Текст книги "Наследие чародея"

Автор книги: Сара Зеттел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 34 страниц)

Калами согнулся в поклоне, насколько это было возможно сделать с занятыми руками.

– Ничто не может укрыться от вас, Великая Мать.

Баба Яга и глазом не моргнула в ответ на эту лесть:

– Лисица отдаст женщину тебе. А ты отдашь ее мне.

Калами помедлил. Что, если ему так и поступить? Не было такого варианта, которого бы он уже не обдумал. Если он потеряет Бриджит, императрица останется одна и доверится ему, откроет ему тайны клетки Феникса, и в его руках засияет настоящая власть изавальтского престола… И сожжет его жизнь, как уже сожгла жизнь императрицы. Без спасительной силы Бриджит очень скоро он станет таким же старым, немощным и безумным, как Медеан. Нет. Калами встряхнул головой. Стремление к власти уже начинает работать против него. Нет, если нельзя оставить Бриджит в руках Лисицы, не стоит отдавать ее и Бабе Яге.

– Это весьма заманчивое предложение, – Калами поклонился, – но я вынужден его отклонить.

– Берегись! – прохрипела ведьма. – В тебе тоже есть силы, я это чую. Твое сердце и ненависть, что живет в нем, иссушают и ослепляют тебя. Скоро ты потеряешь все!

– Скоро я все обрету, – холодно ответил Калами. – С какой стати я должен идти на риск, приобретая такого опасного союзника?

Баба Яга обнажила железные клыки:

– Отдай мне женщину, колдунишка! Отдай ее мне, и будешь счастлив. А не то…

– Я не причинил вам никакого вреда, не принимал от вас даров, никак не оскорблял и ни в чем не обвинял. – Калами развел руками. – Так что вы и пальцем до меня не дотронетесь, даже здесь.

– Я тебе это припомню, жалкий человечишка! Я еще припомню!

Калами опять поклонился:

– Вынужден покинуть вас, Великая Мать. Мое почтение.

Со злобным бормотанием ведьма выхватила у него из рук копье Красного Рыцаря, засунула в ступу, оттолкнулась пестом и, взвившись к кронам деревьев, испарилась так же бесследно, как перед этим – ее прислужник.

Калами не медля двинулся дальше. Однако, несмотря на внешнее спокойствие, на душе у него скребли кошки. Теперь Баба Яга будет следить за ним, и никак, никакими силами во всех мирах с этим ничего нельзя сделать. Ну почему он не послушался, почему не отдал то, что она просила? Дурак, какой же он дурак…

«Стоп! — жестко приказал себе Калами. – Неужели ты и вправду думал, что сможешь завладеть одной из величайших сил мира без всякого риска? Неужели правду говорят о твоем народе, что вы поджимаете хвост, когда тени становятся слишком темными, а ставки – слишком высокими? У тебя будет Бриджит и будет Феникс. С таким оружием ты примешь любой вызов, который бросит тебе Баба Яга, и победишь ее. Ты освободишь свой народ из-под гнета и приведешь его к власти – не только над угнетателями, но и над тремя великими империями. Изавальта будет пресмыкаться перед тобой и твоим народом…»

– Такие большие мысли в таком маленьком мозгу.

Калами чуть было не споткнулся. Огненно-рыжий лис сидел возле гнилой колоды, покрытой мхом и опавшими листьями.

– Добрый день, господин лис, – сказал Калами предельно вежливо. – Умоляю…

– Да-да. – Зверь почесал за ухом. – Твои мольбы разносились по всему лесу, словно вопли коров на бойне. Своими мольбами ты перебудил всех лисят в норах, и теперь бедняжки воют и не могут уснуть. Я должен сказать, су-у-дарь, – он подчеркнуто растянул это слово, – наша матушка недовольна.

Калами низко поклонился:

– Так будьте же так любезны, господин лис, позволить мне лично принести ей свои извинения.

Но тот застыл, словно изваяние, и только самый кончик его хвоста беспокойно подрагивал.

– Нам здесь не нужно смертных, – сказал он. – Что, если я скажу, что наша матушка просит тебя удалиться?

– Ваша матушка никогда не обошлась бы так грубо с официальным посланником, – строго сказал Калами. – И она была бы в ярости, узнай она, как вы разговариваете со мной.

