Текст книги "Разрыв"

Автор книги: Саймон Лелич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Ладно, ладно. Вы только сиськи узлом не завязывайте. Я же к этому и подхожу, так?

Футбольный матч.

Хотя это уже сильно потом было. Мы и до того ему и много всякого устраивали. Как с тем говном, смешно получилось, а после Гая Фокса сделали, вылитый он, и сожгли его на хоккейном поле. А потом еще накупили яиц, так? И проткнули их, чтобы они стухли. А после…

Ладно, как хотите. Вам же хуже. Теперь вы про это ничего не узнаете, усекли?

Значит, футбольный матч. Мы проводим футбольный матч, так? Раз в год. Обычно перед Рождеством, но в тот раз после, потому что снегу навалило и так далее. Учителя против первой сборной. Это дело Теренса, он там всем заправляет. Ну, Теренс. Все его Ти-Джеем зовут. Или Тухлым Джемом. А мы Теренсом, потому как его от этого корежит. В общем, футбол – это фишка Теренса, он это любит. Вы бы видели, что было с Теренсом, когда Бикль его как-то раз в запасные отправил. Как будто ему обещали на Рождество форму десантника подарить, а подарили трусы, как у Барби.

Мы с Доном были в команде. В первой сборной. Дон был центральным защитником. Капитаном. Я полузащитником. А Теренс – тренером. Это он называл себя тренером, – хотя нет, вру, он называл себя менеджером команды, – но, если хотите знать, тренер из него был херовый, да и менеджер такой же. Он что делает, – играет первая сборная со второй, так он усаживает одного игрока первой на скамью запасных, чтобы занять его место. И минут пять играет в защите, а после подменяет полузащитника, а после нападающего. Нападающего он подменяет чаще всего. А на воротах никогда не стоит. Да там и делать особенно нечего, потому что вторая сборная у нас полный отстой. С ней и играть-то смысла нет. Обычно мы ее имеем со счетом одиннадцать-ноль. А рекорд у нас – двадцать четыре-ноль. Не верите, спросите у Теренса. Он вечно об этом трендит, потому что сам тогда шесть банок закатил.

В общем, учителя против первой сборной. Теренс кайфует, потому что, как дело доходит до подбора игроков, он всегда сволочиться начинает, говорит, это нечестно, на хер, какого хера я должен заниматься этим сбродом, где я вам возьму одиннадцать игроков. Вообще-то, единственные учителя, какие хоть вполовину на что-то годятся, это Грант да Джезус Рот. А Бикль, он же всегда судит, так что у Теренса оказывается на одного человека меньше, ну, то есть, из кого выбирать. Я не говорю, что от Бикля был бы какой-нибудь прок, тем более, он то и дело в сортир бегает. Так что, кроме Гранта и Рота, остается Теренс, Бордман, хотя Бордман еще и постарше Бикля, и Дэниелс, но он же физику преподает, так? Значит о нем и говорить нечего, и… а, ладно, не знаю. Короче, выбирать не из кого.

В общем, Теренс в отчаянии, так? То есть, он уже записал в команду школьного смотрителя и этого, который у нас DVD выдает, мы его называем мистер Ди-Джей. Но вратарь-то все равно нужен, верно? – просто чтобы кто-то между штангами торчал.

Ух ты. Наверное, потому вы и детектив. Вы совсем как долбанный Коломбо. Или та телка, ха, ну да, старушенция, которая мотается туда-сюда и убийства раскрывает. Только она покрасивее.

Хрен его знает, как ему удалось его уговорить. Хотя, может, он его и не уговаривал. Может он… не знаю. Сделал ему предложение, от которого он не смог отказаться. Да все что угодно. Просто помню, вываливаем мы на поле, дождик идет, холодрыга охеренная, и мы думаем, типа, какого хера нас сюда занесло? А Дон, типа, пошло оно все на хер, парни, я не собираюсь себе яйца отмораживать только ради того, чтобы Теренс мог чем-то заняться, а не дрочил дома. И направляется к раздевалке, ну и мы за ним. У боковой линии народ тусуется, под зонтиками, все дела, а прочие все внутри, в тепле и чистоте, собираются игру из окон смотреть. И все начинают тыкать в нас пальцами, кое-кто посвистывает, а Бикль добегает до центрального круга, останавливается, руки в боки, потом лезет в карман за свистком. Свистит. И орет, куда вы, к дьяволу, собрались, мальчики, а Дон кричит в ответ, в библиотеку, сэр, и немного потише, а куда по-твоему, козел? И мы все смотрим на Бикля, интересно, что он теперь делать будет. Однако выясняется, что ему ничего делать и не нужно, потому как тут на поле выбегает «Манчестер Юнайтед».

