Текст книги "Обреченное начало"

Автор книги: Себастьян Жапризо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

XXV

Только через неделю после начала учебного года Летераны приняли решение. Им было нелегко это сделать. Они советовались со всеми членами семьи. Они пытались следовать разумной морали, которой придерживались. Главным образом они прислушивались к мнению директора. И вот как-то вечером родители, вернувшись вдвоем из школы, где они встречались с директором, сообщили Дени, что приняли решение.

– Мы любим тебя, – сказал мсье Летеран, положив руки на подлокотники кресла. – Мы хотим тебе только добра. Поэтому мы посылаем тебя в пансион. Ты не передумал? Ты хочешь снова увидеть эту монашку-расстригу? Ты упорствуешь?

– Да, – сказал Дени, – еще как упорствую.

– В таком случае, чемоданы собраны. Я договорюсь, чтобы за тобой приехали. Ты отправляешься в субботу.

– Как хотите, – сказал Дени, прислоняясь к стене.

– Ты будешь жить в другом городе, без нас, – сказала мадам Летеран, всхлипывая в кресле.

– Как хотите, – сказал Дени.

– Ты хотя бы мать пожалел, – сказал мсье Летеран, – ты…

– Он не способен, не способен! – сказала его жена. – Он рехнулся! И это все она, эта тварь, эта… эта…

Она зашлась в рыданиях, задыхаясь от горечи. Мсье Летеран поднялся.

– Из этого пансиона ты выйдешь только тогда, когда сдашь экзамены на бакалавра.

– Как хотите, – сказал Дени.

– И – если потребуется – никаких каникул.

– Как хотите, – сказал Дени. – У меня еще остается время для нормальной жизни. Я буду ждать, сколько придется. Теперь это не вопрос лет, это вопрос жизни.

– Вопрос жизни! Такого я еще не слышал!

– Он рехнулся! – сказала мадам Летеран. – Рехнулся!

– Уедешь в субботу, – повторил мсье Летеран, – мы даже на вокзал не пойдем тебя провожать.

– Куда я поеду? – сказал Дени.

– Директор посоветовал хороший пансион в Гренобле. Но предупреждаю тебя! Если эта расстрига посмеет – слышишь меня – что-то предпринять, чтобы тебя увидеть, я буду жаловаться, и пусть будет скандал, я ни перед чем не остановлюсь, пока не упеку ее за решетку!

– Она не станет ничего предпринимать, – сказал Дени.

– Очень надеюсь – для ее же блага. Я не дам ей испортить тебе жизнь! Я скорее подпалю этот дом, и пусть мы сгорим все втроем!

– Да не будет она портить мне жизнь, – сказал Дени.

– Посмотрим. В пансионе у тебя появится время подумать.

– Я обо всем уже подумал, – сказал Дени, по-прежнему неподвижно стоя у стены.

– Наверняка нет. Когда ты начнешь думать, то, возможно, увидишь весь ужас произошедшего.

– В чем ужас? – резко подавшись вперед, сказал Дени. – Что я такого сделал? Что мы сделали?

– Ты сделал глупость, чудовищную глупость, – сказал мсье Летеран, встав перед сыном. – А то, что сделала она, этому вообще нет названия! Она ведь уже взрослая!

И тут Дени внезапно бросился на отца, пытаясь ударить его. Ошеломленный мсье Летеран схватил его за запястья и, не скрывая слез, держал, пока тот, стараясь высвободиться, кричал:

– Нет, скажи мне! Скажи мне! Что мы сделали?

Мать кинулась на помощь отцу. Дени почувствовал, как мать в рыданиях прижалась лицом к его спине, увидел полные слез глаза отца. Он резко вырвался, не переставая кричать:

– Что мы сделали?! Мы тихо жили в доме… Мы были счастливы, ни у кого ничего не просили, а мне говорят, что все это мерзко! Вы, вы сами придумываете правила и вы же их применяете! Verboten! Verboten!Только они трещат по швам, ваши правила! Расползаются во все стороны! Они заминированы! Achtung Minen!В чем ужас?

– Боже мой, успокойся, – сказал отец, – успокойся!

– А Пьеро? Он входил в ваши правила?! – кричал Дени. – А Пьеро, ты ему дашь первый приз? Я вам больше не верю, понимаешь, не верю больше!!!!! Вы врете! Я знаю, что то, что с нами было, – было чудесно, вот так. Я знаю, что никто не имеет права возмущаться или говорить, что то, что мы сделали, – это ужас! Пьеро подорвался на мине – вот ужас! Вы врете! Все врете!

– Ты сошел с ума! – кричал отец. – Я к этому вообще не имею никакого отношения.

Неожиданно гнев Дени стих. Он долго в молчании по очереди смотрел на родителей, потом пожал плечами и ушел в свою комнату. Проходя мимо отца, он сказал:

– Я видел немецких солдат летом. Я не могу объяснить, но по вашим правилам это будет так: я снимаю с себя гимнастерку, срываю знаки различия и заключаю сепаратный мир.

– Он рехнулся, – всхлипнула мадам Летеран.

Ему не удавалось встретиться с Клод до субботы – его просто не выпускали из дома. Она приходила к нему в четверг, умоляла. Запертый в своей комнате, Дени слышал, как отец выставлял ее за дверь. Он слышал ее шаги на лестнице и изо всех сил колотил в стену.

Клод вернулась на следующий день, и снова та же жестокая комедия. Отец ее оскорблял, а она тщетно умоляла разрешить ей в последний раз увидеть Дени. Он слышал ее шаги на лестнице и изо всех сил колотил в стену.

В день отъезда к нему пришел Прифен – каким-то образом он узнал, что Дени уходит из школы и уезжает в другой город. Дени несколько раз намекнул ему, что неплохо бы навестить сестру Клотильду, мол, она огорчена, что давно не видела Прифена. Он дал Прифену ее адрес на улице Вуду – после возвращения она поселилась в квартире Мадлен.

– Если будет время, – сказал Прифен.

Клод убирала квартиру, когда Прифен позвонил в дверь. Она открыла и растерялась, увидев, с каким удивлением Прифен разглядывает ее платье и прическу.

Она впустила его, усадила в кресло, говорила о больнице, достала шоколад, сунула ему в руки.

Наконец Прифен осмелился поднять глаза и встретиться с ней взглядом, потом снова опустил их и тихо о чем-то спросил. Клод не расслышала, о чем именно, но догадалась, потому что ждала этого вопроса.

– Нет, я отказалась от монашеского сана, – сказала она.

Для чего он явился? Ей хотелось, чтобы он ушел, побыстрее ушел. Потом проскочила догадка. Он мог узнать ее адрес только от Дени.

– Вы видели Дени? – спросила она, сохраняя спокойствие.

– Да, только что. Вы знаете, что он уезжает из города? Я ходил попрощаться с ним.

Ей пришлось как-то занять руки, чтобы собраться – передвинуть вазу, пепельницу, потом поставить их на прежние места.

– Он уезжает на днях? – спросила Клод, стараясь взять безразличный тон.

– Сегодня вечером.

Прифен уже вставал, разочарованный тем, что разговор шел только о Дени. Она попросила его минутку подождать, вскипятила воду, приготовила чай.

– Дени в порядке? – спросила Клод из кухни. – Я его давно не видела.

– В порядке, – сказал Прифен.

С трудом сдерживая себя, Клод вошла в комнату с двумя чашками. Поставила их на маленький столик, попросила Прифена подойти.

– Вот чай, – сказала она. – Жаль, что Дени уезжает. В какой школе он будет учиться?

Она больше не смотрела на Прифена. Она знала, что он обо всем догадался.

Прифен повел себя жестоко, сам того не понимая. Ведь так просто – сказать время отхода поезда, направление. Он встал, улыбнулся, очень по-мужски, с этой бессознательной мужской иронией, помедлил.

– Почему вы прямо не спросите меня, когда уходит поезд?

Держа руки в карманах, Прифен наблюдал, как на лице Клод вспыхивают обида и раздражение.

– Он уезжает в семь часов, – наконец сказал он. – Нужно было сразу спросить меня, вы ведь только об этом и думаете. А может быть, это из-за вас он должен покинуть город?

Прифен выпил чай, поговорил о том о сем, явно забавляясь ее смятением. Он сказал, что Дени едет в пансион в Гренобле. Теперь Клод то и дело поглядывала на часы. Он ушел с иронической усмешкой в глазах, испытывая глупую гордость от того, что причинил ей боль.

Оставшись одна, Клод прислонилась к двери, попыталась помолиться. Не смогла. Потом надела плащ и вышла за дверь. Она медленно бродила по улице, дойдя до конца, переходила на другую сторону, чтобы снова вернуться назад. Погруженная в мысли о их любви, о прошедшем лете, она по нескольку раз проделывала один и то же путь и уже в шесть часов была на вокзале, опустошенная, терзаемая тысячью страхов.

Дени сопровождали два священника. Каждый из них нес по чемодану. Они не разговаривали. Когда они обращали на Дени свой взгляд, лица их озарялись приветливой улыбкой. Оба были среднего роста, в сутанах, один из них – довольно пожилой. Явившись за Дени, они попытались поговорить с ним о пансионе, но Дени не желал их слушать. Тогда они замолчали.

Они шли через толпу. В здании вокзала стоял гул голосов. Часы показывали половину седьмого.

– У нас забронированы места, – сказал один из священников любезным голосом.

Дени не ответил. Он смотрел вокруг, огорченный, что не видит Клод в очереди у кассы. Ее нигде не было, и священник, тот, что помладше, мягко, но решительно потянул Дени на перрон. Служащий прокомпостировал билеты и показал, где стоит поезд на Гренобль. Служащий был толстый и грустный. Все на вокзале выглядело грустно, и, вспомнив их отъезд в Виларгье, Дени стало больно. Он вспоминал, как они радовались, взявшись за руки и ожидая отхода поезда туда, где прошли их самые прекрасные каникулы.

Дени надеялся, что она появится на перроне, и обернулся последний раз. Священники с чемоданами отошли, а он остановился возле контролера. И тогда он увидел, как Клод бежит к нему через толпу – в плаще, перетянутом в талии, неузнаваемая, с растерянным лицом. Дени с облегчением помахал рукой. Чтобы добраться до него, ей пришлось расталкивать людей на своем пути.

Она прижалась к Дени, запыхавшаяся и дрожащая. Между ними находился железный барьер. Дени чувствовал ногами ее колени.

– Я не подумала и не купила перронного билета, – сказала Клод, – я идиотка. Но у меня в мыслях одна печаль, пойду куплю, дорогой, главное – не уходи.

– Нет, нет, останься. У нас совсем немного времени. А мне нужно так много тебе сказать.

Клод посмотрела на него с волнением.

– Со мной едут двое священников, – сказал Дени, – они пошли к поезду, но скоро вернутся.

– Говори, говори. Я скажу, когда их увижу. Говори со мной, дорогой.

– Не плачь.

– Я не плачу. Не переживай. Я сильная. Я не плачу, видишь, я сильная.

– Ты ни о чем не забудешь, пока я буду там?

– О, Дени.

Она тут же зарыдала, прижавшись лицом к его плечу, а его охватила дрожь. Дени пришлось сдерживаться, чтобы не заплакать вместе с ней.

– С ума сойти – разве в такую минуту можно плакать?

– Мой дорогой, мой дорогой Дени, знаешь, я перееду в Гренобль… Буду рядом с тобой, буду передавать тебе письма, все, что угодно…

– Мои родители догадаются. Будь осторожна, они могут тебе навредить, они просто сумасшедшие.

– Не беспокойся, я все устрою, вот увидишь… Увидишь, как мы будем счастливы, несмотря ни на что… Увидишь, как я тебя люблю, любовь моя… Я сделаю все возможное…

– Не плачь. Мне сразу становится холодно, когда ты плачешь… Не хочу, чтобы ты плакала.

– Я больше не плачу. Все… Видишь, я больше не плачу…

Дени поцеловал Клод в губы и почувствовал на них вкус ее слез. Он обнял ее, прижал к себе поверх железного барьера и почувствовал всю глубину обрушившегося на них несчастья. Больше не видеть ее ни смешливую, ни нежную. Больше не слышать ее. Больше не целовать. Больше не любить. Больше не, не, не…

– Главное, – говорил он, – главное, не забудь, ничего не забудь. Клянусь тебе, все это не имеет значения по сравнению с нашей жизнью, она вся будет потом.

– Да. Да. Да, дорогой. Но ты ни о чем не жалеешь, скажи?

– Замолчи.

– Если бы ты убедил родителей, что согласен с ними, ты не был бы сейчас здесь.

– Замолчи.

– Я сама не знаю, что говорю, дорогой.

– Они бы мне все равно не поверили. Я не смог бы жить рядом и не видеться с тобой, ты тоже. Все кончилось бы тем же. Они в любом случае заперли бы меня. Они все – против нас.

– Это неважно, дорогой. Мы подождем. Скажи, мы подождем? Ты ведь будешь еще меня любить, правда?

– Я всегда буду тебя любить.

– Тогда я буду сильной. Я не буду больше плакать, буду сильной. Каждую секунду буду думать о тебе – все время!

И она снова заплакала, глядя на него.

Потом испуганно посмотрела в сторону поезда. У нее были огромные глаза, Клод глядела куда-то за его спину, обнимая его, словно пытаясь защитить.

– Они тут? – не оборачиваясь, спросил Дени.

– Нет. Да. Поцелуй меня, скажи, не забудь, и ты, не забудь.

Он приник к ее губам, прижал к себе. И почувствовал в ту же минуту, как руки обоих священников легли на его плечи. Не переставая целовать Клод, он попытался высвободиться.

Но руки сильно тянули его назад.

– Оставьте его! – кричала Клод. – Прошу вас!

Люди оборачивались, а видевший все контролер остановил ее, когда она попыталась выбежать на перрон.

– Держите ее, – сказал один из священников контролеру. – Это дурная женщина. Она губит этого ребенка.

– Отпустите его, – кричала Клод, рыдая. – Ну отпустите же его!

Дени вырывался изо всех сил, и подбежавший полицейский схватил его за руку, чтобы помочь усмирить.

– Что происходит? – спросил полицейский.

– Мы должны увезти этого мальчика в пансион. Он пытается сбежать.

Полицейский пришел на помощь двум мужчинам в сутанах, и они поволокли мальчика сквозь толпу, забавлявшуюся этим странным зрелищем.

Клод пыталась оттолкнуть контролера, преграждавшего ей дорогу, и он с силой оттолкнул ее к барьеру.

– Ну-ну, – сказал он, – спокойнее.

– Ни о чем не волнуйся! – кричал Дени, зажатый между священниками. – Ни о чем не волнуйся, Клод! Увидишь, мы победим.

Она подошла к железному барьеру, сжала руками холодную перекладину и зарыдала: «Дени, Дени, дорогой».

Когда он исчез за вагонами, Клод уронила мокрое лицо в ладони. К ней приблизилась какая-то женщина, положила руку на плечо. Она вырвалась и стояла прямо, пока женщина не отошла. Люди медленно расходились, покачивая головами. Контролер пробивал билеты.

Она не сдвинулась с места, пока не тронулся поезд.

Клод дождалась, когда состав полностью скроется из виду. Вытерла глаза. Она больше не плакала. Она была сильной, как он хотел. Она повернулась и, провожаемая любопытными взглядами, вышла из вокзала на улицу. По улице ходили машины, над машинами простиралось небо. Она посмотрела вверх, на крыши домов, на облака над крышами. Опускался вечер, шум постепенно затихал. По ручейку вдоль тротуара плыл пустой спичечный коробок. Она нагнулась, достала коробок и смяла его в руке. Бросила в ручеек, подняла воротник плаща, положила руки в карманы. Где-то далеко за вокзалом прогудел поезд, и она изо всех сил постаралась не услышать этот гудок.

Затем медленно отправилась домой.