Текст книги "Горькое лекарство"

Автор книги: Сара Парецки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Глава 11
Лицензия на артистичность

Я перехватила Пола Альварадо прежде, чем он забрался в лимузин, отправлявшийся на кладбище. Он и Диего, такие нескладные в строгих черных костюмах, ждали, когда мать закончит разговор с одной из монахинь. Пол наклонился и поцеловал меня в щеку, прикрытую соломенной шляпкой. Он воспользовался этим, чтобы проинспектировать состояние моего лица.

– Лотти рассказала Кэрол, что произошло, Вик. И, поверь, мне жаль, что ты угодила в эту кучу мусора из-за нас.

Я покачала головой.

– Не из-за вас. Я старалась что-нибудь узнать о Малькольме, ради Лотти... Я видела Фабиано. Ваша работа?

Пол торжествующе посмотрел на меня.

– Ну, ясно, – откликнулась я. – Ты конечно же ничего об этом не знаешь. Так? И Диего тоже?

Диего ощерился.

– Ты правильно все поняла, Вик.

– Послушайте, мальчики. Я очень ценю ваш боевой дух. Но боюсь Серджио и не скрываю этого. Что-то он подумает, когда Фабиано прибежит рыдать ему в жилетку?

Пол приобнял меня за талию:

– Есть у меня такое чувство, что этот парень не побежит к «Львам». Я вот слышал, вышло все так: Фабиано вел свой «эльдорадо» с дикой скоростью, а когда резко затормозил, то ударился рожей о ветровое стекло. Могу поклясться, что именно это он и расскажет Серджио, если тот его спросит.

Изумленно нахмурившись, Бургойн прислушивался к разговору. Не успел он спросить, кто все эти незнакомые ему люди, как монахиня смогла наконец отделаться от миссис Альварадо, и та царственной поступью двинулась к лимузину. Бургойн взял ее под руку, снова принес соболезнования и усадил в машину. Пол и Диего горячо пожали мне руку и присоединились к матери, Херман, Кэрол и еще одна их сестра, Алисия, ехали во второй шикарной наемной машине. Толпа родственников тоже расселась в лимузинах. Вот это процессия!.. Бургойн и я взирали на нее по пути к его «ниссану».

– Ну что, вам теперь легче? – саркастически спросила я.

– Миссис Альварадо замечательно держится, а ведь она – убитая горем мать, – серьезно ответил он, выезжая на Фуллертон-стрит. – И потому людям легче общаться с ней в такие минуты.

– А вы что же, ожидали всплеска латиноамериканских эмоций? Она очень достойная женщина...

– Вы с ее сыновьями беседовали? Я хотел бы знать... Может быть, это не мое дело, но... кто-то напал на вас? Я сначала думал, что вы угодили в автоаварию.

Я ухмыльнулась.

– Вы правы. Это не ваше дело. Один мой бывший клиент точил на меня зубы из-за старой обиды и нанес рану ножом. Это не имеет никакого отношения к Консуэло, а посему не заставляйте ваше сердце горевать обо мне.

Он был искренне удивлен:

– Я действительно выгляжу таким в ваших глазах? Слишком драматично отношусь к смерти пациента? Впрочем, может, так оно и есть. Но это – первая роженица, скончавшаяся за все время моей работы в «Дружбе-5»... Считается, что врачи легко к этому привыкают, а вот я – нет.

Он свернул к Белмонт-авеню...

Несколько кварталов мы проехали молча. Я чувствовала себя неловко после моих язвительных замечаний, а он, вероятно, все еще был погружен в думы о смерти Консуэло.

– Как она действительно умерла? Я имею в виду Консуэло, – спросила я.

– От сердечной недостаточности. Ее сердце просто перестало биться. Я был в это время дома. Мне позвонили, но к тому времени, когда я приехал, она была уже мертва. Вскоре подъехала доктор Хершель. Я живу в четверти часа езды от клиники.

– А разве вскрытия не было?

Он сделал гримасу.

– Было, было. Теперь уже вмешались власти графства, они тоже настаивают на отчете. Правда, администрация штата пока не в курсе... Я бы мог посвятить вас в детали, но они столь неприятны... Правда, косвенно они отражают причину остановки сердца. Какая жалость – молодая девушка... Я просто не понимаю. Возможно, причина – диабет...

