас имеет значение? Неужели ты не видишь, что он безумен? – На глаза ее навернулись слезы. – Он убьет нас всех! Меня, Винсента, Брума… И тебя он тоже убьет, может, не сразу, но убьет обязательно!

Вообще-то я тоже не питала особых иллюзий на сей счет. От негодяя, не гнушающегося использовать в качестве живого щита беременную женщину, можно ожидать чего угодно! Но высказывать свое мнение не торопилась.

– Ну, это мы еще посмотрим, кто кого убьет, – прошептала я ей на ухо, опасаясь, что нас подслушивают. – А пока мы живы, всегда остается надежда. Давай-ка лучше осмотримся, пока время есть. Перед боем никогда не помешает предварительно разведать обстановку.

Входная дверь охранялась двумя часовыми, однако, как это принято на грузопассажирских судах, все кормовые каюты, включая обе мои, были смежными. Дверь в ближайшую из них оказалась незапертой. Никто не преградил нам путь, мы беспрепятственно вошли внутрь и очутились в спальне самого Бартоломе. Минерва наверняка отметила бросающееся в глаза соседство с моей, но оставила без комментариев. Прокравшись мимо огромных размеров кровати под дамасским покрывалом, мы проследовали в соседнее помещение, поразившее нас поистине королевской роскошью. Задрапированные гобеленами и персидскими коврами переборки были сплошь увешаны антикварным средневековым оружием и доспехами с подернутыми паутиной времени полустертыми гербами и девизами. Ума не приложу, где он набрал столько старинных доспехов? Должно быть, ограбил какой-нибудь рыцарский замок. Или несколько.

Яркий дневной свет свободно проникал сквозь выходящие на галерею иллюминаторы, такие же огромные, как в адмиральской каюте. Под ними располагался широкий и длинный письменный стол, заваленный картами и лоциями, соседствующими с большим глобусом и навигационными инструментами: секстантом, астролябией, компасом и буссолью. Небрежно отодвинутое кресло с резными ножками и подлокотниками, красноречиво напоминало о том, что хозяин лишь ненадолго покинул свои владения и должен вот-вот вернуться. Достаточно насмотревшись и не желая больше рисковать, мы на цыпочках выскользнули из каюты и вернулись к себе.

44

Молчаливый слуга принес мое рубиновое ожерелье. Бразильцу, должно быть, пришлось долго рыться в моих вещах, чтобы отыскать его. Без слов было ясно, что я должна его надеть в качестве необходимого дополнения к приготовленному для меня платью. Ясно было также, что Бартоломе хочет снова увидеть меня такой же, какой увидел у себя в усадьбе в день моего рождения. Но зачем? Чтобы вернуться в прошлое самому? Или вернуть меня в то прошлое, которого он не покидал?

В любом случае я не торопилась доставить ему удовольствие. Напротив, затягивала свой туалет как можно дольше, чтобы успеть разгадать его замысел и выработать план действий, сулящий хотя бы минимальные шансы на успех. Чтобы победить бразильца, необходимо его перехитрить, потому что во всем прочем он превосходил нас по всем статьям. Как ни странно, но после стольких месяцев тревожного ожидания и ночных кошмаров, я перестала испытывать страх перед ним. Сейчас, когда близился решающий момент нашего противостояния, я вдруг обрела абсолютное спокойствие, позволяющее целиком сосредоточиться на решении главной задачи. То же самое происходило со мной и раньше: в ожидании схватки или перед абордажем я тряслась как осиновый лист, но стоило скрестить клинки с противником или ступить на палубу атакованного судна, как я моментально успокаивалась и дралась хладнокровно и внимательно, как на уроках фехтования.

К тому времени, когда Бартоломе прислал за мной все того же молчаливого парня, который доставил ожерелье, я была уже почти готова. Минерва уложила мои волосы в высокую прическу в виде короны, а я напудрила лицо и подкрасила губы.

