Текст книги "Корни зла"

Автор книги: Сара Рейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

– Лу, ты должна быть самой убедительной, ты должна выглядеть потерявшей рассудок. Но ты сможешь это сделать, правда? Ты играла в кино, и ты сможешь это сделать?

– Да. Я смогу, – сказала Алиса.

– Остальные будут притворяться даже обрадованными, что Альрауне исчез. Надо дать им понять, что он был неприятен нам, путался под ногами, требовал, чтобы за ним следили и кормили его, не давал нам спать своим плачем...

Русская девушка сказала:

– Это будет самый большой риск, но, если мы сможем управлять собой и своими нервами, мы можем справиться.

Тут в голове Алисы что-то щелкнуло, и словно в озарении она подумала: риск! Все дело в том, чтобы управлять собой! Я лучше, чем кто-либо, знаю все о риске и о том, как управлять собой!

Усталость исчезла, и она выпрямилась.

– Я думаю, это может сработать, – сказала она. – Но только если вы все готовы так рисковать – я имею в виду допрос. Даже если одной из вас не нравится эта идея или вы боитесь, я не стану этого делать.

– Мы все готовы рискнуть, – произнесло несколько голосов, а остальные женщины просто закивали.

– Конечно, мы все напуганы, – сказала одна из них. – Лично я в панике, но нельзя даже думать о том, чтобы Менгель мог использовать малыша в своих экспериментах. Я сделаю все что угодно, вместе со всеми вами.

Алиса отчаянно старалась не заплакать. Она думала: если я доживу до ста лет, если мир рухнет и планеты собьются с орбит, у меня никогда не будет таких хороших и преданных друзей, как эти женщины. Эти замечательные женщины, которые стали мне ближе, чем сестры, которые готовы притворяться и рисковать жизнью, чтобы защитить Альрауне.

Остальные уже двигались дальше, обсуждая детали. Русская девушка волновалась из-за того, что Альрауне будет напуган.

– Он может нас выдать, даже не понимая этого.

– Только если Лу не скажет ему, что это новая игра...

– Версия пряток...

– Мы все можем сказать ему это; мы можем сделать вид, что все в это играем.

– Когда мы это сделаем?

– Сегодня, – сказала Илена, глядя на Алису. – Мы не можем откладывать.

– Но что надо сделать прежде всего?..

– Я сейчас проберусь в барак к полякам, – вызвалась русская девушка. – Я могу увернуться от огней, и охрана меня не увидит.

Бараки больше не запирались, чтобы охрана могла проводить неожиданные проверки, но патрульные группы ходили по лагерю всю ночь. Суть была в том, чтобы увернуться от них и от огней, которые постоянно разрезали темноту.

– Это будет опасно, Мария, – неуверенно сказала Алиса. – Лучше пойти мне.

– Нет, потому что они не очень хорошо говорят по-английски, а я чуть-чуть знаю польский, – сказала Мария. – Достаточно, чтобы они поняли, что мы хотим попросить их любым способом спрятать Альрауне до завтра. Места в их бараке более чем достаточно...

– Хорошо. Но что завтра? Мы не можем подвергать польский барак риску более чем на несколько часов.

– Нам нужно продумать все на пару часов вперед, – сказала Илена. – Может быть, завтра ночью в прачечную, может, в кухни.

– Мы как-нибудь это устроим, – сказала Мария, подходя к двери. – Я готова. Кто-нибудь, посмотрите в окно за огнями.

– Я посмотрю, – вызвалась Базена. Когда она слегка подняла уголок одного ставня, свет немного проник в барак. – Все в порядке, Мария. Нет, подожди, они пустили их сюда... о нет, все в порядке, они снова уходят... Давай!

Когда Алиса с Альрауне на руках выскользнула из барака, забрезжил слабый безжизненный рассвет.

Трубы крематория с немым запретом на что бы то ни было возвышались в сером небе. Разлетающийся пепел покрывал все крыши вокруг, и тяжелый запах держался в воздухе. Значит, печи недавно горели. Не думай об этом.