Он покачал головой. Когда мы остановились у моего дома, он погладил рулевое колесо, помолчал, затем сказал:

– Я понимаю, что мы познакомились не при идеальных обстоятельствах, но мне хочется узнать вас поближе. Может быть, пообедаем вместе? Например, сегодня вечером? Я освобожусь после визита в центр и подхвачу вас здесь, скажем, в половине седьмого.

– Ну что ж, – легкомысленно откликнулась я. – Это было бы неплохо!

Осторожно, стараясь не зацепить колготки, я выбралась из машины. Мистер Контрерас не появился. Очевидно, занят своими помидорами. Ну и славно, проведу хоть пару минут в молчании. Зайдя в квартиру, я вытащила револьвер, положила его на комод и разделась до нижнего белья. Несмотря на то, что мой костюмчик был летний и легкий, револьвер сильно нагрелся.

Я улеглась на полу в гостиной, размышляя, какие следующие действия надлежит предпринять в расследовании смерти Малькольма. После субботней встречи с Серджио голова моя была в тумане от боли, обиды и снотворных. Зато теперь мне представилась наконец возможность мыслить четко и ясно.

Серджио был очаровательным социопатом, врагом общества. В восемнадцать лет, когда я защищала его в суде, он рассказывал ужасающие, омерзительные небылицы с огромной степенью убедительности. Хорошо, что у меня имелось подробное полицейское досье на него, иначе из-за его баек нас просто бы растерзали в судебном заседании. Он делал хорошую мину при плохой игре: втайне клокотал от ярости, когда я его о чем-нибудь расспрашивала. Он то и дело менял показания на ходу, и прошло немало времени, пока мы не выработали нечто, имеющее под собой основу, а именно то, что могло выдержать перекрестный допрос.

Серджио, без сомнения, был способен убить Малькольма ни за понюшку табаку, а потому приказал кому-нибудь из дружков убить Треджьера. Возможно, так он и сделал. Но не иначе как по просьбе Фабиано.

Тем не менее в отличие от Серджио жалкий хлюпик Фабиано не выглядел психопатом. Он не был также в чести у «Львов».

Я просто представить себе не могла, что Серджио мог убить Малькольма по просьбе Фабиано. Нет уж, наверняка сунься он с такой просьбой ко «Львам», то подвергся бы оскорблениям и унижению. Однако у меня было ощущение, что Фабиано кое-что знает о смерти Малькольма, не прямо вовлечен, но знает. И скорее всего взбучка, которую он получил, его обескуражила и значительно смягчила. Надо бы еще раз потолковать с ним... Я встала, включила телевизор, надела джинсы, желтую хлопчатобумажную накидку, засунула револьвер в наплечную сумку и вышла из квартиры. На прощание я бросила взгляд во двор, где Контрерас возился со своими питомцами... Студия Тессы Рейнольде располагалась в так называемой украинской деревне, неподалеку от Гумбольдт-парка. Этот район наряду с рабочим людом населяют представители свободных профессий – художники, музыканты... Этакое чикагское Сохо. Получив муниципальный кредит, Тесса купила здесь большую трехкомнатную квартиру и полностью, с большой тщательностью ее переделала. Две верхние комнаты сдавала художникам и студентам. А весь первый этаж отвела под свои хоромы и студию.

Выбив южную и западную стены, она заменила их пуленепробиваемыми стеклянными панелями. Эта работа унесла два года ее жизни, заставила влезть в долги. Тесса была должна всем – друзьям-дизайнерам, конструкторам и, естественно, сантехникам. Зато получилась грандиозная, небывалая студия, идеально подходящая для демонстрации ее работ – монументальных скульптур из металла. Покупателям только и оставалось подгонять грузовики к студии по аллее, ведущей к роскошным кирпичным блокам.

Я припарковалась у фасада и пошла вдоль кирпичной стены, не заботясь о том, что могу отвлечь вечно занятую работой Тессу. Как я и предполагала, Тесса была дома; двери открыты настежь, чтобы пропускать побольше вечернего воздуха. Секунду-другую я неподвижно стояла у входа. Вдохновение Тессы было столь интенсивным, что грех был бы нарушить его. Она держала кисть, глядя в Невидимое. Голова была повязана шарфом с настоящим африканским узором. Он прекрасно подчеркивал утонченные черты лица высокоскулой представительницы славных Ашанти[5]5
  Ашанти – каста жрецов ангольского племени.


[Закрыть].

Увидев меня, она уронила кисть и пригласила войти.

– Не работалось мне эти дни, – сказала она. – Поэтому занималась уборкой. Подметала, чистила и все думала: что же мне захочется теперь делать? Потом решила: набросаю несколько эскизов, пока они в голове. Хочешь чаю, кофе?