– Как я выгляжу? – прошлась я по каюте, поворачиваясь к сестре то одним, то другим боком и чувствуя себя в полной боевой готовности.

– Бесподобно! Держу пари, он от тебя глаз оторвать не сможет! Как Торнтон, помнишь?

Минерва обвила мою шею рубиновым ожерельем. От прикосновения холодных камней по спине побежали мурашки, и мне показалось, что я сейчас задохнусь. Я машинально ухватилась за край, чтобы ослабить давление врезавшейся в кожу золотой оправы, но сестра заставила меня убрать руки и опустить их по швам.

– И не смей прикасаться к нему в его присутствии! – предупредила она. – Это может его здорово разозлить и вывести из себя.

Бартоломе принял меня в своей каюте, даже не потрудившись встать при моем появлении. Развалившись в глубоком кресле с резными подлокотниками в виде лежащих львов, он жестом приказал мне подойти ближе и встать спиной к иллюминатору. Проводивший меня слуга немедленно испарился.

– Наконец-то ты моя! Мой приз! Моя собственность! – отбросив формальности, шумно выдохнул бразилец и наклонился вперед, пожирая мои лицо и фигуру пылающим от вожделения взором.

– Надеюсь, вы не разочарованы?

– Напротив, моя дорогая, – снисходительно улыбнулся он. – Ты так долго и ловко ускользала от меня, что теперь я восхищаюсь тобой гораздо больше, чем во время нашей последней встречи.

– Как вы намерены со мной поступить?

– Так же, как год назад, – пожал плечами Бартоломе. – Отвезу домой и отведу под венец. Только не на Ямайку, там слишком хорошо помнят нашумевшую историю с твоим похищением. Мы отправимся в Бразилию, в Сан-Луис. Там у меня тоже есть дом и большое имение. Перевезу туда сестру, чтобы тебе было с кем коротать время, пока я в отъезде. К сожалению, дела часто вынуждают меня надолго отлучаться. Но возможен и другой вариант, – широко ухмыльнулся бразилец. – В Манаусе, есть такой городок в верхнем течении Амазонки, у меня тоже имеется резиденция. Уверен, тебе там понравится!

Вкрадчивая речь и улыбка моего визави как-то плохо вязались с пылающими в его глазах огоньками безумия и мстительной злобы, и я сразу подумала, что ничего хорошего меня в этом Манаусе не ожидает. Впрочем, как и в Сан-Луисе. Перспектива оказаться взаперти под одной крышей с его чудаковатой родственницей, мягко говоря, не вдохновляла. Бартоломе без труда прочел мои мысли и снова ухмыльнулся, еще шире, чем прежде. Я дала себе зарок больше не поддаваться на его уловки и держаться подчеркнуто равнодушно и невозмутимо, чтобы не выдать своих истинных эмоций. Пусть гадает, мне от этого хуже не будет!

– Замечательно! – одобрительно кивнула я, сделав вид, что меня его планы вполне устраивают. – А что будет с моими товарищами?

– Ты называешь товарищами пиратское отребье? – деланно удивился бразилец. – Не ожидал, не ожидал, – осуждающе покачал он головой и, неожиданно привстав в кресле, схватил со стола лежавший на краю кинжал. – Что ж, могу тебя обрадовать, – со скучающим видом произнес Бартоломе. – Всем им придется отправиться за борт.

Он снова развалился в кресле, не сводя с меня глаз и лениво поигрывая кинжалом. Это был узкий и тонкий обоюдоострый клинок, до того идеально сбалансированный, что он легко удерживал его на весу на кончике пальца, подставленного под стык лезвия с рукояткой. Подкинув его под потолок, бразилец ловко поймал стилет правой рукой и принялся, на манер барабанщика, выстукивать им что-то ритмичное на левой ладони.

