355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сара Парецки » Горькое лекарство » Текст книги (страница 14)
Горькое лекарство
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 16:02

Текст книги "Горькое лекарство"


Автор книги: Сара Парецки



сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Глава 26
Секретная суть досье

Я вернулась в «Дружбу» вечером около одиннадцати. В темноте звездообразное строение переливалось огнями, как гигантское морское чудо-юдо. Правда, освещенных окон было немного – недоброжелательные, злые глаза чудовища. Гостевая стоянка была пуста, я поставила машину у центрального входа.

Набросив халат Лотти и озабоченно хмурясь, вошла в здание быстрыми шагами: врач спешит к пациенту, нельзя докучать ему вопросами. Народа почти не было. В справочной никого. Двое ассистентов степенно беседовали в уголке. Посреди зала санитар подметал пол. Яркие неоновые огни, сообщения, то и дело передаваемые по звукодинамикам, и опустевшие холлы напоминали мне аэропорт О'Хара в ночное время. Нет более удручающего места, чем обезлюдевшее помещение, для которого привычно скопление огромных толп.

Кабинеты администрации, где я некогда общалась с миссис Кеклэнд и Аланом Хамфрисом, примыкали к лестнице, по которой сегодня утром я поднималась в архив. Дверь в анфиладу офисов была заперта на простой замок, поверни ручку, толкни и откроешь. Я извлекла мою коллекцию ключей, выбрала наиболее подходящий и вставила его в скважину. Мне пришлось повозиться две-три минуты, я боялась, что меня засекут либо ассистенты, либо невесть откуда взявшиеся медсестры. Слава Богу, дверь наконец открылась.

Передо мной закуток миссис Кеклэнд. Черная табличка с белыми буквами извещала ее звание: «Директор приемного покоя». Надев перчатки Лотти, я из любопытства повертела дверную ручку: комната была закрыта намертво. Вдоль кабинета шел коридор, упиравшийся в офис Хамфриса.

Обособленность этого помещения давала возможность перевести дух. Офис Алана я открыла играючи. «Предбанник» явно принадлежал секретарше – Джеки Бейтс, с ней я разговаривала утром. На спартанском столе были водружены новейший аппарат текстового редактирования и персональный ксерокс. Задняя стена была сплошь занята полками с досье. Если в кабинете Хамфриса нет документов Консуэло, мне придется проглотить эту пилюлю и ворошить все папки подряд.

Дверь его кабинета, святая святых Алана, была изготовлена из массивных ценных пород дерева. Вскрыв замок и войдя внутрь, я тотчас ощутила, что нахожусь именно в той части клиники, где пахнет большими деньгами.

Вместо обычного линолеума – паркет карельской березы, почти во весь пол ковер, не иначе как персидский, не какая-нибудь там подделка, антикварный письменный стол, двухтумбовый, покрытый не сукном, а тончайшей замшей, на ножках и ящиках золотые монограммы, роскошные тяжелые итальянские драпри на окнах. Хорошо, что ящики стола не были заперты, а то было бы крайне досадно корежить такое красивое старое дерево. Я уселась в просторном кожаном кресле и начала перебирать ящик за ящиком, стараясь укладывать бумаги на их прежнее место. Эта сфера сыскной деятельности всегда была для меня самой трудной и неприятной.

Среди несекретных бумаг не оказалось документов Консуэло, но я нашла организационно-структурную и коммерческую схему «Дружбы». Рядом с ней покоилась папка с наклейкой «Месячные оперативные отчеты». Я сложила обе папки в одну. Конечно, у меня было искушение просто украсть их, а не возиться с копиями, но добродетель восторжествовала. Я прошла к Джеки и включила фотокопировальную машину.

Пока она нагревалась, я обратила внимание на скромный подвесной шкаф для бумаг, вделанный в стенку позади стола Хамфриса. Он был заперт, но поддался с той же легкостью, что и все замки клиники. Если вы обитаете в Шомбурге и не ожидаете налета взломщиков, работа сыщика становится здесь пустяком.