Она подошла к этюдной доске и некоторое время пыталась испещрить ее углем. Я бродила по студии, любуясь артистическим хаосом бронзовых и стальных проволок, более массивными заготовками и кое-какими законченными работами. Одна из них, десятиметровая глыба с острыми углами, навевала ощущение энергичного волевого порыва.

– Это для одного банка, – объяснила Тесса. – Называется «Экономика в действии».

Она перестала возиться с эскизом и подошла ко мне. Тесса выше меня головы на три, если не больше. Она взяла меня за плечи и посмотрела в глаза. Создавалось впечатление, будто меня осматривают как возможную участницу-дебютантку какого-то шоу.

– Они тебя здорово искромсали, крошка. Ну а ты-то следы своих когтей оставила на них?

– Увы, нет. Ну, может, парочку синяков... Скажи: могли бы мы поговорить о Малькольме? Чувствую я, что один из панков, напавших на меня, знает больше, чем говорит. Но прежде чем я снова за него возьмусь, мне хотелось бы обзавестись кое-какой информацией.

Она поджала губы:

– Например?

– Малькольма привезли в Чикаго, когда ему было девять лет, не так ли? Может быть, ты знаешь, не контактировал ли он в юношестве с какой-нибудь уличной бандой?

Ее глаза опасно сверкнули.

– Послушай, но ты же ведь не служишь в полиции! Пусть они возятся с грязным делом. Жертвы этих банд, кстати, сами за себя.

– Послушай, Тесса. Мое терпение вот-вот лопнет от общения с тобой и Лотти. Вы обе хотите, чтобы я занялась расследованием убийства Малькольма. И тут же начинаете указывать: что и как я должна делать. Если Малькольм был связан с уличными бандами, этот груз мог висеть на нем всю оставшуюся жизнь. А если нет, то с плеч долой эту неприятную, изнурительную возню, и я смогу сосредоточиться только на сегодняшних проблемах. Согласна?

Она продолжала зло смотреть на меня. О, Тесса не из тех, кто любит проигрывать в схватке.

– Это хорошо, – продолжала я, – что тебя не видит детектив Роулингс. Он бы решил, что ты достаточно сильна, чтобы вышибить чьи-нибудь мозги и у тебя хватило бы на это воли и желания.

Она натянуто улыбнулась.

– Ну, ладно, ладно, Вик. Будь по-твоему.

Мы уселись у чертежного стола.

– Я знакома с Малькольмом уже двенадцать лет. Мы оба были студентами. Я занималась художественным творчеством, он – наукой. Он всегда любил высоких женщин, поскольку сам мелковат. Я знала его прекрасно во всех смыслах... Его мать была истинной леди. Говорят, она умела ворожить, ведьмой была. Она очень не хотела, чтобы Малькольм водился с плохими ребятами, и он ее слушался. Да что там он, ее вся округа слушалась. Поэтому ты должна быть уверена: Малькольм не был связан с бандитами.

– Когда его убили, ты к нему заезжала. Он тебя ждал?

Она подняла брови, посуровела, но решила не кипятиться.

– Да, ждал. Понимаешь, если у парня такое дикое расписание на работе, трудно рассчитывать на то, что застанешь его дома, когда тебе заблагорассудится.

– Значит, ты днем с ним разговаривала? Он тебе дал понять, что ждет кого-нибудь еще?

Она отрицательно помотала головой:

– Нет, я с ним не говорила. Позвонила в госпиталь, там сказали, что он дома. Тогда звякнула ему туда, отозвался автоответчик, который он включал, чтобы не будили звонками. Но Малькольм всегда уточнял время, в которое сам кому-то позже перезвонит. У нас был с ним такой уговор, чтобы я знала, когда он будет у себя, и, таким образом, строила свои планы относительно встречи.

– Значит, если бы позвонил кто-нибудь еще, то и он тоже знал бы, когда его можно застать дома?

Она кивнула.

– Но, Вик, так и мы бы узнали, кто преступник.

Я выгнула бровь.

– Ты говоришь – мы? Нет уж, давай в единственном числе, говори сама за себя.

Она твердым пальцем провела линию по моему лбу.

– Почему он тебя порезал, девочка? Ты его спрашивала о Малькольме? Спрашивала?

– Тесса, мы вернулись к началу. Если Серджио убил Малькольма, значит, у него должен был быть мотив. А ты мне только что красочно повествовала, что Малькольм никогда не связывался с бандитами, а потому Серджио слышать о нем не слыхивал. Резона убивать у него не было. Никакого.

Она нетерпеливо передернула плечами.

– Может, действительно, резона не было. Может, он просто вломился в дом и наткнулся на Малькольма. Или думал, что у Малькольма есть морфий. О, в том районе общество очень открытое, каждый знает цену каждому. Они и знали, что Малькольм – врач...

Слава Богу, ко мне вернулось чувство юмора.

– Но, Тесса, у меня нет связей в кругах вуду[6]6
  Вуду – колдун (афр.).


[Закрыть], ведьм, леших, вещунов. И я не могу преследовать парня только потому, что у тебя есть «второе видение» и ты волшебным образом осведомлена о его поступках.

Тесса бросила на меня величественный взгляд королевы Ашанти, довольно наглый и угрожающий.

– Ну и что ты собираешься делать? Хныкать и жаловаться?

– Делаю, что могу. А это, прежде всего, договор с копами. Пусть бросят Серджио в подвал по обвинению в разбойном нападении. Но у нас нет ни одной улики, свидетельствующей о том, что он встречался с Малькольмом. И в глубине души я уверена в том, что этого не было.

Глаза Тессы вновь зажглись злым огоньком.

– Значит, будешь сидеть на заднице, как болванчик? Послушай, мне впрямь за тебя стыдно, Вик. Я думала, что в тебе больше куража, а ты, выходит, цыплячье дерьмо.

Кровь бросилась мне в голову.

– Протри глаза, Тесса. Цыплячье дерьмо? Да я жизни своей не пощадила той ночью. У меня на физиономии места живого нет, а ты меня обзываешь по-всякому. Я не Сильвестр Сталлоне. Не могу сначала пальнуть по комнате, набитой людьми, а уж только потом задавать вопросы... Боже!

Я соскользнула со стула и направилась к выходу.

– Вик?

Ее слабенький, робкий голосочек остановил меня. Все еще кипя от негодования, я обернулась. Тесса вытирала слезы.

– Вик, извини. Ну, правда. Очень прошу. Я голову потеряла из-за Малькольма. Не знаю почему, но словно бы вообразила, что, если буду орать на тебя, вызову его к жизни.

Я подошла к ней, обняла.

– Ну, конечно, я все понимаю, малютка.

Мы молча постояли, обнявшись.

– Тесса! Я действительно хочу сделать все, чтобы раскрыть это убийство. Но все так запутано. Может, мне следует прослушать автоответчик, если он еще там? По крайней мере, узнаем, кто звонил. Кстати, где его личные вещи?

– Я думаю, – сказала она, – все так и осталось в квартире. Ключи есть у Лотти. Она, кстати, его душеприказчик или как это там называется. – Тесса улыбнулась. – Вероятно, она, по его мнению, была ему ближе всех после смерти матери. Я, впрочем, всегда удивлялась, что же его так влекло к Лотти.

– А я нет. – Я легко высвободилась из объятий. – У меня сегодня встреча с богатым доктором. Тем самым, который трудился над Консуэло вместе с Малькольмом.

Ее глаза сощурились в печальной улыбке.

Беру все свои слова обратно, Вик. Ты снова на линии огня, девочка. – Она чуть-чуть поколебалась, затем серьезно проговорила: – Будь осторожней с теми ребятами, Ви. Ай. Ведь лицо у тебя только одно...

Глава 12
Домашний визит

Бургойн привез меня в испанский ресторанчик, который знал еще со студенческих лет. Экспансивный хозяин с женой встретили его точно блудного сына.

– Мы так давно вас не видели, сеньор Бургойн! Думали, не переехали ли вы куда-нибудь?

Они сами подавали нам изысканные, великолепно приготовленные блюда. Когда были принесены кофе и испанский коньяк, хозяева удалились, дав нам возможность поговорить наедине.

Бургойн был не такой, скованный, как днем. Он извинился за то, – что был тогда слишком погружен в свои мысли, и объявил запрет на медицинские темы на весь вечер. Я спросила, как ему живется в северо-западном пригороде.

– Реклама не лжет, – сказал он, улыбаясь. – Все так и есть: чисто, пристойно, элегантно, красиво... Но – скучища! Если бы пригородные электрички не были таким кошмаром, я бы в один момент вернулся в центр... Я не женат, поэтому мне нет дела до новых современных школ, парков и прочего в том же духе. Кроме того, я не вписываюсь в местный образ жизни. Главная тема разговоров – аэробика и гольф, а я не интересуюсь ни тем, ни другим...