– Между прочим, моя прелесть, несмотря на загар, ожерелье по-прежнему замечательно смотрится на твоей очаровательной шейке, – заметил он, окинув меня критическим взглядом. – Но я с прискорбием вижу, что в ушах у тебя всего одна сережка. Ненавижу асимметричность! Дай-ка ее сюда. – Я послушно отцепила серьгу и протянула ему, но бразилец внезапно отдернул руку. – Нет, постой! Сначала мне хотелось бы услышать, что случилось со второй?

Он буквально впился мне в глаза, ожидая ответа на показавшийся мне вначале тривиальным вопрос. Что-то насторожило меня в его тяжелом, словно налившемся свинцом взгляде, и я интуитивно почувствовала, что за ним кроется какой-то подвох, загадка с двойным дном, как в древних мифах о Сфинксе и царе Эдипе. И если я сейчас дам неверный ответ, меня ждет смерть. Мне стоило немалых трудов не отвести глаз, но я заставила себя выдержать это испытание и произнести безразличным голосом:

– Я подарила ее одной женщине.

– Ты подарила ее одной шлюхе! Разве не так? – Бартоломе одним движением переместился на краешек кресла, выпрямился и стремительно подался вперед, как развившая кольца змея. – Великодушный, но неоправданно расточительный жест! И бесполезный к тому же. Мне не пришлось ее долго уговаривать. Она сама с готовностью поведала, при каких обстоятельствах сережка перешла в ее собственность. Мальчишка в Нью-Йорке оказался не менее словоохотливым. С банкиром, правда, пришлось повозиться. Крепкий орешек! Что поделаешь, положение обязывает. Но остальные! Между прочим, твои бывшие «товарищи», как ты их называешь! Стоило показать золотую монетку, как они тут же начинали петь. И пропойца-комендант, которого я посетил в его форте, тоже был счастлив посвятить меня во все подробности оригинальной шутки, которую с ним сыграли при твоем непосредственном участии. Каждый человек имеет свою цену, хотя об этом, я думаю, тебе уже известно. – Он покосился на стилет, покачивавшийся в неустойчивом равновесии на кончике указательного пальца, затем перевел взгляд на пылающий багрянцем рубин, который я по-прежнему держала в руке. – Говорил я тебе, что доверять можно только камням? Конечно же говорил! Только и камни иногда тоже могут предать. Как шлюхи. Взять хотя бы этот. Великолепный экземпляр! Но без пары. И что прикажешь теперь с ним делать? Хотя… Пожалуй, его можно переделать в кулон, который будет неплохо смотреться здесь, – указал он на вырез моего платья острием кинжала.

Я вспомнила, наконец, что напоминает мне этот стилет. Метательный нож! Меня вдруг словно озарило, и я с ужасом поняла, какую непростительную ошибку допустили мы с Минервой, не приняв в расчет беспредельный эгоизм и заоблачное самомнение бразильца. Я минимум трижды смертельно оскорбила его. Первый раз, когда предпочла вместо законного брака с ним удрать в горы к маронам в компании с тремя беглыми рабами. Второй – когда скрылась от его преследования на пиратском корабле. Но самое страшное оскорбление нанесла я ему, отдав его бесценный камень, достойный самой королевы, дешевой портовой шлюхе в грязном притоне. Все это до такой степени уязвило его самолюбие, что ни о каком искуплении вины не могло быть и речи. Он просто играл со мной, как кот с пойманной мышкой. Бартоломе уже давно приговорил меня и не собирался, естественно, ни жениться на мне, ни увозить в свои поместья в Южной Америке. Вопрос только в том, убьет он меня прямо сейчас или захочет растянуть удовольствие?

Сжимавшие рукоять кинжала пальцы расслабились, и на губах его снова заиграла змеиная усмешка. На этот раз мне не удалось до конца справиться с эмоциями, и овладевший мною страх каким-то образом отразился на моем лице или в глазах, что не ускользнуло от обостренного внимания бразильца. Он понял, что я догадалась о его истинных намерениях, но не спешил пока привести приговор в исполнение, уже в открытую упиваясь моим ужасом и растерянностью. Я была полностью в его власти. Он мог расправиться со мной в любую секунду, и помешать ему было некому. Все корсары, которые могли бы прийти мне на помощь, были связаны по рукам и ногам.

