Текст книги "Современный французский детектив"

Автор книги: Себастьян Жапризо

Соавторы: Пьер Буало-Нарсежак,Морис Ролан,Александр Поль,Юрий Уваров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 32 страниц)

Роман Себастьяна Жапризо «Дама в очках и с ружьем в автомобиле» (1966) – наиболее крупное и художественно значительное произведение данного сборника. Себастьян Жапризо – один из самых талантливых представителей «психологического детектива». Ему присуща особая виртуозность, тонкий «инженерный» расчет архитектоники романа, где весь комплекс сложных напластований, обманов, тайн, загадок, запутанных событий в конце концов должен быть логически объяснен.

Советский читатель уже знаком с романом Жапризо «Ловушка для Золушки», близким по своей социальной проблематике и художественным приемам к предлагаемому в настоящем сборнике роману «Дама в очках и с ружьем в автомобиле».

Речь в нем идет о пагубном воздействии на личность рекламного призыва к «красивой жизни», типичного для французского общества 60-х годов. Не случайно Дани – героиня романа, и ее начальник мсье Каравай работают именно в рекламном агентстве. Реклама в современной Франции предлагает уже не только и не столько конкретные товары, сколько рецепты «счастья». Она предстает как своеобразный жизненный кодекс критериев, оценок, представлений. «Реклама как идеология» – так назвал социолог Ги Дюранден свой доклад, сделанный во Французской академии этических наук в 1972 году. Изучив все рекламы журнала «Пари-Матч» с 1949 по 1970 год, он делает вывод: «Реклама стремится формировать потребности, предписывать манеру и образ жизни. Она превращается в идеологию»[3]3
  «Le Monde», 5–6.X.1972.


[Закрыть].

Яркие рекламные проспекты, которые окружают Дани на работе, мещанский женский журнал «Мари-Клер», эталоны «счастья», увиденные в кино и по телевидению, сформировали ее жизненные представления. Дани – жертва «общества потребления». Именно желание приобщиться к «красивой жизни», увиденной в журналах и кино, и толкнуло ее на то, чтобы поехать к морю в чужом белом лимузине. Не случайно вторая часть книги написана от третьего лица. Дани как бы видит себя со стороны: красиво одетая дама в красивой машине едет к морю красиво отдыхать. Точно она сошла с одной из картинок, которые так обильно поставляют создатели «рекламной идеологии». Эта линия повествования представляет собой один пласт обмана. Но детективный сюжет, та сложная инсценировка, которую создает преступник, – это еще один обман, напластовавшийся на первый, созданный самой Дани. Когда же она, доведенная непонятными, загадочными событиями до отчаяния, принимается строить о себе самые страшные и нелепые догадки, будто проводя сеанс психоанализа, столь модного на Западе, это уже третий пласт обмана. Такая аккумуляция лжи как бы органически вплетает детективный сюжет в общую систему обманов, порождаемых «обществом потребления». В этом – реалистическая, жизненная достоверность книги и ее социально-критический смысл.

Но в Дани, двойной жертве – идеологии «общества потребления» и козней преступника, – пробуждается личность, способная разорвать сеть опутавших ее обманов. Дани начинает, как принято в современном «психологическом детективе», сама вести расследование. Жапризо показывает, что помогает ей обрести себя, веру в свои силы дружеская поддержка таких же, как и она, простых людей – шоферов грузовика, которые не рвутся в белые лимузины, а честно трудятся, сохраняя свою человечность, чувство солидарности, всегда готовые прийти на помощь. Именно они противостоят миру обмана, подлости, грязи, в котором чуть не погибла Дани. В этом проявляется демократизм романа, усиливающий его разоблачительный, антибуржуазный характер.

Думается, нет необходимости более подробно останавливаться на произведениях, включенных в сборник: нельзя раскрывать заранее тайны детективного сюжета, нарушая этим условия «игры». Нужно только ясно представить себе место этих романов в той сложной, пестрой картине, которую являет собой сегодня детективная литература Франции. Роль и влияние этой литературы велики. И именно в силу этого нельзя забывать, что детектив – оружие обоюдоострое и может быть по-разному использован в современной идеологической борьбе.

Буало – Нарсежак
Инженер слишком любил цифры

I

Ренардо поставил свой «дофин» за «симкой» Бельяра.

