Текст книги ""История одного мифа: Очерки русской литературы XIX-XX вв"

Автор книги: Савелий Дудаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

Напомним, что И.П. Огрызко (1826-1890), ревизор при департаменте неокладных сборов Министерства финансов, коллежский советник и издатель польской газеты "Слово" был арестован по настоянию М.Н. Муравьева-вешателя за печатание по поручению Варшавского комитета нелегальной литературы и руководство в Петербурге революционной деятельностью поляков. Его арест вызвал переполох в высших сановных кругах России47. Видимо, проницательный Никитенко, отличавшийся антиполонизмом, подозревал Пржецлавского в провокаторстве, ибо объяснить столь "предосудительную жестокость" Пржецлавского даже он не мог.

(Примечательно, что Пржецлавский – "этот господин" – как раз и был тем самым официальным лицом, разрешившим публикацию в журнале "Современник" романа "Что делать?" Н.Г. Чернышевского, уже сидевшего в Петропавловской крепости. Характерно, что сам Пржецлавский, рассказывая об эпизоде, счел нужным сослаться на бюрократический казус, в то время как он не только хорошо знал автора, но и оставил интереснейший и глубокий анализ романа48. Так что намек Никитенко на провокаторскую "струнку" Пржецлавского не лишен оснований. А если учесть, что публикация романа "Что делать? для Пржецлавского прошла без последствий, то приходится думать о своеобразном двурушничестве этого "поборника тьмы и безгласия", позволившего публикацию "евангелия" русского освободительного движения.)

Впрочем, сам Пржецлавский свое положение охарактеризовал вполне точно: "Мое положение в главном управлении как католика и как чиновника царства (имеется в виду Царства Польского. – С.Д.), было несколько исключительно" 49.

Сорок лет находился Пржецлавский на государственной службе. За это время он стал тайным советником (3-й чин в "Табели о рангах" после канцлера и действительного тайного советника), был награжден различными орденами за "верноподданническую ревность к службе" (среди наград Пржецлавского был и 5-й по старшинству в Российской империи орден "Белого орла"). Пржецлавский умер в Твери на 80-м году от рождения (1879), завещав положить в гроб щепотку слонимской земли, которую хранил всю свою жизнь.

Сама по себе биография государственного чиновника не представляла бы интереса, если бы Пржецлавский не оставил после себя заметок по еврейскому вопросу и таких воспоминаний о встречах с выдающимися людьми своего времени, по которым можно было бы судить о характере его "безымянной" литературной деятельности, имевшей самое непосредственное отношение к генезису "Протоколов Сионских мудрецов".

КАТЕХИЗИС ПРОВОКАТОРА

В 1872 г. в «Русском архиве» появилась первая публикация ушедшего в отставку тайного советника Министерства внутренних дел О.А. Пржецлавского «Замечания на статью г. Берга в „Русском архиве“ 1870 года»50. К 1874 г. в «Русском архиве» были напечатаны многочисленные отрывки из его мемуаров под заголовком «Калейдоскоп воспоминаний Ципринуса», а затем объявленные как «Воспоминания О.А. Пржецлавского» в «Русской старине». С 1874 по 1890 г. публикуются многочисленные очерки об исторических лицах и событиях до– и послереформенной России (рукописи Ципринуса в редакцию «Русской старины» доставлял его сын – А.О. Пржецлавский51, ревностно относившийся к литературному наследию своего отца).

Публикация первых статей Пржецлавского («Иосафат Огрызко и его польская газета "Слово"», «Несколько слов по поводу "ответа" г. Берга на мои замечания на его записки о польских заговорах и восстаниях», "Н.Н.Новосильцев", "Адам Мицкевич", "1811 и 1812 гг.") вызвала оживленную полемику в среде русских националистов, считавпшх, что он "при своем видимом уважении к русским и уверениям в беспристрастности, не всегда свободен от желания уколоть самолюбие России и доказать нравственное и умственное превосходство поляков над русскими" 52.

Особенные нападки вызвали его воспоминания о Пушкине и Мицкевиче, в которых "славянофилы" усмотрели "умаление достоинств" великого русского поэта и возвеличивание польского гения53. К тому же, лицемерно восхваляя покорность русского народа перед "власть имущими", Пржецлавский "устами" Мицкевича провозглашал: "Можно было бы подумать, что малодушие, рабство; вовсе нет… народ, который так инстинктивно уважает власть и, покоряясь ей, забывает о собственной силе – великий народ… Поэтому-то русский народ и сильнее всякого другого, что индивидуальные силы сосредотачиваются у него в одну идею и действуют конкретно" 54. Комплимент весьма сомнительный…

Яростную реакцию критиков вызвали и страницы воспоминаний о Н.Н. Новосильцеве, столь много сделавшим для карьеры молодого Пржецлавского.

Н.Н. Новосильцев (1761-1836) – фигура в русской истории неоднозначная. В первые годы царствования Александра I он входил в "Негласный комитет", который в шутку его члены называли "Комитетом общественного спасения", в то время как молодых либералов противники именовали "якобинской шайкой", потому что один из членов комитета, П.А. Строганов, в 1790 г., находясь в Париже, вступил в якобинский клуб55. Членом "негласного комитета" был и князь Адам Чарторыйский.

За Н.Н. Новосильцевым, председателем Государственного совета с 1832 г., в исторической науке установилась "слава" реакционера, жестокого подавителя национального самосознания поляков и бескомпромиссного колониалиста. Возникновение подобной точки зрения на "императорского комиссара при административном Совете" во многом связано с Адамом Мицкевичем. Авторитет революционного поэта, боровшегося за свободу Польши, естественно, перевешивал любые объективные оценки деятельности Н.Н. Новосильцева.

В известном предисловии к III части "Дзядов" Мицкевич писал: "Около 1822 г. начала определяться, укрепляться и принимать четкое направление политика Александра I, политика удушения всякой свободы. В это-то время и начались повсюду в Польше притеснения народа польского, которые становились все более жестокими и кровавыми. Выступил на сцену навсегда памятный Польше сенатор Новосильцев. Инстинктивную звериную ненависть царского правительства к полякам он первый воспринял как спасительную и правильную политику и руководился ею в своих действиях, задавшись целью уничтожить поляков как нацию… Присланный в Литву цесаревичем Константином с неограниченными полномочиями, Новосильцев был одновременно и обвинителем, и судьей и палачом" 5б.

Вслед за своим университетским другом, революционером Мицкевичем, почтенный "поборник тьмы и безгласия" Пржецлавский подтверждал, что деятельность Н.Н. Новосильцева носила подстрекательский характер (в противовес, например, советам князя Друцкого-Любецкого) и спровоцировала польское восстание 1830 г. Более того, по законам "романтического портретизма", императорский комиссар предстал в "Калейдоскопе" Ципринуса этаким "монстром" – душой и телом (пьяница, Селадон, урод, карла и пр.)57.

П.В. Кукольник (1795-1884), брат известного драматурга Н.В. Кукольника, профессор Виленского университета, опроверг рассказ Пржецлавского о тех обстоятельствах, которые имели непосредственное отношение к его семье. На примере истории собственной семьи, бывшей униатской до 1821 г., а затем принявшей православие, в статье "Анти-Ципринус, воспоминания о Н.Н. Новосильцеве" П.В. Кукольник доказывал, что "материальная нечистоплотность" Новосильцева – это клевета на сказочно богатого сенатора, приходившегося двоюродным братом П. А. Строганову и не нуждавшегося ни в каких финансовых махинациях58.

Напомним, что в 1815 г., после амнистии польским полкам, сражавшимся на стороне Наполеона, Александр I дал "либеральную" (по тем временам) конституцию присоединенному… к России Царству Польскому", а в 1818 г. поручил Новосильцеву составить проект "конституции для России"59. Этот проект, известный под названием "Государственная уставная грамота Российской Империи", был "во многом очень близок к польской конституции" 1815 г., из которой Новосильцев заимствовал "большинство статей и даже многие термины". Более того, в "Уставной грамоте" содержались "ручательства" свободы вероисповедания, свободы тиснения (т.е. печати), неприкосновенности личности и собственности, а в статье 81-й устанавливался, точнее, подтверждался "коренной русский закон: без суда никто да не накажется" 60.

Замечательно, что С.Г. Пушкарев в примечании к "Уставнрй грамоте" Новосильцева сообщает: "Во время польского восстания в 1830-31 гг. польское революционное правительство нашло в Варшаве текст Новосильцевской грамоты и напечатало этот конституционный проект. Когда генерал Паскевич в 1831 г. взял Варшаву, он нашел там текст российской конституции и сообщил о своей находке имп. Николаю.

Николай был очень встревожен опубликованием таких "революционных" экспериментов своего брата и приказал собрать, по возможности, все печатные экземпляры "Установной грамоты" и прислать их в Россию, где они и были, по его распоряжению, преданы сожжению61. Конечно если считать проект "Уставной грамоты" подстрекательством, а введение цензуры и аресты в 1820 г. оппозиционеров, выступавших за независимую Польшу, – провоцирующими действиями, то Новосильцев заслуживает осуждения. Однако это осуждение со стороны Пржецлавского (сторонника русско-польского братства) как раз и является саморазоблачением мемуариста.

Не менее нелепо выглядят обвинения Новосильцева в "мздоимстве". В 1827 г. евреи собрали 20 тыс. червонцев для передачи их Новосильцеву. Императорский комиссар должен был за это предотвратить принятие закона о рекрутировании евреев. Мемуарист в подтверждение своих измышлений ссылался на рассказ раввина Гродненской губернии Мордуха Лейсбовича (так в печатном тексте. – С.Д.), у которого Пржецлавский, якобы, брал уроки Каббалы, Мордух был в Петербурге, но его миссия кончилась неудачно – закон о рекрутской повинности евреев был принят (никаких упоминаний о раввине Мордухе Лейсбовиче в еврейской исторической литературе обнаружить не удалось62). Об этом эпизоде можно было бы и не распространяться, если бы в нем не проступали вполне определенные черты той диффамации образа порядочного человека, которые обнаруживаются во многих подобных "изысканиях" антисемитов63.

В русских анналах подлогов и клеветы Пржецлавский, вероятно, все-таки занимает первое место. Не случайно почти одновременно с публикацией "Разоблачения Великой тайны франкмасонов" (1882) в "Русской старине" появляется шестая глава очерков из книги "Воспоминания О.А. Пржецлавского" 64, оглавление содержания которой было составлено по-булгарински: "Граф Перовский. – Морализация трактиров и мелочных лавок. – Газофобия. – Сочинения о скопцах и о жидах. – Зундель Зоненберг – депутат жидовского народа. – Жидовский ум. – Кагалы. – Саддукеи. – Иаков Франк и его последователи. – Караимы. – Еврейки."

Рассказ о Л.А. Перовском (1792-1856), министре внутренних дел и крупном организаторе николаевской эпохи, логично предваряет основную тему публикации – государственная деятельность по "пресечению преступлений", среди которых наиболее опасные – преступления евреев. Более того, для чиновника Пржецлавского главным итогом работы Министерства внутренних дел при Перовском было то, что "управление этого министра ознаменовалось еще составлением по его поручению двух весьма замечательных явлений в административной библиографии:

1. "Исследование о скопической ереси", Спб., 1842, напечатано по величайшему повелению; и 2. «Разыскания о убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их», напечатано по приказанию г. министра внутренних дел в 1844 г." 65.

"Исследование о скопической ереси" Пржецлавский называет "совестливым трудом" Н.И. Надеждина (1804-1856), в прошлом издателя "Телескопа", в котором впервые были опубликованы "Философические письма" П. Чаадаева, но к 1843 г. уже расставшегося с увлечениями молодости и приступившего к редактированию правительственного "Журнала Министерства внутренних дел", где стали изыскиваться возможности борьбы с сектантами66. Кратко охарактеризовав "совестливый труд", Пржецлавский отметил влияние на учения скопцов старых доктрин еврейских каббалистов, древних гностиков и манихеев, особо подчеркнув, что "эти древние, слишком отвлеченные, мистические учения могли не быть неизвестны составлявшему разыскания о скопческой ереси" 67. Оговорка ("разыскание" вместо "исследование") – удивительна; кажется, что автору не терпится побыстрей перейти к "еврейским преступлениям", а ссылка на Каббалу, гностиков и манихеев – столь же необходима в "Разысканиях…" по ритуальным убийствам, как и в "Исследовании…" ереси скопцов.

Назвав Н.И. Надеждина автором "Исследования…", Пржецлавский, казалось бы, должен указать и имя творца "Разысканий…". Но мемуарист не называет никого. Это не может не насторожить.

Дело в том, что обычно сей труд приписывают директору департамента иностранных вероисповеданий В.В. Скрипицыну или писателю и этнографу В.И.Далю68. Вопрос окончательно не выяснен, хотя, например, в списке работ В.И. Даля, составленном Мельниковым-Печерским, "Разыскания…" отсутствуют, а В. Порудоминский69 и Ю. Гессен70 считают, что имя Даля просто было использовано черносотенцами. Действительно, "окутанная средневековым мраком "Записка о ритуальных убийствах" запятнает имя Даля, если не будет рассеяна легенда, будто эта записка его детище" 71.

Пржецлавский лично знал В.В. Скрипицына и о его деятельности отзывался недоброжелательно: "Чтобы быть хорошим директором этого департамента, – писал он, – необходимо изучить, по крайней мере, существенные основы каждого из вероисповеданий, духовными делами которых он заведует: это исходная точка, это азбука положения". Но этих знаний у Скрипицына, по мнению Пржецлавского, как раз и не было72. Впрочем, Пржецлавский нигде не обмолвился, что Скрипицын принимал какое-либо участие в составлении "Разысканий…" – скорее всего, директор департамента отношения к ним не имел73.

В 1846 г. в типографии Министерства внутренних дел была напечатана работа известного русского тюрколога В.В. Григорьева "Еврейские религиозные секты в России". По признанию ученого, книга представляет обычную компиляцию ряда заграничных трудов, так же как и "Разыскания…", по сути дела, являются компиляцией некоторых польских книг74. Так что, вполне вероятно, что Скрипицын мог обратиться к Н.И. Надеждину с просьбой сделать обзор и по ритуальным убийствам, тем более что для образованного ученого подобная компилятивная работа не могла показаться трудной75. Однако эта гипотеза должна быть подкреплена тщательным изучением всего научного наследия Григорьева, ставшего известным прежде всего как тюрколог.

В "Еврейских религиозных сектах…" Григорьев счел нужным отметить малоизвестность самого материала: "Для нас, русских, знакомство с этим предметом еще имеет… интерес местный, ибо с тех пор, как, утратив отечество и самостоятельное существование государственное, евреи разбрелись и рассеялись по всему лицу земли, нигде и никогда не скучивалось их в одной стране столько, как в воссоединенных потом отчасти с Россиею областях бывшего королевства Польского" 76. Замечание интересно тем, что с такого же объяснения начинает свой рассказ и Пржецлавский, поскольку ознакомление с еврейским вопросом "для русского общества небезынтересно и небесполезно" 77.

Занявшись еврейской тематикой, Пржецлавский сообщил, что автор "Разысканий…" проштудировал 26 различных сочинений на 6 языках и ему "удалось почерпнуть свои сведения из еврейских религиозных книг, содержимых в тайне"78. (Кстати говоря, известно, что В.И. Даль не знал еврейского языка79, следовательно, его "авторство" хотя бы поэтому сомнительно.) Далее Пржецлавский пересказывает "гипотезу" о том, что преступления (почти не известные Западной Европе), в которых обвиняются евреи, несомненно "узаконены" Вавилонским Талмудом, а их распространенность в Царстве Польском объясняется проживанием здесь евреев "старого закала", закостеневших в древнем фанатизме и изуверстве. Ссылаясь на "Foreign Quarterly Review" за 1842 г. и припоминая свое участие в качестве свидетеля по Гродненскому делу в 1816 г., мемуарист обвиняет "хасидимов" в пристрастиях к ритуальным убийствам. По его словам, эта "секта", основанная в 1760 или 1761 г. Исраилем Башлемом (видимо, опечатка), исповедует "нечто чудовищное": якобы в сочинении "Ликале Амувиа" (тоже, скорее всего, опечатка – речь идет о книге ученика Бешта реббе Якова Иосифа Когена "Toledoth Yacob Iosef, Likkutim Amarim, собрание изречений, нравоучений и толкований") Башлем силится доказать, что человек должен как можно больше грешить, дабы приблизиться к Богу, поскольку тот занимает высшую ступень, а грешник – низшую; "лестница" составляет круг, крайние ступени которой соприкасаются и, следовательно, Бог и грешник оказываются точками "замыкания". Поэтому хасиды, по словам Пржецлавского, считая себя святыми, презирают и ненавидят людей иных верований и, в первую очередь, христиан. Распространенность хасидизма среди евреев Пржецлавский объяснял тем, что основатель секты, дескать, предоставил своим адептам право на свободу прегрешений, заранее отпустив им их грехи, для чего последователи учения Башлема должны только во время молитв войти в экстаз (за что были прозваны в Литве "скакунами")80. Отметим, что Пржецлавский смешал воедино частные аспекты трех разных (и взаимоисключающих) направлений в иудаизме – саббатианства, франкизма и хасидизма.

Замечательно, что в вопросе о добывании крови в результате ритуальных убийств Пржецлавский берет соответствующее место из "Разысканий…" ("Замечания некоторых заступников за евреев, что если бы это и было справедливо, то жидам не нужно было бы посягать на убийство, а можно бы всегда достать кровь в любой цирюльне, вовсе не неосновательно; таинство сего исступленного обряда требует именно мученической христианской крови от невинного младенца"81) и пересказывает своими словами ("Но этот аргумент вовсе неоснователен, ибо непременное условие состоит в том, чтобы добывание крови сопряжено было с мучениями")82. Точно так же он поступает, отвечая на вопросы о цели употребления крови (пункт 3) и о доказанности их виновности во время процессов (пункт 4), хотя и добавляет нечто такое, чего нет в "Разысканиях…": главной причиною безнаказанности евреев, объявляет Пржецлавский, является "умение евреев обделывать свои дела при помощи издревле боготворимого ими золотого тельца", который "дал им ключ из того же металла, отворяющий двери и сердца"83, приведя в качестве примера дело № 117 из "Разысканий…" (Гродненское дело 1816 г.).

В "Разысканиях…" выводы "неизвестного" прямо противоположны государственным постановлениям. На это Ю. Гессен не обратил в свое время внимания. Гродненское дело обернулось триумфом евреев, оправдание которых было официально подтверждено правительством, а Велижское дело (занимающее чуть ли не половину объема книги) – в результате активного вмешательства Мордвинова и заместителя министра юстиции Панина также завершилось благополучно. Возможно поэтому Пржецлавский решил усилить утверждение сочинителя "Разысканий…" о доказанности "преступлений" евреев, поместив обширные примечания с дополнительными "фактами" виновности их. Так, указав на то, что автор "Разысканий…" не знал работу богослова Герреса (Gerres) "Mystique divine, naturelle et diabolique", опубликованную позже, Пржецлавский упомянул о деле Вильяма Норвича в Англии (1144 г.) и о процессах, приведших к изгнанию евреев из Испании в 1492 г. В этой связи небезынтересно и сообщение Пржецлавского о том, что граф Перовский обращался за консультацией по ритуальным убийствам к… статс-секретарю Туркулу, под началом которого во время Калишского дела (о котором в "Разысканиях…", кстати, и не говорится) работал сам Пржецлавский, пользовавшийся особым его доверием и ездивший с ним на доклады к государю84. Подобные примечания усиливали обвинения евреев (и их доказательность) в ритуальных убийствах. К тому же напечатанное не более чем в 10 экземплярах (для представления Николаю I, наследнику, великим князьям и членам Государственного совета) издание "Разысканий…" носило секретный характер, а его редакция могла быть поручена особо доверенному лицу, каковым, несомненно, мог быть и О.А. Пржецлавский85.

Мемуары Пржецлавского содержат достаточно очевидных свидетельств о причастности самого автора к "Разысканиям…", хотя бы и в качестве их редактора. Отсюда многочисленные рассказы о знакомстве с еврейскими деятелями и обычаями евреев, которые, по мысли Пржецлавского, доказывают "зловредность еврейского народа". Однако, по сути дела, повествуя о существовании "тайных" еврейских обществ, члены которых связаны или приобщением к сектантским таинствам, или приверженностью к мистико-мессианским идеям, Пржецлавский высказал почти все те "доводы", которые так или иначе оказались "краеугольными камнями" не только "Разоблачения…", но и "Протоколов Сионских мудрецов".