Текст книги "Корни зла"

Автор книги: Сара Рейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

С Конрадом обращались так же? Его заставили носить желтую метку, избивали до этого неживого состояния, до состояния раболепного подобострастия? Сильнейшая боль пронзила сердце Алисы, когда она подумала об этом.

Во время этой кошмарной поездки на поезде все цвета и весь свет, казалось, исчезли из мира. Я вернулась в один из своих фильмов, думала Алиса, то и дело погружаясь в полудрему или выныривая из нее, случайно получив возможность сделать несколько шагов и размять сведенные судорогой мышцы. Все постепенно становится черным, мрачным и наполненным тенями. И определенно романтического спасения в финале не предвидится. На самом деле я вообще не уверена, что финал состоится. Нет, я не буду думать об этом. У меня будет шанс сбежать. Может быть, когда мы приедем на станцию?.. Да, я подожду.

Но, когда они приехали на маленькую станцию Бухенвальд, солдаты СС были везде, и почти все они были вооружены автоматами, так что только ненормальный мог попытаться сбежать.

Истощенные пленников вытолкали из душных, дурно пахнущих вагонов и посадили в ожидающие их грузовики. Пока они ехали по городу, тяжелый диск луны начал затягиваться облаками, но было видно, что Бухенвальд и в самом деле был, как высокопарно сказал Лео Драйер, живописным городком с маленькими игрушечными домиками, церковью и гостиницей.

Резьба по дереву и производство скрипок, подумала Алиса. Винные фестивали и изготовление игрушек, а еще крошечные замки. Да, там, на холме, был замок Эттерсбург, с башенками и подвесным мостом. Это было место, куда вы могли бы приехать отдохнуть, как раз как Гете, Лист или Шиллер. Вы бы наслаждались тишиной и сказочной атмосферой этого места, и, если бы вы были так же умны, вы бы могли писать музыку или сочинять свои блестящие очерки. Но у большинства сказок есть темная сторона, и теперь, когда они выехали из городка, дорога уже начинала казаться одинокой и зловещей. Словно вы попали в сон, где безопасные, знакомые вещи неожиданно стали полными угрозы, так что сон превратился в ночной кошмар.

В грузовике было темно, но Алиса могла видеть, что они выехали из города и что по бокам дороги росли буковые деревья. Было ли сейчас достаточно темно, чтобы выпрыгнуть и положиться на удачу, и смогла бы Алиса добежать к спасительному прикрытию леса до того, как солдаты стали бы стрелять в нее? Она как раз пыталась решить это, когда грузовик с громыханием повернул и перед ними появились громадные металлические ворота – массивное, тяжелое сооружение, подобное воротам в огромный замок.

Концентрационный лагерь Бухенвальд. Средоточие мрака в ночном кошмаре.

Мужчины и женщины в кузове инстинктивно прижались друг к другу в поисках утешения. Даже из грузовика Алиса могла видеть высокий забор, окружающий все сооружение, а за забором располагались бесконечные ряды бараков. Охранные вышки стояли по периметру забора, с большими черными дулами орудий, вмонтированных в них. Ужасное холодное одиночество плотным кольцом сомкнулось вокруг Алисы. Никто не знает, где я. Конрад не знает, и Дебора не знает. Нет никакой надежды, что кто-то найдет меня здесь.

Ворота медленно сдвинулись с места и бесшумно открылись, как будто сработала какая-то невидимая машина, и грузовики въехали внутрь. Алиса бросила взгляд назад и увидела, как ворота закрылись. Ее заперли в ночном кошмаре.

Глава 24

Люси почти закончила презентацию фильма ужаса для спутниковых телекомпаний и была вполне довольна проделанной работой. Ее идея обставить все это как ироничный ужастик вроде бы очень хорошо сработала. Технический отдел записал для нее кусочек «Трели дьявола» Тартини, чтобы использовать его в качестве вступления к «Сонате дьявола», и, хотя там были какие-то проблемы и спор об авторских правах со звукозаписывающей компанией, включившей эту музыку в свой последний сборник полу– и квазирелигиозной струнной музыки, Люси думала, что эта борьба того стоила, потому что музыка помогла создать ужасающую атмосферу при просмотре фильма.