Когда я пройду через это, думала Алиса, украдкой пробираясь к польскому бараку, и когда я буду оглядываться назад, в этих воспоминаниях никогда не будет цвета. Все всегда будет в тени черного и серого.

Она упорно шла вперед, крепко обняв Альрауне, молясь, что он достаточно хорошо все понял, чтобы молчать. Но ему был, очевидно, интересен этот неизвестный ночной мир, и он молчал. Оказалось легче, чем Алиса смела надеяться, увернуться от охраны. Частично потому, что они двигались по привычному маршруту, и каблуки сапог звенели о грубые плиты двора, предупреждая об их приближении.

Огни все еще перемещались по лагерю, в этом свете они были похожи на огромные бледные глаза без век. А если мы тебя найдем, мы повесим или расстреляем тебя, моя дорогая...Не думай об этом. Думай только о том, чтобы держаться в тени, чтобы не попадать в круги ужасного мертвенно-бледного света. И прячь голову Альрауне у себя на плече, потому что он смотрит на огни...

Женщины в польском бараке ждали ее, они впустили их, что-то восклицая про малыша, который должен быть спрятан от Ангела смерти, перешептываясь о своих планах. На остаток ночи мадам и малыш останутся в маленьком пространстве под крышей, там неудобно, но места хватит. А завтра, после утренней переклички, маленького можно будет тайком пронести в прачечную, у них уже все продумано. Охапка белья из охранной части, чтобы спрятать его, никто ничего не заподозрит. Трое, которые работали в прачечной, будут держать его в тихом уголке, в том блоке много таких мест, и никто не узнает, что он там. А потом, может быть, кухни.

– Нет, – сказала Алиса, обрадованная, что, несмотря на предупреждение Марии, некоторые из них чуть-чуть понимали по-немецки. – Нет, я не могу навязываться к вам после сегодняшней ночи. Мы унесем его куда-нибудь. Но ваша помощь сегодня значит для меня больше, чем я могу выразить словами. – Она подумала, что они поняли, наверное, только половину из ее слов, но она знала, что они поняли все чувства, скрывающиеся за словами.

Место под крышей было меньше, чем она ожидала, но оно было достаточно большим, чтобы они вдвоем могли свернуться в клубок, опершись на деревянные стропила. Кто-то передал одеяло, и кто-то еще передал полчашки теплой жидкости; Алиса не могла понять, что это было, но она с благодарностью выпила немного и дала несколько глотков Альрауне. Завтра, после переклички, она разыграет спектакль, и от него будут зависеть их жизни. Она сообщит охране, что Альрауне пропал, и она сыграет сумасшедшую мать. Это сработает? Сможет ли она обмануть Менгеля? Время исчезновения было не очень хорошим, оно было слишком подходящим, слишком близким к тем графикам, которые видела Илена, но ничего не поделать. Это лучшее, что они могли сделать. Охрана будет искать Альрауне, и, если они не найдут его, Алису, возможно, будут подозревать в разработке какого-то плана и казнят.

Она посмотрела на Альрауне и напомнила ему, что это была часть игры, что они должны сидеть тихо. Он снова вроде бы принял это, хотя и посмотрел на мать с подозрением, и, когда Алиса обняла его, чтобы ему было удобнее, мгновение он сопротивлялся ее объятию.

Но потом он прислонился к ней и быстро забылся, по-видимому, спокойным сном.

Глава 32

От беспокойной дремоты Алису разбудил звук марширующих шагов охранников снаружи. Она резко села, вспоминая. Я в этом крошечном уголке польского барака, и Менгель хочет Альрауне, а я должна прятать его.

Это был один из самых мрачных дней в Освенциме: дождь не прекращаясь барабанил по крышам бараков, и вонь застоявшихся болот просачивалась всюду.

Алиса решила сообщить об исчезновении Альрауне после утренней переклички. Она обдумывала, каким должно быть ее поведение. Слезы и взволнованность, а потом мрачное подчинение? Да, все офицеры и большинство охранников должны знать о том, что случилось в Бухенвальде, они должны знать, что Альрауне не был любимым ребенком, оставшимся от потерянного мужа, но был живым напоминанием о жестоком изнасиловании. Но не слишком много слез, думала Алиса. Лучше не переборщить с этим, это настоящая жизнь, а не кино. И еще, я думаю, какое-то раздражение – негодный ребенок, я не могу все время следить за ним... Как я могу знать, куда он пошел или залез?.. Я просто решила, вы должны знать, что он убежал...

Да, я должна сыграть именно так. Слегка погоревать, а потом хмуро разозлиться.

Она должна их убедить. Алиса выдавила несколько слезинок, а потом замолчала. Нет, она не представляла, где мог быть ребенок. Да, он был с ней в бараке перед утренней перекличкой. Да, она даст им знать, если он вернется. Она видела, что они посчитали это относительно неважным – дети всегда где-то болтаются, они любопытные существа. Может быть, попозже они его поищут, но теперь она должна вернуться в свою часть лагеря.

Они не знают о планах Менгеля, подумала Алиса, осторожно продвигаясь к прачечным. Вот когда будет действительно время проверки... Прикажет ли Менгель тщательно все обыскать? Насколько он заинтересован в том, чтобы Альрауне участвовал в его эксперименте?

Полячки выполнили свое обещание: Альрауне перенесли в узле простыней и положили в маленькую комнату с каменным полом в конце длинного узкого коридора. В комнате было мало вещей: несколько стиральных досок и два больших бельевых катка, стоящие над дренажными дырами. Банка с каким-то чистящим порошком, чуть-чуть пахнущим старомодным щелочным мылом. Алисе это место показалось ужасным, но сейчас тут вроде бы было безопасно. Две полячки проведут с Альрауне столько времени, сколько смогут, а Алиса попытается днем проскользнуть сюда незамеченной. Если женщины услышат, что идет охрана, у них будет время, чтобы выйти, сказали они. Они будут очень внимательны.

Алиса вернулась в прачечный блок после обеда, проделав это так открыто и беспечно, что, если кто-то из охраны увидел бы ее, он бы подумал, что она направлена сюда работать. У нее в рукаве для Альрауне были спрятаны кусок хлеба и квадратик сыра, который был тугим, как резина. Две полячки из прачечной смотрели на нее, кивая почти незаметно, чтобы дать понять, что все хорошо, и Алиса прошла по проходу в ужасную комнату. Там по-прежнему был крошечный лучик света от маленьких окон, но тени начали двигаться по полу, и во мраке катки стали похожи на злорадных чудовищ, существ, которые сожмут твои руки и лодыжки и своими вращающимися пастями перережут тебя... Твоя кровь будет стекать по их валикам вниз в дренаж как раз под ними... Альрауне заперт тут весь день, он наблюдал за машинами? Он тоже видел эти зловещие картины, которые видела Алиса, и испугался?

Алиса настроила себя, чтобы создать веселую атмосферу; она принесла один из кусочков сланца, на котором Альрауне любил выцарапывать бессмысленные рисунки, и цветные мелки, которые они смогли выторговать у одного из охранников. Еще она связала ему крошечную куколку из куска бечевки и пела колыбельные из своего собственного детства, не повышая голоса, хотя толстые стены комнаты заглушили бы любой звук. Ее разум постоянно обдумывал планы их следующего движения. Она думала, что Альрауне проведет ночь в кухонном блоке, а она снова сможет проскользнуть к нему, ведь его нельзя оставлять в темноте одного. А потом среда, день, когда он нужен Менгелю. Она раздумывала, сможет ли использовать затею с прачечной корзиной, чтобы вынести его. Насколько это будет рискованно?

Было невозможно узнать точное время, но все шло к вечерней перекличке, и она как раз думала, что выскользнет и будет у себя к этому времени, когда снаружи внезапно послышался шум. Сердце Алисы забилось от страха, она тут же попятилась в угол комнаты, увлекая с собой Альрауне.