Те же цвета. У всех. Не просто футболки, я не только про них. Полный комплект: черные носки, белые трусы, красный верх. А Теренс еще и зеленые бутсы напялил. Зеленые. Хрен собачий.

Мы останавливаемся. Я хочу сказать, мы-то все в школьной форме, синей с белыми полосками, как у «Брайтона» или, не знаю, «Уигана». Она у нас линялая, драная и капустой воняет, даже после стирки. Мы давно уже пристаем к Теренсу, говорим, что нам новая форма нужна, а он всегда отвечает, типа, когда заслужите новую, тогда и получите. А тут он с понтом под зонтом выскакивает на поле в форме до того новенькой, точно ее только что из Индии привезли или где ее там шьют, кажется что от нее даже карри прет.

Мы бы, наверное, разозлились, если бы вся эта орава не выглядела ошизительно смешно.

Нет, ты только глянь, говорит Дон, и тычет пальцем в Теренса и Рота. Это ж братья Невилл! Вы который из них будете, Теренс?

А Теренс оглядывается, не смотрит ли Бикль, ухмыляется и показывает Дону средний палец. А потом поворачивается и тычет себе большим в спину. А на спине у него седьмой номер и Бекхэм. Уже смешно, да? Но тут и Рот поворачивается, и у него тоже Бекхэм на спине. И у Бордмана. И у Гранта. И у мистера Диск-Жокея. У всех. Рехнуться можно.

Они договориться не смогли. Это я уж после узнал. Теренсу захотелось быть Бекхэмом, но и Бордману тоже. А после и Рот решает, что тоже будет Бекхэмом. А Теренс говорит, я капитан, значит я и должен быть Бекхэмом, это ж ежу понятно. А Бордман отвечает, было бы понятно, если бы Бекхэм и сейчас за «Юнайтед» играл, но он же не играет. Раз ты капитан, так будь Гари Невиллом. А Теренс, типа, пошел ты на хер, не хочу я быть Гари Невиллом. Ну и кончается тем, что они заказывают десять одинаковых маек и каждый из них делает вид, будто это он Спайс-девочке вставляет вставляет.

А дальше еще лучше. Бороденка, он же Дэвидом Бекхэмом не может быть, так? Он же в воротах стоит, а это значит, что одет он должен быть не как все.

Крики мы слышим еще до того, как видим его. К этому времени мы все уже опять выстроились на поле, потому что, ясен пень, собираемся сыграть с ними, они же потешными-то уже выглядят, ну нам и хочется еще и дураками их выставить, так? В общем, мы уже готовы, и теренсова кодла готова, и Бикль готов, так что одного только Петера Шмейхеля и не хватает. И Теренс начинает озираться, типа, куда он, на хер, делся, и тут мы слышим, что у боковой захлопали, сначала тихонько, на одном ее конце. Ну и малышня, которая там стоит, расступается, появляется Бороденка и, пока он топает к штрафной, даже учителя, и те уже в ладоши бьют, вопят и посвистывают, знаете, как работяги при виде хороших буферов.

Вы видели здоровенные пенопластовые ладони, которые долболобы-америкосы напяливают, когда на бейсбол идут? Ну вот и представьте, что Бороденка сразу две таких натянул – на его тощих ручонках вратарские перчатки именно так и выглядели. А трусы на нем ярко-желтые и до того широкие, что в них пару таких, как он, засунуть можно. Правда, от них только краешек видать, остальное майкой закрыто, тоже желтой, но вроде как забрызганной черной краской. В общем, сильно похоже на костюм шмеля, который ему мамочка сшила, да чего-то там с размерами напутала. Ему, небось, и ходить-то во всем этом трудно, потому он от своей команды ярдов на пятьдесят и отстал. А может, просто хотел впечатление произвести. Хотел, чтобы все только на него и смотрели.

Ну, я усмехаюсь, глядя на Дона, Дон усмехается в ответ. Не говорим ничего. Да нам и без надобности. Но мы прямо тогда все и решили.

Бикль свистит, Теренс выигрывает подачу. Пасует мяч Роту, Рот ему, и Теренс бьет по нашим воротам. Дерьмовый был ударчик, вратарю и делать ничего не пришлось. И теперь мяч у нас и Скотт, он в обороне играет, пасует мне, а Теренс сзади на меня налетает, но я делаю финт, вот так, смотрите, мяч как будто справа, а Теренс слева, и я делаю навес на правую бровку. Там Микки играет, он шустрый, принимает мяч, в одно касание отправляет нападающему, а тот обходит мистера Ди-Джея и простреливает по диагонали, а там уже Дон, он бьет, но промахивается на дюйм. А Бороденка так посреди штрафной площадки и стоит. Вообще не сечет, что происходит. Теренс орет ему, чтобы он, на хер, занял свое место. Бороденка оборачивается к воротам и смотрит на них так, будто только что заметил. И пока Теренс с Бордманом спорят, кто из них будет бить от ворот, Дон подходит к Бороденке и говорит, красивый костюмчик мистер Шваль йобски. Цвет сами выбирали? Бороденка опускает взгляд на свою одежку, типа, а что? Чем плох ярко-желтый цвет? А Дон проскакивает мимо него, прямо по его ногам, а он же в бутсах, а у них шипы.

Он завизжал. По-настоящему, завизжал, без шуток. Нас как-то из школы на ферму возили или еще куда, и Скотт прихватил с собой рогатку и мешочек обойных гвоздей. Вот смеху было. Коровы, те вообще почти ничего не почувствовали, зато свиньи… Не, честно, охеренно было смешно.

Вы ведь знаете, как свинья визжит, верно? Заслушаешься.

В общем, Бороденка визжит, падает, но никто на него внимания не обращает, потому как мяч уже снова в игре. У мистера Ди-Джея. Он на своей половине пасует смотрителю, тот возвращает, мистер Ди-Джей пасует Теренсу, а тот посылает его за боковую. Так целый день можно играть. Я так Теренсу и говорю. Мол, это все, что вы умеете? А он подбегает ко мне, я стою, а он как вмажет мне плечом, мне показалось, что я бицепсом об дверной косяк долбанулся. Я ему, типа, ты охерел, Теренс? Хреносос долбанутый! А он оборачивается и, типа, следи за выражениями, мальчик, я все еще твой долбанный учитель. Ну, я хочу ему ответить, но на нас уже Бикль смотрит, так что я тянусь здоровой рукой к мячу.

С мячом опять Микки. Только на этот раз мистер Ди-Джей отбирает его, мяч катится по полю, Теренс ближе к нему, чем я, да только я быстрее. Я веду, Теренс сзади меня, он ждет, что я тот же финт повторю, так? Тот, что я вам уже показал, но я вместо этого…

Что? Так я же вам и рассказываю, верно?

Нет, вы не так сказали, вы спросили, что произошло во время матча.

Ладно, так бы, на хер, и сказали.

Да ни хера вы так не говорили. Иисусе-Христе. Вы хуже моей шизанутой мамаши.

Ладно, ладно. Это уже во втором тайме было. До того еще много чего случилось, Дон, например, обалденно с лета пробил, прямо…

Ну хоть счет-то я могу вам сказать? У вас что, месячные сразу начнутся, если я вам счет назову?

Четыре-ноль. К перерыву мы вели со счетом четыре-ноль. Расколотили долбанных учителей. Теренс еще бегает, а остальные уже выжаты, соку в них осталось, на апельсинную дольку не хватит. Перерыв мы провели отлично. Микки чеканил мячом, Дон сигаретку выкурил, остальные просто трепались или возились друг с другом. Мы могли им банок семь или восемь влупить, легко. Мы уже победили. Половину матча отыграли и победили. Так что, когда Бикль засвистел, и мы выбежали на поле, тогда-то Дон мне и кивнул. Игра же окончена, так? Самое время повеселиться.

Бороденка опять последним выходит. Видик у него тот еще. Он за весь матч до мяча не дотронулся, только когда из ворот вынимал и бросал Теренсу, но несколько раз падал – или сам, или его с ног сбивали. Так что он весь в грязи и хромает от угощения Дона, может, у него еще и на ребрах синяк, потому что я, когда проходил мимо него, чтобы угловой подать, малость врезал ему локтем. О, я же еще про одно не рассказал, черт, как же это я. Дон же с него трусы стянул. У всех на глазах. Мы все ждали свободного удара, а Теренс, он орал Бороденке, внимание, Сэм, не пропусти его, на хер, приготовься, и Бороденка вроде даже попытаться решил. Ноги пригнул, руки растопырил, даже язык от усердия высунул, ну и когда мяч уже в воздухе был, и Бороденка собирался подпрыгнуть, чтоб его взять, Дон подскочил к нему сзади и сдернул с него трусы.

Мяч влетел в ворота. Бороденка же упал, вот он и влетел. Жаль, никто этого не заснял, мог в «Сам себе режиссер» пять сотен выиграть.

В общем, когда доходит до второго тайма, вид у Бороденки такой, точно он сильно себя жалеет, точно он бы лучше кулаком под дых получил вместо того, чтобы на поле идти. Ну, а мы в ударе, я знаю, подробности вы слушать не хотите, но, в общем, мы начинаем с центра, перебрасываемся мячом, то да се и зарабатываем угловой. Вы довольны или я опять слишком подробно рассказываю?

Значит, так. Микки подает угловой, мы с Доном караулим на углах штрафной. Мистер Ди-Джей у штанги, Грант отходит назад, чтобы держать Скотта, Теренс прикрывает коротышку. Меня и Дона смотритель сторожит, и мы ему это дело облегчаем, потому как вообще с места не трогаемся. Пока. Бороденка стоит на своей линии. И даже на мяч не смотрит. А смотрит он на нас двоих, точно знает, что сейчас будет. Но сделать-то он с нами ни хера не может, так? Что он может сделать?

Ну, Микки подает. Высоко. Мистер Ди-Джей отбегает от штанги. Скотт уводит Рота в сторонку. Дон срывается с места. Я тоже. Смотритель, куда ему бежать, не понимает. Мяч уже падает, и Бороденка следит за ним, но и на нас посматривает. Видит, как мы приближаемся. Как улыбаемся. Мяч находит чью-то голову, но чью, я не знаю, потому что не смотрю. Он ударяется об землю перед нами. Перед Бороденкой. И отвлекает его, на секунду. Бороденка бросается на мяч. И промазывает. Дон начинает подкат, я тоже. Мяч, по-моему, уже в воротах, а мы скользим – по воде, по грязи, выставив перед собой по ноге, точно Брюс Ли, решивший снести другому китаезе башку. Могли бы всю жизнь скользить, если бы нас нечему было остановить.

Дон попал ему по колену. Я по лодыжке. Не совсем уж одновременно, но почти. Звук получился, как от кубиков льда. Знаете, когда их бросаешь в стакан с теплой «кокой». Я встал. Дон встал. Бороденка остался лежать. Опять завизжал. Еще как. Лежал на спине, корчился. Одной рукой за ногу держался, другой глаза прикрывал. Зрители орали, наверное, мяч все же влетел в ворота. Но мне показалось, что это они нас поздравляли.

Грант, он ближе всего был. Не знаю, видел ли он что, но решил, будто видел. Хватает он нас за шиворот, каждого. И, типа, мальчики, какого черта вы делаете? А мы, типа, что, что, отпусти нас, козел, отпусти. Бикль дует в свисток. Так и дует, когда подбегает к нам.

Что здесь происходит? Мистер Грант. Мистер Грант?

А Грант трясет нас и вроде как рычит, и смотрит на Бороденку, и, типа, отпускать нас не собирается.

Не знаю, сэр, говорит Дон. Не знаю. И руки разводит, знаете, как футболисты в телике, когда судья собирается им карточку показать.

Они сделали это намеренно, говорит Грант. Маленькие бандиты. Вы намеренно это сделали.

А Бикль, типа, только тут и замечает Бороденку, хотя тот визжит, а может, и плачет, в общем шуму от него больше, чем от зрителей.

Это так? – говорит. Вы сделали это намеренно?

Я трясу головой, а Дон, типа, конечно, нет, сэр, мы старались по мячу попасть. Оба, кому первому повезет.

И Бикль смотрит на Бороденку, потом на Гранта, потом опять на Бороденку. Отпустите их, говорит. Отпустите, мистер Грант.

Но, мистер Тревис…

Я сказал, отпустите их. И вроде как уходить собирается, однако останавливается, поворачивается к нам. И позаботьтесь о мистере Зайковски, ладно? А то он выставляет себя дураком. И превращает нашу игру в комедию.

Ну, мы отбегаем трусцой, мимо Теренса, а он просто улыбается, на хер. Знает, что мы сделали, и доволен. Он же считает, что их команда из-за Бороденки продулась. Херня, конечно, полная, она продулась бы, даже если б они на ворота Гордона Бэнкса поставили, но Теренс думает иначе. Ну и улыбается и даже подмигивает Дону.

В общем, это было легко. То есть, я бы и не поверил. Дон сказал потом, не бзди, Ги, че они нам могут сделать? И был, похоже, прав, но я все же ждал, что шум поднимется, что нам выговор влепят, или после уроков задержат, или хоть игру остановят, мы же ему как-никак ногу сломали. А нам желтую карточку показали и все. Бороденку уволокли на носилках, смотритель встал на ворота, Дон закатил еще пару банок и мы победили, девять-ноль.

Ну и все. Конец. Могу идти?

Мы следим за тобой даже, если ты нас не видишь, мы смотрим за тобой.

Жалюзи были наполовину опущены, верхний свет выключен. Она не сразу заметила, что его трясет. Постояла немного в двери, потом прошла мимо него к окну.

– Вы не против? – спросила она. Он поднял голову, повернулся к ней. Она подождала, но он ничего не ответил. Она потянула за шнурок, планки жалюзи раздвинулись. Дневной свет разогнал сумрак. Отец Эллиота вздрогнул.

– Извините, – сказала Люсия и немного опустила планки, чтобы свет не так резал глаза. – Вам жарко? Хотите, я открою окно?

Он опять не ответил.

– Может быть, попьете? Принести вам воды?

На этот раз он ответил, прохрипев:

– Все хорошо. Правда.

Люсия кивнула. Постояла немного и обогнула стол, чтобы оказаться у него перед глазами.

– Вы позволите? – спросила она и вытянула из-под стола стул. В руке она держала прозрачный пластиковый пакет. В пакете лежал сотовый телефон, серебристая «Моторола» с цветным экраном. Люсия села. Положила телефон на стол. Отец Эллиота взглянул на него и отвел глаза. а саками от всех рыжх Вняет?

– Простите, – сказала она. Ладони ее лежали перед ней на столе. Она сняла их, опустила на колени. Подняла снова и на этот раз оперлась о стол локтями, сжав подбородок большим и указательным пальцами. И наконец, прижав локти к ребрам, стиснула ладонями живот.

– Простите, – повторила она. ну как т Вя Хря? скоро Т заг Ншься от рака??

– С каких пор?

– Не знаю. С начала учебы. Не знаю.

– Но эти недавние. Их послали совсем недавно.

– Может быть, другие он стер. Не знаю. Наверное, стер. А вы бы не стерли?

– Но вы ни о чем не подозревали.

– Мы думали, что у него появились друзья. Радовались. Думали… не знаю, что мы думали.

– Он ничего не говорил.

– Нет. Ничего. Они приходили одно за другим. Он прочитывал их, некоторое время смотрел на экран, потом прятал телефон в карман. До следующего сообщения.

– Не отвечал?

– Да. Нет. Не знаю. Я думал, что отвечает.

– Не похоже. Во всяком случае, не на такие.

– Значит, не отвечал. Думаю, не отвечал.

– Судя по всему, их посылали с вебсайта.

– С вебсайта. С какого вебсайта?

– Таких десятки. Мы просмотрели их, но ничего не нашли. И обнаружить отправителя сообщений не сможем.

– Понятно.

– Простите.

– Это вы уже говорили. Уже говорили. сли Н убе Ршь это с Хри мы его от РжМ

Комната была маленькой, но он задвинул стул под стол и теперь мог расхаживать по ней. Размахивал руками, зацепил, не заметив этого, жалюзи. Когда он говорил, изо рта его летели брызги слюны.

– Они его затравили. Затравили, мать их.

Люсия наблюдала за ним. Ждала.

– Это не просто издевательство. Хуже. Психологическая, мать ее, пытка. Вот что это такое.

Он снова зацепил жалюзи и на этот раз набросился на них, отбил рукой в сторону, словно они смеялись над ним. Что-то полетело на пол: нижняя декоративная планка. Он выругался. Поднял ее. Постоял, держа в руках и глядя на Люсию. В уголке его рта пузырилась слюна.

Люсия ждала. Наблюдала за ним.

Он уронил планку, вытер лицо рукавом. Повернулся, прижался к поврежденным им жалюзи лбом, потом ладонями. В комнате потемнело. Люсия закрыла глаза. сли попросишь Кго нас Чт помощи мы подож М твой дом

Она разглаживала на столе пластиковый пакетик для вещдоков. В одном уголке застрял пузырек воздуха, и Люсия, водя взад-вперед ладонью по полиэтилену, вдруг подумала о сожженной солнцем коже. И отодвинула пакетик в сторону.

Смотреть ей было не на что, поэтому она смотрела на отца Эллиота. Облокотившись о стол, он прокручивал в мобильнике текстовые сообщения, и большой палец его дрожал. Ладонь другой руки прикрывала рот. Время от времени он бормотал что-то, закрывал глаза, подносил ладонь ко лбу и снова опускал к губам. Он знал, что его ждет, когда попросил дать ему снова взглянуть на эти сообщения. Подобно Люсии, он уже мог, вероятно, пересказать их в том порядке, в каком они поступали, сохраняя даже синтаксис и написание слов, столь странные для людей его поколения. Глядя на экран, он получал возможность пережить те страдания, какие пережил его сын. Получал возможность страдать и страдание на какое-то время заменяло собой горе. отды Хй в больнице. наДюсь тебе ста Нт лутче и мы смож М отх Рачить тебя занова Люсия принесла два стаканчика кофе.

– Кофеин в нем есть, – сообщила она. – Это лучшее, что я могу о нем сказать.

Отец Эллиота принял от Люсии бумажный стаканчик. Пробормотал слова благодарности, покачал головой, когда Люсия протянула ему раскрытую ладонь с помятым пакетиком сахара.

Она села. Взглянула на свои заметки, потом на часы, потом поверх стола. Отец Эллиота сжимал ладонью стаканчик. Стаканчик Люсии был так горяч, что ей едва удавалось донести его до губ. А он сжимал и смотрел на свои пальцы.

– Мне нужно спросить вас кое о чем, – сказала Люсия.

Он, наконец, убрал ладонь со стаканчика.

– По-моему, вы только этим и занимаетесь.

– Кое о чем еще, – Люсия закрыла блокнот. – И я не ожидаю, что вы непременно ответите.

Он пожал плечами. Снял со стаканчика крышку и наружу вырвался парок, и запах пережженных кофейных зерен, стоявший в комнате, усилился. Крышку он положил на стол, донышком вниз.

– Почему вы послали его в ту же школу?

Он молча смотрел на нее, лицо его застыло.

– Забудем об смс-ках. О них вы не знали. Но после того, что случилось. После того, что с ним сделали. Как вам могло хотя бы в голову прийти вернуть его назад?

С секунду он смотрел ей в глаза. Потом опустил взгляд на кофе, вернул крышку на стаканчик и оттолкнул его от себя.

– У вас есть дети, инспектор?

Люсия покачала головой.

– Братья, у которых имеются дети? Сестры? Друзья?

– Нет. Таких нет.

– Значит, вы ничего в этом не смыслите.

Походило на то, что больше он ничего говорить на собирается. Люсия потупилась.

– Я работаю здесь, – сказал отец Эллиота. – В Сити, то есть. Жена не работает. Я зарабатываю кое-что, но не так уж и много. Думаю, больше, чем инспектор полиции, однако, в отличие от вас, мне приходится кормить четыре рта.

– Четыре? – переспросила Люсия. Отец Эллиота поморщился, и она поняла, что в ее словах можно усмотреть скрытый смысл. – Нет, простите. Я не имела в виду…

Он, потирая ладонью лоб, смотрел в стол.

– Я просто не знала, – сказала Люсия. – Думала, что вас было трое.

– У нас есть дочь, – сказал отец Эллиота.

Люсия вспомнила велосипед в прихожей их дома, тот, который показался ей слишком маленьким для Эллиота.

– Младшая, – сказала Люсия. – Сколько ей?

– Девять.

– А как ее зовут?

– София. Ее зовут София.

Люсия кивнула. Имя понравилось ей, но она удержалась от того, чтобы сказать об этом.