Все, кроме одного…

Он не видел и не слышал, как открылась за его спиной дверь в спальню, и на пороге салона появилась стройная мулатка, сжимавшая обеими руками толстую рукоять старинного рыцарского меча из толедской стали, широкое обоюдоострое лезвие которого испещряли арабские письмена. Скорее всего, бразилец просто забыл о ее существовании. В его глазах она была рабыней, иначе говоря – никем. С детства приученная передвигаться по дому бесшумно и незаметно, чтобы, не дай бог, не потревожить хозяйский покой, Минерва подкралась к креслу, неслышно ступая босыми ногами по ворсу ковра, и с усилием занесла над головой выкованный в далекой Испании еще во времена владычества мавров клинок.

Я старалась не смотреть на нее и сознательно дала волю эмоциям, которые мне даже не надо было имитировать. Губы мои задрожали, из глаз покатились слезы, прокладывая извилистые дорожки сквозь покрывающий щеки слой пудры. Подозреваю, что Бартоломе вообразил в тот миг, что я сейчас брошусь перед ним на колени и стану умолять о пощаде. Во всяком случае, выглядел он весьма самодовольно и рассчитывал, по всей видимости, сполна насладиться моим унижением. Минерва, безусловно, отдавала себе отчет, что второй попытки у нее не будет, поэтому не торопилась с ходу нанести разящий удар. Заведенный далеко за правое плечо меч застыл на мгновение, а затем со свистом прорезал воздух, описав широкую дугу в горизонтальной плоскости. Легендарная голубовато-серая сталь без видимых усилий прошла сквозь мышцы и сухожилия и перерезала позвоночный столб. Снесенная с плеч голова бразильца отлетела в сторону и покатилась по ковру, оставляя на нем обильные пятна крови.

– Нельзя было по-другому, – пробормотала Минерва, выронив меч из внезапно ослабевших рук и опершись, чтобы не упасть, на спинку кресла, в котором так и осталось сидеть обезглавленное тело. Отдышавшись и взяв себя в руки, она наклонилась, подняла за волосы отрубленную голову и направилась к выходу, держа ее на весу. – Пойдем, – махнула мне сестра свободной рукой. – Надо показать это его людям. Без него они ничего не стоят.

Мы беспрепятственно вышли на палубу и поднялись на шканцы. Высоко подняв над головой окровавленный трофей, Минерва обратилась к столпившейся внизу команде черного корабля.

– Ваш господин мертв! – выкрикнула она. – Я сразила его своей собственной рукой. Отныне вы будете подчиняться мне.

Никто не выразил протеста и не попытался оказать сопротивления. После секундного замешательства все они, как один, пали на колени и низко склонили головы в знак покорности своей новой повелительнице.

45

Найденные на борту корабля Бартоломе ценности не поддавались исчислению. Обнаруженные в трюме сотни тюков тончайшего шелка и редкостного индийского кашемира представляли собой лишь малую их часть. Главное богатство покойника, как и следовало ожидать, составляли драгоценные камни: рубины и сапфиры, изумруды и алмазы, среди которых попадались отдельные экземпляры величиной с голубиное яйцо, а также отборные жемчужины: от черных и серых до розовых и снежно-белых, частью уже просверленные и подготовленные для нанизывания, частью нетронутые. Одни мелкие, как рисовые зерна, другие крупные и увесистые, как мушкетная пуля. Одни идеально круглые, как горошины, другие овальные, как яйца морской чайки. Согретые теплом человеческого тела, они словно оживали и начинали переливаться, на глазах меняя оттенки изначальной окраски. Казалось, сокровищам несть числа. Жемчуга и камни ссыпали в мешки лопатами, как зерно или угольную крошку. При этом как-то забывалось, что стоимость содержимого каждого такого мешка тысячекратно превышает сумму, которую честный работяга зарабатывает за всю свою жизнь.

Целый день вся команда трудилась, не разгибая спины. Помимо вышеупомянутых ценностей, мы нашли сундуки с золотыми и серебряными монетами и слитками, массу усыпанной драгоценными камнями золотой и серебряной посуды и церковной утвари. А еще золотой песок, тонкий, как пудра. Если откинуть крышку, над сундуком взмывало облачко золотой пыли, оседавшей на потных лицах и обнаженных торсах корсаров.

В конце концов, почти все ценности перекочевали на борт нашего корабля. Говоря «почти», я имею в виду те самые тюки с дорогими тканями. В былые времена мы были бы безмерно счастливы, обнаружив такую добычу в трюме захваченного приза, но сейчас нам было лень с ними возиться, и мы просто оставили их на месте. Несколько распотрошенных из любопытства тюков валялись на палубе, а их содержимое повисло на реях или запуталось в снастях. Опутанные разноцветными материями мачты издали напоминали украшенные гирляндами рождественские елки. Бывшие подчиненные бразильца, темнолицые, темноглазые, темноволосые и похожие друг на друга как две капли воды, наблюдали за нашими действиями молча и ни во что не вмешивались, заранее покорившись любому решению относительно их дальнейшей участи.

Голова Бартоломе, насаженная на бушприт, заняла место привязанной к нему днем ранее моей сестры. Теперь уже он сам служил «новым украшением» своего бывшего корабля! «Королева» Минерва приказала своим «подданным» выбросить за борт все пушки, а марсовых отправила наверх с наказом перерезать все снасти и распороть паруса, что те исполнили беспрекословно, с завидной сноровкой и очевидным энтузиазмом. Судя по всему, ни один из них не питал сколько-нибудь теплых чувств к прежнему хозяину.

Между прочим, пара моей одинокой сережке обнаружилась в жилетном кармане бразильца, тело которого без сожаления выбросили за борт на корм рыбам. Бедная Элис Кэтрелл! Хотелось надеяться, что Бартоломе пощадил ее и только отобрал роковой камень, но верилось в это с трудом. Учитывая его мстительную натуру и полное пренебрежение к человеческой жизни, не приходилось сомневаться, что спасшей нас всех отважной женщины уже нет в живых. Я так огорчилась, что хотела выбросить проклятые рубины в море, чтобы они никогда больше не напоминали мне о бразильце, но Минерва остановила меня.

– Не делай этого, Нэнси, – сказала она. – С его смертью чары развеялись, и теперь это просто камни. – Сестра обвила ожерелье вокруг запястья, и мне показалось, что рубины в нем приобрели какой-то новый оттенок, сродни уже не крови, а лесной малине или землянике. – Они прекрасны, а красоту надо беречь! Кроме того, – лукаво улыбнулась она, – они стоят огромных денег. Так что лучше прибереги их на черный день. – Сняв с руки ожерелье, Минерва вернула его мне, и я впервые не ощутила леденящего кровь отвращения к этим сгусткам застывшего пламени.

Мы взялись за руки и встали рядом у фальшборта, наблюдая за матросами, вышибавшими один за другим впившиеся в обшивку абордажные крючья. Освобожденные корабли начали медленно расходиться. Пришло время возвращаться домой.

ЧАСТЬ IX
«ОБЪЯВЛЯЮ ВАС МУЖЕМ И ЖЕНОЙ…»

46

На обратном пути к Мадагаскару каждый камень взвесили на найденных в каюте Бартоломе ювелирных весах, оценили и занесли в реестр, снабдив подробным описанием. При этом несколько мелких приравнивались к одному крупному, равному им по весу. Исходя из этого, мы определили долю каждого корсара и произвели честную дележку. Получивший свою пригоршню камней волен был употребить их как ему вздумается – хоть за борт выкинуть, хоть молотком разбить на тысячу сверкающих осколков. Для себя и Минервы я постаралась отобрать алмазы покрупнее и, по возможности, чистой воды и редкого окраса. Точно так же поступили и с жемчугом.