Досье Консуэло лежало на верхней полке шкафа. Затаив дыхание, я открыла первую страницу. Конечно, мне мнились драматические нюансы: сгинувшие записи Лотти или слишком откровенный отчет о лечении Консуэло. Увы... Всего-навсего несколько скудных страничек фиксировали ее поступление в клинику. Буквально: испаноязычная особа женского пола, шестнадцати лет от роду, поступила 29 июля в коматозном состоянии с начавшимися родовыми схватками... Далее следовала чисто медицинская бессмыслица, в которой, конечно, должна будет разобраться Лотти. Три странички напечатаны, очевидно, под диктовку Питера. Он же поставил подпись и дату.

Сдвинув брови, я взвешивала бумаги на ладони. Разумеется, я ожидала наткнуться на нечто более интересное.

Медленно прошла в «предбанник», сняла копии обеих схем госпиталя, а также только что найденных страничек.

Когда я складывала их в папку, то заметила обрывок алановского календаря для памятных заметок. Да, именно так: «Меморандум Хамфриса». Там значился только телефонный номер, без указания междугороднего кода (наверное, все-таки Чикаго). Но – ни имени, ни адреса. Я переписала номер, аккуратно оставила записку в том же положении. Затем выключила ксерокс, освещение и пошла в холл: не наткнуться бы неожиданно на кого-нибудь. Проскользнув в основное крыло, увидела, что навстречу мне, оживленно болтая, идут две медсестры. Они не обратили внимания на то, что я была в закрытой для посетителей части здания, даже не посмотрели в мою сторону. А я – живей, живей – юркнула к акушерскому отделению.

Вполне могло статься, что Питер принимал ночные роды. Уж лучше не рисковать!.. Поэтому я отыскала городской телефон и набрала номер его квартиры. Он ответил тотчас же, словно вообще не отходил от аппарата. Значит, не спал. Я молча повесила трубку, пусть думает, что кто-то ошибся, такое сплошь и рядом случается...

Я никогда не бывала в кабинете Питера, но знала из разговоров, что он размещался в главном корпусе, там же, где родильное и предродовое отделения, на третьем этаже. Я взлетела по ступенькам.

Холл был пуст, его мягко освещали аварийные лампочки. Он служил офисом; если повезет, никто сюда не сунется до утра. Неподалеку от меня стояла большая фотокопировальная машина. В кабинет Питера вела четвертая дверь слева. На стеклянной панели висела табличка с титулом: «Заведующий акушерским отделением». Я вскрыла замок и вошла.

Как и у Хамфриса, в кабинете Питера имелся закуток для секретаря. Но если Джеки и ее босс купались в солидной опрятной роскоши, то здесь главенствовал калейдоскопический яркий хаос. Весело раскрашенные брошюры призывали стать матерью под всеобъемлющим руководством акушерской команды «Дружбы». С многочисленных стенных плакатов сияющие мамы протягивали мне лучезарно улыбающихся детишек.

Связка ключей висела на стене рядом со столом секретаря. Один ключик был от кабинета, другой – от ксерокса. Стол секретарши был завален кипами всевозможных документов. Они хаотично валялись также на полках нескольких шкафов. Я окинула их внимательным взором, прежде чем взять ключ от кабинета Питера.

Паркет был явно фирменным знаком высшей администрации «Дружбы». Линолеум закутка секретарши резко обрывался перед офисом Бургойна, там начиналось дорогое дерево. Это выглядело комично, но всяк сверчок знай свой шесток... Правда, обстановка у Питера была менее роскошна, чем у Хамфриса. Обычный модерновый стол, тоже заваленный бумагами, стоял в центре комнаты. Несколько кресел предназначалось для посетителей, а кресло Питера представляло собой вертящееся сооружение. Личность хозяина проявлялась лишь в висевшей на стене фотографии собаки Бургойна, создавая некий более или менее человечный декорум.

Снова натянув перчатки, я принялась за стопку бумаг на письменном столе, тщательно их рассортировывая, стараясь не пропустить записок, относящихся к Консуэло. Покончив с ними, я взялась за ящики.

Питер сохранил все: карточки принятых им младенцев, переписку с лекарственными фирмами, старые кредитные карточки... В папке с надписью «Личное» я нашла оригинал его трудового соглашения с «Дружбой», заключенного пять лет назад. Прочитав параграфы с условиями, я подняла брови. Ну и ну! Стоило ли удивляться, что эти условия были куда привлекательнее, чем в договоре с «Бет Изрейэль». Я отложила контракт в сторону, чтобы снять копию.