Люси монтировала последний вариант видео– и аудиоэффектов – она нашла кое-какие красивые куски страшных кадров из старой версии «Дракулы» Тома Слотера, и их можно было бы взорвать на экране с помощью спецэффектов или, может быть, окрасить их в подходящий кроваво-красный цвет. Люси провела два веселых дня в звуковом отделе, помогая им создать для нее звук крадущихся шагов и скрипящих дверей.

Но с тех пор, как она нашла старую кинохронику с Лукрецией на борту стратолайнера Говарда Хьюза, лицо черноглазого ребенка рядом с ней все время вставало между Люси и нечеткими черно-белыми лицами из фильмов, с которыми она работала. Вернулось и знакомое неотвязное любопытство из детства: узнать правду об Альрауне. «Кто ты? – говорила Люси призрачному ребенку на экране. – Кем ты была? Если ты действительно существовала, что с тобой стало? А вдруг, даже если я найду тебя, выяснится, что ты была в этой хронике только потому, что ты – сын или дочь кого-то члена экипажа или ребенок друзей Лукреции, которого она сопровождала на какой-то швейцарский курорт или обратно».

Если бы тетя Дебора была жива, Люси показала бы ей запись. Тете Деб это бы понравилось, и она, возможно, знала реальные обстоятельства поездки Лукреции в Швейцарию или ее возвращения оттуда. Она могла бы вспомнить какой-нибудь неприятный эпизод скандала вокруг Лукреции и Говарда Хьюза, и Люси даже, может быть, смогла бы заставить ее сказать, мог ли ребенок на пленке действительно быть Альрауне. Люси снова почувствовала боль от утраты тети Деб, которая рассказывала все эти истории, и она вспомнила, как всегда верила, что тетя Деб знала об Альрауне гораздо больше, чем когда-либо говорила.

Был ли кто-то еще, с кем она могла бы поговорить об этой хронике? Эдмунд? Эдмунд, слегка медлительный и педантичный, не любил Лукрецию и всегда больше интересовался семьей Деборы Фэйн. Ему не нужно было рассказывать об Альрауне, потому что он точно так же, как Люси, был знаком со всеми этими рассказами, слухами и размышлениями с детства. Он был однозначно самой правильной кандидатурой, но Люси сомневалась. «О, Люси, под этим строгим внешним видом ты в душе так романтична», – сказал Эдмунд в тот вечер, а потом был так неожиданно настойчив, когда они варили кофе. «Или моя память делает все несколько более сексуально заряженным, чем оно было на самом деле?» – думала Люси. Даже если так, ей было неловко звонить Эдмунду, хотя он бы, конечно, захотел узнать об этом кусочке прошлого, который она нашла. Она как раз решала, звонить ему или нет, когда раздался звонок инспектора Дженни Флетчер.

– Мы не встречались, – сказала детектив довольно резко, но вежливо, – однако я, разумеется, знаю, кто вы, и думаю, вы знаете, что я руковожу расследованием убийства Трикси Смит.

– Да, конечно, – ответила Люси, ожидая, что инспектор захочет узнать о той первой встрече с Трикси.

– Я хотела попросить вас об одолжении.

– Об одолжении? – Это застало Люси врасплох. – О каком одолжении?

– Я хочу узнать об Альрауне.

– А, – сказала Люси слегка безучастно, – о фильме или о ребенке?

– О фильме. Какой он? Я имею в виду – о чем он?

Люси казалось, что инспектор Флетчер знала об Альрауне уже довольно много – и о вымышленной, и о настоящей, – но необходимость сосредоточиться и пересказать сюжет фильма неожиданно успокоила Люси. Она сказала:

– Ну, я никогда не читала первоисточник, но знаю, что книга довольно странная.

– Я так и думала.

– Это что-то типа «Франкенштейна», только героиня – женщина: девушка, которая была зачата в тени виселиц в результате эксперимента и названа Альрауне в честь корня мандрагоры, растущего под виселицами из-за... ну, возможно, вы знаете старое поверье о повешении, да?

– Спонтанный выброс спермы в результате спазма? Да, я знаю.

Люси подумала, что это была приятная, изящная и весьма подходящая медицинская формулировка.

Она сказала:

– Альрауне была зачата... э... силой мандрагоры, думаю, так. Она прекрасна, но она само зло, и в конце она уничтожает себя и измученного гения, который создал ее. Может быть, если бы «Франкенштейна» соединили со «Свенгали»...

– Немые фильмы очень интересно смотреть. Создается такая удивительная атмосфера, верно? – сказала инспектор Флетчер. – Я всегда считала, что эффект достигается скорее всего из-за тишины.

– Действительно. Киноверсии «Альрауне» все в большей или меньшей степени опираются на книгу, написанную в тысяча девятьсот десятом или тысяча девятьсот двенадцатом году немецким писателем Гансом Гейнцем Эверсом. Снято было по меньшей мере три или четыре фильма – одни немые, другие звуковые, все в двадцатые годы и в начале тридцатых, хотя Эрих фон Штрогейм создал весьма неудачный ремейк в пятьдесят первом или в пятьдесят втором году. – Люси решила необязательным упоминать, что фон Штрогейм считался одним из любовников Лукреции.

Инспектор Флетчер, по всей видимости, кратко записывала все, что говорила Люси. Потом инспектор спросила:

– Что еще?

– Ранние версии считались довольно шокирующими для тех времен своей эротичностью, – ответила Люси, надеясь, что ее слова не слишком похожи на лекцию, – но фильм, в котором снималась моя бабушка, считается самой мрачной и самой драматичной версией. Вообще-то до убийств в Ашвуде он считался одним из величайших примеров раннего черного детектива.

– Но сейчас уже нет?

– После смерти Лукреции фильму стали повсеместно приписывать всевозможные странности и некую фатальность, и в какой-то момент он получил статус андерграундного и оккультного. К сожалению, все связывали его с легендой – Конрад Кляйн и Лео Драйер, жестоко убитые в Ашвуде, и Лукреция, совершившая это эффектное самоубийство, – так что никто больше не относится к фильму беспристрастно. Это позор, потому что кино действительно замечательное. Оно было чем-то новым и местами очень дерзким. Режиссеру удалось добиться жуткого эффекта.

– Вы видели фильм?

– Да, я смотрела его, когда училась в университете.

– Его сейчас показывают публике? По телевидению, например?

– Думаю, нет. Иногда его демонстрируют на кинофестивалях или в авангардных киноклубах. В одном из таких клубов я его и посмотрела.

Когда Люси училась на втором курсе в Дюрхаме, считалось модным быть почитателями фильмов – черных детективов и мрачных лент немецкого экспрессионизма. Ее всегда слегка злило, что потеря девственности будет всю жизнь ассоциироваться у нее с Орсоном Уэллсом и музыкой из «Третьего человека». Инспектору Флетчер она сказала:

– Фильм, возможно, немного тяжеловат для современных зрителей, поэтому его не смотрят... О нет, подождите, один из спутниковых каналов показывал его несколько лет назад. Они предложили его зрителям как антикварное кино. «Предвестник бури» или «Макбет эры немого кино», – говорилось в анонсе.

Инспектор, видимо, записала это, а потом спросила:

– Итак, значит, сейчас еще существуют копии фильма?

– Да, определенно, – сказала Люси, чувствуя себя более уверенно. – Не очень много, да и те, которые есть, сейчас уже потрепанные. Это был тысяча девятьсот двадцать восьмой или тысяча девятьсот тридцатый год, поэтому основой был старый нитрированный целлулоид, а он иногда разлагается без перезаписи. Пленка просто склеивается. – Она сделала паузу, а потом добавила: – Но фильм все еще существует. Вы хотите посмотреть?

– Да, я бы хотела. Это можно организовать?

– Я думаю, в «Квандам филмс» есть копия, но если нет, я, скорее всего, смогу взять ее у одной из конкурирующих компаний, – сказала Люси, хотя она точно знала, что копия была, потому что она искала ее в течение целой недели, когда пришла в компанию. – А как насчет музыки для фона, написанной моим дедом? Я имею в виду Конрада Кляйна. Его личность обычно находится в тени Лукреции, но в свое время он был одаренным композитором. Вы хотите послушать музыку?

– Ну, если это можно устроить, то да. Но, в принципе, мне нужно посмотреть фильм. – Пауза. Люси ждала, надеясь узнать, что может скрываться за всем этим, но Флетчер просто сказала: – Мы не знаем точно, есть ли связь между делом об этих старых убийствах и смертью Трикси Смит, но хотим учесть каждую возможность.

– И начинаете с просмотра «Альрауне», – сказала Люси.

– Да.

– Убийца в некоторой степени скопировал последнюю сцену «Альрауне», да?

– Звучит так, как будто вы читаете бульварную прессу, мисс Трент. Очень неразумно. Как скоро вы сможете дать мне знать о просмотре фильма?

– Я займусь этим прямо сейчас, – ответила Люси, – и я перезвоню вам. Если возникнут какие-то проблемы, вы можете воззвать к могуществу британской полиции.

– А что делать с показом? Полиция использует новейшие технологии, но я не знаю, сможем ли мы показать пленку семидесятилетней давности, сделанную из... из чего, вы сказали, она была сделана?

– Из нитрированного целлулоида. На самом деле много старых фильмов довольно успешно записаны на DVD. Правда, я думаю, с «Альрауне» этого не делали, так что вам, вероятно, понадобятся старые проекторы. Но это не проблема. Я думаю, что смогу организовать для вас просмотр. У нас тут есть пара смотровых комнат, и в самую большую можно посадить около десяти человек. Этого будет достаточно?

– Да, я думаю, да. Большое вам спасибо. Буду ждать от вас новостей.

– Будет показ, – сказала Флетчер своему помощнику сержанту, после того как Люси перезвонила и сказала, что, как она и думала, пленка принадлежала «Квандам», хотя ее еще не реставрировали. – Но я все же хочу, чтобы ты проработал весь это список киноклубов. Если кто-то недавно брал «Альрауне» с фон Вольф в главной роли, я хочу об этом знать.

Сержант Трендл сказал, что докладывать о киноклубах пока нечего, и спросил, зачем им нужно смотреть фильм.

– Я хочу точно знать, насколько близко к фильму наш убийца скопировал эту знаменитую финальную сцену, – сказала Флетчер. – Если окажется, что он знает каждую деталь в фильме, это может дать нам ниточку. Не может быть, чтобы очень уж много людей видели фильм, только не в наши дни. И у нас есть список спутниковых компаний, да? Люси Трент сказала, что один из каналов показывал фильм несколько лет назад. Если восемь или десять лет назад, тогда это к делу не относится, а если всего пару лет назад, мы можем начать собирать списки пользователей. Да, я знаю, что это нудно, но думай об этом как о варианте опросов «от двери к двери», только сидя в кресле. – Она нахмурилась, а потом сказала: – Думаю, мы организуем этот показ в субботу вечером, если в «Квандам» согласятся.

Трендл, который с опаской отнесся к идее просмотра немого фильма «Альрауне», спросил, кто должен быть на просмотре. Только их люди, да?

– Нет, – сказала Дженни. – Я хочу понаблюдать за несколькими людьми, пока фильм будет идти. Люси Трент придется там быть, конечно. Это частично из вежливости, потому что она работает в «Квандам», но не надо забывать, что она внучка Лукреции фон Вольф. Она знает фильм, и она видела его, когда училась в университете.

– Мы ведь ее не подозреваем, так?

– Сейчас мы подозреваем всех. Но я не думаю, что она причастна. А теперь послушай: вот те, кого я хочу там видеть. Только не ошибись и не придумывай мне потом никаких отговорок, сержант. Те трое, которые нашли тело Трикси Смит: Франческа Холланд, Майкл Соллис и этот наглый ирландец.

– Адвокат?

– Адвокат, – усмехнулась Дженни. – Он никого не уважающий дьявол, хотя, надо сказать, он квалифицированный никого не уважающий дьявол. На самом деле у него хорошая репутация, когда доходит до законов криминалистики, – в Ассоциации юристов очень хорошо о нем отзываются, – он просто тигр в зале суда, я видела его в действии. Конечно, знаменитое умение ирландцев владеть своим языком..

Сержант Трендл, проверявший список предыдущих владельцев Ашвуда, сказал, что, похоже, Лайам Дэвлин предоставил им подлинную информацию о земле.

– В большинстве своем ею владели краткосрочные предприниматели, которые считали, что они заключают отличную сдел1су, а потом, когда понимали, что это была совсем не отличная сделка, долго не могли избавиться от этой земли.

– Мы так и думали. Я думаю, Дэвлин чист, но мы должны позвать его на этот эксперимент с фильмом, хотя лучше иметь при себе щепотку соли, когда разговариваешь с ним. Ты читал когда-нибудь Шекспира, Трендл?

Трендл сказал, что не читал.

– Есть такая строчка в одной из пьес: «Первым делом убьем всех юристов»[10]10
  Уильям Шекспир. Генрих VI, часть 2. акт 6, сцена 2.


[Закрыть], – сказала инспектор. – Запомни это. Всегда следи за юристом, Трендл.

Сержант Трендл, который с трудом ладил с инспектором, когда она была в таком настроении, предложил, если уж они заговорили о юристах, позвать и второго.

– Эдмунд Фэйн? – мягко сказала Флетчер, – О да, я хочу, чтобы он тоже был там.

– Вам он не нравится?

– Я не доверяю ему, Трендл. Так что мне плевать, придется ли тебе взывать к Великой хартии вольностей или к европейскому Закону о правах человека, но сделай так, чтобы они там были.

Эдмунд был не очень рад, когда ему позвонил сержант Трендл и вежливо попросил приехать на «Квандам фильме» в субботу днем с целью посмотреть знаменитую «Альрауне» фон Вольф.

Эдмунд считал абсурдным показывать фильм. На самом деле он вообще считал, что фильм был утерян много лет назад. Он не был утерян? Никогда не был утерян? О, хорошо, Эдмунд, в принципе, особо не интересовался этими старомодными фильмами и книгами. Но, конечно, если полиция настаивает, он приедет.

Вообще-то он даже обрадовался, поняв, что снова увидит Люси, и, по правде говоря, это может быть интересно – посмотреть на нее в ее профессиональной среде. Будет ли на ней узкий черный деловой костюм? И будет ли возможно поужинать с ней после просмотра? Может быть, она снова пригласит его к себе. Его мысли умчались в будущее, и он увидел их вдвоем, сидящих за маленьким столиком в глубокой оконной нише, а потом перемещающихся к этой мягкой софе у камина... А потом?.. Неожиданно он почувствовал сильное удовольствие при мысли, что его отец спал с бабушкой Люси много лет назад, а сам Эдмунд вечером в субботу может переспать с Люси. В этом была какая симметрия, и это ему нравилось. Я не повторяю то, что ты сделал, сказал он образу Криспина у себя в голове. Я действительно не повторяю.

«Нет? – насмешливо спросил голос Криспина. – Что бы ты ни пытался сделать, симметрия слегка смещена. Но, в любом случае, давай направимся туда, дорогой мальчик. Внучка Лукреции... О да, Эдмунд, о да, давай направимся туда...»

Эдмунд набрал номер Люси и рассказал о звонке Трендла. Он не собирался ехать на машине. Все эти пробки и парковка в Лондоне в субботу... Он поедет поездом в двенадцать тридцать. Поезд придет как раз около двух, и он сможет съесть по пути в поезде свой ланч.

– Но я не знаю, что делать потом. Может быть, мы перекусим где-нибудь вместе? Последний поезд назад отходит в десять, так что у меня будет много времени.

– О, какая жалость, – тут же сказала Люси, – я занята после просмотра. Но ты можешь легко сесть на поезд в шесть пятнадцать, да?

– Думаю, да, – с досадой сказал Эдмунд. – Приеду домой довольно поздно и ничего не поем до половины девятого. Ничего не поделаешь.

Люси чувствовала себя виноватой, солгав Эдмунду, что занята, но она также чувствовала облегчение, что предотвратила возможность провести с ним вечер. Днем он наверняка будет всем надоедать, отпуская острые замечания относительно собственного деликатного пищеварения и относительного того, как он съел сэндвич Британской железной дороги на ланч и допоздна не приедет домой поужинать. О, проклятый Эдмунд, раздраженно подумала Люси. Я отказываюсь чувствовать себя виноватой из-за него. Он может прекрасно съесть что-нибудь перед тем как поехать назад. Компания расположен в самом центре Сохо, ради бога, там еда на каждом шагу!

И по крайней мере не будет ошеломляюще незнакомых приемов обольщения со стороны Эдмунда, с которыми нужно бороться, или резких объятий над кофеваркой, которые нужно отражать. Люси была не уверена, что она сможет справиться с влюбленным Эдмундом и увидеть Лукрецию в роли Альрауне в один и тот же день.

Глава 25

– Господь Всемогущий! – сказал Лайам Дэвлин, оглядывая кинопроектор, установленный для просмотра «Альрауне». – Вы уверены, что для того, чтобы включить эту штуку, нужно электричество? Если вы скажете мне, что она работает по принципу волшебного светового маячка, я не удивлюсь.

Дэвлин опоздал на просмотр, и Эдмунд считал это доказательством того, каким пустым человеком был Дэвлин. Черные волосы Дэвлина более чем когда-либо нуждались в расческе, не говоря уж о стрижке, на нем были кордовые брюки[11]11
  Кордовая ткань – плотная хлопковая ткань с примесью льна (прим. ред.).


[Закрыть], старый свитер и длинный плащ, который выглядел так, как будто его гладили в темноте. Эдмунду было досадно, что Майкл Соллис очень дружелюбно пожал руку Дэвлину. То, что Эдмунд помнил о Соллисе с похорон Деборы Фэйн, говорило, что Соллис не мог иметь много общего с этим позорящим всех Дэвлином. Эдмунд также заметил, что все присутствующие женщины слегка распрямились, когда вошел Дэвлин, все, включая Люси. Это сильно раздражало Эдмунда, и он довольно резко заметил, что Дэвлин опоздал к началу просмотра на добрых двадцать минут.

– Да, я опоздал, – согласился Лайам, – и я прошу прощения, потому что точность – вежливость королей, хотя я не думаю, что конкретный король, который сказал это, когда-либо пытался проехать по Лондону в субботу днем. Это почти столь же коварное занятие, как пересечение Стикса, хотя вообще-то со Стиксом все гораздо легче, потому что вы можете подкупить паромщика, чтобы не стоять в очереди. Я могу сесть куда-нибудь, раз уж я здесь?

– Садитесь, куда хотите, – сказала инспектор Флетчер, и Лайам оглядел комнату, а потом сел рядом с Люси.

– Вы внучка развратной баронессы, – сказал он, и Эдмунд счел это замечание неуместным, но Люси, казалось, не возражала, – так что, если этот фильм очень уж претендует на интеллектуальность и в нем полно скрытых смыслов, вы сможете по ходу дела объяснить мне все это. Я на самом деле никогда не видел Лукрецию фон Вольф в кино, да я вообще ни разу не видел немого кино, раз уж мы об этом заговорили. Хотя я, – неожиданно добавил он, – где-то слышал музыку Конрада Кляйна, и она невероятно хороша.

Он секунду глядел на Люси, а потом сказал:

– Он ваш дедушка?

– Это никогда не было доказано, но мы уверены, что да, – спокойно сказала Люси, а Эдмунд сжал зубы, услышав такое бестактное замечание. Люси посмотрела на инспектора: – У меня есть музыка, написанная Конрадом Кляйном в качестве фона для «Альрауне». Это старая виниловая запись, будет потрескивать, ведь она почти такая же старая, как фильм. Она была записана вскоре после премьеры, но я слушала ее, и мне кажется, имеет смысл ее включить. Я знаю, вы говорили, что нет большой необходимости слушать ее, но раз это возможно, я решила, что надо ее захватить. Мы можем поставить ее в патефон, когда начнется фильм, и, если нам повезет, она будет идти синхронно с пленкой.

– Я бы хотел послушать, – тут же сказал Лайам, – если инспектор Флетчер не возражает.

– И я бы хотел, – это был Майкл Соллис.

– Конечно, давайте послушаем, – сказала Флетчер и кивнула работнику студии, который увлеченно рассказывал сержанту Трендлу об остановке, действии, зубчатых колесах и выходе.

Свет выключили, хотя было не так темно, как в кинозалах. Эдмунд считал, это было из-за того, что персоналу «Квандам» приходится делать заметки, пока они смотрят фильмы. Их рассадили в беспорядке. Всего несколько стульев стояло вокруг пары столов, хотя на одном из столов был компьютерный терминал. В комнате, конечно, не было окон, и экран занимал три четверти дальней стены. Однако Люси позаботилась о том, чтобы принесли чай и кофе, и Эдмунд считал, что это уже кое-что.

Когда пластинку установили в патефон, через динамики прорвался короткий треск, и проектор зажужжал, начав крутить пленку. На экране показалась вспышка света, а потом там появился пучок белого света, тут же сменившийся символом немецкой киностудии.

Люси думала, что сможет абсолютно спокойно смотреть этот фильм, но, как только зазвучала музыка Конрада Кляйна, ее сердце больно забилось в груди, и она снова поняла, что кусочек давно ушедшего мира вот-вот должен был снова предстать перед ними. В прошлом есть такое, что нужно оставить в покое, думала она. Что-то, чему нужно позволить умереть, и, мне кажется, это как раз оно.

Первые сцены фильма показались ей более мрачными, чем она помнила, или, возможно, тогда она была просто слишком молода, чтобы почувствовать эту темноту. Однако теперь она была готова, и она была взволнована. Как суть фильма повлияла на то, что последовало после? Ведь на ум неизбежно приходила параллель между сумасшедшим создателем Альрауне и ужасными попытками нацистов вмешиваться в развитие человеческой жизни – эксперименты на евреях и на близнецах... Удивительно, что фильм предвосхитил их на десять лет, думала Люси.

Само зачатие Альрауне в тени виселиц выглядело почти целомудренным по сравнению с некоторыми сценами из современных фильмов, но все равно это было невероятно вызывающе, и сама музыка в этот момент была сексуальна. Она была ритмична, и с романтичной точки зрения могла быть биением сердца влюбленного, а с комичной стороны – звуком скрипящих пружин кровати. А потом, послушав музыку вновь, можно было решить, что это звук виселицы, скрипевшей и колыхавшейся от веса тела повешенного убийцы... «Как бы я хотела быть с вами знакомой! – сказала Люси призраку Конрада Кляйна. – Семья считала, что вы всегда были слегка в тени Лукреции, но я думаю, вы бы мне очень понравились».

Сцены перетекали одна в другую – для человека, привыкшего к технологиям двадцать первого века, переходы были не до конца плавными, но монтаж был достаточно мягким, чтобы не раздражать. Люси стало интересно, работает ли эксперимент инспектора Флетчер, каким бы он ни был. Она оглядела комнату. Лицо Майкла Соллиса частично было в тени. Он мало говорил, когда приехал, но, казалось, был рад снова увидеть Люси. Майкл смотрел фильм с интересом. Он сидел рядом с Франческой Холланд, коллегой Трикси Смит, которая подняла тревогу, когда Трикси исчезла. Люси подумала, что Франческа не была очень красивой, но ее лицо было из того рода лиц, на которые хочется глядеть все время. Она внимательно смотрела фильм, и, когда проститутка, которая была матерью Альрауне, обращалась с речью к ученому, Люси увидела, как они с Майклом обменялись понимающими улыбками, как будто обоим эта сцена что-то напомнила или они увидели в ней какую-то аллегорию.

Справа от Люси сидел Эдмунд. Он смотрел фильм поверх очков, и в его взгляде читалось едва скрываемое неодобрение.

Лайам Дэвлин справа от Люси смотрел фильм с неожиданным вниманием. Но, словно почувствовав взгляд Люси, он слегка повернул голову, чтобы взглянуть на нее, и улыбнулся ей слегка иронично. У него был подвижный рот, как у большинства ирландцев, и очень сообразительные, очень понятливые глаза. Люси моргнула и резко повернулась назад к экрану, на котором ученый, уже понимая ужасные результаты своего эксперимента с виселицами, среди ночи нес свое хмурое и бездушное дитя, чтобы оставить его под присмотром монахинь. Музыка следовала за ним по пятам слабой крадущейся угрозой, звуча так, словно сердце бьется о ребра. Кадр с женским монастырем, стены которого должны были стать оградой, был хорошо продуман, и казалось.

что ученый с ребенком стоял в тумане в каком-то непонятном лесу.

А потом, без каких-либо предварительных пояснений, появилась она. Лукреция фон Вольф двадцати одного или двадцати двух лет от роду. Ее лицо мерцало и дрожало на пленке, ее движения были слегка резкими из-за ручной камеры, использующейся в те дни. Но она была харизматична и очень сексуальна. Люси вновь поняла, как невероятно сексуальна была ее бабушка.

Когда инспектор Флетчер неожиданно наклонилась и спросила:

– Мы можем остановить этот кадр? – несколько человек подпрыгнули от неожиданности.

– Разумеется, – сказал один из работников студии, и последовал громкий щелчок. Лукреция, подобно Клеопатре, откинулась на спинку какого-то шезлонга и приготовилась к тому, чтобы быть соблазненной монастырским учителем музыки, смотрела на мир пренебрежительно, полухищно-полустрастно. Ее черные шелковистые волосы струились вокруг ее лица, и актер, игравший учителя музыки, стоял перед ней на коленях, с обожанием глядя ей в лицо.

– Ох, бабушка, – прошептала Люси, – почему ты не могла вязать свитера и посещать собрания дамского клуба или заниматься садоводством, как делают все остальные бабушки?

– Однако эта замечательная сцена заслуживает уважения, – сказал Лайам, все еще не отводя взгляд от экрана, – режиссер одной ногой твердо стоит на земле.

– Старый закон цензуры, – весело сказала Люси.

– Конечно. Ты не многого добьешься, если не будешь одной ногой твердо стоять на земле.

Эдмунд нахмурился, как будто подумал, что это было еще одно сомнительное замечание, но остальные усмехнулись.

– Она была сногсшибательной женщиной, – задумчиво сказал Лайам. – Я не понимал, какой она была потрясающей. На самом деле...

– Да?

Он нахмурился:

– О, я просто подумал, что неожиданно мне стала вполне понятна ее репутация. По-моему, говорили, что у нее была интрижка с фон Риббентропом перед началом Второй мировой? Или это еще одна сплетня?

– Меня уже ничего не удивит, – сказала Люси. – Риббентроп был продавцом шампанского до Второй мировой, да? А Лукреция никогда не была особо разборчива, и она действительно знала толк в шампанском. – «Прости, бабушка, но ты сама вызвала этот разговор».

Справедливость заставила Люси добавить:

– Слухи, распускаемые шпионами, конечно же, никогда не были подтверждены.

– Я не знаю насчет шпионов, но выглядит это так, что я не удивлюсь, если узнаю, что она затащила в постель весь Третий рейх, и всех за одну ночь, – заметил Лайам.

Эдмунд нетерпеливо хмыкнул, и инспектор обернулась к работнику студии:

– Спасибо, мы продолжим, если позволите. Я просто хотела взглянуть на лица.

Когда фильм пошел дальше, Люси увидела, как Эдмунд поставил свою чашку кофе на стол и откинулся в кресле с видом скучающей покорности.

Эдмунду было скучно, но он смирился. Он ничуть не боялся этого странного эксперимента, так как знал, что ему не о чем беспокоиться. Нигде не было ничего такого, что могло бы связать его со смертью Трикси, и было точно понятно, что эта женщина, эта инспектор Дженни Флетчер, просто оглядывается в темноте. Ищет улики внутри фильма, но она ничего не найдет, потому что здесь ничего нет. Он будет рад, когда шарада закончится и можно будет поехать домой, хотя было очень жаль, что не удастся провести этот уютный вечер за ужином с Люси.