– Ну так вот, – продолжал отец Эллиота, – я здесь работаю. Вынужден работать здесь. Если бы мы могли покинуть Лондон, то покинули бы, но мы не можем. А поскольку мы этого не можем, нам остается только стараться выжать максимум из города, в котором мы живем.

– Не понимаю.

– Недвижимость. Коммунальные услуги. Школы, инспектор. Выбор у нас не так уж и велик, поэтому мы стараемся брать лучшее из того, что нам предлагается. – Он помолчал. Вздохнул. – Это хорошая школа, инспектор. Результаты работы, статистика: если сравнить ее с другими, она – лучшее, что мы могли себе позволить. Потому мы и купили дом неподалеку от нее. Для блага Эллиота. Для блага Эллиота и Софии.

– Софии? Вы сказали, что ей девять лет. Вы ведь так сказали?

– Ей девять лет, но она растет. С детьми это случается, инспектор.

В тоне его прозвучала нотка презрения, однако Люсия оставила ее без внимания. Она постучала ногтем по стенке стаканчика.

– Она меняет свой статус, – продолжал, уже не так агрессивно, отец Элиота. – Я о школе. Вы знали об этом? Там поговаривают о частных субсидиях, о большей самостоятельности. Это какой-то правительственный план.

– План? – переспросила Люсия. – И какой же?

– «Новые пути», так они его называют. Партнерство государства и частных лиц. Эта школа – одна из первых. В общем, она лучшая из тех, что нам доступны, а должна стать еще лучше. И разборчивее. Она сможет сама решать, кого примет. Забрав из нее Эллиота, мы лишились бы гарантий того, что нам удастся устроить в нее Софию.

Люсия покачала головой:

– Не понимаю.

– Они же брат и сестра. Если брат уже учится в школе, та обязана принять и сестру.

– Я не об этом, – сказала Люсия. – Я о другом – мне непонятно, зачем вам это. В смысле преподавания, это хорошая школа. Отличная. Но в ней напали на вашего сына. Его избили, порезали, искусали. Почему же вы хотите послать в нее и дочь?

Отец Эллиота поднял руку, почесал переносицу. Люсия увидела, что его глаза, и без того уже красные, обведенные темными кругами, наполнились слезами. Он крепко зажмурился, снова открыл глаза. Смахнул единственную оказавшуюся непокорной слезу.

– Мы думали… – начал он – и умолк. Откашлялся. – Мы думали, после случившегося… Я говорю о смерти мальчика, того, убитого учителем. Он ведь был одним из них, верно? Я знаю, знаю – все молчат. Но все знают, что это был он, так?

– Донован, – сказала Люсия. – Донован Стенли.

Отец Эллиота кивнул.

– Сначала мы не собирались. Возвращать его в школу, я об этом. Но после случившегося… Мы думали, что оно всему положит конец.

– Вы думали, что теперь ему опасность грозить не будет.

Он снова кивнул, утвердительно.

– А когда мы посмотрели другие варианты, инспектор. Другие школы. Некоторые из них… Это попросту невозможно. Отдавать в них детей. Ну и София, конечно. Нам следовало думать о Софии.

ни сло В. Држи свою рыжую пасть на зам К.

– Царапины. Синяки. Все это он мог заработать, играя в футбол.

– Он играл в футбол?

– Нет. Не играл. Но суть не в этом.

– А в чем?

– Суть в том, что ничего серьезного в них не было.

– И вы ничего не предприняли?

– Нет! О Господи. За кого вы нас принимаете? Конечно, предприняли.

– Что? Что вы предприняли?

– Во-первых, поговорили с Эллиотом. Поговорили со школой.

– Что сказал Эллиот?

– Ничего. Ничего он не сказал. Вернее, сказал, что упал.

– А школа? С кем вы там разговаривали?

– Мы поговорили с директором. Я поговорил. Сказал ему, что, по нашему мнению, происходит. Попросил приглядывать за Эллиотом.

– И что он ответил?

– Что нам беспокоиться не о чем. Что, согласно его опыту, в возрасте Эллиота дети всегда дерутся. Все участвуют в небольших потасовках.

– Потасовках.

– Именно. Однако он пообещал внимательнее присмотреться к происходящему. Сказал, что попросит об этом персонал школы.

– И что после этого произошло?

– Не знаю. Полагаю, не многое. Сильно лучше не стало, но и хуже не стало тоже. Так оно, во всяком случае, выглядело. Мы же не знали о смс-ках.

– А позже? Что произошло позже?

– Позже?

– После нападения на Эллиота.

– Я вас что-то не понимаю.

– Что сказал вам директор после этого?

– Да, собственно, ничего. А что он мог сказать? И что мог сделать? Свидетелей же не было, инспектор. Вы не забыли? покон Ч с собой. сли Вр Ншся все = сдох Ншь

Он уже встал. Уйти ничто ему не мешало, и все-таки он медлил. Стоял, сжимая руками спинку стула. Люсия заметила вдруг кожу у его ногтей. С лунок были срезаны полоски кожи, кое-где проступала кровь.

– О вас будут писать, – сказала Люсия. – Пресса, репортеры, они вцепятся в это. И вцепятся в вас.

Отец Эллиота кивнул.

– Главным образом, из-за школы, – продолжала Люсия. – Из-за того, что в ней случилось.

– Из-за того учителя. И выстрелов.

– Верно. Предупредите жену. И дочь тоже.

– Предупрежу, – сказал он. – Уже предупредил.

Люсия покивала. Она ждала. Однако отец Эллиота так и стоял на месте.

– Со временем все уляжется, – сказала Люсия. – Если им не удастся найти подходящий ракурс. Не удастся найти связь. Тогда они займутся чем-нибудь другим.

– Да. Надеюсь.

– Но если я смогу вам чем-то помочь. В это время. Чем именно, я не знаю. Однако вам известно, где меня можно найти.

– Спасибо. Спасибо вам.

Люсия встала.

– Мне очень жаль, – сказала она. – Правда, до ужаса жаль.

Отец Эллиота откашлялся. Похлопал себя по карманам. Окинул взглядом стол.

– Ну, до свидания, – сказал он. И ушел.

В комнате опять потемнело, на этот раз потому, что до нее дотянулась тень здания напротив. Просунув пальцы в щели между планками жалюзи, она крепко обхватила ими мебель, пол, стены.

Мы след М за тобой даже Сли ты нас Н видишь мы смо3 м за тобой Люсия посидела немного в одиночестве. Взяла лежавший перед ней сотовый телефон, положила оба больших пальца на кнопки джойстика. И начала прокручивать сообщения.

А саками от всех рыжх Вняет?

Она представила Эллиота, он сидит в одной комнате с родителями, но слова, появляющиеся видит на экране, сталкивают его в пустоту одиночества и страха. ну как твоя Хря? скоро Т заг Ншься от рака??

Она попыталась решить, как поступила бы на месте Эллиота. Попыталась, понимая, впрочем, что уже решила. И она, подобно Эллиоту, предпочла положиться на отнекивание, на то, чтобы доверять только себе, стараться справиться с болью, которую ей причиняют, без чьей-либо помощи. сли Н убе Ршь это с Хри мы его от РжМ

А почему? Потому что помощь, которая ей предлагалась, помощью не была. Эллиот понимал, в какого рода реальности он очутился. Его родители имели намерения самые добрые, но сделать ничего не могли. Друзья, если у него были друзья, тоже имели добрые намерения, но были слабы. Существовала, конечно, сама школа, так же, как у Люсии существовало начальство. Однако, подобно Люсии, Эллиоту хватило ума даже не пробовать обращаться к ней. сли попросишь Кго нас Чт помощи мы подож М твой дом

Сэмюэл Зайковски попробовал. И не один раз. И эти попытки были единственным, быть может, свидетельством того, что у него опускались руки. отды Хй в больнице. наДюсь тебе ста Нт лутче и мы смож М от Храчить тебя занова

Эллиот был не просто одинок, его бросили на произвол судьбы. Почему он должен был просить о помощи? Почему помощь не пришла к нему сама? В конце концов, происходившее не было секретом. Люди, обладавшие властью, которая позволяла им вмешаться, они же все знали. Почему бремя неизменно ложится на плечи слабого, а свобода действия отдается сильному? Почему слабого требуют храбрости, а сильный получает лицензию на трусость? ни сло В. Држи свою рыжую пасть на зам К

Ничего еще не закончилось. Она не смирится с тем, что все закончилось. Хрен с ним, с Коулом. Хрен с ним, с Тревисом и его долбанной школой. Ничего не закончилось. покон Ч с собой. сли Вр Ншся все = сдох Ншь