– Мы все еще играем в прятки, – сказала она, – поэтому нам нужно сидеть тихо, как маленьким мышкам. – В темных глазах вспыхнуло непонимание. – Но завтра, – продолжала Алиса, ненавидя себя, – наша очередь быть большой пушистой киской, которая будет всех преследовать, и это действительно будет очень интересная игра. – Она говорит чепуху, он никогда в жизни не видел кошек. – Когда-нибудь у тебя будет своя кошка, – сказала она, – прелестная черная пушистая кошка с зелеными глазами. Она будет только твоя, она будет мурлыкать и сворачиваться в клубок у тебя на коленях. Но пока что мы две маленькие мышки, и мы не должны издавать ни писка.

Теперь охрана была снаружи – они, должно быть, вошли так неожиданно, что у полячек не было времени предупредить Алису. Не было времени вынести Альрауне. В этом не было ничьей вины. Но охрана уйдет или обыщет тут все? Алиса сжала кулаки. Пожалуйста, Господи, пожалуйста. Господи... Двери рывками открывались и закрывались, это была главная входная дверь? Они снова уходили? Двадцать секунд она осмеливалась верить, что они ушли. А потом она услышала металлический звон сапог охранников о каменный пол коридора снаружи, и эти удары словно отпечатывались у нее в сердце. Ненавистный звук. Она вжалась в угол за самым большим из катков, обняв Альрауне, прикрыв одной рукой его рот, потому что был шанс... маленький, малюсенький шанс, что, даже если охрана заглянет сюда, они не увидят две фигуры, сидящие на полу в тени. И если они смогут оставаться беззвучными, если Альрауне не заплачет... Не дай им войти сюда, молилась Алиса. Но если они войдут, не дай им увидеть нас...

Она оставалась абсолютно неподвижной, ее собственное сердце бешено колотилось, она чувствовала тепло Альрауне у себя на плече, вжималась в стену и пыталась сжаться вместе с ним, как люди в сказках в ее детстве. Как эта другая Алиса, которая падала по кроличьей норе и выпила что-то, что сделало ее маленькой. Если бы я только могла сейчас это сделать... Если бы только я могла сделать так, как дети, и верить, что, если я закрою глаза, никто меня не увидит...

Дверь распахнулась, и свет заструился внутрь. Два охранника стояли в дверном проеме, оба держали в руках автоматы. Алиса вздрогнула и почувствовала, как Альрауне дрожит.

– Вот она, – сказал один, указывая на нее, – и ребенок.

Они двинулись вперед, и Алиса увидела третьего. Он оставался в затененном коридоре, но, когда он повернул голову, свет осветил его лицо, и она увидела стеклянный диск на одном из его глаз.

– Ты настолько глупа, что пытаешься перехитрить меня, – сказал Лео Драйер, глядя на нее сверху вниз. – Я всегда – всегда– буду побеждать тебя.

Он дал сигнал охранникам, они скрутили руки Алисы ей за спиной и наполовину выволокли ее из прачечного блока, а потом потащили по двору. Когда она выходила, она видела, как Драйер стоял и какое-то время смотрел на сидевшего на полу Альрауне, но она не могла ничего прочесть на его лице. А потом он поднял Альрауне на руки и пошел за ними.

Алиса так никогда и не узнала, предали ли ее тогда, но, когда она снова размышляла об этом, она думала, что нет. Она думала, это было больше похоже на то, что Менгель, услышав об исчезновении ребенка, которого он планировал использовать в эксперименте, должно быть, приказал очень тщательно все обыскать. Наверное, охранники искали их несколько часов, прежде чем нашли, и они просто бесшумно, без предупреждения входили в разные здания и обыскивали их.

После первого резкого шока она уже не была сильно удивлена, увидев Лео Драйера. Если он не знал о рождении Альрауне в то время, он наверняка вскоре узнал. Он тайно следил, как Альрауне растет? Может быть, он указал на него Менгелю, сказав: почему бы не использовать этого ребенка в вашей работе? Его не волновало, что Альрауне мог быть его сыном?

Алиса ожидала, что ее повесят или расстреляют, в лучшем случае, она предполагала, ее отведут в блок, где наказывали пленных, и изобьют. Она еще не достигла той стадии, когда у нее не было никаких чувств, но она была очень близка к этому. И даже так она все равно чувствовала глубокую боль сожаления, что, несмотря на все, она не спасла Альрауне. Теперь я умру, а они смогут сделать с ним все, что захотят. А потом, если вообще будет это «потом», Марии или Илене придется заботиться о нем.

Но она не принимала в расчет извращенную страсть, которая в большинстве своем руководила работой Йозефа Менгеля. Никогда ничего не упускай, сказал бы в свою очередь Менгель. Если есть что-то, любая ситуация, любая крупица гуманности, которая может быть использована, используй ее.

И Йозеф Менгель собирался использовать женщину, которую он считал Лукрецией фон Вольф, в одной особой части своей работы.

Алису не привели во двор со знаменитой кирпичной стеной, изрешеченной пулями, и не втолкнули во внушающую страх газовую камеру. Ее отвели в маленький личный кабинет в медицинском блоке с большим квадратным окном, выходящим в одну из главных операционных. Комната обозрения? Да, конечно. Кровь начала глухо биться у нее в висках; каждый ужасный слух и каждый фрагмент странных сплетен, которые она когда-либо слышала о Менгеле, промчались у нее в голове. И он, похоже, с головой окунулся в свое дело вместе с Лео Драйером. Что эти двое решили со мной сделать?

Только после того как ввели двоих мужчин и закрепили их ремнями на креслах, похожих на кресла в кабинете стоматолога, потом ввели Альрауне и посадили его напротив этих двоих, Алиса начала понимать. Ее не будут бить и наказывать голодом, нацисты были гораздо более изощренными и жестокими.

Илена сказала, что команда Менгеля пыталась выяснить, были ли боль и страх доминирующими факторами в расшатывании человеческой психики, и с этой целью врачи применяли к своим жертвам и боль, и страх, регулируя пропорции или соотношения и измеряя разные результаты.

Но сегодня они усовершенствовали свой эксперимент, дважды усовершенствовали. Они посадили ребенка в ту же комнату, что и жертв, и хотели посмотреть за реакцией ребенка на применение боли к жертвам.

И они посадили мать ребенка в соседнюю комнату, так что она была вынуждена видеть все происходящее.

Алиса ничего не могла поделать. Два охранника стояли у дверей, и два ассистента Менгеля сидели за стеклянной смотровой панелью с досками с зажимами для бумаги и с ручками. Когда третий вошел в комнату, Алиса увидела, что за дверью было еще больше охраны. В комнате не было окон, которые она могла бы разбить и попытаться вылезти, и, когда она второй раз осмотрела смотровое стекло, то увидела, что стекло было невероятно толстое. Алиса подумала: отсюда нет выхода. Я заперта в этой комнате, и мне придется вытерпеть все, что произойдет дальше. Ремни были туго стянуты вокруг лодыжек и запястий двух пленников, а к их груди и вискам были прикреплены провода, подходящие к машинам, похожим на большие коробки. Алиса решила, что они будут измерять уровень кровяного давления и биение сердца. Может быть, даже мозговые импульсы? Она не представляла себе, возможно это или нет.

Когда толстые металлические оковы закрепили на шеях обоих пленников и металлические обручи сжали вокруг их голов, чтобы они не могли двигаться, ее собственное сердце начало биться с бешеной скоростью, потому что, что бы доктора ни собирались делать, это было однозначно связано с лицами мужчин.

Альрауне с легким любопытством наблюдал за всеми этими приготовлениями, но он, по всей видимости, не был сильно напуган. Он никогда не знал обычного мира, подумала Алиса, только это темное безнадежное место. Так что он может и не увидеть ничего ужасающего в том, что они сейчас собирались сделать, и это может не затронуть его. А потом она подумала: но я не хочу, чтобы его это не затронуло! Я хочу, чтобы он знал жалость и сострадание, чтобы он мог поставить себя на место другого человека, чтобы он чувствовал боль, если больно его другу.

Когда сам Менгель вошел в комнату, он проделал это так тихо и незаметно, что было сложно соединить эту его фигуру с легендарным монстром. Но дело в глазах, подумала Алиса. В его глазах холод и пустота. Как будто у него нет души.

Она как раз пыталась привлечь внимание Альрауне, думая, что ее вид может успокоить его, что она может как-то подать ему сигнал не бояться, когда дверь снова открылась и вошел Лео Драйер. Тут же угроза в комнате стала ощутимой, холодный пот пополз у Алисы между лопаток, и ее ладони стали липкими. Вот оно, подумала она. Начинается.

Не подозревая, что сделает это, она сильно ударила кулаком в разделяющее стекло и, когда мужчины с другой стороны оглянулись, крикнула Лео Драйеру:

– Лео! Отпусти ребенка! Оставь меня, но отведи его назад в барак, пожалуйста!

Драйер повернулся к ней и улыбнулся. Он отрицательно покачал головой.

– Он может быть твоим сыном! – крикнула Алиса, ненавидя, что должна это сказать, но все же произнося эти слова. – Той ночью вас было шестеро, помнишь? Один шанс к шести.

– Он не мой сын, – тут же сказал Лео Драйер. – Я не могу иметь детей. Я был стерилизован после болезни, перенесенной в детстве. Но, – сказал он с неожиданно появившимся блеском в глазах, – я не импотент, баронесса, как вы прекрасно знаете.

Не сын Драйера. Не сын этого холодного, жестокого, неумолимого монстра. Слава Богу хотя бы за это, подумала Алиса.

Мужчины, заключенные в креслах, тоже почувствовали неожиданное изменение атмосферы. Было непонятно, знали ли они, что должно было случиться, но они определенно знали истории про Менгеля и возобновили свои попытки освободиться, их глаза с заячьим испугом вылезали из орбит. Но оковы и ужасные обручи крепко держали их, и ни Менгель, ни его ассистенты не уделили их слабому дерганью никакого внимания. Менгель просто указал на одного из них и резким голосом сказал, что этот будет первым объектом.

Тут же ассистенты у кресел наклонились к машинам, а Лео Драйер с бесстрастным выражением лица тихо прошел к креслу в углу. Альрауне не двигался; он все еще смотрел на все с робким, но не испуганным любопытством и несколько раз принимался разглядывать Драйера, как будто находил его занимательным.

Йозеф Менгель подошел к небольшой тележке с инструментами и выбрал шприц с очень длинной иглой.

– Все готовы? – спросил он, и ассистенты кивнули. – А в смотровой комнате?

– Мы тоже готовы, герр доктор.

– Полковник?

– Да. Начинайте, – ответил Драйер, а Менгель сказал:

– Итак, – и на долю секунды острие иглы поймало свет и блеснуло серебром.

Менгель отрегулировал подставку под голову у кресла, так что человек был слегка отклонен назад, потом он крепко схватил верхнюю часть его лица левой рукой, опершись ею на его подбородок, большим и указательным пальцами широко разводя его веки. Правой рукой он ввел блестящую иглу прямо ему в глаз.

* * *

Алиса услышала свой собственный крик и крик мужчины. Менгель стоял как раз между ней и своей жертвой, но, когда он пошевелился, она увидела, что все правая сторона лица несчастного была залита ужасной густой жидкостью, слегка разбавленной кровью. Он всхлипывал и дергался, как будто пытаясь отразить следующую атаку.

Менгель в раздумье посмотрел на него, а потом, повернувшись к своим ассистентам, сказал:

– Вы видите, что я проник в глаз через роговицу, минуя скуловую кость. Водная полость, понятное дело, проколота, но...

Немецкий Алисы не был столь хорошим, чтобы понимать медицинские термины, которые Менгель сейчас использовал, но не было нужды переводить все, чтобы понять: он говорил, что игла не вошла достаточно глубоко в мозг жертвы, чтобы убить его.

Второй человек в полном ужасе смотрел на то, что было проделано, и его собственные попытки бороться тут же прекратились. Они были друзьями, эти двое? Если не друзьями, они все равно точно были здесь союзниками, так же, как Алиса и женщины в ее бараке были союзниками. Все ассистенты по-прежнему стояли у аппаратов, прикрепленных к каждому мужчине, отмечали цифры, сравнивали их и приводили в порядок установки. Алиса снова посмотрела на Альрауне, надеясь, что он оглядится вокруг и увидит ее, что она как-то сможет показать ему свою любовь или поддержку, но он смотрел на машины. Алиса не знала, понимал ли он, что она все еще здесь.

Присутствующие были заняты машинами, выводя цифры, меняя установки, а Менгель терпеливо ждал, пока они не отошли, кивнув ему. Потом он снова склонился над первой жертвой, и игла блеснула, когда опустилась во второй раз.

Несмотря на замешательство от боли, ужаса и отвращения, две мысли со страшной ясностью возникли в голове Алисы.

Первой были реакции все еще не тронутой жертвы. Когда Менгель погрузил иглу во второй глаз первой жертвы, второй мужчина начал кричать. Он понял, что его ждет, с ужасом подумала Алиса. Он видел, как его друга хладнокровно ослепили, и он понял, что его ждет такая же участь.

Менгель повернулся к тележке, чтобы выбрать вторую иглу, и крики второго мужчины усилились, пронзительно разрезая маленькую комнату. Когда Менгель подошел к нему, крики стихли, уступив место рвоте.

– Вытрите ему лицо, – нетерпеливо потребовал Менгель. – Я не могу работать с блевотиной на руках, вам бы пора уже это знать. – Он снова поднял шприц.

Второе, что очень сильно поразило Алису, – это то, что Альрауне молчаливо наблюдал за всем происходящим. И, казалось, он был абсолютно равнодушен к тому, что видел.

– Столько боли, – мягко сказала Франческа, когда Майкл закончил говорить. – И все же это яркое проявление смелости и человечности. Алиса и эти женщины...

– Выдающиеся, правда?

– Это немного напомнило мне историю о том, как Анна Франк пряталась на чердаке от нацистов, – сказала Фран. – Ее дневники читать почти невыносимо, но люди, которых она описывает, такие храбрые. Или эта француженка, Одетт, которая, кажется, сидела в тюрьме как шпионка.

Майкл сказал:

– И племянница Малера, Альма Розе, руководившая оркестром в Освенциме. Алиса встречалась с ней пару раз, я думаю.

– Это невероятный рассказ, Майкл.

– Но ты веришь в это? Ты веришь тому, что я тебе рассказал? Уж я-то знаю, как неправдоподобно это должно звучать.

– Теперь, когда я увидела твою собственную фотографию Альрауне, я тебе верю, – медленно сказала Фран. – До этого я... ну, я обдумывала все это. Но ты не мог подделать эту фотографию в твоем бумажнике. И ты не мог знать, что я найду детскую фотографию Альрауне. А они однозначно фотографии одного и того же человека.

– Ребенок, потом отец.

– Я всегда считала, что Альрауне – это девочка, – задумчиво произнесла Фран. – Трикси всегда говорила об Альрауне «она». Я думаю, это из-за фильма. И ведь это могла быть фотография как мальчика, так и девочки, да?

– Да. Но если ты посмотришь на снимок с моей матерью...

– Она не то чтобы красивая, но в ней чувствуется порода, – задумчиво произнесла Фран. – Что с ней случилось? С ними обоими? Или я перехожу границы, спрашивая об этом?

Майкл сомневался.

– Не совсем, – сказал он, – и однажды я расскажу тебе. Но не сейчас.

– Хорошо. Он... твой отец... вообще-то очень красивый.

– Да, он был красив, – сказал Майкл. – Очень обаятелен.

Фран снова взяла фотографию ребенка.

– Мы должны кому-нибудь ее показать? Это может быть связано с убийством Трикси?

– Я не знаю. Но Трикси копалась в прошлом, да? Если она нашла фотографию Альрауне, она могла найти и другие вещи... я не могу представить, какие другие, но я знаю, что Алиса рассказывала мне не все об Альрауне. Поэтому я считаю, в прошлом может быть что-то, чего я не знаю.

– Что-то, что стало причиной убить ее? – с сомнением произнесла Фран. – Заставит ее замолчать из-за чего-то?

– Это всего лишь предположение. Я не знаю, может ли это быть вероятным.

– Майкл, а что случилось с Альрауне после Освенцима?

– Это как раз одно из того, чего я не знаю, – сказал Майкл. – Все, что Алиса согласилась сказать, – это то, что после войны он жил в другой стране. Он приехал в Англию в начале шестидесятых... ему тогда было чуть больше двадцати. Он, конечно, сменил имя. Какое-то время он жил в Солсбери, поэтому он взял это имя. Алан Солсбери. Очень по-английски, правда? После того как я сбежал, я сократил это до Соллиса.

Он нахмурился и сделал резкий жест, как будто хотел стряхнуть прошлое.

– Наверное, лучше рассказать инспектору Флетчер, что у Трикси была фотография Альрауне, – сказал он. – Она может сделать из этого какие угодно выводы. А на самом деле, Франческа, довольно обо мне. Более чем довольно. Расскажи мне о себе. Я хочу знать... вот почему я приехал сюда.

– Чтобы увидеть меня?

– Чтобы узнать кое-что о тебе, – сказал он. – Ты миссис, но не носишь обручального кольца. Это интригует меня больше всего.

– В этом нет ничего интригующего, – сказала Франческа. – Все до скучного обычно. Я была замужем за крысой, и крыса покинула корабль ради блондинки.

– Как глупо с его стороны. Хотя я очень рад слышать, что его больше нет рядом.

Фран не стала говорить, что ее это тоже начинало очень радовать. Она предложила:

– Я сделаю нам кофе, хорошо?

Она поднялась, чтобы включить чайник и заодно включила кран. Горячая вода полилась на тарелки, сложенные в раковине. Она потянулась за моющим средством в тот же момент, когда Майкл потянулся за полотенцем; его рука коснулась ее ладони, и в груди Фран что-то кольнуло. Нелепо, конечно, но все же...

Но все же, когда Майкл снова прикоснулся к руке Фран, ее охватило парящее наслаждение. Оказалось, что Фран повернулась от раковины к нему лицом. Он стоял так близко к ней, что она могла видеть крохотные точечки света в его глазах. Она как раз пыталась решить, сделать ли ей легкий нежный приглашающий жест (хотя она вроде забыла, как делаются подобные вещи, и она никогда не была особо опытной в этом) или отступить назад, закончить мытье посуды и сделать вид, что ничего не произошло.

Еще до того, как принять решение, она поняла, что он обнимает ее, хотя она не помнила, как очутилась в его объятиях и кто из них сделал первое движение. Его поцелуй, когда он поцеловал ее, сначала был нежным и осторожным, а потом стал уже совсем не нежным. Когда он наконец отпустил ее, его глаза светились.

Фран задыхаясь сказала:

– Когда ты рушишь барьеры, ты делаешь это очень эффектно.

– Я не собирался возводить барьеры. Просто иногда это случается. Но я хотел сделать вот это с того самого момента, как открыл дверь дома Деборы Фэйн и увидел тебя на пороге, – сказал он. – Ты выглядела как непослушный мальчишка: взъерошенные волосы и вызов в глазах.

– Я думала, ты выглядишь как невероятно изысканный волк, – невольно произнесла Фран. – Человек, который может мародерствовать на могилах ученых.

– Сборник елизаветинских сонетов в одной руке и ключ от спальни в другой?

– Что-то вроде того. На самом деле я чуть не вскочила назад в машину и не умчалась подобно адской летучей мыши.

– Я рад, что ты этого не сделала. Мы можем поужинать завтра? Я оставлю за собой ключ от спальни, хотя ничего не могу обещать по поводу сонетов. У тебя такое лицо, которое может вдохновить кого угодно быть весьма поэтичным.

– Я не буду возражать, если ты подекламируешь шуточные стишки, – сказала Фран. – И я бы с удовольствием поужинала с тобой завтра... о черт, нет, я не могу. У меня действительно завтра родительское собрание. – На случай, если он подумал, что это отговорка, она сказала: