Текст книги "Вопросы сегодня, ответы вчера..."

Автор книги: Саша Тумп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

А и праздник пуще прежнего.

Все на братьев да их невест дивятся, шушукаются. Матрёна голову подняла – хозяйкой ходит, на Егора с Олькой смотрит, а те сквозь слёзы друг друга не видят.

К вечеру устал народ. Кто куда, а братьям с дороги и отдохнуть бы надо.

Братьев палати дождались, а Матрёна, по девичьей чести, невестушек к себе домой просит, а и похвалиться есть чем, детьня под ногами суетится – в глаза заглядывают, тайком, то до одёжки, то до кос их дотронутся. А и то – дивно–дивное, заморское!

Темно на дворе – чаёвничать сели, а места и мало. Тех, кого из-за стола не видно под него пешком погнали.

Стук в окно. Матрёна на крыльцо, и с ней чуть не плохо.

Стоит солдат да за руку девицу держит. Тонка собой, а волос, что вороново крыло, в ночи не видно.

Так и есть – старшой вернулся. Первым ушел – последним пришел.

Братьев увидел – глазам не поверил. Упал на колени перед батюшкой и матушкой и благодарить стал, что ожиданием да молитвой уберегли его и братьев.

– А девица – не полонянка ли? Не на саблю ли взял и силой увёл? – Ольга спрашивает.

– Двадцать лет шёл до моря Черного, чтоб самому в полон попасть, да три года домой возвращался, – старшой молвит. – А что веры другой – сердце не слышит.

– Дело не в том, как молятся, дело в том, что после молитвы делают. Все мы веры людской, а значит и жить по ней обязаны, – молвил Егор старший.

Все смеются, радуются, ребятня Матрёнина смеётся, а им бы только на одной ноге поскакать да рожи построить. И давай опять, кто за гусли, кто за бубен, а кто и сопелкой подмогает. Дом чуть не ходуном ходит – тоже в пляс собирается.

А и то сказать – виданное ли дело – с царёвой службы и все живы вернулись.

Что царь, что царица – для них солдатская кровушка – водица. Не сказать, что пьют – просто, не жалея, льют.

А потом, не сразу, встали три дома в ряд. Слева от каждого скворечник на шесте. Со стороны смотреть – шеломы солдатские с копьями…

А потом? А что потом?

Народ к силе льнет, за собой других ведет. Стали слева и справа по руку от братьев дома расти, как грибы.

По деревне ребятня… У каждого дома чехарда. И чернявые, и белобрысые, и, как огнём горят, и угольками, а у всех носы в конопушках, коленки в сбоях, галдят…

А наше солнышко всех спешит равнять в соломенных.

А и то – жизнь такая. Уж сколько раз народ деревню не крестил. И Егоровка, и Горевка, и Гора, и Горки, и Егорово, и Егорьевск…

И так бывает!.. Кто умный – тот знает…

Ведь Егор… и тебе Егорий, и Юрий, и Георгий…

Да… Победа – не девка, словами не уговоришь.

Хочешь в жизни победить – собирайся в бой идтить?

А как в жизни победу взять – если не жить?

Вот так вот!

К чему это я? А не к чему!

Смотрю: идёшь, как с бревном через болото бредёшь: ноги вязнут, голова опушена, ещё и бурлаком что-то тащишь. А что там на конце? Оглянись, посмотри, вон у лавки положи, да и дальше иди. Понадобится – вернёшься – если к делу – заберёшь, а нет, то и здесь место не пролежит. Твое другой не возьмет – своего много.

Вон на ту кучу. Многие этой дорогой пришли – налегке ушли. До тебя, да и после будут. Не только человек дорогу топчет, но и она его.

Давно тут всё лежит – никто не возвращается, в обратку не берут, значит, и не очень и надо было когда-то.

Отдохнул? А и то… сидеть хорошо. Ты ж куда-то шел...Ну, и иди туда, раз надобно…

***д. Горки, Егорьевский район, август 2001г.

Легенда об Э

(Вогульская легенда)

…Раз в много-много веков на Землю спускается Тот Кто Всё Создал.

Тот,– Кто Всё Создал создал и себя, поэтому вся Сила Мира меньше, чем его Сила.

Мы его называем – Э.

Это происходит в самую длинную ночь в году, потому, что очень много дел, о которых надо помолчать перед Э и людям, зверям и птицам, и самой Земле.

Э разжигает огромный костер, его мы называем – О, на самом больном месте Земли и собираются в круг всех, кто живет на ней.

В центре костра на огненном троне восседает – Э.

И слушают, молча, все друг друга, пока не взойдет Солнце.

Когда Солнце достигает О, Э улетает на своем троне к нему до следующей встречи.

…Последний раз, это было давно, тогда, когда народ ненавидел народ, когда зверь и человек убивал больше, чем мог съесть, когда брат убил брата.

Э тогда спускался с трона и говорил с людьми.

…Это было так!

…Пришли все к О, как только пламя от костра осветило всю Землю. Встали перед Э и звери, и птицы, и люди.

Только люди в этот раз были разные.

И собрались они, как звери в стаи, и назвалась каждая стая – «народ».

Молча, разглядывал всех Э с вершины своего трона.

Все были разные. Были большие и малые стаи. Все потрясали оружием, вознося славу ему.

Заметил он в стороне и совсем малые народы. Молча, они стояли, приложив одно колено к Земле, опираясь о неё рукой, и не было у них оружия, и не возносили они славы Э, а стояли, уперев ножи в грудь напротив сердца и низко опустив головы. Рядом стояли стаи зверей. Птицы сидели рядом.

Долго на них смотрел Э, но не мог понять, – почему так. Вот тогда он и спустился с трона.

– Почему вы стоите так и не приветствуете меня, как люди? – сказал он, – Стоите ни, как они, и ни, как звери, а на трех? Почему вы так одеты? На вас нет дорогих украшений. У вас нет оружия, чтоб приветствовать меня. Я же дал вам всё, чтоб у вас это было!

– Великий Э!

Ты создал всех. И дал нам право быть людьми и иметь право выбора.

Они для этого и живут, чтоб красивой одеждой, украшениями и оружием убедить тебя, что ты всё создал правильно.

И мы были, как они, на двух, но поняли, что не может человек уйти от братьев–зверей и Земли и вернулись к ним, взяв право убить себя и стать пищей для них.

Ты можешь лишь создавать. Ты сильнее всех.

Мы тоже умеем и любим создавать, но мы можем большее, – мы можем убить себя, не дожидаясь пока это сделают они, во славу тебя, чтоб ты понял, что созданное тобой – неправильно созданное, – раздалось в ответ.

Долго стоял Э, глядя на малые народы, на ножи и кинжалы, приставленные к груди, в их руках, на зверей и птиц их окруживших.

Долго стоял Э рядом с ними.

Солнце уже стало обнимать Землю.

– Я запрещаю вам это. Мне стыдно! – грустно сказал им Э, – я хотел по-другому.

…Когда первые лучи Солнца коснулись деревьев Э повернулся и пошел к трону. Он слышал за спиной шепот и недовольство больших народов, которые, опустив оружие и больше не приветствуя его, отвернувшись от него, говорили друг другу: «Перед кем ему–то стыдиться? Кто выше и сильнее его–то? Эти? И это его мы восхваляли все эти века?!»

Он смотрел вниз, думая о чем-то.

Малые народы, все так же стояли, низко опустив головы, только звери и птицы плотнее обступали их.

Большие народы больше не приветствовали его, стояли, переговариваясь между собой, опустив оружие и что–то обсуждая между собой.

Когда Солнце коснулось трона, раздался гром, небо заволокла тьма, Земля перевернулась и с Неба обрушилась Вода.

Долго Земля была во тьме и воде.

Когда Солнце опять увидело Землю, то на Земле были только звери и птицы.

А у людей ничего не было кроме ножа в руке.

И не понимали выжившие люди речи друг друга.

У ручья в тайге осенью вечером

– ...Дед! Как я там буду без тебя?

– Так ведь и там люди есть.

– Люди есть, но как понять, кого слушать и кого слышать?

– Тех, кто говорит о прошлом. Ни суть сегодняшнего, ни события завтрашние людям неведомы, поэтому разговор о них мало чему тебя научит.

Людей, которые не себя видят в прошлом, а тех, кто прошлое видит в себе.

Которые, не постеснялись его, не забыли, не бросили его в дороге жизни, обдумали, оценили.

А оно, поударяясь об стенки души их, сбросило ненужное и случайно налипшее, заиграло светом истины, засверкало, заискрилось.