– Вот ведь проблема! Почему не наплевать на амбицию и не вернуться в городскую клинику?

Он скорчил кислую гримасу.

– Мой отец говаривал, что никто не родился в сорочке. Но к ней можно привыкнуть позже. И, в «Дружбе» я быстренько уразумел, как легко породниться с высоким уровнем жизни и как тяжко потерять его.

– Но вы получали раньше больше, чем сейчас. Конечно, с голоду вы не умрете, и, кроме того, я уверена, найдется прекрасная дама, которая оценит ваши достоинства.

Он допил коньяк.

– Наверное, вы правы. Кроме замечания относительно того, как дорого или дешево меня ценят в «Дружбе»... Ну так что, в путь? Не хотите ли прогуляться по пляжу при луне?

По дороге к озеру Мичиган Бургойн поинтересовался, есть ли у полиции какие-нибудь сдвиги в расследовании убийства. Я сказала, что дело затяжное, особенно потому, что Треджьер не был знаком с убийцами. По мнению полиции, терроризм относится к наиболее сложно раскрываемым категориям убийств... Впрочем, в ход будут пущены все ресурсы. А Роулингс, руководитель бригады, упрям, как буйвол. И, кстати, ни одно дело об убийстве никогда не считается закрытым. Всегда что-нибудь может обнаружиться: кто-нибудь «расколется», либо агент, либо случайный свидетель. А может, повезет лично мне.

Он направился к стоянке машин в районе Монтроуз. Мы ехали медленно, высматривая свободное местечко... Весь город высыпает на набережную в такие теплые вечера. Отовсюду звучит музыка радиоприемников, мальчишки дикими криками вспугивают притаившиеся парочки. Юноши постарше охотятся за одинокими дамами.

Бургойн отыскал место рядом с ржавым фургоном. Дождавшись, когда мотор заглохнет, он спросил:

– А вы занимаетесь убийством Треджьера?

– Нечто вроде того. Если это случай терроризма, то полиция найдет отгадку. А если убил кто-нибудь из его знакомых, то, возможно, мне удастся разгрызть этот орешек... Кстати, он ни о чем важном не обмолвился, когда вы вместе спасали Консуэло?

Я почувствовала, как пристально он смотрит на меня сквозь ночной мрак.

– Это что, шутка? – в конце концов спросил он. – Видите ли, я не настолько хорошо знаю вас, чтобы сразу понять, когда вы шутите, а когда нет... Все, о чем мы тогда говорили с Малькольмом, касалось сердечной аритмии пациентки.

Мы спустились по скалам к дюнам. Народу на пляже было меньше, чем на набережной. Я скинула сандалии и вошла в воду. К вечеру она стала очень теплой и нежно ласкала Ноги.

Бургойн пожелал узнать, как далеко я продвинулась в моем расследовании.

– О, я пока разговариваю с людьми, с теми, с другими. Когда они злятся, мне кажется, что им что-то известно. Я расширяю круг, говорю с другими людьми. И наконец, когда образуется сырой материал, начинаю проторять тропинку. Боюсь, не очень-то все это по науке, знаете ли...

– Очень похоже на медицину. – Я смотрела, как он сидел на песке, поджав ноги, обхватив руками колени. – Несмотря на то, что у нас совершенная аппаратура, большинство диагнозов ставится на основе расспросов, изучении тех или иных казусов, бывших ранее... Ну а с кем вы говорили относительно смерти Треджьера?

– С людьми, которые его знали, с теми, кто мог знать его с самой неожиданной, парадоксальной, возможно, даже с дурной стороны.

– И поэтому нарвались на нож?

– Собственно, да. Впрочем, мне наносили раны пострашнее этой. Другое дело – лицо. Кому хочется щеголять со шрамами?

– А какие отношения были у него с доктором Хершель? – загадочно спросил Бургойн. – Он был ее партнером?

– Вроде бы так. Он оставался за старшего в клинике трижды в неделю, по утрам, с тем чтобы Лотти могла ездить с визитами. И у него был кабинет для приема своих пациентов. Малькольм имел диплом по акушерству, но был также полноправным членом общества патологоанатомов.

– Стало быть, она очень переживает его кончину?

– Да, можно сказать, так. И потом ее работа значительно усложнилась.

Я отогнала комаров, начавших виться у моего лица, издавая тонкий, пронзительный писк.

С минуту Бургойн молча смотрел на озеро, потом отрывисто сказал:

– Надеюсь, она не очень винит нас в смерти Консуэло.