– Как вам нравится моя машина? – крикнул он.

Хлопнув дверцей, Бельяр кивнул в ответ.

– Поздравляю, старина… Вид весьма внушительный.

– Я долго раздумывал, – сказал Ренардо. – Мне кажется, в черном есть какой-то шик. Особенно в сочетании с белым. Моей жене понравилась бордовая машина, но это, пожалуй, было бы несколько эксцентрично.

Послюнив палец, он стер пятнышко на ветровом стекле, потом оглядел переулок, изнывающий от солнца.

– Согласитесь, что завод мог бы обзавестись гаражом, – проворчал он. – Такое солнце для машины просто смерть… Да, кстати, что у вас новенького?

– Все в порядке, – сказал Бельяр. – Малыш уже прибавляет в весе.

– А мамаша?

– В добром здравии. Я только что привез их из клиники.

Бельяр толкнул калитку во двор. Ренардо, прежде чем войти, остановился и еще раз взглянул на свой сверкающий «дофин».

– Надо бы опустить стекла, – прошептал он.

В конце переулка струила свои воды Сена. Раскаленный воздух дрожал над шпилем Гранд-Жатт. Медленно тарахтел мотор на барже, и летний день вдруг показался каким-то грустным. Ренардо закрыл калитку. В конце зацементированной дорожки находился флигель, где работали инженеры.

– У нас, наверное, сдохнуть можно, – сказал Ренардо. – Как подумаешь, что в Америке везде кондиционеры…

Все окна флигеля, выходившие в сад, были закрыты. Белая стена излучала слепящий свет, ударявший в лицо.

– Когда в отпуск собираетесь? – спросил Бельяр.

– Недели через две… Жена хочет поехать в Португалию. А я предпочел бы испанское побережье.

– Счастливчик! – вздохнул Бельяр. – А мне придется торчать здесь.

Они дошли до угла флигеля. За ним вставали притихшие заводские корпуса. Работа начнется лишь через десять минут. У них еще было время. Под каштаном, который рос между заводом и флигелем, сидел Леживр и не спеша набивал трубку.

– Как дела, Леживр? – крикнул Ренардо.

– Ничего, только вот жара изматывает.

Он выставил вперед деревянную ногу, прямую и негнущуюся, словно оглобля. Оба инженера, вытирая пот со лба, остановились в тени, узкой полоской протянувшейся вдоль северной стены флигеля.

– Я вижу, Сорбье велел открыть все окна с этой стороны, – заметил Ренардо. – И то хорошо! Хотите сигарету?

Порывшись в кармане, он извлек инструкцию с техническими данными «дофина».

– Извините, – сказал он.

– Ясно, – пошутил Бельяр, – медовый месяц. Все мы прошли через это, старина.

Ренардо протянул ему пачку «голуаз». День этот ничем не отличался от всех остальных дней. Через несколько минут явятся чертежники. У ворот раздастся вой сирены, и опоздавшие рабочие, подталкивая велосипеды, бегом заспешат мимо сторожа, папаши Баллю, который будет наблюдать за ними из застекленной будки, похожей на кабину стрелочника. Бельяр протянул зажигалку. Именно в этот момент послышался крик, как будто он вырвался вместе с пламенем зажигалки. Мужчины обернулись, но тут же поняли, что крик донесся со второго этажа флигеля.

– Что такое?

Снова раздался крик:

– Ко мне… На помощь!

– Да ведь это Сорбье, – сказал Ренардо.

Леживр с трудом встал, деревянная скамья заскрипела.

Все было до неправдоподобия реально. Вдалеке тарахтел мотор, а на заводском дворе вдруг завыла сирена. Три коротких гудка, возвещавших начало работы после перерыва. Первым опомнился Ренардо. Дверь находилась всего в нескольких шагах. Он был уже около нее, когда раздался выстрел, и в сухом, раскаленном воздухе от заводской стены покатилось эхо; оно отозвалось вдали два или три раза.

– Скорее, – крикнул Бельяр.

Он вбежал в зал чертежников сразу вслед за Ренардо. В огромной комнате с широкими окнами было пусто: ряды чертежных досок, на вешалках белые халаты. В глубине – лестница, ведущая на второй этаж. Ренардо, более тучный, чем Бельяр, задохнувшись, отстал.

– Осторожнее! – крикнул он. – У него оружие!

Фраза эта несколько раз отозвалась в голове бегущего Бельяра: «У него оружие… У него оружие…»

Он взбежал по ступенькам. Ренардо поднимался следом за ним, продолжая выкрикивать предостережения, которых Бельяр уже не слышал. Площадка. Удар ногой в дверь. Она распахнулась, стукнувшись о стену. Перед Бельяром – вторая дверь, ведущая в его собственный кабинет. Он остановился в нерешительности. Ренардо догнал его. Он тяжело дышал.

– Я войду первым, – сказал Бельяр.

В резко распахнутую дверь просматривается большая часть его кабинета: металлический письменный стол, светло-зеленые ящики картотеки, легкие алюминиевые стулья. Бельяр делает шаг, другой, останавливается. Ренардо шепчет:

– Он мертв.

На пороге следующего кабинета ничком, уткнувшись лицом в ковер, с поджатыми под себя руками лежит главный инженер. Ковер постепенно становится красным. Бельяр протягивает руку, чтобы помешать Ренардо приблизиться. Он оглядывается по сторонам. Стрижи летают перед открытым окном, крича во все горло, слышно, как они со свистом рассекают крыльями воздух.

– Конечно, он мертв, – повторяет Ренардо.

В кабинете Сорбье ни шороха, ничего. Инженеры проходят через кабинет Бельяра. Ковер заглушает их шаги. Не без опаски Ренардо наклоняется над телом, заглядывает в соседний кабинет.

– Никого, – говорит он с озадаченным видом.

Он переступает через Сорбье и отваживается войти в кабинет, в то время как Бельяр склоняется над своим шефом. Ренардо спешит к окну. Внизу Леживр, покачиваясь на своей деревянной ноге, ждет, вытянув шею.

– Вы никого не видели? – спрашивает Ренардо.

– Никого.

Ренардо, обескураженный, свешивается из окна. Гравий искрится в лучах солнца. Под белым от зноя небом листва каштана как лакированная, вся в солнечных бликах. Приподняв фуражку, Леживр чешет в затылке.

– Оставайтесь на месте! – кричит Ренардо.

Он оборачивается и видит сейф.

– Боже, цилиндр!

Сейф в глубине кабинета полураскрыт. Стенки такие толстые, что внутреннее отделение кажется маленьким. Ренардо кидается к сейфу, проводит рукой по пустой полке, не отдавая себе отчета, до какой степени бессмыслен этот жест. Он отступает, засунув два пальца за воротник рубашки. Он задыхается. Ну, ну, спокойствие, спокойствие! Главное, не впадать в отчаяние! Кровь громко стучит в висках. Нельзя же терять голову из-за того, что… из-за того…

– Бельяр?

Инженер, стоявший на коленях возле убитого, поднимает голову. Он словно очнулся от сна. Хватается за ручку двери и, шатаясь, поднимается. Ренардо уже овладел собой. Он тащит Бельяра за руку, показывает ему сейф, потом бросается к окну.

– Леживр… Никого не впускайте…

Он смотрит на часы. Три минуты третьего. Невероятно! Ему казалось, что все только что пережитое длилось долго, бесконечно долго. Что предпринять?… Он и сам толком не знает. Он думает о своем «дофине» на улице, потом о Сорбье, который лежит не шевелясь, мертвый, – об этом можно догадаться по какой-то распластанности тела, по торжественной, ужасной неподвижности. Бельяр смотрит на сейф, затем подносит руки к лицу, словно собираясь молиться. Но он просто трет щеки, веки, тоже пытаясь прийти в себя. Потом оборачивается к Ренардо.

– А где же убийца? – спрашивает он.

– Я никого не видел, – отвечает Ренардо. И тотчас поправляет себя слегка дрожащим голосом: – Никого не было.

Оба оглядывают такие знакомые комнаты, эту обычную обстановку своей повседневной жизни, привычные предметы; на секунду они перестают их узнавать. Они чувствуют себя здесь чужими. Вздрогнув, Бельяр подбегает к окну. Леживр по-прежнему стоит внизу.

– Леживр, вы никого не видели?

– Совсем-совсем никого, – говорит Леживр.

– Что случилось?

– Да вот Сорбье… Мы вам потом объясним… Предупредите всех служащих. Произошел несчастный случай. Сюда никому не входить.

Он возвращается к Ренардо, который раздумывает, засунув руки в карманы и опустив голову.

– Надо позвонить патрону.

– Да… но он придет не раньше, чем через четверть часа, – заметил Ренардо. – Лучше позвать доктора.

– Бесполезно. Я повидал на своем веку мертвых… Поверьте мне, все кончено.

Шарканье ног внизу возвестило о том, что пришли чертежники. Затем донеслось какое-то шушуканье. И, наконец раздраженный голос Леживра:

– Да говорят вам, что нельзя!..

Бельяр и Ренардо помолчали еще некоторое время, не решаясь взглянуть друг на друга. Наконец Ренардо не выдержал:

– Вы никого не заметили в чертежном зале?

Вопрос был заведомо глупым. Он прекрасно знал, что там было пусто, голо, все как на ладони. Хотя нет, а халаты на вешалках? Но между халатами и полом он сам видел белую стену, гладкую, чистую. Дальше лестница, вестибюль…

– Ни единого уголка, где можно было бы спрятаться, – снова заговорил Ренардо. – Ни у вас в кабинете, ни здесь…

Широким жестом он обвел рукой стены, покрытые эмалевой краской, самую необходимую мебель – ничего лишнего. На память ему пришла фраза Сорбье: «Все должно иметь строго определенные функции». Он обожал это слово… Нет, отсюда никто не выходил. Оставались только открытые окна на северной стороне. Но во дворе стоял Леживр.

Завод постепенно оживает. Люди внизу волнуются. Видно, прошел слух, что что-то случилось.

– Сейф не взломан, – снова говорит Ренардо и пожимает плечами, настолько глупо его замечание.

Впрочем, любая мысль кажется сейчас нелепой. Просто не осмеливаешься ни о чем больше думать. А между тем мысли рождаются одна за другой, и с каждой новой мыслью все нарастает чувство беспокойства, тревоги.

– Двадцатикилограммовый цилиндр! – шепчет Бельяр. – Двадцать кило – это не пустяки! Сломя голову с таким тяжелым предметом не побежишь. Да еще с каким предметом! От которого весь Курбвуа может взлететь на воздух, если…

Ренардо опускается в кресло Сорбье. Он мертвенно-бледен.

– Что мы можем сделать? – спрашивает Бельяр.

Ренардо разводит руками, трясет головой. Может быть, следовало закрыть все выходы с завода, обшарить все вокруг? Хотя здесь ведь тоже все двери были закрыты. И не было никакой лазейки. Опять натыкаешься все на то же препятствие, едва лишь пробуешь распутать этот узел, продумать все от начала до конца.

– Делать нечего, – говорит Ренардо. – Я звоню. А там видно будет.

Он набирает коммутатор, просит соединить его с мсье Оберте.

– Как только он приедет, попросите его зайти во флигель. Дело срочное. Чрезвычайно срочное.

Он вешает трубку, хочет закрыть окно, так как внизу, во дворе, собралась небольшая группа беззаботно болтающих людей.

– Нет, – останавливает его Бельяр. – Трогать ничего не надо. Из-за полиции.

И верно. Явится полиция. Ренардо вытирает вспотевший лоб. Только бы не задержали его отпуск! Взгляд его останавливается на убитом, он не может оторвать от него глаз… Сорбье одет, как обычно: фланелевые брюки, темно-синий пиджак, мокасины.

– Вот черт! – восклицает Ренардо. – Гильза… рядом с картотекой!

Бельяр оборачивается, поднимает маленький блестящий цилиндрик, разглядывает его, держа на ладони, потом кладет на письменный стол… Вот все, что оставил убийца!

Но Ренардо, который не может больше усидеть на месте, начинает обшаривать обе комнаты. Это минутное дело. У Бельяра всю стену против окна занимают металлические ящики картотеки; в левом углу у окна стоит письменный стол и кресло Бельяра, рядом кресло побольше с пепельницей на металлическом стержне, предназначенное для посетителей. Вот и все. Никаких тайников. У Сорбье мебель точно такая же, но кресло всего одно, ибо Сорбье никого не принимал. Людей, которые хотели с ним побеседовать, он делил на две категории: мелкая сошка и крупные шишки. Мелкая сошка – это для Бельяра. А шишки – для Оберте… Одни и те же образы возникали в памяти инженеров. Они вновь видели Сорбье живым. Впрочем, шуму от него было не больше, чем от мертвого. Молчаливый, уткнув подбородок в галстук, он ходил, заложив руку за спину, и при этом постоянно потирал большой и указательный пальцы, словно перебирал купюры, отсчитывал монеты. Когда к нему стучались, ответа приходилось ждать долго… Если кто-нибудь входил в кабинет, он неизменно встречал посетителя удивленным и недовольным взглядом.

– В чем дело… Говорите быстрее…

Потом выслушивал, слегка склонив голову, делал какие-то пометки на уголке бювара, листок постепенно покрывался таинственными знаками, именами, цифрами, подобно стене в телефонной будке. Кивком головы он отпускал вас и снова начинал ходить по комнате. Ренардо ворчал:

– Что за странная манера работать у этого человека! Но обычно все сходились на том, что один из самых блестящих выпускников Политехнической школы не может вести себя, как заурядный человек. Порой над ним посмеивались. Сорбье приписывали необычайную рассеянность. Рассказывали, будто однажды вечером, выйдя из театра, он вместо красавицы мадам Сорбье по ошибке подхватил и привез домой весьма покладистую незнакомку. «Что вы хотите, цифры, – объяснял Ренардо. – Попробуйте вскрыть его череп, и вы обнаружите там одни цифры!» Но тут же добавлял, так как испытывал глубочайшее уважение к своему шефу: «Но что там ни говори, это настоящий ас!»

Шум голосов во дворе внезапно затих.

– Вот и босс, – прошептал Ренардо.

Бельяр раздраженно отошел в сторону. Он терпеть не мог этих пристрастий Ренардо, его замашек бизнесмена. Не нравилось ему и напускное добродушие Оберте, его подчеркнуто оживленное обращение с рабочими. Настоящим-то шефом был Сорбье! Оберте медленно поднимается по лестнице. Ренардо идет ему навстречу, вполголоса рассказывает о случившемся.

– Что? Это невозможно!

Оберте входит, останавливается, глаза его прикованы к распростертому телу. Он тоже с первого взгляда понимает, что Сорбье мертв.

– Его убили почти что на наших глазах, – говорит Ренардо. – Но мы так никого и не обнаружили.

– Как же так… Как же так… – повторяет директор.

– И цилиндр исчез, – добавляет Ренардо.

Оберте смотрит на Бельяра, вероятно, ждет уточнений.

– Совершенно верно, – подтверждает Бельяр.

Оберте в полном замешательстве медленно стягивает перчатки, бросает их в шляпу и кладет ее на кресло.

– Разразится страшный скандал, – шепчет он.

Бельяр и Ренардо обмениваются понимающим взглядом. Они ждали этого слова.

Сделав над собой усилие, директор подходит к убитому. Ковер соломенного цвета медленно темнеет вокруг Сорбье. Ренардо коротко и четко рассказывает о происшедшем. Оберте быстро кивает головой. Он овладел собой. Он привык к трудным ситуациям и сложным проблемам.

– Ясно, он ушел через окно, – говорит Оберте.

– Нет, – возражает Ренардо. – Внизу стоял Леживр. Он никого не видел.

Директор снова смотрит на Бельяра.

– Верно, – произносит Бельяр.

Оберте, перешагнув через тело, проходит в кабинет Сорбье, разглядывает окно, потом сейф. Он повторяет все то, что проделали двадцать минут назад инженеры. Вплоть до того, что проводит по глазам и по щекам своей мясистой с массивным перстнем рукой.

– Подведем итоги, – говорит он. – Здесь, во флигеле, убийце негде спрятаться. С другой стороны, он не мог уйти ни через дверь, ни через окно. Но это же нелепость, то, что вы мне тут рассказываете!

А между тем Сорбье был убит и открытый сейф был пуст. Ключи еще торчали в замочной скважине, они принадлежали убитому.

– Вы понимаете, что это означает? – снова произносит Оберте. – Если убийца, на наше несчастье, заинтересуется цилиндром, захочет узнать, что там внутри…

Он опускается в кресло Сорбье. Оберте знает, что теперь все зависит от него, от его находчивости. Он протягивает руку к телефону.

– Ренардо, спуститесь вниз и прикажите очистить двор. Что же касается Сорбье, сошлитесь на несчастный случай. Незачем сеять панику среди персонала… Тем более что преступник, по всей вероятности, еще скрывается на заводе, возможно даже, что он в первую очередь собирается уничтожить завод…

Бельяр и Ренардо безмолвствуют. У Ренардо лоб блестит от пота, но он вполне владеет собой и удаляется твердым шагом. Оберте снимает трубку, поворачивается к Бельяру.

– Пожалуй, вряд ли стоит обращаться в комиссариат. Дело слишком серьезно. Я сообщу обо всем директору уголовной полиции.

Он раздумывает.

– Полиция или служба безопасности, что лучше? Точность и дерзость, с которой нанесен удар… вы догадываетесь, Бельяр, что это означает?… Это шпионаж.

– В таком случае, – отвечает Бельяр, – непосредственной опасности нет. Шпион, если речь и в самом деле идет о шпионе, удовольствуется тем, что спрячет цилиндр в надежном месте.

– Возможно, – соглашается директор.

Он тихонько постукивает телефонной трубкой по своей широкой ладони, не зная, какой из многочисленных гипотез отдать предпочтение.

– Мне кажется, лучше всего обратиться в уголовную полицию, – говорит Бельяр. – Я хорошо знаю комиссара Марея. Мы вместе воевали, вместе бежали из плена… К тому же Марей был хорошо знаком с Сорбье…

– Превосходно!

Оберте звонит в уголовную полицию, спрашивает директора и, так как Бельяр собирается уходить, удерживает его за руку. Бельяр слушает и невольно восхищается лаконичностью и точностью Оберте. Не прошло и пяти минут, как он здесь появился, а уже во все вник и обдумал все возможные последствия.

– С минуты на минуту мы можем взлететь на воздух, – разъясняет он. – Я прикажу негласно обыскать завод, но мы, конечно, ничего не найдем. Человек этот либо уже скрылся, либо, если почувствует опасность, откроет цилиндр… Других вариантов я не вижу… Простите?… Нет, господин директор, даю вам слово, я ничего не выдумываю. Это не в моем духе… Не могли бы вы прислать нам комиссара Марея? Он хорошо знал жертву… Спасибо.

Оберте вешает трубку и на мгновенье закрывает глаза.

– Я во всем этом виноват, – тихо произносит он.

– Простите… – пытается вмешаться Бельяр.

– Да, во всем. Я имел слабость уступить Сорбье. Два других цилиндра находятся в руках соответствующих служб. На заводе не следовало ничего хранить. Для нас, Бельяр, война все еще продолжается. А мы часто об этом забываем. Сорбье открыл катализатор, изобрел систему замедленного действия. Мне трудно было заставить его следовать общим правилам, тем более что он работал над усовершенствованием своего изобретения… А кроме того, вы же знаете, какой он был обидчивый!

Они взглянули на убитого. Бедняга Сорбье, всегда такой корректный, невозмутимый, и вот теперь он лежит на полу, утопая в собственной крови!

– Были приняты все меры предосторожности, – оправдывается Бельяр. – Один ключ от сейфа держал у себя Сорбье, другой был у вас. Ночью флигель охранялся.

– И, тем не менее, это ничему не помешало, – говорит Оберте. – Всегда надо быть готовым к тому, что найдется упорный противник, который сумеет преодолеть все принятые меры предосторожности. Вот вам доказательство!.. И уж куда дальше: он воспользовался ключом самого Сорбье.

Оберте умолк, провел пальцем по губам.

– Но вот чего я никак не могу понять… Сколько времени прошло с того момента, когда раздался выстрел, до того, как вы вошли?

– Наверняка не больше минуты… Вы хотите сказать, что если преступник убил Сорбье с целью завладеть его ключами, то у него не было времени открыть сейф?

– Вот именно.

– Значит, остается предположить, что сейф уже был открыт, и в этом нет ничего удивительного.

– Пожалуй, это вероятнее всего.

Оберте встает, подходит к окну. Двор опустел. Леживра и того нет. Только под каштаном копошатся в пыли воробьи. Небо стало сероватым. Оберте снова подходит к телефону, вызывает своего секретаря.

– Это вы, Кассан?… Так… Вы один?… Прекрасно… Только что убили Сорбье… Да, именно так, убили… Но это еще не все, выслушайте меня. Похищен цилиндр… Немедленно предупредите охрану. Тщательно проверьте весь персонал… И главное – время прихода. Проверить всех без исключения… Составьте список отсутствующих… Расспросите Баллю… Все кругом обыскать… Преступник мог спрятаться… Пусть сразу же стреляют во всякого постороннего на территории завода… я все беру на себя… Понимаете, что я имею в виду, когда говорю «сразу же»? Если у этого человека вид подозрительный… Ну, скажем, слишком уж юркий, что ли! Действуйте осмотрительно. Без паники.

Он бросает трубку. Влетает муха и жужжит над трупом. Бельяр отгоняет ее, размахивая рукой. Оберте машинально достает из пачки сигарету, потом раздраженно сует ее обратно.

– Все как во сне, Бельяр, – восклицает он. – Как во сне! Ну, между нами говоря, откуда мог проникнуть сюда этот самый преступник?

– Из переулка, – отвечает Бельяр. – Как мы с Ренардо. Как все те, кто не обязан отмечаться.

– Но тогда Леживр заметил бы, как он вошел.

– Леживр мог находиться где-нибудь еще. Например, у проходной завода. Это как раз легко уточнить. Впрочем, если бы он кого-нибудь видел, он бы уже сказал нам.

Оберте не в силах больше выносить этой тишины, этого ожидания. Он привык действовать, подчинять события своей воле. И он слоняется меж четырех стен, поставивших перед ним задачу, исходных данных которой он впервые в жизни не может уяснить. А ведь на этом заводе считать умеют все. Здесь царит свой особый мир чертежей, диаграмм, всевозможных графиков и уравнений. И когда мозг человека не в силах справиться с цифрами, на помощь ему приходят машины, с головокружительной быстротой разрешают они тайну материи, переводят ее секреты на простой язык формул, доступный на заводе каждому. А тут…

– Он не мог уйти! – взрывается Оберте.

– Да, – подтверждает Бельяр. – И все-таки он исчез.

– Вы не заметили… Ну, не знаю… какой-нибудь силуэт, тень… хоть что-нибудь.

– Ничего.

– И ничего не слышали?

– Сорбье позвал на помощь, потом послышался выстрел. Вот и все.

Патрон возвращается в кабинет Бельяра, кружит по комнате, открывает дверь в вестибюль, снова закрывает ее, проводит рукой по рядам ящиков с картотекой.

– А в чертежном зале? – спрашивает он.

– Никого не было… К тому же Леживр стоял снаружи у самой двери… а другого выхода нет.

– Невероятно, – ворчит Оберте. – Ведь вам известно, сколько весил цилиндр!

– Двадцать килограммов.

– Вот именно, двадцать. Вы представляете себе, как бы вы удирали со свертком весом в двадцать килограммов?

– Я бы недалеко ушел, – говорит Бельяр.

– И я тоже. А ведь я не дохляк какой-нибудь.

Резко звонит телефон, они, пораженные, сжимают кулаки. Оберте подбегает, хватает трубку.

– Да… Директор слушает. Проводите его сюда.

Он объясняет вопросительно глядящему на него Бельяру:

– Это ваш друг… Боюсь только, что и он не умнее нас!

II

Марей на первый взгляд и в самом деле казался не умнее директора. Это был плотный, сангвинического склада человек, лысый, с голубыми в еле заметных красных прожилках глазами, с веселым выражением лица. Но его тонкий насмешливый рот, складка, идущая от носа, вдруг выдавали его истинную натуру, без сомнения страстную и сильную, скрывавшуюся под этой приветливой маской. На нем был плохо сшитый габардиновый костюм. Брюки скрутились валиком вокруг плетеного кожаного ремня. На лацкане пиджака множество тоненьких выгоревших ленточек.

– Марей, – произнес он, быстро протягивая руку.

Увидев труп, он на секунду замер. А директор уже пустился в объяснения.

– Простите, – прервал его комиссар, – здесь ни к чему не притрагивались?

– Только к телефону.

Марей наклонился над убитым, перевернул его на спину. Рука Сорбье безвольно упала на ковер, другой он все еще прижимал небольшую кровоточащую рану на животе.

– Бедняга Сорбье! – произнес Марей. – Насколько мне известно, это самое страшное ранение. К счастью, он недолго мучился.

Он выпрямился, вытирая покрытую капельками пота лысину.

– Итак… Мне говорили о неком фантастическом исчезновении. Что произошло?… Вы не возражаете?

Он достал из кармана пачку «голуаз» и уселся на краешек письменного стола Бельяра, небрежно покачивая ногой, и сразу же словно что-то изменилось в атмосфере, царившей в комнате. Появилась какая-то надежда, словно у постели больного, когда пришел, наконец, врач и можно переложить ответственность на его плечи.

– Все очень просто… – начал Оберте.

Марей слушал, а глаза его тем временем изучали комнату. Иногда он сплевывал крошки табака, приговаривая: «Понимаю… Понимаю…» Когда же директор кончил свой рассказ, он разразился беззвучным смехом, от которого сотрясались его плечи.

– Что за детские сказки!

– Но простите… – попробовал возразить озадаченный Оберте.

– Знаете ли, – прервал его Марей, – я вышел из этого возраста.

Марей не стал уточнять свою мысль, но было ясно, что такими штучками с толку его не собьешь.

– Подведем итоги, – сказал он. – Убийца проник сюда во время обеденного перерыва… Сейчас проверим… Без десяти минут два он здесь, Леживр, который находится во дворе, закрывает ему путь к отступлению. Он убивает Сорбье. В это время подоспели мой друг Бельяр и мсье Ренардо. Здесь никого уже нет, а цилиндр весом в двадцать килограммов исчез… Вопрос: каким путем удалось скрыться убийце?

– Именно так, – подтвердил Оберте.

– Это-то меня и беспокоит, – заметил Марей. – Потому что раз задача, поставленная таким образом, практически неразрешима, очень может быть, что она неправильно поставлена.

– Уверяю тебя, – вмешался Бельяр.

– Минуточку, мой дорогой Роже, – прервал его комиссар. – У нас еще будет время решить эту задачу. Но, прежде всего, необходимо установить факты. Могу я расположиться в соседнем кабинете?

Он указал на кабинет Сорбье.

– Прошу вас, – сказал Оберте. – Я отдам необходимые распоряжения. Чувствуйте себя, как дома.

– Благодарю вас.

– На всякий случай я приказал обыскать завод. В настоящий момент охрана патрулирует во всех зданиях. В самое ближайшее время от них поступят донесения…

– Превосходно.

И на лице директора, словно у примерного ученика, промелькнула довольная улыбка. Марей бросил сигарету в пустую корзинку для бумаг и снова подошел к убитому.

– Каждого свидетеля я допрошу в отдельности. А мои люди тем временем займутся телом, отпечатками пальцев… в общем, обычная процедура! Я был бы счастлив, если бы вы, господин директор, остались здесь. А ты, Роже, сходи, пожалуйста, за Леживром, а потом подожди внизу, хорошо?

Отдавая свои распоряжения властным тоном, он смягчал его улыбкой. Бельяр метнул в сторону Оберте взгляд, означавший: «Ага! Что я вам говорил? С ним дело пойдет!»

Перед тем как выйти из комнаты, он показал комиссару гильзу.

– Мы нашли ее у картотеки.

И быстрыми шагами удалился.

– Калибр 6.35, – определил Марей.

Он положил гильзу в карман и остановился возле убитого.

– Печально! – прошептал он. – Пожалуй, это самый умный человек, которого мне довелось знать… И такой добрый, несмотря на то, что внешне, казалось, весь ушел в свои цифры.

– Знаю, – проговорил Оберте.

– Я не был с ним близок, – продолжал Марей, – но я восхищался им. Я встречался с ним у друзей, страстных любителей бриджа. Стоит ли говорить, что он всех нас обыгрывал, даже такого аса, как Бельяр.