Завершив раздачу, Брум взял слово и объявил:

– А теперь, друзья, предлагаю достойно отметить наш общий успех. Клянусь Богом, он того заслуживает! Вы двое, – указал он кивком на меня и сестру, – марш переодеваться. И никаких мужских нарядов, только в женское! Всем остальным надраить рожи и быть при полном параде. Сегодня у нас знаменательный день.

Звон корабельного колокола послужил сигналом общего сбора. Вся команда выстроилась на шкафуте. Адам окинул разряженных в выходные костюмы корсаров придирчивым взглядом и произнес:

– Мистер Винсент Кросби, мисс Минерва Шарп! Прошу проследовать ко мне на шканцы.

Винсент и сестра обменялись недоуменными взглядами, пока не догадываясь, что затеял наш неугомонный капитан, но беспрекословно подчинились. Я нисколько не сомневалась, что обожающий театральные эффекты Брум приготовил всем какой-то сюрприз, но тоже терялась в догадках. Торжественный и строгий, он обратился к ним звучным, проникновенным голосом, но мне на миг показалось, что вся его серьезность напускная, а на самом деле Адам еле сдерживается, чтобы не лопнуть от смеха. Стоя перед ними, он извлек из внутреннего кармана требник и положил на него два кольца.

– Итак, молодые люди, верно ли я понимаю, что вы оба по-прежнему имеете намерение вступить в законный брак?

– Вы прекрасно знаете, что это так, сэр, но к чему вы спра… – удивился Винсент, до которого, кажется, до сих пор не дошло, но тут же получил от Минервы чувствительный тычок локтем под ребра и прикусил язык.

– Очень хорошо, – продолжал Брум, сделав вид, что ничего не заметил. – Я пришел к выводу, что право капитана совершить обряд бракосочетания на берегу вызывает некоторые сомнения, в то время как на борту корабля вышеуказанное право является его законной прерогативой. Не так давно мистер Кросби вручил мне на временное хранение пару колец дивной работы. Полагая настоящий момент как нельзя более уместным, я принял решение, не откладывая в долгий ящик, найти им надлежащее применение. Что такое, мистер Кросби? – осведомился он, окинув суровым взглядом наконец-то просиявшего Винсента. – У вас имеются какие-то возражения?

Тот отчаянно замотал головой. Минерва, на всякий случай, тоже.

– Вот и отлично. Где посаженый отец этой женщины? – покосился он на строй корсаров.

Пеллинг выступил вперед, сияя, как начищенный медный фартинг, с улыбкой до ушей и каким-то белым цветком в петлице. Вот же прохвост! Наверняка заранее обо всем знал!

– Пройдите и встаньте рядом с невестой. А теперь я спрашиваю вас, Винсент Кросби, согласны ли вы взять в жены находящуюся здесь Минерву Шарп?

– Согласен!

– Обещаете ли вы… – Брум скороговоркой пробубнил всякие там «любить», «заботиться», «в радости и горе» и только в самом конце повысил голос: -… покуда смерть не разлучит вас?

Винсент с обожанием посмотрел на Минерву, перевел взгляд на капитана и уверенно произнес:

– Да.

– Громче, – потребовал Адам. – Чтобы все слышали.

– Да! – рявкнул во всю глотку жених под дружные крики «браво», «ура» и шквал аплодисментов.

– Вот так-то лучше. А ты, Минерва Шарп, согласна ли взять в мужья Винсента Кросби?

– Согласна! – счастливо улыбнулась сестра.

Опять скороговорка и сакраментальное «покуда смерть не разлучит вас». Выслушав «да» невесты, Брум удовлетворенно кивнул.

– В таком случае властью, данною мне как капитану этого корабля, торжественно объявляю вас мужем и женой. – Он захлопнул требник и обратился ко всем присутствующим: – Может, я где чего и напутал, друзья, но главное не в том, что здесь написано, а в том, что эти молодые люди связаны отныне нерасторжимыми супружескими узами перед Богом и людьми. А тебе, парень, – подмигнул он Винсенту, – давно следовало сделать из нее честную женщину. Но лучше поздно, чем никогда. Ну что вы стоите, ворон ловите? – неожиданно набросился он на новобрачных. – Кольцами обменяйтесь! Забыли? Вот так. А теперь поцелуйтесь!

Зрелище целующихся молодоженов вызвало новый взрыв энтузиазма в рядах корсаров, а затем началась подготовка к свадебному торжеству. Брум ходил такой довольный и радостный, как будто родных детей только что поженил. В то же время, будучи опытным и прозорливым командиром, он сумел в полной мере воспользоваться ситуацией, чтобы снять напряжение и дать команде расслабиться. А что может быть лучшим предлогом, чем соединение двух любящих сердец, чтобы развеяться и забыть зловещую фигуру бразильца, кровь, абордаж, плен, ожидание смерти и другие тяжкие испытания, выпавшие на их долю?

Корсары толпились вокруг новобрачных. Каждый считал своим долгом подойти и лично поздравить новоиспеченных супругов. Когда все наконец разошлись и оставили их в покое, рука Винсента распухла от рукопожатий, спина нестерпимо болела от дружеских похлопываний, а широкая улыбка сменилась болезненной гримасой. Минерва выпуталась из этого испытания с куда меньшими потерями. Корсары просто еще не успели определиться, как к ней теперь относиться и как, соответственно, следует с ней обращаться. У них на глазах она прошла путь от рядового матроса до королевы пиратов. Они привыкли к ее мужским нарядам, но не представляли в белом платье невесты, так что фамильярничать никто не посмел, и только самые смелые отважились поцеловать ее в щечку или приложиться к ручке, остальные же предпочли ограничиться комплиментами на словах.

Сама свадьба тоже прошла вполне благопристойно. Даже находясь в изрядном подпитии, корсары следили за языком и воздерживались от сальностей и двусмысленных намеков. А если кто и забывался, на него тут же шикали и заставляли умолкнуть. Да и то сказать, не на всяком свадебном пиршестве встретишь невесту, способную не только вызвать обидчика на дуэль, но и голову прострелить с первого выстрела или насквозь проткнуть в случае необходимости.

Не обошлось и без подарков, в выборе которых корсары неожиданно продемонстрировали не столько щедрость и купеческий размах, сколько чуткость, тактичность и даже неплохой вкус. Дарили не золото или драгоценности, которых у молодоженов и у самих хватало с избытком, а что-нибудь простенькое, часто сделанное своими руками; дарили на память, от души – серебряную флягу для рома, искусно вышитый кисет, модель корабля в бутылке, фигурки людей и животных, вырезанные из дерева или слоновой кости, и многое другое в том же духе. Минерва всех благодарила, обнимала, целовала, называла своими братьями и уверяла, что любит их, как родных. Мне показалось, что некоторые смахивали украдкой слезу, но к тому моменту ром уже лился рекой, и вряд ли кто-то еще обратил на это внимание.

Я терпеливо дожидалась, когда она освободится, желая поздравить ее наедине, а пока мысленно репетировала заранее заготовленную речь. Я постаралась выразить в ней сразу все: свою любовь к Минерве и Винсенту, которого считала теперь своим братом, уверенность в том, что он будет ей хорошим мужем, что их совместная жизнь будет исполнена счастья и благополучия, но как только я подошла и поцеловала сестру, все заученные слова моментально вылетели у меня из головы. Мы бросились в объятия друг к другу и разрыдались.

– Эй, с чего это вы вдруг вздумали раскисать? – обнял нас слегка захмелевший Брум. – У нас, между прочим, свадьба, а не поминки! А ну-ка, милые дамы, живо вытерли слезки и пошли в круг. Музыканты уже готовы. Первый танец – жениха и невесты. Давай, Минерва, мы все тебя ждем!

Под одобрительные возгласы пирующих молодожены исполнили первый танец, после чего веселье разгорелось пуще прежнего. Немало пуншевых чаш и бочонков рома было осушено в тот памятный день. Винсент и Минерва незаметно ускользнули в каюту, где их ждали свадебный ужин на двоих и ложе для новобрачных – то и другое дело рук заботливого Эйба Рейнольдса.

– Простыни – чистый шелк! – похвастался старик, со значением подмигнув мне. – В сундуках того чокнутого бразильца откопал.

Я стояла у фальшборта, облокотившись на поручни и задумчиво глядя на ночное море. Кто-то подошел и встал рядом. Брум.

– Прости, Нэнси, – заговорил он, выдержав паузу, – но я забыл тебе кое-что передать. Раньше как-то к слову не приходилось, а потом и вовсе из головы вылетело.

– И что же это такое? – насторожилась я.

– Эндрюс мне рассказывал перед отплытием, что познакомился в Бристоле с одним молодым флотским офицером, произведенным недавно в капитанский чин. Дело было в каком-то кабаке, и после пары-тройки стаканчиков разговор, как водится, зашел о любви и женщинах. Кто-то задал капитану вопрос, есть ли у того невеста или зазноба, на что тот ответил, что с детства влюблен в самую чудесную девушку на свете и ни от кого не собирается это скрывать. Как ее зовут, он не сказал, но упомянул, что носит на цепочке ее кольцо, а она носит его перстень. Еще уверял, что если на ком и женится, то только на ней. А если она не захочет выйти за него замуж, тогда останется холостым до конца жизни. – Адам повернул голову и бросил на меня испытующий взгляд. – Насчет фамилии Том сомневался, но звали того свежеиспеченного капитана вроде бы Уильямом.

– Уильямом? Ну и что с того? Каждого второго моряка зовут либо Биллом, либо Джоном! – напомнила я его собственные слова, сказанные им давным-давно.

Брум тоже вспомнил и усмехнулся.

– Послушай меня, Нэнси, – сказал он, – я уже принял решение. Как только доставим их на Мадагаскар, я разворачиваю корабль и возвращаюсь домой. Почему бы тебе не отправиться с нами?

Я долго молчала, собираясь с мыслями. Мне ужасно хотелось вернуться в Англию и отыскать Уильяма, но разве могла я оставить Минерву, самого близкого и родного мне человека на свете? Если мы с нею сейчас расстанемся, то можем никогда больше не увидеться!

Брум заметил мои колебания и правильно их истолковал.

– У нее есть теперь Винсент, а скоро будет и ребенок, – напомнил он. – У нее все хорошо. Ей не нужна другая жизнь. А тебе нужна! Ты принадлежишь другому миру, и Минерва поняла это гораздо раньше тебя. Не пора ли и о себе позаботиться, Нэнси? Ведь жизнь так коротка и быстротечна, что грех тратить ее впустую. Ты все еще носишь его кольцо на шее?

Я молча кивнула.

– Думаю, с такими деньгами нам будет не так уж сложно найти в Королевском флоте моряка по имени Билл, – усмехнулся Адам. – Ты получишь своего Уильяма, детка, даже если для этого придется купить ему адмиральский чин и эскадру в придачу!

Я так и не придумала, что сказать Минерве. Всю ночь до самого рассвета я провела на палубе, разрываясь надвое и мучаясь сомнениями. А времени для принятия решения оставалось все меньше. Еще до полудня мы будем на месте, и задерживаться с отплытием Брум не станет даже ради меня. Сейчас или никогда! Но как объяснить сестре? А может, все-таки остаться? Внутренний голос приводил убедительные доводы в пользу то одного выбора, то другого, а за спиной между тем восходило солнце, окрашивая своими лучами небо и море в розовые и фиолетовые тона. Я же видела перед собой только темную полосу береговой линии и отдаленный горный кряж, затаившийся, как зверь в засаде, за дымкой утреннего тумана.