Отчет о болезни Консуэло, написанный мелким почерком, лежал на дне ящика. Моему некомпетентному взгляду все это предстало совершенной абракадаброй: В 14.30 позвонил д-ру Эберкромби. В 15.00 начато четвертое вливание сульфата. Я кое-как продралась через каракули, прочитала, как шли роды, о попытках спасти ребенка. Смерть в 18.30. Смерть Консуэло на следующий день в 5.30.

Я нахмурилась, не зная, что дальше делать. Но это же материал для Лотти! Я взвешивала шансы, что предпочтительней: забрать оригиналы? Но это большой риск, Питер непременно заметит. Или сесть перед ксероксом в холле, а там большая вероятность нарваться на докторов или медсестер. Попробуй объясни, зачем ты тут болтаешься... Я с досадой подумала, что красть документы не годится, ведь не смогу же я их вернуть по почте?

Я взяла ключ от фотокопировальной машины, выключила свет и притворила дверь, не запирая ее на ключ.

В холле было по-прежнему пусто, я прошла к служебному ксероксу. В задней панели имелось несколько входов, вероятно, каждый был закреплен за какой-то определенной службой. Я стала пробовать ключ во все подряд, и на четвертом машина ожила. Чтобы нагреться, ксероксу нужно пять минут или чуть больше. Пока он нагревался, я поискала ванную комнату. Женская кабина оказалась рядом с лестницей, но едва я стала открывать дверь, как услышала голоса людей, поднимавшихся в холл. И думать было нечего, чтобы ринуться и вырубить ксерокс; столь же нелепо я бы выглядела с кипой документов в руках. Не зажигая света, прошла в кабину.

Шаги миновали меня, проследовали в холл. Судя по всему, шел мужчина. Я приоткрыла дверь и вгляделась: Питер! Какого черта притащился он сюда глубокой ночью?

Я напряженно следила, как он достал ключ, рассеянно повертел им в замочной скважине... Нахмурившись, вошел в кабинет, зажег свет, его полоски вырвались из-под двери. Ожидание стало для меня вечностью. Вызовет он охрану, если убедится, что кто-то побывал в его офисе?

Я мысленно проиграла фрагмент из «Дона Джованни» – тамтам, там-там-там... На это ушло несколько минут. Повторила пассаж – еще пять минут. Всего десять – и ничего!.. Проигнорировав импульс тревоги, загнавшей меня в ванную комнату, я выскользнула оттуда, вытащила наполовину ключ из ксерокса и сбежала на первый этаж. Промчавшись по коридору, выскочила из здания, села в машину и некоторое время кружила в поисках служебной стоянки. Та была до отказа заполнена машинами дежурных ночной смены.

У меня не было пластиковой карточки, дававшей возможность въехать на стоянку, я прошла туда пешком и отыскала автомобиль Питера. После этого вернулась к своей машине и проехала по шоссе, соблюдая надежную дистанцию, но так, чтобы было возможно следить за воротами стоянки. Питер появился после трех ночи. Я дождалась, пока он забрался в свою «максиму», и некоторое время ехала за ним – убедиться, что он на пути к своему дому.

Моя шелковая юбчонка взмокла от пота. Ну и дура, кляла я себя. К чему такое упрямство – вырядиться в шелка, когда предстоит тяжелое задание летней ночью... Теперь, правда, я уже не опасалась, что кто-нибудь перехватит меня по дороге. Я осторожно проделала весь обратный путь к офису Питера. По-прежнему безлюдно. Снова задействовала ксерокс. Когда зажглась сигнальная лампочка, сняла копии, сунула их в портфель, а потом положила оригиналы в тот ящик, откуда брала.

Вешая ключи на крючок у секретарского стола, внезапно догадалась, что привело Питера в офис. Он неустанно работал над подготовкой конференции, посвященной вопросам спонтанной эмболии.

К пачке бумаг была пришпилена записка: «Теперь можно приступить к изготовлению слайдов. 35 мм. Извини, что унес материал, дополнение передам по факсу». До конференции оставалось два дня, столько же времени было у бедняги секретарши для возни с кучей слайдов...

Повинуясь внезапному импульсу, я схватила несколько проспектов и засунула их в мой и так уже разбухший портфель. Очень тщательно закрыла на замок все двери и была такова.