Ответом ему было глухое рычание и блеск клыков. Калами облегченно вздохнул. Если бы он ошибся с ответом, зверь уже вцепился бы ему в горло. Краем глаза Калами заметил, как во мраке исчезли еще две тени. Все, что сейчас нужно, – это сохранять спокойствие и ждать, несмотря на лисье рычание, от которого у Калами тряслись коленки и колотилось сердце.

– Что ж, пойдем, пос-смотрим, как гостеприимно тебя встретят. – Лис взмахнул хвостом и потрусил между деревьями.

Держа палку прямо перед собой, Калами поспешил за ним.

По воле хозяйки этих мест ничто не преграждало им путь. Деревья поднимали ветви и выравнивали корни, так что Калами шел легко, словно прогуливался по мостовой в Бирадосте.

Постепенно деревья отступили, и взгляду Калами открылся тот же зеленый холм, который видела Бриджит. Он казался вполне цельным и основательным, Калами даже слышал, как трава шелестит на ветру. Но в то же время он знал, что в черной расщелине, зияющей в склоне холма, скрыто куда больше иллюзий, чем можно предположить. Это был дом Лисицы, и Калами видел только то, что ему было дозволено видеть.

– Ты должен оставить свою палку здесь. – Лис оглянулся через плечо и оскалился. – Это дерево не выдержит соприкосновения с камнями жилища нашей матушки.

Имелось в виду, что как только его посох коснется холма, Калами тут же попадет обратно в мир смертных. Но он был к этому готов. Калами поднял посох и об колено разломил его надвое. Одну половину он отбросил в сторону, а другую спрятал под кафтан.

Лис фыркнул, словно насмехаясь над этими хитростями, но ничего не произнес и повел Калами внутрь, во мрак.

Проход по черному тоннелю оказался на удивление коротким. Калами слышал рассказы о том, как Лисица заставляла своих гостей блуждать по коридору целыми сутками. Может, ее позабавило то, как остроумно он нашел выход из положения и смог оставить при себе свой ясеневый талисман. Однако скорее всего причина такой милости крылась в том, что Лисица придумала какую-то игру поинтересней.

«Я пришел сюда на законном основании, по поручению правящей королевы, и Лисица не может причинить мне никакого вреда», – напомнил себе Калами, когда прозрачный зеленый свет рассеял темноту и он оказался в пещере, служившей Лисице логовом.

Калами сразу увидел Бриджит – она была здесь единственным человеком. Она лежала на спине в гнезде из шерсти и листьев, одна ее рука покоилась на передних лапах Лисицы. Сама королева возлежала рядом с Бриджит, свернувшись вокруг нее клубочком, словно та была одним из ее лисят.

– Как тебе нравится моя новая дочка? – игриво спросила Лисица. – Правда, она немножко бледновата и слаба, но думаю, со временем это пройдет.

– Конечно, когда она превратится в оборотня. – Калами поклонился, чтобы смягчить едкость своих слов. – Великая королева, я приветствую вас от имени моей царственной госпожи, Ее Величества вдовствующей императрицы Медеан, дочери Эдемско, внучки Начерады, правительницы Вечной Изавальты. Нечто, имеющее некоторую ценность для Ее Императорского Величества, затерялось в ваших обширных владениях, и она просит вас, как монарх монарха, помочь ей в поисках. Взамен она предлагает вам этот знак ее сестринского уважения и дружбы. – Калами достал золотое с изумрудами кольцо.

Лисица принюхалась, изучая ауру кольца, и в то же время прикрыла Бриджит хвостом, словно живым одеялом.

– А что, если я уже нашла это нечто? – робко поинтересовалась Лисица.

Калами решительно встретил ее взгляд. Бриджит казалась мертвенно-бледной, сквозь кожу просвечивали голубые ниточки вен. Она находится здесь уже слишком долго. Нужно вернуть ее как можно скорее, иначе от нее ничего не останется, кроме бесплотного духа.

– Если вы нашли то, что ищет Ее Императорское Величество, то я смиренно умоляю вас с уважением отнестись к просьбе моей госпожи и вернуть пропажу в ее владения.

Лисица в раздумье склонила голову набок.

– И зачем мне это? – спросила она, глядя на Калами сияющими глазами.