А ты, завороженный его сиянием, удивишься, увидев лишь крупинку, нет, не крупинку даже, – только пылинку прошлого. Но эта пушинка осветит твой путь.

Чистая вода будет ударять по ней, а она, отражая лучи солнца, будет бросать в тебя завораживающий, зовущий, дающий силы и манящий взгляд.

– Как золотая пыль в лотке у нас?

– Как золотая пыль в лотке, который в наших руках.

… Тебе всегда придется решать, выбирать и помнить, – а будут ли тебя слушать и прислушиваться к тебе завтра.

О чем, что, кому и где ты будешь говорить, когда сегодняшний день станет вчерашним.

Семь кувшинов Домития

(Рассказ старца)

Жил в давнюю пору в тайге старец Домитий. Было это в те времена, когда царя Петра, который приказал рожу брить, чтоб на баб походить и бабскую нужду тянуть, уже не было, а хранцузы, которые Индию пошли воевать, чтоб Англии насерчать, ещё у Москвы не появились.

Сколько ему лет было – никто не знал, а вот мальчишек, что ему подсобляли по хозяйству, состарилось и умерло – трое. Это самое малое.

Звал он их: Фонтей, Светоний и Гелика.

Вот Гелика и был моим прапрадедом, что и рассказывал он.

Жил Домитий в пещере в горах, стар был, но бодр, зверя не бил, только ловушкой ловил и приговаривал: «Глупец всегда сам в беду попадает» или «Столько дорог было, а у глупого – одна к могиле».

Славился Домитий тем, что в любого человека мог мудрость вселить огромную. Но не всех жаловал, не всем доверял её. А кому доверял – тому давал семь кувшинов глиняных с водой заговоренной и право придти за ещё двумя, когда всю «науку семи» человек осилит. А человек должен был принести старцу все девять кувшинов сразу.

Не всем удавалось по горам и сопям донести их целыми, да и не все знали, какой по размеру кувшин нужен. …А с ними ещё и путь в обратку держать!..

И вот однажды, рассказывал Гелика моему прадеду, дошел до Домития человек с девятью глиняными кувшинами.

Удивился Домитий тому, что человек один пришел, но ничего не сказал про это, а спросил: «Все ли кувшины воду держат?» Чужак-то и ответсвует, что «все». Что «уверен в этом, поскольку сам их делал, сам обжигал, сам и на себе нес».

Три дня и три ночи старец с чужаком беседу вели. О чем? Гелика мал был, слушал, а понять не мог, а посему не запомнил, потому и не рассказал.

Подозвал старец моего прадеда, когда чужак спал, и велел семь раз сходить с кувшинами за водой к ключу, что сквозь стену каменную бил.

Приносил прапрадед воду, а старец воском горло кувшину закрывал и в сторону отставлял.

Проснулся ходок, а старец ему и говорит: «Вот тебе семь кувшинов с водой заговоренной. Будет что трудно или непонятно в жизни, или знать, что не будешь, открывай любой и пей воду. Мудрость придет и ответ принесет».

Тот и спрашивает: «А какой первый из них, а какой последний открывать-то?» А Домитий и говорит: «А это, смотря кака, беда придет. Тот кувшин и под руку встанет. Смело бери его».

«А долго пить-то? И каку таку молитву читать надобно?» – путник воспрошает. «Много не пей. Глоток сделай – подумай: «Пришла ли мудрость?» Не пришла – ещё глоток. Придет – кувшин закрой и в подпол убери до следующего раза. А молитвой Господа не беспокой, на него свои труды не клади, у него и без тебя дел много, свои сам неси, а его только благодари, что донес».

«А надолго ли кувшинов хватит?» – тот спрашивает.

«Не хватит – ещё придешь», – говорит старец. – «У тебя тут в запасе ещё два осталось».

Прошли годы, у прапрадеда волос над губой пробился, закурчавился и по весне говорит ему Домитий: «Вырос ты, Гелика, пора в люди тебе возвращаться. Грамоту знаешь, как и почему звезды на небе ходят – тоже. Каку болезнь кака трава не любит, а каку голубит – тоже знаешь. Проживешь. Дорогу забудь ко мне, а меня не забывай. Нет у тебя права на кувшины, так что на мудрость мою не рассчитывай, своей обходись».

Вернулся Гелика к отцу с матерью, к братьям и сестрам, дедьям, к односельчанам. Те ему имя свое – Евстафий вернули и не знают куда посадить, чуть ли в пояс ему не кланяются.

Тот за труды деревенские сразу – весна – не девица – краса, словами не уболтаешь. Потом травы на зиму, потом… Не сделал дела – пусты закрома.

Волос в бороде вьется, думка о женке бьется. Родители не нарадуются – не говорлив, терпелив, быстер, но не хлопотень.

Обжился, пообтерся, людей посмотрел, себя показал.

Прослышал как-то про кузнеца рукастого, умом справного, людьми уважаемого. А нужно было для дома какую-то железяку хитрую сделать. Поехал по молве искать.

Нашел. Глядь, а кузнец-то – тот калика, что надысь к старцу приходил. Обнялись они, как братья, старца вспомнили без ушей чужих, глаза в глаза глядя.

Не удержался прадед-то и спрашивает: «Целы ли кувшины-то?»

А кузнец-то, а кузнецом-то от нужды стал – в деревне и бондари, и гончары, и кожемяки были, а кузнеца не было, пришлось на него учиться, и говорит: «Целы. Да не все. Как не старался, сохранить, а один уже выпил. Сила в воде старца Домития неслыханная. Как загложет дума какая… Эх! Не знаешь иногда куда и во что голову сунуть. Сажусь, вот, под образа, свечку напротив себя зажгу, руками голову схвачу, глоток, а редко два, сделаю и сразу знаю, как рассудить надо.

Дел только много. Да и люди идут за советом – не всегда откажешь. А не откажешь – себя советом обвяжешь. Совет даешь – его, как грех, всю жизнь несешь. Глупы, не знающие «как сделать», страшны те, кто посоветовал «как».

А не чужие, чай! Сто раз подумаешь «что сказать», а потом двести – «говорить ли». А на все мудрости не хватает. А на всю мудрость времени.

Вот коня железного хочу сделать, а как?.. Умом не осилю. Чешутся руки второй кувшин открыть, а как на всю жизнь не хватит? О!.. Опасаюсь я!»

Сделал ему кузнец ту железяку-то, а прадед у него в подмастерьях все эти дни был, а пока в гостях жил – девку окрутил – дочку кузнеца.

Так что течет в моих кровях прабабушкина капелька. А кто кого выбрал – годы замели все это. То ли дед бабушку приметил, то ли она его – без разница, как дорога началась, важно, как закончилась.

Знаю, про что спросить хочешь.

...Было!..

Было такое! Прапрадед-то рисуночек оставил, где Домития искать.

Раза два собирался к нему. И бутылки пустые приготовлю, и еду в запас сложу, сяду перед столом, посмотрю на огонь и думаю: «Нет, не время пока! Не время!» А потом как-то жизнь закрутит, завертит, но иногда и сейчас думаю: «Хорошо, что человеку, кто умом обижен, есть куда идти! Есть мудрость-то на свете! Всех и делов-то – дойти только надо до Домития!»

Димкно предпоследнее школьное сочинение

Зашел Димка: – Весна! Скоро выпускные! Счастливые!.. Вот вспомнил про последнее своё сочинение в школе. Если считать на экзамене, то предпоследнее. Знаешь, как было?..

...Тогда Елена Ивановна Кропотова прошла в класс и сказала, что сегодня будет сочинение на свободную тему. Оглядев нас, пройдя к окну, потом к столу, она сказала, что «ввиду сложности задания, на сочинение отводится четыре часа». Удовлетворенно посмотрев на нас, она добавила, что «это не издевательство, а обычная проверка нас на точность и правильность мировоззрения, на готовность принимать решение, на способность жить людьми после школы».

– Вы можете пользоваться любой литературой, любыми словарями, вставать, ходить, выходить на улицу, общаться между собой, спрашивать друг друга, учителей всех о чём угодно, но не меня…

Елена Ивановна села, глядя на наши довольные лица.

– Ваши довольные лица подсказывают мне, что перед экзаменами вы все завалите сочинение, а некоторые не получат в аттестате то, на что они рассчитывали! – её взгляд прошелся по Верке Гриненко, Люське Петровой и остановился на мне.

– Итак! Все вы взрослые и готовы принимать решения, а некоторые готовы осудить не только Наташу Ростову… – тут её взгляд остановился на мне, миную Верку, – … поэтому вместо того, чтоб высказывать поддержку Андрею Болконскому непосредственно на страницах библиотечного второго тома «Войны и мира» ручкой, почерком, знакомым мне, у вас есть возможность изложить своё внутреннее содержание и видение неправоты автора непосредственно на листочках со штампом нашей школы. Кому не хватит листочков – вот на столе можете брать.

На этот раз она сначала посмотрела на Верку, а только по-том на меня.

– Тема сочинения проста, как… Среди нас есть люди, которые считают, что самыми простыми вещами являются молоток и колесо, так что тема проста так же…

Елена Ивановна процитировала меня, и мне показалось, что в её глазах зажглось что-то зелёное.

– Тема сочинения…

Меня просто обдало зелёным светом.

– … Тема сочинения «Я бы написал так…»

Елена Ивановна посмотрела на меня, и я понял, как смотрит гладиатор на лежащего у его ног противника.

– Вы берете эпизод из любого литературного произведения, известного вам, и переписываете его по своему усмотрению. То, что потом придётся переписывать автору всё произведение, не должно вас смущать. Берёте эпизод и переписываете его так, как считаете нужным. …Вопросы есть?

Мы притихли.

…Я понял, что я могу оставить Катерину живой. Островский мне вообще никогда не нравился. Играет на нервах человека! Опять же было жалко Остапа Бендера. Эти дураки – румынские пограничники...

Монморанси!.. Несправедливо к нему относились!

… Елена Ивановна встала и осмотрела нас.

– Если вам не хватит времени, я добавлю вам ещё два часа.

…И ушла!

Нет! В дверях она сказала: «Вперёд!»

Я не помню, кто что делал. Помню, что решил – перепишу письмо Евгения к Татьяне. Опять же было жалко Базарова!

Я оглядел класс. Все смотрели на потолок. Посмотрел и я. Его я уже видел.

Убрать серебряную пепельницу-лапоть со стола в «Отцы и дети»?!.. Как-то мелко!

«Добавить в «Гренаду» пару четверостиший?!..

Герасима развернуть от речки?!..

Эта Наташа!.. Столько мужиков сменила!.. В каком месте исправить?..

На балу?! Или убрать тот вечер, где Соня кудахчет у окна? В каком месте?! А как Андрей не мог понравиться?! Полковник! Батька у него – кремень! Элен… закопать?! Ведь испортила Пьеру всю жизнь! Почему испортила? Человека сделала из «пельменя»!

Я сидел и перебирал всех, кого знал. Было так одиноко. Вспомнил «В глубине обороны» Абрамова. Её изъяли тогда из библиотеки. Там Финская война, что изменишь?.. Серпилина вспомнил. Тоже … что там изменишь?

«Чайку»! «Чайку» перепишу! Вот! Не дело так быть одинокой! Перебрал всех, кто рядом с ней – нет, уж пусть будет как есть!

– Пойдём! – Витька Вьюнов стоял рядом. – Я сдал! А что там...писать-то?!

– А ты про что написал?

– Про Крылова. Помнишь, там Лебедь, Рак и Щука?..

– Помню!

– Ну, я и написал… Не помню уж, подожди…

Витька пошел к столу. Вернулся со своим сочинением.

– О! … «Когда Ворона-дура сидела на дубу

Ей каркнул Рак – Командуй …

А то не вытащим возяку никогда…

Ворона гаркнула «Сейчас!»

Лиса-плутовка воз не помогла тащить,

Хотя нажралась сыру!»

Витька посмотрел на меня.

– Я хотел добавить, что перед ними была земляничная поляна. Но это слишком! Елена не поймёт! Битлы для неё, наверное, лес зеленый! Темнота! Детское мыло!

...Витька был «гитара-соло» в клубном ансамбле. И играли они в форме, оставшейся от съемок «Войны и мира», и назывались «Гусары». Была бы другая форма – назывались бы по-другому.

– Ты про что написал?

Я ничего не понял в Витькиной писанине.

– А кто его знает?! Никогда не понимал, чё они за телегу схватились? Хотел мартышку вставить!.. Много будет! ...К старости зрение падает, чтоб себя в зеркале не видеть! ...Пойдём! Что тут сидеть?! Не в рифму!.. Так никто и не требовал!

Мы пошли.

Сашка Жаравин и Вовка Клятвин с нами. Пошли к ко-тельной.

– Елена! Придумала!.. Сразу и не решишь!

Сашка достал сигареты «ТУ-134».

– Ты что писал?

Вова достал сигареты «Варна», глядя на меня. Мы стояли, курили, болтали! О чём-то смеялись! Потом Сашка пошел к углу, отвернулся от нас, а Вовка громко в никуда сказал: «Здравствуйте, Галина Ивановна!»

Галина Ивановна Новак была наша классная.

Сашка задергался, а потом заорал «Убью!», в качестве аргумента показывая сырые штаны-клёш с широким поясом и двумя карманами-полосками, по низу с латунным блеском от вшитой молнии, которые ему сшил Витька Вьюнов.

…Хотите – верьте, хотите – нет!

Я тогда написал: «Подбежала мышка! Тянут-потянут! Так и не вытянули репку. Посмотрел дед на всех и говорит: «Эх! Работнички! Пойдёмте-ка домой, ребята!».

И всё! На одном листочке сверху всё уместилось!

Димка и внук кошачьего генерала

С Алексеем мы познакомились под Тюменью.

Узнав, что мы с Димкой едем с Байкала северной трассой в Ярославскую область он пригласил нас переночевать у него в «человеческих условиях».

Условия были действительно «человеческие»: коттедж, большой участок с высокими деревьями, окруженный плотным забором, ряд строений, не вызывал сомнений в том, что у хозяина «всё в порядке».

Баня, шашлык, наше желание задержаться ещё на день, сделали своё дело.

Поскольку, по возрасту, мы были примерно одинаковы, то нам было о чём поговорить, обменяться своими впечатлениями об окружающей действительности, о нашем отношении ко всему, в чём пришлось участвовать и свидетелями чего мы были сами.

– А я ведь, можно сказать, из семьи военных. Дед был у меня генерал. Да не просто генерал. Он сам сформировал армию и на фронт ушёл с ней.

За три дня! На всё про всё!

Алексей сделал паузу и довольный смотрел на нас, ожидая наших вопросов.

– За три дня не сформировать!

Димка уже прошел все этапы от «одной в желудке неуютно, двоим к утру там будет….» поэтому его суждения были пространственны, жестки и безапелляционны.

– А, вот!.. – Алешка сидел довольный. – Я вот почему вспомнил? Вы про Ярославль начали! А едете через Иркутск! А дед-то армию формировал на выручку ярославскому соединению под Ленинградом.

Там его – наша тюменская и иркутская армии объединились и успели вовремя. В самое время!

– Не было никакой ярославской армии! А иркутская… И её не было!

Под Москвой в 41 – да!.. Сибиряки вовремя успели! Да!.. Дивизии Полосухина, Белобородова!.. Эх!.. Забыли мужиков! Хоть бы памятник в Москве сибирякам поставили! А Панфиловская?.. Так та из Алма-Аты пришла… 70 национальностей в ней было. 70! Опять же казаки в ней не последними были!.. А и не было Тюменской! А и Иркутской не было!..

Димка был непреклонен.

– Была!

Была, сначала Ярославская! Была сформирована весной 1943 года и воевала в Ленинграде.

– Зимой блокаду сняли. Какие боевые действия весной? Ты это… Леш… Не надо!

Не надо! Какой номер? Кто командовал?

– Номера не знаю! Командовал кто – не знаю! Четыре вагона! Четыре!

…Ярославские дымчатые кошки!

– Кто?!..

– Кошки!.. Ну, и коты, конечно!

Мобилизовали их весной и сразу в бой! Прямо с колёс. Как под Москвой сибиряки! Вот!..

Алёшка сидел довольный, глядя на нас и радуясь произведенному эффекту.

– Это не реально! Кошек мерить вагонами…

Привезти – верю! Загрузить их в вагон – никогда!

Вагон кошек!.. Да ты, Лёша, чё…? Ты, представляешь себе это? Ты, видел когда-нибудь фотографию человека с двумя-тремя кошками на руках?

…То-то!.. А тут в одном вагоне коты и кошки… Весной… Брехня!

Нет! Это понятно, – блокада, своих кошек нет, крысы свирепствуют, для них весна – тоже весна! Но, нет… Брехня!

Теперь уже Димка подыгрывал Лешке, желая узнать подробности, и, откинувшись на спинку кресла, ждал продолжения.

– Так вот! Дед тогда работал в комсомоле! По ранению его демобилизовали. Вызывают в обком. Ставят задачу. Так, мол, и так: надо сформировать ополчение из сибирских кошек и котов на подмогу ленинградским. Те не справляются, терпят поражение за поражением.

И хотя ленинградские кошки воевали справно: стали применять уже коллективные тактические приёмы борьбы с крысами, что, безусловно, дало свои результаты, но численное превосходство противника – есть численное превосходство! Тут уж..

А ленинградские кошки быстро освоили все методы охоты, которые используют волки. Быстро! Сами! Сообразительные оказались! Настоящую коллективную войну крысам устроили! Это вроде как, кошки-то, в знак благодарности ленинградцам за то, что высоко в городе они ценились людьми.

Ну, и кошки… Чтоб, это, значит… старались оправдать-то доверие.

…Но дед – и ни в какую! Молодой был! Говорит: «на смех поднимут»! А ему, так «с прищуром», – « а ты хочешь, чтоб этим делом обком партии занимался?» Дед притих!

…Как? С какого конца за дело браться? Где брать? Куда девать? Чем кормить? Сколько их надо?

Он к специалистам! К ветеринарам? Те – плечами пожимают? Он – к ученым в институт! Попался там ему один профессор… Начал!.. «Это вопрос не простой! В Ленинграде возможно мы столкнулись с явлением инбридинга. Ярославские кошки все уже родственники! Им нужна новая линия! Тут надо сначала изучить процесс! Может быть, тут надо объявлять мобилизацию либо одних котов, либо одних кошек! Либо надо согласовывать действия с другими регионами!

И понёс… и понёс! А дед – фронтовик! Приказ – есть приказ!

…Выделили деду вагон! Вот в этом вагоне он с ними и ехал до Ленинграда! Зелёный свет был. Вместе с танками и снарядами ехал!

А ты говоришь: «не армия»! Повеселил, правда, солдатушек-то по дороге… Там и окрестили его «генералом».

Солдаты и окрестили – звание присвоили. Самое высокое, почитай, по тем-то временам!

…Говорил, что вагоны, как специально, для кошек построены. Там тамбуры. Вот по одной и загружали. Через тамбур. Уж не знаю, кто потом в этом вагоне ездил! Видимо попахивал вагончик-то?

Но привёз! То ли 200?!.. То ли 300 их было, – кошек-то!

А первым загрузили кота – его звали Амур! Вы-то вот с востока едите. Я и вспомнил!

…Ну вот! Вагон-то пришел, а его встречают! Встречают! Народ стоит, ждёт! Все спасибо говорят! А как теперь выгружать? Люди-то хотят в руки кошку взять, да домой нести! В очередь! Вот ведь как! К теплу душа тянулась…

Через туалет!

Вот дед всех кошек через окно в туалете и из рук в руки передал! А документы?

Чуть деда не засудили? И принял без документов, и отдал без документов! От кого взял – кому отдал?..

А теперь уже никто не знает! Не осталось никаких документов-то!

… Представили деда к медали «За отвагу»! Да! А дед ни в какую! «Да вы что?!.. Да меня девки в Тюмени близко к себе не подпустят! «За отвагу» – за кошек! Не надо! Стыд перед фронтовиками-то!

А все-таки наградили! Дед за кошек получил «За боевые заслуги».

Вот там-то он и узнал, что были кошки ещё и из Иркутска и Омска.

Прав был этот профессор-то – «очкарик»! Кто-то всё-таки подумал о том, что кошки должны быть из разных мест!

Так что, – в ленинградских кошках кровь наша сибирская.

А может и до Дальнего Востока! Первого-то кота – недаром кликали «Амуром»! А может и не поэтому! Может, – был до любви охоч? Тоже не плохо!

… А от народа-то не скроешь! Ни хорошего, ни плохого.

Как деда окрестили – «кошачий генерал», так и остался навсегда им!

Батька был – «сын генерала», а я, вот, значит – «внук генерала»!

Алёшка сидел довольный, наблюдая за нашими лицами.

–…Вот ведь как! Вся страна воевала! А ведь точно! Так фашистов и называли – «серые крысы»! Вот ведь!..

Вот заложено в нас – сибиряках это – не терпим мы крысятничества всякого! Все у нас его не терпят! Всегда на выручку придём!

Димка выразительно, прищурившись, посмотрел на стол.

«Да уж!.. Где как не в Тюмени хвалить Сибирь и сибиряков?..

Не уехать нам завтра!» – подумал я.

Осень. Бывает грустно

– Ты знаешь, – папа зашел и сел на мишкин диванчик, – я однажды видел соревнование Владимирских тяжеловозов.

Давно было, – мальчишкой был.

Так вот там, так всё выглядит со стороны, – идет этакий здоровенный конь, впряженный в телегу, а вдоль дорожки стоят мужики с мешками, в которых песок, и кладут они эти мешки на повозку до тех пор, пока конь не встанет.

А потом мешки считают. В каждом вес известен.

А конь стоит и тяжело так дышит. Ждет, пока посчитают. И знаешь, такое у него виноватое выражение глаз, что, мол, – «извините, что остановился».

У них, знаешь, такая бахрома над копытами, как у девчонок сейчас на сапогах зимой, стоит, значит, кается, что встал, не оправдал надежд, а бахрома подрагивает.

Вот и считают, при скольких мешках конь встал, – сдался, значит.

Я вот думаю – мешки по весу одинаковы, но какой-то, наверное, был самый тяжелый для коня. А встал, – так много их.

Так и человек, – прет прожитые годы, хотя знает, шаг вперёд – там новый мешок на холку. Хочешь дальше иди, хочешь – стой. Вот!

Сидим, молчим.

– Что я тебе хотел-то сказать? – папа прервал молчание, – А…а…а! Провожал сегодня Антошку на работу. Попил с ним чаю. Невесёлый, что-то он. Спрашиваю: «Что смурен-то?..» Говорит: «Да, так. Что-то подустал я, дед!..»

Оно, конечно! Дети, дом, мы, работа… да и по-молодому много чего хочется.

Да–а–а!

…Может тогда, в субботу–воскресенье пруд почистим, на весну глядя. А?

Все вместе управимся быстро. Мальчишки нехитрую науку освоят. И зимой пруду полегче будет. Карасям просторнее. Ил для земли не повредит. А?

Потом банька. А?

… Или с мальчишками пусть яблони известкой покрасит. Листву сгребут.

…А мы с тобой где-нибудь дохлую крысу найдем… на веревочке, чтоб удобнее было вертеть…

Мы засмеялись.

– Надо бы найти ещё обломок губной гармошки и «ключ, который ничего не отпирает», – сказал я.

– И собачий ошейник без собаки… а вот старая оконная рама уже есть! – папа встал и пошел на кухню.

– А синий осколок бутылочного стекла, «через который можно смотреть» найдём! – крикнул я ему вслед.

– Ура!.. Теперь есть ещё и старая апельсиновая корка, – раздалось из кухни вместе с запахом, почему-то, мандаринов, детства и Нового года.

Раньше было интереснее...

Зашел папа, молча сел на диван, грустно глядя на меня.

– Случилось что? – я как всегда стараюсь выглядеть бодро и весело при нем.

– Да вроде ничего. С Мишкой вчера вечером сидели. Говорили. У них уже устный счет во всю по арифметике идет, – со вздохом говорит он.

– И хорошо, что идет! Я думал, что сейчас в школу с калькуляторами ходят, – улыбаюсь я.

– Так и ходят. Это у него «факультатив» по арифметике… О, как! Хрен знает, что творится… Факультатив! По арифметике. Хорошо хоть таблицу умножения заставил выучить. В школе-то говорят, что не надо. «Творчество надо развивать…» – папа заерзал на диване.

– Ну, и как правнук? – спрашиваю.

– А… Говорю ему: «К остановке подошел автобус. В нем было десять человек. Два человека вышло, а три вошло. На следующей остановке – никто не вышел, а вошел один человек. На следующей – вышел один человек. На следующей…» Ну и так далее. В конце – «На конечной…»

Потом спрашиваю: «Сколько было остановок до конечной?»

Выпучил глаза на меня и молчит. Вроде даже обиделся.

Такой же балбес, как и вы с Антоном были…

Сижу, улыбаюсь.

– Пап! А вот наверняка тебе мой прапрадед, что-нибудь подобное рассказывал. А что? Автобусов-то не было…

– О… Там было интереснее… Там брат с сестрой ловили рыбу. Брат ловил, а сестра домой носила. Так вот… – папа оживился, – там было ещё не только «сколько раз сестра домой сбегала», а сколько пацан поймал каждых: пескарей, плотвичек и окуней…

Понял? Только я теперь так не смогу. Сбиваюсь сам со счета. А пацаном-то… О!.. Все наши могли!.. Игра у нас даже была такая. Много во что хорошее играли…