Пришло время выпить виски, принять душ и лечь спать. У въезда на автостраду я нашла мотель «Мариотт». Здесь даже в эту пору с охотой пошли навстречу всем моим желаниям. Я прихватила из бара двойную порцию «Блэк лейбл», унесла к себе в номер, к тому времени, как я закончила мокнуть в тесной ванне, на донышке не осталось ни капли.

Практика – все-таки великая вещь при отработке хорошо спланированных акций. Я свалилась в постель и заснула безмятежным сном честной труженицы.

Глава 27
Исчезающий след

Проснулась я в одиннадцать, свежая и хорошо отдохнувшая. Некоторое время бездумно валялась на широкой постели, не желая нарушать покой блаженного, ленивого бытия. Утверждают, что такое чувство обычно присуще злодею, совершившему удачное преступление. Впрочем, среди тех, кого я защищала, будучи адвокатом, таких везунчиков я никогда не встречала.

Наконец я выпрыгнула из постели. Стены ванной были сплошь в зеркалах, и мне не очень понравился вид моих располневших бедер и живота. Пора, пора расставаться с блинчиками и непомерно толстыми кусками бекона... Я позвонила в бюро обслуживания, заказала фрукты, йогурт и кофе и уж только потом набрала номер клиники Лотти.

– Вик! Уже целых полчаса я думаю, не пора ли позвонить Мюррею Райерсону! С тобой все в порядке?

– Да, да. Все прекрасно. Я разделалась с госпиталем только в четыре утра, а потому сняла номер в мотеле. Приеду после обеда. Ты вечером свободна? Сможем мы просмотреть кое-какие бумаги?

Мы условились встретиться в ресторане «Дортмундер». Затем я прослушала записи моего домашнего автоответчика. Оказалось, что меня разыскивали и Райерсон, и Роулингс. Для начала позвонила Райерсону.

– Ну, добыла что-нибудь? – спросил он вместо нормального приветствия.

– Пока толком не знаю, но Лотти сможет все оценить сегодня вечером. У нас с ней встреча в ресторане «Дортмундер». Хочешь стать участником?

– Постараюсь... Ну-ка, обожди секундочку...

Пока я ждала, принесли завтрак. Я сидела, завернувшись в одеяло, когда вновь послышался голос Мюррея:

– Господи, Вик! Я очень волновался за тебя все это время. Гадал, куда посылать морских пехотинцев.

– Шомбург. А тебе в чем-нибудь подфартило?

– Мне было бы весьма полезно знать, что конкретно ищу. Даже если твой дружок Бургойн – старый добрый приятель Тома Коултера из департамента здравоохранения, я все равно не могу это доказать, нет подтверждения. В офисе Коултера никто якобы не слышал о Бургойне. И жена Тома с ним не знакома. И вообще она не распространялась насчет своего муженька. Кажется, он только тем и занимается, что беспрестанно поддает со своим боссом – Бертом Мак-Майклсом.

– Кто этот Мак-Майклс? – резко спросила я, давясь земляничным желе.

– Я же сказал, босс Коултера. Что произошло с твоей головкой в Шомбурге? И не ешь, когда разговариваешь. Тебя этому в детстве мама учила?

– Да. – Я поспешно запила ягоды глотком кофе. – Я имела в виду, какое положение занимает Мак-Майклс.

Мюррей замолчал, вероятно, сверяясь с записью в блокнотике.

– Он первый заместитель в общем отделе. Подчиняется доктору Стречи, главе департамента экологии и людских ресурсов.

– Как они отхватили эти должности? Их выбирали?

– Нет, назначали. Сам губернатор на основе законно заверенных аттестаций.

– Ясно.

Я с тоской разглядывала остатки фруктов. Смутная идейка забрезжила у меня в голове. Значит, придется опять тащиться в госпиталь ночью. Но как?

– Эй, Варшавски! Тебя там часом удар не хватил?

– Да нет, я понимаю, надо поторапливаться. Послушай, но ведь кто-то же рекомендовал этих людей? Допустим, призывает губернатор к себе медицинскую общественность штата и говорит: ну-ка, признавайтесь, какие, по вашему мнению, десять человек – лучшие в царстве здравоохранения? Я из них выберу одного и назначу властителем в княжестве людских ресурсов! Живо!!

– Спустись на землю, Вик. Ведь это же Иллинойс. Какой-нибудь фрукт заседает в комитете общественного здравоохранения, или как он там называется согласно закону; у этого типа есть приятель, которому нужна работа. И вот... – Мюррей запнулся.

– Ага! – восторжествовала я. Швед с угнетенным мозгом идет вровень с польской недотепой. – Надеюсь увидеть тебя вечером у Дортмундера...

Он молча повесил трубку. Я усмехнулась и набрала номер Шестого полицейского управления. Роулингс незамедлительно взял трубку.

– Где вас черти носили, Варшавски? Вы же обещали мне не покидать Чикаго.

– Извините. Была ночью в пригороде, ехать домой было уже поздно. Думаю, вам неприятна такая картина: один из ваших дружков-патрульных снимает ошметки моего тела с фонаря на шоссе Кеннеди... Что случилось?

– Ничего особенного, я-то считал, вы должны знать, что случилось, миледи Варшавски. А именно: судя по состоянию вашего револьвера, мы пришли к заключению, что вы не использовали его, чтобы «замочить» Фабиано.

– Ах! У меня камень с души свалился. Ночами спать не могла. Что насчет Серджио?

Он фыркнул:

– У него непробиваемое алиби. Конечно, это ничего не значит. Но мы прочесали его гнездышко в Уоштено и нашли столько кокаина, что любой судья скажет: да, он не подарок для общества... Увы, «смит-и-вессон» не обнаружили.

Я слишком хорошо помнила это гнездышко и пожалела, что не участвовала в обыске, о чем и сказала Роулингсу.

– Вот уж не знал, что могу быть вам хоть чем-то полезен. Зайдите к нам и заберите вашу пушку. Если хотите. И на будущее: коли проводите ночь не в Чикаго, ставьте в известность.

– И что же, это навсегда? А вдруг я весной в Англии захочу побывать, вам это тоже интере...

Он бросил трубку, оборвав меня на полуслове. Бывают же такие люди, всегда чем-нибудь недовольны.

Я принюхалась к моей рубашке, вряд ли удастся доехать в ней до дому, не задохнувшись. К счастью, при мотеле был магазинчик, где я приобрела белую рубашку-безрукавку и черные джинсы. Засунув грязные вещи в сумку, рассчиталась с портье. Ночное удовольствие влетело в двести долларов. И поехала в город, благословляя клиента с картонной фабрики.

В Чикаго я первым делом заехала за револьвером. Роулингса не было, но он оставил распоряжение дежурному офицеру. Пришлось подписать кучу бумаг, зато получила расписку.

Дома, сбросив колготки и туфли на каблуках, я переоделась, после чего отправилась в деловую часть города, в свой офис.

Было довольно прохладно, так что я не стала включать кондиционер, но открыла окно, впустив в комнату городские звуки и запахи. Они и грохочущий шум надземки, проходившей несколькими этажами ниже, создавали приятный фон моей работе. Сначала я набрала номер, списанный с календаря Хамфриса. Никакого ответа.

Я вынула бумаги из портфеля и разложила их в стопки: врачебные материалы для Лотти, а финансово-административные для меня. Сортируя бумаги, я весело насвистывала мотивчик из «Белоснежки и семи гномов»...

Сначала я внимательно перечитала контракт Питера. Ого! Базовый ежегодный оклад составлял 150 000 долларов за работу в качестве главного акушера плюс два процента прибыли, получаемой от коммерческой деятельности на этом поприще. Кроме того, участие в общих прибылях клиники в зависимости от личного вклада и соответственно количеству персонала. И наконец – льготы в почтовых расходах и некоторые другие привилегии. Не работа – мечта...

Имелось также письмо некоего Гарта Холлингсхеда, председателя Национальной компании. В заключительном абзаце он подчеркивал: «Рекомендации, полученные нами из Норт-вестерна, свидетельствуют, что в свое время Вы были выпускником № 1. Есть также подобные хвалебные отзывы об искусстве, проявленном Вами в акушерской сфере. Все мы очень хорошо понимаем Ваше стремление и в дальнейшем повышать уровень мастерства! Надеемся, что наши условия в данной области будут достаточно адекватны общенациональному фону...»