– Вы слишком близко принимаете это к сердцу, – выговорила я, стараясь рассмотреть его лицо. – Пошлите ей заключение, которое она у вас просила, и выбросите все из головы.

Комары принялись за меня всерьез. Сгусточки крови, очевидно, служили аппетитной приманкой. Я отогнала их и сказала, что пора возвращаться. Бургойн помог мне подняться и поцеловал меня. Что ж, это было естественно. Я пришлепнула парочку кровососов и ответила на поцелуй.

Когда рука об руку мы взбирались по скалам, он спросил, многие ли опасности еще ждут меня в деле расследования.

– Не знаю, – ответила я. – Я вообще не мыслю такими категориями. Парочку раз меня пытались убить, причем не очень приятным способом. Моя работа состоит в том, чтобы соображать быстрей, чем преступники. Когда я не смогу думать или двигаться быстро, значит, пробил час лечь на дно и брать уроки аэробики.

– Таким образом, – не без ехидства произнес он, – нельзя представить, чтобы вы бросили это дело из боязни снова налететь на нож или пулю?

– Представляйте все, что хотите, – сказала я, высвобождая руку. – Но вы не втграве «качать права», да притом я очень разозлюсь, если вы полезете не в свое дело.

– Нет, нет, я вовсе не хочу, чтобы вы злились. Совсем наоборот. Может, мы забудем последнюю часть разговора?

Он снова обнял меня, я засмеялась и не стала вырываться...

Мистер Контрерас появился в холле, едва я открыла дверь. В руках у него был металлический шланг, он взглянул на наши сплетенные руки и нарочито обратился ко мне, игнорируя Бургойна.

– Сегодня у нас гостей не было. – Понимаешь, о чем я, куколка? Хорошо провела время?

– Очень. Спасибо.

Я демонстративно вновь вырвала руку из ладони Бургойна, что, вероятно, выглядело довольно глупо.

– Ну, так вот, я и вышел поглядеть, добралась ты домой или нет... А вас, молодой человек, я попрошу как следует захлопнуть за собой дверь, когда будете возвращаться. Дверь запирается туго, и я не хочу утром спотыкаться в прихожей о кучи мусора. Хулиганья вокруг полным-полно.

Он свирепо осмотрел Бургойна с головы до пят, со вкусом помахивая шлангом, пожелал мне спокойной ночи и удалился в свою квартиру.

Бургойн с облегчением присвистнул, когда мы поднялись на мой этаж.

– Я уж испугался, не пойдет ли он за нами свечу держать.

– Да, он такой. – Я сделала невинное лицо, открывая квартиру. – Давно себя так не чувствовала. С шестнадцати лет. Это когда мой папа меня поджидал...

Я достала два маминых бокала красного венецианского стекла, налила коньяку. Мы взяли бокалы в спальню. Там я кое-как смела весь свой хлам с постели в кресло; мы легли, укрывшись тонким покрывалом. Либо Бургойн был истинным джентльменом, либо настолько потрясен и возбужден моими чарами, что ни словом не обмолвился о беспорядке, царившем в квартире...

Мы выпили, обнялись, но меня жгла мысль о маминых бокалах: не надо было их доставать. Кончилось тем, что я забрала один у Питера и вместе с моим поставила под кровать.

– Это все, что досталось мне от мамы, – объяснила я. – Она ухитрилась вывезти их в чемодане из Италии. Один чемодан... Единственное, что было ей под силу. При виде их меня охватывают самые грустные воспоминания... И я начинаю беспокоиться за их целость.

– Ты знаешь, – пробормотал он, прижимаясь губами к моей щеке, – я тоже не могу думать одновременно о разных вещах...

В течение следующего часа он продемонстрировал, что такое прекрасное знание анатомии, если она в умелых руках. Мой детективный опыт тоже пригодился.

Мы уснули беспокойным сном. Рация Бургойна разбудила его в три: пациентка начала рожать, но ассистент был на месте. В шесть будильничек его часов требовательно и громко запищал, даже врач цз комфортабельного пригорода обязан прийти на работу вовремя, причем очень рано.

Я закрыла за ним дверь и снова легла. В девять, проделав несколько гимнастических упражнений, я облачилась в джинсы, кроссовки, свободную рубашку, не забыла револьвер и соломенную шляпку и вышла поприветствовать новый день. Перед тем как начать охоту на Фабиано, я заехала к Лотти в клинику, чтобы взять ключи от квартиры Малькольма.