Калами заметил, что к Лисице приближаются еще три лиса – два рыжих и один серый. Все трое были размером с нормальных лис и по сравнению со своей громадной мамочкой казались игрушечными. Сердце Калами готово было выскочить из груди. Неужто это те самые, из Лисолесья? Те трое, которых он натравил на Ананду, чтобы они повстречались с Сакрой и его заколдованными клинками? Знают ли они, что в этом и заключался его план?

Если да – то он умрет. Прямо здесь и сейчас, если повезет.

– Хотя бы затем, Великая Королева, что ни одно живое существо не может существовать здесь, в Безмолвных Землях. Оно просто истает, как снег на солнце, и вы останетесь ни с чем. А вот с подарком Ее Величества этого не случится. – Он поднял кольцо вверх, чтобы зеленый свет заиграл на изумрудных гранях. Происхождение кольца было ему неизвестно, но раз Медеан послала именно эту вещь, значит, она должна поразить воображение Лисицы. В чем-чем, а в проницательности Медеан не откажешь.

Лисица снова принюхалась и повела хвостом над Бриджит, словно погладила. Не приходя в себя, Бриджит шевельнулась и тихо застонала. Рот ее приоткрылся, челюсть безвольно отвисла. Калами чудилось, что он слышит, как бьется сердце Бриджит, и с каждым ударом частичка ее души, ее силы утекает в Землю Смерти и Духов, как вода в песок.

Лисица убрала хвост с распростертого тела Бриджит.

– Может, ты и прав, – согласилась она. – Возможно, она чересчур слаба, чтобы стать одной из моих лис. – Она наклонила голову и лизнула сомкнутые веки Бриджит. Та вздрогнула, но не очнулась, только отвернула лицо. – Что ж, забирай свою драгоценность.

Калами еще раз поклонился, положил кольцо перед Лисицей, и она тут же накрыла подарок лапой. Калами расценил этот жест как знак согласия и бережно взял Бриджит на руки. Она даже не шевельнулась.

– От имени моей госпожи я благодарю вас, великая королева, и прошу позволения удалиться.

Лисица кивнула. Калами осторожно повернулся лицом к туннелю. Бриджит лежала у него на руках – холодная и тяжелая. Эта тяжесть обнадеживала: значит, душа Бриджит все еще пребывает в ее теле. И значит, ее можно спасти – если как можно скорее вернуть в мир живых.

Покрепче обхватив бесчувственно тело, Калами шагнул в темноту.

– Ты отдала ее.

– Сын мой, это упрек? – Лисица обернулась так, что живот и соски оказались перед старшим из ее рыжих отпрысков.

– Нет, матушка. – Он выгнулся, подставляя матери белую шею. Она ласково похлопала ее лапой. – Просто удивляюсь, как легко ты отказалась от мести.

– Я? – Лисица лениво растянулась на подстилке. – Я только что отправила во дворец Медеан, где обитают твои обидчики, колдунью невиданной силы. К тому же перед тем как отпустить ее, я преподнесла ей дар, который не раз пригодится ей среди всех этих заклятий и иллюзий, которыми окружила себя та, что «рада считать меня своим другом».

Голос Лисицы вдруг стал зловещим, и тени вокруг нее оцепенели.

– Думаю, она пожалеет, что связалась с тем, кто теперь видит все эти ловушки насквозь. – Лисица оскалилась, обращаясь к темноте и своим видениям. – Да-да, она еще пожалеет, что укрыла в своем доме того, кто обидел моих деток.

Калами выбрался из расселины и обнаружил обломок посоха там, где он его и оставил. Обрадованный этой удачей, Калами опустил Бриджит на землю. Она по-прежнему не шевелилась, ее грудь не поднималась в такт дыханию. И только едва заметный румянец на бледных щеках указывал на то, что в ней еще теплится жизнь. Калами поплевал на ясеневый обломок:

– Я отправляюсь домой. Отведи нас к реке.

Он бросил палку перед собой, она упала на землю и покатилась по траве вперед, к деревьям. Калами подхватил Бриджит на руки и поспешил вслед за палкой. Безымянная река текла вдоль всех Безмолвных Земель и была единственной надежной дорогой между этими краями и смертным миром. Лишь бы добраться до реки, а уж оттуда, с ее берегов, он без труда сможет перенести Бриджит в свой мир.

Калами крепко прижимал Бриджит к груди: чем больше она будет соприкасаться с живым человеком, тем лучше. То ли это воображение разыгралось, то ли и правда тело Бриджит стало немного легче… В душу Калами закрались подозрения. Неужели Лисица его одурачила, вместо женщины из плоти и крови подсунула ему подделку, раскрашенную куклу? Неужели он опять свалял дурака?

Ветви деревьев расступались в стороны, ясеневая палочка без остановки катилась по лесу, повинуясь неумолимому зову бренной реальности. Калами перевел дух и ускорил шаги.

Да, сомнений нет: его ноша становится все легче и легче. Калами стиснул зубы. Пустышка. Подделка, обман! И он попался на эту удочку! Обменял перстень Медеан на безделку, может быть, даже на опасную безделку. Скорее всего, Лисице все известно, сыновья наверняка рассказали ей, и это ее месть. А когда Калами привезет эту куклу в Изавальту, ее тайная сущность проявится и обрушит все его планы.

Вокруг не было слышно ни звука – только его собственное яростное дыхание. Ветки хлестали Калами по бокам, царапали голову, но все это абсолютно бесшумно. Мысли крутились в одном и том же отвратительном ритме: одурачен, одурачен, одурачен…

Зарычав, Калами бросил фальшивую Бриджит на землю. Теперь она валялась на траве, словно труп… Да что там «словно». Фальшивый румянец на щеках подделки становился все слабее. Ну уж нет! Сейчас он вспорет это тело, вскроет его, выпотрошит изнутри и выяснит, что за заклятье в нем скрывается. А потом оставит его здесь, рядом с обманчивой оболочкой…

Калами выхватил кинжал и занес его над призраком. Он одурачен, одурачен, одурачен…

«Если только ты сам себя не одурачил».

Эта мысль остановила его руку. Одурачен, одурачен, одурачен – пульсировало в голове с каждым ударом сердца. Но кем? Каким образом? Все поплыло у Калами перед глазами. Он заблудился, обманут, запутался в собственных сетях, в сетях, расставленных другими, и маска слоями облезает с его лица, чтобы он потерялся…

Бриджит – а может, ее призрак – зашевелилась. Он уставился на нее – на него? – в ужасе вытаращив глаза.

«Погоди-ка, погоди! Не смей терять самообладание. Ты должен выдержать!!!»

Калами с силой сжал рукоять кинжала, но тот металл, который можно было взять с собой в Безмолвные Земли, не мог защитить своего владельца от чар этого мира.

«Одурачен, одурачен, одурачен!»

Калами осторожно провел лезвием по обнаженному горлу призрака. По коже поползла красная нить, послышался вздох удивления и боли.

Кровь – яркая, красная кровь – выступила из неглубокого пореза. Калами содрогнулся: у призраков нет крови. Он поспешил спрятать кинжал в ножны, весь дрожа при мысли о том, что он чуть было не натворил.

Калами осторожно поднял Бриджит и крепко прижал ее к груди. Ясеневая палочка дожидалась поодаль, но стоило Калами сделать первый шаг, как она снова припустила по лесу. Этому проводнику можно было доверять, ведь это было его творение. Калами старался держать себя в руках так же крепко, как держал Бриджит. Где-то там, впереди, бежит река. Ее течение приведет его обратно, в мир живых. Там есть звуки и запахи, свет и тепло. Вот она, цель, вот к чему он стремится и душой и сердцем. Всеми силами души, сердца и измученных легких Калами пытался превратить эту цель в нечто осязаемое.

Наконец деревья поредели и перед Калами заблестела коричневая гладь реки, протянувшейся меж поросших мхом берегов. Не желая больше сдерживаться, он завопил от радости и побежал – тяжело и неуклюже, пока вода не коснулась его сапог. Деревья вокруг превратились в бесформенные тени, и стало холодно. Калами закрыл глаза, а потом вновь открыл.

Он стоял на берегу замерзшего ручья, который впадал в большую реку, что течет к Выштавосу, зимнему дворцу императорской семьи. Неподалеку грызла удила и нетерпеливо била копытом лошадь, привязанная к иве.

Не обращая на нее внимания, Калами стал на колени, и Бриджит соскользнула на снег. Он торопливо расстегнул свой плащ и укрыл ее. Бриджит была слишком бледной и слишком холодной. Калами приложил руку к ее груди: она дышала. Дышала!

От его прикосновения, а может, от зимнего холода Бриджит очнулась и открыла глаза.

– Сны, – пробормотала она, глядя на него невидящими, но тем не менее ясными глазами. – Какие странные сны…

– Да, это всего лишь сны, – ласково сказал Калами, закутывая ее в плащ. – А утром ты проснешься. «Проснешься – и будешь моей, проснешься – и наполнишь мои грезы, Бриджит Ледерли».

Сейчас она показалась ему прекрасной. Время, проведенное в Землях Смерти и Духов, сделало ее черты тоньше и благородней. Впервые он увидел ее восемь лет назад – глазами сгорающего от желания юноши по имени Кьости, и видел в ней просто тоненькую девушку, которой можно заговорить зубы, чтобы затащить в постель. Второй раз он видел ее сам, в темноте безлунной ночи возле озера, и был ослеплен силой, которая бесконтрольно и бессмысленно изливалась в невосприимчивый мир. А когда он вернулся в третий раз и увидел, как она стоит над ним, вытащив его из смертоносного озера, она показалась ему крепкой простолюдинкой, загрубевшей от тяжелой работы.

Но теперь, на грани жизни и смерти, она казалась такой хрупкой, словно в ней не осталось ничего материального – только сила души, поддерживающая биение жизни. Вероятно, эти черты можно усилить… И если так, то, когда он будет стоять за троном Изавальты, она будет не просто служанкой…

Калами улыбнулся и прижал Бриджит к сердцу.

Глава 10

Медеан разглядывала тучного человека, стоявшего перед ней на коленях на черно-белых мраморных плитах аудиенц-зала. Ярко-желтые шелковые портьеры, которые были призваны создавать в зале солнечную и гостеприимную атмосферу, придавали желчный оттенок и без того болезненному лицу посетителя. Из-под головного убора, расшитого драгоценными камнями, стекали капли пота.

– Нижайше благодарю Ваше Величество за любезно предоставленную аудиенцию, – отдуваясь, прохрипел он.

Медеан кивнула и жестом приказала слуге принести стул.

– Присаживайтесь, лорд-мастер Уло, – произнесла она, опускаясь в квадратное кресло с резными ножками в форме орлиных лап, сжимающих плоды граната. Кивок фрейлинам – и секретарь приказал им отвернуться и не прислушиваться к дальнейшей беседе. – Я вас слушаю.

Гость не без труда поднялся на ноги и уселся на резной стул с мягкой обивкой, жалобно скрипнувший под этим грузом.

– Царственная госпожа! Я прибыл сюда, чтобы доказать свою преданность трону Вечной Изавальты. Я здесь, чтобы покорнейше просить вас прислушаться к моим словам. Я…

Медеан нетерпеливо взмахнула забинтованной рукой, прерывая неуемный поток красноречия:

– Ближе к делу, лорд-мастер. Вы ведь знаете, я не слишком терпелива к посланникам из Казатана.

У Медеан и вправду от одного вида этого человека зачесались руки под повязками, но она пока не ощущала необходимости говорить ему об этом.

Сделав над собой усилие, человек выпрямился.

– Госпожа, я принес вам вести о заговоре и заговорщиках.

Медеан сидела недвижимо, как камень, пока Уло заливался соловьем и делал большие глаза. Он в красках поведал ей о том, как лорд-мастер Храбан, узнав об аресте делегации из Казатана, послал ему, Уло, письмо, из которого он и узнал о заговоре. О том, как он, внутренне содрогаясь от отвращения, вел переписку с Храбаном. И наконец о том, как Храбан подговорил его участвовать в этом предприятии и пригласил в Спараватан на встречу с другими мятежниками и с Анандой.

– Кто они? – прорычала Медеан.

Уло опустил взгляд перед лицом взбешенной императрицы:

– Капитан Низула из Хастинапуры и лорд-мастер Пешек. Есть и другие, но их имена мне пока неизвестны.

Одно из имен отозвалось болью в сердце Медеан.

– Пешек? И Пешек тоже?!

Уло опустил голову еще ниже.

Весь мир в глазах Медеан подернулся красной пеленой. Не помня себя от ярости, она вскочила с кресла, схватила Уло за воротник и рывком подняла на ноги.

– Да как ты смеешь! – заорала она на дрожащего толстяка. Ладони пронзила жгучая боль, но это были пустяки по сравнению с яростью, обжигающей душу. – Как смеешь ты приходить сюда с такими сказками!

– Прошу вас… Нижайше умоляю… – Все его подбородки тряслись мелкой дрожью. – Я только хотел предупредить мою царственную госпожу об опасности.

Из заплывших глазок Уло скатилась слеза.

– Пожалуйста, Ваше Величество…

Медеан отпустила воротник лорд-мастера и попятилась, прижав руку к губам. Уло, тяжело дыша, рухнул на стул. Медеан стиснула подлокотник. Как болят руки… О боги-боги, как больно! Но он не должен этого видеть. Медеан сделала глубокий вдох и почувствовала запахи мяты и шафрана, которые ее врач использовал для припарок. Нельзя так распускаться. Это жирное ничтожество не должно видеть императрицу дрожащей. Нельзя позволить ему разносить повсюду слухи о ее слабости…

Медеан выпрямилась с четкостью солдата, встающего по стойке «смирно», и нащупала связку ключей на поясе. Холодный металл немного остудил обожженную кожу.

– Это серьезное обвинение, лорд-мастер Уло. Какие доказательства вы можете представить?

Уло шумно вздохнул и ссутулился. Затем, очевидно придя к какому-то решению, он расправил плечи и стал хоть немного походить на дворянина.

– Говорят, у Вашего Величества есть свои способы видеть насквозь сердца людей и читать в них, словно в раскрытой книге. – Он вновь неуклюже бухнулся на колени и склонил голову. – Если Ваше Величество соизволит применить их к моей недостойной особе, то вы убедитесь, что я говорю чистую правду.

Медеан пристально взглянула на Уло. Дрожь его прошла, словно вместе с абсолютным смирением лорд-мастер обрел и абсолютную уверенность в себе. Тут и без всякого колдовства ясно, что он не лжет.

Пешек… Как же он мог пойти против нее? Еще один друг, которому она доверяла, теперь потерян, украден Анандой. Медеан хотелось завыть от тоски.

Скольких еще она потеряет? Скольких она может позволить себе потерять?..

С этой мыслью пришло и решение.

– А если бы я заглянула в ваше сердце, – сказала она, возвращаясь в кресло и складывая перевязанные руки на коленях, – какую причину для такого смелого разоблачения я бы там увидела?

Уло поднял голову, и в его глазах мелькнула робкая надежда.

– Моя царственная госпожа увидела бы, что я лишь желаю освобождения моих управляющих и делегатов.

«Ах, вот в чем дело».

– Один из которых, насколько я помню, приходится вам младшим братом.

Уло кивнул.

– Хорошо. – Медеан повысила голос и щелкнула пальцами, чтобы секретарь записал то, что она сейчас скажет: – А теперь оставьте меня. Возвращайтесь в свое имение. Вас известят о моем решении в течение двух недель.

На долю секунды Уло осмелился заглянуть в ее глаза, но тут же опустил взгляд, и Медеан милостиво простила ему эту бесцеремонность.

– Мои благодарности и мое почтение, Ваше Величество.

Медеан жестом отпустила лорд-мастера и даже не заметила, как он удалился. Все ее мысли были обращены к Пешеку. Он вспомнился ей таким, каким был в те времена, когда Медеан только-только узнала его. Ей нравилось это воспоминание. Пешек был тогда стремительным и безрассудным, его решительное лицо то и дело озаряла белозубая улыбка, которая превращалась в свирепый оскал, когда предстояла серьезная работа. Медеан вспоминала, как Пешек, покрытый потом и пылью битвы, спускался с гор, где его отряды отвлекали войска ее мужа, Каачи, от активных действий против Хун-Це, которые могли обречь Изавальту на погибель. Именно эта война выпустила на волю Жар-птицу…

«Но потом он всегда был предан Аваназию. С какой стати он будет верен мне теперь, когда Аваназий мертв? — Медеан сжала руку в кулак, не замечая боли. – Да хотя бы потому, что я его императрица!»

Сровнять с землей его владения за эту измену, да что там – всю волость! Выжечь дотла Казатан за то, что оттуда пришла эта весть. Они все поплатятся за свои происки! Нет, она не даст им развалить империю. Она не позволит им вновь поставить государство под угрозу.

«Выпусти меня! — шептал голос Жар-птицы. – Выпусти меня, и я сожгу их всех!»

Медеан откинулась в кресле. Рука все еще болела. Когда же наконец вернется Вэлин и вылечит её? Когда он привезет Бриджит Ледерли и все то, что она для нее значит?

– А что еще ты сожжешь?

«Тебя! Выпусти меня, и я сожгу тебя и все, что у тебя есть».

Медеан снова подняла голову. Как это просто: освободить Жар-птицу – и пусть сгорят Пешек и Храбан, за то что пошли против нее. Пусть сгорит Уло, за то что принес ей такие вести.

Но когда птица улетит обратно к своим хозяевам, в Сердце Мира, – что тогда? Что будет с теми, кто по-прежнему предан Изавальте? Нет, она останется верна своему долгу. Она будет выполнять свой долг даже в Землях Смерти и Духов, и никто не собьет ее с этого пути.

Медеан раскрыла ладонь и посмотрела на повязку. Надо хорошенько все обдумать. Теперь она точно знает, что заговор против нее существует. Но просто послать солдат и арестовать заговорщиков нельзя: к сожалению, Ананда преуспела в своих кознях. Если сейчас обрубить руки, которые сжимают направленное против нее оружие, – им на смену придут другие. И даже если Ананду официально арестовать и судить – она станет святой мученицей для тех, кто верит ее обманчивой доброте, станет вдохновляющей идеей для отступников, которые замечают лишь то, что вдовствующая императрица постарела раньше времени.

Глаза Медеан наполнились слезами, и где-то в глубине ее сознания послышался смех Жар-птицы.

– Принцесса!

Настойчивый шепот и знакомое прикосновение пробудили Ананду ото сна.

– Ваше Высочество, думаю, вам лучше увидеть это своими глазами.

Беюль стояла возле кровати с лампой в одной руке и халатом, перекинутым через другую.

– Что случилось? – спросила Ананда, мгновенно проснувшись. Раз Беюль заметила что-то неладное, значит, дело действительно срочное. Именно верной фрейлине Ананда была обязана своей репутацией колдуньи. Беюль была ее глазами и ушами. Невероятно, но ей был известен характер каждого императорского солдата и почти всех дворцовых пажей.

«Когда Микель будет свободен от чар, а императрица – свергнута, ты станешь свободной и знатной дамой, милая Беюль , – в тысячный раз Ананда дала себе этот зарок, пока Беюль накидывала ей на плечи парчовый халат. – Клянусь».

Беюль опустила лампу пониже и прикрыла ее рукой, чтобы глаза Ананды привыкли к полутьме. Она быстро провела госпожу через смежные комнаты к самому дальнему покою и встала у задернутого тяжелой портьерой окна, выходившего во двор. Снаружи доносились голоса и топот ног.

Ананда придвинулась ближе, и служанка тихонько произнесла два слова, которые значили слишком многое:

– Калами вернулся.

Беюль погасила лампу, чтобы кто-нибудь не заметил свет в окне. Сквозь щелку меж портьерами виднелся двор, залитый тусклым светом ущербной луны. Несколько слуг в смятых ливреях выбежали из дворца с носилками. Посреди двора верхом на лошади их дожидался Калами. Ананда смогла бы узнать его даже в кромешной тьме: от него за версту веяло холодом и интригами. В руках у него что-то темнело. Ананда прищурилась. Калами осторожно передал свою ношу лакею, а тот, в свою очередь, положил ее на носилки.

Ананда смотрела затаив дыхание.

Это была женщина – в темной одежде и, очевидно, без сознания, поскольку она даже не шелохнулась, когда слуги укрыли ее меховыми накидками, а затем подхватили носилки и понесли во дворец. Калами соскочил на землю, отдал поводья стоявшему наготове конюху и быстрым шагом пошел вслед за носилками.

– Ну вот, – прошептала Ананда, опуская штору. – Кажется, забот у меня прибавится.

Она дотронулась до руки Беюль:

– Пойди и разузнай, где поселят гостью. Да послушай, что говорят во дворце.

– Слушаюсь. – Беюль отдала лампу Кирити и повернулась, чтобы выйти из комнаты, но вместо этого застыла на месте. – Госпожа… – начала она и запнулась.

Ананда обернулась. В углу темной комнаты ей почудилось какое-то движение, а потом послышался странный звук, похожий на хриплый смех. Сердце Ананды забилось сильнее, в то время как глаза постепенно привыкали к густой тьме. И тут смутная фигура вновь зашевелилась. У Ананды перехватило дыхание. Тень сидела на низком столике – это был ворон, черный как ночь, и только глаза поблескивали в серебре лунного света, сочившегося сквозь портьеру.

– Прикажете прогнать? – спросила Кирити.

– Нет, постой. – Ананда понимала, что со стороны все это выглядит довольно глупо, но, помня наставления Сакры о дикости и непредсказуемости этой страны, низко поклонилась и произнесла:

– Какие новости, добрый господин ворон?

Вместо ответа ворон поднялся в воздух и полетел прямо на Ананду. Она невольно вскрикнула и уклонилась от столкновения, а огромная птица взмахнула крыльями и вылетела из окна.

Из окна, которое не открывалось в принципе. Из окна, которое осталось после этого абсолютно целым.

Ананда прижала руку к груди, как будто это могло успокоить бешеное биение сердца. Вдруг взгляд ее привлекло что-то белое. На полу, под черным пером, лежал сложенный вчетверо клочок бумаги. Ананда наклонилась, чтобы поднять его, но Беюль оказалась проворнее и подала листок госпоже. Бумага оказалась письмом, на котором стояла печать Сакры.

Дрожащими руками Ананда сломала печать и распечатала послание.

– Не теряй времени, Беюль. Пойди выясни все, что можно, об этой женщине, что привез Калами.

Ананда не могла оторвать глаз от письма и лишь по тихому шороху платья поняла, что Беюль поклонилась и вышла за дверь.

«Первая принцесса! — прочла она. – На этот раз у меня надежный посыльный, так что можно быть откровенным. Внимательно проследите за возвращением Калами. Он должен привезти с собой могущественную волшебницу из другого мира. Это дочь Аваназия и Ингрид. Поскольку она явилась сюда по воле императрицы и лорда-чародея, вам не следует ждать от нее ничего хорошего. Однако умоляю: ничего пока не предпринимайте. Может статься, наши противники сами попадут в вырытую ими яму.

Я прибуду как можно скорее.

Крепитесь, госпожа».

Подписи не было.

«Могущественная волшебница из другого мира…» Ананда с упавшим сердцем перечитала эти строки. Новая опасность. Новая сила на стороне императрицы. Дочь Аваназия и Ингрид. Личность настолько легендарная, что многие считали ее не более чем вымыслом.

Подойдя к противоположной стене, Ананда скомкала письмо и бросила его в очаг. Бумага на мгновение расцвела оранжевым пламенем, а потом почернела и рассыпалась в пепел.

– Принцесса? – окликнула ее Кирити с тем же невысказанным вопросом в голосе, что и Беюль. Ананда выпрямилась:

– Пойдем, Кирити. Думаю, пришло время проведать мой ткацкий станок.

– Да, госпожа.

Когда Ананда жила с родителями во дворце Жемчужного Трона, она никогда не носила с собой ключи. Все двери были для нее открыты, и она просто знала, куда можно, а куда нельзя ходить по личным или придворным надобностям. Здесь же ей приходилось держать при себе ключи от шкатулок, ключи от ящиков комода, ключи от комнат и маленький медный ключик от той двери, что должна была вести в кабинет, являвшийся по совместительству святилищем. Однако с самого дня свадьбы письменный стол, книги и алтарь переместились в просторную залу по соседству. Ананда остановилась перед поставленными в круг фигурками из оникса: Семь Матерей в разнообразных позах застыли в вечном танце. Ананда поклонилась, прижав руки к лицу, и помолилась о спокойствии и безопасности – для себя и для своего народа. Хотя порой ей казалось, что она будет повторять эти молитвы до конца своих дней – и все напрасно.