Ну и ну! Напиши мне кто-нибудь такое письмишко, предложи такие деньги и участие в прибылях, да тут всерьез задумаешься, отказаться или нет... Итак:

«Дорогая госпожа Варшавски. Учитывая, что Вы являетесь непревзойденным шилом в попе полиции, а также Ваши необыкновенные способности к дедукции, мы от всей души желаем, чтобы Вы и в дальнейшем оставались частным детективом с заработной платой две-три тысячи долларов в год, плюс отсутствие страхования жизни, плюс раненая физиономия и, кроме того, регулярный взлом вашего жилища...»

Я обратилась к материалам Хамфриса. В них были документы о структурной организации клиники. Выяснилось, что Хамфрис – глава «Дружбы-5» с окладом и премиями в сумме 200000 долларов ежегодно в том случае, если коммерческая деятельность выполняет свои задачи по получению барыша. Кроме того, большая доля от прибыли, какой бы высокой она ни была... Я присвистнула: ничего себе!

Оказалось, что «Дружба» – корпорация закрытого типа. Большинство ее госпиталей действовало в «кукурузных» штатах, то есть там, где не требуется предъявлять так называемый сертификат необходимости. В большинстве остальных штатов настаивают на официальном согласии – города, графства или других клиник – для открытия нового госпиталя либо вхождения административной единицей в уже существующую больницу. Отделение «Дружбы» в Шомбурге стало первой ласточкой в стране Великих озер.

По мере того как шло время, я обзавелась разнообразным ассортиментом полезных сведений. «Дружба-5» была восемнадцатым госпиталем в цепи ему подобных, но пятым, который строился «с нуля», а потому сохранил родовое имя. Перед каждым подразделением были поставлены конкретные задачи по извлечению коммерческой выгоды. План этих задач разрабатывался и утверждался административным комитетом, состоявшим из Хамфриса и заведующих отделениями. Плюс к сему головная организация добавляла ориентировки на сверхприбыли, получаемые буквально от всего. Было довольно мерзко натыкаться на словесный блок «купля-продажа» в контексте с заботой о здоровье человека.

Хамфрис периодически направлял подразделениям «меморандумы», в которых советовал избрать те или иные подходы к бизнесу в рамках законодательства штата. В этих ориентировках, он определял сроки пребывания пациента в госпитале и уровень ухода за ним. Это зависело от статуса больного. В том случае, если больной подпадал под действие социальных программ для неимущих – «Медикейд» и «Медикэр», Хамфрис особо подчеркивал, сколь важно не превысить собственные расходы госпиталя, чтобы не потерять на разнице при расчете с государством.

Вот уж никогда бы не подумала, что в таком богатом пригороде, как Шомбург, приходится пользовать больных, защищаемых социальной программой, но оказалось, что тут лечились многие старики. Правда, Хамфрис зорко, словно паук, следил за тем, чтобы такой пациент и часа лишнего не задержался в клинике. А одному заведующему отделением с раздражением направил такую записку: «Очень прошу помнить, что у нас не филантропическая, а коммерческая организация...»

К концу дня я завершила свой крестный путь по документам госпиталя. Специально выписала вопросы, которые должна была задать Лотти, несколько сленговых словечек и выражений, а также специфических терминов. Хотя в целом документы были доступны главным образом из-за рутинного, довольно несложного содержания, тем не менее подход к лечебной практике в госпитале показался мне шокирующим и отвратительным. Не здоровье человека было у них на первом плане, а барыши. Правда, внешне казалось, что «Дружбу» нельзя упрекнуть в халатном отношении к лечению пациентов либо в грубых финансовых нарушениях, таких, например, как предъявление завышенных счетов за процедуры или что-нибудь в этом роде.

Итак, у «Дружбы-5» – честное лицо. Это должно было радовать меня, особенно в мире, пораженном коррупцией. Но почему все-таки особой радости я не испытывала? Да, я решила поудить рыбку в мутной воде. Выудила записки о Консуэло, правда, скорей для Лотти, чем для суда, А на что же еще я надеялась? На шантаж лиги Дитера, за которую платил мой бывший супруг? Или просто мне нужен был козел отпущения как компенсация за все срывы и огорчения прошедшего месяца?

Я старалась преодолеть депрессию, но она не отпускала меня, была все время со мной. И когда я укладывала бумаги в портфель, и когда ехала к ресторану «Дортмундер».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю