Текст книги "Скоморошины"
Автор книги: Сборник Сборник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)
Вот приносит ево чорт к этому собору, – тоцьно, што в соборе служба идет, и взяв он кирпиць, которой поматеряя, заходит в собор и встает за пецьку, штобы некто не видав ево. А чорт обвернувсе златорогой ланью и став бегать вокруг собору. Певцие увидали эту лань и остановили службу, друг по дружке и вышли все; оставсе один монах и тот смотрит в окно. Вот этот мужицок выходит из-за пецьки, этим кирпицом и зашиб монаха, сняв с ево монашеское платье и надев на себя; потом достав подвинецьное платье из-под престола, сунув ево за пазуху, выходит вон и ловит эту лань. А люди ему и говорят:
– Эх, монах! где тибе поймать эту лань? – есть полутше тебя, да не могут половить!..
Он одно: пробираетце к ней да дружелюбит, а эта лань подвигаетце к нему да лащитце. Поймав эту лань и сев на ее. Народ крицит:
– Монах, вались! не то увезет тебя – а он держитце да думает, как бы скоряя уехать. Выехали на заполье, сняв с себя монашеское платье, повесив на кол, а сам сев к другу за плеци, и потащились опеть.
Приходит пастушок к цярю и кладет это платье в прихожую. По утру встает Олена, прекрасная девиця, и говорит:
– Ах, Боже мой! Где мое платье было, а топерь у царя в прихожой лежит.
Приходит к ней цярь.
– Ну, што-жо, говорит, Олена прекрасная девиця, идешь-ли за меня взамуж топерь?
– Отцево нейду, говорит, ваше цярское величество, но есть-ли у вас винцельные кони и карета?
– Как-жо, говорит, у нас нет коней и кореты?
Вот он отвел ей конюшну, другу и третью; она день выбирает, другой выбирает и третий, – не могла по уму прибрать не коней, не кореты, и говорит опеть цярю:
– Когда умили ваше цярское величество меня достать, умили и мое подвинцельное платье достать, так умийте-жо и моих тройку коней и корету достать!
Вот цярь опеть своево пастуха призывает и наказ наказывает, штобы к утру достать тройку коней и корету, а не то – голова с плець долой! Выходит пастушок из цярства и плацот ишо тово тошняя, да и говорит:
– Эх, кабы на эту пору, на это времецько старопрежний друг-чорт!
А он тут и есть.
– О цом, говорит, друг плацошь?
Он сказав, што так и так, царь службу накинув опеть.
– Какую-жо службу накинув?
– Приказав, говорит, тройку коней винцельных достать и корету.
– Ага, говорит, – да это служба! Ну, да все-таки пойдем, можот достанем.
Вот и потащились добры молодци опеть. Эти кони и корета были у ней в синем море под каменной плитой. Приходят к синю-морю, чорт посылает этово мужицька в лафку купить две свици воску ярово. Мужицек принес две свици воско-яровых; одну свицю затеплив сибе, а другую товарищу. Чорт и говорит ему:
– Вот што, друг! когда вся свиця изгорит, а меня из моря все-т нет, то и ты валейся в воду, и тибе не жира! – сказав это и укурнув в море. Этот мужицок и давай ходить по берегу и дожидает своево товарища. Вот у ево половина свици сгорела, а чорта все нет; вот ужо и немножко стает, – ево все нет; и став он уж к нокотку прилипать свицюшку и заплакав горькими да горючими (слезами):
– Видно и мне не жира, думает…
Вдруг по морю волна заходила, – это чорт и идет на тройке; выехав на берег и вскрицяв:
– Успевай садитце, друг, скоряя!
Мужицек успев вскоцить ему в карету, и понеслись добры молодци: где у дома угол захватят – угол проць, где у церквей прихватят угла – главы покривятця. Вот чорт и говорит своему другу:
– Вот што, друг! ни доидем до цярства, ты их тпрруукни, а то все ваше цярство разнесем.
Не доехали оне до цярства, мужик и крикнув (лошадям) «тпррру!» – кони остановились…Вот оне доехали до цяря. Мужицек-пастушок вышов из кореты, привел этих коней к столбу тоценому и привязав к кольцю золоценому, надавав пшеници белоярыя и заходит к цярю в палаты, и дает знать государю, што привел таких-то коней. Царь призывает Олену, прекрасную девицю, на лице к сибе:
– Ну, што-жо, Олена, прекрасная девиця! Идешь-ли топерь за меня взамуж?
– Отцево-жо, говорит, нейду, ваше цярское величество, – коли вы умили меня достать, и мое винцельное платье, и моих коней с коретой, ну, так ищо у этово своево верново слуги отрубите голову, – тогда я за вас иду взамуж.
– Нет, девиця Олена, не подымаютце у меня руки срубить головы ево, – сказав ей цярь.
Вот она взяла саблю и срубила голову самому цярю и взяла этово пастушка за ушка и поцеловала ево во уста:
– Пусть-жо ты мой муж, а я твоя жона!
Вот он и сев на цярство. Вот ево старопрежний друг чорт и приходит (к нему) да говорит:
– Ах, друг! Сев на цярство, да не на руки куделя…
Мужицек день прожив, наступила ноць, ложитце с молодой жоной спать… Эта бабка довгоноска изозналасе там, што ее внуцька увезена и за цяря взамуж отдана, и отпустила она своей силы три корабля, штобы это цярство все пленить, головней покатить, и цяря опалить. Старопрежной друг чорт приходит к нему и колотитце:
– Ах, друг, – говорит, – спишь, да свою голову проспишь!
Вот он встав, в свою подзорную трубку поглядев (и видит:) идет морем три корабля силы; он взяв это кольцо из-под правой пазушки, с руки на руку переложив и выскоцили двенадцеть молодцей:
– Цево угодно, ваше цярское величество? – говорят.
– А вот что, братци, – говорит он, – эту силу всю разбить и по воде разметать!
Вот эти молодци и пошли по морю, все равно как по земле, и всю силу разбили и по воде разметали, и приходят на прежнее место. Переночевали ноць, как ницево и не было; наступает день, живут (молодые) преспокойно; наступает опеть вечер и, как только-што спать легли, эта бабка довгоноска отпустила шесть кораблей силы, надо ей цярство покорить. Вот старопрежний друг чорт опеть колотитце и говорит такие слова:
– Эх, друг, спишь, да свою голову проспишь!
Цярь встает, в подзорную трубку поглядев (и видит:) идет шесть кораблей силы и тово ближе. Он торопесь кольцо с руки на руку переложив, выскочили 12 молодцей.
– Цево изволите, ваше цярское величество?
– Надо, братци, эту силу всю розбить и по воде разметать!
Вот оне эту силу разбили и по воде разметали и воротились на старое место. Переноцевали (молодые) ноцьку, как нецево не бывало, живут и день преспокойно, наступила третья ноць. Вот бабка довгоноска отправила 12 кораблей силы и сама в легкой лодоцке поехала: надо ей узнать, куда сила девается. А старопрежний друг чорт опеть приходит и колотитце:
– Эх, друг, спишь, да голову проспишь! – крикнув.
Царь встав, в подзорную трубку поглядев: идут 12 кораблей силы, а сзади идет и сама бабка довгоноска в легкой лодоцьке. Он кольце с руки на руку переложив, – выскочило 12-ть молодцей:
– Цево изволите, ваше цярское величество?
– А вот што, братци, – говорит, – надо эту силу разбить, и по воде разметать, а бабку довгоноску в гости созвать.
Оне эту силу всю разбили, по воде разметали, а бабку довгоноску в гости созвали. Вот зять ее молодой стал угощать всякими напитками, в том цисле и сам напивсе, сделавсе оцень пьян и лег спать.
– Как-жо ты у моия бабушки силу губив?
– А своей, – говорит, – русской храбростью.
– Врешь, што нибудь да есть у тебя?
Он с пьяна то и сказав, што «У меня под правой пазушкой на шовковой лентоцьке есть серебряное кольце, – с руки на руку переложу, выскочит 12-ть молодцей, што надо, то и сделают». Вот и заснув. А жона ево возьмет да это колце и срежот и выйдет с этой бабкой вон. Бабка возьмет это кольце с руки на руку переложила, – выскочило 12-ть молодцей:
– Цево изволите, бабка довгоноска? – спросили те.
– Это царство, – говорит, – все покорить, попленить, головней покатить и цяря опалить!
Вдруг это цярство и загорело, головней все покатило и самово цяря опалило. Эта бабка со соей внуцькой села в лодку да и обратилась в свое место. Вот старопрежной друг чорт и приходит к своему товарищу и говорит:
– Ах, друг! Я тибе говорил, што не на руки куделя…
Взял ево, посадив на плеци и унес домой. Принес домой и говорит своему отцю:
– Ах, батюшко! У меня што над другом-то сделалось – всево опалило!
– А вот што, дитя, слезай-ко в подполье, у меня есть там кувшинцик о двенадцати рыльцях – принеси.
Чорт этот кувшинцик достав и став лецить своево товарища, и вылецив, тот сделавсе ищо лутше прежнево; вот и говорит ему:
– А, што, друг, не желаешь-ли своей жоны повидать?
А он отвицеет:
– Эх, друг! Да где-жо мне теперь своя жона повидать?
– Да ежели желаешь, – говорит чорт, – так садись за плеци, сицяс посмотрим.
Вот он тут сев за плеци и потащилисе добры молодцы. Дорогой и говорит чорт ему:
– Вот что, друг! Оне топерь с дорожки в бане моютце, а в баню мне зайти тут можно; возьми-жо ты свою саблю и встань в передбанье, а жона твоя из бани пойдет, ты не тронь ее, а бабка пойдет, то как только она в двери голову покажет, я с зади немножко подпехну, – ты не зевай, руби ей голову саблей. Приходят добры молодцы к этой бане, как есть оне с дороги моютце в ней; чорт и забравсе в баню к ним, а мужицек встав в передбанье. Вот выходит жона ево из бани, сунула в двери голову и говорит своей бабке довгоноске:
– Ах, бабушка! Русским духом пахнет!
– Што ты, дитя, – отвицеет бабка, – какой здись русский дух? Ты жила там, – тибе все русский дух и цюетце…
Вот жона и ушла из бани; бабка одна осталась в бане. Вот и она покатилась водой и пошла вон; во двери только-што голову показала, чорт с зади немножко попехнув, а мужицек и отсек ей голову, взяв за нос и бросив в море; на ногу встав, другую раздернув и тожо в море бросив. Пришов он к своей молодой жоне, берет ее за руку и отправляютце в свою местность, и построив он опеть свое цярство ищо лутше прежнево, и став он со своей жоной жить да цярствовать, тем и сказка концеетце!..
(Вельский у. Зап. со слов Матушкина. 90-ые годы)
Иван крестьянский сын и Марья царевна
Жили были старик со старухой, у них был один сын Иван. Этот Иван вздумал вить веревки. Пришел на берег реки и вьет веревки. Вдруг из воды вышел чертенок и спрашивает:
– Чево, Иван, делаешь?
Иван сказал:
– Веревки вью, стану море моршить, да вас чертей корчить.
Чертенок сказал:
– Что тебе надо за это? – и пошел чертенок к старшему чертенку спрашивать. Старший велел:
– Перво побегайте с Иваном.
А Иван сказал:
– У меня есть маленький сивенький старичек, так ты с им побегай наперво.
На то время выскочил из кустов заяц и побежал, чертенок и кричит:
– Ой, ой, нет не угонится.
Чертенок и думает, за стариком сивым не угонится, а за молодым Иваном нечего и думать; этот чертенок испугался и убежал опять к старшему и рассказал старшему.
– Ну, ступай, покидайте палки.
Этот чертенок принес палку толстую и большую и кинул палку высоко. Иван сказал:
– Ты низко кинул, а я кину из виду вон.
Чертенок думает, что и правду кинет высоко, испугался и убежал. Пришел к старшему и сказал; старший сказал:
– Сходи и поборитесь и узнай силу.
Когда пришел к Ивану, чертенок и говорит:
– Давай боротся.
Иван сказал:
– Мне не стоит марать руки, а у меня есть дед семидесяти пяти лет, так ты хоть с ним-то справься.
В то время из лесу вышел медведь. Этот чертенок и схватился. Медведь все его изуродовал. Чертенок говорит старшему, когда пришел от медведя:
– Больше не пойду к Ивану.
Старший сказал:
– Сходи, что надо еще Ивану.
Чертенок пришел, а Иван тем времянем выкопал яму, свою шляпу изорвал и разтянул по яме, чертенок и говорит:
– Иван, моря не морши и нас чертей не корчи, что надо, то и бери.
Иван сказал:
– Вот эту шляпу наноси полную золота.
Этот чертенок обрадел, стал носить мешком золото, носит, носит, и подачи нет, и говорит Ивану:
– Какая у тебя большая шляпа-та!
Иван сказал:
– Ничего не велика.
Чертенок полную яму наносил золота и принес колечко и говорит:
– Вот тебе еще подарок, когда тебе что надо, все тебе будет, только с руки на руку перенадень.
Иван взял колечко, распрощались, чертенок ушел, Иван золото увез домой. Иван и говорит своей матери:
– Сходи сватом к царю, – а у царя было (так) дочь, звали Марьей, – не отдаст-ли за меня.
Мать пришла к царю и говорит:
– Царь, великий государь, отдай за моего Ванюшку свою дочь Марью, у его денег не меньше твоего.
Царь и говорит:
– Пусть сделает дом точно такой, как у меня, чтобы сегодня ночьей, вутре я выйду на бавхон, чтобы видно было его дом.
Мать когда пришла домой и заплакала и разсказала Ивану. Иван и говорит:
– Не тужи, утро вечера мудреняе.
Мать отстала плакать и легла спать, а Ванюшка вышел на улицу, с руки на руку перенадел колечко, вдруг пришло страшно народу и стали работать, к утру дом лучше царева сделали. Мать Ивана утром встала, смотрит – все не по старому, и пошла мать к царю, пришла к царю и говорит:
– Вот, царь, экой хитрой у меня Ванюшка, в одну ночь экой дом заворотил.
Царь сказал:
– Пусть в одну ночь церковь сделает.
Еще пуще запечалилась, пришла домой, сказала Ванюшке. Иван сказал:
– Не тужи.
Вышел ночьей на улицу, перенадел с руки на руку колечко, вдруг сделалась церковь и зазвонили и царя разбудили. Мать пришла к царю и говорит:
– Вот, царь, великий государь, все сделано, отдай твою Машеньку.
– Можно отдать, только с тем, чтоб от вашего дому до моего дворца были мосты хрустальные и сукнам устланы, а по ним чтобы ходила карета-самоката и всякия птицы пели.
Мать испугалась и заплакала и пошла домой, пришла домой и разсказала Ивану. Он и говорит:
– Утро вечера мудреняе, не тужи.
Когда легли спать, вышел на улицу, перенадел колечко, вдруг стали мосты хрустальные и сукном устланные и карета-самоката до самого дворца царского, и всякия птицы поют, и отдал царь за Ивана Машеньку.
Не долго после свадьбы пожили, Машенька у Ивана все выпытала, как все он устроил. Когда он уснул и положил колечко под подушку, эта Машенька колечко взяла и с руки на руку перекинула, выскочило несколько молодцов:
– Снесите меня за тридевять земель, в пятидесятое царство; – когда ее снесли и у Иванушка ничего и не стало. Когда Иван пробудился, то все стало худое, и заплакал и пошел к тестю:
– Машеньки, – говорит, – нет, не знаю, куда и девалась; – царь испугался, не знают, куда и девалась Машенька. Иванушка сходил к кузнецу, сковал три костыля и испек три просвиры и пошел разыскивать Машеньку. Долго он шел, подходит к избушке, пришел в избушку, лежит баба-яга из угла в угол и нос в потолок, когда Иван заходит в избу, и кричит баба-яга:
– Фу, фу, фу, русскаго духа слыхом не слыхала и видом не видала, а сам ко мне на дом пришел, съем-погублю, на белый свет не опущу.
– Ишь, старая чертовка, не сердись, не ерись, а напой, накорми.
Эта старуха напоила, накормила и стала спрашивать:
– Куда пошел и куда правишься?
О(н) ей:
– Свою Машеньку розыскиваю.
Она ему говорит:
– Ой, дитятко, трудно тебе до нее доступить, она у моей старшей сестры живет, она чему порадела, и житье-то, житье ей худое, идти-то назад нельзя, все с моим племянницам ходит.
Она дала ему скатертку-самолетку. Он пока до ее шел, так железную трость исподпирал и просвиру изглодал, и подходит к избушке, и идет в избушку, лежит баба-яга, из угла в угол и нос в потолок и говорит баба-яга:
– Русскаго духа видом не видала и слыхом не слыхала, а сам ко мне на дом пришел, съем-погублю, на белый свет не опущу.
Ванюшка и говорит:
– Ишь, старая чертовка, ты бы с дорожки напоила, накормила.
Эта старуха встала, Ванюшку напоила и накормила, стала спрашивать:
– Откуда и куда путь-дорогу держишь?
Ванюшка бавшке обсказал все, как и как стала. Бавшка Ванюшку пожалела и дала ему меч-складенец, и говорит:
– Твоя Машенька живет у старшей сестры моей, – она его подняла, и распростилась. Ванюша пошел, долго он шел и опять просвиру изглодал и трость изподпирал; вдруг подходит к избушке, заходит Иван в избушку, лежит баба-яга из угла в угол и нос в потолок, когда зашел в избу:
– Фу, фу, фу, русскаго духа слыхом не слыхала и видом не видала, сам русский дух ко мне на дом зашел, съем-погублю, на белый свет не опущу.
Он говорит:
– Старая чертовка, ты бы не торопилась со своей поежой, а ты бы дорожнаго человека напоила и накормила и добро поучила.
Сейчас старуха соскочила, напоила и накормила Иванушка и стала спрашивать:
– Откуда и куда путь держишь?..
Он все разсказал, как что было. Старуха пожалела и сказала:
– Трудно тебе будет до ее доступить, она живет у старшей моей сестры, отсюда не далеко.
– Ну ладно, – говорит старуха, – скоро твоя Машенька придет в голове искать, а ты лезь под кровать к ей в сундук и посиди в сундуке.
Когда Иванушка залез в сундук, вдруг пришла Машенька к старухе, и Ванюшка слышит. Машенька стала у бавшки в голове искать, бавшка и спрашивает:
– Что же бы ты, Машенька, поглядела ли бы на своего Ванюшеньку?
– Поглядела бы, хоть одним глазком да взглянула бы.
А Ванюшка сидит и слушает.
Машенька от бавшки уж ушла, Ванюшка вышел из сундука. Бавшка научила Ванюшку, что:
– Иди в сад и продавай меч-складенец, – и дала клубочик, – потом, на другой день, клубочик станут покупать мои племянницы, а ты с тем продавай, чтобы ночь спать с Машенькой, также складенец и скатертку.
Пришел в сад, разсклал на скатертку меч-складенец и клубочик; пришли покупать и купили за то, что Ванюшке надобно с Машенькой ночь проспать. Они взяли Машеньку, напоили до пьяна и повалили спать. Ванюшка будил да плакал, что:
– Марья-царевна, как я до тебя доступал, три просвиры изглодал и три трости железные изподпирал, а ночь прошла.
Те девки пришли и его прогонили. Когда Иван ушел от них опять в сад, выложил скатертку-самолетку и клубочик, пришли эти девки, клубочик купили с тем, что ему с Машенькой ночь проспать. Оне Машеньку опять пьяную напоили и спать повалили и булавкам у Машеньки платье к постеле приколотили, и Иванушко опять лег с Машенькой, а Машенька опять пьяная, он будил да плакал, разбудить не мог. Опять ночь прошла, Иванушка опять прогнали, а Машенька когда разбудилась, стала допытыватся. Этот Ванюшка опять в саду скатертку последнюю продавать, и пришли девки покупать скатертку, и продав Ванюшка за то, чтобы ночь с Машенькой спать. Когда Машеньку стали поить, то она будто пьет, а сама в рукав льет, она притворилась пьяная и повалили с Ванюшкой спать. Ванюшка заплакал и говорит:
– Как я до тебя доступал, три просвиры изглодал и три трости железные изподпирал, – как вдруг одна слеза попала Машеньке на лицо, она пробудилась, сразу воровски вышли и кольцо с руки на руку перекинули и оказались дома, и у Ванюшки дом опять стал хороший. Царь увидел, что и мосты хрустальные и сукном устланные и бегает карета-самоката, царь обрадел, сел на карету и приехал к зятю и дочери, и сделали пир на весь мир.
(Кадниковский у. 1907 г.)
Про покойников
Жена из могилы
Досюль играл молодец с девицей три года, и выдали эту девицу за другого молодца. Выдали в одну деревню, а за него не дали. Она жила с мужем с ним три года. Потом сделалась нездорова, стала у ней глотка больна. Потом ее похоронили – она померла.
Она жила в земле шесть недель, потом она в земле поправилась и выстала из земли ночью и пришла к своему мужу. Ее там муж не пустил. Пришла она к отцу да к матери – и отец и мать ее в избу не пустили в ночное время. Пришла она к крестной матери – и крестная мать не пустила.
И она опомнилась:
– Пойду я к старопрежнему парочке, не пустит ли он. И пришла она против окошка. Он сидит у окна, пишет, и она <…> подавалась в окно. Он работника разбудил и пошел за ней с топорами. Работник, как увидел, пошел назад домой: испугался, что съест. А она парочке старопрежней:
– Мой парочка, возьми меня, я тебя не трону.
Он к ней пришел, ее обнял, а она ему сказала:
– Ты меня горазно не прижимай, мои косточки належались.
Он взял ее в фатеру, замкнул в сенях на горнице и держал ее восемь недель там и не показывал никому, одевал и кормил.
Потом пошли они в церковь с тем парочкой. Пришли они в церковь, и все на нее смотрят: отец и мать, и муж, и крестна. Мать говорит:
– Это будто моя дочка стоит.
Все они переговариваются между дружком, и она услыхала. И вышли они из церкви на крыльцо, отсюда матери она говорит:
– Я ваша есть. Помните, как я в такую-то ночь к вам ходила, вы меня не пустили. Потом я пошла к старопрежнему парочке, он меня и взял, и кормил, и поил восемь недель, и одевал.
И присудили ей: за старого мужа не отдали ее назад, а с парочкой повенчали, который взял ее ночью.
Тут моя сказка, тут моя повесть, дайте хлеба поесть. В городе я была, мед пила, а рот кривой, а чашка с дырой, а в рот не попало.
Покойный дружок
Была девица, от родителей осталась одна и созналася с бурлаком с хорошим, слюбилася с ним. Девица даваться стала к деде да дединке, ей жить негде:
– Возьмите меня, подберите.
Они ей говорят:
– Покинь дружбу, дак мы тебя и возьмем.
Она сказала:
– Покину, возьмите только.
Они и взяли ее, а она дружбы не покинула, втай где на вечеринке сойдется. И до того доходила и долюбилися, что и в люди вышло, а дедя и дединка поругиваться стали. А молодец занемог да скоропостижно и помер. Дедя и дединка говорят:
– Слава богу, теперь с им знаться не будет.
Она ходит на вечериночку, а все по ем тоскует, все в уме держит. На вечериночку придет, да с вечериночки все с подругами порозь, ладит идти на могилу. И сходит, поревит. Придет и спать повалится, а он к ней и приходить стал. Люди не видят, а она говорит с ним. Стала весела эдака, он говорит ей:
– Я умер, да не взаболь. Сряжайся взамуж за меня.
До того дело дошло, что она платье наладила, отдала тючок подруге и говорит:
– Я сегодня взамуж пойду.
А подруга и говорит:
– Что ты, ведь его нет живого.
– Нет, он ожил.
– А пошто люди не видали никто?
Пришли с подругой на вечеринку, опять его и видать, а подруги не видят. Тут сговорились они, он и говорит ей:
– Я пойду домой, а ты приходи к моей фатерке, из фатерки пойдем венчаться.
Она пришла в его фатерку, а он лежит покоен в савану, свечка горит, образ, она тут и сробела. Тут и самой смерть пришла.
Поутру ставают дедина с дединкой – нет племянницы: «Где, где, где?» – не знают, где и взять. Подруга та и сказывает, что она взамуж сряжалася за досельного любовника. Платье посмотрели – нету. Дедя и пошел на могилку, а она на его могиле лежит мертва, а платье по крестам разлеплено.
