Текст книги "Пираты"

Автор книги: Селия Рис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

32

Каждый пиратский корабль представляет собой ограниченный мирок, где все зависят друг от друга. Известный принцип «один за всех, и все за одного» приобретает в таких условиях особенную актуальность, потому что любое отклонение от него зачастую приводит к гибельным последствиям. «Скорое возвращение» и его предшественники полностью отвечали этим требованиям, и на борту у нас всегда царил дух взаимовыручки. Брум переименовал захваченный у Лоу трехмачтовый барк «Красный скелет» в «Удачу» – в честь предыдущего флагмана нашей флотилии, однако перемена названия удачи не принесла. Костяк его экипажа составляли пираты, долгое время находившиеся под влиянием прежнего капитана и перенявшие у него массу скверных привычек. Попадались среди них и безжалостные головорезы, и откровенные мерзавцы, ни во что не ставившие ни человеческую жизнь, ни ими же подписанные статьи устава. В команде процветали волчьи нравы, которые Лоу усиленно поощрял, исподтишка науськивая своих корсаров друг на друга и умело разжигая рознь между различными группировками. Они и сейчас грызлись, как волки, точнее сказать, как собаки, воспитанные и обученные никудышным псарем. Все это начало очень быстро сказываться, доставляя массу хлопот и проблем новому командиру. Не проходило ни дня без ссор и скандалов. Пока обходилось без поножовщины, но напряжение нарастало, грозя в скором времени прорваться и выплеснуть наружу державшиеся до поры под спудом былые обиды и неутоленные страсти.

– Одна паршивая овца все стадо портит, – глубокомысленно заметил по этому поводу наш мудрый квартирмейстер. – А у нас их цельная отара наберется.

Винсент получил новое повышение. Брум принял на себя командование «Удачей», а его назначил капитаном «Скорого возвращения». Минерва тяжело переживала разлуку с любимым. Она, конечно, ни словом не обмолвилась, что ей плохо, но я не раз замечала, как она с тоской во взоре вглядывается в горизонт за кормой, надеясь увидеть хотя бы макушку мачты или клочок паруса идущей следом шхуны. А как-то раз поутру, поймав ее во второй раз спускавшейся на палубу с брам-стеньги бизани, где моя подруга проторчала битый час, не выдержала и напрямик спросила:

– Долго ты еще собираешься терзать себя и его? Почему ты не осталась с Винсентом?

– Во-первых, я не могла бросить тебя, пока ты не залечила раны, а во-вторых, он сам мне запретил. Сказал, что мое присутствие и ему будет мешать должным образом исполнять обязанности, и на команду может оказать разлагающее воздействие. Это он у Брума так красиво говорить научился. А я стою, как дурочка, и возразить нечего!

Минерва, безусловно, сильнее всех скучала по мистеру Кросби, но и все остальные – я имею в виду тех, кто перешел на барк вместе с новым капитаном, – частенько сожалели, что его нет среди нас. Винсент с его авторитетом, железной волей и талантом прирожденного лидера мог помочь Адаму в наведении порядка и дисциплины на борту «Удачи». Заразу необходимо выжигать каленым железом, а Брум был слишком мягкосердечен, чтобы решиться на крутые меры против смутьянов. Больше всего неприятностей доставлял капитану некий Томас Лимстер, самый, пожалуй, отъявленный негодяй из бывшей команды Лоу, занимавший в ней должность квартирмейстера. Он и сейчас на нее претендовал и вовсю интриговал против Пеллинга, посулами и угрозами склоняя на свою сторону других членов экипажа, чтобы на следующей сходке сместить старика и занять его место.

Восхваляя на все лады патологическую жестокость Лоу как качество «настоящего капитана», Лимстер за глаза называл Брума слабаком и без стеснения намекал, что тот ведет нас неизвестно куда, в то время как мимо носа ежедневно проходят нетронутые призы. Что с того, если судно невольничье? На севере за живой товар можно слупить неплохие денежки. Ах, он брезгует? Ах, ему запашок не нравится? Так пусть нос зажмет или уступит место другому! Доходили до нас слухи и о том, что Лимстер втихомолку собирает подписи под «круговым пенни», да только поймать его за руку никак не удавалось. Бунтовщик вел себя крайне осторожно и подолгу проверял и испытывал каждого кандидата, прежде чем позволить тому вписать свое имя в список, имеющий форму окружности, чтобы по нему нельзя было вычислить зачинщиков, если заговор будет раскрыт.

О том, что я женщина в мужском платье, было известно многим, в том числе некоторым корсарам из старой команды Лоу, и до недавнего времени факт этот никого особо не волновал и не вызывал никаких нежелательных комментариев. Однако неугомонный Лимстер и тут подсуетился. Однажды вечером, когда пираты собрались, по своему обыкновению, на баке, чтобы поточить лясы, пропустить чарку-другую или выкурить трубочку перед началом ночной вахты, я проходила мимо, и он счел, видимо, этот случай подходящим, чтобы перейти к активным действиям.

– Гляньте-ка, уточка наша поплыла, селезнем прикинувшись, – ехидно бросил Лимстер мне вслед и добавил: – Да только шлюха завсегда останется шлюхой, что бы она на себя не напялила!

Он и раньше меня донимал, но не при свидетелях и не так грубо и откровенно. Я пропускала его колкости мимо ушей, но в этот раз он явно перегнул палку. Вернувшись назад, я остановилась перед ним и спокойно попросила:

– Будь добр, повтори, что ты сейчас сказал.

– Ты все правильно расслышала, потаскушка. – Лимстер широко ухмыльнулся, ощерившись почерневшими от цинги деснами с гнилыми обломками уцелевших зубов. – А ежели желаешь, чтоб тебя ублажили, так это мы мигом!

Обдавая мое лицо зловонным дыханием, он схватил меня за пояс и притянул к себе, порываясь залезть мне за пазуху свободной рукой.

– Отпусти сейчас же! – потребовала я, но его уже невозможно было остановить.

Лимстер был вдвое крупнее меня, ручищи его напоминали свиные окорока, и все мои безуспешные попытки освободиться только распаляли похоть насильника. С утробным гоготом он рванул меня за ворот, обрывая пуговицы. Быть униженной этим скотом, полураздетой, выставленной на позор и посмешище перед товарищами по команде означало полную утрату авторитета. Я пришла в дикую ярость и откинула назад голову, намереваясь лбом расплющить в лепешку его сизый от пьянства нос, но в этот момент между нами блеснул клинок и голос за моей спиной произнес:

– Убери руки, животное!

Лимстеру очень не хотелось меня отпускать, но приставленный к горлу тесак сделал его более сговорчивым. Минерва с усмешкой убрала свое оружие в ножны, взяла меня за руку и повела прочь. Раздосадованный неудачей, Лимстер крикнул ей вслед:

– С чего распетушился, петушок?! Неужто все себе заграбастать хочешь? Поделился бы с дружками своей курочкой, от нее все одно не убудет!

Мы с сестрой переглянулись и прыснули. Лимстер опять попал впросак. О моей принадлежности к слабому полу он узнал от свидетелей поединка между мной и Лоу, а вот Минерву до сих пор считал Юпитером Джонсом. До этого случая никому и в голову не приходило просветить его на сей счет, однако сейчас, по всей видимости, доброхотов нашлось в избытке, о чем свидетельствовал взрыв хохота за нашими спинами и побагровевшая физиономия Лимстера. Его такой поворот вряд ли обрадовал. Многие из тех, кто не упускает случая поиздеваться над другими, совершенно не выносят насмешек над собой, и бывший квартирмейстер не был исключением. Потеряв голову от злости и уязвленного самолюбия, он разразился градом проклятий и гнуснейших выпадов в адрес женского пола в целом и наш с Минервой в частности. Задетая за живое, моя воинственная сестричка вернулась назад, остановилась перед грубияном и ледяным тоном потребовала, чтобы тот взял свои слова назад и извинился.

– Чего?! – вылупился на нее Лимстер. – А что ты сделаешь, вертихвостка, если я пошлю тебя на… ?

– Сочту себя оскорбленной, – хладнокровно ответила Минерва.

– Да чтоб вам обеим рожи оспой изрябило! – фыркнул Лимстер. – Спеси-то небось сразу поубавятся!

По-кошачьи быстрым движением Минерва взмахнула рукой и хлестко врезала ему по физиономии открытой ладонью. Машинально схватившись за скулу и потирая заросшую многодневной щетиной щеку, Лимстер некоторое время усиленно соображал, что это такое было, а когда до него наконец дошло, утробно взревел, сжал пудовые кулачищи, нагнул голову и двинулся на Минерву.

– Отставить! – рявкнул невесть откуда взявшийся Пеллинг. – Никаких драк на борту! Устав забыли, петухи? Так я вам ужо напомню!

Разборка состоялась тут же, на полубаке.

– Кто нанес удар первым, – осведомился боцман, он же председательствующий и судья в одном лице.

– Я! – выступила вперед Минерва.

– Драться на борту запрещено уставом.

– Мы знаем, но он оскорбил нас! – попыталась выступить я в ее защиту, но Пеллинг пропустил мои слова мимо ушей.

Порывшись в своем сундуке, он извлек оттуда несколько потертых листов бумаги и углубился в чтение.

– Статья пятая устава гласит: «Никто не вправе нанести другому оскорбление действием или иным способом на борту корабля. Все ссоры и разногласия должно улаживать на берегу в честном поединке на клинках и пистолетах», – процитировал боцман монотонной скороговоркой судейского клерка, поднял голову и посмотрел на виновницу. – Уразумела?

– Уразумела, – кивнула Минерва.

Лимстер довольно осклабился, очевидно не считая Минерву серьезным противником в предстоящей дуэли. Чтобы он да не справился с какой-то сопливой девчонкой – такая мысль попросту не приходила ему в голову.

– Завтра утром вас обоих высадят на берег. Я и доктор Грэхем будем вас сопровождать. – Корсары столь же щепетильны в соблюдении правил при проведении поединков чести, как лондонские джентльмены, да и сами правила почти не расходятся с общепринятым дуэльным кодексом. – Каждый из вас имеет право взять с собой одного секунданта по своему выбору. – Пеллинг немного помедлил, прежде чем произнести финальную фразу: – И пусть победит достойнейший!

Положение третейского судьи обязывало Пеллинга соблюдать нейтралитет и не выказывать предпочтения ни одному из дуэлянтов. Но боцман, не питавший, мягко выражаясь, теплых чувств к Лимстеру, тайно посетил нашу каюту и подробно проинструктировал Минерву, как ей следует вести себя в утреннем поединке, поделившись собственным опытом и дав немало ценных советов.

– Перво-наперво скажу, ты его, главное, не бойсь. Пистоль он и в Африке пистоль, а ты, девка, ко всему прочему, послабей супротив его туши будешь. Теперь дальше. Валить его, бычару, первым выстрелом надо. Цель в грудь, а лучше в голову, ежели уверена, что промаху не дашь. Да только гляди в оба: он, гнида коварная, могёт и до конца счета повернуться, чтоб уклониться успеть, пока ты целиться станешь. Ну а коли до клинков дело дойдет, держись спиной к суше, чтоб не тебе, а ему солнышко глаза застило. И на твердь его старайся не допущать, по песочку-то вязкому ему несподручней бегать, чем тебе, легконогой. И сразу в драку не ввязывайся, помурыжь его подольше, пока не запыхается. А запыхаться он обязательно должен, потому как я нынче добрый и в сторонку отвернусь, ежели кто лишний бочонок пойла ненароком прихватит. – Он вдруг как-то странно сморщился и неуклюже погладил Минерву по плечу заскорузлой от мозолей ладонью. – Ложись-ка ты спать, доченька. Тебе выспаться надоть. А спозаранку, не обессудь, сам тебя подыму.

Она уснула мгновенно, едва коснувшись головой подушки. А я до самого рассвета не сомкнула глаз, прислушиваясь к каждой отбитой склянке, неумолимо приближающей утро поединка, терзаясь страхами за сестру и мучаясь угрызениями совести.

Это я должна была дать пощечину Лимстеру и драться с ним на дуэли. Я, а не она. Только у меня, как всегда, не хватило духу.

33

Солнце медленно выкатывалось из-за горизонта, серебря своими лучами морскую гладь, подернутую легкой дымкой утреннего тумана. Будучи секундантом, я поднялась раньше и занялась приготовлениями. Минерва позволила мне помочь ей одеться. В новой белой рубашке из тонкого голландского полотна, белых атласных чулках и синих штанах она выглядела необыкновенно привлекательной. Завершал наряд широкий кушак алого шелка, поверх которого я затянула вокруг тонкой талии кожаный пояс с подвешенным к нему тесаком в ножнах.

– Это я должна была его вызвать, – сказала я виновато. – Если бы ты не вмешалась, я…

– …расквасила бы ему нос! – со смехом подхватила сестренка и весело подмигнула мне. – И что дальше? Ты еще слишком слаба после ранения, и этот вонючий козел с поганым языком наверняка на это рассчитывал. – Она взяла пистолет и прищурилась, наводя мушку на воображаемую цель. – Только он просчитался, и придется ему теперь иметь дело со мной.

Меня слегка покоробил ее чересчур самоуверенный тон, но я изо всех сил старалась не выказать своих опасений за исход поединка, зная по опыту, каким заразительным бывает чужой страх. Минерва тем временем несколько раз щелкнула курком, проверяя, как действует спусковой механизм, затем вытянула из ножен тесак, провела большим пальцем по лезвию, одобрительно кивнула, подбросила в воздух выдернутый волосок и одним взмахом рассекла его пополам.

Кто-то постучал в дверь каюты.

– Эй, вы готовы? Шлюпка уже ждет! – послышался голос помощника боцмана Даффи.

Минерва вела себя так легко и беззаботно, будто собиралась на прогулку. Мы спустились в шлюпку. Гребцы держали весла сухими, ожидая команды рулевого. Даффи занял место на кормовой банке [74]74
  Банка – сиденье в шлюпке.


[Закрыть], взялся за румпель [75]75
  Румпель – деревянный брус, служащий рычагом для поворота руля.


[Закрыть] и дал отмашку. Матросы одновременно погрузили в воду весла и принялись грести так же ровно и слаженно, как участники шлюпочных гонок где-нибудь в Портсмуте или на Плимутском рейде [76]76
  Портсмут и Плимут – основные места базирования кораблей Королевского флота.


[Закрыть].

Минерва, доктор и я разместились на носу, а Пеллинг, Лимстер и его секундант ближе к корме. Будущие противники избегали смотреть друг на друга и старательно косились в разные стороны. Все молчали, и только скрип весел в уключинах и плеск воды за бортом тревожили предутреннюю тишь.

Накатывавшие на берег высокие волны затрудняли высадку, но, достигнув мелководья, гребцы с передней банки спрыгнули за борт, перекинули через плечо прикрепленные к планширу [77]77
  Планшир – деревянный брус, проходящий по верхнему краю бортов шлюпки.


[Закрыть] канаты и, по пояс в воде, потащили шлюпку за собой. Заметив, что вдвоем им тяжеловато, рулевой дал команду, и вторая пара гребцов присоединилась к первой.

Мы выбрались на берег, оставляя на влажном песке глубокие следы, тут же смываемые прибоем, и двинулись дальше по направлению к опушке леса, зеленой стеной протянувшегося вдоль береговой линии. Пеллинг вертел головой по сторонам, высматривая подходящую площадку.

– Стоп! – поднял руку боцман, и мы послушно остановились. Затем он приказал Грэхему отойти подальше от линии огня, а дуэлянтов поставил спиной к спине. – Секунданты!

Мы приблизились и вручили своим подопечным заряженные пистолеты. Взоры наши на мгновение скрестились, но Минерва тут же отвела глаза, и лицо ее сделалось вдруг непроницаемым и отчужденным, как в те далекие дни, когда она была моей рабыней, а я ее госпожой и нас разделяла непреодолимая пропасть. И я поняла, что она тоже боится и сомневается, но не хочет, чтобы кто-нибудь это заметил.

Пеллинг велел нам присоединиться к доктору, который заметно нервничал. Он непрерывно щелкал замком своего черного саквояжа и переминался с ноги на ногу. Казалось, побледнели даже веснушки на его мучнисто-белом, не поддающемся загару лице. Удрученный вид доктора без слов говорил о том, с какой радостью он остановил бы это бессмысленное, по его глубокому убеждению, кровопролитие. К сожалению, на финальной стадии поединка чье-либо вмешательство полностью исключалось, и даже сам капитан не обладал достаточной властью, чтобы приказать участникам не доводить дело до смертоубийства. Собственно говоря, Брум вообще не имел права принимать участие в улаживании конфликтов такого рода. Эта прерогатива целиком принадлежала квартирмейстеру, а тот принимал решение, руководствуясь исключительно статьями устава. Они были единственным сводом законов в нашем перевернутом с ног на голову мире, где главным правилом было не соблюдать никаких правил, и только их незыблемость и строгое исполнение позволяли корсарской вольнице сохранять хоть какое-то подобие порядка на своих кораблях.

Боцман приказал соперникам оставаться на месте, пока он не отойдет на безопасное расстояние, и только после этого приступил к отсчету. Со стороны они выглядели довольно забавно. Обнаженная до пояса волосатая туша Лимстера на голову возвышалась над хрупкой фигуркой Минервы, подавляя ее массивностью и звериной мощью, да и само их противостояние невольно напоминало известный библейский сюжет о поединке Давида с Голиафом. По сигналу Пеллинга противники начали расходиться, держа пистолеты у плеча дулом вверх и отмеряя шаг за шагом одновременно и строго по команде боцмана. Мы затаили дыхание, дожидаясь завершения отсчета и той неуловимой паузы, когда дуэлянты повернутся друг к другу и откроют огонь.

Старый морской волк не зря предупреждал нас, что Лимстер способен на нечестную игру. Как он и предсказывал, тот повернулся раньше и вскинул оружие. Пеллинг споткнулся на цифре «девять», и Минерва успела среагировать на эту непредвиденную запинку. Хотя, возможно, ее предупредил хруст песка под каблуками сапог противника в момент поворота. Высоко подпрыгнув, она развернулась в воздухе, и в то же мгновение прозвучал выстрел. Пистолет Лимстера окутался белым дымом, а выпущенная из него пуля, просвистев мимо виска Минервы, вонзилась в ствол дерева за ее спиной. Настал ее черед стрелять, но соперник снова пренебрег правилами. Когда она спустила курок, он не остался на месте, а трусливо метнулся в сторону. Не ожидавшая столь вопиющего нарушения дуэльных норм Минерва тоже промахнулась, хотя с двадцати шагов при мне всаживала девять пуль из десяти в мишень размером с шестипенсовую монету.

А Лимстер уже мчался к ней с торжествующим ревом, обнажив тесак и нагнув голову, подобно завидевшему красную тряпку быку. Сестра отбросила разряженный пистолет и выхватила свой клинок. Тесак – оружие для рукопашной. Им хорошо рубить сплеча, но неудобно фехтовать. У меня аж руки зачесались, так мне хотелось оказаться сейчас на ее месте! С холодным оружием я всегда управлялась гораздо лучше Минервы, но и она не ударила в грязь лицом. Быстроногая и стремительная, она танцевала вокруг неуклюжего соперника, не столько парируя, сколько уворачиваясь от его прямолинейных выпадов. Я заметила, что сестра следует наставлениям старого боцмана и постепенно уводит Лимстера от опушки все дальше и дальше в сторону моря, а тот начинает все чаще увязать в песке прибрежного пляжа, сама же переходит в наступление, когда восходящее солнце оказывается у нее за спиной и слепит глаза противнику.

Солнце припекало все сильнее, и Лимстер начал выдыхаться. Красный, как вареный омар, еще мутный с похмелья после вчерашней пьянки, он буквально истекал излишками влаги. Из пересохшей глотки вырывался уже не бычий рев, а хриплое, с надсадным присвистом, дыхание. Крупные капли пота, набухая на лбу, заливали глаза, и он ежеминутно тряс головой, как тот же бык, доведенный до отчаяния кусачими насекомыми. А Минерва как ни в чем не бывало продолжала выплясывать вокруг соперника, то появляясь, то исчезая из поля его зрения и вынуждая Лимстера то бросаться из стороны в сторону, то кружиться на одном месте, то терять равновесие, наугад отмахиваясь от невидимого противника.

– Стой на месте и дерись, сучка, как подобает мужчине! – прохрипел он, плохо соображая, что говорит, и дико озираясь налитыми кровью глазами. – Стой, кому говорят!

«Не спеши, не торопись, дождись, когда он откроется, – мысленно взывала я к ней, – и тогда уж рази наповал!»

Лимстер сделал очередной выпад и опять промахнулся. Минерва отскочила в сторону, но чуть промедлила, и клинок противника, описав дугу в обратном направлении, зацепил кончиком ее правое плечо. Рукав белой рубашки моментально окрасился кровью. Я непроизвольно вздрогнула и почувствовала, как начинает неметь моя собственная, ничем не задетая рука.

– Первая кровь! – обрадованно встрепенулся Грэхем. – Заканчивайте! Долой оружие! – выкрикивал он на бегу, устремившись к дуэлянтам и яростно размахивая своим черным саквояжем с бинтами и инструментами.

Согласно корсарским обычаям, поединок продолжается до пролития первой крови. Лимстер сделал это первым и считался победителем. Однако он не пожелал подчиниться и этому правилу. Вместо того чтобы вложить тесак обратно в ножны, он взметнул его высоко над головой и ринулся на раненую девушку с явным намерением разрубить ее на две половинки.

– Убью! – завопила я не своим голосом, хватаясь за оружие.

Доктор Грэхем уронил саквояж на песок и выхватил пистолет.

– Стоять! – предупредил он металлическим голосом. – Еще шаг, и я стреляю!

Но Лимстера невозможно было остановить. Закусив удила, как взбесившийся жеребец, он видел только одну цель и рвался к ней напролом, ничего уже не слыша и не замечая вокруг. Но наши крики все-таки отвлекли его. На мгновение замедлив шаг, он споткнулся о какой-то корешок или палку, полузасыпанную песком, и пошатнулся. Это был шанс, и Минерва не замедлила воспользоваться им для контратаки. Лимстер повернулся ей навстречу и выставил перед собой тесак, но не успел восстановить равновесие и слишком сильно наклонился вперед. Перебросив оружие из правой руки в левую, моя бесстрашная сестра поднырнула под занесенный над ее головой клинок и коснулась острием своего тесака груди соперника. А грузный Лимстер, продолжая двигаться по инерции, сам нанизал себя на бритвенной остроты полоску закаленной стали по самую рукоять. Клинок Минервы вошел между четвертым и пятым ребром, пронзил сердце и грудную клетку и почти целиком вышел из спины противника аккурат под левой лопаткой.

Подоспевший доктор немедленно занялся ее плечом, не обращая внимания на агонизирующее тело в двух шагах от него. Взмахнув ножницами, он срезал окровавленный рукав, остановил кровотечение, промыл рану ромом, стянул ее разошедшиеся края и зашил в несколько стежков суровыми нитками. Снова полил ромом и наложил тугую повязку. За все время этой весьма и весьма болезненной процедуры Минерва ни разу не вскрикнула и не застонала, продемонстрировав незаурядную выдержку и мужество. Она и сама могла бы дойти до шлюпки, но Нейл настоял, чтобы Даффи и один из гребцов отнесли ее на носилках. Он же заставил сестру выпить чарку рома. Кривясь и морщась, она сделала несколько глотков. Алкоголь немного оживил Минерву, и она самостоятельно уселась на носовую банку рядом со мной, положила голову мне на плечо и закрыла глаза. Гребцы стащили шлюпку на воду и налегли на весла.

Корсарское правосудие не терпит проволочек и не ведает отсрочек и апелляций. Признанный виновным в бесчестном поведении и не заслуживающим достойного погребения, Лимстер так и остался лежать на берегу в луже собственной крови, быстро впитывающейся в горячий, сухой песок.